Текст книги "Они ведь едят щенков, правда?"

Глава 18
Ну не умница ли мамочка?

– Вид у вас очень веселый, – заметил Жук, глядя на Энджел: она направлялась прямо к нему, цокая высокими каблуками по мраморному полу «Военной комнаты». Вид веселый и соблазнительный, – подумал Жук – сегодня она демонстрировала и длинные ноги, и глубокое декольте.

– Взгляните-ка на эти цифры, – сказала Энджел и шлепнула газету на стол Жука.

Газета была сложена так, что в глаза сразу бросался заголовок:

В США СТРЕМИТЕЛЬНО ПАДАЕТ

ОБЩЕСТВЕННАЯ ПОДДЕРЖКА КИТАЯ В СВЯЗИ

С ОТКАЗОМ ПЕКИНА ПОЗВОЛИТЬ

ДАЛАЙ-ЛАМЕ ВЕРНУТЬСЯ НА РОДИНУ.

– Стремительно падает, – ворковала Энджел. – Не просто «падает», не «ухудшается», не «снижается». А стремительно падает.

Жук бегло просмотрел статью.

– Ну да, ну да, – сказал он. – На тридцать пунктов. Это и в самом деле стремительное падение.

– Вы слышали сегодня утром Пенелопу Кент? – спросила Энджел. – Она призывала к полному бойкоту всех китайских товаров. Обожаю эту женщину! Она идиотка, это правда, но, перефразируя Ленина, – полезная идиотка.

– Бойкотировать, – повторил Жук. – Ну-ну, желаю успехов! Вы только взгляните вокруг. Все эти компьютеры. Ваш «блэкберри». Да нет, все три ваших «блэкберри». И еще айфон. Что еще? Вот эта – надо сказать, довольно откровенная – юбка. Эти туфли…

– Итальянские, – возразила Энджел. – У меня и чек есть. Думаете, такое качество может быть «Произведено в Китае»?

– В общем, я бы не стал, затаив дыхание, следить за бойкотом китайских товаров. В таком случае экономика США уже через десять минут со страшным скрежетом остановится.

– Благодарю вас, Капитан Очевидность. Ну-ка, Жук, понюхайте розы! Отвесьте поклон. Мы добились успеха! Я не говорю, что теперь можно сидеть сложа руки, но можно… – Энджел разгладила газету, – немножко порадоваться. За самих себя, таких молодцов. Ну неужели вы не чувствуете ни капельки гордости?

Она как-то по-особенному посмотрела на него. Жук подумал: Уж не флиртует ли она? А как же быть с правилом: «Я не сплю с лоббистами»?

– Я ощущаю теплое покалывание по всему телу, – сказал Жук. – Осталось подлить еще несколько галлонов топлива в разгоревшийся огонь – и, как знать, мы можем добиться взаправдашней войны. Вот тогда наша работа будет окончена. Я уже вижу на горизонте ждущие нас Нобелевские премии. Хотя, пожалуй, это не будут премии мира…

– Сегодня вечером мне опять предстоит схлестнуться с Драконшей, – сообщила Энджел. – Может, составите мне компанию, подержите полотенце? Думаю, схватка будет очень жаркой.

– Почел бы за честь – держать ваше полотенце, – сказал Жук. – Но я думаю, разумнее не высовываться. Что-то вы в последние дни стали радиоактивны. Прошу считать это комплиментом.

Энджел протянула руку.

– Чувствуете? Горячо? Осторожнее, детка, не обожгитесь!

Более чем верно. Энджел появилась на обложке одного еженедельника: Держись, Пекин! Энджел Темплтон вывела тебя на чистую воду.

Между тем от внимания Жука не ускользнуло, что Энджел стала называть его «деткой». Что это – мимикрия? Она ведь слышала, как он несколько раз обращался так к Минди по телефону (обычно очень жалобным тоном). Или, может быть, она подает ему какой-то сигнал? Жук не мог этого понять. Его тянуло к ней. Но он сказал себе: Берегись: драконы!

– Я бы с удовольствием посмотрел вашу схватку с Драконшей, но мне и правда надо держаться тише воды ниже травы. Вы звезда. А я вполне доволен своей ролью закулисного гения. Думаю, и для правления «Пантихоокеанских решений» предпочтительнее такое положение вещей.

Энджел села на стол Жука, развернулась к нему и скрестила ноги. Эти бесконечно длинные ноги в чулках. Ее коленки чуть не упирались ему в грудь. Жуку едва ли требовалась азбука Брайля, чтобы прочитать этот язык тела, хотя если вдуматься, то система Брайля предлагала самый приятный способ. Энджел улыбалась ему.

Жук предусмотрительно скрестил ноги.

– Да? – спросил он. – Чем могу помочь?

– «Пантихоокеанские решения», – повторила Энджел. – Мы ведь с вами так и не поговорили толком об этом вашем фонде?

– Вы ни о чем меня не спрашивали.

– Ни о чем не расспрашивай, ничего не рассказывай – да?

– Вы не задавали мне никаких вопросов, когда мы шли в банк обналичивать наши чеки.

– У меня нет никаких претензий. Напротив, я получила огромное удовольствие от работы с вами. Мы с вами добились какой-то невероятной синергетики.

Жук еще крепче стиснул ноги.

– Ну да, великие умы… Как говорится…

Он чувствовал запах ее духов. С типично мужской забывчивостью он пытался вспомнить – душится ли она обычно на работе, – и никак не мог вспомнить. Но если все-таки нет, тогда… почему надушилась сейчас? И почему, вообще, она сидит перед ним в такой позе на столе? Почему ее колени едва не упираются ему в грудь? И эти ноги. И эта юбка. Хватит пялиться на ее ноги!

– «Пантихоокеанские решения», – повторила Энджел мелодичным, капризным тоном. – Я наконец решила навести справки. И попросила своих ребят кое-что разузнать. И вот выясняется, что об этих самых «Пантихоокеанских решениях» практически ничего не известно. Вернее, вовсе ничего не известно. Этот фонд был учрежден всего за неделю до того, как мы с вами встретились. И просто невозможно не заподозрить, что это всего лишь какой-то фасад.

– Я ведь вам уже говорил, – сказал Жук, – что мое правление состоит из людей, которые предпочитают не светиться. Наш девиз: «Под радаром, но на гребне успеха». – Жук надеялся, что Энджел забыла про этот лозунг, придуманный для шпионского вертолета «Гроуппинга».

– Мне, – сказала Энджел, имитируя голос Марлен Дитрих, – хотелось бы увидеться кое с кем из вашего правления.

– Ну, – рассмеялся Жук, – не сомневаюсь, они тоже захотят с вами увидеться. Особенно после всех моих громких похвал в ваш адрес.

– О, – произнесла Энджел, подражая теперь Барбаре Стэнвик[49]49
  Барбара Стэнвик (1907–1990) – американская актриса, популярная в 30–40-е годы.


[Закрыть], – ну, а вы-то разве не умница?

– Нет-нет, я предпочитаю воздавать должное тем, кто это заслужил.

– А я еще не говорила, что «Таймс» собирается дать статью о нас?

– Нет, не говорили. Что ж. Это… здорово.

– Они уже поручили это трем репортерам.

Жук подумал: Совсем не здорово.

– Один из них – Люк Тирни.

Действительно не здорово.

– Это у них один из главных журналистов-исследователей, да?

– Ну да, – ответила Энджел. – Он настоящий бобр-труженик. Грызет, грызет. Он решил всё разузнать про «Пантихоокеанские решения». Я, как обычно, отмалчивалась. Но он был очень настойчив. Впрочем, даже ему почти ничего не удалось выяснить про ваш фонд. Поэтому я и посоветовала ему поговорить напрямую с вами.

– Ну, мне кажется, вот это ни к чему, – возразил Жук. – Я уверен: моему правлению не понравится, если мое имя вдруг появится в «Таймс». Мне не нужна такая слава. Нет-нет.

– Тогда, – бархатистым тоном проговорила Энджел, – что вы предлагаете? Не думаю, что он так просто отстанет. Вы же знаете этих журналистов-проныр.

– Давайте я поговорю со своим советом директоров, – сказал Жук.

Энджел улыбалась ему. Жук подумал: Значит, кайфуешь от всего этого, дорогая?

– Ну, так поговорите, – сказала она. – Поговорите со своим «советом директоров».

Ее пальцы потянулись к его шее. Жук отпрянул.

– Не пугайтесь, мистер Трусишка, – проговорила она, нежным движением поправляя его галстук и возвращая узел на место. Ее духи – это… – Вы же не хотите выглядеть растрепой, правда? Да еще перед вашим «советом директоров»?

Энджел развернула свои обтянутые мини-юбкой бедра, расцепила ноги и соскользнула со стола.

– Отправлюсь сражаться с Драконшей. – Она подмигнула. – Пожелайте мамочке удачи.

– Удачи, – выдавил из себя Жук.

– Может быть, потом я заскочу в «военно-промышленный дуплекс» и расскажу вам, как все прошло, – сказала она. – Барри сегодня не будет дома – у него ночные полевые учения.

– Да? – удивился Жук. – Правда? Вот это да. Наверное, он очень рад.

– На Абердинском испытательном полигоне. Он так рад – слов нет.

Жук уставился на нее.

– В Абердинском испытательном центре? Там, где армия…

– Испытывает все свои последние игрушки. Да-да. Барри обожает артиллерию. Ему там дадут выстрелить из танка М-1 «Абрамс». Ну не умница ли мамочка? Он уснуть не мог вчера ночью – так был взбудоражен. Пришлось дать ему целую таблетку.

– Да уж, – сказал Жук, – это отлично пригодится для всяких школьных заданий типа «покажи и расскажи».

– Увидимся позже. Я принесу вам коготь Драконши.

И она удалилась, цокая острыми каблуками по мрамору.

Жук выждал несколько минут, а потом рысью выбежал из «Военной комнаты», пулей выскочил через черный ход, окруженный мусорными баками, и помчался к ближайшему телефонному автомату. Ему вдруг пришло в голову, что он, возможно, единственный человек в Вашингтоне, округ Колумбия, который до сих пор продолжает пользоваться телефонными автоматами, – если не считать шпионов, наркоторговцев и других столпов общества.

– Жучище! – сердечно приветствовал его Чик Девлин.

– Хьюстон, у нас проблема.

Он рассказал Чику про Тирни из «Таймс».

– Ох уж эти репортеры, – хмыкнул Чик. – Где же их патриотизм? Стервятники! Ну, корми его любыми баснями, лишь бы он к нам не подобрался. Они же там не спрашивают про «Тельца», а?

– Нет, не спрашивают. Пока что. Зато они спрашивают про «Пантихоокеанские решения».

– Ну, мы же, слава богу, вогнали достаточно клиньев между нами и «Пантихоокеанскими решениями». К тому времени, когда деньги доходят из Алабамы в округ Колумбия, они уже отмываются столько раз, что нули, считай, от цифр отваливаются.

– Понимаю. Но помнишь Уотергейт и «Отслеживай деньги»?

– Ну, Жучище, у тебя же на двери написано: «Пантихоокеанские решения». Вот и решай. Я тебе полностью доверяю. Мне пора, Жучище. Меня тут ждут три фрица-физика, а ты сам знаешь, с этими всегда нервотрепка. Держи меня в курсе. А вот наше доброе имя держи подальше от «Таймс». Поговорим позже.

Жук повесил на рычаг засаленную трубку. Его оттеснил в сторону какой-то бездомный, потянувшийся к щели для возврата монет. Да, вот она, прелесть тайной жизни.

Для Энджел почти не осталось тяжелой работы. Крис Мэтьюз, кипевший негодованием, уже сам обрушивался с нападками на Винни Чан в связи с коварным отказом Пекина позволить умирающему Далай-ламе вернуться в родную Лхасу.

– Да как человек с опухолью мозговых тканей может представлять угрозу для общественного здоровья? – смеялся он. А уже через секунду в его глазах появился металлический гневный блеск. – Неужели вы в самом деле думаете, что весь мир охотно проглотит столь отъявленно лживое объяснение?

– Если бы вы мне предоставили возможность объяснить…

Мэтьюз усмехнулся.

– Объяснить? Что ж, мы ждем!

– Все не так просто, как может показаться со стороны, – сказала Винни.

Сегодня она выглядела великолепно: жемчужные серьги, шелковый шарфик от «Гермеса», сияющие глаза и не сходящая с лица улыбка, скрывающая ожесточенную работу мысли.

В действительности Винни втайне была потрясена позицией Пекина. Порой они там проявляли такое упрямство, которое шло во вред им же самим. Наверняка уж могли лучше выкрутиться из этой ситуации. Она передала им свои рекомендации, но не имела возможности узнать, ознакомил ли с ними министр Ло кого-нибудь еще. Впрочем, совершенно ясно – партийное руководство дает понять всему миру: «Нас не интересует, что вы думаете». Именно поэтому думать сейчас приходилось самой Винни Чан.

Ей нравилась та жизнь, которую она вела в Вашингтоне. Она играла в теннис с президентом. Перед ней были открыты все двери. Ее подруги возглавляли различные корпорации, и с ними она летала на частных самолетах на «девичники» – обычно на дорогие курорты в Аризоне, где можно было и обменяться ценной информацией, и побаловать себя массажем с травяным скрабом.

Но министр Ло был настойчив: он требовал, чтобы в конце года она вернулась в Пекин. «Я собираюсь повысить вас, – говорил он ей. – Я готовлю вам большое будущее».

Винни прекрасно понимала, что все это значит, и ничуточки этого не хотела. И именно страх лишиться своей идеальной жизни в Вашингтоне заставил ее сделаться благосклоннее к ухаживаниям (пока – платоническим) Барни Стрекера.

Ну, а между тем, как быть с этой невозможной ситуацией, которую создал Пекин?

По пути в телестудию Винни держала в уме фразу из Сунь-цзы: «Трудность тактического маневрирования состоит в том, чтобы превратить непорядочность в прямоту, а неудачу – в везение». А еще Винни держала в уме американскую бюрократическую мантру: легче попросить прощения, чем разрешения.

– Крис, – сказала Винни, – можно я скажу, что, по-моему, наше правительство в Пекине высказалось по этому поводу со стопроцентной ясностью? Возможно, лишь в переводе была допущена некоторая неточность.

– Неточность в переводе? Вы хотите сказать, нам просто неправильно все перевели?

– Я не думаю, что Пекин имел в виду то, что мозговая опухоль Его Святейшества – к которому все люди испытывают большое сочувствие, – я не думаю, будто они хотели сказать, что она заразна. Разумеется, это было бы нелепое утверждение. Попросту глупое.

– Да. Понимаю. Ну и?..

– Нет, я думаю, они имели в виду – хотя это осталось невысказанным, – что в Тибете имеются элементы, давно настроенные против усилий Китая, направленных на сплочение страны…

– На сплочение страны? Вы хотите сказать – на разрушение их страны?

– Пожалуйста, Крис, не перебивайте меня. И что эти элементы могли бы воспользоваться его возвращением для разжигания смуты и беспорядков. А это уже, каковы бы ни были ваши взгляды на проблему Тибета, действительно представляет угрозу для общественного здоровья. Если на улицах начнут гибнуть люди, то это и есть угроза для общественного здоровья. Разве не так?

– Ну что ж, по крайней мере, вы высказываетесь об этом честнее, чем Пекин.

– Могу сказать вам, что я кое с кем разговаривала по телефону.

Мэтьюз осторожно усмехнулся.

– Да? Вот оно как! Большое Колесо завертелось.

– Крис, – улыбнулась Винни, – ну, будьте же умницей. Я разговаривала с одним сотрудником из Министерства здравоохранения в Пекине. Потому что я сама тоже хочу разобраться в этой ситуации. И знаете что? По-видимому, его возвращение в Лхасу действительно представляет определенную медицинскую проблему.

– Вот это уже кое-что. Ну, давайте же, не томите.

Винни сделала вдох, прежде чем спрыгнуть с утеса в пропасть.

– Как всем нам известно, Его Святейшество тяжело болен: у него опасная опухоль в мозговых тканях надпочечников и в легких. Феохромацитома. – Винни долго упражнялась перед зеркалом, чтобы научиться без запинки выговаривать это слово. – Наверное, не очень многие люди знают о том, что такие опухоли в их заключительной стадии чрезвычайно чувствительны к большой высоте.

– К высоте? Ага, это зна…

– Крис, дайте мне возможность все объяснить. Видите ли, Лхаса, столица автономного района…

– Может быть, уже хватить употреблять это словосочетание? – усмехнулся Мэтьюз. – Ну же. Тибет. Попробуйте произнести это слово.

– Взгляните на любой атлас мира – и вы увидите, что эта область называется автономным…

– Ладно, ладно, уроком географии мы займемся после перерыва. Продолжайте. Итак, опухоль, высота…

– Лхаса расположена на высоте почти трех с половиной тысяч метров над уровнем моря. Это больше десяти тысяч футов, Крис. В последние годы Его Святейшество жил в гораздо менее высотных местах. Дарамсала – город в Индии, где находится его резиденция, – находится всего в тысяча семистах метрах над уровнем моря. Это пять тысяч футов. Сейчас он находится в Кливленде, штат Огайо, на уровне моря. И многие авторитетные медики скажут вам, что если человек, пораженный опухолью мозга, да еще в заключительной стадии, окажется вдруг на такой большой высоте… то это чревато летальным исходом. Это может убить его. Таким образом, Китай поставлен в невозможные условия: если его впустить, то это убьет его, и тогда все скажут: «Ага, вот видите, они это нарочно сделали!»

Мэтьюз молчал несколько секунд – по меркам Криса Мэтьюза, это была целая вечность.

– Я… – Тут его лицо засияло сразу сотней улыбок. – Да-а, вот это действительно здорово! Винни Чан, я вами очарован. Я нахожу, что вы великолепны. Даже если вы китайская шпионка. А если это в самом деле так, то, честное слово, сегодня вы заслужили большую премию!

Затем он повернулся к Энджел.

– Энджел Темплтон, а вы что скажете об этом?

Энджел улыбнулась.

– Я уж думала, вы никогда меня не спросите.

– Ну вот, я спрашиваю, – усмехнулся Мэтьюз.

– Ну что ж, Крис, я вынуждена признать, что мисс Чан более изобретательна, чем ее оруэлловские чиновники, сидящие в Пекине. Но неужели хоть кто-нибудь на всей планете действительно поверит в то, что Пекин так уж печется о здоровье Его Святейшества? – Энджел рассмеялась. – Если бы их вправду заботило его здоровье, то нашли бы решение проблемы. Это гипербарическая камера. Внутри нее ни малейших перепадов давления не чувствуется.

– Гипербарическая камера? Вы говорите о такой штуковине, в которой спал Майкл Джексон? Со своим ручным шимпанзе?

Энджел улыбнулась.

– Ну, я бы предпочла не упоминать Его Святейшество Далай-ламу и Майкла Джексона с его ручным шимпанзе в одном контексте, – а впрочем, ладно. Их еще называют камерами повышенного давления. В них обычно помещают глубоководных ныряльщиков и пилотов. Я уверена – НАСА более чем охотно одолжило бы китайцам такое устройство.

– Отлично. Мне нравится эта идея. Оставайтесь с нами. Вы смотрите передачу «Бомбовый удар».

Глава 19
Какие у нас замечательные друзья

Сон вернулся – и опять являлся теперь каждую ночь.

Президент Фа со страхом ждал того момента, когда глаза у него начнут слипаться, а потом в ужасе просыпался среди перекрученного, спутанного белья.

Он непрерывно курил. Он похудел почти на семь килограммов, а ведь Фа Мэнъяо и так был совсем не толстым. Он стал с отвращением смотреть на пищу – на любую пищу.

Мадам Фа не могла понять, что происходит. Она признавалась ближайшим друзьям, что президент стал «сам не свой». В отчаянии она обратилась к преданному Гану, который верой и правдой служил ее мужу уже более двадцати лет, но тот сказал лишь – причем шепотом: «Наш дорогой товарищ президент находится под очень сильным давлением». Разумеется, быть вождем Великого Китая – большая честь, но это еще и огромное бремя. Не стоит тревожиться – все будет хорошо. Но она слишком хорошо знала Гана – и поняла: что-то все-таки неладно.

Сам Ган, у которого и так всегда хватало забот, сейчас был совершенно измотан. Внимания требовали и всегдашние государственные дела, а к ним теперь добавился этот затянувшийся Тибетский кризис. А помимо всего, на нем лежала чрезвычайно деликатная и секретная задача – поддерживать связь с адмиралом Чжаном, находившимся в Сан-Диего, США. Чжан – он же агент «Красное Человечество» – вошел в контакт с «Белугой». Это было крайне опасное мероприятие. Ган ощущал, что за каждым его шагом пристально следит аппарат госбезопасности, подчиненный министру Ло. А от успеха задуманной операции зависело очень многое.

Если говорить о Ло, то его отношение к президенту Фа уже граничило с открытым презрением. По мере того как реакция мировой общественности на отказ Китая позволить Далай-ламе вернуться в Тибет становилась все жестче, заседания Постоянного комитета проходили попеременно то в очень бурной, то в ледяной атмосфере.

Товарищ президент Фа председательствовал на этих собраниях и с каждым разом выглядел все более изнуренным, чего не могли не заметить члены комитета – в том числе Ло и генерал Хань. Фа едва не засыпал.

У Гана, слушавшего всё через специальные наушники, вызывали возмущение – да нет, даже отвращение – те, кто поначалу одобрял смелую позицию президента, а теперь, почуяв перемену ветра, ведут себя так, словно всегда разделяли мнение клики Ло – Ханя. Какой позор! Поистине, грустное зрелище. А Ло – тот хладнокровно играл свою роль: Какой шанс мы упустили, товарищи. Если бы только мы могли действовать, когда у нас еще был этот шанс. Презренный тип!

Но Ган думал не столько об ослаблении политической позиции президента Фа, сколько о самом, явно страдающем Фа, который стоял – шатаясь и едва не падая – в центре этого урагана по имени «Лотос».

Ган раздобыл – по самым потайным каналам, а именно – через свою дочь-студентку – снотворные таблетки и сногонное средство. И начал их давать президенту (без его ведома). В результате тот начал чуть-чуть лучше спать по ночам. И уже не так клевал носом днем. Но определенный эффект уже ощущался. Достаточно заметно это проявилось на заседании Постоянного комитета, на следующий день после инцидента с американским телешоу, во время которого главный торговый представитель Китая в США, товарищ Чан, произвела сенсацию.

Всем членам Постоянного комитета было известно, что товарищ Чан, официально числящаяся сотрудником Отдела международных связей, на деле является агентом 2-го Бюро (иностранных дел) МГБ; и, кроме того, свои донесения она представляет непосредственно министру Ло, который завербовал и обучил ее.

Сколько шуму наделало ее заявление!

Редко Ган слушал заседания Постоянного комитета с таким вниманием и живым интересом. Потому что накануне вечером, составляя информационный бюллетень для президента, разбирая множество материалов и донесений, поступивших от разных отделов и министерств, Ган отметил, что об этом инциденте нигде – ни разу – не упоминается. Любопытно, не правда ли?

Ган, будучи помощником президента, пользовался беспрепятственным доступом в интернет и потому знал, что заявление товарища Чан в телепередаче разворошило целый пчелиный рой. Повсюду в заголовках мелькало ее имя. Об этом он рассказал сонному президенту Фа.

Ган внушал ему: «Вы должны сосредоточиться на этой истории с Чан, товарищ президент! Это ваш шанс пойти в наступление на министра Ло!»

«Да, да», – отвечал Фа, слушая его вполуха.

И Ган решил действовать смелее. Сегодня утром, перед заседанием, он положил в чай президента не одну, а сразу две таблетки сногонного.

И вот теперь Ган, слушая всё в наушники, ясно понял, что таблетки оказали-таки свое действие. Еще бы – с начала заседания прошло уже сорок пять минут, а президент говорил почти не останавливаясь. Пока что ни одному другому члену комитета так и не удалось вставить ни слова.

Президент высказался по широкому ряду проблем – от оползня в провинции Аньхой до глушения радиостанций «Голос Америки» и «Би-би-си», и даже коснулся вопроса о том, следует ли разрешить новому вождю Северной Кореи (по мнению Гана, глубоко душевнобольному человеку) въехать в Китай через Даньдун в дневное время – или, быть может, лучше придерживаться прежнего протокола, согласно которому тот, будто крыса, мог пересекать границу только в темноте.

Слушая, как президент разглагольствует об этом и других, менее срочных, делах, Ган мысленно понукал его: Чан, товарищ президент! Переходите к теме Чан!

В наушники Ган отчетливо услышал, как двое членов комитета тихонько обменивались между собой замечаниями о странной говорливости президента. О боже…

А потом…

– Товарищ министр Се, – сказал Фа.

Ган услышал, как президент пролистывает свой бюллетень с новостями – с такой скоростью, будто тасует карты.

– Расскажите нам о перемене общественного мнения в Америке в связи с Лотосом.

Министр Се принялся бубнить в своей всегдашней монотонной манере. Будучи министром отдела пропаганды и идеологической работы, Се Лу Пи имел подобающий этой должности талант: он умел не сказать почти ничего, используя при этом максимальное количество слов. Ничего интересного там не происходило, сказал он. Обычные антикитайски настроенные бандитские элементы вели себя совершенно предсказуемым образом. Его отдел трудится рука об руку со своим превосходным и надежным помощником – Министерством государственной безопасности под началом товарища министра Ло.

Ган усмехнулся: Ну и жаба этот Се Лу Пи.

А тот продолжал что-то бубнить, пока Фа не оборвал его пулеметной очередью слов:

– Да, да, хорошо, хорошо. Но как насчет вот этого…

Неожиданно президент Фа яростно закашлялся.

Ган поморщился. Очередной бронхоспазм – следствие пагубного пристрастия к никотину. Приступ кашля продолжался неприлично долго, причем сопровождался харканьем, так что президенту пришлось воспользоваться носовым платком.

– Вам… нехорошо, товарищ? – спросил кто-то из членов комитета.

– Гха-арррргх… Прошу прощения, товарищи. Простуда. Гхарр-аргхххх…

– Официант! Воды! Воды для президента! Быстро!

Ган услышал звук судорожных глотков. Президент вытер губы, прокашлялся.

– Извините, товарищи, извините. Не волнуйтесь. Это не заразно. Должно быть, высотная болезнь!

Ган подумал: Нет-нет, не надо, товарищ президент.

– Расскажите мне, Се, расскажите мне конечно же о том заявлении, что сделала товарищ Чан по американскому телевидению.

Ган вслушивался. Молчание. Шелест бумаги. Чей-то нервный кашель. Наконец Фа проговорил:

– Ну, мне кажется, она там вызвала настоящий переполох. Да, настоящий переполох. Высота! Что ж, мне-то об этом еще как известно, как вы все знаете, товарищи. – Он рассмеялся. – Не надо садиться ко мне близко, когда я произношу речь в Лхасе. Да?

Неловкий смех.

– Странно, что вы даже не упомянули об этом инциденте в своем докладе, товарищ.

Снова пауза. Как бы хотелось Гану оказаться сейчас в зале заседаний, чтобы самому увидеть, как корчится министр Се. И поглядеть на выражение лица Ло.

– Мне не показалось достойным внимания… – схитрил Се. – СМИ любят шуметь по пустякам. Важно не это…

– Но ведь это следовало бы присовокупить к остальным материалам?

Пауза.

– Прошу прощения. Я просто не хотел обрушивать на товарища президента излишнее количество подробностей. Однако, возвращаясь к теме…

– Деликатно. Что ж, должен признать, что это очень деликатно. Благодарю вас. Итак, значит, именно в этом заключается наша новая официальная позиция? Оказывается, мы действуем исходя из гуманных побуждений? Из боязни высоты?

Долгая и неловкая пауза. Звяканье чайных чашек.

Наконец Се сказал:

– Нет, товарищ президент. Мне кажется, товарищ Чан… – Се умоляюще поглядел на Ло. – Иногда эти выступления в телепередачах принимают неожиданный поворот. Я уверен: она вовсе не хотела произвести то впечатление… которое произвела.

Ган усмехнулся: Ага, он выгораживает Ло. А Ло – тот, что же, прячется за юбками Се, а?

– Да-да, – живо ответил Фа. – Да, я вполне представляю себе, что такое могло произойти. Но, какое бы впечатление она ни стремилась произвести, она произвела именно это впечатление. Там она – лицо Китая. Быть может, товарищу послу Дину следует вести себя более активно?

– Я бы не тревожился по этому поводу, – настаивал Се. – Наша официальная позиция уже высказана через государственные органы. Синьхуа…

– Товарищ министр Ло, – перебил его Фа дружелюбным, веселым тоном. – Эта товарищ Чан – она ведь ваша, верно?

– Моя? – рассмеялся Ло. – Ну, это зависит от того, что вы имеете в виду.

Смех. Что-то он чересчур энергичен, подумал Ган.

Фа проговорил – на этот раз менее веселым тоном:

– Ну же, Ло, говорите. Я спрашиваю – она ведь из Второго бюро? Здесь ни от кого нет секретов.

Хорошо, товарищ президент! – мысленно подбодрил его Ган. В его наушниках раздался голос Ло, похожий на ворчанье зверя в берлоге, который готовится напасть на потревожившего его смельчака.

– Я разбираюсь с этим вопросом, товарищ президент. Лично разбираюсь. Будьте уверены.

– Да, да. Что ж, хорошо. Хорошо. – Фа стрекотал, как веселый сверчок. – Разумеется, я понимаю, что тут не помешает секретность. Да, конечно. Осмотрительность – превыше всего. Это верно. И все-таки – я желал бы чуть-чуть подробнее узнать об этом инциденте. Как наверняка и остальные члены комитета. Когда курс официальной государственной политики неожиданно куда-то сворачивает и двигается в совершенно новом направлении – да к тому же прямо во время телепередачи, будто игла компаса, вот так – уиш, уиш, уишшшш…

Ган подумал: Не надо, товарищ, пожалуйста. Не надо звуковых эффектов.

– …уишшшш. О! – выдохнул президент. – Так, пожалуй, у меня и головокружение начнется.

Напряженные смешки.

– Это было в предварительном сценарии у Чан – то, что она сказала?

– Нет, – ответил Ло.

– Вот как? – сказал Фа.

– Она импровизировала. Без ведома начальства. Это не наш ме…

– Импровизировала! – повторил Фа и гоготнул по-гусиному. – Да, женщины любят импровизировать. Вот и моя жена постоянно импровизирует.

Нервный смех.

Ган снова услышал, как Фа быстро-быстро пролистывает страницы бюллетеня.

– Вот некоторые из заголовков, – сказал Фа.

КИТАЙ ВЫДВИГАЕТ НОВОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ

СВОЕГО ОТКАЗА ВПУСТИТЬ ЛАМУ…

ГУМАННАЯ МАСКА НАМЕРТВО ПРИЛИПЛА

К ЛИЦУ КИТАЯ…

ПОЗИЦИЯ КИТАЯ ПО ПРОБЛЕМЕ ЛАМЫ:

ОТ ТОНКОГО ЛЬДА К РАЗРЕЖЕННОМУ

ВОЗДУХУ.

А кстати, что такое эта «гипербарическая камера»? Этого я не понял. И кто такой этот Майкл Джексон? Он что – действительно спит с обезьянами?

Ган, затаив дыхание, слушал, как президенту Китайской Народной Республики объясняют все эти подробности.

– А-а, – сказал Фа. – Да-да, теперь я припоминаю. Кажется, он еще носил металлическую перчатку?

Эта подробность тоже получила подтверждение.

– Ну, ладно, – сказал Фа. – Что ж, товарищ Ло, я должен сказать… – Он выдержал паузу, а затем проговорил: – Я горячо поздравляю вас с такой сотрудницей, как товарищ Чан!

Долгое молчание.

– Как… это следует понимать, товарищ? – наконец осторожно поинтересовался Ло.

– Она явно творческая личность! Мне это нравится. Да. Внеся такой новый элемент, она немного уменьшила давление. Это умный шаг. Насколько я понимаю, американцы, может быть, и не вполне верят ей, однако они ей симпатизируют. Вот здесь говорится, что ее уже пригласили вести американское национальное шоу – «Субботним вечером в прямом эфире». Хотя странно. Кто-нибудь знает, что это такое?

Ган закусил губу, слушая, как президенту объясняют, что это – популярная юмористическая передача.

– А! – рассмеялся сам над собой Фа. – Извините, товарищи. Я даже не знаю, что хуже – мое зрение или мой английский. А скоро мне еще палочка понадобится. – Потом он помолчал и заговорил уже более серьезно: – Ну что ж, товарищи, вернемся к обзору. Про нашу великую страну сейчас говорят много нехороших и грубых слов. Меня – в виде чучела – сжигают в… сейчас уточню, в скольких именно… в семнадцати мировых столицах. Да уж, это – рекорд! Но я не против. Ничуть. Ведь это моя обязанность – гореть на работе. Однако я предпочел бы все-таки, чтобы эти чучела были не такие безобразные. Поглядите на это вот. Товарищ Финь, неужели я и вправду такой урод?

– Нет, товарищ президент. В жизни вы симпатичнее.

Нервный смех.

Фа продолжал:

– Товарищ министр иностранных дел Ву. Что происходит в ООН?

Министр иностранных дел Ву Фень прочистил горло.