Текст книги "Труды по россиеведению. Выпуск 6"

Изменились не формальные рамки сотрудничества власти и бизнеса, а неформальные правила диалога. Например, формальные нормы позволили «ЛУКойлу» отстоять в арбитражном суде свою правоту по поводу налоговых недоимок, но неформальные предписали эти недоимки (юридически не доказанные) перечислить государству в качестве дара. Если в 1990-е годы в обмен за свои услуги крупный бизнес требовал от власти специальных привилегий, то теперь надеется на селективное бездействие.

Политики и чиновники вынуждают предпринимателей делиться доходами в форме как легальных, так и нелегальных платежей под угрозой репрессивных действий (29). В российском бизнесе существует понятие «двойное налогообложение» – это означает, что обычными налогами отношения с государством не ограничиваются. Хотя формально ничего, кроме налогов, бизнесмен не должен, но на самом деле вполне легально и «добровольно» он обязан: спонсировать различные проекты власти (например, финансировать деятельность «Единой России»); быть меценатом9494
  Например, богатейший россиянин В. Вексельберг купил в США и вернул в Россию яйца Фаберже, восстановил зал Врубеля в Третьяковской галерее, а вскоре государство доверило ему возглавить фонд «Сколково».


[Закрыть]; участвовать в коммерчески невыгодных проектах, если они важны для власти9595
  В ходе реализации национального проекта «Развитие агропродовольственного комплекса» (2006–2007) предприниматели начали активно строить свинофермы и птицефабрики. Помимо экономических стимулов нацпроект реализовывался при сильном административном давлении на бизнес (10).


[Закрыть]. «Моя фирма на день города сотни шариков надула. Это мне еще повезло. Сначала меня склоняли фонтан построить…» (директор молочного завода, 48 лет).

Распространилось рейдерство как захват бизнеса, в ходе которого используется судебная система и формальная процедура банкротства (15). Если в начале 1990-х годов под силовым давлением на бизнес понималось вымогательство со стороны организованной преступности (так называемый рэкет), то в современной России силовое давление исходит от официальных представителей власти, которые используют государственный репрессивный аппарат для захвата бизнеса (11; 16; 17; 30).

В Советской армии было два главных лица – командир и комиссар. Командиры знали военное дело, а комиссары отвечали за идеологию в армии. Позволим себе историческую аналогию: в любом крупном бизнесе в России есть два ключевых лица – бизнесмен и чиновник, патронирующий этот бизнес. Чиновник – «комиссар при бизнесе». Его слово решающее, потому что он говорит от имени государства. Эта ситуация создает беспрецедентные возможности для коррупции. То, что квалифицируется (журналистами, обывателями и в исключительных случаях судьями) как коррупция, воспринимается российскими чиновниками как передача им части дивидендов от совместного владения собственностью (1).

В 1990-е годы чиновник пользовался бесконтрольной властью, будучи представителем «слабого» государства, в котором не работал ни один институт; коррумпированный бюрократ помогал бизнесу использовать несовершенство законов как инструмент получения сверхприбыли. Теперь же чиновник как представитель «сильного» государства может прибыльно сотрудничать или покарать. «Прибыльное сотрудничество» предполагает патронирование чиновниками и силовиками частного бизнеса и получение за это вознаграждения, воспринимаемого как доля прибыли. Население и закон трактуют эти платежи как коррупцию (2). Коррупционный «патронаж» бизнеса со стороны власти держится не на «плохих» законах», а на качестве правоприменения, селективном правосудии и вольности в интерпретации формальных норм (табл.).

Таблица

Изменение характера деловой коррупции в постсоветской России

Заключение

Коррупция для России – явление не новое. В СССР основой коррупции был дефицит самых необходимых товаров и услуг, а также запрет предпринимательской деятельности. Ожидалось, что переход к рынку приведет к сокращению коррупции, поскольку в ходе реформы был полностью уничтожен товарный дефицит и сняты все ограничения на занятие бизнесом. Однако вместо сокращения произошел колоссальный рост коррупции. Объяснялось это плохим качеством законов, которые были противоречивы и неадекватны экономической ситуации. Это было вызвано многими обстоятельствами, высокой скоростью преобразований, механическим заимствованием опыта западных стран. Но главная причина состояла в том, что слабое и недееспособное государство находилось в руках олигархов. Олигархический капитализм, достигший своего пика в период правления Б. Ельцина, не был ориентирован на формирование адекватной правовой среды. Олигархи жили «над законами», а весь остальной бизнес был поставлен в ситуацию неизбежных поборов со стороны чиновников, пользующихся тем, что при «плохих» законах каждый предприниматель являлся потенциальным или реальным их нарушителем.

В. Путин, придя к власти, взял курс на «удаления олигархов». Поддержка этой политики населением и окрепший бюджет ввиду роста цен на нефть сделали возможным смену олигархического капитализма государственно-корпоративным. В этой ситуации коррупция резко возросла, причем увеличилась именно деловая коррупция, обслуживающая отношения власти и бизнеса. Бытовая же коррупция немного сократилась. Но более серьезные перемены связаны не с количеством, а с качеством коррупции.

Она стала централизованной и институционализированной с доминированием силовых структур – самых активных претендентов на патронаж бизнеса. Если в 1990‐е годы коррупция базировалась на «плохих» законах и невозможности их исполнения, то в 2000‐е законы изменились в лучшую сторону, но основой получения взяток стала процедура их применения, вольность в интерпретации формального права, селективное правосудие. Без покровительства со стороны власти бизнес может стать нарушителем не «буквы», но «духа» закона. И бизнес, чтобы избежать неприятностей, готов оплачивать неформальный патронаж власти в виде коррупционного тандема с ней. Это снижает эффективность бизнеса, но повышает его надежность.

Список литературы

1. Барсукова С. Теневая экономика: Специфика фаз в условиях раздатка // Вопросы экономики. ‒ М., 2012. ‒ № 12. ‒ С. 133‒145.

2. Кордонский С.Г. Сословная структура постсоветской России. ‒ М.: Ин-т Фонда «Общественное мнение», 2008. ‒ 216 с.

3. Панеях Э. Правила игры для русского предпринимателя / Предисл. Е. Ясина. ‒ М.: КоЛибри, 2008. ‒ 240 с.

4. Паппэ Я.Ш. «Олигархи»: Экономическая хроника, 1992‒2000. ‒ М.: ГУ-ВШЭ, 2000. ‒ 232 с.

5. Сатаров Г.А. Тепло душевных отношений: Кое-что о коррупции // Общественные науки и современность. ‒ М., 2002. ‒ № 6. ‒ С. 18–27.

6. Сатаров Г.А. Установка респондентов и коррупция // Общественные науки и современность. ‒ М., 2008. ‒ № 5. ‒ С. 48–58.

7. Трансформация российской судебной власти: Опыт комплексного анализа / Горбуз А.К., Краснов М.А., Мишина Е.А., Сатаров Г.А. – СПб.: Норма, 2010. – 480 с.

8. Afanas’ev M. The quality of the state – Russia’s chief problem // Russian politics and law. ‒ N.Y., 2009. ‒ Vol. 47, N 4. ‒ P. 58–72.

9. Barsukova S. Corruption: Academic debates and Russian reality // Russian politics and law. ‒ N.Y., 2009. ‒Vol. 47, N 4. ‒ P. 8–27.

10. Barsukova S. Das nationale projekt «Entwicklung der Landwirtschaft» 2006–2007 // Russland-analysen. ‒ Bremen; Berlin, 2009. ‒ N 178. ‒ P. 21‒24.

11. Barsukova S. The government and bandits: Similarity and difference in theory and in Russian practice // Law enforcement executive forum. ‒ Chicago, 2012. ‒ Vol. 12, N 2. ‒ P. 129‒136.

12. Barsukova S., Radaev V. Informal economy in Russia: A brief overview // Economic sociology: The European electronic newsletter. ‒ Harvard, 2012. ‒ Vol. 13, N 2. ‒ P. 4–12. ‒ Mode of access: http://econsoc.mpifg.de/archive/econ_soc_13-2.pdf

13. Barsukova S., Zvyagintsev V. Mechanism of «political investment», or how and why business participates in elections and funds party life // Social sciences: A quarterly journal of the Russian academy of sciences. ‒ Minneapolis, 2006. ‒ Vol. 4, N 37. ‒ P. 76–88.

14. Block F. The role of the state in the economy // The handbook of economic sociology / N. Smelser, R. Swedberg (eds.). ‒ Princeton: Princeton univ. press, 1994. ‒ P. 691‒710.

15. Firestone T. Criminal corporate raiding in Russia // International law. ‒ Harvard, 2008. ‒ Vol. 42, N 4. ‒ P. 1207‒1230.

16. Firestone T. Armed injustice: Abuse of the law and complex crime in post-soviet Russia // Denver journal of international law and policy. ‒ Denver, 2010. ‒ Vol. 38, N 4. ‒ P. 555‒580.

17. Gans-Morse J. Threats to property rights in Russia: From private coercion to state aggression // Post-Soviet affairs. – Abington, 2012. ‒ Vol. 28, N 3. ‒ P. 263‒295.

18. Gelman V. The iceberg of political finance // The contemporary Russian politics: A reader / Ed. by Archie Brown. ‒ Oxford: Oxford univ. press, 2002. ‒ P. 187‒194.

19. Kosals L. Police in Russia: Reform or business restructuring? // Russian analytical digest. – Zurich, 2010. – N 84. – P. 2–5.

20. Ledeneva A. A critique of the global corruption «paradigm» postcommunism from within: Social justice, mobilization and hegemony / Ed. Jan Kubik and Amy Linch. – N.Y.: New York univ. press, 2013. – P. 297–332.

21. Mironov M., Zhuravskaya E. Corruption in procurement and shadow campaign financing: Evidence from Russia, October 2011. [online] Available as SSRN. – Mode of access: http://ssrn.com/abstract=1946806

22. Neopatrimonialism in Africa and beyond / Ed.by D. Bach and M. Gazibo. – N.Y.; L.: Routledge, 2012. – 265 p.

23. Olimpieva I. Background coruption in small and medium-size business. A «weapon of the weak»? // Russian politics and law. ‒ N.Y., 2009. – Vol. 47, N 4. – P. 28–42.

24. Radaev V. Corruption and administrative barriers for Russian business // Political corruption in transition: A sceptic's handbook / Kotkin S., Sajó A. (eds). – Budapest; N.Y.: Central European univ. press, 2002. – P. 287–311.

25. Scott J.C. The analysis of corruption in developing nations // Comparative studies in societies and history. – Cambridge, 1969. –Vol. 11, N 3. – P. 315–341.

26. Trompenaars A., Hampden-Turner Ch. Riding the waves of culture: Understanding diversity in global business. – 2 ed. – N.Y.: McGraw-Hill, 1998. – XI, 274 p.

27. Varese F. Pervasive corruption in economic crime in Russia // Economic crime in Russia / Ed. by A. Ledeneva and M. Kurkchiyan. – L.: Kluwer law international, 2000. – P. 99–111.

28. Volkov V. Violent entrepreneurs: The use of force in the making of Russian capitalism. – Ithaca: Cornell univ. press, 2002. – 224 p.

29. Yakovlev A. State-business relations in Russia in the 2000 s: From the capture to a variety of exchange models? // Working paper WP1/2010/04. – Moscow: Higher school of economics. – Mode of access: https://www.hse.ru/data/2010/06/03/1219803124/WP1_2010_04.pdf

30. Yakovlev A. In search for a new social base or why the Russian authorities are changing their relations with business // Russian analytical digest. – Zurich, 2012. – N 121. – P. 10–15.

Два застоя: Политико-правовые аспекты

И.Г. Шаблинский

Современное состояние Российского государства часто характеризуют как «застой», тем самым проводя аналогию с недавним периодом нашей истории, охватывающим примерно два десятилетия – 1965–1985 гг. Обычно это время связывают с правлением Леонида Брежнева, хотя «застой» продолжался немного дольше. В общем, период «застоя» все еще в политическом обороте, и у многих он вызывает ностальгические воспоминания. Лет пять назад пресс-секретарь Президента Дмитрий Песков сказал: «Брежнев – это не знак минус. Для нашей страны – это огромный плюс». При этом подчеркнул, что отрицательно судит о «застое» только «московский социум» и что эти настроения кардинально отличаются от немосковского социума.

Каждая эпоха уникальна и неповторима. И современный этап развития Российского государства – совершенно особенный. Тем не менее исторические аналогии могут быть весьма полезны, если способны показать, как развивались сходные структуры (например, экономические) в похожих условиях. Смысл исторических аналогий – в выявлении логики дальнейшего развития.

Почему в данном случае нам интересна тема «застоя»? Есть ведь и другая распространенная аналогия. Нынешний режим сравнивают с «третьиюньской монархией», т.е. с последним десятилетием Российской империи, а многие политики и политологи находят в нынешней России черты империи, имперские интересы и имперские претензии. И все же тема «застоя», на наш взгляд, важнее, актуальнее, по крайней мере по трем причинам.

Первая. Режим, существовавший с 1965 по 1985 г., держался за счет полностью государственной (и довольно неэффективной) экономики, а с начала 70-х – еще и за счет высоких цен на нефть на внешних рынках. И лишь потом стагнировал. Экономическое и технологическое развитие замедлилось или совсем остановилось, что и предопределило образ времени.

Нынешний российский режим, как известно, обеспечил определенный подъем уровня жизни также благодаря высоким ценам на нефть. И государственный сектор до сих пор продолжает доминировать в экономике – кто бы что ни говорил. Российская экономика вошла в полосу затяжной стагнации. Для части населения это означает уже не застой, но медленное погружение в бедность.

Вторая. От эпохи «застоя» почти полностью воспринята идеология противостояния Соединенным Штатам как главному врагу, а заодно и Западу, т.е. миру развитых демократий. Раньше, правда, он именовался миром капитализма. О такой идеологии, как и о нефтяной экономике, мы не можем говорить применительно к Российской империи. До 1917 г. мир был совершенно другим. Российские «верхи» были частью западной элиты. Ну, а нефть тогда вообще не играла большой роли в экспорте страны. Хотя экономика империи в последнее ее десятилетие развивалась стремительно и успешно.

Сегодняшний «застой» унаследовал «достижения» советского режима: ненависть к богатому буржуазному Западу и зависимость экономики от продажи за рубеж природных ресурсов, прежде всего нефти и газа. Это не имперское, а сугубо советское наследие. Точнее, наследие, связанное с 70-летним господством тоталитарного режима.

Наконец, третья. «Застой» означал длительное бессменное «сидение» на высших постах государства нескольких десятков чиновников (включая первое лицо и трех-четырех иерархов), вышедших из властных структур предшествующего режима. Они, впрочем, обустроили для себя (точнее, под себя) новый порядок. Он обеспечил им надежный (стабильный) и комфортный контроль над властью на протяжении примерно двух десятилетий. Что такое «застой»? – это когда во властных креслах одни и те же люди, одни и те же лица, фамилии, привычки на протяжении 20 лет. Это избавление от всех, кто мог бы прийти им на смену, более или менее жесткая нейтрализация оппонентов.

Во времена первого «застоя» у власти Брежнев, Суслов, Косыгин, Черненко, Андропов, Устинов. Можно еще кого‐то добавить, но они были главными. Первое лицо – Брежнев. Поначалу, в 1964–1965 гг., он – первый среди равных; потом просто первый – генеральный. Во время государственных праздников, прежде всего 7 ноября, галерею портретов членов политбюро ЦК КПСС вывешивали во всех советских городах. Экспозиция не менялась (или почти не менялась) примерно 15 лет.

Второй «застой» – это Путин, Сечин, Сергей Иванов, Патрушев, Шойгу, Медведев. Кого-то забыл? Круг, пожалуй, еще у́же. Их портреты на праздники не вывешивают, зато каждодневно и не одиножды показывают по федеральным телеканалам. И есть, конечно, первое лицо.

Да, сегодня в стране другой политический режим. Главное его отличие от «первого застоя» – несколько сохранившихся с 90-х годов независимых СМИ. Игрушечная многопартийность все же не в счет – уж очень она напоминает партийные системы стран «народной демократии» (например, ГДР). То есть режим на первый – и поверхностный – взгляд совсем другой. Но его особенности и, главное, динамика лучше всего могут быть поняты через названную историческую аналогию

Обозначим суть «застойных» эпох: сочетание стагнации и полицейщины по внутренней политике с агрессивностью во внешней. Оно может показаться парадоксальным или попросту нелепым, но на самом деле вполне объяснимо. Отсутствие развития внутри страны пытаются компенсировать силовыми акциями на международной арене. Часто подобное поведение психологически мотивировано властолюбием, косностью, глубинным консерватизмом, подозрительностью, обидчивостью, мстительностью. Эти мотивировки становятся характеристиками режима.

Обратимся к эпохе первого «застоя». Посмотрим, что мы унаследовали оттуда – каковы его особенности и эволюция.

«Брежневский застой» 1960–1980-х годов прошел две стадии: первую – связанную с надеждами на развитие, вторую – эти надежды похоронившую.

Дрейф в никуда

Итак, на первой стадии застоя ничего не предвещало – шли разговоры о реформе. Были отменены совнархозы (хрущевское изобретение) и запущена стратегия, которую называли «косыгинской» реформой. Суть ее состояла в предоставлении госпредприятиям большей самостоятельности, в расширении их права распоряжаться прибылью и формировать за счет нее фонды, сокращении количества директивных плановых показателей (с 30 до 9). Было усилено значение хозяйственного арбитража.

Все эти полумеры ожидаемого эффекта не дали. Добиться технологического рывка не удалось. Несмотря на то что в стране строились сотни новых заводов и фабрик (об этом вспоминают многие сограждане, ностальгирующие по тому времени), они всегда нуждались в дотациях –просто потому что были неэффективны. Их продукция, за очень редким исключением, была неконкурентоспособна на мировых рынках, да и на внутреннем не пользовалась спросом.

В конце 1970-х годов «косыгинскую» реформу вспоминали со вздохом, хотя было ясно, что она не дала нужных стимулов к снижению себестоимости продукции и ее переориентации на реальный спрос. Директора государственных предприятий стремились выполнить план, сверстанный чиновниками более высокого ранга.

В эти годы по валовому производству чугуна, стали, цемента и других полезных материалов СССР вроде бы приблизился к США. (По цементу, кажется, вообще, опередил.) Цены на нефть на мировых рынках в силу ряда решений стран ОПЕК рванули вверх: в течение 1974 г. – в четыре раза. Нефтедоллары, хлынувшие в казну, позволили продлить этот вялый дрейф экономики в никуда. Дрейфовала вся страна.

Хотя подводные рифы были уже близко, заметить их советская экономическая наука никак не могла. Цензура и самоцензура напрочь исключали серьезную критику сложившейся системы управления.

Снижение цен на нефть в середине 1980-х годов застало политическую элиту СССР врасплох. К этому времени рост экономики замедлился или почти прекратился. Фактически к началу 80-х для большинства жителей страны стал очевиден острейший товарный дефицит, особенно в продовольственном секторе. В провинциальных магазинах пустели полки. Такова была цена скрытой инфляции. Конечно, в Москве и Ленинграде ситуация с продовольствием была несколько лучше, но в городах Урала, Зауралья, Сибири ассортимент продовольственных магазинов был скуден до крайности. Главным дефицитом стали мясные и молочные продукты. В некоторых регионах ввели карточки. Именно оттуда, из той эпохи, лозунг-задача: «Накормить страну!». И это были не пустые слова.

Ощущение покоя и относительного достатка, о котором сегодня вспоминают некоторые мои ностальгирующие ровесники, тоже имело место. Оно связано с не очень долгим временем высоких цен на нефть и относительно неплохого снабжения крупных городов и распространялось в основном на жителей этих городов – по крайней мере на тех, на кого снизошла щедрость Госплана. Гигантская масса жителей сел, деревень и небольших городков жила в скудости, по сути дела, в беспросветной бедности. Чаще, правда, не осознаваемой.

При этом стало очевидным технологическое отставание советской экономики – в машиностроении, химической промышленности, приборостроении, биотехнологиях. СССР прозевал компьютерную революцию. Надежность и качество периферийных устройств советских ЭВМ были несравнимы с массовыми западными аналогами.

Это отставание постепенно начало проявляться и в тех областях экономики, где развитие не прекращалось: в военной и гражданской авиации, в области космической техники, в атомной энергетике. На наращивание вооружений, производство танков, дальних бомбардировщиков, ракет различного класса уходили огромные средства. Советские люди не знали и не могли знать, во сколько это реально обходится стране, ее бюджету. Их приучали твердо верить в то, что главный враг – Америка, и от этого врага нужно постоянно ждать нападения.

То, что другие страны, бывшие в последнюю войну даже противниками США, например Япония и Германия, очень мало озабочены противостоянием с ними, быстро развиваются и уже опережают СССР по важнейшим экономическим показателям, говорить было не только не принято, но и немыслимо.

Войны времен «застоя»

У «застоя» был и внешнеполитический аспект. Чем менее устойчивой становилась советская экономика, тем активнее и даже агрессивнее действовала советская правящая группа на международной арене. Программе развития Вооруженных сил СССР, связанной с именами Брежнева, Гречко и Горшкова, весь этот период отдавался приоритет. Ее затратный характер никого не смущал и эта тема никогда не обсуждалась. Во всякой случае, эта тема была вне обсуждений.

Начиная с 1968 г. – поскольку мы говорим лишь об эпохе «застоя» – советские Вооруженные силы непрерывно участвовали в операциях различного масштаба за рубежом. Теперь это редко вспоминают, но СССР практически постоянно воевал. Формы этого участия могли быть разными: от крупных акций, в которых были задействованы дивизии, до обслуживания большими группами советников и специалистов советской боевой техники, поставленной дружественным режимам. Вроде бы дружественным…

Что можно сказать об этих операциях в целом? Были ли оправданы затраты? У них были разные цели, но все они идеологически обоснованы и предполагали экспорт советских экономической и политической моделей. С точки зрения реализации именно этих целей все операции следует считать провальными. Так называемая советская модель социализма оказалась не востребована. Гигантские ресурсы были выброшены на ветер.

Эти войны можно рассматривать и в контексте постоянной борьбы с США за доминирование на мировой арене. С этой точки зрения, скажем, война во Вьетнаме была вполне успешной. Прежде всего – для Северного Вьетнама как союзника СССР. Торжествовали и советские лидеры: они не позволили сделать из Южного Вьетнама аналог Южной Кореи. Действительно, экономическое развитие объединенного Вьетнама вплоть до конца 80-х оказалось сковано догмами «социалистической ориентации». А сейчас США – главный торговый партнер Вьетнама. Как и Китая.

Нужна ли была нашей стране конфронтация с США – из-за Вьетнама, из-за Израиля, из-за «пражской весны», наконец?

Этот вопрос должны, вероятно, задать себе нынешние российские руководители…

Надежды, переходящие в «застой-2»

В 2000 г. члены экономической команды, пришедшей вместе с молодым президентом Путиным, были энергичны и амбициозны. Начиналась новая эпоха. Предполагалось дать новые стимулы отечественному бизнесу, привлечь в страну крупных зарубежных инвесторов. В 2001 г. был принят новый Земельный кодекс, который облегчил сделки с землей. Тогда же была установлена так называемая плоская налоговая шкала – крупные инвесторы могли теперь не опасаться, что российские налоговики снимут с них три шкуры. Приняли и новый Уголовно-процессуальный кодекс, реализовав конституционную норму о том, что заключение под стражу возможно только на основании судебного решения. Власть, вроде бы, сделала еще один шаг по направлению к правовому государству.

Да, «застой-2» вызревал медленно и на наших глазах. Мы могли наблюдать, как приостанавливалось, тормозилось движение вперед. Но поначалу оно было! После девальвации рубля в конце 1990-х годов экономика начала довольно быстро разогреваться. В страну потекли капиталы. И общество, войдя во вкус разных свобод, стало приучаться к тому, что власть можно и нужно критиковать, а время от времени – и менять. Но едва разбежалась русская тройка, как поводья стали натягивать – сначала слегка, потом жестче. Кому-то нравится слово «стабилизация»? Именно так (в одном из докладов на съезде КПСС) обозначалась политика первых лет брежневского правления.

Довольно скоро стало понятно, что последовательного движения в выбранном направлении не получится. Силовые структуры государства, а вслед за ними и иные контрольно-административные ведомства постепенно осознали, что в отношении малого и среднего бизнеса они могут вести себя вполне произвольно. Успешные предприниматели все чаще становились объектами давления и вымогательства со стороны тех, кто формально должен был их защищать.

В принципе они могли найти справедливость в судах. Но суды с начала «нулевых» годов стали испытывать давление административной власти. Все федеральные судьи назначались президентом еще с 90-х годов, а с 2001 г. было закреплено право главы государства назначать председателей и даже заместителей председателей судов. Они проходили тщательную проверку на лояльность в президентской администрации. Переназначение председателей судов, ставших полноценными начальниками в своих «епархиях», было возможно через шесть лет в случае «правильного поведения». От неугодных исполнительной власти судей теперь легко избавлялись.

Да, законодательство тех лет создавало правовую базу для развития предпринимательства. Но на практике государственные структуры (главным образом силовые) оказали на бизнес огромное давление, преследуя свои корыстные интересы. Вымогательство с их стороны постепенно заменило вымогательство преступных группировок, характерное для 1990-х годов.

Эта тенденция сложилась из сотен случаев. И лишь некоторые из них – в которых были задействованы миллиардные активы – стали широко известны. Это вехи нашего вползания в «застой-2». Государство показало, как станет поступать с предпринимателями, проявляющими строптивость, выказывающими нелояльность к власти любого уровня.

Конечно, не все предприниматели ощутили в эти годы тяжкий пресс беззаконного давления и вымогательства. А некоторые, вроде господ Дерипаски, Мамута, Абрамовича и др., напротив, обнаружили в новой экономической ситуации немало выгод, которыми умело воспользовались. Но буквально всем предпринимателям стало понятно, что произвол силовых структур и зависимость судебных органов от административной власти суть нормы новой эпохи.

Эти годы отмечены наиболее благоприятной за последние десятилетия экономической конъюнктурой – быстрым ростом цен на энергоносители. Цены на нефть с 2000 до 2008 г. выросли с 30 до примерно 140 долл. за баррель, что обусловило и рост экономики в целом. Таким образом, создались условия для развития новых отраслей экономики – для ее диверсификации. Теоретически как раз в эти годы можно было попытаться стимулировать производство того, в чем остро нуждался отечественный рынок и что могло бы заменить дешевый импорт: бытовой электротехники, исследовательского медицинского оборудования, продукции других секторов приборостроения, электронных гаджетов различного типа, мобильных телефонов и т.д. Вероятно, следовало развивать ряд секторов органической химии, у которых база в стране была.

Диверсификация, конечно, потребовала бы целого комплекса мер: возможно, налоговых льгот, покупки патентов, создания условий для перелива капиталов, дополнительных стимулов для иностранных специалистов, которых пришлось бы привлекать в куда более серьезных, чем раньше, масштабах.

Однако никаких специальных усилий в этом направлении правительства той поры – Фрадкова, Зубкова и Путина – так и не предприняли. Это была самая подходящая пора для структурных реформ. Но более интересными тогда казались различные операции с энергетическими активами. Лозунгом момента, одобренным правящей группой, стал слоган «Россия – энергетическая сверхдержава». Именно тогда возникло большинство государственных корпораций

Таким образом, за первое десятилетие ХХI в., несмотря на благоприятную экономическую конъюнктуру, структура экономики не изменилась и осталась примерно такой же, как в 80-е годы ХХ в. Зависимость бюджета от экспорта углеводородов даже возросла. Структурная диспропорция так и не была устранена и постепенно переросла в вялотекущий кризис – толчком послужил глобальный экономический спад 2008–2009 гг. Потом нефтяные цены на какое‐то время вернулись к прежним высоким значениям. Но на развитии экономики это уже особенно не повлияло. К 2013 г. экономический рост прекратился.

В целом это было следствием действия целого ряда факторов. Прежде всего, структурной диспропорции экономики. Мы почти ничего не могли предложить мировому рынку, кроме углеводородов. Спецоперации по отъему крупнейших активов, многочисленные случаи давления на бизнес, в том числе на иностранных инвесторов в регионах, практика вымогательства постепенно отразились на деловой репутации Российского государства, повлияли на инвестиционный климат. Он значительно ухудшился уже к 2013 г., что, в частности, выразилось в массированном оттоке капиталов из страны. Технологическое отставание усугубило ситуацию.

Политическое и правовое оформление «застоя-2» тоже заняло несколько лет. (Для «застоя-1» право, нормативный аспект не играли почти никакой роли: все ограничилось исключением в 1966 г. из устава КПСС нормы-запрета занимать должность первого секретаря ЦК более двух сроков подряд.) С 2000 г. власть действовала не спеша. К 2002 г. под государственным контролем (т.е. контролем президентской администрации) оказались все крупнейшие телеканалы – точнее их политический контент. В то же время по новому закону был сформирован Совет Федерации – уже совершенно подконтрольный той же администрации. В 2004 г. отменили прямые выборы губернаторов (их пообещали вернуть в 2012 г., по сути, придумав «муниципальный фильтр» при выдвижении кандидатов, но так и не вернули). В 2006 г. из законов о выборах исчезли упоминания об избирательных блоках и избирательном залоге.

Все эти меры укрепили монополию партии власти как структуры, созданной для поддержки главы государства, тесно связанной на всех уровнях с административной властью. К середине «нулевых» годов эта «партия» получила от 60 до 99% мест в законодательных собраниях всех регионов. Теперь уже можно было вносить поправки в Конституцию. По большому счету в этом не было необходимости, поскольку конституционные полномочия президента достаточно обширны. Но в 2008 г. правящая группа сочла нужным увеличить продолжительность президентских полномочий с четырех до шести лет, а в 2013 г. – наделить главу государства правом назначать заместителей Генерального прокурора и региональных прокуроров.