Текст книги "Они ведь едят щенков, правда?"

Глава 25
Ну так вот, Джангпом

Это были адские выходные. Сейчас – воскресный полдень, а Роджерс Фэнкок с самого утра пятницы спал всего пять часов. Он отклонил предложение Блетчина принести в его кабинет раскладушку. Спать на раскладушке – это как-то недостойно. Именно о подробностях такого рода любят давать утечку безмозглые тупицы из отдела прессы при Белом доме, чтобы показать, насколько «серьезна» ситуация. А это вызывает целый поток статеек, в которых с придыханием сообщается об «атмосфере кризиса, царящей в Белом доме». Такого не случалось со времен Кубинского ракетного кризиса… Нет-нет, такой путь – в корне неправильный.

Так что, отказавшись от раскладушки, он урывками дремал на диване. Дороти присылала ему сэндвичи – с огурцом, перцем, беконом и арахисовым маслом, – а также термосы с прилично сваренным кофе, чистые рубашки, трусы и носки.

Что, черт возьми, у них на уме там, в Пекине? Вначале Стрекер сообщает, что, по достоверным данным, китайцы замышляют покушение на жизнь Далай-ламы. Потом китайцы ни с того ни с сего приводят в боевой порядок два своих фрегата и демонстрируют явно враждебные намерения в отношении американского корабля. А затем – когда их суда уже показываются на горизонте – с расчехленными орудиями – они внезапно выключают все двигатели и замирают на месте.

Адмирал Доджетт сказал, что китайцы таким образом хотели проверить, отступится ли «Рамсфельд» от своих маневров. Фэнкок только фыркнул при мысли о том, что можно было ожидать от корабля с таким именем «отступления»[53]53
  Дональд Рамсфельд (р. 1932), министр обороны США в 2001–2006 годах, командовал военными действиями в Ираке и был сторонником жестких мер.


[Закрыть]. Конечно, было мало забавного в том, что над судном кружились десятки американских и китайских истребителей, шипя друг на друга, будто высокотехнологичные гуси. Китайцы все еще кипели возмущением по поводу Хайнаня, хотя винить в той трагедии они должны были прежде всего самих себя. Фэнкок давно уже перестал упоминать об этом инциденте на встречах с китайцами. Какой в этом смысл? Какие они все-таки ненадежные, эти китайцы: всегда готовы всюду усмотреть оскорбление в свой адрес. Фэнкок называл это СПКР: «синдромом постколониального расстройства».

Но что же все-таки было у них на уме, к чему этот фокус с «Рамсфельдом»? Стрекер по телефону передавал ему свежие данные разведки – о политическом противостоянии в Чжуннаньхае между Фа и его генералами. Неужели Фа удалось перебороть своих военных – и отменить атаку на «Рамсфельда»? Если так, тогда понятно, почему корабли-преследователи внезапно остановились.

Стрекер уже давно не звонил, и от этого Фэнкоку было не по себе. Во время последнего разговора Барни сказал, что находится в Сан-Диего. И больше ничего не желал сказать – даже по секретной телефонной линии. Сан-Диего! А тем временем президент продолжал пребывать в дурном настроении и дуться на Фэнкока за отказ выдать имя того Мефистофеля, который предложил усыпить Его Святейшество, будто какого-то престарелого кокер-спаниеля.

Почему, черт возьми, Блетчин так долго возится с…

– Сэр?

– Да, Блетчин, – отозвался Фэнкок, не открывая глаз, лежа на диване.

– Я дозвонился до секретаря Его Святейшества, он ждет на линии.

– А.

Наконец-то.

Фэнкок с трудом поднялся и, шаркая, направился к столу. На нем была расстегнутая рубашка, трусы и гольфы, и все равно в его наружности оставалось нечто грозное.

Он сел за стол. Сделал глубокий вдох, поднял телефонную трубку. Его палец замер над кнопкой.

– Блетчин, как его зовут?

– Джангпом Гадсо Плиндам Рензимвангпо…

Фэнкок быстро записывал.

– Достаточно, Блетчин. – Он зевнул. – Как к нему правильно обращаться?

– Похоже, они предпочитают неформальное обращение, сэр.

Фэнкок, махнув рукой, велел ему удалиться. Затем еще раз вдохнул и нажал на телефонную кнопку.

– Это Роджерс Фэнкок, глава национальной безопасности из Белого дома, из Вашингтона. Я имею честь говорить с преподобным… с достопочтенным Джангпомом Гадсо? А-а, прекрасно. Прекрасно. И вам доброго утра, сэр. От лица Президента Соединенных Штатов – могу ли я передать его самые искренние и почтительные пожелания и Его Святейшеству, и вам? А также его глубочайшее сожаление по поводу известий, касающихся состояния здоровья Его Святейшества. Мы все глубоко… Он – что? А-а. Ну, я очень рад это слышать. Да. Да. Это замечательный взгляд на вещи. Его Святейшество – поистине, одна из самых выдающихся личностей нашего времени. Он вдохновляет всех нас. Гм. Кстати, как там кормят? Больничная еда бывает хуже некуда. Правда? Ну что ж, я рад это слышать. А как настроение Его Святейшества? Ну, хорошо, хорошо. Немножко спокойствия и мне самому бы не повредило. Ну так вот, Джангпом… Разумеется, можно. Только меня зовут Роджерс – «с» на конце. Да, звучит больше как фамилия, правда? Меня еще в школе из-за этого дразнили. Я? Гарвардский. В Кембридже, но это совсем близко от Бостона. Да, Массачусетс. Да, на Банкер-Хилл. Вот как? На Бикон-Хилл? Ну, это буквально через дорогу перейти. Да, у нас в старом Массачусетсе много холмов. Конечно, им далеко до холмов и гор в вашей части света. Ха! Нет, не доводилось. Мне всегда хотелось там побывать, но как-то… Да, я слышал, что там просто сногсшибательно. Гм. Ну, так вот, Джангпом, позвольте объяснить вам причину моего звонка. Могу ли я спросить: состояние Его Святейшества позволяет ему путешествовать? Понимаю. Понимаю. Нет, конечно. Бедный, он прошел через такую мясорубку. Ну, причина моего звонка заключается в том, что мы с президентом полагаем – перемена места, пожалуй, это как раз то, что нужно. Для поднятия духа, так сказать. Я ничего не имею против Кливленда, но ведь тамошние виды никак нельзя назвать панорамными или захватывающими, не так ли? Да, доктора там отличные. Ну, одни из самых лучших. Хотя нет, в Бостоне, конечно, врачи непревзойденные… Ну, так вот что у нас на уме. Есть одно чудесное место в горах… Нет, боюсь, что нет. Уверяю вас, Джангпом, мы прилагаем все старания к тому, чтобы убедить в этом Пекин, но они там просто… да-да, очень упрямые. Ну вот, Джонг… простите… Джансанг… нет-нет, вы произносите его совершенно верно. Да, Роджерс. Ваш английский безупречен. Я просто поражен. Нет, я только за молитвы, но… Я сам? Англиканец. Но давайте вернемся к причине моего звонка: мы бы хотели перевезти Его Святейшество в живописное тихое место в горах. Немного похожее на Тибет. Ну, насколько это здесь возможно. Это в Колорадо. Да, там Скалистые горы. Конечно, не Гималаи, но еще ого-го какие величественные. Гм… Э… Ну, дело в том, что там у нашего правительства имеется нечто вроде базы, очень приятное место. На горе Шайенн. Да, как название индейского племени. Гм, гм. Нет-нет, это не резервация для индейцев. Это база. Она там уже давно. Она называется НОРАД. Это аббревиатура. Честно говоря, я сам никак не могу запомнить, как именно она расшифровывается, но она расположена прямо в горах, и там вокруг потрясающие пейзажи. И там Его Святейшество будет находиться в полнейшей безопасности. Гм. Так что, если вы передадите ему наше предложение, это будет как раз то, что надо. Ну, а я тем временем займусь организацией поездки, чтобы все побыстрее устроить. Да, не хочу, конечно, вас настораживать, но при сложившихся обстоятельствах, думаю, лучше, чем скорее, тем… Значит, вы сейчас… Спит? Гм. Да, конечно. Лечение. Джангпом, я, конечно, не хочу вас подгонять, но нельзя ли как-нибудь ненадолго его разбудить – хотя бы для того, чтобы известить его? Ему совсем необязательно бодрствовать в пути… Понимаю. Понимаю. Хорошо. Да, я буду ждать. И еще, Джингпам, – можно попросить вас, чтобы наш разговор оставался между нами? Нам не нужен весь этот цирк. Разумеется, его ближний круг может сопровождать его. Берите с собой сколько угодно лам. Там места всем хватит. Да, я непременно передам президенту привет от вас. И ваши молитвы, да. И, наверное, я не ошибусь, если скажу от его лица, что он тоже шлет вам свои молитвы. Президент? Думаю, что методист, но он ходит во все церкви, в синагоги… Что, простите? Подождите, сейчас я запишу. Сейчас, только… да-да, диктуйте. Ом. Ман. Э. Пад. Ме. Хум. Записано! И это означает… драгоценность… да… да… Что ж, по-моему, просто чудесно. Правда… чудесно. Да, я обязательно передам ему эти слова. Ну что ж, хорошо, Джимджонг, было очень приятно с вами побеседовать. До свиданья. Да, и вас тоже благослови Господь.

Глава 26
О, Рэндольф!

– Надеюсь, это не повредит нашим рабочим отношениям! – прокричала Энджел из примыкавшей к кабинету ванной комнаты, где она приводила себя в порядок.

Жук сидел на диване грехопадения и пил водку. Голова у него шла кругом.

– О, господи!

– Что еще такое? – трусливо спросил Жук. Прошел всего час. Не могла же она так быстро забеременеть?

– Мои губы!

– А что с ними случилось?

– Да они все изжеваны. Ну ты и животное.

– Прости, – сказал Жук.

– Ладно уж. Я и сама плотоядная. – Из-за двери ванной показалась голова Энджел. – У тебя случайно нет герпеса или еще чего-нибудь такого?

– Нет.

Ее голова опять исчезла.

– Обычно я спрашиваю до. Но ты был так напорист.

Жук от души хлебнул водки.

– Энджел, мы можем поговорить?

– Ох, знаешь, голубчик, я бы предпочла с тобой заниматься не разговорами, а кое-чем другим.

Жук налил себе еще водки. А потом громко сказал:

– Вообще-то я совсем не такой.

– Не какой? – Ее голос звучал так, как будто она мазала губы помадой.

– Я не из тех, кто вот так набрасывается на женщин.

Энджел вышла из ванной, закончив свой туалет.

– Мы что – уже чувствуем себя виноватыми?

– Со мной такое всего один раз было.

– Один раз? Конечно, у меня создалось впечатление, что Минси чуть-чуть фригидна, но… всего один раз – за восемь лет супружества? Это уже тянет на рекорд.

– Ее зовут Минди. И я говорил о неверности.

– О, великое колесо жизни. Похоть, раскаяние, похоть, раскаяние. Выслушай совет эксперта: сосредоточься на похоти. Это куда более приятная часть. И налей мне, будь добр. – Она взяла пульт и включила телевизор.

– Мне казалось, мы собирались поговорить, – сказал Жук.

– Я хотела посмотреть, что там творится в Восточно-Китайском море.

– Энджел, пожалуй, будет лучше, если этот первый раз станет последним.

– Разве тебе не понравилось? Странно – на «Си-эн-эн» ничего… Попробую «Фокс».

– Да нет, это было изумительно. Я…

– Мне тоже понравилось. Такого оргазма я не испытывала со времен первого срока Буша-сорок третьего[54]54
  Джордж Буш-младший был 43-м по счету президентом США.


[Закрыть]. Боже, я по нему даже соскучилась.

Она сидела рядом с ним на диване грехопадения, прижавшись к его бедру своим. От нее пахло духами.

– По «Фоксу» тоже ничего. Любопытно.

– Я не хочу ранить твои чувства – но я женат.

– Дорогой, – сказала Энджел. – Поверь мамочке. Все будет хорошо. – Она положила руку ему на ногу и начала ходить по ней пальцами, будто ножками: – Шел по желобу малыш-паучок, но споткнулся и упал в ручеек. Барри обожает, когда я ему так делаю.

– Знаешь, может, не надо?

– И откуда она себе имечко такое взяла – Минди? В «Лорд-энд-Тейлоре»?

– Энджел, прошу тебя, не говори так о моей жене.

– Шучу, дорогой. А у нее нет сестрички по имени Маффи?

– Энджел!

– А как ты думаешь, где сейчас твоя Минди?

– Откуда мне знать?

– Вопросов больше не имею, ваша честь.

– Тренируется. Она же прошла в команду.

– Да, ты говорил. Ну, теперь у меня огромный груз с плеч свалился. А то я уже тревожилась.

– Это просто невежливо.

– Дорогой, да разве я когда-нибудь была вежливой? А как же тот тренер, которого ты все время грязью поливал?

– Сэм? А в чем дело?

– Ну, ты, наверное, знаком со статистикой.

– С какой еще статистикой?

– Процент внебрачных связей между наездницами и их тренерами. Есть такое масштабное исследование. Кажется, я читала об этом в «Форбсе». Свыше семидесяти процентов.

– Энджел!

– Да можешь сам погуглить. – И она пожала плечами. – Тебе никогда не казалось любопытным, что богатые мужья молоденьких красивых жен нанимают для них тренеров-геев?

– Во-первых, я не так уж богат, а во-вторых, мы с ней ровесники, так что я как-то об этом не задумывался. Да откуда ты обо всем об этом слышала?

– Дорогой, – ответила Энджел, – я ведь все-таки не в монастыре все эти годы жила.

– Да, это уж точно.

– А-а, я, кажется, задела больное место! Новокаин не нужен? Я действительно знаю кое-кого в Вирджинии и в Мэриленде. Там есть целые агентства, которые специализируются на подборе тренеров-геев. Лучшие кадры – конечно же англичане. Неудивительно, да? Так этот твой Сэм – он голубой?

– Я не спрашивал. Не думаю. Скорее нет.

– А он симпатичный?

– Энджел! Не знаю я. Наверное. Он не похож на Человека-Слона[55]55
  Человек-Слон – уродливый персонаж фантастического фильма Д. Линча (США, 1980).


[Закрыть]. Послушай, только из-за того, что в момент слабости я…

– А-а – так вот, значит, что это было?

– У тебя нет оснований – и права – намекать на то, что Минди с Сэмом…

– Изображают мохнатую зверюшку? – Энджел забрала у Жука стакан и поставила его на стол. – Дорогой, мне абсолютно наплевать, чем там занимаются эти двое на сеновале. Мне просто не хочется, чтобы ты вел себя как чурбан. – Она поигрывала прядью его волос. – А что касается твоего момента слабости, то я как-то не заметила особой… слабости с твоей стороны.

Ее юбка задралась – и показался верхний кружевной край чулок.

– Ну-ну, – улыбнулась Энджел, – что это у нас там такое?

И так начался «Момент Слабости», 2-я серия.

– О Жук! Жук! Жук!

Она вдруг отстранилась от него.

– Дорогой, – сказала она, тяжело дыша. – Ты не против, если мы выберем тебе другое nom d’amour[56]56
  Любовное имя (фр.).


[Закрыть]?

Жук, тоже тяжело дыша, спросил:

– А что плохого в моем имени?

– Ничего, дорогой, – ответила она, проводя ногтем по его губам. – У тебя очень славное имя. Но мне нравится… выражать свои чувства, когда я нахожусь в объятьях Эроса. А выкрикивать: «О Жук, о Жук, о Жук!» – это как-то… немножко не то…

– Ну, хорошо, – сказал Жук, которому не терпелось поскорее снова взяться за дело, – называй меня Уолтер.

– Ну, это звучит… немножко по-кронкайтски[57]57
  Уолтер Кронкайт (р. 1916) – известный американский телерепортер и телеведущий.


[Закрыть].

Жук откинулся на диван.

– Отлично. Зови меня Ишмаэль. Как угодно.

Энджел села вплотную к нему.

– А знаешь, как бы я хотела тебя называть?

– Понятия не имею.

– Рэндольф.

Жук уставился на нее.

– Почему это тебе хочется называть меня Рэндольфом?

– Ну, мне всегда казалось, что это такое сексуальное имя. – Она уже поигрывала с его мочкой уха. – Но только когда мы будем заниматься любовью. Я не буду тебя называть так при остальных сотрудниках.

– Да уж, наверное, это бы их поставило в тупик.

– Тебе нравится?

– Не знаю, ничего не могу сказать. Но если тебе оно по душе…

– Ну так что, опробуем его разок?

Снова за дело. И вскоре Жук уже слышал:

– М-м-м. О! Да, дорогой. О! О-о-о. Да, Рэндольф, да!

Спустя несколько приятных – хотя и озадачивающих – часов лоббист оборонного ведомства, ранее известный как Жук, сидел на заднем сиденье такси и ехал на другую сторону Потомака, к себе в «военно-промышленный дуплекс».

Энджел оказалась более сложной задачкой, чем он представлял. Рэндольф? Одному только Богу известно, откуда взялась такая кличка. А какие еще сюрпризы его ждут впереди? Может быть, ему предстоит наряжаться генералом Паттоном? И все-таки Жук давно уже не чувствовал такой приятной расслабленности, как сейчас.

Мигало табло с новостями. Двенадцать новых сообщений. Он уже собирался нажать на кнопку «прослушать», но потом передумал. Чего бы ни хотел от него мир – все это может подождать до завтрашнего дня.

Он принял долгий горячий душ и смыл с себя грех. Было очень хорошо.

Он шел на кухню, когда зазвонил телефон. Был второй час ночи. Внезапно Жук ощутил болезненный укол совести. Нет, не бери трубку. Он не был уверен, что владеет искусством лжи в достаточной степени. Ему еще нужно упражняться. И хотя это низменное ремесло было ему в новинку, он понимал, что после восьми лет супружеской жизни жена обладает куда лучшим сонаром, чем любая подлодка. Один неверный гудок – дзынннь! – и ты всплывешь кверху брюхом.

Он поглядел на определитель номера. Ого! И взял трубку.

– Рэндольф слушает, – ответил он.

– Тебе нужно срочно вернуться.

Семь раз – и ей все мало? Боже мой, эта женщина просто ненасытна.

– Детка, я еле двигаюсь. Мне нужно поспать.

– Включи телевизор. Через час жду тебя здесь. – И Энджел повесила трубку.

Жук взял пульт и включил телевизор.

Корреспондент новостной передачи о чем-то говорил, но взгляд Жука сразу устремился к надписи внизу экрана:

В КЛИВЛЕНДЕ УМЕР ДАЛАЙ-ЛАМА

Жук слышал, что корреспондент извергает целый поток слов, но не улавливал их смысла. Позади репортера виднелось здание больницы. Там собралась толпа. Люди держали в руках свечки. Корреспондент продолжал что-то трещать, но Жуку не хотелось слов. Слова его не интересовали. Он убрал звук и продолжал смотреть на экран в тишине.

Он стоял перед телевизором – голый, с полотенцем вокруг талии. Перед ним расстилалась вашингтонская Эспланада. Все казалось совершенно неподвижным. Шевелились только губы корреспондента да позади него, поодаль, чуть мерцали язычки пламени над свечами. Жук ощутил, что его охватывает какая-то странная грусть, которую он сам затруднился бы объяснить. Ведь человек, о чьей кончине только что объявили в новостях, служил ему фигурой в циничной шахматной игре. Потому-то он никак не мог понять, почему ему сейчас так больно и грустно, почему он стоит сейчас вот так, застыв на месте, и блюдет скорбную минуту молчания.

На экране появилось фото Далай-ламы с датами рождения и смерти внизу. На лице у него была знакомая улыбка – как будто он вот-вот расскажет слегка непристойный анекдот.

Жук ощутил необъяснимое, но трагическое чувство потери – и сожаления о том, что никогда лично не встречался с Далай-ламой. Ему понравилось, что телевизионщики подобрали именно эту фотографию – у Жука она была самой любимой и красноречиво свидетельствовала о человечности Далай-ламы. Вот лицо человека, который сохранил способность смеяться после всего пережитого: он едва ушел от рук убийц, бежал с родины, видел, как она достается чужеземным захватчикам, вынес множество тягот, бед и лишений – и после всего этого он все равно как-то сумел остаться «бесконечно смешливым». Жуку вспомнилась фраза из одной из сотен статей, которые он прочитал о Далай-ламе: «Он часто хихикает».

Какая хорошая эпитафия. Итак, великая душа покинула сей бренный мир – и забрала с собой все смешки и улыбки. Жук почувствовал, что по щекам у него бегут слезы. Тпру, да откуда они только взялись?

Глава 27
Военная машина тумана

Лишь в самые трудные времена Роджерс П. Фэнкок употреблял матерные слова – да и то только мысленно.

Такую утонченность манер он унаследовал – вместе с немалой суммой денег – от своего отца, Хэнкока П. Фэнкока. Зато, в качестве компенсации, Фэнкок часто отпускал бранные выражения богохульного характера.

Но сейчас, в понедельник утром, точнее, в два часа ночи, когда адские выходные уже обещали вылиться в адскую неделю, в голове у Фэнкока так и звучали слова самой отборной, многоэтажной грязной ругани.

Где этот… Стрекер, мать его растак-перетак? И почему он не отвечает на звонки по… мобильному?

– Что еще, Блетчин?

– Прошу прощения, сэр, но по секретной линии звонит мистер Стрекер – я помню, что вы пытались до него дозвониться.

– Ну, слава богу, – проворчал Фэнкок.

– Черт возьми, Барни, я уже несколько часов не могу к вам пробиться. Где, во имя всего святого, вы пропадали? Почему вы не…

– Рог, Рог! У меня было дел больше, чем у одноногого каджуна[58]58
  Каджуны (кажуны) – франкоязычная этническая группа, проживающая в штате Луизиана.


[Закрыть] на соревнованиях по пинкам в задницу.

– Только, пожалуйста, не надо сейчас этих милых сравнений. Вы в Кливленде? Ну, скажите же мне, что вы в Кливленде.

Стрекер понизил голос:

– В Сан-Диего. Но об этом – тссс!

– В Сан-Диего? А как же Кливленд?

– Рог, успокойтесь. Не надо нервничать. В Кливленде у меня есть глаза. Они там контролируют ситуацию. Ну, а вы тем временем, я слышал, пытались перевезти его в НОРАД? – Стрекер засмеялся. – И кто же, черт возьми, додумался до такого?

– Лучше не спрашивайте.

– Большой Человек? Ну и ну, воистину, Боже, спаси и сохрани Соединенные Штаты Америки!

– Когда я доложил ему, что у меня есть достоверные данные разведки о том, что китайцы готовят покушение, то он… он просто железно решил, что нужно во что бы то ни стало переправить его на надежно охраняемую федеральную базу. А поскольку выглядело бы явно не комильфо, если бы его поместили в какую-нибудь супертюрьму или в Гуантанамо… – Фэнкок вздохнул. – Я передал ему это предложение через секретаря, Джингджама. Но Его Святейшество спал. Там решили дождаться его пробуждения. Насколько я понимаю, он так и не проснулся. Ну что ж, во всяком случае, старина отошел во сне, упокой Господь его душу. Барн, пожалуйста, скажите мне, что он скончался от естественных причин.

– Ну, – сказал Стрекер каким-то, как показалось Фэнкоку, неподобающе легкомысленным тоном, – ведь это станет известно, когда мы узнаем о результатах вскрытия, верно?

– Барн. Я не спал с прошлой недели. Я уже стар. У меня просто нет сил, чтобы вытягивать из вас все это клещами. По телевизору сказали, что он скончался тихо и мирно. Это правда?

– Ну, у него ведь был рак, верно? Весь мозг в опухолях. Можно не сомневаться, что это заболевание может повлечь за собой летальный исход.

– Барн, почему вы говорите так уклончиво?

– А вы помните, как когда-то вели семинар по «Стратегиям отступления»?

– Да какое это имеет отношение к тому, о чем я вас сейчас спрашиваю?

– Да ведь это и есть стратегия отступления, Оби-Ван. Помните ту главу из своей книги – вы назвали ее «Тактическая неопределенность»? Как использовать хаос и смятение для маскировки? Вы нашли для этого очень милый термин – «Военная машина тумана». Ну так вот, мы собираемся напустить немножко тумана в Кливленде, штат Огайо.

– Барн, дело приобретает опасный оборот. Час назад звонил адмирал Доджетт. В Тибете мобилизуют наземные силы. А Тайваньский пролив стал похож на Бродвей в субботний вечер.

– Ну, тем больше причин напустить туману. Помните афоризм Рамсфельда: «Если не можешь разрешить проблему – раздуй ее как следует»?

– Да, помню. Но мы же играем не по этому сценарию.

– Ну, так получу ли я наконец папское благословение?

Фэнкок прислушался к тиканью напольных часов в своем кабинете.

– Рог? Вы меня слышите? Я понимаю, вы устали, но не засыпайте прямо у телефона. Я жду четкого распоряжения.

– Большой Человек очень нервничает из-за всей этой ситуации, Барн.

– Еще бы ему не нервничать, – сказал Стрекер. – Или вы думаете, что он свернулся в позе эмбриона под своим столом в Овальном кабинете и сосет большой палец?

– Нет, до этого дело не дошло, но он делает ряд ограничений.

– Ограничений! – фыркнул Стрекер. – У вас там в кабинете есть сочинения Шекспира?

– Конечно. А что?

– Тогда ступайте и почитайте ему сказочку на ночь – монолог из «Генриха Пятого», «Друзья, вперед! Еще одна попытка! Пробьемся сквозь пролом»[59]59
  Акт III, сцена I. Перевод А. В. Ганзен.


[Закрыть]. Это вернет ему твердость духа.

– Хорошо, Барн. Можете действовать.

– Мы справимся с заданием, Рог. Вы всегда очень сурово ставили отметки. До сих пор не могу поверить, что когда-то вы оценили мою диссертацию на «хорошо».

– Ну, сейчас-то я надеюсь только на «отлично», Барн.

– Не только вы – мы оба, профессор. У нас нет права на провал, – тут Стрекер рассмеялся, – хотя провал всегда возможен. Только не стоит об этом думать.

– Вы очень меня утешили.