Текст книги "Ночь над водой"

– Нам надо бы сходить посмотреть. – Гарри остановил Никки, проходившего мимо с кастрюлей черепахового супа в вытянутых руках. – Пассажирам разрешается осматривать кабину пилотов?

– Да, сэр. Сколько угодно!

– Сейчас можно?

– Вполне, мистер Ванденпост. Сейчас не взлет и не посадка, вахта сменилась, погода тихая. Лучшего момента не придумаешь.

Гарри надеялся именно на такой ответ. Он встал и вопросительно посмотрел на Мембери:

– Пойдем?

Мембери вроде бы хотел отказаться. Он не принадлежал к тому типу людей, которых легко расшевелить. С другой стороны, видимо, подумал он, отказаться – значит проявить необщительность, а выглядеть неприветливым Мембери не хотел. После минутного колебания он встал.

– С удовольствием.

Гарри повел его за собой, мимо кухни и мужского туалета, свернул вправо и начал подниматься по винтовой лестнице. Поднявшись, он оказался у входа в кабину пилотов. Мембери шел за ним следом.

Гарри огляделся. Ничто не напоминало пилотскую кабину обычных самолетов. Чистота, тишина, уют, больше похоже на просторный кабинет в современном здании. Соседей за обеденным столом – бортинженера и штурмана – здесь, разумеется, не было: поскольку они сдали вахту, дежурила сменная бригада. Но капитан оказался на месте, он сидел за маленьким столиком в задней части кабины. Капитан поднял голову, приветливо улыбнулся и сказал:

– Добрый вечер, джентльмены. Хотите посмотреть кабину пилотов?

– Конечно, – ответил Гарри. – Но я должен сбегать за фотоаппаратом. Можно сделать пару снимков?

– Сколько угодно.

– Я мигом вернусь.

Он сбежал вниз по лестнице, довольный собой, но весь сжавшийся в комок. От Мембери он на некоторое время избавился, но действовать нужно было стремительно.

Он вернулся в салон. Один стюард находился в кухне, другой – в столовой. Гарри предпочел бы подождать, когда оба будут прислуживать за столиками – тогда не пришлось бы волноваться, что кто-то из них пройдет мимо салона, но времени на это не было. Придется пойти на риск.

Он выдвинул саквояж леди Оксенфорд из-под кресла. Слишком крупный и тяжелый для ручной клади, но, видимо, ей самой нести его не приходилось. Он поставил его на сиденье и открыл. Саквояж не был заперт, что являлось плохим признаком, даже она наверняка не столь наивна, чтобы оставлять драгоценности в незапертой сумке.

Он все же быстро исследовал содержимое саквояжа, уголком глаза следя, не покажется ли кто-нибудь в проходе. Были духи и косметика, набор из щетки для волос с серебряной ручкой и такого же типа гребня, халат орехового цвета, ночная рубашка, чулки, туалетная сумочка с зубной щеткой и прочими принадлежностями, сборник стихов Блейка, но никаких драгоценностей.

Гарри тихо выругался. Он ведь думал, что этот саквояж – самое вероятное место, где найдется гарнитур. Вся его теория оказалась ложной.

Поиски заняли не больше двадцати секунд.

Он закрыл саквояж и поставил его под сиденье.

Подумал, не попросила ли она мужа держать драгоценности при себе. Посмотрел на сумку, задвинутую под кресло лорда Оксенфорда. Стюарды все еще заняты в столовой. Он решил попытать счастья.

Гарри достал сумку – тоже саквояж, какие обычно делают из ковровой ткани, но этот оказался кожаным. Сверху он закрывался молнией, застежка которой запиралась висячим замочком. На такой случай у Гарри при себе всегда был перочинный нож. Он вскрыл замок и расстегнул молнию.

Когда он рылся в содержимом саквояжа, мимо прошел маленький стюард Дэйви, перед собой он катил тележку с разными напитками. Гарри посмотрел на него и улыбнулся. Дэйви бросил взгляд на саквояж. Гарри затаил дыхание, по-прежнему расплываясь в улыбке. Стюард прошествовал в столовую. Наверняка решил, что это саквояж самого Гарри.

Гарри перевел дыхание. Он был мастер сбивать с толку тех, кто смотрел на него с подозрением, но подобные ситуации пугали его самого до смерти.

В саквояже лорда Оксенфорда оказался мужской эквивалент багажа жены: бритвенный прибор, масло для волос, полосатая пижама, фланелевое нижнее белье и биография Наполеона. Гарри застегнул молнию и прицепил замок, саквояж поставил на место. Оксенфорд увидит, что замок сломан, задумается, как это произошло. Если у него возникнут подозрения, он проверит, не пропало ли что-нибудь. Убедившись, что все на месте, подумает, что замок оказался бракованный.

Итак, все удалось как нельзя лучше, но к Делийскому гарнитуру Гарри так и не приблизился.

Вряд ли драгоценности у детей, но он все же решил проверить и их багаж.

Если лорд Оксенфорд решил схитрить и положил драгоценности в сумки детей, то, вероятнее всего, он выбрал багаж Перси, который был бы заинтригован этим заговором, а не Маргарет, склонной бунтовать против отца.

Гарри взял брезентовую сумку Перси и положил ее на сиденье лорда Оксенфорда, надеясь, что если стюард Дэйви снова пройдет мимо, то подумает, что это та же самая сумка.

Вещи Перси были упакованы столь аккуратно, что этим явно занимался кто-то из слуг. Ни один нормальный пятнадцатилетний парень не станет так складывать пижаму и завертывать ее в отдельный пакет. В туалетной сумочке были новая зубная щетка и непочатый тюбик зубной пасты. Еще там лежали карманные шахматы, несколько комиксов и пакет с шоколадными бисквитами – их туда определенно сунул любящий повар или гувернантка. Гарри открыл коробочку с шахматами, просмотрел комиксы и вскрыл пакет с бисквитами, но драгоценностей не нашел.

Когда он ставил сумку на место, кто-то из пассажиров прошел по проходу, направляясь в туалет, но Гарри даже не обратил на него внимания.

Он не мог поверить, что леди Оксенфорд оставила Делийский гарнитур дома, в сельской местности, которую в ближайшие недели могут оккупировать вражеские войска. На себя она его не надела, в саквояж не положила, как он успел убедиться. Если его нет в саквояже Маргарет, значит, он находится в основном багаже. До него будет нелегко добраться. Можно ли проникнуть в багажное отделение во время полета? Иначе придется следом за Оксенфордами идти в гостиницу, где они решат остановиться в Нью-Йорке.

Капитан и Мембери уже, наверное, удивлены, что он так долго ищет свой фотоаппарат. Но делать нечего – он взял сумку Маргарет. Та выглядела как подарок ко дню рождения. Слишком девичья, подумал он, вскрывая ее. Нижнее белье из простого хлопка. Гарри вдруг пришло в голову, что Маргарет, возможно, еще девственница. Маленькая фотография в рамке – юноша лет двадцати, красивый, с длинными темными волосами и черными бровями, в форме колледжа и академической квадратной шапочке; наверняка это парень, погибший в Испании. Спала ли она с ним? Вполне вероятно, подумал Гарри, несмотря на трусики школьницы. Она читала роман Д. Г. Лоуренса[6]6
  Английский писатель, автор романов, которые в свое время считались скандальными, – например, «Любовник леди Чаттерли». – Примеч. ред.


[Закрыть]. Мать вряд ли об этом знает. Пачка носовых платков с вышитыми инициалами М. О. От них пахнет духами.

Никаких драгоценностей. Черт возьми!

Гарри решил взять один из платков в качестве сувенира, и, как только он это сделал, мимо с подносом с супницами прошел Дэйви.

Он посмотрел на Гарри и, нахмурившись, остановился. Сумочка Маргарет, конечно, ничуть не была похожа на саквояж лорда Оксенфорда. Ясно, что Гарри не могли принадлежать обе эти вещи, значит, он рылся в чужом багаже.

Дэйви какое-то время смотрел на него с подозрением, но не решился напрямую обвинить пассажира. Наконец он выдавил:

– Сэр, это ваша сумочка?

Гарри протянул ему носовой платок:

– Стал ли бы я сморкаться в такой крошечный дамский платочек? – Он закрыл сумочку и поставил ее на место.

У Дэйви все еще был обеспокоенный взгляд:

– Извините, сэр, я надеюсь, что вы понимаете…

– Я рад, что вы проявляете такую озабоченность. Я вижу, вы дорожите своей работой. Меня мисс Маргарет попросила принести ей чистый носовой платок.

Он похлопал Дэйви по плечу. Теперь надо будет отдать платок Маргарет, чтобы придать своей истории достоверность. Он пошел в столовую.

Маргарет сидела за столиком с родителями и братом. Он протянул ей платок со словами:

– Вы его обронили.

Она удивилась:

– Разве? Спасибо!

Гарри молча поклонился и быстро вышел. Станет ли Дэйви проверять его историю, выясняя у Маргарет, просила ли она Гарри принести ей чистый платок? Вряд ли.

Он вернулся в свой салон, прошел мимо кухни, где Дэйви выгружал из тележки грязную посуду, и поднялся по винтовой лестнице. Как, черт возьми, проникнуть в багажное отделение? Гарри даже не знает, где оно расположено, он не видел, как загружают багаж. Но ведь где-то этот багаж лежит.

Между тем капитан Бейкер объяснял Клайву Мембери, как они ориентируются в океане, где глазу не за что зацепиться:

– Большую часть полета мы находимся вне зоны действия радиомаяков, поэтому лучший ориентир – звезды, если они видны.

Мембери посмотрел на Гарри.

– А где фотоаппарат? – удивился он.

Наверняка полицейский, подумал Гарри.

– Я забыл его зарядить. Глупо, правда? – Гарри огляделся. – Как вы отсюда следите за звездами?

– Штурман вылезает на крышу, – сказал капитан не моргнув глазом. Потом улыбнулся: – Шучу. У нас есть своя обсерватория. Я вам покажу. – Он открыл дверь в заднем конце пилотской кабины. Гарри последовал за ним и оказался в узком проходе. Капитан поднял вверх палец. – Вот купол нашей обсерватории. – Гарри взглянул туда без всякого интереса, его мысли целиком занимали драгоценности леди Оксенфорд. В крыше был застекленный пузырь, рядом на крюке висела стремянка. – Штурман взбирается наверх с октантом всякий раз, когда есть разрыв в облаках. Это, кстати, одновременно и ход в багажное отделение.

Гарри насторожился:

– Багаж загружают через крышу?

– Да. Вот здесь.

– И где же он сложен?

Капитан показал на двери по обе стороны узкого прохода:

– Там и сложен багаж.

Гарри не верил своей удаче:

– Весь багаж там, за этими дверями?

– Да, сэр.

Гарри попробовал одну из дверей. Не заперта. Он заглянул внутрь. Там лежали чемоданы и саквояжи пассажиров, аккуратно расставленные и привязанные к металлическим распоркам, чтобы не перемещались в полете.

Где-то там лежит Делийский гарнитур, роскошное будущее Гарри Маркса.

Клайв Мембери смотрел через его плечо.

– Поразительно, – процедил он.

– Не могу с вами не согласиться, – кивнул Гарри.

Глава четырнадцатая

У Маргарет было отличное настроение. Она даже забыла, что не хотела лететь в Америку. Она не могла поверить, что подружилась с настоящим вором! Если бы ей в обычных обстоятельствах кто-нибудь признался, что он вор, она бы не поверила, но в случае Гарри она знала, что это правда, потому что познакомилась с ним в полицейском участке и слышала, в чем его обвиняли.

Ее всегда восхищали люди, жившие за гранью установленного порядка: преступники, богема, анархисты, проститутки и бродяги. Они казались ей такими свободными. Конечно, они не свободны заказывать шампанское, летать в Нью-Йорк или посылать своих детей в университеты – она была не столь наивна, чтобы не видеть обстоятельств, с которыми приходится считаться этим отверженным. Но такие люди, как Гарри, никогда ничего не делают по чьему-то приказу, и это ее восхищало. Она мечтала стать партизанкой, жить в горах, носить брюки и держать в руке винтовку, красть продукты, спать под открытым небом и никогда не гладить одежду.

Таких людей она в своей жизни не встречала, а если и встречала, то не могла толком разглядеть, что они собой представляют. Кстати, разве она сама не сидела на ступеньках какого-то дома «на самой аристократической улице Лондона», не зная, что ее примут за проститутку? Как давно это было, казалось ей, хотя произошла та история лишь вчера ночью.

Знакомство с Гарри было самым интересным событием, случившимся с ней за долгое время. Он воплощал все, о чем она мечтала. Он мог делать все, что его душе угодно! Утром Гарри решил лететь в Америку, а днем он уже летит в самолете над Атлантикой. Если он хотел танцевать ночь напролет и спать потом весь день, то именно так и поступал. Он ел и пил что хотел и когда хотел, в «Ритце», или в пабе, или на борту самолета компании «Пан-Американ». Он мог вступить в коммунистическую партию, а затем выйти из нее, ни перед кем не отчитываясь. Когда ему нужны были деньги, он просто их брал у людей, у которых их имелось больше, чем они заслужили. Настоящий свободный дух!

Ей хотелось лучше узнать его, и было противно даже обедать не с ним.

В столовой стояли три столика на четыре человека каждый. Барон Габон и Карл Хартманн сидели за соседним с Оксенфордами столиком. Отец окинул их презрительным взглядом, когда они вошли, потому, наверное, что оба были евреями. С Хартманном и Габоном за столиком сидели Оллис Филд и Фрэнк Гордон. Гордон – немножко старше Гарри, красавчик с жесткой линией рта, а Оллис Филд – весь какой-то линялый пожилой человек, абсолютно лысый. Когда эта парочка осталась на борту самолета, пока все пассажиры пошли прогуляться в Фойнесе, о них начались пересуды.

За третьим столиком сидели Лулу Белл и княгиня Лавиния, которая громко жаловалась, что салат из креветок чересчур соленый. Их соседями оказались те двое, что сели на самолет в Фойнесе, мистер Лавзи и миссис Ленан. Перси сказал, что они заняли номер для новобрачных, хотя не женаты. Маргарет удивилась, что «Пан-Американ» смотрит на это сквозь пальцы. Наверное, приходится нарушать правила, потому что масса людей хочет лететь в Америку.

Перси уселся за столик в черной еврейской ермолке. Маргарет прыснула. Где он ее нашел? Отец сорвал ермолку с головы сына, сердито проворчав:

– Глупый проказник!

У матери все время было печальное лицо – с тех пор как она уняла слезы по Элизабет.

– Ужасно рано для обеда, – сказала мать, просто чтобы не молчать.

– Сейчас половина восьмого, – сказал отец.

– Почему же не темнеет?

Вместо отца все объяснил Перси:

– Темнеет дома, в Англии. Но мы в трехстах милях от побережья Ирландии. Мы гонимся за солнцем.

– Но все равно скоро станет темно?

– Часам к девяти, я думаю, – предположил Перси.

– Хорошо, – невыразительно проговорила мать.

– Понимаешь, если бы у нас была достаточная скорость, мы бы не отставали от солнца и никогда бы не темнело, – продолжал Перси.

– Думаю, нет никаких шансов, что люди когда-нибудь построят самолет, способный летать с такой скоростью, – снисходительно сказал отец.

Стюард Никки принес первое блюдо.

– Мне, пожалуйста, не надо, – заявил Перси. – Креветки – еда не кошерная.

Стюард посмотрел на него в изумлении, но промолчал. Отец залился краской.

Маргарет постаралась поскорее переменить тему:

– Когда следующая посадка, Перси? – В таких вещах он был всегда осведомлен раньше всех.

– Время полета до Ботвуда шестнадцать с половиной часов. Мы прибудем в девять часов вечера по английскому летнему времени.

– А сколько будет в Ботвуде?

– Ньюфаундлендское стандартное время отстает от среднего по Гринвичу на три с половиной часа.

– Три с половиной? – удивилась Маргарет. – Не знала, что есть места, где время отсчитывается с точностью до получаса.

– Ботвуд, как и Англия, живет по летнему сберегающему времени, поэтому в Ньюфаундленде будет пять тридцать утра.

– Я не проснусь, – устало проговорила мать.

– Проснешься, – уверенно заявил Перси. – Ты будешь себя чувствовать как в девять утра.

– Здорово мальчишки разбираются во всех технических деталях, – пробормотала мать.

Она всегда раздражала Маргарет, когда прикидывалась глуповатой, считая проявления интеллекта не женским делом. «Мужчины не любят слишком умных девушек, дорогая», – не раз говорила она дочери. Маргарет давно перестала с ней спорить, хотя не верила ни одному ее слову. Она считала, что мыслить так могут только недоумки. Умные мужчины любят умных женщин.

Она услышала, что за соседним столиком разговор ведется на повышенных тонах. Барон Габон и Карл Хартманн о чем-то спорили, а их соседи по столику в замешательстве молчали. Маргарет вдруг осознала, что они спорили всегда, когда она их видела. Наверное, удивляться тут нечему: если вы разговариваете с одним из самых блестящих умов во всем мире, то не болтаете о пустяках и выслушиваете совершенно неординарные вещи. Она уловила слово «Палестина». Ясно, говорят о сионизме. Она опасливо взглянула на отца. Он тоже понял, о чем идет речь, и выглядел сердитым. Прежде чем он успел что-то сказать, Маргарет вставила:

– На нашем пути шторм. Самолет будет швырять, как машину на кочках.

– Откуда ты знаешь? – спросил Перси. В его голосе слышалась ревность, потому что он считался экспертом, когда речь шла о полетных делах.

– Мне сказал Гарри.

– А он откуда знает?

– Он обедал за одним столиком с бортинженером и штурманом.

– Я не боюсь, – заявил Перси таким тоном, что было ясно обратное.

Маргарет в голову не пришло нервничать по поводу шторма. Может быть, будет не столь комфортабельно, но ведь это не представляет реальной опасности?

Отец осушил свой бокал и раздраженным тоном попросил у стюарда налить ему еще вина. Он что, тоже боится шторма? Пьет больше обычного, заметила она. Лицо красное, белесые глаза навыкате. Нервничает? Наверное, переживает историю с Элизабет.

– Маргарет, тебе следует побольше говорить с этим молчаливым мистером Мембери, – сказала вдруг мать.

– Зачем? – удивилась Маргарет. – Мне кажется, он предпочитает, чтобы его не беспокоили.

– Я думаю, он просто немного застенчив.

Матери никогда не было свойственно сочувствие к застенчивым людям, особенно если они, что несомненно в случае с мистером Мембери, принадлежали к среднему классу.

– Брось, пожалуйста, мама. Что ты имеешь в виду?

– Я просто не хочу, чтобы ты весь полет болтала с мистером Ванденпостом.

Но Маргарет намеревалась делать именно это.

– Интересно, почему же?

– Ну, он одного возраста с тобой, и ты ведь не хочешь, чтоб ему взбрели в голову всякие мысли.

– А если я хочу именно этого? Он ужасно красивый.

– Нет, дорогая, – твердо заявила мать. – В нем есть что-то… не совсем такое. – Она хотела сказать, что он не принадлежит к высшему классу общества. Как многие иностранцы, породнившиеся через брак с аристократами, мать была большим снобом, чем сами англичане.

Выходит, мать не полностью убедили попытки Гарри изобразить из себя богатого молодого американца. Ее светская антенна все улавливает безукоризненно.

– Ты же сказала, что знала Ванденпостов из Филадельфии, – напомнила Маргарет.

– Знала, но теперь я не уверена, что он из этой семьи.

– Я могу увлечься им, просто чтобы наказать тебя за снобизм.

– Дорогая, это не снобизм, это вопрос воспитания. Снобизм вульгарен.

Маргарет сдалась. Броня материнского превосходства непробиваема. Бесполезно ее урезонивать. Но Маргарет не собиралась подчиняться матери. Гарри ей слишком интересен.

– Любопытно, что собой представляет этот мистер Мембери? Мне нравится его красная жилетка. Он не выглядит человеком, регулярно совершающим трансатлантические рейсы, – заметил Перси.

– Мне кажется, что он какой-то чиновник, – сказала мать.

«Да, выглядит он именно так», – подумала Маргарет. У матери острый взгляд, в этом ей не откажешь.

– Вероятно, он служит в авиакомпании, – предположил отец.

– Он больше похож на обычного гражданского служащего, сказала бы я, – возразила мать.

Стюарды подали главное блюдо. От бифштекса мать отказалась.

– Я не ем ничего жареного, – заявила она Никки. – Принесите мне немного сельдерея и икры.

С соседнего столика донеслись слова барона Габона:

– У нас должна быть своя земля – другого решения нет!

– Да, но вы допускаете, что это будет милитаризованное государство, – с недовольством отметил Карл Хартманн.

– Для защиты от враждебных соседей!

– Но вы допускаете дискриминацию по отношению к арабам для блага евреев, а милитаризм вкупе с расизмом рождают фашизм, против которого мы боремся.

– Тише, не так громко, – сказал Габон, и дальнейших их слов было не разобрать.

В обычных обстоятельствах спор заинтересовал бы Маргарет, те же проблемы она обсуждала с Яном. Социалисты раскололись по вопросу о Палестине. Одни говорили, что это шанс создать идеальное государство, другие – что земля принадлежит людям, которые на ней живут, а потому она может быть «отдана» евреям с не меньшими основаниями, чем ирландцам, гонконгцам или техасцам. Тот факт, что большинство социалистов составляли евреи, только осложнял проблему.

Но сейчас она хотела, чтобы Габон и Хартманн угомонились и чтобы отец их не услышал.

Увы, ее мольбы были тщетны. Они спорили о том, что лежало у них на сердце. Хартманн снова повысил голос, и отец не мог его не услышать.

– Я не желаю жить в расистской стране!

– Не знал, что мы летим в еврейской компании! – громко сказал отец.

Маргарет в ужасе посмотрела на него. Было время, когда политическая философия отца имела хоть какой-то смысл. Когда миллионы трудоспособных людей не могли найти работу и умирали от голода, нужна была смелость, чтобы сказать: и капитализм, и социализм провалились, а демократия не дала простому человеку ничего хорошего. Имелось что-то привлекательное в идее всемогущего государства, управляющего экономикой под водительством доброго диктатора. Но эти высокие идеалы и смелые высказывания дегенерировали в бессмысленный фанатизм. Она вспомнила об отце, когда нашла дома в библиотеке экземпляр «Гамлета» и прочитала такую строчку: «О, что за гордый ум сражен!»

Маргарет не думала, что мужчины за соседним столиком услышали грубый выкрик отца, потому что он сидел к ним спиной, а они были слишком поглощены спором. Чтобы отвлечь отца от этой темы, она быстренько спросила:

– А в котором часу мы ляжем спать?

– Я бы лег пораньше, – сказал Перси. Это было необычно для него, но парня занимала романтика ночевки в самолете.

– Мы ляжем в обычное время, – буркнул отец.

– По какому времени? – спросил Перси. – Должен ли я лечь в десять тридцать по английскому летнему времени или в десять тридцать по ньюфаундлендскому светосберегающему времени?

– Америка – расистская страна! – между тем продолжал громогласную дискуссию барон Габон. – И Франция тоже, и Англия, и Советский Союз. Все они расисты!

– Господи Боже мой! – только и мог сказать отец.

– В девять часов тридцать минут люди усталые очи сомкнут, – сказала Маргарет.

Перси подхватил игру в рифмы:

– В десять ноль пять я лягу в кровать.

В эту игру они играли еще детьми. Мать тоже решила подключиться:

– И я буду спать в десять ноль пять.

– Расскажи мне сказку, пока не закрылись глазки, – продолжил Перси.

– Папа сердитый заснет как убитый, – не осталась в долгу Маргарет.

– Твоя очередь, папа, – сказал Перси.

На минуту воцарилась тишина. В старые денечки отец играл с ними, пока от озлобления у него не изменился характер. Лицо его просветлело, и Маргарет подумала, что он включится в игру. Но тут с соседнего стола донеслось:

– Тогда зачем же создавать еще одно расистское государство?

Это переполнило чашу. Отец обернулся, лицо его раскраснелось, он угрожающе зашипел. Прежде чем кто-нибудь попытался его удержать, он выкрикнул:

– А ну-ка, еврейские типчики, потише!

Хартманн и Габон посмотрели на него с изумлением.

Маргарет почувствовала, что покраснела до корней волос. Отец сказал это достаточно громко, так, что его слышали все, и в столовой воцарилась мертвая тишина. Маргарет мечтала, чтобы под ней разверзся пол и она куда-нибудь провалилась. Мысль о том, что все сейчас уставятся на нее, зная, что она – дочь этого грубого пьяного дурака, сидевшего напротив, была непереносима. Она поймала на себе взгляд Никки и увидела по выражению его лица, что он ей сочувствует, и от этого Маргарет стало еще хуже.

Барон Габон побледнел. Сначала показалось, что он как-то ответит, но он, видимо, передумал и отвернулся. Хартманн криво усмехнулся, и в голове Маргарет промелькнула мысль, что ему, вырвавшемуся из нацистской Германии, все это кажется не столь уж серьезным.

Но отец предыдущим заявлением не ограничился.

– Это ведь салон первого класса, – добавил он.

Маргарет не сводила глаз с барона. Как бы игнорируя отца, он поднял ложку, но рука его дрожала, и Габон пролил суп на серо-голубую жилетку. Он положил ложку.

Этот видимый знак боли глубоко тронул Маргарет. Она почувствовала отвращение к отцу. Маргарет повернулась к нему и наконец ощутила в себе смелость сказать ему все, что о нем думает:

– Ты сейчас грубо оскорбил двух самых достойных людей в Европе!

– Двух самых достойных евреев в Европе.

– Не забывай про бабушку Фишбейн, – вставил свою реплику Перси.

Отец накинулся на него. Размахивая пальцем, он закричал:

– Прекрати нести эту чепуху, слышишь?

– Мне нужно в туалет, – сказал Перси, вставая. – Меня тошнит.

Маргарет поняла, что они с Перси дали отпор отцу, и он ничего не мог с ними поделать. «Пусть это будет наш Рубикон», – подумала она.

Отец повернулся к Маргарет.

– Помни, эти люди выгнали нас из нашего собственного дома! – прошипел он. Затем снова повысил голос: – Если они хотят разъезжать вместе с нами, пусть сначала научатся хорошим манерам!

– Довольно! – прозвучал чей-то голос.

Маргарет оглянулась. Говорил Мервин Лавзи, мужчина, который сел в самолет в Фойнесе. Он встал. Стюарды Никки и Дэйви испуганно замерли. Лавзи пересек столовую и с угрожающим видом оперся руками о стол Оксенфордов. Это был высокий, властный мужчина лет сорока, с густыми, начинающими седеть волосами, черными бровями и точеными чертами лица. На нем был дорогой костюм, но говорил он с явным ланкаширским акцентом.

– Буду вам признателен, если вы соблаговолите придержать свои мысли при себе, – сказал он тихо, но угрожающе.

– Вас это ни черта не касается! – рявкнул отец.

– Ошибаетесь, касается.

Маргарет заметила, что Никки торопливо удалился, и она поняла, что он побежал за другими членами экипажа.

– Вам это невдомек, но сегодня профессор Хартманн – самый крупный физик в мире, – продолжал Лавзи.

– Мне плевать, кто…

– И мне кажется, что сказать такое – все равно что публично испортить воздух.

– Говорю что хочу! – Отец начал приподниматься со стула.

Лавзи посадил его на место, сильной рукой надавив на плечо:

– Наша страна воюет с такими, как вы.

– Отстаньте от меня! – прошипел отец.

– Отстану, если вы заткнетесь.

– Я позову капитана…

– Вам не надо никого звать. – В столовую вошел капитан Бейкер. В форменной фуражке у него был вид человека, привыкшего командовать. – Я здесь. Мистер Лавзи, могу я попросить вас вернуться на свое место? Я буду вам крайне обязан.

– Хорошо, я сяду. Но я не желаю молча слушать, как самого выдающегося ученого в Европе называет еврейским типом этот пьяный олух.

– Пожалуйста, мистер Лавзи.

Тот вернулся на свое место.

Капитан повернулся к отцу:

– Лорд Оксенфорд, я надеюсь, что все просто ослышались. Уверен, вы не называли других пассажиров словами, повторенными мистером Лавзи.

Маргарет молила Бога, чтобы отец на этом замолк, но, к ее огорчению, он только разбушевался.

– Я назвал их еврейскими типами, кем они и являются, – фыркнул отец.

– Отец, остановись! – воскликнула Маргарет.

– Я попрошу вас не пользоваться такими выражениями, пока вы находитесь на борту моего самолета.

– Они что, стесняются своего еврейства? – не унимался отец.

Маргарет видела, что капитан разгневан.

– Это американский самолет, сэр, и здесь приняты американские нормы поведения. Я требую, чтобы вы перестали оскорблять других пассажиров, и хочу вас предупредить, что я имею право сделать так, чтобы вас арестовала и посадила в тюрьму полиция в пункте нашей следующей посадки. Вы должны отдавать себе отчет в том, что в таких случаях, хотя они довольно редки, авиакомпания всегда добивается осуждения нарушителя.

Угроза тюрьмы потрясла отца. Он замолчал. Маргарет испытывала острое чувство унижения. Она пыталась заставить его замолчать, публично протестовала и все равно чувствовала глубокий стыд. Его глупость распространялась на нее, все же она дочь своего отца. Маргарет закрыла лицо руками. Выносить это дольше не было сил.

Она услышала, как отец сказал:

– Вернусь в салон. – Маргарет подняла глаза. Отец встал. Повернулся к матери. – А ты, дорогая?

Мать тоже встала. Отец помог ей отодвинуть стул. Маргарет казалось, что все глаза устремлены на нее.

Вдруг неизвестно откуда в столовую вошел Гарри. Он положил руки на спинку стула Маргарет.

– Леди Маргарет, – сказал он, чуть поклонившись. Она встала, Гарри отодвинул ее стул. Она была благодарна ему за этот жест дружеской поддержки.

Он протянул ей руку. Мелочь, но как много это сейчас значило! Хотя ее лицо заливала пунцовая краска, Маргарет смогла выйти из столовой, сохранив чувство собственного достоинства.

По пути в салон она слушала гул голосов за спиной.

Гарри проводил Маргарет до ее кресла.

– Весьма любезно с вашей стороны, – произнесла она с чувством. – Не знаю, как вас благодарить.

– Я услышал шум скандала даже отсюда, – тихо сказал он. – Я понял, что вам нужно помочь.

– Никогда еще не чувствовала себя настолько униженной.

А отец все еще бушевал:

– В один прекрасный день они об этом пожалеют, дураки! – Мать сидела тихо и не сводила с него глаз. – Они проиграют эту войну, помяни мои слова.

Маргарет взмолилась:

– Отец, хватит, пожалуйста!

К счастью, продолжения отцовской тирады никто не слышал, кроме Гарри, потому что Мембери куда-то исчез.

Отец проигнорировал мольбу дочери.

– Германская армия накроет Англию, как волна прилива! А что будет потом, как ты думаешь? Гитлер учредит фашистское правительство, конечно. – Глаза его странно блестели. Боже, ее отец сходит с ума, подумала Маргарет, он просто сумасшедший. Отец понизил голос, на его лице мелькнула хитрая усмешка. – Английское фашистское правительство. И ему потребуется английский фашист, чтобы это правительство возглавить!

– О Боже! – проговорила Маргарет. Она поняла, чем заняты его мысли, и это привело ее в отчаяние.

Отец мечтает о том, чтобы Гитлер сделал его диктатором Англии.

Он считает, что Британия будет завоевана и Гитлер призовет его из ссылки и поставит во главе марионеточного правительства.

– А когда в Лондоне будет фашистский премьер-министр, тогда все они запляшут под другую музыку! – торжествующе заявил отец, словно выйдя победителем в споре.

Гарри смотрел на него с изумлением.

– Вы думаете… рассчитываете, что Гитлер призовет вас?..

– Кто знает? – с жестокой улыбкой произнес отец. – Понадобится некто, не испачканный принадлежностью к поверженной администрации. Если меня призовут… мой долг по отношению к стране… начать с чистого листа, без страха и упрека…

Гарри был слишком шокирован, чтобы найти, что на это ответить.

Маргарет была в отчаянии. Нужно спасаться от такого отца. Ее передернуло при мысли о бесславном провале ее попытки сбежать из дома, но первая неудача не должна обескураживать. Она попытается еще раз.

И тогда все будет иначе. Она усвоит урок Элизабет. Она тщательно все обдумает и спланирует. Она запасется деньгами, друзьями, местом ночлега. В этот раз она своего добьется.