Текст книги "Поэзия зла"

Глава 75

Я жду, пока мы с Уэйдом окажемся в его модном черном пикапе – техасском варианте «Мерседеса», – прежде чем задать вопрос, который меня тянуло задать в течение полутора часов:

– Зачем ты предложил им отправить меня в Сан-Антонио?

Он заводит мотор, запускает кондиционер и лишь затем поворачивается ко мне.

– Тебя собирались отправить в Хьюстон, дожидаться возвращения Робертса. Но мне подумалось, что ты предпочтешь Сан-Антонио, где у тебя больше контроля над расследованием, чем здесь, в Остине. И где ты будешь в достаточной близи, чтобы вечерами возвращаться и встречаться со своей командой.

– Меня – в Хьюстон?

– Угу. Мэр хочет избавиться от тебя по полной программе. И твой крестный, честно говоря, тоже. Может, он тебя и любит, но на данный момент воспринимает тебя как обузу.

Внезапно его объятия значат еще меньше, чем два часа назад. Он был близким другом моего отца. Этой связи у них бы не было, не разделяй они по крайней мере несколько одинаковых взглядов на жизнь.

– А еще, – продолжает Уэйд, – я начинаю задаваться вопросом, не знает ли мэр о Ньюмане нечто большее, чем знаем мы? Но из финансовых соображений предпочитает смотреть в другую сторону…

А что. На основе только что сказанного, Уэйд может быть прав.

– Может, ФБР имеет смысл провести насчет него расследование?

– Не могу не согласиться, но пока оставим это между нами. Возможно, нам стоит обсудить превращение тебя в тайного агента.

– Ах вон куда все клонится… Ты думаешь, неделька в Сан-Антонио завершится тем, что ты пристроишь меня к себе под бочок?

– Все может быть, но прямо сейчас нам нужно поспать. В свете того, что твой дом кишит любопытными глазами и ушами, предлагаю пойти ко мне и засесть там. А отдохнув, ты сможешь решить, как быть дальше.

– На этот счет никаких возражений.

Мы направляемся к его дому чуть западнее центра, и я обмениваюсь несколькими эсэмэсками с Лэнгом. Ехать здесь недалеко, а жилье Уэйда намного просторней моего – настоящий дом с задним двором, но при этом знакомый и удобный. В какой-то период Уэйд хотел, чтобы я переехала к нему, и перед смертью отца я действительно рассматривала такую возможность. Сегодня вечером я нахожу себе убежище в наших отношениях. Я ору. Я реву. Я злюсь – на Поэта, на крестного, на своего отца, на Лэнга за его предательство, но в конечном счете на себя, потому что это я позволила Поэту одержать верх ценой жизни несчастного мальчика. Уэйд предлагает мне на все свой выход, но, лежа рядом с ним в постели, я сознаю, что куда бы ни двинулась, туда же двинется и Поэт, так или иначе предусмотрев, чтобы это выяснение отношений было между нами двумя, если я не предприму на этот счет соответствующих мер.

Так что, кроме сегодняшней ночевки, я здесь не задержусь.

Глава 76

Наутро после премьерного убийства детектива Джаз я просыпаюсь после всего нескольких часов сна, чувствуя себя весьма бодро, несмотря на ограниченное количество часов с закрытыми глазами. Можно даже сказать, что я все еще нахожусь на пике хорошо проведенной ночи. Настолько, что уровень адреналина поднимается во мне вместе с солнцем, и вот я уже обнаруживаю, что занимаюсь сексом с женой – интенсивным и даже грубоватым, с веревками, которыми я стягиваю ей ноги и тело – туго, может, даже слишком туго, но она не жалуется.

Она знает эту темную часть меня, бросающую вызов сдержанной внешности, которую я позволяю видеть миру, и испивает ее с хищной жадностью, какую от такой милашки никто не ожидал бы. Она дает мне эту отдушину, чтобы утолить во мне аппетит к большему; удерживает до нужного момента, когда Ава Ллойд станет уроком, преподанным детективу Джаз как иллюстрация ее жизненного пути.

Когда мой аппетит утолен, жена изнеможенно отваливается на простыни.

– Я люблю тебя, Шекс, – срывается с ее запекшихся от чувства губ.

Шекс.

Это ее ласковое прозвище, сокращенно от «Шекспир». За понимание моей любви к поэзии я ей искренне признателен.

– И я тебя тоже, – говорю я ей.

На самом деле любви во мне нет. Такие тривиальные человеческие эмоции мне не присущи, но жена для меня – отличный выход сексуальному напряжению, а также прибежище средь бурь людских страстей, в коих я не нуждаюсь и которых в себе не поощряю.

Когда наконец мы одеты – она в симпатичное розовое платье для работы, я в синий костюм с шелковым галстуком в тон, – мы чинно усаживаемся на кухонном островке за утренним кофе. Дети вздорят из-за булочек с корицей, и жена вынуждена принудить их к миру. Когда ей это удается, она пододвигается ко мне с чашкой кофе.

– Ты еще не читал про того серийного убийцу? – Спрашивает тихо, чтобы не услышали дети.

Внутри сердце у меня трепещет от тревожного восторга.

– Да ты что! Здесь, у нас?

– Да, здесь. – Она кивает. – Сумасшествие, правда? И ты не поверишь: его ведь называют Поэтом…

Я изображаю удивление. Имя мне в целом подходит, хотя оно не такое оригинальное, как я рассчитывал.

– Вот как? Интересно, почему?

– После убийств он засовывает в рот жертвам листки со стихами – какие-то послания, которое полиция не может расшифровать. Я подумала, может, тебе стоит предложить им свою консультацию… Ты же специалист по поэзии.

– Не надо, – отметаю я. – Там и так желающих пруд пруди. Не хватало еще привлекать их внимание к моей семье.

– Верно, – соглашается она. – Я что-то не сообразила.

Я ловлю ее руку и целую.

– Расслабься. Если что, я оберегу тебя и детей. Ты ведь это знаешь.

Она кивает:

– Да, знаю. Ты так и поступишь.

Глава 77

Звонок. Я просыпаюсь от неожиданно глубокого сна. На проводе Старушка Кроуфорд:

– Вы в порядке? – Времени на ответ она мне не дает и запускает обороты: – Что там такое стряслось? Всюду репортеры, и вовсю болтают о том, что произошло. Так что именно там произошло?

Я принимаю сидячее положение и вижу, как в спальню входит Уэйд – свежевыбритый и уже одетый в серый костюм, с двумя чашками кофе в руках. Губами я беззвучно благодарю и принимаю чашку, дивясь, как это я так проспала его подъем.

– Эти репортеры просто сумасшедшие, все как один, – частит Кроуфорд. – Вы же, наверное, можете с этим что-то сделать?

Я отвечаю:

– Ажиотаж вокруг темы рассосется через несколько дней. Я вам обещаю.

– Точно?

Мои слова ее, похоже, не убеждают, так как она начинает рассказывать о репортере, который ломился ко мне в дверь час с небольшим, и ей пришлось вызвать полицию. Когда она меня наконец отпускает, я со вздохом говорю:

– Боже милостивый. Если этот день начинается так круто, мне не обойтись без вина.

– В принципе неплохая идея. Я утром разговаривал с Мартинесом. Он хочет, чтобы я поднял данные о пропавших по городу детях. Параллельно художнику по эскизам поручили сделать набросок мальчика для публикации в прессе: вдруг кто-то его опознает…

Я вдыхаю, ощущая где-то в груди жгучую точку.

– Хорошо.

Это все, что мне удается произнести. В самом деле, скажи я что-нибудь сейчас, это будет разом чересчур много и недостаточно.

– Ты в офис? – спрашиваю я Уэйда.

– Пока нет. Но уже скоро.

– Мне нужно принять душ.

Я встаю и делаю два шага, после чего снова оборачиваюсь:

– Как такое может быть, что мальчика никто не хватился?

– Мы потому и при работе, что это жестокий мир.

Ответ настолько исчерпывающий, что нечего и добавить. Хотя некоторым образом это как раз то, что я рассчитывала услышать. С понимающим кивком отправляюсь в ванную. Уэйд меня не провожает. В этом плюс общения с теми, кто тебе близок и занят общим делом: понимание происходит без слов. Мне нужно побыть одной, но дверь ванной я не закрываю. В этом нет нужды.

Вскоре я уже стою под горячими струями воды и отстраненно размышляю о своем жизненном выборе, о клятве защищать других. Прошлой ночью я в этом потерпела неудачу, но слова Уэйда находят во мне отклик, и я отбрасываю самокопание. Можно валяться разбитой, а можно и драться. Я выбираю второе. «Соберись. Работай по цели», – внушаю я себе. И потому сосредотачиваюсь на том, что важно: справедливость в отношении жертв, включая того мальчонку, кем бы он ни был. Мое же выживание состоит в выполнении работы. Мне нужно вернуться к ней максимально собранной. Из душа я выхожу, разделенная прошлой ночью на «до» и «после», полная решимости заполучить этого гада.

По счастью, здесь у Уэйда мной оставлено кое-что из одежды и туалетных принадлежностей (не стала, так сказать, торопиться с окончательным отъездом). Отбросив в сторону любые намеки на самоанализ и рефлексию, я сушу волосы, твердой рукой навожу макияж, надеваю джинсы и розовую кружевную блузку без полыхающей надписи «Детоубийца». Вскоре после этого, с пустой чашкой из-под кофе, нахожу Уэйда на большом гранитном острове его кухни, где он сидит и разговаривает по телефону. Я беру кофейник, наполняю наши с ним чашки, добавляю туда сливок из холодильника и присаживаюсь на соседний стульчик. Уэйд все еще ведет разговор насчет какого-то наружного наблюдения. Притомившись ждать, я выгружаю на столешницу папку с делом и включаю компьютер, думая приступить к работе.

В эту секунду он заканчивает свой разговор.

– Мы думаем покопаться в делах мэра и посмотреть, что там объявится. Если получится пробить цифровое наблюдение и его границы каким-то образом пересекутся с Ньюманом…

– То наблюдение можно будет установить и над ним.

Уэйд чутко поднимает палец: у него звонит сотовый, и звонок, судя по всему, требует ответа. Почти тут же звонит и мой, с номером Чака. Я беру трубку. За рассказом Чака о его подходе к йоге успеваю допить половину своего кофе, терпеливо дожидаясь, когда он от болтовни перейдет к сути.

Видимо, Чак и сам это чувствует, а потому нервничает, боясь наткнуться на неудобную для меня территорию прошлой ночи. Нас обоих спасает еще один входящий звонок, из лаборатории. С Чаком я прощаюсь и перескакиваю на службу криминалистов.

– Детектив Джаз слушает.

– Джаз, это Антонио.

Я съезжаю на краешек табурета.

– Так. Что там для меня?

– Я закончил твой срочняк, о котором ты просила. Сторонних отпечатков на стаканах нет. ДНК совпадает с добровольными образцами от гостей мероприятия. С книгами, как многоразовыми предметами, дела посложней. С них мы сняли несколько рандомных ДНК, но ничего, что совпадало бы с нашей базой данных.

– Ну а образцы гравия, которые я предоставила?

– Взятым с мест преступления не соответствуют.

– Вот черт… Досадно.

– Понимаю, – сочувственно вздыхает он. – Извини, что ничем не порадовал. Те книги я перешлю в комнату вещдоков, можешь их сама повертеть.

– Спасибо и на этом.

Мы отключаемся, но трубка снова гудит звонком, теперь уже Лэнга.

– И ты, друг? – приветствую я его. – Порадуй хоть ты меня.

– Изволь. В твоей жизни есть я. Ну как?

– Так. Значит, и у тебя для меня ничего хорошего.

– Хм. Сделаю вид, что не оскорблен, – ворчит он, но продолжает: – Ни по Робертсу, ни от Робертса здесь в Хьюстоне ничего нет. Мы здесь с детективами прокручиваем дело об удушении. По физическим доказательствам ноль. Думаем рассмотреть ракурс поэзии: может, здесь по жертвам точки как-то соединяются…

– Я тут думаю забрать книжки стихов, которые только что прошли через лабораторию, – сообщаю я. – ДНК на стаканах совпадает с образцами от посетителей. С книг взяли рандомные ДНК, что обычно для многоразовых предметов, но никаких совпадений с нашей базой данных не выявлено.

– Да, умен… – Лэнг хмыкает. – Видимо, забирает с собой все, к чему прикасается.

– Я тоже так думаю. В таком случае у нас ничего нет. Надо бы что-нибудь предпринять.

– По идее, нужен ордер, – рассуждает Лэнг. – А с ним можно добраться до его жуткого тайника. У него он наверняка есть. Эти гады всегда их держат.

– Не получится. Нам много что нужно, но я сейчас не совсем в том положении, чтоб обращаться к его жене.

– Ты – нет. А я – да. Против меня запрет пока не вынесли. Так что посмотрим, как к ней лучше подобраться, когда я вернусь.

– Я сейчас как бы на удаленке.

– Ну, значит, перенимаю эстафету у тебя.

– И как ты думаешь крутнуться, не получив в итоге по рукам, как я?

– За счет своей красоты и харизмы, мой пупсик.

– Ну давай. Только на случай, если твоя красота и харизма окажутся побоку замужней тетке, твой пупсик завтра едет в Сан-Антонио. Кооперироваться с командой ФБР, которую собрал для нас Уэйд.

– Прямо так, без оружия?

– Без табельного оружия.

– Вот хорошо. Я знаю, что у вас произошло прошлой ночью, но не вздумай опускать руки. И если представится возможность, шмаляй в этого ублюдка не колеблясь. – Он вешает трубку.

Передо мной, положив руки на столешницу, встает Уэйд.

– Мне пора. Ты можешь оставаться здесь, без вопросов. Система безопасности у меня супер-пупер.

– Я знаю.

– Но, вижу, ты не особо собираешься у меня задерживаться?

– Да, не особо. Я поступлю так, как только что сказала Лэнгу: поеду в Сан-Антонио, работать с ФБР. Ты же, кажется, этого и хотел?

Несколько секунд он пристально меня изучает.

– Ты знаешь, что я не это имел в виду, но полагаю, что да. Хотел. – Отталкивается ладонями от столешницы. – Когда думаешь ехать?

– Сегодня днем.

– Служебное удостоверение уже будет ждать тебя там. Где собираешься остановиться?

– В отеле с высоким уровнем безопасности. Счет выставлю департаменту.

Уэйд, коротко усмехнувшись, хватает свой кейс.

– Я буду там завтра.

Он направляется к двери, и через секунду-другую после того, как открывается и закрывается дверь, я слышу негромкий щелчок: активируется система безопасности. Не стоит обольщаться, что в решающий момент она сможет защитить меня или кого-нибудь еще от убийц, подобных Поэту. Как там сказал Уэйд? «Мы потому и при работе, что это жестокий мир…» Что ж, свою работу я сделаю.

Глава 78

В Сан-Антонио я уже пять дней.

За это время Поэт никого не убивает – звучит в целом позитивно, если б только не ощущение, что в Остине он дожидается меня.

«Инцидент», как Лэнг с Чаком именуют ту чудовищную ночь в моей квартире, за этот срок тоже сходит из заголовков на нет. Вот она, ценность человеческой жизни для средств массовой информации – не дольше каких-нибудь пяти дней… Мальчик так никем и не опознан. Может, его не опознают никогда, но не на это надо делать ставку, пока я охочусь на монстра. Проблема в том, что в Сан-Антонио я не добиваюсь фактически ничего, кроме перетасовки обильных, но никчемных данных; хуже дела только у Лэнга в Хьюстоне.

На шестой день он вылетает обратно в Остин; я тоже планирую вернуться на один из обязательных сеансов терапии (от этого зависит мое восстановление на работе). Поэт все равно не будет ждать меня вечно, да и мне несподручно ловить его, прячась по офисам ФБР за перебиранием бумажек. В свой родной город я возвращаюсь непосредственно к началу сеанса, а вскоре после этого встречаю Лэнга в аэропорту.

– Ну что, истосковалась? – спрашивает он, кидая сумку на заднее сиденье моей машины и вольготно устраиваясь на пассажирском сиденье.

Я сажусь за руль и пристегиваюсь.

– Какое уж тут тосковать, когда ты меня по телефону буквально достал?

– Ну так, чтобы всем сердцем?

Я в ответ хрюкаю.

Лэнг ржет.

– Поесть бы, – мечтательно вздыхает он. – Есть тут одно местечко, я подскажу где.

Он явно что-то затевает.

– Лэнг, ты что задумал.

– Я задумал вполне конкретный бургер. Что в этом предосудительного?

Взмахом он указывает мне ехать вперед.

Я рулю, не зная, в какие переделки он нас втягивает, потому что в плане у него явно переделки, а не бургер. Или, может, переделки и бургер, зная Лэнга. Когда мы сворачиваем на Би-Кейвз-роуд, где находится студия йоги Бекки Смит, его затея становится мне ясна.

– Лэнг, я не могу быть с тобой при разговоре с женой Ньюмана.

– Это студия йоги. Один я туда идти не могу.

– В твоих словах логики ноль.

– Я не хочу идти один.

– Лэнг…

– Езжай, езжай. На йогу мы в любом случае не собираемся. За женой наблюдает Джексон, уже несколько дней. После своей йоги она заходит на кофе в «Лолу Саванну».

– Ты добиваешься, чтобы меня, к чертовой матери, вышвырнули из органов?

– Я пытаюсь поймать этого парня, – говорит он. – Разве это не то же, чего хочешь ты?

– Черт возьми, Лэнг, – ворчу я, но не останавливаюсь. Он прав. Я действительно хочу изловить этого парня.

Подъезжаю к кафе и паркуюсь.

– Во сколько она должна быть здесь? – спрашиваю, нервно глядя на часы. На них половина шестого.

– В пять сорок пять.

– Я буду ждать в машине.

– У нас есть время расположиться внутри. Ты можешь сидеть к нам спиной. У меня блютус. Каждый из нас возьмет по наушнику и будет на связи, чтобы ты могла при необходимости давать мне ЦЭУ.

– Можно подумать, ты когда-то нуждался в наставлениях.

– При всей своей неотразимости я хочу заполучить этого парня, Джаззи. Он одержим тобой. Ты не можешь стать одной из его жертв. Слышишь меня? – Он лезет на заднее сиденье и достает что-то из своей сумки; какой-то конверт.

– Что это?

– Нужно только, чтобы она это подписала, и тогда наблюдение у нас в кармане.

– Смотри-ка, ты все продумал…

– Еще бы. Я разговаривал с Эваном. Он дал мне все, что необходимо.

– Ты говорил с Эваном? Я думала, вы друг друга на дух не переносите.

– Все же не так сильно, как этого засранца.

– Если я пойду, ты скажешь мне, почему у вас все так сложно?

– В ночь, когда мы арестуем Поэта – а мы это сделаем, – я тебе все скажу, – обещает он. – Идем.

И открывает свою дверцу.

Я делаю вдох и, вопреки здравому смыслу, выхожу из машины. Лэнг, направляясь к двери кафе, ухмыляется своему достижению. Пускай себе. Если все срастется, он заслужит того, чтобы ухмыляться, злорадствовать и даже донимать меня повторами.

Через несколько минут, уже с чашками кофе, мы сидим за столиком, частично скрытым стойкой с закусками. Как раз возле нее Лэнг и думает подойти к Бекки Смит. Входная дверь у него на виду. Мне приходится чуть накреняться, но тоже видно. Главное, чтобы не видели меня. У нас обоих по наушнику блютус, и Лэнг заранее позвонил мне для установки связи. Я на линии и слышу, как ему звонит Джексон – сообщить, что Бекки только что подъехала к кофейне. Лэнг заканчивает разговор, а затем звонит мне. Связь у нас уже проверена. Он может смело идти до самой двери, и я его не потеряю.

Лэнг ждет, пока Бекки закончит делать заказ, а затем чуть заметно кивает мне.

– Миссис Смит? – вежливо спрашивает он по другую сторону стойки. Я осторожно подаюсь вперед и между двумя пакетами навынос различаю ее лицо.

– Да? – спрашивает она. От меня не укрываются темные круги вокруг ее изможденных глаз. Зрачки расширяются в тревожном изумлении. – Это… вы?

– Да, я. Итан Лэнгфорд.

– Вы имеете в виду, детектив Итан Лэнгфорд.

– Можно и так. Обещаю, что больше не буду вам надоедать, если вы уделите мне каких-нибудь пару минут.

– Зачем это мне?

– Потому что мне кажется, что вы напуганы, а я, к вашему сведению, могу вас защитить.

– Как все женщины, что доверяются защите полиции, а сами в конечном итоге погибают или получают увечья?

– Это признание страха и его вины, – тихонько подсказываю я Лэнгу.

– Я сейчас говорю только о себе и о вас. Поверьте, я не из тех, кто подводит людей, защищать которых он присягнул. Я скорее лишусь своего нагрудного знака, чем допущу, чтобы он вас…

– Вы не посмеете к нему притронуться. Мэр, его деньги и…

– Подпишите форму, которая позволит нам осуществлять электронное наблюдение. Он ничего не узнает. И если нам не удастся ничего найти…

– Удастся. Там есть. Я просто… Я боюсь… Он знает, что я знаю. Свой компьютер он держит на замке.

– Что вы знаете?

– Просто… всякое. – Ее голос дрожит. – Гадкие снимки голых людей.

Сердце в груди начинает бешено стучать. Вот оно. То, чего мы так долго ждали.

Лэнг приподнимает конверт.

– Поставьте здесь вашу подпись. Мы добудем эти снимки. И вызволим вас. Очень вас прошу.

– Я не смогу. Мне не хватит сил.

Я встаю и порывисто выхожу из-за стойки.

– Лэнг, подвинься.

Он отступает на шаг, давая мне место.

– Простите, – обращаюсь к ней я. – Понимаю, меня здесь быть не должно, но мне нужно сказать вам это. Он обманом заставил меня убить мальчика, совсем еще ребенка. Я не хочу, чтобы у него был шанс причинить боль кому-то еще.

На ее глазах искрами проступают слезы.

– Мальчик, о котором написано в газете?

– Да, – выталкиваю я из себя шепотом. – Он.

С судорожным, прерывистым вздохом Бекки переводит взгляд на Лэнга.

– Дайте мне бумагу.

Лэнг протягивает ей бланки и ручку. Она наклоняется к стойке, подписывает и возвращает листы ему, но смотрит на меня:

– Я не хотела подавать на запретительный ордер. Он узнал, что я вам звонила. Я была вынуждена спасать себя.

– Знаю, – говорю я. – Это правильно.

А потом делаю то, чего не делаю никогда. Обнимаю ее и шепчу:

– Вы спасаете жизни. Это героизм.

– Вы… задержите его, – сорванно шепчет она, после чего хватает свой пакет и бросается к двери.

Мы с Лэнгом смотрим ей вслед.

– Все. Мы его взяли, – произносит Лэнг, а когда я поворачиваюсь, окрепшим голосом повторяет: – Мы его взяли. Ему конец.

Я всей душой хочу, чтобы так оно и было, но по какой-то неизъяснимой причине во мне смутно колеблется мысль, что до конца еще далеко. Что-то здесь не так.