Текст книги "Поэзия зла"

Глава 79

Через считаные часы после того, как документы подписаны, наблюдение приводится в действие, и все окунаются в эйфорию (причина, почему я никого не прессую своими негативными мыслями). Мы на верном пути, и на шаг ближе к поимке Поэта. Что ж, пусть попразднуют. Единственный, кто не скачет от радости, это Уэйд, на три дня застрявший на своих встречах в Далласе.

– Будем надеяться, что Бекки по приходе домой не выболтает все Ньюману, – говорит он при коротком разговоре, который нам удается провести в тот момент, когда я сижу с набитыми фастфудовской едой щеками в конференц-зале участка, в окружении своей команды, включая Чака с Лэнгом.

– Да ну, перестань.

– А что «перестань»? У меня однажды такое было. И я научился никогда не считать цыплят заранее. Иногда эти самые супруги настолько запуганы, что неправильный взгляд второй половины заставляет их сознаваться в том, что им категорически нельзя.

– Что именно у тебя произошло?

– Убийца поступил так, как они обычно и делают. Прибил свою жену. Конечно, мы его поймали, но это не было счастливым концом.

Мы заканчиваем разговор, и изнутри меня скребет предчувствие. Не это ли я, часом, ощутила в том кафе? Женщина, взвинченная настолько, что откажется от нас так же, как и от меня? Я набираю мобильник Эвана, поскольку именно его группа занимается авторизацией и отладкой наблюдения.

– Сегодня хорошие новости, – говорит он. – Самое время, верно?

– Шевелиться нужно максимально быстро. У меня скверное предчувствие из-за того, что мы оставляем ее с ним в одних стенах.

– Мы движемся быстро. Даю слово.

Спустя продолжительное время мы с Лэнгом вместе идем к парковочному гаражу.

– Хочешь, я останусь у тебя сегодня вечером? – спрашивает он.

– Не хочу, – отвечаю я. – Мне нужно прилечь и многое обдумать, что лучше всего делается в одиночестве и дома.

– Оповести патруль.

– Да. Так и сделаю.

– И вышли мне эсэ…

– Вышлю.

Вид у Лэнга недовольный, но он знает меня уже давно и понимает, когда нужно уступить. Я сажусь в свою машину и отправляю эсэмэску патрульным возле моего дома, которых до этого известила о своем возвращении. Далее делаю короткую остановку у магазина, где меня застает звонок от матери; я обещаю ей, что буду домой на праздники. Сейчас еще август; что-то рановато для сборов в этом году… На подъезде к своей многоквартирке я решаю припарковаться в гараже. Если Поэт не знает, что я вернулась, объявлять ему об этом я не готова. К тому же при мне мой «Глок». Если ублюдок даст мне повод себя пристрелить, я с удовольствием поставлю в этом деле точку.

То, что в подъезде мне удается разминуться со Старушкой Кроуфорд, дает понять, что пора взглянуть фактам в лицо: моя работа не способствует общественному укладу. Надо бы позвонить риелтору, продать свою квартиру и переехать в отдельный дом вроде того, какой себе сделал Уэйд. Я запираю дверь, бдительно осматриваю квартиру и вскоре устраиваюсь наверху с миской хлопьев и джазовыми пластинками. Выстроив в ряд все книги со стихами, набираю номер своего деда. Он не берет трубку. И вправду, какие с ним разговоры: уже одиннадцатый час…

На листе бумаги я начинаю выводить одни и те же слова: «Почему Я? Почему Я? Почему Я? Почему Поэт одержим Мной?»

До исчезновения Робертса я этого человека никогда не встречала. Мы предполагаем, что он начал убивать давным-давно – в таком случае почему я? Что во мне такого, что привлекло его внимание? Не в силах усидеть, я принимаюсь расхаживать по комнате. Мне не хватает чего-то, что кажется, ощущается важным. Что я упускаю?

Глава 80

Фон от ее возвращения в город я осязаю словно некие звуковые волны. Детектив Саманта Джаз. В этом имени есть что-то особенное. Саманта Джаз… На сегодня я позволяю ей спокойно вернуться домой, однако у меня запланировано надлежащее приветствие. Ведь это, в сущности, мой долг как Хозяина – обеспечивать, чтобы ее возвращение домой сопрягалось с продвижением вперед. Ей пора открыть глаза и увидеть все, что можно разглядеть. Мне пришло время выйти из тени.

Сейчас, этим вечером, я сижу в библиотеке, исподволь наблюдая, как Ава Ллойд за дальним столиком изучает антологию поэзии. Симпатичная брюнетка с большими зелеными глазами; честно сказать, я предпочитаю ее другим, мною осужденным, за бесхитростное сходство с Самантой Джаз. Ава станет еще одной глубокой зарубкой в назидание моему детективу, что те, кто с нею схож, рази– тельно от нее отличны.

Аве двадцать три. Не замужем, живет одна – черта, на мой взгляд, свойственная большинству согрешивших. Они не способны привлекать любовь. Если рассматривать конкретно Аву, то ее родителей нет в живых, а единственный брат слишком поглощен карьерой на Уолл-стрит, чтобы думать о сестре. Сама Ава – студентка университета, с большими планами стать преподавателем английского языка и литературы. Но сбыться этому не суждено. Я не допущу, чтобы ее греховность распространилась на тех, кто желает изучать великие произведения.

Ава убирает свои книги в кожаную сумку, после чего направляется в мою сторону. А затем происходит неожиданное. Вместо того чтобы пройти мимо, она, на удивление, останавливается у моего столика.

– Привет.

Однако… Интересный оборот.

– Здравствуйте.

– Вы часто здесь бываете.

Тон слегка кокетливый, в глубине глаз игривая искорка. Мне нравится видеть себя респектабельно-привлекательным мужчиной, немного похожим на кинозвезду (мне говорят «песочный блондин с голубыми глазами»).

– Да, это так.

Больше никаких слов, а уж тем более намеков. Я никогда не предлагаю больше, чем необходимо.

– Не желаете составить мне компанию за чашечкой кофе?

– Я женат, – отвечаю я, указывая на свое обручальное кольцо.

Ава бросает на меня растерянно-застенчивый взгляд.

– Я не буду вас за это упрекать.

Книга, которую она выписала и прочла прямо здесь, в стенах этой библиотеки, нуждается в моей оценке и суждении. Но этот процесс требует времени и наблюдений. Ава бросает мне исключительную приманку, на которую я, в силу ума, не должен клюнуть.

– Благодарю, – отвечаю я. – Но, к сожалению, вынужден отказаться.

Ава горячо, до слез краснеет.

– Ну да, конечно, – разочарованно бросает она. – Вы ведь женаты. Извините.

Ответа она не ждет и спешит прочь. А я вскакиваю на ноги, готовый последовать за ней.

Глава 81

После нескольких бесплодных часов я сижу у себя в постели – кондиционер на пределе, в руке чашка горячего шоколада, в голове борьба с отчаянно необходимым мне сном, погрузиться в который я, однако, не решаюсь, и все по одной причине: это ночь кошмаров. Таков секрет, который я храню. Когда перед сном, как сейчас, мною владеет взвинченность (так повелось после убийства отца), я страдаю от изнурительно тяжелых видений. В те недели после отцовой гибели, когда рядом со мной был Уэйд, я сносила их так, чтобы он не узнал, но именно это было одной из причин, отчего мне нужен был перерыв в наших отношениях. Наверное, если б у меня было какое-то время, чтобы исцелиться, я бы их пересилила.

Но я ошибалась.

Таращусь на часы: два часа ночи. Усилием воли я заставляю себя выключить свет и лечь. Теперь в комнате темно и стоит холодина – такой, что может заморозить человека насмерть, а не тот, который способствует глубокому и спокойному сну. Со знобкой дрожью я натягиваю одеяло до подбородка, моргая в чернильной тьме своей спальни. Тяжесть ночей, проведенных в верчении с боку на бок, давит, словно пресс, но я боюсь того момента, когда утону в собственном сознании. Я велю себе не спать. Я приказываю себе бодрствовать, перебарывать сон, в котором я, задыхаясь, вязла в липких кошмарах последние пять ночей, но мне не удается и это. Дымка легкой дремы – безжалостный зыбучий песок, затягивающий меня в воронку. И вот я уже там, в своем персональном аду, внутри очередного кошмара; но мне кажется, что я не сплю, а мой дух зависает над моим собственным недвижным телом, наблюдая за искаженной реальностью моей прошлой жизни, происходящей в настоящее время.

Этой ночью все со мной начинается на детской площадке, на качелях, где вокруг злобно хлещет ветер.

В воздухе, неистово крутясь и извиваясь, мечутся листья и грязь, измученные силой бури. Там, где нахожусь я, сейчас спокойно, а я качаюсь и пою песенку, которой не могу разобрать. Я всегда на этих качелях и пытаюсь понять, сколько же мне лет, но не могу. А секунду спустя я уже нахожусь в кромешной тьме за забором и кричу на убегающего от меня мужчину, но он по-прежнему бежит. Толкаясь от земли так, что жжет мышцы ног, я бросаюсь к нему, готовая задержать. Мне это почти удается, но тут он резко оборачивается, и вспышкой взблескивает сталь. В меня уставлен его пистолет. Сердце скачет испуганным животным, готовым напасть, чтобы выжить и продраться к следующему вдоху. Вот куда завела нас погоня. Я – или он; здесь или не жить ему, или умереть мне. Я спускаю курок – и время замирает под шум моей венозной крови, эхом отдающейся в ушах. Мужчина ничком падает наземь, словно безвольная тряпичная кукла. Я борюсь с оставшейся частью кошмара. Я отказываюсь приближаться к телу. Я не могу к нему приблизиться. Не могу пережить то, что произойдет дальше.

Я чувствую, как мое тело мечется в схватке с разумом, но этих взаимных мучений избежать не могу. Словно в наказание за непокорство, меня переносит в другое место, еще одно знакомое место преступления. Я стою на коленях перед мертвым телом Дэйва, привязанным к стулу; лишь одна из многих жертв, очередная пожива убийцы, неразборчивого, по всей видимости, в своих решениях. Он и вправду убивает всех подряд – молодых и старых, красивых и уродливых, – но у них у всех есть одна общая черта: все они заклеймены «недостойными».

Я хмурюсь от вида свежей ножевой раны на груди Дэйва – идеальной «U», с которой капает кровь. Но какая-то часть моего разума сознаёт: это не то, что было на самом деле. В отличие от своих предыдущих жертв, тело Дэйва Поэт не кромсал. Он просто, элементарно его отравил. Осторожный во всех отношениях чистоплюй, он удержал себя от риска оставить в качестве улики ДНК.

Рукой в перчатке я извлекаю изо рта Дэйва еще одно стихотворное послание, оставленное Поэтом. Разворачиваю листок и читаю строки, принадлежащие знаменитой ныне Мэри Оливер:

 
И этот шрам, что помню я с тех пор,
Есть медальон отсутствия эмоций.
 

Очевидно, теперь я понимаю, зачем он вырезал на нем эту рану. Он хотел, чтобы у него был шрам, который соответствовал бы стихотворению. Хотя нет, это мой разум хотел, чтобы у него был шрам, соответствовавший стихотворению. В реальности такого не происходило. Морщась от напряжения, я снова возвращаюсь в кошмар и вчитываюсь в строки: оказывается, что стихи Мэри Оливер теперь заменены словами Поэта:

 
Я знаю, как возникли эти шрамы.
Ты знаешь, как возникли эти шрамы.
Их вырезав, ее ты умертвила
Навеки, детектив Саманта Джаз.
 

Изо рта у Дэйва начинают выползать противные жуки, в считаные секунды облепляя меня.

Я толчком сажусь и, задыхаясь, сбиваю с себя насекомых, которых нет и никогда не было на месте преступления. Кажется, мой разум просто хочет меня потроллить новым способом. Штору спицами пронзают лучи жаркого техасского солнца, бойко покалывая радужку, а на ресницах у меня впору вырасти сосулькам. Дрожа, я на неверных ногах бегу к термостату и возвращаю его на разумный уровень, после чего держу курс к платяному шкафу.

На часах семь утра – идеальное время для столь необходимой пробежки. Кто такой этот Поэт, чтобы лишать меня моей обычной жизни и свободы бегать куда вздумается? Да никто! Я решительно натягиваю леггинсы и майку и, сев на кровать, завязываю кроссовки. Воспоминание о ночном кошмаре и ползающих жуках заставляет меня встать и еще на раз обмахнуться ладонями руки – так, на всякий случай. С телефоном и наушниками я спускаюсь по лестнице и пересекаю гостиную, где беру с придверного столика ключи. Ужас как не хочется открывать запись с камеры наблюдения, но я это делаю и наспех просматриваю: активности на площадке, слава богу, не зафиксировано. Стремясь поскорей выйти, я полубегом миную коридор, запираю его и успеваю одолеть два лестничных пролета, когда вслед мне бдительно кричит Старушка Кроуфорд:

– Сэм, вы когда думаете снова на работу?

По крайней мере «Сэм», а не «детектив Джаз», отмечаю я, стирая с лица гримасу недовольства, которую наша старушенция все же не заслуживает. Оборачиваюсь и вижу ее, как обычно, наверху лестницы, в знакомой сгорбленной позе; полиэстеровые штаны на ней сегодня генеральского, ярко-оранжевого цвета.

– Я работаю, миссис Кроуфорд!

А что, в самом деле. На полуудаленке, без табельного оружия, но тем не менее.

– Вот те раз! – восклицает она сипловатым дискантом. – Вас даже не пожурили за ту самую штуку?

«Инцидент», «та самая штука»… Как только нынче не называют утраченную жизнь.

– Надо бежать, миссис Кроуфорд, в буквальном смысле. Делаю утреннюю пробежку, пока не задушила жара. – И, чтобы смягчить свою резкость по отношению к в общем-то милой пожилой женщине, добавляю: – Проведаю вас чуть позже! – После чего остаток пути вниз несусь уже бегом.

С выходом на тротуар уверенность в том, что жилье мне необходимо продать, обрушивается на меня вместе с техасской влажностью. Но ни одному из этих факторов я не позволяю себя удерживать и наращиваю темп, включая в телефоне музыку из своего пробежечного плейлиста. Такая вот разминка. Мне нужно двигаться. Я перехожу на бег, а у самой в голове прокучивается кошмар. Я снова в том проулке и подхожу к неподвижному телу. На этот раз позволяю себе пережить момент, когда переворачиваю его и обнаруживаю, что это совсем не он. И даже не взрослый мужчина.

Разогнавшись, я не замечаю ни светофора, ни перекрестка, на который выскакиваю. Неистово гудят клаксоны, а одна машина с визгом тормозит.

– Идиотка! – кричат из окна.

«Точно», – думаю я, заскакивая с проезжей части на тротуар. Идиотка и есть. Я не только выбежала на оживленный перекресток, но и не приняла мер, чтобы шлепнуть Поэта прежде, чем погиб этот мальчик. Как я вообще могла принять его за Поэта? Он же был на голову ниже! А еще уму непостижимо, как этот подлец сумел убедить пацана переодеться и пойти на все это…

Я сворачиваю за угол, и в поле моего зрения появляется университет. Я останавливаюсь на травянистом пригорке, который сейчас можно назвать моей смотровой площадкой, и оглядываю парковку перед корпусом гуманитарных наук. Примечательно, что приходить сюда я даже не собиралась. Просто как-то случилось. Капитан наверняка снова назвал бы меня «сталкером». Я не знаю, как правоохранитель в попытке предотвратить очередное убийство пасет серийщика, но мой шеф, по всей видимости, считает, что я это ремесло освоила.

Вот Ньюман на своем голубом минивэне въезжает на специально отведенную преподавательскую парковку; все четко по времени, известному мне по отчетам. Нас с ним разделяют травянистый бугор и с десяток парковочных мест. Надо бы отойти за старый дуб слева, прежде чем Ньюман заметит меня и сообщит адвокату, а тот снова начнет грозиться департаменту судом. Но черт возьми, погибли люди. И я хочу, чтобы он меня увидел. Чтобы видел и знал, что я за ним наблюдаю и пойму, если он снова наметит убийство.

Наверное, я схожу с ума… Может, и схожу, но не прячусь. Я жду его. Быть может, я поговорю с ним. Да. Пусть недолго, но я это сделаю. Разом приняв решение, трогаюсь с места – и именно в эту секунду в закрытой машине Ньюмана приглушенно хлопает выстрел, и брызги крови фонтаном окатывают весь салон.

Глава 82

Хлопок был приглушенным и затерялся в городском шуме, но я явственно его слышала, да и кровь на окнах говорит сама за себя.

Момент оцепенения сменяется бурей, которая для меня – родная стихия. Автоматом включаются вышколенные инстинкты. Прыжком перескочив травянистый бугор, я приземляюсь на стоянке, с обостренной четкостью осознавая все вокруг. Двух немолодых женщин, непринужденно болтающих на пути к своим машинам. Сутулого препода в костюме, спешащего к зданию с портфелем в руке. Еще одну женщину тридцати с чем-то лет, за тем же занятием. Телефон уже у меня в руке, а палец жмет на автодозвон номера, который вот уже десять лет является неотъемлемой частью моей жизни.

Диспетчер откликается на втором гудке.

– Звонит детектив Саманта Джаз, номер значка 25К11, не при исполнении, без оружия, – произношу я своим обычным холодно-спокойным тоном, хотя набат в грудной клетке свидетельствует об обратном. – Инцидент со стрельбой, – добавляю я все с тем же напускным хладнокровием. – Запрашиваю подкрепление и «скорую». Место происшествия: Техасский университет, факультетская парковка кампуса в Калхуне. Стрельба, одна установленная жертва, возможно самоубийство, но пока без констатации.

В мою сторону бежит мужчина; завидев при нем сумку, я обрываю связь. Сумки любого типа – отличные чехлы для оружия и боеприпасов.

– Полиция Остина! – кричу я, подбегая к минивэну. – Не приближайтесь, и сейчас же позовите сюда охрану!

Глаза мужчины округляются, и он отступает.

Я сажусь на корточки позади машины; адреналин в крови зашкаливает, прогоняя страх. На уме не остается ничего, кроме чувства долга. Долг, впрочем, исполнять всегда приятней, имея на руках оружие. При мне же нет ни табельного, ни какого-либо еще, и взяться ему неоткуда. А ждать подкрепления в кампусе, полном незащищенных целей, – значит быть потенциальной жертвой. Медленно обогнув машину слева, я подлезаю к водительской дверце и убеждаюсь, что она заперта. То же самое пробую сделать с правой – и холодею. Она приоткрыта. Хотя до этого была на замке. И это не самоубийство… Черт, как же мне сейчас нужно оружие!

Я отстегиваю «горчичку», которая со мной неразлучно на брелоке, и сбоку медленно подбираюсь к машине – все так же низко, под линией окна, чтобы невзначай чего-нибудь не коснуться и не испортить улик, поскольку я без перчаток. А впрочем, к черту все это. Я бросаюсь к двери, и сладковатый железистый запах крови бьет в ноздри еще до того, как я вижу интерьер салона. Там в одиночестве сидит Ньюман, уткнувшись лицом в рулевое колесо. Часть затылка у него безобразно разворочена. Пульс можно не проверять: с такой дырищей в черепе не выживает никто.

Кровавые ошметки никогда не действовали на моего отца в бытность его начальником, но я не такая во всех отношениях, и это хорошо. Меня окатывает волна тошноты, но это лишь свидетельство того, что я жива – и что я человек, не застрахованный от типичных человеческих фобий. Я нуждаюсь в этом, чтобы преодолевать вид развороченных внутренностей и крови; это мой тумблер, мой триггер. Или это все от отца? Даже из могилы он определяет все, во что я не хочу превращаться… Начинаю помечать расположение крови и тканей, но останавливаюсь на правой руке трупа, перекинутой ладонью вверх через консоль к пассажирскому сиденью. Его пальцы расслаблены, а оружие лежит на сиденье.

Пистолет – курносый «бульдог» с массивными пулями, верняк для самообороны. Отдача у него жесткая, отсюда и откинутая к сиденью рука. Спорный момент в том, что, во-первых, Поэт не стал бы убивать себя. Это не в его стиле. Он точен. Скрупулезно чист. Своих жертв приканчивает ядом, а затем засовывает им в рот стишки. Даже «U», которую он вырезал на груди у своих прежних жертв, была изящна и точна. Ну и, во-вторых, у Ньюмана нет оружия. Во всяком случае, зарегистрированного.

Это было все-таки убийство.

Кто-то разделался с этим монстром прежде, чем эта честь выпала мне. Еще один секрет, который я никому не выдам. Тот, который я ночами живописала себе в отеле Сан-Антонио. Мне хотелось, чтобы этот гад сдох, бесследно сгинул и больше никогда и никому не причинил зла. Несмотря на мою продуманную линию расследования, с фактами и знаниями в качестве предпочтительного оружия, стремление покончить с этим выродком было у меня столь же всепоглощающим, как любое неутоленное желание, свойственное любой женщине. Возможно, из-за этого секрета у меня сейчас так быстро пропала тошнота. Все это меня так достало… Этот убийца сидел у меня под кожей, и его смерть стала для меня желанным избавлением. Вероятно, сходства со сложным характером отца во мне больше, чем я предполагала. Сожаления о том, что Поэт мертв, во мне нет. Я чувствую только мстительную, злую радость.

Возможно, именно так Поэт и сделал меня своей жертвой. Уподобив меня отцу.

Глава 83

На расстоянии, приближаясь, слышны возбужденные голоса. Я выбираюсь из машины и, прислонясь к дверце, дожидаюсь четверых охранников кампуса, которые спешат ко мне.

– Заблокируйте кампус! – кричу я им.

– А вы кто такая? – с вызовом спрашивает высокий мужик в очках.

Вместо меня ему угрюмо отвечает румяный пухляш в униформе:

– Эта? Я ее знаю. Она – тот самый коп, что не дает житья Ньюману.

– Сфокусируйтесь, – говорю я на фоне близящейся полицейской сирены. – Ньюман свое отжил, ему не помочь. Сейчас задача – отфильтровать стрелка. Обезопасить себя и кампус. Выполняйте!

Судя по лицам и отвисшим челюстям, моя наглость их слегка шокирует. Иными словами, действия не происходит.

– Что встали? Вперед! – снова кричу я. На этот раз все, кроме одного из них – доходяги с изможденным лицом, – приходят в движение.

Я хватаю доходягу за руку и цепко смотрю ему в глаза:

– Как вас зовут?

– Марк.

– Марк, эта парковка снимается на камеры? У вас есть с нее записи?

– Ну а как же. Должны быть, – отвечает он заметно дрожащим голосом. Не охранник, а одно название.

– Где у вас операторская? – спрашиваю я.

– Ну, это… внутри… Там, на входе в корпус.

– Сейчас же идите туда и отсмотрите кадры съемки. Выясните, кто был в машине, кроме Ньюмана. Немедленно позвоните в полицию с описанием любого, кого опознаете. А затем моментально сюда. Поняли?

Он кивает, как китайский болванчик, но при этом не двигается.

– Марш! – командую я.

Испуганно распахнув глаза, он делает то же, что и его напарники: поворачивается и убегает.

Позади визжат тормоза, и, обернувшись, я вижу, как из припаркованного «Мустанга» спешно выскакивает Лэнг. Я напрягаюсь в ожидании чертовщины, которая сейчас определенно понесется, и долго ждать, конечно же, не приходится:

– Джаз! Какого черта ты здесь? – гневно восклицает он.

Сказано в принципе верно: где ад, там и черти. Патетика – тоже его конек: именно поэтому, по законам жанра, Лэнг кидается на меня в позе регбиста всем своим центнером веса.

– Говори! – гневно нависнув надо мной, требует он.

– Ньюман заехал на парковку кампуса, и ему вдруг вышибло мозги, – коротко докладываю я, спеша вернуться к активным действиям. – Я позвонила… ну ты же знаешь, раз сам уже здесь.

– Ты вообще в себе, мать? Тебя еще даже не допустили на службу. Я приехал спасать твою дурью голову. Срань господня! Из-за тебя нас обоих турнут к чертям собачьим!

– Ты сам приди в себя, – держу я оборону, уже помалкивая о неприятностях, в которые он мог втравить меня тем свиданием с женой Ньюмана. – У нас здесь, между прочим, активное место преступления.

– Хорошо еще, что это самоубийство, иначе б тебя могли назначить подозреваемой.

– Ну да, – скрипнув зубами, говорю я. – Если не принимать во внимание, что он пустил себе пулю в закрытой машине, а дверь со стороны пассажира сейчас открыта.

Лэнг мрачнеет.

– То есть это могло быть и не самоубийство?

– Это я и пытаюсь до тебя довести.

– И ты была здесь?.. Бог ты мой, Джаззи… – Лэнг ошалело трет себе квадратную, три дня не бритую скулу. – Ты хоть скажи, что у тебя нет с собой оружия.

– Я бы сейчас тебя пнула, – говорю я, – и испытала бы большое удовольствие. Только времени нет. – Хлопаю себя по бокам. – Где бы, по-твоему, я спрятала оружие? – Показываю ему свой мини-баллончик с газом. – Кроме этого, со мной ничего нет. Но кто-то же должен держать оружие и искать стрелка. Ты – первый офицер на месте происшествия. Если здесь подстрелят кого-нибудь еще, это будет на твоей совести.

Из наплечной кобуры Лэнг достает свой «Глок».

– Как мне стремно, что ты привязана к этой хрени, Джаз… Иди домой, – командует он, прежде чем снова выдать крепкое словцо, что для него вполне типично. За пять лет партнерства я знаю весь его словарь, даром что на него не подписывалась.

– Нет, – он с досадой крутит головой. – Домой тебе, черт возьми, нельзя. Звонок-то исходил от тебя. Оставайся здесь и никуда не лезь, иначе, клянусь богом, я лишусь работы за то, что тебя пристрелил. Или наоборот, получу за это медаль. Чертовски надеюсь, что здесь есть записи с камер, на которых видно, что ты этого не делала.

– Ты в самом деле такое сказал?

– Просто готовлю тебя к вербальной порке, которую тебе устроит шеф. Умоляю, не двигайся. Не заставляй меня на тебя реагировать.

Он снова принимает позу регбиста и бросается к минивэну.

Я думаю последовать за ним, но тут воздух заполняют неистовые сирены, и, обернувшись, я вижу пожарную машину и «скорую», подруливающие к факультетской парковке. Стояние на месте и бездействие здесь даже не рассматриваются. Это моя работа, мой инстинкт; единственное, что я знаю. Скорым шагом я встаю на пути машин и машу им остановиться. Мне не нужна бригада, готовая спасти ему жизнь, но на момент своего звонка я действительно не знала, что его уже нет. Беда в том, что Лэнг прав. Этому могут не поверить, когда узнают, что я была здесь в момент его гибели.

Может, они и в самом деле знают тот мой секрет…