Текст книги "Они ведь едят щенков, правда?"

Глава 13
Большой секрет товарища Фа

– Все в сборе, товарищ президент, – возвестил Ган, открывая дверь секретного конференц-зала под Чжуннаньхаем.

Президент Китайской Народной Республики вошел в зал. Он кивнул, адресуя коллективное приветствие всем восьмерым членам Постоянного комитета Политбюро. Сейчас не тот момент, чтобы обмениваться рукопожатиями и любезностями с каждым.

На кивок президента Фа не ответили двое: министр Ло и генерал Хань. Ло даже не потрудился оторваться от лежавших перед ним бумаг. Генерал Хань, как обычно, смерил Фа снисходительным, почти презрительным взглядом. Фа несколько раз совершал сознательные попытки установить с генералом добросердечные отношения; Хань же уклонялся от этих приманок, как старый, ожиревший карп, спокойный и равнодушный, – царь в собственном пруду. Он всегда вел себя с нарочитой простотой и грубостью, разыгрывая бесхитростного вояку-пролетария, непоколебимо преданного народу и партии. При ближайшем рассмотрении Фа находил эту личину не вполне убедительной. Генерал обнаруживал странную осведомленность в таких специфических областях знания, как болгарские вина, мурены и яйца Фаберже. Он способен был цитировать (по-китайски) – причем в довольно утомительных количествах – целые номера из выступлений Дина Мартина и Джерри Льюиса – американского дуэта комиков 1950-х. Позже он признавался своей наперснице, что повторение в уме именно этих номеров – а отнюдь не 427 мыслей председателя Мао[33]33
  Сборник «Цитаты председателя Мао Цзэдуна» содержал 427 «афоризмов», подлежавших заучиванию в часы досуга.


[Закрыть] – помогло ему не сойти с ума, когда он сидел в удушливой тюремной камере в годы «культурной революции». Как и многие китайцы, жестоко пострадавшие в ту тяжелую пору, он до сих пор способен был испытывать чреватое когнитивным диссонансом почтение к человеку, который когда-то жестоко втоптал его в грязь. И в этом смысле он был хорошим солдатом. В 1979 году, во время карательного вторжения Китая в Северный Вьетнам, он командовал пехотным полком китайской Армии Народного Освобождения (АНО), а десятилетием позже возглавил другую кровавую усмирительную акцию – операцию на площади Тяньаньмэнь. Ходил слух (никогда не звучавший громче шепота), будто в числе демонстрантов был – и с тех пор бесследно исчез – родной сын Ханя, с которым у него складывались напряженные отношения.

Итак, за суровостью Ханя стояло определенное прошлое, и Фа уважал его за это, однако замечал в нем один порок: этот человек шел на поводу у своей – возможно, патологической – ненависти к чужеземцам. В этом Хань был верным учеником Вэй Юаня, мандарина-конфуцианца, жившего в XIX веке и сформулировавшего политический принцип, которому китайское руководство продолжало следовать (втихаря) и поныне: «Пусть варвары истребляют варваров».

Фа с огорчением заметил, что на стол не поставили пепельниц.

– Товарищ министр Ло, может быть, вы начнете?

Ло поклонился и заговорил похоронным тоном:

– Как уже знают члены Комитета, несколько недель назад можно было избежать сложившейся ситуации. Однако, – тут он бросил взгляд на президента Фа, – эта возможность так и не была использована.

Фа стиснул челюсти. Он предвидел нечто подобное. Ган его предупреждал. В последнее время по коридорам Чжуннаньхая и в партийной верхушке прокатилась волна слухов и шепота. Вернее, целый шквал – целый ураган шепота, докладывал Ган.

Президент Фа выказывал «недостаток стали» в деле Навозного Лотоса. Такой оборот означал довольно суровый упрек, учитывая, что половина членов Постоянного комитета – и многие в партийном руководстве – были инженерами-металлургами по профессии. Более того, докладывал Ган, министр Ло будто бы отпускал в адрес президента Фа замечания «личного характера» во время заседания Исполнительного комитета Государственного совета.

А еще случилась вот какая неприятность: среди членов Центрального комитета начал гулять каламбур, обыгрывавший имя президента и вызывавший смешки и хихиканье. Фа означало «посылать вперед». Фань – «смертный». Товарищ президент Фань.

И наконец, в «Ежедневнике Армии Освобождения», официальной газете АНО, появилась статья с заголовком:

ГЕНЕРАЛ ХАНЬ ГОРЯЧО БЛАГОДАРИТ

МИНИСТРА ЛО

ЗА ТВЕРДОСТЬ, ПРОЯВЛЕННУЮ

ПРИ ПОДАВЛЕНИИ

ТИБЕТСКОГО БАНДИТИЗМА

Возмутительно! Так и слышался грохот танковых батальонов Ханя, уже разогревающих моторы. Кризис в Тибете дал бы ему необходимый предлог для отстрела «бандитских элементов».

Поэтому сегодня утром Фа не был настроен на демонстрацию обиды и прочие театральные эффекты.

– Товарищ министр Ло, – прервал он его. – Может быть, мы будем продвигаться вперед – или вы предпочитаете отнимать у нас время разговорами о прошлом?

Все повернули головы к Фа. Раскрыли рты. Ло изумленно вытаращился. Глаза генерала Ханя сузились, превратившись в смотровые щели танка.

Ло хмуро проговорил:

– По нашим сведениям, его собираются везти в Кливленд. Штат Огайо. США.

– И это – всё, что вы можете нам сообщить? – спросил Фа.

– Обследование там займет от сорока восьми до семидесяти двух часов.

– Но ведь уже известно, что он смертельно болен – разве нет?

– Об этом я поставил вас в известность еще десять дней назад, – отчеканил Ло.

Генерал Хань рассмеялся:

– А может быть, раз за него сейчас молится весь мир, произойдет чудесное исцеление!

Несколько членов комитета рассмеялись. Хань по-товарищески поглядел на Ло и сказал:

– Жаль, что мы так и не предприняли мер, когда у нас был такой шанс.

Вице-президент Пэн Чанпу сказал:

– А сейчас уже поздно выполнить то, что предлагал товарищ Ло?

У Пэна было прозвище Барометр: он всегда первым в зале ощущал перемену погоды.

Ло тяжело вздохнул, давая понять, как все это мучительно для него.

– Представился удачный момент – и миновал, товарищ. Как только он приземлится в Америке, то сразу же попадет под защиту их секретной службы.

Хань покачал головой.

– Умный воин всегда навязывает врагу свою волю. Он не допускает, чтобы враг навязывал свою.

Кивки и одобрительный ропот.

Фа уже ожидал – когда же Хань начнет цитировать Сунь-цзы. Что ж, по крайней мере, это лучше, чем в очередной раз выслушивать реплики Мартина и Льюиса.

Фа кротко улыбнулся Ханю и произнес:

– Ни один правитель не должен выводить войска на поле брани, только чтобы потешить собственную гордость. Ни один правитель не должен затевать битву из одного только тщеславия. – Дальше он пропустил слова из середины. – А посему просвещенный правитель неизменно вдумчив, а хороший правитель – полон осторожности.

На шее у Ханя вздулась жила. Ло поспешил на помощь товарищу с собственной цитатой из «Искусства войны».

– Не совершать ошибок, – сказал он, – вот залог верной победы, ибо это означает, что враг, которого предстоит победить, уже разгромлен.

Хань одобрительно хрюкнул, как бы давая понять, что именно эта, заключительная фраза вертелась у него на языке.

Фа улыбнулся.

– Ну, мы – поистине ученый Комитет, товарищи. Может быть, еще кто-нибудь желает поделиться своей любимой цитатой из Сунь-цзы?

Несколько человек рассмеялись.

Фа повернулся к Си Реньшу – председателю Постоянного комитета Национального народного конгресса. Си всегда стремился достичь консенсуса. Он сумел бы найти точку равновесия даже на склоне крутого утеса.

– Товарищ Си, если предположить, что нам поступит прошение о возвращении, то каковы будут ваши рекомендации?

– Если предположить? – горько рассмеялся Ло.

Фа оставил без внимания его издевку.

Си нахмурился и сказал:

– Я не уверен, что понял вас, товарищ генеральный секретарь. Ведь не может быть и речи о том, чтобы позволить ему вернуться?

Си в замешательстве обвел взглядом стол, ожидая поддержки.

– Хорошо, – сказал Фа. – Я поясню. Допустим, мы позволим ему вернуться?

Воздух в зале словно застыл. Все боялись шелохнуться.

Си, которому был адресован этот несуразный вопрос, смотрел на президента с раскрытым от изумления ртом.

Наконец Ло нарушил всеобщее молчание.

– При всем моем уважении к вам, товарищ, вы сейчас рассуждаете, словно стоя на коленях.

Сидевшие за столом судорожно вздохнули.

Фа хладнокровно ответил:

– Это ведь вы, товарищ, читали нам целые лекции об упущенных возможностях. Ну вот, пожалуйста, есть такая возможность. Почему бы ею не воспользоваться?

Генерал Хань осуждающе проговорил:

– Это безумие.

– Благодарю вас за диагноз, товарищ генерал, – сказал Фа и обратился к остальным: – Товарищи! Перед нами два пути. Путь первый: мы ждем подачи прошения, а затем отказываем. А после этого – выдерживаем бурю. Путь второй: мы перехватываем инициативу и сами приглашаем его вернуться. Да, разумеется, на определенных условиях. Министр Ло и генерал Хань наверняка сумеют удержать его внутри железного кокона, когда он окажется в Лхасе. На этот счет можно не испытывать никаких опасений. Давайте зададимся вопросом: что мы теряем при этом? И спросим себя заодно: что мы можем приобрести? Уважение. Почет. Восхищение. Все будут говорить: «Китай уверен в себе. Китай не боится больных, умирающих стариков и их глупых выдумок о переселении душ. Китай щедр. Китай великодушен. Воистину, Китай велик».

Никто не произнес ни слова, не шелохнулся. Стояла гробовая тишина. Министр Ло вдруг засмеялся. Он смеялся все громче и громче. Он схватился за живот, будто готов был лопнуть от смеха.

Остальные члены Постоянного комитета Политбюро недоуменно переглядывались. Ло продолжал хохотать, а потом, с трудом переводя дух и утирая бежавшие по лицу слезы, он с таким стуком опустил ладонь на стол, что исполняющий обязанности премьер-министра Ву Шэнь подпрыгнул на месте.

– Ну, товарищи, – проговорил Ло, прикасаясь носовым платком к углам глаз, – теперь мы знаем большой секрет товарища Фа! Он мечтает о Нобелевской премии мира!

Вернувшись после собрания к себе в кабинет, Фа ослабил узел галстука – а такое он делал очень редко. Рубашка была мокрая от пота. Он закурил сигарету, глубоко затянулся и уставился в пустоту. Кажется, так он еще никогда не уставал.

Собравшись с мыслями, он вызвал звонком Гана, который, по обыкновению, слушал все, что говорилось, через специальные наушники.

– Ну, как?

Ган ответил:

– А вы собирались сделать такое предложение – пригласить его в Тибет?

Фа улыбнулся проницательности своего помощника. Ган прекрасно его знал.

– По правде говоря, нет. Могу сказать – меня осенило.

Ган кивнул.

– Так я и подумал. Это… не похоже на вас, товарищ президент.

– Да. В последнее время я и вправду сам не свой.

– Ну, – сказал Ган, – теперь дело сделано. А вы действительно полагаете, что это разумный шаг?

Фа задумался.

– Одержать сотню побед в сотне сражений – это еще не высшее мастерство. Покорить врага, избежав сражения, – вот высшее мастерство.

Ган улыбнулся.

– Я вижу, сегодня Сунь-цзы потрудился на славу.

– Здесь есть определенный риск. Я хорошо понимаю, поверьте мне. Как, по-вашему, они пойдут на это?

Ган покачал головой.

– Нет ни малейшего шанса. Хань этого не допустит. И Ло тоже. А они не зря трудились, обрабатывая остальных. Особенно тех, кто… не без уязвимых мест.

– Да. Теперь Хань, наверное, всем говорит: «А представляете, что было бы, если бы мы сделали Фа председателем Центрального военного комитета?» Ло тоже будет бесноваться. Я его переломил, а этого его гордость не потерпит. – Фа усмехнулся. – Может, мне самолично полететь в Кливленд и придушить Лотоса прямо на больничной койке?

– Это наделало бы много шуму.

– Ган?

– Да, товарищ президент?

– Как вы думаете, Ло… Я плохо понимаю, что такое этот рак, но как вы думаете – может ли быть, чтобы агенты Ло… каким-то образом заразили его?

– Я прочитал о раке все, что можно. И ничто из того, что я узнал, не приводит меня к мысли, что эту болезнь можно как-то передать человеку. Но сейчас меня не это тревожит. Я тревожусь за вас. Ведь теперь Хань и Ло будут называть вас «Фа Лотосолюбивый».

– Ну, в таком случае, готовьте самолет. Мы полетим в Кливленд. А разделавшись со стариканом, посетим Зал славы рок-н-ролла.

Но Ган, присмотревшись к Фа, увидел в его лице страдание и страх. Ему были знакомы эти приметы. Он мягко проговорил:

– Тот кошмар, товарищ… Он вернулся?

– Пока нет.

Он закурил сигарету и уже собирался сказать Гану: «Позвоните адмиралу Чжану», но что-то остановило его. Он написал несколько иероглифов на листке бумаги и передал записку Гану. Ган прочел, поглядел на президента, кивнул – и оставил своего господина Прохладную Прозрачность наедине с собственными мыслями.

Глава 14
Как назывался тот фильм?

Жук готов был даже на убийство – лишь бы не идти на великосветский ужин в клубе «Хвост и Грива» именно в этот субботний вечер. (Или, говоря начистоту, в любой другой субботний вечер – тоже.) Но бороться у него не было сил: он и без того вымотался до предела.

Он приехал в «Разор» поздно вечером в пятницу, устав за длинную неделю и от раздувания синофобии, и от писательского труда (каждую ночь он засиживался чуть ли не до утра, работая над четвертым томом своей тетралогии, или квартета, или как там это называется, «Армагеддон»), и от препираний с Энджел. Все, чего ему хотелось сегодня вечером, – это просто влезть в пижаму, налить себе стакан бурбона, бьющего по мозгам, и перечитать то, что успел написать. Но такого рода удовольствия сегодня не были ему уготованы.

Когда они с Минди одевались, Жук умоляющим голосом задал вопрос, который, наверное, задает множество американских мужей: «Дорогая, а может быть, мы все-таки останемся дома?» Но он прекрасно понимал, что ничего из этого не выйдет. Сегодняшний вечер был победным раундом Минди – первым вечером в клубе после ее зачисления в команду. И Жук, хоть и возмущался тем, что придется опять отстегивать сотни тысяч долларов на парочку новых лошадей, чувствовал, что его жена все-таки заслуживает всеобщих аплодисментов. Она славно потрудилась – и вот теперь добилась некоторого признания. EQ[34]34
  EQ (Equestrian Quarterly) – конноспортивный журнал, выходит четыре раза в год.


[Закрыть], эта глянцевая библия конноспортивного мира собиралась подготовить большой репортаж о ней и прислать фотографа – и даже стилиста – прямо в «Разор». Подумать только!

Жук с симпатией и одновременно со смехом наблюдал, как Мин примеряет то одни, то другие украшения. Сегодня она никак не могла решить, какие же ей надеть.

– Может быть, эти?

– Отлично, – проговорил Жук.

– Уолтер, – вздохнула Минди, – ну какой от тебя толк, если ты на всё подряд говоришь «отлично»?

– Детка, мне понравились первые серьги. Мне понравилась и вторые. Когда я увидел третью пару, мне от счастья захотелось биться головой об стенку. Те, которые на тебе сейчас, мне тоже нравятся. Но, если ты так хочешь, я запросто могу сказать: «Ну, нет, это полный отстой!»

Минди уселась перед зеркалом, возясь с волосами.

– Нет, мне ни за что не надо было соглашаться на EQ. Я пошла на это только ради Сэма.

– Ради твоего тренера? Что-то я не понимаю.

– Это же знак благодарности, признательности ему. Мне-то это ни к чему. Кстати, они приедут в среду. Это целый день займет. Было бы хорошо, если бы ты тоже присутствовал. Хотя бы раз. А то люди уже начинают недоумевать.

– Недоумевать по поводу чего?

– По поводу нашего брака. Застегни-ка мне молнию.

– Ну, – сказал Жук, – если ты тревожишься за наш брак, тогда послушай: давай сегодня вечером останемся дома и будем развлекаться на полную катушку до первых петухов. Я откупорю бутылку восемьдесят второго года. Ну, давай! Что скажешь?

– Ты ведь не собираешься пойти туда в этом поясе и бабочке? Ну, Уолтер, ну пожалуйста. Они смотрятся так, как будто ты купил их в «Уол-Марте». Там же собираются люди со вкусом.

– Нет, дорогая, просто люди с деньгами.

– Ну, во всяком случае, они не носят таких поясов на талии и галстуков-бабочек с узором из ракет.

Этот пояс и галстук были прошлогодним рождественским подарком Чика Девлина.

– Мы будем сидеть за столом Гарри.

– Чудесно, – солгал Жук.

– Не знаю, почему ты решил его невзлюбить. Он-то к тебе вполне расположен.

– Вполне? Хочешь сказать – на минимально допустимом уровне?

– Уолтер! Если ты собираешься испортить мне вечер еще до того, как он начался…

Они молча доехали до клуба, где Минди встретили как местную героиню.

– Вы должны так гордиться! – твердили Жуку со всех сторон.

Он и гордился. Искренне гордился. Но ему не слишком-то нравилось, когда посторонние люди требуют от него подтверждения этого факта.

Гарри Бринкерхофф, владелец летающих конюшен, настиг Жука в углу, где тот укрылся, подвергнувшись очередному натиску реплик в духе «вы-должны-так-гордиться». Он сидел там с водкой и тоником – уже третьей порцией, – листая книгу из тех, что обычно кладут на кофейные столики: о знаменитых лошадях, носивших клички вроде Лорда Кардигана или Джеронимо и выступавших на скачках с препятствиями.

– Уолли! Вот вы где!

Гарри с некоторых пор взял привычку называть Жука «Уолли». Таким именем его никто больше не называл, и оно ужасно не нравилось Жуку. Он в отместку стал называть Гарри «Хэнком».

– Привет, Хэнк.

– Я вас повсюду искал!

– Ну, – улыбнулся Жук, – вот вы меня и нашли.

– Я просто хотел поблагодарить вас за спортивный азарт.

– Да я-то не большой спортсмен. Так – немножко теннисом занимаюсь, время от времени.

– Да нет, я говорю про лошадей для Мин. Я так рад, что она разрешила мне купить их для нее!

Из Жука как будто разом вышел воздух. У него была такая сумасшедшая неделя, что он и позабыл позвонить в банк и попросить о расширении кредитного лимита. Значит, Мин действовала на свое усмотрение? И ничего ему даже не сказала?

– Нам нужно было торопиться, – сказал Гарри.

Жук крепко сжал свой стакан с водкой и тоником. Гарри подмигнул Жуку.

– Но, пожалуй, я все-таки немножко разбираюсь в торговле лошадьми. Если бы чуть-чуть запоздали, то эти лошади уже ехали бы сейчас в конюшни принца Вазнара в Кентукки. Так что мы ловко его обошли!

Жук вспыхнул.

– Ну, – сказал Гарри, хлопнув Жука по плечу, – вы должны чертовски гордиться ею. Бен! Эй, старина, где же тебя носит? Джилл! Выглядишь сегодня на миллион евро! Уф! Я хотел сказать, швейцарских франков!

И Жука оглушило, будто пощечина, их веселое ржанье. Он отправился в бар за новой порцией водки. По дороге он заметил Мин и, взяв ее под локоток, оттащил от толпы поклонников.

– Гарри только что похвалил меня за спортивный азарт. За то, что я разрешил ему купить для тебя лошадей.

– Дорогой, я собиралась сама тебе рассказать. Нам нужно было действовать очень быстро. Я пыталась тебе звонить, но ты же сидел в своем потайном бункере и работал на благо мира, занимаясь гонкой вооружения. Ты ведь обещал мне поговорить с банком, а потом сообщить мне об этом? Или ты не помнишь?

Она поправила его галстук-бабочку с узором из ракет.

– Меня уже начинает это доставать. Кстати, что это за ракеты? И что – мы их сейчас против кого-нибудь применяем, а?

К ним приближались супруги Вандер-Кто-то.

– Минди! По-здрав-ляем! Мы так тобой гордимся! Уолтер, вы гордитесь этой девушкой или как?

Стол был уже накрыт для ужина.

Пока остальные рассаживались, Жук успел сходить в бар и еще раз заправиться. Это был уже который… пятый раз? Шестой?

Минди сидела рядом – с кем бы вы думали? – с Гарри. Жука усадили рядом – с кем бы вы думали? – с женой саудовского военного атташе. Когда все расселись по местам, Минди шепнула Жуку:

– Гарри подумал, она может оказаться тебе полезной. Покажи ей свой пояс и галстук.

Жук пытался завязать разговор с миссис Аль-Хазим, но дело продвигалось очень медленно. Она явно не испытывала ни малейшего интереса к Жуку, безошибочно почуяв, что он не миллиардер. Но после долгих стараний ему все-таки удалось добиться от нее поистине очаровательного признания, что Вашингтон кажется ей «приятнее Нью-Йорка».

У Жука появилась какая-то легкость в голове, и он вдруг заметил, что до сих пор не притронулся к еде.

– Я понимаю, куда вы клоните. – И Жук подмигнул миссис Аль-Хазим. – Тут у нас, в Вашингтоне, не так много евреев.

Миссис Аль-Хазим изумленно уставилась на него.

– Но, знаете, – продолжал Жук, – они не такие уж плохие ребята. К ним нужно только привыкнуть.

– Я говорила о нью-йоркских уличных пробках, – высокомерно отчеканила миссис Аль-Хазим и повернулась вправо на сорок пять градусов, за весь вечер она не сказала Жуку ни слова больше.

Жук, воспользовавшись неожиданно обретенной свободой, еще раз сходил к бару за шестой – или седьмой – порцией водки с тоником.

Гарри с Минди и все остальные смеялись и болтали. До Жука наконец-то дошло, что на ужине отсутствует нынешняя миссис Бринкерхофф. И только потом он вспомнил, что она вот-вот должна стать бывшей, а не нынешней миссис Бринкерхофф.

Разговор зашел о том, как назвать лошадей. Похоже, Минди предоставила Гарри право дать имена своим двум новым лошадкам. Почему бы и нет? Великодушно настроенный Гарри пригласил всех выдвигать свои предложения.

– Раппанаханнок!

– Бегунья!

– Терпсихора!

– Да, мы можем![35]35
  «Yes We Can!» – предвыборный лозунг Барака Обамы в 2008 году.


[Закрыть]

Жук постучал вилкой по стакану.

– Ка-ак-на-назывался тот ф-фильм…

Оказывается, его язык превратился в неповоротливую тряпку и совершенно не слушался команд, поступающих от мозга. Минди бросила на него взгляд, полный ледяного ужаса.

– Ну, помните, – продолжал заплетающимся языком Жук, – тот фильм, где этот чокнутый мальчишка ослепляет лошадей, а потом поджигает сарай? И все они горят заживо. Я т-так люблю этот фильм!

Общий разговор, заскрежетав тормозами, остановился. Все потрясенно смотрели на Жука. А Жук, нисколько не смущаясь, продолжал:

– Классный фильм. Хэнк, ты смотрел этот фильм? Ты же такой любитель лошадей. Погодите-ка, молчите все, – сейчас, тпру! Вспомнил. «Эквуш»![36]36
  «Эквус» – фильм С. Люмета в жанре мистической драмы (1977).


[Закрыть]

– Я еще никогда – никогда в своей жизни – не испытывала такого унижения, – говорила Минди, ведя машину и смертельной хваткой вцепившись в руль.

– Ш-шовершенно классная кличка, – отвечал ей Жук, занимавший горизонтальное положение на заднем сиденье. – «Эквуш»!

– От тебя разит водкой.

Жук принялся напевать увертюру к опере «Вильгельм Телль»:

– Та-та-там, та-та-там, та-та-там-там-та-а-а-ам…

– Уолтер! Прекрати! Прекрати немедленно, говорю тебе!

– Та-та-там, там-та-а-а-а-а-а-а-ам… та… там…

Жук проснулся на следующее утро. Он все еще лежал на заднем сиденье машины, в своем вчерашнем вечернем наряде. И у него болела голова. Ох, как же она болела!

Он прошагал на кухню, как зомби – заблудшая душа в поисках ибупрофена. Мин сидела за столом с чашкой кофе. Она отлично выглядела в блузе, штанах для верховой езды и сапогах.

– Доброе утро, – поздоровался Жук. Может, она всё забыла?

– Ты сказал мне «доброе утро», я не ослышалась?

Жук попытался сфокусировать взгляд на наручных часах.

– А что, разве уже вечер? Ого. Вот так вечеринка.

– Уолтер, у тебя проблемы с алкоголем. Я кое-что нашла для тебя. Сегодня в десять часов – в десять утра, имей в виду, – состоится встреча «Анонимных алкоголиков» – в Унитарной церкви в Даунерз-Корнер. Я тебе тут все записала на бумажке. Ты должен туда пойти – я ставлю это условием твоего дальнейшего пребывания в этом доме.

И она ушла. Стук сапог по кафелю, затем – звук хлопающей проволочной сетки на двери.

Бьюкс застал брата сидящим на крыльце – тот, все еще в вечернем наряде, прижимал ко лбу пакет с замороженным горошком.

– Хорошо выглядишь, старший братец.

– Угу, гм.

– Я и не знал, что вы, аристократы, любите кутить по полной. Знал бы – может, тоже присоединился бы.

– Сядь, – сказал Жук, – и да потекут из уст твоих мягкие, тихие речи.

– У вас с Мин сейчас нелады?

– Почему ты об этом спрашиваешь? – проговорил Жук, не раскрывая глаз.

– Да нипочему. Ну, просто мне показалось, что она только что попыталась меня переехать своей машиной.

– Бьюкс, – спросил Жук, – а что, у Мин роман на стороне?

Бьюкс пожал плечами.

– Не знаю, вряд ли. Похоже, она только и думает, что о своей верховой езде. Здорово, что она прошла в команду. Ты должен гордиться ею.

Жук застонал.

– Я не видел, чтобы из дома с черного входа на цыпочках, крадучись, выходили какие-нибудь инструкторы по йоге или еще кто-нибудь. Если ты об этом.

– Да ему и не пришлось бы красться на цыпочках. У него есть собственный самолет. Семьсот пятьдесят семь.

– Ну, если ей уж правда хочется переспать с кем-то на стороне, то почему бы не с владельцем семьсот пятьдесят седьмого?

– Он возит на нем своих лошадей. Его лошадям делают массаж.

– Ну, тогда я и сам был бы не прочь закрутить с ним роман.

Некоторое время братья посидели молча.

Потом Бьюкс сказал:

– Сочувствую тебе. Но, если уж она собралась убежать с этим парнем, то, скорее всего, тебе не придется выплачивать алименты.

– Ты никогда не задумывался о карьере утешителя страждущих? Ох, голова моя, голова…

Над полями в жарком летнем воздухе с гуденьем летали стрекозы. Из пруда неподалеку доносилось трубное кваканье лягушек-быков.

– А как поживает твоя Гражданская война? – поинтересовался Жук. – Продвигается понемногу?

– В прошлые выходные мы здорово подрались в Калпепере. Но горячие схватки еще впереди.

– Бьюкс, – сказал Жук, – только не сочти за критику, ладно? У тебя никогда не было соблазна послать это всё на фиг и найти себе нормальную работу, а?

– А! Да уже бывало такое, проходил. Слушай, а ты следишь за этой историей с Далай-ламой?

Жук слегка приоткрыл глаза.

– Ну, немного. А что?

– Я вчера вечером смотрел по телику передачу с этой Пенелопой Кент.

– С Пенелопой Кент? Бьюкс, у этой тетки крыша давно набок съехала.

– Да я знаю – но все равно, ее забавно послушать. Язык у нее – как у комодского дракона.

– Если бы я был комодским драконом и вдруг увидел, что ко мне направляется Пенелопа Кент, – сказал Жук, – я бы мигом побежал в противоположную сторону. Не могу поверить, что она и вправду была губернатором большого штата.

– Ну так вот, она заявляет, что это на сто процентов достоверный факт – что Далай-ламу заразили этим фемо-раком китайцы. Ну и гады же эти китайцы!

Жук искоса поглядел на брата. Он ощутил – как это называл Джойс? – agenbite of inwit: «укол совести»[37]37
  Выражение (среднеангл.), которое Джойс использовал в «Улиссе».


[Закрыть]. Одно дело – врать всему миру, и совсем другое – врать родному младшему брату.

Жук сказал:

– Да откуда это может знать такая дурочка, как Пенелопа Кент?

– Не знаю. Она говорит, что у американского правительства есть все доказательства, но боится их озвучить, чтобы не рассердить китайцев. Иначе они перестанут давать нам деньги в долг.

– Все это прекрасно, но я бы на твоем месте потребовал от мисс Кент каких-то более надежных доказательств. Она просто болтает, что ей в голову придет, – лишь бы за выступления хорошо платили.

– Ну, может быть, и так. И все равно, это ведь настоящая человеческая трагедия – то, что китайцы сделали с этой бедной страной.

– С какой страной?

– С Тибетом.

– А-а. Ну, наверно, у них были на то свои причины.

– Да ты сам-то на чьей стороне, а? – спросил Бьюкс. – Знаешь, они же почти уничтожили ее.

Жук вздохнул.

– Знаю.

– Я вчера смотрел шоу с Крисом Мэтьюзом, – сказал Бьюкс. – У него в студии была эта женщина – Энджел Темплтон. Ты про такую слышал?

– Мы с ней как-то встречались. Один раз.

– Ну, это лиса так лиса! Язык у нее как нож. Не хотел бы я под руку такой девчонке попасться. Нет уж!

– Ты что-то много телевизор смотришь в последнее время, Бьюкс.

– Стараюсь не отставать от жизни. Я ведь и так в глуши тут живу. Да к тому же большую часть времени провожу вообще в девятнадцатом веке, так сказать. Ну так вот, Энджел Темплтон говорила, что раз бедный Далай-лама умирает, то самое меньше, что могли бы сделать китайцы, – это позволить ему вернуться в Тибет, чтобы он мог мирно умереть на родине. И там еще была другая женщина, какая-то Минни Чин, или Чан, или Чун? Я что-то плохо запоминаю их имена. И они сцепились между собой, как парочка вымазанных грязью борцов из Вегаса. От них прямо искры летели. – Бьюкс рассмеялся. – У Криса Мэтьюза был такой вид, будто он умер и в рай вознесся.

– Жалко, я пропустил эту передачу. Я был занят. Портил Минди вечер.

– Винни Чан. Или Чун, – сказал Бьюкс. – И она, кстати, очень хорошенькая.

– Бьюкс, если ты выискиваешь хорошеньких женщин, тогда, может, лучше смотреть канал «Хутерс»?

– Но мне нравится, когда у них еще и мозги есть. Ну и вот, эта Винни, Минни, не важно, как ее зовут, – она говорила, что все это – наглая ложь. А Энджел Темплтон заявила, что правительству США следует подать официальную ноту протеста в ООН.

– Да уж, те точно нагонят на китайцев страха божьего.

Бьюкс принялся раскачиваться взад-вперед.

– Да, интересная ситуация складывается. А сегодня утром в новостях сообщили, что Китай сейчас приступает к масштабным военно-морским учениям. Зовут адмирала Перри![38]38
  Мэтью Перри (1794–1858) – военный и политический деятель США; в американской историографии традиционно оценивается как дипломат, открывший Японию Западному миру.


[Закрыть]

– Так то было в Японии, Бьюкс. Знаешь, рано или поздно все утихнет.

– Ах да, – сказал Бьюкс, – я чуть не забыл, что с самого начала собирался тебе рассказать. Пару дней назад я ходил к Пекфассу – накричать на него за то, что он так и не починил изгородь на высоком поле. А там у него какие-то очень странные типы ошиваются.

– Это и есть твоя новость?

– Понимаешь, это не обычное трейлерное отребье, с каким обычно якшается Пекфасс. У этих типов такой вид, как будто они только что из тюрьмы вышли. А может, даже не вышли, а сбежали. У одного из них на пассажирском сиденье лежал пистолет триста пятьдесят седьмого калибра. Я спросил: «Эта штука заряжена?» Он так на меня поглядел. Я уж подумал – сейчас возьмет и покажет.

– Ты хочешь сказать, – простонал Жук, – что смотритель моей усадьбы – отец компаньонки нашей матери – водится с вооруженными преступниками?

– Ну, на мой взгляд, они ни капельки не похожи на мормонов-миссионеров, – фыркнул Бьюкс. – Разве что мормоны с недавних пор совершенно переменили повадки и обличье. В общем, что-то там творится. И я не удивлюсь, если обнаружится, что это как-то связано с тем странным запахом.

Жук выплыл из своего кокона боли.

– Да, только этого мне сейчас не хватает – чтобы двери вышибали агенты из Эй-Ти-Эф[39]39
  ATF – Бюро контроля в сфере алкоголя, табака, огнестрельного оружия.


[Закрыть]. Ладно. Я с ним поговорю.

– Да, кстати, а Белла опять беременна.

– Опять? Господи, я сейчас разрыдаюсь. От кого же на этот раз?

– Не знаю, – ответил Бьюкс, – но очень надеюсь, что не от того парня, у которого пистолет триста пятьдесят седьмого калибра, потому что если от него – то ребенок получится просто чудовищно уродливый.

Жук решил, что сейчас самое лучшее – это лечь спать.

Минди вернулась домой около трех часов дня – красивая, растрепанная и сияющая.

– Ты был на собрании? – требовательным тоном спросила она.

– Был, – соврал Жук.

– А как ты туда добрался? – подозрительно спросила она. – Твоя машина даже с места не трогалась.

– Откуда ты знаешь? Ты что – одометр проверяла?

– Ну, ладно, – проговорила она, судя по голосу, все еще недоверчиво. – И как там все было?

– Отлично, – ответил Жук. – Очень милые люди собрались.

– Ты им сказал, что ты – алкоголик?

– Э… гм…

– Ну, и? Уолтер, почему я каждое слово из тебя клещами вытягивать должна? Что тебе сказали?