Текст книги "Поэзия зла"

Глава 58

В уме вихрятся вопросы, мелькают на бешеной скорости. Так и хочется проникнуть в голову Уэйда, проглотить эту его папку и узнать все прямо сейчас, но я себя сдерживаю. Ни в коем случае не пори горячку, сосредоточься. Для начала я задаю один простой, но важный вопрос:

– Стихи оставлялись?

Уэйд в ответ покачивает головой.

– Такие детали, наверное, легче уточнить, связавшись с теми, кто вел эти дела.

Затем подается ближе; его глаза горят азартом. Есть секрет, которым он намерен поделиться.

– А ну-ка, следующий вопрос?

Не знаю точно, куда он клонит, но мне не терпится это выяснить.

– А в Техасе такие случаи были?

– Были. Два.

Адреналин бьет в голову, но я не даю ему контролировать себя больше, чем «худи в бейсболке» – запугивать меня.

– Интересно, когда?

– Оба в последние полгода, – отвечает Уэйд.

– Где?

– В Браунсвилле и Хьюстоне. Из двух убийств Браунсвилл был первым.

Мой взгляд устремляется на Лэнга.

– Браунсвилл… Именно там Мартин планирует встретиться с дилером, сбывающим цианид через Даркнет.

– А Хьюстон – то место, куда внезапно решил перевестись Робертс, – рассуждает Лэнг, вытаскивая из кармана телефон. – Сейчас звоню Мартину и копам из Браунсвилла и Хьюстона. Может, повезет и нужных детективов получится застать на работе.

Он весь в движении, и понятно почему. Мы приближаемся. И все вместе это чувствуем.

Я возвращаюсь вниманием к Уэйду:

– А как насчет капюшонника? Есть ли какие-то наблюдения, которые можно приобщить к тем делам?

– Для такой информации надо будет скорректировать отчет.

– Ну хорошо. Ладно. На момент подготовки я вам этой информации не давала. – Стягиваю куртку и скидываю каблуки. – Как много дел сразу навалилось… – Бросаю красноречивый взгляд на Уэйда: – Кстати, для справки: я совершенно не против, если ты останешься и будешь здесь всю ночь работать.

Он смеется глубоким теплым смехом; тем, что обезоруживает в равной мере людей и убийц. Мне этот смех нравится, но еще веселей ощущать скрытую в нем хитринку.

– Приятно сознавать, – говорит Уэйд, – тем более что этот расклад я уже предполагал. Ну что, заказываю еду?

– Валяй.

Я встаю, обхожу столик и поднимаюсь к себе в лофт, где включаю свет и захожу в каморку с наклонным потолком. Риелтор сватал это пространство как гигантский шкаф или мелкую спаленку без окна. С той поры я уяснила, что этот «шкаф» – лучшее место для хранения фотоснимков мертвых тел и мест преступлений, чтобы не смущать гостей. Которых не сказать чтобы много, помимо прожженных полицейских спецов. Был, правда, один, годы назад, когда я имела неосторожность попытать счастье через бюро знакомств. Но разговоры о мелочах и индексах клиентской лояльности оказались гораздо менее привлекательными, чем раскрытие преступлений.

Из экономии пространства убранство комнатки составляют лишь светлая откидная столешница у дальней стены и большой диван-гамак в обрамлении двух приставных столиков. Для верзилы Лэнга этот гамак просто ад: уляжешься кое-как, а потом еще слезать впритирку к стенам…

На столе стоит проигрыватель виниловых пластинок. Взгляд на него рождает какое-то ощущение, и я обхожу гамак, чтобы подойти ближе. Рядом с «вертушкой» внаклон стоит коллекция джазовых альбомов, которыми мы с дедушкой много лет обменивались. Особый ритуал, происходивший между лучшими друзьями – дедушкой и внучкой. Меня покалывает чувство вины. Я ведь так и не навестила его в доме престарелых после того, как погиб папа. А дед того и не знает – ни о кончине сына, ни о том, что внучка не приходит навестить. Он почти ничего не помнит, и это тяжело сознавать. На этот раз сердце мне щиплет чувство иного рода: тоска и потеря. Деда я потеряла еще раньше, чем отца.

Беру один из альбомов, «Чет Бейкер в Токио»; один из его любимых. Дед джаз боготворит, и не из-за нашей фамилии, которую он всегда считал забавным подарком, передаваемым из поколения в поколение. Фамилия, которой была одарена и я, потому что он усыновил моего отца, когда тому было десять. Я возвращаюсь в прошлое и сижу в дедушкиной берлоге, именуемой также «джазовой комнатой».

«Моя дорогая Саманта, – говорил мне он. – Джаз и поэзия беседуют с душой так же глубоко и проникновенно, как и многие великие произведения литературы. – Затем поднимал стаканчик виски и добавлял: – Сообща джаз, поэзия и хороший виски создают волшебство».

При этом воспоминании что-то во мне шевелится; нечто, до чего я пытаюсь дотянуться и ухватить, но все никак не могу.

За спиной слышатся шаги, и я скидываю эту мысль туда, где они скачут теннисными шариками, пока не станут более доступными. Альбом я откладываю и оборачиваюсь к Уэйду, который подходит ко мне и говорит:

– Я заказал тако в ночном магазинчике, который тебе нравится.

– Супер. – Кивнув, я подхожу к белому щиту с пробковой доской, где ластиком стираю заметки по предыдущему делу, над которым мы с Лэнгом работали с месяц назад. Попутно оглядываюсь на Уэйда. – Попроси-ка Лэнга прихватить из моей сумки материалы, когда пойдет наверх.

В эту секунду тот просовывает голову в дверь:

– Лэнг уже здесь и все слышал. Сейчас возьму. – Он указывает на Уэйда: – Ты же мне взял десять тако, верно?

– Ну да, – вздыхает тот, – десять для одного тебя. Хотя ни в одного нормального человека столько не влезет.

– Во, видал? – Лэнг напрягает бицепс и постукивает по нему. – Супермен. – Он разгибает руку. – Тако маленькие, а я большой. – И исчезает.

Я продолжаю очищать доску, а затем фломастером черчу три колонки: «Остин / Хьюстон / Браунсвилл». Затем причерчиваю еще одну: «Типы ядов». В голову приходит одна мысль, и я поворачиваюсь к Уэйду.

– А у тех двух жертв из отчета были выявлены какие-нибудь связи в поэтических или академических кругах?

В комнату с папкой влезает Лэнг:

– Как я вовремя… Я ведь тоже жду ответа.

– И под душ, – напоминаю я, сурово оглядывая его. – Серьезно. После того как поедим, ты летишь домой, принимаешь душ и переодеваешься.

Лэнг шумно нюхает себе подмышку и пожимает плечами:

– Смена одежды у меня в машине. Душ я и у тебя приму. – Он делает знак Уэйду. – Вернемся к вопросу.

– В Браунсвилле жертвой была женщина-ветеринар, на хорошем счету у себя в городке. Жертва в Хьюстоне – мужчина, университетский преподаватель. Кажется, естественных наук.

– Похоже, по Саммеру и преподу уже можно формировать профиль жертвы, – рассуждает Лэнг, усаживаясь на пол рядом с лестницей (наиболее сподручное место, чтобы первым дотягиваться до еды). – Интеллектуал, как и Саммер… Но ветеринарша? Хотя, технически, тоже работник умственного труда. Может, они имели какое-то отношение к колледжу? – Он поднимает палец. – Дэйв ведь был студентом-медиком.

– Дэйв был баристой, который принял мой заказ и высмеял поэзию, – замечаю я. – Профиль надо строить под этим углом. Каждый из этих людей в чем-то задел поэзию в присутствии Поэта. Неуважительно к ней отнесся. – Говоря, я поигрываю ластиком. – Почему я так считаю? А вот почему. Пренебрежительный отзыв Дэйва о поэзии я слышала лично, и здесь все понятно. А у Саммера, оказывается, книги стихов лежали на полу под сиденьями. Один из моих собеседников сказал, что тот вечер чтения смахивал на пребывание в церкви. Это заставило меня задуматься. Книги стихов для Поэта были подобны молитвенникам. Саммер проявил непочтение к «Священному Писанию».

– Верится с натяжкой, – сомневается Лэнг.

– А вот и нет, – возражаю я. – Совсем не так. У него была стычка с каждым из этих людей. Нужно прокрутить соответствующие записи с камер, и мы его там найдем.

– В Браунсвилле, особенно на окраинах, на многое рассчитывать не приходится, – предупреждает Уэйд. – Кроме магазинов шаговой доступности, там и ходить особо некуда. Решающее значение будут иметь личные встречи.

– Я уже отзвонился Мартину, – сообщает Лэнг. – Он уже потирает руки: мы завтра же отправляемся с ним в Хьюстон и Браунсвилл. – Я открываю рот для возражения, но Лэнг сердито меня осекает: – А ты завтра едешь в Сан-Антонио. Убийство Дэйва совсем недавнее, здесь копать и копать. Так что занимайся свежаком. А я буду подбираться с тыла.

Я мечусь, борясь со своей дурацкой тягой все контролировать, но в конце концов коротким кивком соглашаюсь: он прав. Мне нужно остаться.

– Ну и напоследок, – говорит Уэйд. – Есть еще два относительно старых дела, которые привлекли мое внимание; вам тоже не мешало бы на них взглянуть. Один мужчина и одна женщина. И он, и она задушены пластиковым пакетом и привязаны к стулу. Конечности и туловище связаны. Дела достаточно давние, но схожие настолько, что привлекают к себе внимание.

– Когда это происходило и где?

– Две тысячи шестнадцатый – две тысячи семнадцатый. С разрывом почти год и в Нью-Йорке. Но самое интересное вот в чем.

Уэйд встает и огибает столик, открывает на нем поданную мне папку и что-то из нее достает. Затем подходит к пробковой доске и пришпиливает на обзор две фотографии. У обеих жертв на груди вырезана гигантская буква «U».

Глава 59

Мы втроем стоим перед приколотыми к доске фотографиями. На них обнаженные мужчина и женщина, у обоих на груди вырезано «U». Женщина на вид белая. Мужчина смугловат – наверное, латинос. Лица скрыты под натянутыми на голову мешками. «U» прорисована довольно искусно, тонкой кровоточащей линией, из которой кровь сочится струйками и стекает на пол. Зрелище настолько грязное, что даже не вяжется с почерком одного и того же убийцы, хотя исключать нельзя ничего. Столько грязи… Вместе с тем, метод проб и ошибок… Он учился на своих недочетах, набивал руку.

– Да нет, не похоже, что это один и тот же тип, – сомневается Лэнг.

– Если не идти от обратного, – замечаю я. – Поэт у нас чистоплюй, аккуратист. Здесь аккуратности тоже не отнять. Глянь на линии букв – можно сказать, безупречны. Он не всегда был таким убийцей, как сейчас. Это моя версия. – Я бросаю взгляд на Уэйда. – Чем, интересно, вырезались эти буквы?

– Никакого конкретного инструмента не найдено.

– Ну а мешки откуда?

– Производятся в Канаде, для замораживания сухих смесей. При отсутствии подозреваемого следствие далеко не продвинулось. И кстати, пока ты не спросила: твердой зацепки у следствия как не было, так и нет.

– Судя по регулярности – раз в год, где-то в одно и то же время; похоже на какой-нибудь слет, – с усмешкой предполагает Лэнг.

Я подхожу к доске и начинаю составлять список:

 Есть ли такие пакеты в доме Ньюмана?

 Был ли Ньюман в Нью-Йорке в дни обозначенных убийств?

 Приходятся ли на эти даты поэтические или литературные вечера?

 Какие встречи/рауты/конференции в целом проходили в те дни в городе?

 Есть ли у подозреваемых какая-то связь с нашими местными подозреваемыми?

 Что означает буква «U»?

Уэйд прикрепляет к доске список слов:

– Вот. Наши труды. Всем классом составляли список возможных значений. Еще и компьютер задействовали.

Я отхожу на пару шагов и читаю:

USELESS USER UNANIMOUSLY

UNKNOWN UNDONE UNWORTHY

UGLY ULCER UNACCEPTABLE[10]10
  Никчемный. Захребетник. Единодушно. Неизвестный. Уничтожен. Недостойный. Урод. Язва. Неприемлемый (англ.).


[Закрыть]

Этим список далеко не исчерпывается. Лэнг подходит ближе и тоже начинает читать.

– Черт. Надо же, – бормочет он. – Я и не знал, что столько слов начинается на «U».

Я возвращаюсь к слову «Недостойный» и думаю о Мастере, о Господине и Боге – кем, наверное, представляет себя Поэт. А что, вполне вероятно… Я обвожу это слово фломастером.

На ум приходит стихотворение Роальда Даля[11]11
  Роальд Даль (1916–1990) – британский писатель, автор романов, сказок и новелл, поэт и сценарист.


[Закрыть] «Три поросенка», и я на память воспроизвожу часть этого довольно длинного сочинения:

 
Волк злобно взвыл: «А ну держись!»
И дунул так, что дом подвис.
Тут поросенок завизжал:
«Ты одного уже сожрал!
Быть может, все решим и так?»
«Ну ты даешь! Каков чудак!»
Кто голоден, да будет сыт —
Глядь, свинка в брюхе уж сидит.
 

Я замолкаю и вижу, как Уэйд с Лэнгом молча таращатся, ожидая моих объяснений. Реакция вполне предсказуемая.

Идут секунды, а я жду, пока до них дойдет. Наконец Лэнг теряет терпение:

– Что это, черт возьми, было?

К нему присоединяется и Уэйд:

– В самом деле, что ты имеешь в виду?

– Слушай, – напирает Лэнг. – Давай завязывай с этой херомантией, которая понятна только тебе, да, может, Поэту.

– Вы разве не поняли? Я о том, что как только он кого-то осуждает, обратно его благосклонность уже не вернуть. Они не могут умилостивить его хорошими словами во искупление плохих. Он уже решил, что им суждено умереть. Для него они недостойны.

Глава 60

На протяжении часов мы с Лэнгом и Уэйдом разбираем детали дел, обзваниваем всех, кого можно, несмотря на поздний час, и выискиваем ответы и способы изловить Поэта. Лэнг с Мартином наметили себе рейс на полдень. Где-то в промежутке мы едим тако и ставим джаз; при этом я все пытаюсь уловить ту мысль, что мелькнула у меня в голове. Между тем стена комнатки превращается в коллаж из бумаг.

В какой-то момент мы разделяем усилия. Уэйд узурпирует диван-гамак, на котором просматривает два наших местных дела, перепроверяя, не упущено ли чего; мы это только приветствуем.

Лэнг сидит на полу, припав спиной к столику и делая липучие закладки с пометками, кого и где ему нужно завтра навестить и, в зависимости от этого, куда двигаться дальше. Я заняла место перед стеной-коллажем и за просмотром отчета ФБР пополняю свой список вопросов. С добрый час держу на телефоне Чака, проходя с ним все встречи, сходы и собрания, которые у нас могли состояться в обозримом прошлом. После чего рядом со мной оказывается «Макбук», и я надиктовываю длиннющий перечень всяких дополнительных забот, которые будут завтра ждать Чака по приходе на работу. В какой-то момент у меня начинает ныть спина, ломит глаза, а разум идет вразнос. Я ложусь на спину и смотрю на потолочный вентилятор, который кто-то успел включить. Может, и я сама – из-за усталости не могу вспомнить. Прикрываю веки – пускай на несколько секунд, – настолько неодолим соблазн сна…

Глаза у меня распахиваются, и я смотрю на светильник прямо надо мной; неяркий свет болезненно действует на радужку. Ноздри мучит запах тако, а твердый пол под спиной явно не перина. Да еще и тихое жужжание вентилятора раздражает уши.

Присаживаюсь и смотрю на увешанную бумагами стену. Повернувшись с тихим стоном на четвереньках, вижу, что Уэйд спит, сидя в гамаке; свешенная набок голова уткнута в подушку. Лэнг дрыхнет на полу, окруженный бумагами, все так же возле столика. И там же на столике лежит мой телефон, который перестал звонить и сейчас зазвонил снова. Не спрашивайте, как он туда попал или как долго все мы спали. Здесь, в комнатке, нет даже окна, которое давало бы хоть какой-то ориентир во времени.

Поднявшись на ноги, я провожу рукой по волосам и, запинаясь, иду вперед, нагибаясь через Лэнга, чтобы взять трубку. Циферки времени тянут снова застонать: всего-то шесть утра. Драма, которую я обреченно жду этим утром, началась.

– Капитан? Доброе утро.

От моего голоса распахивает глаза и резко садится Лэнг.

– Вот блин, – буркает он. Ко лбу у него пристала бумажка с каким-то адреском.

– Ко мне в кабинет, – бросает капитан. – В восемь.

– У меня встреча в Сан-Антонио, с профайлером ФБР. Тоже назначена на утро.

– Назначена с ним, а будет со мной.

– Капитан, наметилась зацепка по четырем ассоциированным убийствам. Они могут быть связаны с нашим делом. Может, их будет и больше. Лэнг собирается в Хьюстон и…

– Быть в моем кабинете. К восьми утра.

Он вешает трубку.

В этот момент встает Уэйд – волосы взъерошены, рукава закатаны, руки на бедрах.

– Что там стряслось?

Весь вздыбленный, вскакивает на ноги Лэнг. Иногда он реально видится мне истинно родственной душой.

– Ее только что вызвали на расстрел, – комментирует он, тоже упирая одну руку в бедро, а другой почесывая двухдневную щетину (должно быть, символ мужественного утреннего настроя). – К капитану я поеду с тобой. Нечего тебе одной брать вину за то, что ты в одиночку схлестнулась с женой Ньюмана.

– Давай дуй в аэропорт и отправляйся раскрывать преступление, – говорю я. – А с драконом в виде Мура я попробую как-нибудь сладить. – Бросаю взгляд на Уэйда. – Ну а моя встреча в Сан-Антонио…

– С профайлером я тебя свяжу по телефону, и попрошу спецов поработать над всем, что мы собрали прошлой ночью. – Он смотрит на часы, будто не вполне уверенный в своих словах. – Ну да, уже прошлой. Приглашение в Сан-Антонио остается для вас с Лэнгом в силе – пользуйтесь любым доступным ресурсом. Спецам скажу исследовать токсины в тех делах, где они до сих пор толком не выявлены. Если сумеем найти еще одно дело с цианидом, дадим вам знать. Сдается мне, что мы можем выйти на куда более масштабного серийщика, чем думали вначале. Ну а Мур пускай выслушает твои наработки.

– Меня волнует то, что я говорить, наоборот, не должна. У меня нет доказательств, что Ньюман – наш парень. Вообще никаких. Полный ноль. Нужно предоставить что-то и шефу, и прокуратуре, чтобы по крайней мере выбить ордер.

– Скажи ему, что, если он сбросит Ньюмана со счетов, а затем выяснится, что по его милости в разных штатах и в разные годы гибли люди, он потеряет работу.

– Ага. Как раз мне и грозить ему увольнением…

Лэнг спесиво фыркает.

– Ладно, удачи в начинаниях, – напутствует он. – А мне пора. Надо в самом деле заехать домой, принять душ.

– Да неужто? – спрашиваю я, а он подмигивает, после чего топает вниз по лестнице.

Уэйд подходит ближе.

– Почему бы тебе просто не перейти работать в ФБР, где ресурсов предостаточно, а придурки…

– Покладистей?

Он ухмыляется:

– Симпатичней.

Я со стоном поворачиваю к лестнице.

Полчаса спустя Уэйд, приняв душ, направляется к двери, обещая позвонить, как только получит отчет о перемещениях Ньюмана. Я запираю дверь, иду на кухню и открываю там дверцу шкафа, где мой взгляд падает на пачку хлопьев с сахарком, любимого кушанья моего деда. Сердце мое сжимается; я наполняю ими миску, заливаю молоком и возвращаюсь к себе наверх.

Здесь все так же навязчиво пахнет тако. Я сажусь за стол, ставлю на «вертушку» любимый альбом своего дедушки и, похрустывая хлопьями, пытаюсь вспомнить, какая же мысль у меня мелькнула прошлой ночью… Бесполезно. Хлопья уже дожеваны, а ответа все не видать. Что неудивительно, учитывая предстоящую нахлобучку от шефа.

Может, пришло время навестить дедушку? У него ведь бывают моменты просветления, пусть он их даже потом и не помнит. И уж он гораздо больший мастер поэзии, чем я.

Глава 61

Прежде чем отправиться в участок, я заскакиваю в офис жилконторы за записями с камер, зафиксировавших моего ночного преследователя, – но там еще никого нет. В любое другое время я бы сбегала через улицу за кофе и предприняла еще одну попытку, но сейчас этого не делаю. Ну да ничего, все еще вернется. Обязательно. Он не отпугнет меня ни от моего стиля жизни, ни от района, где я живу. Но на это еще нужно некоторое время, когда я смогу справиться с грузом эмоциональных переживаний, неизбежно вызванных смертью Дэйва.

С этой мыслью я направляюсь к своей машине и, как только выезжаю на дорогу, заезжаю в «Старбакс». Мой заказ включает напиток на зеленом чае, который пьет капитан, и два мокко с обезжиренным молоком, для нас с Чаком. Ожидая у окошка своей очереди, я отправляю сообщение Табите и Чаку, чтобы они состыковали меж собой передачу записей.

В участке, прежде чем отправиться на экзекуцию, первым делом заглядываю в конференц-зал, где застаю Чака и всех членов команды, за исключением Лэнга и Джексона. Чуть заметно киваю в сторону двери, и Чак послушно встает. Вид у него на удивление бодрый, хотя, вероятно, спать ему выдалось не дольше, чем мне на полу моего гулливеровского шкафа. Мы пристраиваемся в коридоре, где я указываю на поднос с его кофе.

– Хвала Господу и Джазу! – Он набрасывается на подношение. – Без этого я был не человек.

От подноса я избавляюсь, оставляя наши с шефом порции.

Чак отхлебывает и морщит нос:

– А чего такой жидкий? Мы на диете, а я об этом не знал? – Но тут же вскидывает руку: – Не то чтобы я такой уж поклонник кофеина. Всему надо знать меру.

– В следующий раз возьму погуще. Обещаю и торжественно клянусь. Я свои калории отыгрываю на сладостях; подумала, что и тебе не помешает… Зато так у тебя остается больше места под шоколад. – Включаю передачу: – Сейчас иду к шефу на ковер. У тебя есть для меня что-нибудь спасительное?

– Из кожи вон лезу, Джаззи. Мне реально жаль. Пробил все случаи, когда Ньюман или его жена могли по работе летать в Нью-Йорк. Будь у нас список каких-нибудь мероприятий в области образования или юриспруденции, я мог бы копнуть глубже и поискать дополнительных подозреваемых, так или иначе связанных со здешними местами. Но ничего подобного у меня нет.

– А скажем, увлечения, ради которых кто-то из них мог мотаться на ежегодный слет?

– Я и этот вариант рассматриваю. Даже выхожу за стандартные рамки и охватываю родню, старых друзей, с кем могли организовываться какие-нибудь ежегодные тусовки. При таком раскладе можно заглядывать в соцсети любого из них, чтобы попытаться восстановить целостную картину. Даже если Ньюман в Нью-Йорк не летал, то мог ездить туда на машине. Но пока у нас нет ордера даже на просмотр его банковских выписок.

– Ты молодец, Чак. – Я прихлебываю кофе. – Продолжай свои великие дела. А где, кстати, Джексон?

– Поехал за записями с камер жилконторы и будет связываться со всеми, кто вчера наблюдал за твоим домом, тоже на предмет записей.

– Ты просто супер. Я, наверное, похлопотала бы о твоем повышении, но сначала надо добиться, чтобы меня саму не вышвырнули.

– Все так плохо? – Он смотрит на стакан в моей руке. – Это же жесть.

– Ага. А может стать еще жестяней. – Я указываю на свою сумку: – Не возьмешь к себе?

Он с готовностью ее подхватывает, и я налегке отправляюсь в кабинет шефа, прибывая всего за несколько минут, если верить коридорным часам над кабинетом. Пуляю свой стаканчик в ближайшую мусорную корзину и вхожу в приоткрытую дверь. Капитан Мур сидит у себя за столом – без пиджака, но рубашка на нем свежая и белая, с ярко-синим галстуком. Вообще он сейчас похож на меч, заточенный для поединка со мной, своим противником. Но я с поля боя никогда не бегу. Не собираюсь делать этого и сейчас.

Ногой я закрываю дверь и подхожу, вставая перед его столом.

– Вот ваш чай – любимый, зеленый.

Ставлю перед ним стаканчик. Он пристально смотрит на него, а затем поднимает на меня неподвижный, стальной взгляд. Но чай все же берет.

– Думаете чаем спастись? Не выйдет.

Хотя я все же соблазняю его вкусовые рецепторы, и шеф делает большой глоток.

– По крайней мере, вы все поняли, – говорит он со сдержанной грозностью, ставя стаканчик и вздымаясь надо мной, как лев над ланью (поза, видимо, просчитана). – Вы что, черт возьми, о себе возомнили? – вопрошает он гневно, и можно даже представить, как ветер от его рыка шевелит мне волосы.

– Я была…

– Почему вы не предупредили? Меня своим криком разбудил мэр!

– Тот человек…

– Я знаю, что тот человек снова был у вас под дверью. Мне об этом сказали и Чак, и Лэнг. Вы должны были меня известить. Телефонным звонком.

Я в ответ щетинюсь:

– Вот до чего мы с вами дошли, капитан? Я обязана отчитываться о каждом шаге в моем расследовании?

– Да, поскольку не можете выполнять простой односложный приказ! Я сказал вам всего-навсего позвонить жене Ньюмана Смита. Я говорил…

– Нам нужно было встряхнуть ее так, чтобы она вышла из-под его влияния, как выходят из-под гипноза. Она была напугана, капитан. Она знает, что он – проблема.

– Детектив на пороге может только напугать, – мрачно усмехается Мур. – А вы думали покорить ей сердце?

– Он готовится к новому убийству, и совершит его очень скоро. Я не хочу, чтобы эта кровь оказалась на моих руках. А вы?

– Вы испытываете свою удачу, детектив. Действуете наобум. Я задавал этот вопрос Лэнгу, задам и вам: вы можете увязать Ньюмана Смита с каким-либо из этих дел?

– Мне нужен еще день или два.

– Я вам уже говорил: работайте над делом вокруг Ньюмана!

Гнев горячей точкой прожигает мне грудь и развязывает язык.

– Безопасно и неторопливо для всех, кроме его следующей жертвы – так, капитан? Может, будет лучше, если это дело возьмет на себя ФБР?

– Стелете соломку для вашего бойфренда из Бюро, да?

– Он мне не бойфренд.

– Верно. Правильнее сказать, вербовщик. Вы, наверное, были бы не прочь быть сейчас там и работать на него. Может, вам даже следовало бы перейти от меня под его опеку?

Я физически вздрагиваю и сдерживаю поток слов, о которых потом пожалею, но они пузырятся у меня в горле. Мне нужен воздух, прежде чем они всплывут на кончике моего языка. Я отворачиваюсь и иду к двери, но как только моя рука оказывается на ручке, Мур гаркает:

– Не трогать дверь!

Словоизлиянию дан старт.

Я рывком поворачиваюсь:

– Я пыталась перейти в отдел внутренних расследований, но вы мне не дали.

– Это было эмоциональное решение, о котором вы потом пожалели бы. Вместо этого вы позволили удержать себя и заправлять всей вашей жизнью. Зачем?

Я снова перед его столом. Я вдруг снова в кабинете психиатра, присланного департаментом после убийства моего отца. Она задала мне в точности такой же вопрос. И тогда я в момент слабости выпалила правду, о существовании которой даже не подозревала: «Мне нужно было его понять. Найти в нем что-нибудь хорошее».

Я находила хорошее во всех преступниках, которых сажал отец, и в людях, которых он спасал; но столь же и плохого клубилось в том сером коконе, которому он позволял очернять свою душу. Того понимания я так и не нашла. Но все это капитана не касается, а то, что он поднимает всю эту муть именно сейчас, является худшего рода манипуляцией, которую я даже не собираюсь анализировать. Капитан меня не заботит. А вот прошлые и будущие жертвы Поэта – да.

Я выпрямляю спину, и он больше не выглядит таким громадным, как несколько минут назад; во всяком случае, при виде моих сжатых кулаков.

– Робертс попросил вас об отставке по телефону. К капитану в Хьюстоне обратился по телефону и имейлу. Что с ним, по-вашему, случилось?

– В драматургию вашего убийцы исчезновение Робертса не вписывается. Своих жертв он являет обнаженными и привязанными к стулу, со стихами во рту.

– Робертс не был одной из намеченных целей. Он был помехой, которую Поэту пришлось убрать с дороги.

– Вы этого не знаете.

– Знаю. Я это чувствую. У меня самый высокий показатель раскрываемости в отделе и один из самых высоких по стране. Это берет начало здесь. – Я тычу себе кулаком в живот. – Всегда.

– Чувства не изобличают преступников.

– Они – нет. А люди – да. Например, я. Нам от ФБР поступил отчет ВИКАП – благодаря, кстати, Уэйду, который совсем не зеленый юнец, и вы это знаете. Этот самый отчет и команда Уэйда выявили четыре дополнительных эпизода, над которыми мы работаем, увязывая их с теми, что у нас здесь. Впрочем, вы должны это знать. Вы ведь разговаривали с Лэнгом. Что, если это в самом деле Ньюман? Что, если это он убил одного из наших? Дайте мне день или два, чтобы сделать необходимое для получения ордеров. Что произойдет, капитан, если об этом узнает пресса? Заголовки о серийном убийце наш город никак не украсят. Разве вы с мэром не хотели бы поймать его до того, как это произойдет, и сообщить городу, что опасный преступник задержан?

Губы Мура сжимаются. Все его лицо будто каменеет.

– Если вы получите ордер и ничего не найдете, мы оба, после того как мэр с нами разделается, можем просить вашего парня о работе. Если Поэт убьет снова, а мы ничего не сделаем, то мы, возможно, будем умолять о работе опять-таки вашего парня. Иными словами, поймайте этого ублюдка сейчас же. А теперь – прочь из моего кабинета и приступайте к выполнению.

Дважды мне повторять не надо. Я выхожу из кабинета быстрым шагом.