Текст книги "Они ведь едят щенков, правда?"

– Сказали, что раз уж я решил выпить шесть стаканов водки, то нужно было все-таки закусывать.

– Тебе там сказали… такое?

– А еще они мне посоветовали перейти на пиво. Пиво сытнее, чем водка или бурбон, так что пить можно и меньше. По-моему, разумно.

– Да что это за собрание анонимных алкоголиков такое?

– Это особая программа из четырех ступеней – вместо обычных двенадцати. Похоже, к алкоголизму нашли новый подход. Меня такой вполне устраивает. Я как-то и сам не был готов к резкому отказу от выпивки.

Жук оперся на локти и улыбнулся жене.

– Отлично выглядишь, детка. Может, поиграем в лошадку?

Минди уселась на край кровати.

– Уолтер, посмотри мне в глаза.

– Смотрю, дорогая. Ты так прекрасна, что глазам больно. Может, конечно, это с похмелья.

– Скажи мне правду. Ты был на собрании?

Жук ответил:

– Сначала – ты. Скажи мне правду: ты спишь с Гарри Бринкерхоффом?

Минди вскочила на ноги.

– Как тебе не стыдно так со мной разговаривать!

И, громко топая, она вышла из спальни.

Что-то Мин в последнее время все время топает, подумал Жук. Неудивительно, что лестница в таком плачевном состоянии.

Глава 15
Генри мне столько рассказал…

– Я слышал, у вас недавно опять была схватка с Драконшей, – сказал Жук. – У вас рейтинги уже выше, чем у пятничной «Вечерней борьбы».

– Да, все было всерьез, в ход шли и когти, и зубы. Я так понимаю, – сказала Энджел, – вы эту передачу пропустили?

– Да, я был занят другим. Разрушал свою семейную жизнь. Зато у меня это неплохо получилось.

– Вот как? Не всё спокойно на вирджинском фронте?

– Я вроде как надрался на одной вечеринке. В этом ее клубе. Я просто не очень умею поддерживать разговор о лошадях. Ну, а когда я все-таки попытался это сделать, то это никому не понравилось. Прежде всего, самой Мин – она была в ярости. Она и так нервничает из-за… – Тут Жук снова решил не упоминать о Кубке Тан. – Из-за этих конноспортивных состязаний. Шутка ли – она пробилась в команду США! Это большой успех.

– Действительно, – зевнула Энджел. – Нам только что передали, что в полдень сделают сообщение. И тогда, – Энджел потерла руки, – мы переходим от состояния готовности номер три к состоянию готовности номер два. Помню, как я впервые оказалась в Военной комнате – настоящей, Эн-Эм-Си-Си[40]40
  Государственный центр военного командования – NMCC.


[Закрыть] в Пентагоне. Там прямо воздух искрил! А как поживает наш специальный комитет?

– На подходе. Подбираю хорошие имена.

– Покажите-ка.

Жук нажал несколько клавиш, и на экране компьютера показался список. Энджел стала читать его через плечо Жука. Потом поморщилась.

– Джейсон Стэнг? – спросила она. – А кто это такой, скажите на милость?

– Киноактер. Айкидошник. «Лодыжки смерти». «Завтра ты встретишь Дракона».

Энджел только моргнула.

– Я понимаю, вы не часто в кино ходите. Погуглите – и сами увидите. Он очень уважаемый человек в американо-тибетской буддистской общине. Как написано в его официальной биографии, он – десятое воплощение Рампонга Джинджампо.

Энджел это явно не впечатлило.

– Говорю вам, он очень известная личность.

Энджел дочитала список до конца.

– Я не слышала даже о половине этих людей. Я-то думала, вы соберете туда всяких религиозных шишек. Нам нужно раздуть ярость вселенского масштаба. Как насчет архиепископа Кентерберийского?

– Я пытался связаться с ним.

– А как насчет американских епископов-католиков? Для них-то это должна быть лакомая пожива. А уж они, видит бог, охочи до лакомств.

– Я разговаривал с их монсиньором. Он сказал, что делу они сочувствуют, но не могут войти в комитет. Они предпочли бы действовать за кулисами.

– Ага, значит, подпольно – по примеру самого Иисуса Христа?

Жук пожал плечами.

– Он сказал, что сейчас в Китае католикам и без того туго приходится. Там постоянно закрывают их церкви, а священников бросают в тюрьмы. Им опасно встревать в это.

– Трусишки, – проворчала Энджел. – Ну, а евреи? Вы обещали мне влиятельных евреев. Где же Эли Визель? Почему его нет в списке?

– Его сейчас нет в городе. С тех пор, как его обобрал Мэдофф[41]41
  Бернард Мэдофф (р. 1938) – американский финансист, осужденный в 2008 году на 150 лет тюремного заключения за создание крупнейшей финансовой пирамиды.


[Закрыть], ему приходится ездить повсюду с платными лекциями. Я попытаюсь до него дозвониться. Зато в моем списке есть Норман Подгорец[42]42
  Норман Подгорец (р. 1930) – американский публицист, политолог, литературный критик.


[Закрыть].

– Норман Подгорец? Это он-то, по-вашему, влиятельный еврей? Ага!

– Ну, так позовите своего приятеля Генри Киссинджера. Он – самый влиятельный еврей со времен Моисея.

Энджел рассмеялась.

– Генри? В антикитайский комитет? Вот смех-то. Кстати, раз уж о нем зашла речь… – Энджел огляделась по сторонам и понизила голос. – Вчера я целых сорок пять минут разговаривала с ним по телефону.

– Да? И как – он спрашивал обо мне? – поинтересовался Жук.

– Боже мой, Жук, что там творится! И он по уши во всем этом.

– Ну, он-то должен быть в восторге от вашего недавнего вклада в сино-американские отношения.

– Он просто вне себя. – Энджел застенчиво улыбнулась. – Но он меня обожает. Помимо собственной воли. Я же его протеже-хулиганка. Он мне столько всего рассказал! Он же знает там абсолютно всех. А они чуть ли не молятся на него. Ну, в общем, в Пекине сейчас серьезная каша заварилась. Очень серьезная.

– А именно?

– Вот этого я не могу сказать.

– Да ладно, чего уж там. Я же весь в этом увяз – по самые уши.

– Генри мне доверяет. Он мне как родной дядя.

– Ага, значит, теперь я – неблагонадежный элемент, да? А кто вам вообще рассказал про «Тельца», интересно? И про мюоны?

Энджел заколебалась.

– Ладно, но только – могила. Договорились?

– Да, да. Давайте выкладывайте.

– Похоже, что в Постоянном комитете произошел большой раскол. Из-за того, пускать ли Шафранового Человека на родину. В Постоянном комитете – вы меня понимаете?

– Понимаю. – Жук закатил глаза. – Постоянный комитет Политбюро. Девять человек, которые правят Китаем. Мне что – их всех поименно перечислить? Со-Ня, Вор-Чун, Чи-Хун…

Энджел заговорила шепотом:

– Генерал Хань, министр обороны, и Ло, министр госбезопасности, – закоренелые ненавистники Далай-ламы. Будь их воля, они бы заасфальтировали весь Тибет и устроили бы там автостоянку. Но Генри говорит, что парочка других членов Постоянного комитета считает, что сейчас подворачивается удобный случай немножко умаслить США – разрешить Шафрановому Человеку вернуться, чтобы он отдал концы на родной земле. А между тем, по слухам, Фа – президент – готов не то в штаны наложить, не то спятить. Если помните, его в свое время так и не сделали председателем Центрального военного комитета. Ну, это… как если бы – вообразите – у Президента США не был в полном подчинении Пентагон. Скользкое положение. Так что ему приходится быть начеку – а не то генерал Хань швырнет гранату ему в задницу. Ну, а Хань с Ло считают, что Фа слишком нянчится с Тибетом. Почему – никто этого точно не знает. Когда Фа был партийным боссом в Лхасе, расстрельные команды работали сверхурочно. А потом он как-то утихомирил мятежников – причем всех их ставить к стенке не пришлось. – Тут Энджел хихикнула. – Однажды этого болвана стошнило, когда он произносил свою речь. Высотная болезнь напала. Выстрелил блевотиной поверх кафедры – и прямо на колени делегатам из Зимбабве. Отличная мишень попалась! Я бы дорого дала, чтобы оказаться там в тот момент. В общем, Генри считает, что дела там могут обернуться довольно скверно. Очень скверно. – Она усмехнулась. – Это было бы просто ужасно, правда?

– Но мы ведь этого ужасного и хотим?

Энджел проговорила почти нежно:

– Милый мой Жук, нам просто необходимо уделить внимание вашему стратегическому мышлению. Я дам вам почитать кое-какие книжки. Ну, хорошо: итак, нам известно, что между теми девятью, которые правят Китаем, сейчас идет борьба за власть. Есть там и коршуны, и утки. Если допустить, что Генри прав – а в отношении Китая он всегда прав, – то вожак уток – это Фа. Что очень логично – ведь Фа всегда стремится к гармонии. Его прозвище означает «Ледяной Чай», или «Прохладная Прозрачность» – что-то в этом роде. Хочет, чтобы все было тихо и спокойно. Такая в целом складывается картина. Ну, а для нас важнее всего ответить на вопрос: что в этом для нас? Ну-ка, скажите. Почему мамочка и Жук делают все то, что они делают?

Жук ответил:

– Ну, мне кажется, я догадываюсь, почему вы это делаете. Вы так развлекаетесь. А почему это делаю я – ну, я уже объяснял: мой заказчик хочет показать миру… – Голос у Жука вдруг сделался очень усталым, – …истинную природу китайской угрозы. И тому подобное.

– Милый мой, – сказала Энджел, – такое ощущение, будто вы читаете текст по шпаргалке. Ладно, тогда послушайте мамочку. Вот Фа. Он источает гармонию. Лучится улыбками. Похож на зубного врача. Его можно представить себе среди внуков, которых он качает на коленях. Ну, так как же нам выступать с заявлениями о том, что Китай – это наш Враг Народа Номер Один, – если глава Китая держится так, будто он все время под кайфом от экстази? Он же рта не может раскрыть, чтобы оттуда не вылетело какой-нибудь гармонии, или взаимопонимания, или панглобализма, или взаимосвязанности и тому подобной дряни. Но если генерал Хань – который и выглядит, и разговаривает, как сегодняшняя реинкарнация Чингисхана, только на сей раз он Еще-Менее-Добродушный-Хан, – и Ло, глядя на которого легко вообразить, как перед уходом на работу он истязает щенков, – если эти двое сумеют вытолкать Фа за дверь, то тут-то американцы и увидят настоящее лицо Китая. Точнее, клыкастую морду. И перепугаются до поросячьего визга. – Энджел улыбнулась. – И тогда работать нам станет гораздо легче. Есть еще вопросы? – Она сверилась с часами. – Боже, да я опаздываю.

– Я вроде бы все понял. Мы ведь не хотим настоящей войны с Китаем? Или хотим?

– Ну, – улыбнулась Энджел, – я не уверена, что тут вы угадали.

– Энджел!

– Ну, успокойтесь. Конечно, речь не идет о полномасштабной войне. Но я была бы не против небольшой военно-морской стычки в Тайваньском проливе или небольшой мобилизации вдоль границы. Ну, или чтобы самолеты чуть-чуть позадевали друг друга крыльями в спорном воздушном пространстве. Нет, против этого я ничего не имею. Подобные моменты обычно многое помогают прояснить.

Жук изумленно смотрел на нее.

– Дорогой мой, – проговорила Энджел и взъерошила Жуку волосы. – Иногда мне кажется, что, разыгрывая тупость, вы просто пытаетесь флиртовать со мной. Хорошо, допустим, вы в самом деле тупы, но разве вы не видите? Поставленная цель гораздо шире. Если наша страна – величайшая страна в мире, величайшая во всей мировой истории – намерена оставаться сильной, то нам необходимо отлучить себя от этой здоровенной желтой сиськи!

– От какой еще сиськи?

– От Центрального банка Китая. Вот от какой сиськи. Но, поскольку мы никак не можем собрать в кулак свою волю, то продолжаем сосать из нее молоко и влезать в долги. В долги, которые потом передадим по наследству нашим детям. У вас нет детей, потому что – извините за прямоту – деторождение может помешать миссис Макинтайр серьезно заниматься выездкой. А вот я – мать. И когда-нибудь, если все и дальше будет продолжаться в том же духе, мой сынок Барри подойдет к банкомату, а банкомат спросит у него: «Хотите продолжить на мандаринском или на кантонском?» Я не допущу этого. Эта страна должна наконец поглядеть на Китай трезвыми глазами – пускай даже мне придется для этого перебить всю посуду в шкафу!

Она встала, и тут ее мини-юбка задралась чересчур высоко. Она вспыхнула, неожиданно сделавшись похожей на девчонку, и одернула подол.

– Ай-ай-яй, непорядок с гардеробом!

И в ту же секунду в «Военную комнату» вошли ее телохранители – Бёрка и двое новых парней.

– Знаю, – сказала она. – Я просто катастрофически опаздываю.

Из-за того, что Энджел стала все чаще показываться на телевидении, в ее адрес поступало все больше угроз физической расправы. В свите ее охранников появилось два новых клеврета: неулыбчивые, коротко стриженные амбалы в темных очках, с наушниками и в объемных ребристых жилетах. При ходьбе внутри у них что-то позвякивало.

– «Дельта», – пояснила она Жуку. – Дорогущие. Но это как раз тот случай, когда экономить неразумно.

– Да уж, – сказал Жук. – Как, по-вашему, они могут зайти к нам как-нибудь вечерком поиграть в шарады и выпить по чашке шоколада?

Жук, напротив, старался светиться на публике как можно меньше. Куда бы это годилось, если бы якобы «бывшего» главного лоббиста «Гроуппинг-Спранта» разоблачили как подельника Энджел по разжиганию антикитайских настроений? Ведь «Пантихоокеанские решения» существовали только на бумаге. Любой репортер-ищейка, даже только что окончивший журфак, в одну наносекунду сделал бы правильные выводы.

Была и еще одна, гораздо более веская причина, по которой Жук старался держаться тише воды ниже травы. Его домашние дела и без того были не ахти какие – не хватало еще, чтобы Минди вдруг узнала, что ее муженек целыми днями строит козни против страны, где должны состояться Международные конноспортивные состязания – Кубок Тан! Во имя высоконравственной цели – получить в Конгрессе «добро» на покупку какой-то загадочной системы вооружения.

Однако держаться тише воды ниже травы становилось все труднее. Теперь Далай-лама находился на американской земле, в Кливленде, и стал героем последних новостей. Через несколько часов весь мир должен был узнать, что у него подтвердился смертельный диагноз. А поскольку Энджел оставалась в авангарде, она и вызывала у СМИ острый интерес. Тротуар перед Институтом постоянных конфликтов превратился в бивак для караванов со спутниковыми тарелками и репортеров с камерами наготове. Жук вынужден был прокрадываться в ИПК через подвальный этаж. Пожалуй, скоро ему придется проникать внутрь и возвращаться оттуда тайком, да еще переодетым разносчиком пиццы. Хоть все это и будоражило воображение Жука, в душе он негодовал на постыдные условия – входить в здание через черный ход, находившийся поблизости от мусорных контейнеров, откуда воняло помоями. Он утешал себя мыслью, что все это – отличная пища для его романа, который продвигался семимильными шагами.

Глава 16
Мы хотим «шафрановой революции»

День был по-настоящему изматывающим. Фа так устал, что не в силах был дожидаться сообщения, и удалился в спальню в одиннадцать часов. Ган должен был разбудить его.

Он мгновенно уснул, как только голова его коснулась подушки. Уснул – но отнюдь не здоровым крепким сном: из синаптической щели опять выплыло мрачное наваждение.

И снова он – Прохладная Прозрачность – в жарком поту метался в постели, глядя на дымящуюся миску с пельменями, откуда на него смотрело причудливое и вместе с тем отчетливо узнаваемое лицо блаженной памяти отца, покойного Фа Ван Гуозея.

Президент КНР пробудился с тяжелым хрипом. Мадам Фа сейчас не было дома, она отправилась в Шэньчжэнь открывать новый родильный дом в рамках очередной пропагандистской кампании – требовалось как-то уравновесить недавнюю злополучную шумиху, поднятую из-за того, что на китайских помойках обнаружили множество мертвых новорожденных девочек.

Фа чувствовал, как сильно колотится у него сердце. Рукавом пижамы он вытер с лица пот, из термоса, стоявшего на прикроватном столике, налил стакан воды со льдом и выпил залпом.

Потом включил свет и посмотрел, который час. Четверть второго. Он подумал, не принять ли ему таблетку снотворного. Надо взять себя в руки. Сердце у него забилось еще быстрее – будто стучал барабан. Наверняка такое сердцебиение опасно. Чудовищный кошмар заставил его начисто забыть о том, что происходит сейчас на другом конце света. А в эти самые минуты…

…на кафедре в аудитории Института Дункана Нойхаузера в Кливленде стоял некий доктор Дэниел Койт, а подпись на миллионах телеэкранов гласила:

ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЙ СПЕЦИАЛИСТ ПО ФЕОХРОМОЦИТОМАМ.

Этому доктору Койту – человеку с приятным лицом, в белом халате – выпало сообщить миру серьезное известие, а именно – что болезнь Его Святейшества Далай-ламы достигла «неоперабельной», «завершающей» стадии. Когда доктора стали засыпать вопросами, он избегал таких слов, как «смертельный», «конечный» и «весьма прискорбный».

Тем временем, на другой стороне земного шара, президент Фа окончательно решил: да, он примет таблетку. Пожалуй, даже две таблетки. Хорошо, что мадам Фа сейчас в отъезде: она запретила бы ему принимать вторую.

Когда он отвинчивал крышечку флакона, послышался тихий стук в дверь: это пришел верный Ган. И этот стук напомнил Фа о событиях, произошедших в Огайо, США. О том, какими оказались новости, он догадался по выражению лица Гана.

– Сколько ему остается?

– Врач, который сделал заявление, пытался представить дело так, будто речь идет о банальной простуде, – сказал Ган. – Жизнерадостность – вот самая сильная американская страсть. Им всегда хочется веселиться. Быть может, месяц. Излечение невозможно – даже в Кливленде, штат Огайо, США.

Они поглядели друг на друга и кивнули. Поняв намек, Ган произнес:

– Значит, наш министр Ло все-таки оказался прав.

– Да, – ответил Фа ровным тоном, следуя заготовленному сценарию. – А я оказался неправ. Китаю очень повезло, что у него есть такой человек, как Ло. Он настоящий слуга партии. Мне не следовало сомневаться в его чутье.

Эти банальные похвалы президент произнес с максимальным энтузиазмом, на какой он был способен посреди ночи, еще не успокоив нервы после увиденного кошмара. Он сделал Гану гримасу, которая означала: Ладно, хватит уже этого.

Ган поглядел на своего начальника с беспокойством. Он заметил, насколько тот расстроен и напуган.

– Товарищ, вам… нехорошо?

Фа уставился в пол. Ган мгновенно все понял.

– Что – опять?

Фа кивнул.

– Да, опять несварение.

– Давайте я пошлю за доктором Ху, – предложил Ган.

Доктор Ху пользовал партийную элиту. Он был превосходным врачом – выпускником Гарварда. Практиковал современные методы, но вместе с тем был увлеченным травником.

– Разве доктор Ху здесь поможет? – спросил Фа.

Фа и Ган сохраняли кошмар в секрете. Если бы тайну прознала госбезопасность, это не сулило бы ничего хорошего. МГБ бдительно следило за состоянием здоровья всех высших партийцев. Если бы руководству стало известно, что Фа – их восходящая звезда, – подвержен странным ночным сновидениям, то… в общем, нет, этого никак нельзя допускать. Спокойствие и хладнокровие – не важно, врожденные или нет, – вот качества, чрезвычайно ценившиеся в высших эшелонах Коммунистической партии Китая.

Фа даже от жены держал в тайне сокровенные подробности кошмара и проклятье ламы. К чему пугать ее суевериями и колдовством? Мадам Фа, не зная об истинной причине тревожных сновидений мужа, объясняла все это несчастным случаем из его детства – когда восьмилетний Фа съел пельменей с несвежими креветками, и вот это-то пищевое отравление оказалось травмирующим эпизодом.

Ну, а чтобы рассказывать про эти кошмары доктору Ху – нет, об этом даже речи быть не может. И без того положение Фа было достаточно шатким – не хватало еще, чтобы до Ло Говея дошли сведения о том, что вождь народа и партии, президент Китая, верит в то, что истеричный тибетский монах, когда его тащили на расстрел, наложил на него проклятье!

Ган сказал:

– Я просто подумал… о его успокоительных травяных чаях. Они ведь помогают и при несварении.

– Успокоительные, – фыркнул Фа. – Да, пожалуй, успокоительное средство мне не помешает.

И он импульсивным, капризным движением руки взял сигаретную пачку. Закурил и глубоко затянулся. Потом предложил Гану. Ган практиковал Четвертое Усовершенствование уже давно – еще до того, как оно было сформулировано в качестве линии государственной политики, – однако из товарищеской солидарности взял сигарету. Президент поднес зажигалку. Ган сделал вид, будто затягивается.

– Итак, товарищ президент, в свете появившихся новостей, мне созвать Комитет?

– Да. В девять часов. – Он сделал еще одну глубокую затяжку – да, это средство действительно успокаивало – и выдохнул дым. Фа улыбнулся. – Нет, лучше в восемь. Если я буду ждать до девяти, то, пожалуй, кто-нибудь еще скажет: «Ага, президент Фа считает, что его сон важнее, чем это!»

– Очень хорошо. В восемь часов. Ах да, товарищ президент, я чуть не забыл. Про тот доклад, о котором вы меня просили.

– Доклад?

– От Министерства экологии провинции Гуйчжоу. По поводу стоков литиевого завода в Цзуньи в озеро Ленгун.

– А, – сказал Фа, поняв намек. – Да, да. Я очень хочу с ним ознакомиться. Ужасное происшествие. Покажите мне доклад.

Ган достал из кармана пиджака сложенный листок бумаги и передал его Фа. Фа развернул и стал читать.

Записка была написана Ганом от руки. Ган никогда не пользовался компьютером, если речь шла о строго конфиденциальных делах. Все, что появлялось на компьютерах в Чжуннаньхае – даже в президентском секретариате (особенно в президентском секретариате), – отображалось на экране в МГБ. Нет, с записками такого рода – впрочем, до сих пор именно такого рода не было ни одной, – Ган предпринимал специальные меры предосторожности: писал их карандашом с тусклым грифелем, на одном-единственном листке бумаги, положив его на твердую поверхность.

Фа читал.

Установил связь с Шихуном…

«Шихун» – это было кодовое имя адмирала Чжана, бывшего наставника Фа, предшественника Ло на посту министра госбезопасности. Чжан сам выбрал такое имя – оно переводилось как «Красное Человечество». «Защитная окраска!» – пояснил Чжан. Чжан был неисправимым сочинителем каламбуров, многие из которых оказывались поистине ужасными. А еще он любил устраивать розыгрыши. Если бы эти качества могли показаться необычными для человека его профессии, то следовало бы вспомнить, что до службы в госбезопасности Чжан был моряком. А моряки… ну, моряки – они такие.

Фа читал дальше:

…Передает свои самые горячие пожелания и проявляет живейший интерес к данному предприятию. Предлагает кодовое название операции «ЧАНПУ».

Одобряете?

Чанпу. «Цветущая лоза».

Фа думал: Ну, Чжан – он верен своим привычкам, даже сейчас. Ну, впрочем, почему бы и не «Цветущая лоза»? Фа кивнул Гану и продолжил чтение.

Шихун подтверждает, что остается под неусыпным надзором МГБ – по личному распоряжению Ло. Поэтому предлагает следующее: подать просьбу заместителю министра торговли Су Финма (это я беру на себя) о том, чтобы Шихуна включили в состав делегации, вылетающей в ближайший четверг из Шанхая в Сан-Диего, США, на международную конференцию по рыбному промыслу. (Обоснование: прежнее влияние Шихуна в отрасли и его опыт в переговорах, связанных с делами флота.) Шихун уверен, что это не вызовет подозрений у МГБ. В Сан-Диего Шихун войдет в контакт с «Белугой». У Шихуна давно налажены дружеские отношения с «Белугой». Шихун оценивает вероятность того, что «Белуга» согласится с планом процентов на 70.

Фа кивнул.

В случае, если «Белуга» согласится с планом, то они с Шихуном реализуют «ЧАНПУ». В случае, если Шихун и «Белуга» сочтут необходимым продлить пребывание Шихуна в США, Шихун изобразит болезнь, требующую госпитализации. (Средствами для этого располагает.)

Одобряете?

Фа сложил листок бумаги и вернул его Гану. Утвердительно кивнул.

Ган чиркнул спичкой и поднес к записке, а когда она сгорела, бросил в корзину. Потом отнес корзину в президентскую уборную, высыпал пепел в унитаз и спустил воду.

– Должен сказать, Ган, это очень тревожный доклад, – проговорил Фа. – Будем надеяться, что экологи провинции сообща разрешат эту проблему. Бедные рыбаки – просто сердце кровью обливается!

– Да, и рыбу тоже жалко, – сказал Ган. – Впрочем, ее там почти не осталось. Ну, товарищ президент, постарайтесь уснуть. Думаю, утро обещает быть хлопотным.

Как оказалось – куда более хлопотным, чем могли предположить Фа или Ган.

Министр Ло и генерал Хань прибыли в самом мрачном расположении духа – с такими лицами, словно посреди ночи Китай подвергся яростному нападению вражеских войск.

Президент Фа открыл заседание, подавив зевок; зевал он не от скуки, а от снотворной таблетки, которую в итоге принял в четыре утра, проворочавшись безрезультатно в постели несколько часов, – он опасался, что сон снова принесет ему кошмарное видение. Он намеренно начал с нотки лести, которую ему пришлось вымучивать капля за каплей.

– Товарищи, – обратился он к собравшимся. – Товарищ министр Ло заслужил наши самые теплые слова благодарности. Информация, которую он представил в самом начале этой злополучной истории, теперь подтвердилась. Его работу – и работу его ведомства – можно назвать образцовой. Очень хотелось бы сделать этот факт широко известным, чтобы весь Китай знал, что в его лице мы имеем настоящего преданного слугу партии. – Уф! – Так давайте же выразим ему свое одобрение.

Зал наполнился хлопаньем множества мягких ладоней и негромкими возгласами: «Да, молодец, молодец!» Ло бесстрастно выслушал все это. Его лицо вдруг напомнило Фа странных каменных идолов с острова Пасхи – тотемных уродцев с низкими лбами, высеченных из вулканической породы, сохраняющих свою загадочность, невзирая на открытия археологов и антропологов: пусть и нелепые, эти уродцы все еще не переставали нагонять ужас. Генерал Хань, сидевший рядом с Ло, демонстрировал свой собственный парадный тотемный лик, хотя он был скорее терракотовый, чем каменный: красноватая кожа и свирепая гримаса человека, который одновременно точит меч и тужится на стульчаке.

– Итак, товарищи, – сказал Фа, – теперь перед нами стоит вопрос о сроках – возможно, очень скоро мы снова услышим о Навозном Лотосе.

Для того чтобы выдавить из себя эту порцию тактической терминологии, тоже потребовались немалые усилия. Некоторые из присутствующих вскинули брови.

Фа продолжал:

– Как вы знаете, я уже высказывал свое мнение о том, как именно нам следует поступить. Теперь же я прошу ваших мудрых советов, добавив лишь одно предостережение: если мы хотим перехватить инициативу, то лучше всего действовать без промедления.

Дискуссия за столом продолжалась полчаса. Стало ясно, что Ло с Ханем успели провести «проработку» с выкручиванием рук. Двое из членов комитета произнесли настолько одинаковые речи против предложения Фа, что он с трудом удержался от усмешки. Кое-кто, впрочем, склонялся к тому, чтобы поддержать Фа.

Ло не произнес ни слова. Зато потом, прокашлявшись, высказал все.

– С вашего позволения, я хотел бы кое-чем поделиться с комитетом, – сказал он. – Однако я должен получить заверения, что услышанное вами не покинет этих стен.

Фа подумал: Ну вот, это еще что такое? Вслух он приветливым голосом произнес:

– Товарищ, все мы здесь – верные слуги партии. Думаю, нам можно доверять.

– Это расшифровка разговора, – пояснил Ло, – который состоялся, – он поглядел на часы, – примерно пять часов назад в Дарамсале.

Фа подумал: Пять часов назад? Как… своевременно.

– В разговоре участвовали двое. Один из них… с позволения членов комитета, я не стану раскрывать его имя. Достаточно будет знать, что он входит в ближний круг Навозного Лотоса. Кроме того, он – главный связной между Навозным Лотосом и преступными элементами и агитаторами в Лхасе и во всем автономном районе. А еще он находится на службе у американского ЦРУ. Этим отношениям уже больше десяти лет. Назовем его Хун. Дикий Гусь.

Второй участник беседы – его начальник из ЦРУ. Иными словами, тот сотрудник, которому Хун и представляет свои отчеты. Неплохой старший офицер. Надо отдать ему должное, человек довольно опытный. Но, – усмехнулся Ло, – пожалуй, он не настолько хорош, как думает. Давайте назовем его… Какое бы хорошее американское имя ему подобрать? Майк. Да, пускай он будет Майком. Ну что же, можно приступить к чтению?

Фа, который слушал все это с возраставшим гневом, коротко кивнул. Словно прочитав мысли президента, Ло сказал:

– Разумеется, товарищ президент, я бы проинформировал в первую очередь вас. Но поскольку вы уже назначили заседание и ввиду позднего часа, я взял на себя вольность не тревожить ваш… сон.

Фа деланно улыбнулся. Ага, значит, ты спрятал микрофоны у меня в спальне, да? Он утешил себя мыслью, что благоразумно поступил с запиской Гана.

– Да, – сказал он. – Всем нам необходим сон. Благодарю товарища министра за чуткость. Итак, приступайте к чтению вашей шифровки.

– Расшифровки, – улыбнулся Ло и начал читать:

ХУН. Все готово. Наше время пришло.

МАЙК. Погодите. Погодите. Вы должны дать нам время все организовать. Это очень важно. Иначе погибнет слишком много людей.

ХУН. Нас это не заботит. Что такое смерть?.

МАЙК. Да-да, знаю. Я – мы – мы это понимаем. Но послушайте. Вашингтону не нужна кровавая баня. Кровавые бани непродуктивны. Это благородно? Гм, пожалуй. Ладно. Не буду спорить… Но это ведь не поможет вашему делу. А так подворачивается удобный случай насолить Пекину. Так насолить, чтобы там поднялся большой срач.

– Срач? – переспросил министр Йень.

– Это слово означает «куча испражнений», – пояснил Ло.

– Гм, – нахмурился Йень.

Ло продолжил:

ХУН. Насолить! Да какое там насолить! Ведь это – наш шанс вернуть себе нашу страну! Которую украли у нас эти черти.

МАЙК. Я же на вашей стороне. Но будьте реалистом: Китай не собирается возвращать вам Тибет… Но у нас действительно появился шанс выставить этих придурков в Пекине придурками.

ХУН (сердито). Они должны разрешить Лотосу вернуться. Если откажут, то начнутся беспорядки.

МАЙК. Послушайте. Может, вы хотите сбросить парочку китайских солдат с утеса рядом с дворцом Потала?[43]43
  Дворец Потала – бывший царский дворец и храмовый комплекс в Лхасе, резиденция Далай-лам вплоть до вторжения Китая в Тибет в 1959 году.


[Закрыть] Если это доставит вам радость, поступайте как знаете. Но гражданскую войну Вашингтон не станет поддерживать. Ввяжетесь в это дело – останетесь в одиночестве. А мы умываем руки.

ХУН (очень сердитым тоном). Да, умывать руки – это Америка умеет делать!

МАЙК. Идите к черту!

ХУН. Нет, это вы идите к черту!

Ло оторвался от расшифровки и усмехнулся:

– Как видите, у них очень теплые отношения.

Министры засмеялись.

МАЙК. Послушайте, Джангпом…

Ло снова поднял голову.

– Я вижу, расшифровка не отредактирована до конца. Приношу извинения. – Потом фыркнул: – Да, кому-то здорово от меня влетит. – И продолжил чтение:

МАЙК. Мы не хотим второй площади Тяньаньмэнь. Мы хотим «шафрановой революции», понимаете? Ну, а пока – обещаю вам, что Вашингтон примет самые серьезные меры давления, чтобы китайцы позволили ему приехать домой. Мы врежем им по мослам.

– По мослам? – переспросил министр Су.

И Ло изрек высокомерным, ученым тоном, как если бы он толковал какое-нибудь сложнейшее суждение Конфуция:

– Он говорит, что американцы собираются занять очень суровую позицию по отношению к нам.

Фа больше не мог этого терпеть.

– Товарищ Ло, мне кажется, до всех нас уже дошел смысл этой вашей расшифровки.

– Остался всего один абзац. По моему мнению, он заслуживает того, чтобы все его услышали.

– Как желаете.

ХУН. Чем занят Вашингтон? Какие меры давления там предпринимают?

МАЙК. Скоро увидите. Но не забывайте, с кем мы имеем дело. Мы имеем дело с КПК. С панелью контроля над этими козлами. Китайцы изобрели порох. Они изобрели компас. Бумагу. Книгопечатание. Да практически всё, черт побери! И в том числе – свой принцип плевать на всех с высокой колокольни. И вот с этим мы как раз не согласны мириться.