Текст книги "Поэзия зла"

Глава 67

На обратном пути в центр, где у меня назначена встреча с помощником прокурора, я звоню Лэнгу.

– Ты в курсе? – интересуюсь я.

– Сейчас только разговаривал с капитаном, – отвечает он. – Думаешь, это подстава с ее стороны?

Обдумывать ответ даже нет смысла. У меня имелись веские причины опасаться за безопасность этой женщины.

– Нет. Она напугана. Я слышала это по ее голосу. Мне кажется, она на привязи и просто спасала себя. У тебя есть хоть что-нибудь, чтобы снести этого ублюдка? Скажи мне «да»!

– Увы. Ничего нового. Пробовал встретиться с приемными родителями Ньюмана, но они не выразили интереса к разговору. То есть просто захлопнули у меня перед носом дверь. Как будто были чем-то напуганы. Пропавший приемный ребенок – дело темное, нераскрытое. Сюда везу папку с тем делом. Завтра с утра еще встречаюсь с судмедэкспертом по местным делам в Браунсвилле и вылетаю в Хьюстон.

– Короче, все надежды на меня, старушку. За которой неотвязно ходит какой-то тип, насчет которого никто ничего не может сказать. И со всем этим мне надо завоевать расположение помощника прокурора… Не уверена, что даже мистер Роджерс[12]12
  Фред Роджерс – ведущий детской телепрограммы «Соседство мистера Роджерса».


[Закрыть] сказал бы, что на нашей улице праздник.

– У тебя все получится, – заверяет Лэнг с наигранной бодростью. – Тигры, вперед!

– Тоже мне, чирлидер… Представить тебя в юбке – позор один.

– Почему же. Коленки у меня вполне ничего.

– Отвали. До завтра.

Трубку я бросаю на сиденье как раз в тот момент, когда над головой громыхает, а «Зак Флэш», наш местный метеоролог, по радио предсказывает дождь. На выбор своих фриковских галстуков у него, должно быть, уходит столько времени, что вовремя предсказать непогоду он элементарно не успевает. Между тем в ливнях есть один положительный момент: они снижают уровень убийств. Надеюсь, это даст мне возможность провести ночь без визита Поэта.

Через несколько минут я уже на платной парковке винного бара «Крю» – изысканного местечка с тихой фортепианной музыкой, располагающей к беседе. Вхожу в бар, где над деревянными столиками свисают гроздья светильников. На входе меня приветствует хостес, но за дальним столиком у окна я уже вижу Эвана. Он встает, а я ему машу, давая девушке понять, что все схвачено.

Пока я иду, Эван ждет меня стоя – хрестоматийный брюнет из каталога: высокий, с красивыми чертами, а также в дорогом сером костюме и красном галстуке. Костюм заметно круче его зарплаты, хотя красиво жить не запретишь. Тем более что все решения, которые он выносит, – это так или иначе о деньгах, о репутации и о том, как это скажется на его карьере. Поэтому каждое слово, которое я произношу, должно учитывать эту мотивацию.

Подхожу к столику, и он протягивает мне руку. К рукопожатиям я отношусь сдержанно: не люблю микробов. Виной здесь, видимо, моя мать и ее медицинское образование. Да и вообще это присуще моей работе. Перчатки в ней – насущная необходимость. Тем не менее когда имеешь дело с окружной прокуратурой, будь добр соблюдать ее этикет. Я пожимаю Эвану руку, и он указывает на бутылку вина, уже стоящую на столе.

– Вы, насколько я помню, любительница винтажных сортов.

Не каждый помощник прокурора угощает детектива вином, но это не лирическое свидание. Мы с Эваном в хороших рабочих отношениях. Вместе выигрывали дела, в том числе и одно крупное. Знаем друг друга. Он – любитель вина. Ну а я не против присоседиться к нему за бутылочкой, которую он же и заказал.

– Кто же откажется от тонкого букета, – туманно соглашаюсь я, и мы оба занимаем места за столиком.

– Что-то не вижу вашего напарника, – интересуется он, наполняя мой бокал.

– Он сейчас в Браунсвилле, работает над делом.

Я пригубливаю вино – гладкий сладковатый вкус без признаков терпкости. Единственная приятная вещь за сегодняшний день.

– Хороший выбор, – уважительно отзываюсь я, прежде чем вернуться к теме: – К тому же Итана я все равно не привела бы, поскольку вы друг друга недолюбливаете. Было бы довольно глупо с моей стороны.

– Да, действительно.

– А почему вы друг друга не терпите?

Эван выгибает бровь:

– Он вам разве не говорил?

– Просто хотелось услышать вашу версию.

Он рокочет низким грудным смехом:

– Хороший заход, детектив. Очевидно, он вам не рассказывал… В кои-то веки поступил правильно. Я слышал, у вас вышли какие-то неприятности с подозреваемым…

– Вы о Ньюмане Смите? Который появляется у меня ночами под дверью в худи с надвинутым капюшоном, нагоняя ужас на всех моих соседей? Я думаю, ему стало известно, что его жена встретилась со мной, и теперь она спасает себя тем, что набрасывается на меня. Честно говоря, я за нее беспокоюсь. Она напугана.

– Вы можете доказать, что у вашей двери появлялся именно он?

– Пока нет. Но мы близки к этому.

– И это он наш парень по делу Саммера? Вы сказали, что там у вас произошло еще одно убийство…

– Да. – Я киваю, доставая и выкладывая заранее подготовленную для него папку. – Но есть еще один эпизод в Хьюстоне и один в Браунсвилле. А затем еще два в штате Нью-Йорк, вне нашей юрисдикции. Полагаем, что их будет больше, когда соберем воедино все архивные данные.

– У вас есть доказательства, что они связаны с нашими делами?

– Пока нет. Но мы близки к этому.

Эван даже не утруждается открывать папку.

– Что вы вообще можете предъявить?

– Его modus operandi[13]13
  Образ действия (лат.).


[Закрыть]. Своих жертв этот убийца привязывает голыми к стульям, за ноги и туловище; руки обычно свободны. Затем пускает в ход некую угрозу – какую именно, точно неизвестно, она может варьироваться – и предлагает им таблетку цианида. Через несколько ужасных минут, когда все кончено и тела обвисают, он очищает им рты и оставляет внутри листок со стихом. Здесь, в Остине, его второй жертвой стал бариста в кафе, где я часто бываю. В день его смерти мы с ним перемолвились насчет поэзии, о которой он отозвался не очень почтительно. И поплатился за это жизнью.

Эван тянется за своим бокалом и опирается на спинку стула.

– Он расправляется с ними за ненависть к поэзии?

– Он считает этих людей недостойными. В своих более ранних убийствах он вырезáл им на груди букву «U».

Эван делает глоток.

– А что по Робертсу?

– Робертс пропал без вести. Мы считаем, что он подобрался слишком близко.

Помощник прокурора постукивает по папке:

– Что в этом файле такого, что может побудить мне оказать вам поддержку?

– Ньюман рос в Браунсвилле, где была обнаружена еще одна жертва и где он, по всей видимости, разживался цианидом. Его мать умерла при весьма загадочных обстоятельствах. После этого его определили в приемную семью, где он издевался над животными, а девочка, вместе с которой он жил, исчезла.

Эван ставит свой бокал и подается вперед:

– Для ордера всего этого недостаточно.

Я тоже ставлю бокал на стол:

– Правильный судья после просмотра такого досье может сразу дать мне ордер.

– Где ж я вам найду такого судью. – Он разводит руками.

– Хорошо сказано, – подтверждаю я. – Вот такого судью и следовало бы поискать. Всего за одну неделю здесь, в нашем городе, лишились жизни двое. Мне не хотелось бы дождаться третьего. А вам?

– Ньюман – донор в кампании мэра, – произносит он со значением.

– Что придает убийце смелости, – заключаю я.

– Вот почему нельзя предположить, что я пойду на него ни с чем.

Где-то под челюстью у меня подрагивает мышца.

– Ко мне обращалась его жена.

– Которая подала на судебный запрет, – напоминает мне этот выжига.

– Запрет из страха, – уточняю я. – Под давлением своего мужа-преступника.

– Чего вы не можете доказать. Как, впрочем, и всего остального.

Воздух вокруг нас наэлектризован так, что буквально потрескивает.

– Если он убьет снова, та кровь будет на ваших руках.

– Нет, дорогуша. Вы делаете свою работу, а я – свою, причем делаю ее хорошо. Вы же со своей работой не справляетесь. И если он убьет снова, то эта кровь будет на ваших руках.

Ну все. Хватит. Нужно заканчивать играть в эту игру, по крайней мере – по чужим правилам. Я смотрю на часы.

– Ну все, мне пора. – Резко встав, беру свою сумку. – Через полчаса у меня встреча с репортерами. Полагаю, лучше будет рассказать миру о Поэте, как я называю этого серийщика, в своих собственных словах и выражениях. Причем я обязательно подчеркну, что воспрепятствовать новому убийству мы не сможем потому, потому что он – один из доноров мэра. К тому же я прослежу, чтобы в статье было правильно написано ваше имя. Вы ведь здесь тоже причастны.

Я поворачиваюсь уходить.

– Стойте! – доносится мне со спины.

Я поворачиваюсь и поднимаю бровь. Эван нервно хлопает по столу:

– Сядьте.

Я не двигаюсь.

– Прошу вас, – добавляет он.

Я присаживаюсь, но только на краешек, а сумка остается у меня на плече.

Эван доливает мой бокал.

– Останьтесь. Я с этим ознакомлюсь. – Он придвигает к себе папку. – И мы все обсудим.

Я устраиваюсь поудобней, ставлю сумку на пол и тянусь за бокалом.

– Читайте, под моим наблюдением.

– Вы крепкий орешек… – Он смеется.

– Как и Поэт.

Его улыбка тает, и он, кивнув, открывает файл. После одного бокала поднимает взгляд на меня:

– «Абстрактная поэзия и криминология» – интересное название для курса, который он преподавал… – Снова смотрит вниз на страницу: – «Поэзия: слова, направленные в душу серийного убийцы»… Ого. Серьезно?

– А еще: «Как поэзия связывает нас с умом убийцы». Не упускайте и часть про «поэзию как смерть посредством слов».

Губы Эвана сжимаются, и он снова закрывает папку:

– Все эти улики косвенные.

– Правильный судья…

– Я постараюсь. – Он потирает скулу. – Предстоит пройти через пекло, но даю слово, что попытаюсь.

Я ему верю. И мне остается лишь сказать:

– Спасибо. И за вино, и за помощь.

Через несколько минут я выхожу из бара, обнаруживая, что дождь оказался всего лишь ложью. Он исчез, оставив ночь настежь распахнутой для убийств и увечий.

– Будьте осторожны! – кричит Эван с тротуара.

«Это нам всем не помешает», – думаю я, забираясь в свою машину и захлопывая дверцу. На всякий случай еще и блокирую двери замками.

Глава 68

Домой я возвращаюсь безлунной, беззвездной ночью – и снова не паркуюсь в гараже.

Часть меня негодует из-за такого решения. Я злюсь, что вынуждена так поступать. Злюсь оттого, что делать это меня заставляет Поэт. Просто я не настолько глупа, чтобы бунтовать. Еще одна вещь, которой меня научил отец. «Гордость – твоя тюрьма. Знаешь, куда она тебя заведет? – спросил он, когда я совершила глупую ошибку новичка. – В могилу, – ответил он за меня. – Вот прямо туда». Теперь отец сам мертв, а я чувствую реальность того, как легко может наступить конец. Оповещаю патруль, что приехала, а затем направляюсь к своему дому. Небо погромыхивает, суля грозу, а охрана здания на данный момент отсутствует так же, как и дождь. Я шлю эсэмэску нашей управляющей: «Табита, вы уже прогнали эту охранную контору?»

На подходе к подъезду я начинаю чувствовать плечами тяжесть этого дня и жажду момента, когда наконец окажусь наверху в своем гнездышке. В тот момент как я тянусь к двери, мне перезванивает Табита. Останавливаюсь снаружи, чтобы не привлекать к себе на лестнице внимания, особенно со стороны миссис Кроуфорд.

– Извините, пожалуйста, – говорит она вместо приветствия. – Я как раз работаю над тем, чтобы вернуть охрану на место. Компания, услугами которой мы пользуемся, похоже, испытывает проблемы с кадрами.

– Что с парнем, который был здесь прошлой ночью?

– У его жены случился выкидыш.

Ее сообщение раздражает меня самым неуместным образом, но это достаточно легко проверить. И я обязательно наведу справки.

– В ближайшие пару часов они должны будут кого-то прислать.

Я смотрю на часы: десять тридцать. Сомнительно.

– Напишите мне, когда он будет на месте.

– Да, конечно, – заверяет Табита. – Есть что-нибудь, что мне следует знать?

– Я держу при себе оружие. Мне просто нужно знать, в кого не стрелять.

– Ах да… Верно. Конечно, конечно. Я дома, если вдруг кому-нибудь понадоблюсь.

Мы разъединяемся. Я вхожу в дом и уже нахожусь на полпути по лестнице, когда слышу сверху:

– Кто этот человек, который все время приходит и приходит?

Останавливаюсь и задираю подбородок вверх. Конечно же, там торчит Старушка Кроуфорд в оранжево-лимонно-зеленом блузоне, от которого у меня кружится голова. Или это из-за того, что я не ела со вчерашнего вечера?

– Вы видели его снова?

– Прошлой ночью. Я знаю, что он не полицейский. Сегодня он явится опять?

Сейчас я ей не лгу. Она – наглядное доказательство, что ложь всегда раскрывается.

– Будем надеяться, что нет, – отвечаю я. – У вас есть номер моего мобильного?

– Конечно же, нет.

Я поднимаюсь до ее площадки и даю свой номер, позволяя задавать мне вопросы, от которых в основном уклоняюсь.

– Если вы когда-нибудь увидите его снова, то, пожалуйста, позвоните сразу мне.

– Хорошо, позвоню. Мне следует чего-то опасаться?

Мне хочется просто предупредить, чтобы на вопросы гостя мадам отвечала, что любит поэзию – и с ней все будет в порядке. Но вместо этого я говорю:

– Возможно, это просто шутка. Розыгрыш.

– Который нацелен только на вашу квартиру?

– Пусть лучше на мою, чем на чью-то другую. Спокойной ночи, миссис Кроуфорд.

Я спускаюсь по лестнице, а она озабоченно воркует мне вслед:

– Будьте осторожны, Сэм.

Надо же. Не «детектив Джаз», а «Сэм»… Я оглядываюсь и секунду смотрю на нее:

– Спасибо. Обязательно.

Я спешу вниз по лестнице и, уже находясь у себя за запертой дверью, смачно выругиваюсь. Ну ни минуты покоя. Лишь после бдительного обхода своего жилого пространства я наконец оставляю пистолет у двери и направляюсь на кухню. Не успеваю проглотить протеиновый коктейль и сжевать десяток виноградин, как звонит Чак. Разговаривая с ним, я опускаюсь на колени перед экранчиком камеры и просматриваю, что там записалось.

– Как ты думаешь, прокуратура пойдет навстречу? – осторожно интересуется он.

– Пятьдесят на пятьдесят. Но нужно дать им что-то еще. У тебя появилось хоть что-нибудь?

– Есть кусочки пазла, но на сборку требуется время. Ты же знаешь, как оно происходит…

– К сожалению, да. Но все равно скажи.

Снаружи раскатисто гремит гром, и дождь начинает барабанить по окнам, оставляя на темных стеклах серебристые нити. Напряжение в спине и плечах разом ослабевает. Сегодня ночью, слава богу, передышка. Или отсрочка…

Мы с Чаком шерстим то, что у него есть, фрагмент за фрагментом. К счастью, экранчик наружной камеры пуст. Мы уже заканчиваем разговор, и я переключаюсь обратно из записи на прямое изображение. И тут у меня перехватывает дыхание. Мужчина в худи стоит у моей двери. Вот он, Поэт: тут как тут.

Глава 69

Он стоит спиной к камере. Нас разделяет только дверь. Чак продолжает говорить, но вокруг меня воцаряется холодная тишина. Я не двигаюсь. Не двигается и Поэт. Он знает, что я здесь. Я чувствую это каждой частицей своего существа. Каким-то образом он знает и то, что я за ним наблюдаю. Своими действиями он словно насмехается надо мной, вселяя мысль о своей неприкосновенности. Он соблазняет меня к опрометчивости, в доказательство того, что я недостойна. Никчемна. Но действовать опрометчиво я не буду, а единственно недостойный из всех – это он. Вставив кнопочки наушников, я аккуратно засовываю телефон в куртку, радуясь, что не успела снять ни его, ни кобуру. А теперь – оружие. Я вкрадчиво тянусь за ним, и сталь приятно успокаивает руку – настолько, что кобуру я игнорирую и держу пистолет на весу.

Между тем Поэт по-прежнему стоит у двери.

Чак все это время разговаривает:

– …Ну и, так сказать, на сон грядущий. Давай прикинем, что у этих нескольких жертв общего. Теперь уже можно сказать: йога.

– Чак, – произношу я.

– Ей увлекается и жена Ньюмана, и…

– Слушай сюда. Срочно свяжись с патрулем у моего дома и скажи, что мне нужна поддержка. Поэт прямо у меня под дверью. Не вздумайте его вспугнуть. Выполнять сейчас же.

– Э-э… о боже… Я…

Поэт внезапно приходит в движение и спускается с лестницы, сразу ускоряясь с шага на бег.

– Ну же! – ору я Чаку и кидаюсь к двери, отпираю ее и распахиваю. Закрыть ее за собой даже не пытаюсь: некогда. Бросая все как есть, несусь вниз, слыша позади вопль Старушки Кроуфорд:

– Он здесь!

– А ну в дом! – рявкаю я в ответ, и… о черт! Поэт уже открывает подъездную дверь и выскакивает наружу.

Я преследую его по пятам, но, как только оказываюсь у выхода, здравый смысл заставляет меня остановиться. Он может находиться снаружи, просто подкарауливая слева или справа. Я пинаю дверь ногой, и дождь хлещет по плитке упругой барабанной дробью, гарантируя секундное ослепление. Из образовавшегося проема я высовываюсь ровно настолько, чтобы убедиться, что вблизи никого нет, после чего выхожу под ливень. Вода рушится струями, льдистыми в жаркой ночи, и я, держа оружие перед собой, прижимаюсь к стене и озираю двор в обе стороны.

Вскоре подмечаю движение и улавливаю в поле своего зрения Поэта, убегающего с большим отрывом. Я припускаю следом – и тут, словно по выдоху ночи, дождь прекращается, а массивные капли превращаются в нежные, почти невесомые брызги. Свет от домов теперь более яркий, что позволяет четче отслеживать Поэта и его лавирование между двумя зданиями. Постепенно я его настигаю, но теперь и не знаю, нужно ли это делать. Он поджарый высокий мужчина, подвижнее по самой своей генетике. Судя по всему, он меня заманивает. Но упускать убийцу, которого можно поймать, тоже нельзя.

Он срезает к забору, который, я знаю, прикрывает тропку, натоптанную здешними жителями для походов в ближний магазин. Если преступник свернет за угол, шансы поймать его обнулятся, а если его окликнуть, то он поймет, что я здесь. Дилемма. Стрелять в убегающего мне тоже не с руки. И я делаю ставку на внезапность. Если он сочтет, что уже оторвался от погони, а тень в этом проходе скроет его и запутает меня, то он допустит ошибку, и мне удастся его задержать.

Вот он сворачивает за угол и исчезает за забором.

Я ускоряюсь и, добежав до забора, распластываюсь по деревянной поверхности, глубоко втягивая воздух. Трубка настырно гудит вибрацией, но я ее игнорирую и медленно огибаю забор, вглядываюсь в кромешную тьму ночи. Фонарик остался дома в сумке – я включаю фонарик на мобильнике и снова, метр за метром, обхожу забор и направляю пятнышко света в пустое пространство.

У меня примерно три секунды на обдумывание, сколь опасным будет мой следующий шаг, но образ-вспышка мертвого Дэйва в кресле толкает меня вперед. Я не могу позволить этой нелюди убивать снова. Решение принято, и, выставив перед собой пистолет, я ступаю на скользкую грунтовую тропку, посвечивая фонариком влево-вправо. Внезапно передо мной выскакивает Поэт и бросается наутек.

Адреналин в крови бушует огнем.

– Стоять! Полиция! – кричу я. – Полиция Остина! Сейчас же остановиться, или…

Он поворачивается, и в темени что-то остро взблескивает – оружие! Мир словно растягивается в вечные секунды, но во мне тут же срабатывают инстинкт и выучка, и я произвожу выстрел. Поэт падает ничком. Все еще в запале, с наведенным стволом, я придвигаюсь к нему. Понятно, что этот субъект, как никто другой, может запросто прикидываться, поджидая момент для нападения. Я подбираюсь ближе. Вот его ноги в кроссовках – для острастки я по ним пинаю. Он не шевелится. Я повторяю прием, с таким же результатом. Тогда я его обхожу – осмотрительно, чтобы он не достал руками – и встаю над его головой, которую по-прежнему скрывают бейсболка и капюшон. Он неподвижен. Я наклоняюсь ровно настолько, чтобы проверить пульс. Тот не нащупывается.

Боже мой.

Я его убила.

Несмотря на то, что передо мной монстр, я растеряна и потрясена. С глубоким вдохом нажимаю кнопку экстренного вызова.

– Это «девять-один-один», что у вас случилось?

– Детектив Саманта Джаз, идентификационный номер 25К11. Я выстрелила из табельного оружия в подозреваемого. Он сейчас лежит и не реагирует.

Я рассказываю, как сюда добраться, и нажимаю отбой связи. Вот раздаются голоса, и ко мне бросаются полицейские. Стоя на коленях, я откидываю капюшон Поэта, чтобы сделать искусственное дыхание, – и перед глазами у меня плывет.

Это вовсе не Поэт, а какой-то недоросток лет тринадцати, хотя я убеждена, что гналась за мужчиной ростом за метр восемьдесят. При этом на мальчугане та же одежда, что и на Поэте.

Меня охватывает отчаяние.

– Остановите кровоток! – кричу я, пытаясь делать искусственное дыхание, что заведомо бесполезно. Мальчишка мертв. И убила его я. Потому что именно так хотел Поэт. Он хотел, чтобы я убила. Чтобы уподобилась ему.

Глава 70

Укрытый тенью, я стою невдалеке от дорожки и наблюдаю, как она опускается на колени рядом с мальчишкой.

Она убила его так, как должна была убить.

Признаюсь, я в ней сомневался. Я не думал, что у нее хватит духу на такое, но тем приятней мое заблуждение. В этот первый раз она будет метаться, сомневаться и заниматься самоедством, больше из-за переживаний насчет общественного мнения, чем чего-либо еще. Она еще не вполне освоилась со своим положением выше подобных вещей. Вся эта возня будет ниже ее достоинства, но так обычно все и начинается. Мои начинания, конечно же, тоже не были чисты и аккуратны. Насколько это все-таки символично… Символично до глубины.

Этого юного грешника я наметил после того, как тот выбил книжку стихов из рук еще одного бездомного сорванца, которого я ею одарил. А затем он над ним еще и измывался. Этот теперь уже мертвый сволочонок напомнил мне еще одного, из давних времен. Я знал, что этот хулиган будет ее первым, как тот, другой, был первым для меня. Устроить это было довольно легко. Я убедил этого недотепу, что мы играем в игру, где надо всполошить тетку-копа, а приз за это – хрусткая стодолларовая банкнота. Все, что ему нужно будет сделать, это выпрыгнуть перед ней и посветить фонариком.

Как же все-таки символична эта ночь! Мальчугану, разыгравшему детектива Джаз, которая только что совершила свое первое убийство, было тринадцать лет. Тот же возраст, что был у негодяя, убитого мной, когда мне тоже было тринадцать.

Близятся звуки сирены, и я, проскользнув сквозь заборную брешь, исчезаю в бурной ночи. Но я о себе еще напомню. В этом я уверен.