Текст книги "Ночь над водой"

– К нам приглашали глупых гувернанток. Поэтому я не могу поступить в университет. У меня нет школьного аттестата. – Она погрустнела. – Думаю, мне бы понравилось в университете.

– В это невозможно поверить. Я думал, что богатые могут все.

– Скажите это моему отцу.

– А парнишка? – спросил Гарри, кивнув в сторону Перси.

– О, он, разумеется, учится в Итоне, – горько сказала она. – С мальчиками все иначе.

Гарри задумался.

– Значит ли это, что вы не соглашаетесь с отцом и по другим вопросам, скажем, политическим?

– Конечно, – сказала она зло. – Я – социалистка.

Вот где может быть ключ к этой девице, подумал Гарри.

– Я когда-то состоял в коммунистической партии.

Это была правда: он вступил в нее в шестнадцать лет и через три недели вышел. Гарри ждал, что девушка ответит, прежде чем рассказать ей что-то еще.

И она действительно сразу же оживилась:

– Почему же вы вышли из партии?

Правда заключалась в том, что партийные собрания навевали на него смертную тоску, но говорить ей такое, наверное, ни к чему.

– Это трудно выразить словами, – сказал он уклончиво, не придумав пока удовлетворительного объяснения.

Гарри, впрочем, предвидел, что такой ответ ее не устроит.

– Вы должны знать, почему ушли, – сказала она недовольно.

– Это слишком сильно напоминало мне воскресную школу.

Девушка засмеялась:

– Вот теперь мне понятно.

– Так или иначе, я думаю, что делаю больше любого комми, возвращая богатство тем, кто его произвел.

– Каким образом?

– Ну, отбирая деньги в Мэйфере и отдавая их в Бэттерси.

– Вы хотите сказать, что крадете только у богатых?

– Какой смысл грабить бедных? Денег у них нет.

Она снова засмеялась:

– Но вы, конечно, не раздаете все, что добываете, как Робин Гуд?

Гарри не знал, как лучше ответить. Вряд ли Маргарет поверит, если он скажет, что грабит богатых лишь для того, чтобы облагодетельствовать бедных. Хотя девушка наивна, но умна. Впрочем не так уж и наивна.

– Я не благотворительный фонд. – Он пожал плечами. – Но иногда помогаю людям.

– Поразительно, – сказала она. В ее глазах светились огоньки неподдельного интереса к собеседнику, и выглядела девушка потрясающе. – Я полагала, что есть такие люди, как вы, но встретить их наяву – событие чрезвычайное.

«Не увлекайся, милочка», – подумал Гарри. Он всегда начинал нервничать, когда девушки проявляли к нему излишний энтузиазм: они потом чрезвычайно сердились, выяснив, что Гарри – всего лишь обыкновенный жулик.

– Я просто вышел из того мира, который вам был недоступен.

Она бросила на него взгляд, говоривший, что он – человек особенный.

Это заходит дальше, чем нужно, решил Гарри. Следует переменить тему.

– Вы меня смущаете, – сказал он скромно.

– Простите. – Она на мгновение задумалась, потом спросила: – Зачем вы едете в Америку?

– Спасаюсь бегством от Ребекки Моэм-Флинт.

Девушка засмеялась:

– Я серьезно.

Она напоминала ему терьера: вцепится – не отпустит. Управлять такой нелегко, и это делало ее опасной.

– Мне пришлось бежать, чтобы не оказаться за решеткой.

– Что вы будете делать в Америке?

– Подумываю записаться в канадскую авиацию. Хочу научиться летать.

– Как интересно!

– А вы? Почему вы уезжаете?

– Мы тоже спасаемся бегством, – ответила она с явным отвращением.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы же знаете, что мой отец – фашист.

– Я читал о нем в газетах, – кивнул Гарри.

– Он восхищается нацистами и не хочет с ними воевать. Кроме всего прочего, если бы он остался, правительство посадило бы его в тюрьму.

– Вы собираетесь поселиться в Америке?

– Семья моей матери живет в штате Коннектикут.

– И долго вы там пробудете?

– Родители хотят пересидеть в Америке войну. А может быть, вообще никогда не вернутся.

– Но вы не хотели уезжать?

– Конечно, нет, – сказала она решительно. – Я хотела остаться и принять участие в войне. Фашизм – самое страшное зло на свете, и эта война очень серьезна, я хочу внести свой вклад в победу. – Она заговорила о Гражданской войне в Испании, но Гарри слушал ее вполуха. Маркса пронзила мысль столь волнующая, что сердце его неистово застучало, и он с трудом сохранял обычное выражение лица.

Когда люди бегут из страны от войны, они не бросают дома ценные вещи.

Все очень просто. Крестьяне гонят перед собой скот, спасаясь от вражеской армии. Евреи бегут от нацистов, зашив в подкладку золотые монеты. После 1917 года русские аристократы, вроде княгини Лавинии, появились в европейских столицах, прижимая к груди яйца Фаберже.

Лорд Оксенфорд должен был учитывать, что ему, быть может, не придется вернуться домой. Да к тому же правительство ввело валютный контроль, чтобы богатые высшие классы не перевели за границу свои деньги. Оксенфорды знают, что никогда, наверное, не увидят то, что оставили дома. Ясно, что они везут с собой все, что можно было захватить.

Конечно, это довольно рискованно – везти драгоценности в багаже. Но есть ли способы менее рискованные? Послать почтой? Отправить с курьером? Оставить и допустить, что мстительное правительство все конфискует, или разграбит вторгшаяся армия завоевателей, или «освободит» послевоенная революция?

Нет. Оксенфорды взяли свои драгоценности с собой.

Прежде всего они взяли Делийский гарнитур.

От одной мысли об этом перехватывало дыхание.

Делийский комплект был главным в знаменитой коллекции старинных драгоценностей Оксенфордов. Сделанный из рубинов и алмазов в золотом обрамлении, он состоял из ожерелья, серег и браслета. Рубины бирманские, самые дорогие, неимоверной величины. Их привез в Англию генерал Роберт Клайв, известный как Клайв Индийский. Оправа работы ювелиров Британской Короны.

Говорили, что Делийский гарнитур стоит четверть миллиона фунтов: такие деньги человеку за всю жизнь не под силу не то что заработать – потратить.

И почти наверняка этот Делийский гарнитур сейчас в самолете.

Ни один профессиональный вор не станет совершать такую кражу на пароходе или в самолете: список подозреваемых слишком короток. Более того, Гарри изображает из себя американца, путешествует по фальшивому паспорту, выпущен под залог, да к тому же сидит прямо напротив полицейского. Было бы чистым безумием даже подумать о том, чтобы присвоить себе это изделие, и при мысли о неизбежном риске его пробирала дрожь.

С другой стороны, такого шанса может больше никогда не представиться. И вдруг мысль о том, что ему эти драгоценности просто жизненно необходимы, пронзила его с той же силой, с какой утопающий судорожно глотает воздух.

За четверть миллиона фунтов он, конечно, продать их не сможет. Получит десятую часть, тысяч двадцать пять, но это больше ста тысяч долларов!

Вполне достаточно, чтобы безбедно прожить до конца дней своих!

От мысли о таких деньгах ему стало даже не по себе, но отвязаться от нее было невозможно. Гарри видел эти драгоценности на фотографии. Камни ожерелья подобраны безукоризненно, рядом с алмазами рубины смотрятся как слезы на щеке младенца, изделия меньшего размера – серьги и браслет – выдержаны в совершенной пропорции. Весь гарнитур в ушах, на шее и запястьях красивой женщины должен выглядеть просто ошеломляюще.

Гарри понимал, что никогда больше не будет находиться в такой близости от этого шедевра. Никогда.

Он должен его похитить.

Риск чудовищный, но ведь ему всегда везло.

– Мне кажется, что вы меня не слушаете, – сказала Маргарет.

Гарри знал, что она совершенно права. Он улыбнулся:

– Простите меня. Кое-какие ваши слова вызвали во мне неожиданные воспоминания.

– Я почувствовала это. Судя по выражению вашего лица, вы грезили о чем-то самом дорогом.

Глава восьмая

Нэнси Ленан, дрожа от нетерпения, ждала, когда хорошенький желтый самолет Мервина Лавзи подготовят к вылету. Он давал последние указания человеку в твидовом костюме, который, похоже, был управляющим фабрикой, принадлежащей Мервину. Нэнси поняла, что у него какой-то конфликт с профсоюзами и фабрике грозит забастовка.

Когда Мервин закончил, он повернулся к Нэнси и сказал:

– У меня работают семнадцать инструментальщиков, и каждый из них – законченный индивидуалист.

– Что производит фабрика?

– Вентиляторы, – сказал он и показал рукой на самолет. – Авиационные пропеллеры, корабельные винты и прочее. Все изделия с поверхностью сложной формы. Но инженерная сторона – самая легкая. А вот человеческий фактор меня донимает. – Мервин снисходительно улыбнулся и добавил: – Однако вам проблемы производственных отношений вряд ли интересны.

– Вовсе нет. У меня тоже есть фабрика.

Он посмотрел на нее с интересом:

– Какая?

– Мы производим пять тысяч семьсот пар обуви в день.

Это произвело на Лавзи впечатление, хотя он постарался не слишком демонстрировать его.

– Рад за вас.

В словах Мервина слышались одновременно восхищение и нечто вроде иронии. Нэнси поняла, что масштабы производства на его фабрике куда меньше.

– Наверное, мне следовало бы пояснить, что у меня была обувная фабрика, – сказала она с ясно ощутимым привкусом горечи. – Мой брат собирается продать бизнес, выдернув его из-под моих ног. Поэтому, – добавила Нэнси, бросив взгляд на самолет, – я и должна успеть на «Клипер».

– Успеете, – уверенно сказал Мервин. – Моя бабочка доставит нас к самолету так, что в запасе останется целый час.

Нэнси всей душой надеялась, что он окажется прав.

Механик спрыгнул с крыла и сказал:

– Все готово, мистер Лавзи.

Мервин посмотрел на Нэнси.

– Достаньте ей шлем, – бросил он механику. – Не может же она лететь в этой нелепой шляпке!

Нэнси растерялась из-за такого внезапного перехода к прежней небрежной манере. Ясное дело, он был не против поболтать с ней, когда делать больше нечего, но как только появлялось нечто серьезное, Мервин сразу терял к ней интерес. Она не привыкла к такому обращению со стороны мужчин. Ее вряд ли можно назвать обольстительной, но Нэнси достаточно привлекательна для мужского глаза и знала себе цену. Мужчины нередко говорили с ней покровительственным тоном, но с пренебрежением, которое ощущалось в манерах Лавзи, – никогда. Однако Нэнси было не до всякого рода протестов. Она примирится с чем угодно, даже с грубостью, лишь бы догнать предателя-брата.

Ей было интересно представить себе семейную жизнь Мервина Лавзи. «Пытаюсь догнать сбежавшую жену», – сказал он с неожиданной откровенностью. Она понимала, почему от него могла сбежать жена. Мервин – необычайно красив, но целиком поглощен собой и бесчувствен. Поэтому довольно странно, что он пытается преследовать жену. Мервин принадлежал к тому типу мужчин, которые для этого слишком горды. Нэнси могла бы понять, если бы он сказал: «Пусть катится ко всем чертям». Наверное, Нэнси его все-таки не совсем правильно оценила.

Она попыталась представить, какая у него жена. Хорошенькая? Сексуальная? Испорченная эгоистка? Напуганная мышка? Скоро узнает – если они догонят «Клипер».

Механик принес ей шлем, она натянула его на голову. Лавзи полез наверх, крикнув через плечо:

– Подсади-ка ее!

Механик, человек более вежливый, чем его хозяин, помог ей надеть пальто.

– Там жуткий холод, даже в солнечную погоду. – Он подсадил Нэнси, и она забралась на заднее сиденье. Потом механик передал ее сумку, которую Нэнси поставила в ногах.

Когда заурчал двигатель, она с беспокойством поняла, что собирается подняться в воздух с совершенно незнакомым ей человеком.

Мервин Лавзи вполне мог оказаться абсолютно некомпетентным пилотом, а самолет – не очень надежным. Лавзи мог оказаться и белым работорговцем, который продаст ее в турецкий бордель. Да нет, для этого она уже стара. Так или иначе, оснований доверять Лавзи нет никаких. Нэнси знала о нем лишь одно: он – англичанин, имеющий личный самолет.

Нэнси поднималась в воздух уже три раза, но то были большие самолеты с закрытой кабиной. На старомодных бипланах ей летать не приходилось. Все равно что подняться в воздух в открытой машине. Они катились по взлетной полосе с оглушающим ревом мотора, ветер с силой бил по шлему.

Пассажирские самолеты, на которых ей доводилось летать, мягко взмывали вверх, но этот просто подпрыгнул, как скаковая лошадь, перемахивающая забор. Затем Лавзи описал вираж неимоверной крутизны, и Нэнси изо всех сил вцепилась в сиденье, чтобы не выпасть из биплана, несмотря на пристяжной ремень. Да есть ли у этого человека права на вождение самолета?

Лавзи выпрямил машину, и тут же маленький самолет начал быстро набирать высоту. Это казалось куда более понятным и естественным, чем взлет большого пассажирского самолета. Она видела крылья, ощущала ветер, слышала гул двигателя, иными словами, физически понимала, каким образом машина держится в воздухе, ощущала, как пропеллер гонит воздух, заставляя его поднимать широкие, обтянутые тканью крылья. Это было понятно, как полет бумажного змея, когда вы держите его за веревку. В закрытом самолете такого чувства не возникало.

И тем не менее это прямое соприкосновение с борьбой самолета со стихией создавало неприятное ощущение в желудке. Крылья – всего лишь хрупкое изделие из дерева и ткани, пропеллер может заклинить, или он сломается, или отвалится, благоприятный ветер может сменить направление и обрушиться на их самолетик, может вдруг появиться туман, или ударить молния, или поднимется ужасная буря.

Но все это казалось пока маловероятным – самолет поднимался в лучах солнца и отважно устремил нос в сторону Ирландии. У Нэнси возникло чувство, что она скачет верхом, устроившись на спине большой желтой стрекозы. Это пугало и возбуждало, словно катание на карусели.

Вскоре берег Англии остался позади. Она позволила себе момент торжества, когда поняла, что самолет твердо держит курс на запад. Питер вскоре собирается подняться на борт «Клипера», и когда это произойдет, он поздравит себя с тем, что ему удалось перехитрить свою умную старшую сестру. Но его радость будет преждевременной, злорадно подумала она. Он еще не знает, на что способна Нэнси. Увидев ее в Фойнесе, Питер получит тяжелейший удар. Она просто не могла дождаться момента, когда увидит выражение его лица.

Но впереди, конечно, предстоит схватка, даже когда Нэнси его настигнет. Появиться на заседании правления – не значит победить. Нэнси предстоит еще убедить тетушку Тилли и Дэнни Райли в том, что в их интересах попридержать свои акции и взять ее сторону.

Она хотела разоблачить перед всеми непристойное поведение Питера, чтобы все знали, как он лгал сестре и организовывал заговор, ей хотелось сокрушить его, подавить, показав змеиную сущность брата, но даже минутного размышления ей хватило, чтобы понять – это не самый умный образ действий. Если она даст волю гневу и возмущению, остальные могут подумать, что она противится продаже по чисто эмоциональным причинам. Нэнси должна говорить холодно и спокойно о перспективах фирмы и действовать так, будто ее разногласия с Питером основаны исключительно на деловых соображениях. Акционеры ведь хорошо знают, что она куда лучший бизнесмен, чем ее брат.

Так или иначе, ее аргументы просты и понятны. Цена, которую им предлагают за акции, основана на прибылях фирмы, снизившихся в результате плохого администрирования Питера. Нэнси полагала, что можно получить куда больше, просто закрыв фирму и распродав магазины. Но лучшее решение – реструктурировать компанию в соответствии с планом Нэнси и снова сделать фирму высокодоходной.

Была и другая причина для выжидания: война. Война вообще способствует бизнесу и особенно таким компаниям, как «Блэк бутс», получающим заказы военного ведомства. Быть может, Соединенные Штаты и не вступят в войну, но готовиться к ней станут безусловно. Поэтому прибыли начнут расти в любом случае. Нет сомнения, что Нэт Риджуэй именно потому и вознамерился купить компанию «Блэк бутс».

Нэнси размышляла над этим, пока они летели над Ирландским морем, и мысленно проговаривала свою речь на правлении. Она репетировала ключевые слова и фразы, произносила их вслух, уверенная, что порывы ветра унесут ее слова и не дадут им проникнуть в закрытые шлемом уши Мервина Лавзи, сидевшего впереди в полуметре от нее.

Она была так поглощена своей предстоящей речью, что практически не обратила внимания на первый сбой в работе мотора.

«Война в Европе удвоит стоимость компании в течение двенадцати месяцев, – рассуждала она. – Если Соединенные Штаты вступят в войну, стоимость еще раз удвоится в течение…»

Когда сбой случился во второй раз, она отрешилась от грез. Постоянный шумный рокот изменился в одно мгновение, как шум крана, в котором возникла воздушная пробка. Звук тут же стал нормальным, затем изменился снова и стал другим, рваным, более слабым, и все внутри ее сжалось от напряжения.

Самолет начал терять высоту.

– Что случилось? – крикнула Нэнси что было сил, но ответа не последовало. Лавзи или не слышал ее, или был слишком поглощен управлением самолетом.

Звук мотора снова изменился, он усилился, словно летчик сильно поддал газу, и полет выровнялся.

Нэнси заволновалась. Что происходит? Возникла какая-то проблема? Серьезная? Ей хотелось заглянуть пилоту в глаза, но он смотрел прямо перед собой.

Звук двигателя стал неровным. Иногда он урчал в полную силу, затем снова захлебывался и становился прерывистым. И всякий раз, когда в моторе возникали перебои, самолет терял высоту.

Нэнси испуганно подалась вперед, пытаясь высмотреть какое-нибудь изменение во вращении пропеллера, но ничего не могла разглядеть.

Она больше не могла сдерживаться. Нэнси отстегнула ремень безопасности, наклонилась вперед и постучала Лавзи по плечу. Он склонил лицо вполоборота, и она крикнула ему в ухо:

– Что-нибудь не в порядке?

– Не знаю! – прокричал он.

Она сильно испугалась – этот ответ ее не удовлетворил.

– Что случилось? – настаивала она.

– Перебои в одном цилиндре, наверное.

– А сколько всего цилиндров?

– Четыре.

Самолет внезапно нырнул вниз. Нэнси поспешно откинулась на спинку сиденья и пристегнулась. Она водила машину и знала, что машина может двигаться с перебоями в одном из цилиндров. Но в ее «кадиллаке» их двенадцать. Может ли самолет лететь на трех цилиндрах из четырех? Мучительная неизвестность.

Теперь самолет неуклонно терял высоту. Нэнси предположила, что на трех цилиндрах лететь можно, но недалеко. Когда они упадут в море? Она посмотрела вдаль и, к своему облегчению, увидела впереди землю. Не в силах сдерживаться, Нэнси снова расстегнула ремень и обратилась к Лавзи:

– Мы дотянем до берега?

– Не знаю! – крикнул пилот.

– Вы ничего не знаете! – возмущенно воскликнула Нэнси. От страха ее крик перешел в визг. Она с трудом взяла себя в руки. – И все же каковы наши шансы?

– Заткнитесь и дайте мне сосредоточиться!

Она откинулась на спинку. «Я сейчас погибну», – подумала Нэнси, но снова подавила поднимающуюся панику и заставила себя размышлять спокойно. Слава Богу, успела вырастить мальчиков, сказала она себе. Им будет трудно, особенно учитывая, что их отец погиб в автомобильной катастрофе. Но они уже мужчины, крупные и сильные, и денег у них достаточно. С ними все будет в порядке.

Жаль, что она так и не завела любовника. Сколько времени прошло? Десять лет! Понятно, что она уже привыкла к подобной жизни. С таким же успехом могла постричься в монахини. Ей надо было лечь в постель с Нэтом Риджуэем, наверняка им было бы хорошо вместе.

Незадолго до отъезда в Европу у нее произошло несколько свиданий с одним мужчиной, неженатым бухгалтером примерно одного с ней возраста, но довести дело до постели ей не захотелось. Он – человек добрый, но слабый, как и большинство мужчин, с которыми ее сводила судьба. Они осознавали ее силу и хотели, чтобы она о них заботилась. Но Нэнси ведь нужен человек, который позаботился бы о ней!

Если она останется в живых, обязательно заведет себе хотя бы одного любовника.

Но что самое отвратительное – Питер теперь добьется своего. Бизнес – это единственное, что осталось от отца, теперь фирму проглотят, и она исчезнет в аморфной массе компании «Дженерал текстайл». Отец трудился всю жизнь, не щадя сил, чтобы создать фирму, а Питер разрушил ее за пять лет безделья и пустого самомнения.

Ей так часто не хватало отца. Он был очень умный человек. Когда возникала какая-нибудь проблема, будь то большой кризис в делах типа Великой депрессии или мелкая семейная неприятность вроде плохих отметок детей, отец находил ясный и практичный способ ее преодолеть. Он был на ты со всяческой техникой, и инженеры, создававшие большие машины для обувной промышленности, всегда советовались с ним, прежде чем утвердить проект. Нэнси хорошо разбиралась в производственном процессе, но весь ее профессионализм не шел дальше предсказаний относительно требований рынка, и с тех пор, когда она начала управлять фабрикой, фирма «Блэк бутс» получила больше прибылей от женской обуви, чем от мужской. Тень отца ее не подавляла – в отличие от брата Нэнси просто его не хватало.

Внезапно мысль о смерти показалась ей смешной и абсолютно нелепой. Как занавес, падающий вниз, когда актер еще не договорил свой монолог. Так просто не должно быть. Нэнси даже испытала какую-то иррациональную радость, потому что вдруг возникла уверенность, что погибнуть она никак не может.

Самолет по-прежнему терял высоту, ирландский берег быстро приближался. Вскоре стали видны изумрудные поля и коричневые болота. Вот где начался род Блэков, подумала она взволнованно.

Прямо перед ней задвигались голова и плечи Мервина Лавзи, словно он судорожно пытался совладать с приборами, и настроение Нэнси снова упало. Она начала молиться. Нэнси была воспитана в католической вере, но после гибели Шона не ходила к мессе и в последний раз посетила церковь, когда его хоронили. Нэнси сама не знала, верующая ли она, но сейчас молилась истово, убедив себя, что терять все равно нечего. Нэнси прочитала «Отче наш», затем попросила Бога спасти ее и оставить в живых хотя бы до того времени, когда Хью женится и остепенится, а она увидит внуков. Чтобы успеть перестроить бизнес и сохранить на работе всех этих мужчин и женщин, производивших хорошую обувь для простого человека. И чтобы немножко счастья досталось ей самой. Слишком долго, подумала она, ее жизнь была целиком посвящена одной только работе.

Теперь стали уже видны белые гребни волн. Неясные очертания береговой линии сменились волной прибоя, скалами, зелеными полями. С дрожью она подумала, сможет ли доплыть до берега, если самолет окажется в воде. Нэнси считала себя хорошим пловцом, но одно дело плескаться в бассейне, и совершенно другое – плыть по бурному морю. Вода наверняка страшно холодная. Как называется смерть от переохлаждения? Смерть от воздействия внешней среды? «Самолет, на котором летела миссис Ленан, упал в Ирландское море, и она погибла от переохлаждения», – напишет «Бостон глоб». Даже кашемировое пальто не согревало, не помогало унять дрожь.

Впрочем, если самолет разобьется, Нэнси не успеет почувствовать температуру воды. Интересно, с какой скоростью они летят? Лавзи назвал девяносто миль в час, но ведь машина потеряла скорость. Предположим, она упала до пятидесяти. Шон погиб на скорости пятьдесят миль. Нет смысла думать, удастся ли ей доплыть до берега.

А берег все приближался. Наверное, ее молитвы услышаны, подумала она, быть может, они все же сумеют приземлиться. В звуке мотора больше не было слышно перебоев, он рычал на повышенных тонах, сердито, как раненая оса, готовая за себя отомстить. Теперь мысли Нэнси были заняты тем, где они сядут, если, конечно, сядут вообще. Может ли Лавзи приземлиться на песчаном пляже? Он, наверное, способен сесть на поле, если оно не слишком кочковатое. А если это торфяное болото?

Уже совсем скоро она узнает все.

Когда берег был в сотне ярдов, она поняла, что самолет не собирается садиться на пляже: для этого он находился слишком высоко. Лавзи явно берет курс на пастбище, раскинувшееся за скалами. Но дотянет ли? Сейчас они летели на уровне скал и по-прежнему теряли высоту. Наверняка врежутся в гору. Ей хотелось зажмуриться, но Нэнси, как загипнотизированная, смотрела на приближающуюся скалу.

Мотор подвывал, как раненое животное. Ветер обдавал лицо брызгами. Овцы на пастбище разбегались в разные стороны. Она с такой силой вцепилась в бортик кабины, что у нее заломило руки. Казалось, что они летят прямо на скалу. «Сейчас врежемся, – подумала Нэнси, – это конец». Но порыв ветра чуточку подкинул машину, и Нэнси показалось, что самое страшное позади. Однако в следующее мгновение самолет вновь потерял высоту. Верхушка скалы оторвет маленькие желтые колеса, подумала она. И, когда до скалы оставалось лететь доли секунды, Нэнси зажмурилась и закричала.

Но ничего не случилось. Пронесло.

Затем самолет ударился о землю, и Нэнси с силой швырнуло вперед, сколько позволяли ремни. На мгновение подумалось, что она сейчас умрет. Но самолет снова подскочил вверх. Нэнси замолчала и открыла глаза.

Они все еще были в воздухе, ярдах в двух над травой, покрывавшей плоскогорье. Самолет снова ударился о землю и на сей раз на ней и остался. Нэнси швыряло из стороны в сторону, пока он подпрыгивал на кочках. Она заметила, что самолет катится в сторону зарослей ежевики, и подумала, что они все еще могут разбиться; затем Лавзи что-то сделал – и самолет повернул, огибая препятствие. Тряска уменьшилась, скорость погасла. Самолет, покачиваясь, остановился. Нэнси не могла поверить, что все обошлось.

Теперь ее неистово трясло от чувства избавления от страшной опасности. Она никак не могла унять дрожь. На это просто не осталось сил. Нэнси чувствовала, что сейчас у нее начнется истерика, и попыталась взять себя в руки.

– Все позади, – громко сказала она, – позади, позади, со мной все в порядке.

Лавзи приподнялся и вылез из кабины с ящиком инструментов. Даже не взглянув на пассажирку, он спрыгнул на землю, подошел к носу машины, открыл капот и уставился глазами в мотор.

«Мог хотя бы спросить, как я себя чувствую!» – возмутилась было Нэнси.

Но грубая бестактность Лавзи странным образом ее успокоила. Она огляделась вокруг. Овцы как ни в чем не бывало мирно щипали траву. Теперь, когда мотор затих, она услышала шум волн, доносившийся с берега. Ярко светило солнце, но из-за сильного влажного ветра ей было холодно.

Какое-то время она сидела неподвижно, затем, поняв, что ноги ее удержат, Нэнси встала и выбралась из кабины. В первый раз в жизни она ступила на ирландскую землю, и это тронуло ее до слез. «Вот откуда мы вышли, – подумала она. – Очень много лет назад, угнетаемые британцами, преследуемые протестантами, голодом из-за неурожаев картофеля, мы погрузились на деревянные суда и, оставив родину, поплыли в Новый Свет».

С усмешкой подумала: чисто ирландская манера возвращаться. Приземление чуть не кончилось смертью.

Но довольно сантиментов. Она жива, но успеет ли на «Клипер»? Нэнси посмотрела на часы. Два пятнадцать. «Клипер» только что вылетел из Саутхемптона. Нэнси может поспеть в Фойнес вовремя, если этот самолетишко полетит и если она наберется храбрости снова в него забраться.

Нэнси подошла к носу машины. Лавзи большим гаечным ключом откручивал болт.

– Сможете починить? – спросила Нэнси.

Он не поднял головы:

– Не знаю.

– В чем проблема?

– Не знаю.

Он снова стал себя вести в этой своей чертовой манере. В отчаянии она сказала:

– Мне-то казалось, что вы инженер.

Это его задело. Он поднял на нее глаза:

– Я изучал математику и физику. Моя специальность – сопротивление ветра на сложных искривленных поверхностях. Но я не механик-моторист, черт возьми!

– Тогда надо найти моториста.

– В Ирландии такого не найти. Эта страна все еще в каменном веке.

– Только потому, что она много столетий находится под жестоким гнетом британцев!

Голова его высунулась из-под капота, он выпрямился:

– Какого черта вы приплели сюда политику?

– Вы даже не спросили, как я себя чувствую.

– Вижу, что с вами все в порядке.

– Вы меня едва не убили!

– Я спас вам жизнь.

С ним определенно невозможно говорить.

Она посмотрела вдаль. В четверти мили виднелась живая изгородь или стена, вдоль которой проходила дорога, и еще дальше – несколько соломенных крыш. Может быть, удастся найти там машину и добраться до Фойнеса.

– Где мы находимся? – спросила она. – Только не говорите мне, что вы не знаете!

Он улыбнулся. Во второй или в третий раз Лавзи удивил ее, оказавшись не столь уж грубым.

– Я думаю, что мы в нескольких милях от Дублина.

Она решила, что не будет стоять и смотреть, как он копается в моторе, и заявила:

– Попытаюсь найти помощь.

Лавзи посмотрел на ее ноги:

– В таких туфлях вы далеко не уйдете.

«Я кое-что ему докажу», – сердито подумала она. Нэнси задрала юбку и быстрым движением отстегнула чулки. Он ошарашенно следил за ее действиями и залился краской. Нэнси скинула туфли и стянула чулки. Его замешательство доставило ей удовольствие. Запихнув туфли с чулками в карманы пальто, она бросила:

– Я быстро вернусь, – и зашагала босыми ногами.

Повернувшись к нему спиной и отойдя на несколько ярдов, она позволила себе самодовольно улыбнуться. Он был явно ошеломлен. И поделом ему, будет знать, как говорить с ней таким снисходительным тоном.

До увиденного ранее селения она добралась минут за двадцать.

Позади первого дома Нэнси увидела маленькую женщину в деревянных башмаках, копавшуюся в огороде.

– Здравствуйте! – крикнула Нэнси.

Женщина подняла на нее глаза и испуганно вскрикнула.

– Мой самолет сломался, – сказала Нэнси.

Женщина молча смотрела на нее, как на инопланетянку.

Нэнси понимала, что выглядит довольно странно в кашемировом пальто и с босыми ногами. Наверное, инопланетянка показалась бы крестьянке, копающейся в огороде, не столь удивительным созданием, как женщина, прилетевшая на самолете. Селянка неуверенно протянула руку и коснулась ее пальто. Нэнси пришла в замешательство: та, наверное, приняла ее за богиню.

– Я ирландка, – сказала Нэнси, стараясь внушить, что принадлежит к человеческой расе.

Женщина улыбнулась и покачала головой, как бы говоря: ты меня не обманешь.

– Мне нужно доехать до Дублина.

Селянка ее поняла и наконец заговорила:

– Ясное дело. – Она скорее всего имела в виду, что место такому привидению только в большом городе.

Нэнси почувствовала облегчение, услышав, что женщина говорит по-английски. Она боялась, что та владеет лишь гэльским языком.

– Это далеко отсюда?

– Доберетесь часа за полтора, если найдете хорошего пони, – ответила женщина мелодичным говорком.

Неутешительно. Через два часа «Клипер» вылетает из Фойнеса, а это на другом побережье Ирландии.

– Быть может, здесь найдется машина?

– Нет.

– Черт возьми!

– У кузнеца есть мотоцикл. – Она произнесла это слово как «мотор цикл».

– Это меня устроит! – В Дублине Нэнси найдет машину, которая доставит ее до Фойнеса. Она представления не имела, далеко ли до Фойнеса и сколько времени займет поездка, но попробовать необходимо. – Где ваш кузнец?