Текст книги "Правогенез: традиция, воля, закон"

5.5. Местное право в генезисе имперской государственно-правовой системы россии во второй половине XVII – начале XX века

Формирование и развитие Российской империи как особого типа государственно-правового обустройства жизнедеятельности полиэтнического общества в рамках российского социально-территориального пространства во многом связано с генезисом местного права и определением российской верховной властью его параметров в системе права и правового регулирования в стране. Формирование и развитие Российского государства во второй половине XVII – начале XX в. как имперского образования постоянно заставляло российскую верховную власть искать механизмы поддержания внутриполитической стабильности в условиях полиэтнического социума, в котором население на присоединенных территориях находилось в сфере действия сложившихся ранее механизмов управления и правового регулирования.

Со второй половины XVII столетия Российское государство начало двигаться в сторону имперской формы организации верховной государственной власти и политико-правового пространства ее юрисдикции. Этот процесс необходимо рассматривать в контексте внешнеполитического курса власти, стремившейся обеспечить геополитическую устойчивость и внешнюю безопасность государства преимущественно на западных границах от Балтийского до Черного моря. Учитывались, как указывает Б. Н. Миронов, «в первую очередь геополитические соображения: обеспечить прочные границы, обрести незамерзающие порты, воспрепятствовать захвату пограничных территорий соперниками или включить их в сферу своего влияния. Правящая элита рассматривала Россию законной наследницей и преемницей Киевской Руси и Золотой Орды и стремилась “собрать русские земли”, которые в XI–XII вв. входили в состав Киевской Руси, а в XIII–XVI вв. – в состав Золотой Орды, под скипетр русского царя»[284]284
  Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX века). СПб., 2000. Т. 1. С. 26.


[Закрыть]. В отличие от колониальной политики западноевропейских государств, подчеркивал Н. М. Коркунов, «присоединение русских окраин не было делом экономического расчета. Россия постепенно овладела своими окраинами и на западе, и на востоке в силу чисто политических побуждений, как необходимым условием обеспечения своего могущества и независимости»[285]285
  КоркуновН.М. Русское государственное право. СПб., 1897. Т. 2. С. 180–181.


[Закрыть].

В состав Российского государства во второй половине XVII–XVIII в. вошли Украина (Малороссия), Белоруссия и Литва (Западные губернии), Прибалтика (Остзейские губернии), финские земли (Старая Финляндия). Одновременно Российское государство укрепляло позиции и на восточных рубежах, продвинувшись в Сибирь и даже в Северную Америку – на Аляску. Первая половина XIX в. стала периодом завершения строительства Российской империи: в начале XIX в. к России присоединены Грузия (1801 г.), Великое княжество Финляндское (1808–1809 гг.), Бессарабия (1812 г.) и Царство Польское (1815 г.). Это повлекло то, что социально-территориальное пространство Российского государства в середине XVII – начале XX вв. изменялось в сторону роста числа жителей на присоединенных территориях – если в конце 1670-х гг. 14,3 % (1,6 млн. из 11,2 млн) составляли жители новых земель, то в конце XVIII в. население национальных регионов составляло уже 36,4 % (13,6 млн из 37,4 млн), а в начале XX в. – 59,1 % (105,4 млн из 178,4 млн человек). В XVIII, XIX и XX вв. менялся и этнический состав населения – русские составляли соответственно по векам 70,7 %, 48,9 %, 44,6 %, а на долю других почти 200 народов соответственно приходилось 29,3 %, 51,1 %, 55,4 %, в том числе украинцы – 12,9 %, 19,8 %, 18,1 %, белорусы – 2,4 %, 8,3 %, 4,0 % и др.[286]286
  Миронов Б. М. История в цифрах. Л., 1991. С. 131–132; Он же. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.). Т. 1. С. 20, 20–28; Брук С. И. Этнический состав населения России//Народы России. М., 1994. С. 25.


[Закрыть]

В результате включения новых народов в число российских подданных и территориального расширения государства сформировалась сложная форма социально-территориального устройства социума и государства – Российская империя. Характерно, что еще в 1809 г. М. М. Сперанский в Проекте Уложения государственных законов Российской империи дал определение имперской формы Российского государства: «Российская империя есть государство нераздельное, монархическое, управляемое державною властию по законам государственным»[287]287
  Сперанский М. М. Проекты и записки. М.; Л., 1961. С. 231.


[Закрыть]. При этом замечу, что мной империя понимается как сложная форма организации государственной власти и правового регулирования, которая сложилась как следствие территориальной экспансии государства-метрополии и связана с объединением в рамках одного государственного образования различных народов на основе подданства, выделением имперского центра, представленного единой системой государственной власти в лице ее верховного носителя с титулом императора и в целом централизованного государственного управления и законодательства с учетом и опорой на государственно-правовые традиции и опыт развития национальных регионов до включения их в состав имперского образования в виде сохранения механизмов местного управления, самоуправления и источников партикулярного права[288]288
  См.: Кодан С. В. Имперские параметры государства и права в России (вторая половина XVII – начало XX века) // Российский юридический журнал. 2013. № 1. С. 16–18.


[Закрыть]. Соответственно, все имперские образования в процессе своего формирования, начиная с Римской империи, сталкивались со сложившимися с феноменом местного управления и права в той или иной мере управленческих структур и регуляций в социально-территориальных пространствах до их включения в состав нового государства-империи.

Российское государство по своей форме политического устройства являлось имперским государственно-правовым образованием, которому был свойственен «срединный» характер пространства ее власти с ее распространением от «центра» к «периферии», когда последнюю образовывали социально-территориальные пространства (в терминологии XIX столетия – «окраины») с различным уровнем политико-правового развития – от территорий, народы которых входили в состав развитых стран с развитой системой государственного управления и законодательства, до территорий, где проживали различные народности в условиях родового управления и традиционных регуляций. Российская верховная власть в лице царя (императора) в условиях самодержавия и полноты власти в его руках в правление Петра I в Воинском уставе 1716 г. однозначно определила, что «его величество… силу и власть имеет свои государства и земли… по своей воле и благонамерению управлять» и неоднократно подтверждала этот основополагающий принцип правления. Основные государственные законы в Своде законов Российской империи 1832–1892 гг. издания неизменно определили верховенство власти главы Российского государства: «Император всероссийский есть монарх самодержавный и неограниченный» (ст. 1)[289]289
  Основные государственные законы // Свод законов Российской империи. СПб., 1832–1892. Т. 1.4. 1.


[Закрыть]. При этом заметим, что Основные государственные законы в редакции от 23 апреля 1906 г. вынесли положения о единстве политико-правового пространства в ст. 1, определив: «Государство Российское едино и нераздельно». В ст. 4 указывалось: «Императору всероссийскому принадлежит верховная самодержавная власть». В связи с этим Б. Э. Нольде подчеркивал, что «единство и нераздельность государства юридически заключается в том, что государство, в данном своем территориальном составе подчинено одной верховной власти. Россия “едина и нераздельна” потому, что русская государственная власть господствует на всей русской территории»[290]290
  Нольде Б. Э. Очерки русского государственного права. СПб., 1911. С. 244–245.


[Закрыть]. Это правило действовало в отношении всей государственно-правовой системы, что следовало, признавалось, как отмечал Э. И. Берендтс, «в силу свободного решения русского монарха, который, имея силу и власть завоевателя, мог по своему усмотрению определять порядок управления и законодательства в новозавоеванном крае» и действовал он «не по предписанию положительного права, а по соображениям справедливости и политической целесообразности»[291]291
  Берендтс Э. Н. К вопросу о юридической силе старых шведских основных законов в Финляндии // Журнал Министерства юстиции. 1915. № 2 (февраль). С. 18.


[Закрыть]. При этом заметим, что для российской верховной власти политическая целесообразность сохранения местных управленческих институтов и правовых систем была очевидна. Тем самым она, добившись расположения местных элит и по возможности большинства населения, обеспечив легитимацию русской власти среди жителей вновь присоединенных территорий, она сможет обеспечить внутриполитическую стабильность в национальном регионе и геополитическую устойчивость Российского государства во взаимоотношениях с соседними странами.

Выделение местного права как отдельного уровня в правовой системе Российской империи было связано с формированием и законодательным оформлением параметров его действия в законодательстве. По мере включения новых народов в состав российских подданных главы государства цари, а затем императоры в правовых актах декларировали намерение обеспечивать им прежние и даровать новые права. Заметим, что еще царь Алексей Михайлович, ответив на прошение Б. Хмельницкого о российском подданстве и дав на это согласие, 27 марта 1654 г. дал Жалованную грамоту гетману Б. Хмельницкому и Запорожскому войску «на принятие их в российское подданство» и «с подтверждением прав и вольностей, дарованных им от королей польских и князей литовских», а также Жалованную грамоту г. Киеву в подтверждение «прежних прав его и вольностей»[292]292
  См.: Объявление гетману Богдану Хмельницкому, учиненное ближним боярином Василием Бутурлиным «О принятии гетмана и войска запорожского в российское подданство, с приложением выписки о бывшей в Переяславле у запорожских казаков явной Раде, на которой они торжественно объявили желание свое быть в российском подданстве, и об обряде при утверждении гетмана Хмельницкого в его достоинстве». 8 января 1654 г. //ПСЗРИ-1. Т. 1. № 115; Жалованная грамота гетману Богдану Хмельницкому и всему войску запорожскому на принятие их в российское подданство; с подтверждением прав и вольностей, дарованных им от королей польских и князей литовских, на основании статей, вновь постановленных 12 марта в Москве, с посланцами их Самойлом Богдановым и Павлом Тетерею. 27 марта 1654 г. // ПСЗРИ-1. Т. 1. № 118; Жалованная грамота городу Киеву вследствие просительного листа к государю царю Алексею Михайловичу от запорожского гетмана Богдана Хмельницкого «О подтверждении оному городу прежних прав его ивольностей». 16 июля 1654 г. //ПСЗРИ-1. Т. 1. № 133.


[Закрыть].

В XVIII столетии сохранение прав и привилегий населению присоединенных территорий стало принципом определения основ местного права в национальных регионах. Петр I в 1710–1712 гг. по мере продвижения во время Северной войны в Прибалтику издал ряд жалованных грамот жителям Остзейского края «в подтверждение древних их привилегий, прав и статутов»[293]293
  Жалованная грамота городу Риге «В подтверждение всех его городских прав, статутов, судов, чинов, вольностей, древних обычаев, преимуществ и владения наследственными местностями на том же основании, как оные издревле от разных государей содержаны были». 30 сентября 1710 г. // Там же. Т. 4. № 2302: Жалованная грамота шляхетству и земству Эстляндского княжества «В подтверждение древних их привилегий, прав и статутов». 1 марта 1712 г. // Там же. № 2495: Жалованная грамота городу Ревелю «В подтверждение всех древних оного города привилегий, прав, судов, законных постановлений и обычаев». 13 марта 1712 г. // Там же. № 2501.


[Закрыть]. Императрица Елизавета Петровна использовала стремление населения финских территорий Шведского королевства к независимости и во время Русско-шведской войны 1741–1743 гг. манифестом от 18 марта 1742 г. (на немецком, шведском и финском языках) заявила, что если «Княжество Финляндское… пожелает освободиться от владычества Швеции», то будет иметь собственные законы и свой образ правления[294]294
  См. публикацию манифеста: Шпилевская Н. С. Описание войны между Россией и Швецией в Финляндии в 1741, 1742 и 1743 годах. СПб., 1859. С. 105–108. Указанный манифест в Полное собрание законов Российской империи не включен.


[Закрыть]. Екатерина II в 1795 г. с присоединением к России Курляндского и Семигальского княжеств и Пильтенского округа объявила, что всем жителям «права, преимущества и собственность, законно каждому принадлежащая, в целости соблюдены будут»[295]295
  Именной указ, данный Сенату, «о присоединении на вечные времена к Российской империи княжеств Курляндского и Семигальского, а также округа Пильтенского и о приглашении уполномоченных в Сенат для учинения присяги на верность подданства». 15 апреля 1795 г. //ПСЗРИ-1. Т. 23. № 17319.


[Закрыть].

В русле этих традиций действовал и император Александр I. В манифесте от 15 марта 1809 г. «Об учреждении прав Великого княжества Финляндии» говорилось: «Вступив в обладание Великого княжества Финляндии, признали мы за благо сим вновь утвердить и удостоверить религию, коренные законы, права и преимущества, коими каждое состояние сего княжества в особенности и все подданные оное населяющие от мала до велика по конституциям их доселе пользовались, обещая хранить оные в ненарушимости и непреложной их силе и действии»[296]296
  Манифест «Об учреждении прав Великого княжества Финляндии». 15 марта 1809 г. // Собрание постановлений финляндских. Узаконения, обнародованные на русском языке. СПб., 1902. Т. 1. № 2.


[Закрыть]. Эти же принципы Александр I провозгласил и в отношении населения присоединенной в 1812 г. Бессарабии: «Жителям Бессарабской области предоставляются их законы»[297]297
  Манифест «О договорах, заключенных к пользе государственной; о присоединении к империи Российской части герцогства Варшавского под наименованием Царства Польского; о поднятии вновь оружия против вышедшего с острова Эльба Наполеона Бонапарта». 9 мая 1815 г. //ПСЗРИ-1. Т. 33. № 25842.


[Закрыть]. Он также, объявляя манифестом от 9 мая 1815 г. «о присоединении к империи Российской части герцогства Варшавского под наименованием Царства Польского», торжественно обещал «устроить участь сего края, основав внутреннее управление оного на особенных правилах, свойственных наречию, обычаям жителей, и к местному их положению примененных». Каждый император, вступая на престол, своими торжественными правовыми актами – манифестами – неизменно подтверждал, наряду с верой и обычаями, сохранение действия местного права для населения отдельных национальных регионов и проводил мысль о преемственности политического курса в данном направлении.

Правовые акты российской верховной власти второй половины XVII – первой четверти XIX в. в политико-правовом плане обозначили не только контуры использования в национальных регионах местного управления и права, но и саму проблему – вопрос о наличии в российской системе права для русского и нерусского населения, права, действующего во внутренних губерниях, и права в национальных регионах (в официальной терминологии – окраин). Характерно, что М. М. Сперанский еще во «Введении к Уложению государственных законов» (1809 г.) указывал на наличие в России сложного государственно-правового устройства: «Российская империя разделяется на области и губернии» – и подчеркивал, что «именование областей присвояется тем частям империи, кои по пространству и населению своему не могут войти в общий распорядок управления» и «имеют особенное устройство с применением к ним общих государственных законов по местному их положению…»[298]298
  Сперанский М. М. Введение к Уложению государственных законов // Сперанский М. М. Проекты и записки. М.; Л., 1961. С. 189–192.


[Закрыть] Также отметим, что проект «Государственной уставной грамоты Российской империи» 1820 г. предусматривал закрепление уже сложившегося на практике разделения законов и принцип их соотношения: «Присоединенные губернии сохраняют свои особенные или местные законы», а в Российской империи «законы разделяются на общие государственные законы и на особенные или местные. Общие законы составляют общее право и применяются во всех случаях, в коих местные законы недостаточны» [299]299
  Государственная уставная грамота Российской империи. 1820 г.: проект // Конституционные проекты в России. XVIII – начало XX в. М., 2000. Ст. 30.


[Закрыть].

Систематизация российского законодательства во второй четверти XIX столетия, проходившая в 1826–1839 гг. под руководством М. М. Сперанского, стала качественно новым этапом в правовом оформление общих принципов соотношения общеимперского и местного права. В рамках Полного собрания законов Российской империи были опубликованы узаконения относительно национальных регионов, а в Своде законов Российской империи 1832 г. были выделены и упорядочены положения о действии местных узаконений. В соответствии с планом Сперанского должна была быть произведена и систематизация местного права национальных регионов – изданы своды местных узаконений и сборники обычного права. Это направление было реализовано только частично и завершилось лишь изданием трех частей Свода местных узаконений губерний остзейских.

Основные законы Российской империи, вошедшие в Свод законов Российской империи 1932–1982 гг., в ст. 47 закрепляли положения о единстве российского правового пространства: «Империя Российская управляется на твердых основаниях положительных законов, учреждений и уставов, от самодержавной власти исходящих», и в ст. 48 фиксировалось наличие местных правовых систем: «Законы в империи действуют или единообразно в общей их силе, или с местными в некоторых их частях изменениями. Пространство сих изменений, где они допускаются, определяются в уставах особенных», которые специально устанавливались российской верховной властью[300]300
  Основные законы Российской империи // Свод законов Российской империи: Изд. 1832 г. СПб., 1832. Т. 1. Ч. 1. Ст. 47.


[Закрыть]. Тем самым Основные законы 1832 г. выделили в правовой системе России особый уровень – местное право. Исходя из этого, Свод законов Российской империи рассматривался в качестве «общего» – общеимперского, общегосударственного – свода, действовавшего в полном объеме в Центральной России – в так называемых «внутренних губерниях». «Российские законы разделяются на общие и местные. Первые имеют обязательную силу во всех частях империи; вторые действуют в тех только частях государства, которым они сохранены или даны самодержавною властью», – отмечал Н. Ф. Рождественский[301]301
  Рождественский Н. Ф. Руководство к российским законам. СПб., 1851. С. 3.


[Закрыть].

Свод законов гражданских в ч. 2 ст. 1606 10-го тома Свода законов Российской империи детализировал пределы действия местных узаконений и установил субсидиарный характер использования общероссийского права в гражданском судопроизводстве: «В тяжебных делах принимаются в основание законы края; а в тех случаях, где оные окажутся недостаточными, принимаются и законы русские»[302]302
  Свод законов гражданских // Свод законов Российской империи: Изд. 1832 г. СПб., 1832. Т. 10. Ст. 2706; Изд. 1832 г. СПб., 1842. Т. 10. Ст. 3685; Изд. 1857 г. СПб., 1832. Т. 10. Ч. 2. Ст. 1606.


[Закрыть]. Тем самым устанавливался приоритет при решении гражданских дел в пользу местного права, а использование положений общеимперского права – положений Свода законов – только при наличии пробелов в правовом регулировании на уровне правовых предписаний в национальных регионах. Российский цивилист П. П. Цитович следующим образом комментировал указанное положение: «Общая территория 1 ч. X т. теснее территории местностей, для которых существуют свои местные законы. По отношению к 1 ч. X т. эти отдельные местности находятся в двояком положении: одни из них совершенно недоступны для 1 ч. X т. – таково положение Финляндии, Остзейского края и бывшего Царства Польского. Другие местности, напротив, открыты действию 1 ч. X т., но лишь настолько, насколько это нужно для дополнения своих местных законов той или другой области. В таком положении находятся Бессарабия и Закавказье»[303]303
  Цитович П. П. Курс русского гражданского права. Одесса, 1878. Т. 1. Выл. 1.С.26.


[Закрыть].

Свод местных узаконений губерний остзейских 1845 г. конкретизировал положения Свода законов Российской империи. Ст. 1 Свода местных узаконений повторила положения ст. 47–48 Основных государственных законов Российской империи 1832 и 1842 гг. издания: «Империя Российская управляется на твердых основаниях положительных законов, уставов и учреждений, от самодержавной власти исходящих. Законы в империи действуют или единообразно в общей их силе, или с местными в некоторых их частях изменениями». Ст. 2 Свода местных узаконений раскрыла указанное положение – «Сии изменения в общих законах именуются узаконениями местными. Заимствуя силу так же, как и законы общие, от единой власти самодержавной, сии узаконения простираются на те только губернии и области, коим они особенно предоставлены, и объемлют только те случаи, на кои именно постановлены, как изъятие из общих правил. Во всех других случаях действие общих законов империи сохраняет и в сих губерниях и областях полную свою силу»[304]304
  Свод местных узаконений губерний остзейских. СПб., 1845. Ч. 1. Ст. 1–3.


[Закрыть]. Свод местных узаконений губерний остзейских в ст. 3 ограничивал территориальные пределы действия партикулярных узаконений в Остзейском крае: «в губерниях Лифляндской, Эстляндской и Курляндской и в городе Нарве». Далее в той же статье определялись сферы правового регулирования местным прибалтийским законодательством: к государственному праву относились два первые раздела: (1) содержал положения относительно местного управления – «к особенному учреждению некоторых властей и мест губернского управления» и (2) к сословному положению населения края – «к правам состояния»; (3) к гражданскому праву – «к законам гражданским»; (4) к гражданско-процессуальному праву – «к порядку судопроизводства гражданского»; (5) к уголовно-процессуальному праву – «к порядку судопроизводства уголовного». В данной статье закреплялось и использование законоположений общегосударственного законодательства, размещенного в Своде законов Российской империи: «Допускаемые в губерниях остзейских и в городе Нарве изъятия из законов общих о наказаниях уголовных и исправительных, о земских повинностях и разных частях казенного управления, государственного благоустройства и благочиния, означены по принадлежности в общем Своде законов империи», т. е. указывалось на обязательную их фиксацию в общеимперских узаконениях.

С изданием в 1864 г. третьей части Свода местных узаконений губерний остзейских («Законы гражданские») во введении к нему детализировался ряд положений относительно действия местных прибалтийских узаконений. По этому поводу ст. I определяла: «Постановления, содержащиеся в Своде гражданских узаконений Остзейских губерний, суть или общие, действующие во всем Остзейском крае, или особенные, имеющие обязательную силу лишь в отдельных территориях». Ст. II определяла социальные пределы действия местного права: «Пространство территорий определяется не только географическими границами, но вместе и званием их обывателей и обуславливаемой) оным подсудностью каждого». Также оговаривалось соотношение местного и обычного права – в ст. XXIV устанавливалось правило: «Право обычное не может ни отменять, ни изменять постановления настоящего Свода». Ст. XXV отдает приоритет лишь обычаям, которые признавались Сводом в качестве основания правового регулирования: «Случаи, в которых местным обычаям представлена предпочтительная, в идее изъятия, сила, приведены в настоящем Своде где следует».

Итак, генезис выделения и оформления местного права в государственно-правовой системе России во второй половине XVII – начале XX в. отразил строительство Российской империи, в котором вопрос об отношении к местным правовым системам национальных регионов занимал важное место в политике российской верховной власти. Признавая действие местных партикулярных узаконений, российские царствующие особы не только учитывали исторические корни их происхождения и государственно-правовой менталитет новых российских подданных, но и решали политическую задачу обеспечения геополитической устойчивости и территориального и правового единства Российского государства в условиях имперского типа организации в нем государственной власти. В формировании и развитии Российской империи во второй половине XVII – начале XX в. обозначилась сложная социальная, политическая и юридическая проблема для российской верховной власти – проблема отношения к местным системам управления и правового регулирования народов и регионов, вошедших в состав страны. В указанный период эти вопросы стали приоритетными, явились доминантой в политике российской власти в национальных регионах и отражались в согласовании и унификации общероссийского имперского права и правовых регуляций в национальных регионах с установлением требований к применению местных узаконений в юрисдикционной деятельности государства.