Текст книги "Поэзия зла"

Глава 87

Мне бы возненавидеть Мура за то, что он вот так швырнул мальчика мне в лицо, но я этого не делаю. Все не так однозначно. И вряд ли когда-нибудь упростится до нужной степени. Правда в том, что при работе в отделе убийств иной раз бывают моменты, когда тебя вдруг охватывает страх, что ты больше не человек. Что ты слишком холоден. Невосприимчив к крови и вывороченным внутренностям. Слишком похож на самих убийц, за которыми охотишься. А затем наступают некие моменты противоположности, когда ты молишься небесам за способность держать себя в руках.

На выходе из пультовой со словами капитана, прожигающими дыры в моем сознании, я не переживаю ни одного из тех самых моментов. Вместо этого внутрь меня просачивается холод, а решение о моем скором будущем, накалившись, столь же быстро остывает. Момент благодарения небесам происходит только тогда, когда Лэнг бросает на меня взгляд и ничего не говорит. Независимо от того, как и зачем мы стали партнерами, вместе мы провели больше времени, чем большинство супругов. Он понимает, что я сейчас пребываю в месте, которое мы с ним именуем нашим «эпицентром»; в той точке, где нужно собраться, обрести себя и заземлиться, иначе произойдет самоуничтожение.

Лэнг движется по коридору к выходу, которого я не знаю. Я поспеваю следом, по-прежнему доверяя ему на каком-то уровне, которого он не заслуживает. А может, наоборот. Мне нужно выбраться из эпицентра, прежде чем я оценю, где нахожусь по отношению к Лэнгу. Для меня это означает дистанцию. Мне необходимо дистанцироваться от недавних событий, сверлящих дыры в моей душе.

Из здания мы выходим через боковую дверь, и я не спрашиваю, каким образом здесь оказался удобно ждущий нас «Мустанг» Лэнга. Мне все равно. Я забираюсь внутрь и устраиваюсь на пассажирском сиденье. Я начинаю разделять – навык, недооцененный и необходимый в нашей работе. Я больше не борюсь со своими демонами и жупелами, такими как «мой отец» и «Поэт». Они теперь в коробке, на которую я надвинула крышку. Теперь они скребутся там, внизу, но разрушительный эффект откладывается на более поздний срок. Мне не нужно анализировать, почему они находятся в одной коробке. Несмотря на желание капитана шокировать меня каким-то ошеломляющим откровением, уже мне известным. Знакомым мне издавна. Но это не то, что он думает. Дело не в вытесненной ненависти. А в двух единственных монстрах, с которыми я столкнулась и не смогла осилить.

Лэнг забирается в машину, где я, не глядя на него, говорю:

– Отвези меня домой. В участок я приеду сама.

– Джаззи…

– Домой, Лэнг, – бросаю я на него усталый взгляд. – Я сама отчитаюсь и сделаю заявление. Мы ведь оба знаем: я гораздо более привержена правилам, чем ты. И сделаю то, что надлежит сделать.

– Я тебя там защищал.

– Я просила тебя не лгать, но ты, видно, испытываешь к моему покойному отцу куда больше пиетета, чем мне. Ничего не говори. Если ты меня хоть сколько-нибудь знаешь…

– Знаю ли я тебя хоть сколько-нибудь? Даже так? Хотя знаешь что? Ты права. Зачем мне что-то говорить, если ты считаешь, что я брал у твоего чертова папаши взятку? А ведь он любил тебя, Джаз. И грозился душу из меня вытрясти, если я не стану тебя оберегать. Прямо вот так, в буквальном смысле.

Я не произношу ни слова. В работе вроде этой есть своя специфика: так много народу говорит тебе ложь во всех ее видах, что честность становится превыше всего.

Спустя пять минут Лэнг подъезжает к моему дому, и я выхожу, не сказав ему ни слова. Размеренным шагом приближаюсь к своему подъезду и застаю там Даниэля, того бывшего гангстера, а с недавних пор охранника.

– Доброе утро, детектив Джаз.

Я собираюсь пройти мимо, и тут мой взгляд падает на его безволосую руку. Я застываю на месте, внутри меня что-то мечется, и наконец мой взгляд поднимается на него.

Он сводит брови:

– Что-то не так?

Я выжидаю, когда появится то знакомое ощущение зла, но оно не возникает.

– Вы… побрили руки? Зачем?

Он смеется.

– На девичий манер, да? Просто свожу татуировки. Вот и нужно брить.

Дыхание, которое я неосознанно задерживаю, срывается с моих губ. Что я такое делаю? Ньюман мертв. Все кончено. Или скоро закончится. Видно, Лэнг был прав, говоря, что Поэт одержим мною. Ему также хватило ума подстроить все так, чтобы меня отстранили от дела, что, собственно, сегодня и произошло.

Если только он не был частью команды, другая половина которой решила, что я для них проблема…

– Детектив Джаз?

Осторожный голос Даниэля приводит меня в чувство, и я мысленно ругаю себя за всю эту сумятицу в голове.

– Свести татуировки – хорошая затея, – машинально говорю я и спешу внутрь подъезда.

Зайдя в квартиру, борюсь с желанием ее обыскать. «Остынь. Успокойся. Он канул, сгинул, и в этом нет теперь необходимости». Имея в виду это, а также что меня не будут мурыжить многочасовым допросом, я иду в ванную и долго стою там под горячим душем. Одевшись затем в свой стандартный брючный костюм с голубой блузкой, беру свою рабочую сумку, а значок пришпиливаю внутрь. Персональное оружие я с собой не беру, так как опрос будет проходить в рамках расследования самоубийства.

А затем я делаю то, что должна была сделать несколько дней назад.

Я смотрю в рожи демонам, которых Поэт оставил после себя. Перехожу через улицу и беру себе кофе, не нацепляя при этом значок. Он остается у меня в сумке. Отчего-то я просто не могу заставить себя надеть его обратно.

Глава 88

Из очереди за кофе я звоню Николь, которая все еще исполняет обязанности моего профсоюзного адвоката, и та соглашается встретиться со мной в участке. Капитан к моему прибытию тоже уже там. Николь для встречи с ним направляется в допросную. Там же находятся Эван и детектив Мартинес, которые будут брать у меня показания. Я пока иду к своему столу, чтобы проверить сообщения, и там в коридоре меня ловит Чак.

– Неужели правда конец всей этой кутерьме? – интересуется он.

Некий неуют во мне бросает вызов общему оптимизму, который мне вроде бы надо испытывать. И я ограничиваюсь легкой невнятицей:

– Да вроде как.

Максимум, что я из себя выжимаю, эту фальшиво-бодренькую улыбку. Хотя в самой оптимизма на минимуме.

– Ты молодчина, Чак, – добавляю я уже искренне. – Просто Супермен, в буквальном смысле.

Мы еще с минуту перебрасываемся, а затем я подхожу к своему столу и начинаю просматривать все, что могло быть упущено, пока я занималась делом Поэта. Звонит Уэйд, но я не беру трубку, а отписываюсь эсэмэской: «Позже. Здесь крышу рвет».

«Я в курсе, – отвечает он. – Насчет всего. Понимаю, пару часов придется помаяться. Звони как сможешь».

Я наспех шлю смайлик и откладываю трубку, в то время как за стол напротив меня усаживается Лэнг. Мы смотрим друг на друга, и между нами словно потрескивает невидимое напряжение, которого прежде никогда не было. С нами не все хорошо. Уж и не знаю, выправится ли это когда-нибудь.

– Детектив Джаз.

Голос капитана. Я поворачиваюсь – он стоит, возвышаясь надо мной хмурой глыбой.

– Мы готовы.

Я бросаю взгляд на Лэнга – в его глазах читается предостережение.

– Жить вместе, помирать вдвоем, – тихо произносит он, намекая о лжи, сказанной между нами.

– Что это значит? – настораживается капитан.

Лэнг отвечает за нас обоих:

– Мы проходим через это сообща. Только и всего.

Капитан язвительно кривится:

– Чушь собачья.

И жестом указывает мне идти.

Я беру свою сумку и, не оглядываясь, двигаюсь в указанном направлении. Через несколько минут мы уже сидим бок о бок с Николь – совсем как в ту ночь, когда погиб мальчик, – а Мартинес, точно как тогда, бубнит дежурные вопросы. В комнате на видном месте присутствует Эван в одном из своих дорогих костюмов. Он источает высокомерие – ни дать ни взять будущий прокурор округа, с приличествующей чину манерой повелевать. Хотя, в противовес моей оценке, он обращается к Николь:

– Когти не пригодятся. Обещаю.

– Посмотрим, – сухо отвечает она, должно быть, чувствуя мои ощущения.

Вот он занимает место передо мной, и его пронзительно-синие глаза встречаются с моими.

– Его больше нет. И мир стал лучше. А мне нужна всего лишь уверенность, что у меня все схвачено на случай, если семья подаст в суд.

Я поджимаю губы, разобрав в сценарии явный умысел. Он задействован в ликвидации Ньюмана, но хочет отвести потенциальный удар от окружной прокуратуры. Ему и департаменту нужен громоотвод. В лице меня или Лэнга.

– Я для того и здесь, – говорю я с холодноватой размеренностью.

Он кладет на стол блокнот, открывает его желтые страницы и ручкой записывает дату.

– Как вы оказались на территории кампуса?

– Я совершала пробежку.

– Но вы знали, что у Ньюмана имеется против вас ограничительный ордер.

– До его смерти дистанционный барьер я не пересекала.

Технически это правда. Барьер судебного запрета до того, как пуля разнесла Ньюману череп, я в самом деле не нарушала.

– Как вы узнали, что он мертв? – спрашивает Эван.

– Кровь изнутри брызнула на всю машину, и я побежала разобраться, что там стряслось.

– Был ли слышен выстрел?

– Приглушенно. Машина была закрыта, но раньше у меня уже был похожий случай, и я знала, что именно слышу.

– Получается, он случайно покончил с собой как раз в тот момент, когда вы там находились.

Звучит как обвинение. Этим вопросом я изводилась не один час. Как такое вообще возможно?

– Так случилось. Других слов нет.

– Вы его ненавидели.

Лэнг, капитан и Эван как будто сговорились меж собой.

– Это слова капитана, не мои.

– Вы его ненавидели? Прошу ответить.

– Ненависти в свою работу я не допускаю.

– Тем не менее это не ответ, – замечает он.

– А вам он нравился? Было бы интересно услышать ваше отношение к серийному убийце.

Губы Эвана брюзгливо поджимаются.

– Насколько я понял, вы не пропустили машину «скорой помощи».

– Я заглянула внутрь машины и увидела, что он мертв.

– Разве дверь была открыта?

Я колеблюсь:

– Затрудняюсь сказать. Просто знаю, что заглянула внутрь и сразу поняла, что он мертв.

Несколько долгих секунд он изучает меня взглядом.

– Кто же открыл дверь? Или закрыл?

– Я не открывала и не закрывала.

– Это не ответ, – бросает Эван.

– Это мой ответ.

– Меня он не устраивает.

– К чему вы клоните? – вмешивается Николь.

На нее он не смотрит. Он смотрит на меня.

– Ньюман покончил с собой, или его убили?

Мой ответ быстр и прост:

– Мне не дали должным образом осмотреть место происшествия. Вам придется расспросить причастных к этому делу следователей.

– Ньюмана Смита убили вы?

Вопрос не сказать чтобы неожиданный, но по-прежнему острый.

– Нет.

– Тогда кто это сделал?

– Опять же, – говорю я, – я не исследовала место происшествия.

– Он покончил с собой?

«Нет, – думаю я, – но я не буду помогать вам строить дело, которое в конечном итоге обернется против меня». Иными словами, вслух я произношу то, что должна была сказать:

– Похоже, что так.

Эван подается ближе:

– Вы что-то не договариваете?

– Вам я ничего говорить не буду. Мне нужен разговор с капитаном.

Он, прищурившись, оглядывает меня.

– А почему не со мной?

Теперь ближе подаюсь уже я.

– Потому что для нас обоих не секрет, что вам, по сути, до этого расследования никогда не было дела. А заботит вас лишь собственная персона, презентабельный внешний вид и благополучно прикрытая задница.

– Слышали? – бдительно вмешивается Николь. – Сотрудничать с вами она отказывается. А если будете давить, мы ответим вам тем же. Решительно и жестко.

Эван смотрит на нее, затем снова на меня.

– Это не лучший способ заслужить мою благосклонность на будущее.

Решение, забрезжившее в моем сознании после того, как капитан резанул меня насчет погибшего мальчика, теперь окрепло и сидит у меня на кончике языка:

– В вашей благосклонности я не нуждаюсь и не хочу ее. У нас всё?

Эван закрывает свой блокнот.

– В таком случае всё. До поры.

Он встает и идет к двери. Сразу следом освободившееся место занимает капитан.

– Вы отстраняетесь от работы. Можете считать себя в длительном отпуске, пока не закончится разбирательство.

Я бросаю взгляд на Николь, которая предугадывает мой следующий шаг. Вместе с ее одобрительным кивком я отвечаю: «Отпуск на всю жизнь», – и лезу в сумку за полицейским значком, который выкладываю перед собой.

– На этом закончим, – говорю я, вставая и идя к двери.

Мур меня не останавливает, что не удивительно. Я тоже шагаю без остановки. А когда выхожу из участка, то сама удивляюсь тому грузу, который спадает с моих плеч. И никакого сожаления.

– Джаззи!

На голос Лэнга я с глубоким вдохом оборачиваюсь. Он догоняет меня трусцой и останавливается рядом.

– Ты сдала свой значок?

– Да. На этом финиш.

– Да перестань. У нас история как ни у кого, образцовая. Я прикрою тебе спину.

– В том-то и дело, Лэнг. Мне не нужно прикрытие за счет лжи. Именно к такому выводу я пришла. Вся эта работа, с которой я порываю, – одна большая, сплошная ложь.

– Я заскочу вечером, и мы поговорим.

– Меня не будет дома.

Я поворачиваюсь и иду к своей машине. Сажусь, завожу мотор.

Стоя на светофоре, делаю то, чего не делала уже бог весть сколько. А именно, набираю маму не в ответ на ее звонок, а сама.

– Милая, как ты там? – спрашивает она.

– А ну-ка, мам, как насчет того обеда?

Та смеется:

– Ты хотела сказать, ужина? Времени уже почти шесть.

– Да ты что? Значит, ужина.

Кидая на сиденье трубку, я понятия не имею, что ждет меня в будущем, кроме посиделок с мамой, но ужин, в любом случае, – хорошее начало. Теперь я сама себе хозяйка, и никто другой.

Глава 89

Ужин с мамой – самый лучший, какой был у меня за последние годы. Мы с ней встречаемся в мексиканском ресторанчике рядом с больницей, где она работает, и несколько часов болтаем о моем будущем. Насчет моего ухода из полиции она пытается скрыть свое облегчение, но тщетно. И я, в принципе, не ропщу. Бывает, я злюсь на нее из-за ее розовых очков, когда речь заходит об отце, но пора уже это пережить. Она любила его. И вот теперь его нет, а ее не отпускает страх, в том числе и за меня. После ужина мы пролезаем в дом престарелых, но дед, увы, уже заснул. Мать выходит переговорить с медсестрой, а я в это время прокрадываюсь к его кровати и целую его родную, морщинистую щеку, слегка разочарованная тем, что он не реагирует. Уже перед уходом у него на подоконнике обнаруживаю книгу стихов и пачку хлопьев. А еще – две чашки, обе с остатками молока. Мне печально из-за того, что кто-то заменил ему меня, и я даю себе зарок его навещать. А затем беру книгу и читаю название.

Здесь есть еще и блокнот с записями моего деда, и я смотрю на строку, сделанную его еще вполне твердым почерком: «“Бесплодная земля” Т. С. Элиота: Второе издание с аннотациями». Томас Элиот не только нобелевский лауреат и один из самых выдающихся поэтов своей эпохи, но еще и один из любимых авторов моего деда. «Бесплодная земля» – вещь глубоко эмоциональная, написанная после Первой мировой войны; состоит из пяти частей. До сих пор помню их последовательность: «Погребение мертвого», «Игра в шахматы», «Огненная проповедь», «Смерть от воды» и «Что сказал гро м».

В блокноте – цитата, взятая из последней части. По иронии судьбы, если рассуждать на тему «судов» Поэта, эта часть как раз и завершается картиной суда:

 
В этой впадине гнилостной между горами
В утлом свете луны трава поет
Пониклым могилам…
 

Эти слова цепляют за живое, и по спине вдруг пробегает дрожь, пробуждая что-то темное, вязкое… Образ обнаженного Дейва, привязанного к стулу, заставляет меня вскочить на ноги. Тяжелое предчувствие гнездится глубоко в моем нутре, и я знаю: Ньюман Смит хотя и мертв, но Поэт все равно будет теперь обитать в моих кошмарах.

Глава 90

Уэйд звонит прямо перед тем, как я укладываюсь спать, – в свою первую ночь без значка.

– Твой уход меня не удивляет.

– Он удивляет даже меня.

– Все это витало в воздухе, после того как умер твой отец, а ты захотела перейти в отдел внутренних расследований. Значит, ты готова к переменам.

– Это разговор о вербовке в ФБР?

– Отнюдь. Ты просто сняла розовые очки своей матери и через это сразу изменилась.

Он приводит в пример многие разговоры, что велись у нас в те месяцы.

– Это плохо?

– Это необходимо. По сути это часть того, чем мы занимаемся и как выживаем. И это же делает нас лучше в наших делах. Мысли обогащаются, а сами мы становимся более разноплановыми.

– Не знаю, что в этом для меня.

– Ничего, разберемся. Отдыхай. Ты – свободная женщина, а в мире стало одним убийцей меньше.

На этом мы заканчиваем, а меня за машинальным прокручиванием нашего разговора накрывает сон. Нежданно благим образом я сплю безо всяких кошмаров и наутро просыпаюсь бодрой и освеженной, хоть и без значка.

Начинаю свой день с пробежки. Честно говоря, что-то в истории с самоубийством Ньюмана меня по-прежнему гнетет, хотя и не так явно. Я не даю этим мыслям ходу, а беру и включаю в «ушах» Гарта Брукса, выкидывая Поэта из головы. Моя пробежка заканчивается у кофейни, где я внезапно спохватываюсь, что ничего не слышу ни от Лэнга, ни от своего крестного. Лэнг еще ладно, но шеф?.. Ему-то, по идее, должно быть небезразлично, что я подала в отставку; хотя и первой к нему я тоже не обращалась.

Со стаканом кофе выхожу на улицу. В какой-то момент мимо меня снова дефилирует бегун в неоновых туфлях, разом воскрешая воспоминания о той сумрачной злобе, что ощущалась непередаваемо знакомой и близкой. Бегун наверняка обитает где-то по соседству. Я сама, бывает, пересекаюсь на дню с одними и те же людьми. Тем не менее сейчас я звоню Чаку и прошу его просканировать «парня в неоновых кроссах» на кадрах с камер. К полудню Чак находит его по съемкам двухнедельной давности. Похоже, это в самом деле просто бегун.

Вскоре после звонка Чака – а возможно, именно из-за него – я шлю все к черту и еду к риелтору, который выставляет мою квартиру на продажу. С наваром от сделки я смогу приглядеть себе что-нибудь в другом месте и жить там, пока не решу, какой станет следующая глава моей жизни. А вечером я после большого перерыва наведываюсь в студию карате, на спарринг с Хитманом Маккоем, прозвище которого – Боек – иллюстрирует его искусное владение руками.

День второй: уже намечены просмотры моей квартиры, а я встречаюсь с мамой на обеде в ее больнице и оставляю о себе очень позитивное впечатление. Затем еду в дом престарелых и застаю там своего деда за партией в шашки. Кто я такая, он не узнаёт. А у меня сердце кровью обливается.

– Экая вы пленительная юная особа, – говорит он, глядя на меня своими по-прежнему выразительными голубыми глазами. Как-то даже не укладывается в голове: разум в них присутствует, а вот ясности нет.

– Вы, сэр, тоже чертовски привлекательны. Я, пожалуй, останусь и посмотрю, как вы тут играете.

Ухожу я в слезах и с заверениями медсестры, что у него бывают минуты просветления и он как-нибудь меня обязательно вспомнит.

– Он частенько о вас заговаривает, – утешает она.

Изрядную часть дня я провожу в тире, размышляя обо всех тех годах, когда из-за карьеры была в разлуке с семьей. Годы, в ходе которых я лишилась своего деда. И в то же время я тоскую без цели, которой у меня теперь нет. Вечер проходит за бокалом вина и мыслями об ужине, который я не заказываю из-за боязни отвлечься от сериала, который все остальные уже давно посмотрели: «Ведьмак» с Генри Кавиллом. Сериал неплохой, но слегка запутанный, что даже кстати. Мне нужно распутывать какую-нибудь загадку, иначе я начну распутывать саму себя.

К третьему вечеру я уже схожу с ума. Мне нужно разобраться, как быть дальше. Сумасбродство толкает меня на двойной спарринг с Бойком Маккоем, после которого я еду домой с урчащим желудком и острым желанием заказать что-нибудь из готовой еды. Свою дверь открываю на запах вкуснятины – и вижу Уэйда, сидящего на моем диване. Уже без пиджака и галстука.

– Ого, – реагирую я на вторжение. – Нам нужно серьезно поговорить о тебе и о твоем ключе.

– Пока ты не накостыляла мне насчет взлома, – отвечает он, – я тут решил отпраздновать свое возвращение из Далласа: сварганил лазанью с сыром, и винишко прихватил.

– Из «Старого Чикаго»? – испытующе спрашиваю я.

– Как раз оттуда, – с видом заговорщика улыбается Уэйд, – прямо из питейной.

– Ну тогда ладно, – смягчаюсь я, запирая дверь и кидая на пол спортивную сумку. – О ключе можно поговорить и позже.

Спустя полчаса наши желудки полны, а бокалы полупусты.

– Уф, спасибо, – благодарю я. – Угощение – просто фантастика.

– Точно, она, – соглашается он. – А в Далласе были одни гамбургеры, и то хреновастые. Итак, – серьезнеет он, – ты готова вернуться к работе?

– Ого… Такая вот подача от лица ФБР?

Уэйд отодвигает бокал, лезет в свой кожаный кейс, достает оттуда служебного вида конверт и шлепает его передо мной.

– Это что?

– Ты сама сказала. Подача.

Я смотрю на конверт, затем на него.

– Ты хочешь, чтобы я работала в ФБР?

– Можно подумать, для тебя это сюрприз.

– У меня ведь на подвесе дело, – напоминаю я. – Вот завтра возьмут и явятся ко мне насчет смерти Ньюмана…

– Не явятся, – говорит он. – Я разговаривал с шефом и окружной прокуратурой.

Во мне теплеет надежда, но я держу ее в узде.

– Ты говорил с шефом?

Уэйд сводит брови.

– А ты?

– Я – нет. Все выгоды от того, что он мой крестный, длились, лишь пока был жив мой отец. – Я не даю Уэйду времени выразить мне сочувствие, которого не желаю из-за человека, жившего по лекалам лжи. – Они установили, что Ньюман и был тот самый Поэт?

– Пока нет, – отвечает он. – Но они созывают пресс-конференцию, сообщить, что у них есть подозреваемый и нет оснований полагать, что город в опасности. В конце концов назовут его.

– А… мальчик? – спрашиваю я, сжимаясь нутром от болезненной темы. – Его опознали?

– Какой-то беспризорник. Несколько человек в соседнем районе его знали и подкармливали. О родителях ничего не известно.

Уэйд не дает мне задержаться на тяжелой теме, равно как и времени расспросить о жене и детях Ньюмана. Вместо этого он со значением постукивает по конверту.

– Я не готова.

– Лэнг сказал, ты не веришь, что Поэт мог совершить самоубийство. Но если ты из-за этого сомневаешься в себе…

– Лэнг – говнюк, – обрываю я. – Ньюман себя не убивал, Уэйд. Пассажирская дверца, когда я подобралась к машине, была открыта. С чего бы он стал ее открывать перед тем, как пустить себе пулю? Лэнг, между прочим, специально это скрыл. Сказал, что меня могут обвинить в убийстве.

– Вполне вероятно, – Уэйд пожимает плечами. – Ну так что? Я прошу тебя присоединиться к ФБР. И твоим суждениям я однозначно доверяю. Как ты думаешь, кто его убил?

– Кто-то, желавший отомстить. Но правда, судя по всему, здесь не важна. Все, кто к ней причастен, так или иначе прикрыли себе задницу. Правда должна быть правдой, но это не так. Все что-то крутят, мутят… А я к очередному раунду бюрократической возни не готова. Гори оно все огнем.

– Правда должна быть правдой, и мы ее добьемся. Вот увидишь. Лично я в это верю. Потому и предложение на должность консультанта. Шанс намочить ноги, не проваливаясь в болото. Дела можешь выбирать сама. У тебя будет свобода, какой раньше никогда не было. – Уэйд лукаво подмигивает: – Ну и я тоже.

– Боссом моим хочешь заделаться?

– А то.

– В таком случае нет, – фыркаю я смешливо.

Он смеется, потому что знает: для отказа мы с ним слишком хорошо ладим.

– Тогда позволь несколько доводов в пользу «да». Оплата шикарная. Дела интересные. А однажды, чем черт не шутит, ты даже сможешь войти в кабинет Мура и заявить о своей прерогативе над одним из его дел.

– Нехорошо.

– А мне кажется, до ужаса приятно. Ты ведь знаешь, что так и будет.

Он протягивает мне какую-то папку. Я принимаю ее с любопытством.

– Что это?

– Три открытых дела. Выбирай на вкус. Все – свежачок, с пылу с жару.

– Ты не даешь мне время на поиск чего-то еще?

– Ни минуты. Да и зачем, когда перед тобой сразу три шарады в одной подборке?

Похоже, Уэйд знает меня как облупленную. Мне действительно становится интересно, и я пробегаю материал насчет двоих потенциальных серийщиков в двух разных штатах, а также дело о похищении с целью выкупа в нашем Хьюстоне. Похищение – дело странное, мне не по профилю.

– Ты же знаешь, похищения и выкупы не по моей части, – напоминаю я.

– Почему же? Налицо загадка. К тому же кому и не помогать, как десятилетнему ребенку?

Я знаю, с чего это. Он дает мне способ примириться с убийством того мальчонки. И словно в подтверждение этого Уэйд говорит:

– Спасем тех, кого можно спасти.

С тягостным вздохом я переворачиваю страницу и вижу фото милой светловолосой синеглазки. Глаза которой смотрят прямо мне в душу. Я закрываю папку.

– Беру вот это дело о похищении. И что теперь?

Уэйд снова лезет в кейс и протягивает мне значок.

– Тебе понадобится вот это.

– Разве я не просто на договоре?

– И на нем тоже. Это пилотная программа, которую я провожу с горсткой консультантов. Не могу обещать, что это навечно, но сейчас это твой задел. Утром надо будет заполнить бумаги, получить табельное оружие. Короче, провести основные процедуры.

Я смотрю на блесткий значок с литерами «ФБР». Это будущее, которое могло быть моим, не последуй я тогда за отцом. Даже не знаю, отчего я продолжаю внутренне противиться. Что ж, есть предмет для самокопаний, но не отказываться же из-за этого от работы консультанта. Мне нужна цель. И головоломка.

Я встаю и огибаю стол.

– Ты куда? – кричит Уэйд мне вслед, видя, как я направляюсь в спальню.

– Собрать вещи, и на самолет в Хьюстон, – бросаю я через плечо.

Хватая чемодан, думаю: «Это то, что мне нужно».

Эта цель помогает страждущему и выбрасывает из моей головы ненавистного Поэта.