Текст книги "Поэзия зла"

Глава 27

Детектив Джаз ищет ответы, которые могу ей дать только я; ответы, которые держит на ладони лишь ее Господин и Наставник.

Иначе зачем бы ее тянуло в кампус, где учеба ни в коем случае не воплощение монументальности? Она четко понимает динамику отношений учителя и ученика в игре, но еще не сознает, что студенты, которые бродят по кампусу, в действительности совершенно ни при ком и ни при чем. Она – единственная студентка, которая хоть сколько-нибудь при месте; ученик, которым был когда-то я и в известной степени пребуду таковым всегда по отношению к великим творениям.

Хотя к правде она не была готова. Не готова она к ней и сейчас, и мое терпение мало-помалу начинает истощаться. В своей спешке сдернуть покров тайны она игнорирует важные детали – ошибка, которую ни один из нас не может себе позволить. В ближайшем будущем я буду ожидать от нее большего. Она должна подняться выше. Должна учиться и усваивать уроки, которые я ей преподаю, а не рваться без ума туда, куда ей путь заказан.

После сегодняшнего дня ясно одно: она жаждет моего внимания. Она в нем нуждается. Ей нужно знать, что я не просто наблюдаю, а наблюдаю близко, и что обучение будет вознаграждено, а ошибки будут наказываться. Пришло время убедиться, что этот урок усвоен. Сегодня вечером она постигнет, что я совсем рядом. Она будет знать, что я за ней наблюдаю и прислушиваюсь к ее потребностям. Она узнает, что ее работой заправляю я.

А ее неуспехи будут чреваты последствиями.

Глава 28

Наше лобовое столкновение с Ньюманом мы с Лэнгом согласовываем по двум пунктам: а) мы с ним еще не закончили; и б) этот тип – высокомерный гондон. К тому времени, как мы усаживаемся в раскаленную машину, я выясняю информацию об имени и работе жены Ньюмана.

– Ньюман и Бекки Смит в браке десять лет. Двое детей, двенадцати и семи лет. Бекки сорок один год, она учительница начальных классов.

– Держу пари, с ней он тоже обращается как с грязью под подошвами, – бурчит Лэнг, заводя мотор.

Жарища стоит такая, что я обжигаю руку о сиденье (хорошо хоть, что на заднице трусики и брюки). Господь, ты должен любить Техас в августе.

– Лэнг, курс на Уэстлейк. Я хочу поймать ее на работе, подальше от Ньюмана и ее детей, если получится.

Набираю номер школы, надеясь застать там Бекки, пока она еще не ушла. «Мустанг» взревывает мотором.

– В Уэстлейк двигаем через фастфуд.

Мой желудок одобрительно урчит, а вот звонок срывается.

– Занятия в школе теперь только со следующей недели. У нее сегодня выходной.

Я диктую ее домашний адрес по эсэмэске Чака. Лэнг тормозит у драйв-ина, где подают гамбургеры, и к тому времени, как наш заказ готов, кондиционер напускает в салон холодный воздух. От Чака поступает полное досье на Ньюмана, и со всеми этими благами мы выезжаем на хайвэй.

В промежутках между набиванием рта горячей картошкой фри (имею право, один раз на дню) я просматриваю материал и делюсь с Лэнгом основными фрагментами.

– Смотри-ка… Его отец был профессором в Браунсвилле, и знаешь что? Преподавал литературу.

– Был? – уточняет Лэнг, пока мы простаиваем в пробке. – Он что, того?

– Ага. – Я прихлебываю колу и от горьковатого привкуса морщу лицо. – Брр… Ненавижу диетическую. Все в этом городе как будто сели на диету, причем только по коле. Может девушка взять просто диетический «Спрайт», ну?

– От этой проблемы вас избавит только кола натуральная! – поднимая свою бутылочку, рекламным голосом вещает Лэнг.

– Ее я тоже ненавижу.

– Да ты с ума сошла.

– А ты нет? Мы – детективы убойного отдела. Нам это служба вменяет.

– Ты говоришь, как моя эта… С кем я по зову плоти.

– Вот так тебе и надо, – говорю я и возвращаюсь к нашей текущей теме: – Отец Ньюмана. Умер от сердечного приступа, когда тот еще ходил в школу. Мать тоже умерла. Упала и ударилась головой в своем собственном доме, когда Ньюману было двенадцать.

– Вот бы знать, это Ньюман или его папаша разбил ей башку?

– Однако вопрос, – подхватываю я его тон. – Ставлю на отца, который взрастил своего сынка-убийцу. По итогам, Ньюман оказался в приемной семье.

Эсэмэсками я шлю Чаку несколько вопросов, одновременно доглатывая оставшийся кусочек бургера с цыпленком гриль. Следом – глоток отвратительной диетической колы, и я читаю дальше, пока не тычу пальцем в экран, оборачиваясь к Лэнгу.

– Слышишь? В той приемной семье одна из детей – девочка – жаловалась, что Ньюман издевается над ее собакой, а затем стал приставать к ней. Она сбежала, и больше ее никто не видел.

– Кто, девочка? – впадает в задумчивость Лэнг. – Убежала или умерла?

– Хороший вопрос, – одобряю я и шлю очередной запрос Чаку.

– Как он, интересно, попал в университет, да еще и вырос до профессора? – гадает Лэнг, переваривая новую для него дозу информации (а чего бы не переваривать – машина еле движется).

– Льгота при поступлении, чему наверняка поспособствовала история с ранней смертью его отца. Не то чтобы он в этой помощи нуждался. У парня в башке не мозги, а ракетное топливо. Тест на ай-кью и вступительные баллы просто блеск.

– В самом деле? Даже затмевают твои?

Я поднимаю бровь.

– Это ты к чему?

– Мозги против мозгов, – объявляет напарник. – Поединок гладиаторов в едином весе. Делайте ставки, зрелище обещает быть незабываемым.

Замечание о «едином весе», признаться, задевает меня за живое, и Лэнгу это должно быть понятно. Делается круг к этой нашей перепалке насчет «сумасшедших». Спустя годы, в какой-то период своей службы, поневоле начинаешь задаваться вопросом, как и почему ты способен видеть то, что видишь, и при этом все еще сохранять рассудок.

Лэнг подмигивает:

– Да успокойся. У тебя есть преимущество. В лице меня. – Он фасонисто напрягает бицепс. – При этой вот штуке парню, со всем его апломбом, придется реально утереться.

Его бахвальство я игнорирую и смотрю на оценки Ньюмана, которые фактически совпадают с моими. Что в принципе мало о чем говорит. Я видела людей с мозгами, которым от гениальности впору взорваться, но эффект оказывался нулевым просто из-за того, что те люди не умели воплощать свои знания в жизнь. Мозг, безусловно, имеет значение, но гораздо важнее то, как тот или иной человек получает к своим знаниям доступ и применяет их на практике.

Поэт уже проявил свой настоящий, полный комплект: мозги и их применение. Он противник более чем достойный, потому и готов скрываться у всех на виду. Такого одолеть нелегко, и он это знает.

Глава 29

«Мустанг» Лэнга подъезжает к въездной дорожке внушительного особняка Ньюмана, расположенного в элитном районе Уэстлейк. Мы оба подаемся вперед, чтобы получше разглядеть этот двухэтажный голубовато-серый шик. Лэнг присвистывает.

– Это ж добрых два ляма. Чувак, должно быть, в своем университете баксы гребет лопатой…

– Однозначно, – соглашаюсь я. – Хотя чего тут удивляться: по досье, от своего отца он унаследовал трастовый фонд в пять миллионов.

– Ты гляди. Богатства хоть жопой ешь, а ему все мало, – с горьким гневом цедит Лэнг. – Будь у меня пять миллионов, я бы ухлестывал за бабами, завел себе яхту, с пивка перешел бы на шампань. Однако чего бы я точно делать не стал, так это уходить на пенсию из-за таких говноедов, как он. Вот ей-богу. У этого чувака есть все, а он до сих пор не уймется и истязает людей.

– Причем не думает с этим заканчивать, – подбавляю я.

Он резко поворачивается в мою сторону.

– Ты ведь знаешь, деньги и власть подобны стейку с кровью. Окружная прокуратура со своей беззубостью так просто и не прожует. Черта с два дадут нам его арестовать без охрененного вороха доказательств.

– А вот я сегодня свяжусь с прокуратурой и выясню, что им нужно предъявить для задержания.

– Ага. Ты это сделаешь, а они возьмут и завибрируют, когда он подошлет чертяку-адвоката, готового спалить здание суда, лишь бы отмазать его от тюрьмы.

– Тогда, думаю, нам лучше закрыть это дело, – говорю я, открывая дверцу.

Лэнг что-то бессвязно бормочет, делая то же самое со своей стороны.

Мы выходим из «Мустанга» и идем по обходной дорожке в обрамлении декоративных камней и желтых цветов. В центре двора предусмотрен даже симпатичный деревянный стул. Снаружи все здесь кричит о домашнем уюте и гармонии, но, как известно, идеальных семей не бывает. Особенно при серийном убийце, использующем домашних в качестве прикрытия.

Мы входим на крытое крыльцо, где нас окружают керамические горшки с еще бóльшим количеством желтых цветов, и Лэнг нажимает на кнопку звонка. Долго ждать не приходится. Дверь открывается, и навстречу нам выходит женщина в джинсах, майке и таких же белых кроссовках «Чак Тейлор», в которых я люблю щеголять по выходным.

– Чем могу? – несколько растерянно спрашивает она. Зеленоглазка, каштановые волосы, бледная кожа. Килограммов пятьдесят пять, не больше.

Чем-то похожа на меня.

Не могу точно сказать, почему такое приходит в голову. То есть технически, по цвету кожи и росту, это можно сказать о многих. Но многие ли замужем за человеком, которого лично я полагаю серийным убийцей и который пас меня сегодня на утренней пробежке?

Лэнг показывает свой значок.

– Детектив Лэнгфорд, мэм. – Указывает на меня. – А это детектив Джаз. Мы можем задать вам несколько вопросов?

– О боже… – Ее глаза расширяются, в их глубине трепетный испуг. Хозяйка выходит на крыльцо и плотно прикрывает за собой дверь.

– Там внутри мои дети, – произносит она тихим, учащенным, настойчивым шепотом. – Что-нибудь случилось? Что-то с моим мужем?

От меня не укрывается ее интонация. Слово «муж» несколько акцентировано.

– А как вы полагаете, миссис Смит, что могло случиться с вашим мужем?

– С ним все в порядке? – Ее губы приоткрыты, дыхание прерывисто. – Он… в порядке?

– В порядке, – отвечаю я, удивленная тем, что Ньюман не предупредил ее о нашем возможном визите. И удивленная не просто, а, я бы сказала, изрядно. – Час назад мы видели его в кампусе.

Она поочередно нас оглядывает.

– А… что случилось?

– Мы расследуем убийство, – сообщает Лэнг. – И сейчас находимся в процессе устранения подозреваемых. Одного за другим, одного за другим…

– Да я… – Ее голос осекается из-за отсутствия слов, но она делает новую попытку: – Мой муж что, подозревается?

Ей известно.

Это то, что говорит мне данный вопрос.

На каком-то уровне она догадывается, что ее муж убийца. Очевидно, Лэнг тоже это улавливает, потому что начинает играть на этом:

– Отчего вы думаете, что ваш муж может быть к нему причастен?

– Я вам что, подозреваемая? – по-птичьи взлетает голос Бекки. – С какой такой стати? – Ее рука на груди сжимается в кулачок. – Боже мой, да кто вообще умер? Назовите!

– Майкл Саммер, например, – отвечаю я. – Он вам знаком?

Она часто моргает.

– Нет. – Ее брови напряженно сдвигаются. – Имя мне совершенно не знакомо. И что, меня все равно надо подозревать? Где же справедливость?

– Справедливость мы с вами обсудим позже, – отвечает Лэнг, не подтверждая и не опровергая ее статус подозреваемой. – Например, вы можете сказать, где были четырнадцатого числа?

– Это день рождения нашего сына, – без запинки отвечает женщина. – Мы его отмечали всей семьей. Были все вместе.

– И чем вместе занимались? – спрашиваю я.

– Ну как чем… Просто были здесь. – Бекки жестом обводит дом позади себя. – Небольшая семейная вечеринка, только мы и дети.

– С какого по какое время? – бдительно уточняет Лэнг.

– Да мы не считали, – она пожимает плечами. – И день, и вечер. Днем готовили барбекю у бассейна, а вечером заказали пиццу, которую ели под просмотр «Джуманджи»[5]5
  «Джуманджи» – серия американских фантастико-приключенческих художественных фильмов.


[Закрыть].

– Во сколько вы отправились спать? – спрашиваю я.

– Была суббота, так что детишки допоздна играли в «Монополию». Они ее любят. А мы с Ньюманом сели проверять работы: он – своих студентов, я – своих учеников.

– Дело нужное, – Лэнг кивает. – Во сколько же вы улеглись?

– Я – где-то в начале одиннадцатого. Ньюман, кажется, задержался подольше. Ну так у него и задания куда более сложные, чем мои.

– Если бы он ушел, вы бы об этом знали? – спрашивает Лэнг.

Женщина ощетинивается:

– Странный вопрос. Конечно. Но он не уходил.

Хотя именно это частенько происходит в ситуациях, связанных с семейными отношениями. Семейство спит, а убийца тихонько ускользает…

– У вас есть камеры наблюдения, способные подтвердить, что после десяти вечера из дома никто не выходил? – спрашивает Лэнг.

Губы Бекки сурово сжимаются.

– Таких камер у нас нет.

Лэнг вздергивает бровь:

– Ну и дом у вас… А как же безопасность для вас и ваших детей? Впрочем, мы проверим у соседей. У них камеры наверняка найдутся.

Бекки скрещивает на груди руки.

– Может, мы себе их тоже установим.

– Да, и напоследок, – якобы спохватываюсь я. – Хотелось бы взглянуть на коллекцию поэзии вашего мужа.

– Вы хотите… хотите взглянуть на… Нет! – Бекки выставляет перед собой руку. – Зайти в дом я вам позволить не могу, дети испугаются. Нет уж, извините. – Ее щеки жарко вспыхивают. – В ответ на любое ваше несогласованное действие мы вызовем адвоката.

– Ничего, мы уже уходим, – успокаивает Лэнг и достает из кармана визитку, предлагая ее Бекки. – Если вспомните что-нибудь, пусть даже мелочь, которую нам следует знать, позвоните. Всякое, знаете ли, бывает…

Сердитым движением она хватает карточку с его ладони.

– Так и поступим.

– Приятного вечера, миссис Смит, – прощаюсь я, чуть приподняв подбородок.

Мы с Лэнгом возвращаемся к машине, где тот, едва запустив мотор, выпаливает:

– Слушай, она же вылитая ты!

Этот коммент я игнорирую, сосредотачиваясь на собранной информации.

– Она призналась, что у него есть коллекция поэзии. И поняла, что мы здесь из-за ее мужа. Ей известно, что он монстр. Ее можно расколоть.

– Да понял я, – отмахивается Лэнг. – Давай вернемся к моему первому пункту. Она похожа на тебя.

– Как и миллионы других шатенок с зелеными глазами.

– Даже черты лица как у тебя. А он тебя выслеживал, Джаз… Мне не нравится, куда все это движется.

Глава 30

Лэнг выезжает с подъездной дорожки – и лекция понеслась:

– Необходимо всерьез обсудить вопрос о твоей безопасности. Перед нами убийца, который проявляет к тебе самый пристальный интерес. Когда эти монстры переходят на личности, гибнет наш личный состав.

Ну прямо про моего отца. Не о нем ли он говорит? И продолжает, продолжает… И еще немного продолжает. Я чувствую, как к шее приливает жар. Отключаюсь как могу, превращая голос Лэнга в белый шум. Он нащупывает кнопки, нажатие которых мне в тягость.

«Сфокусируйся, – колдую я. – Следуй метóде и лови убийцу».

По мобильному звоню патрулям, чтобы они сняли данные с камер у соседей. Когда заканчиваю, Лэнг, слава богу, умолкает.

Не теряя сосредоточенности и по-прежнему следуя методе, я бросаю взгляд на один из своих составленных ночью списков и уточняю, что делать дальше. Сверяюсь с папкой, кто в окружной прокуроре курирует это дело.

– Ага. Помощник прокурора – Эван Адамс, которого ты не выносишь по причинам, коими не желаешь делиться, – говорю я, как будто Лэнг своих нотаций и не читал, а я не включала его в игнор. – Хорошая новость в том, что я с ним лажу. Не так давно мы с ним вместе успешно предъявили обвинение, и вышел достойный приговор.

– Ну а плохая – помимо того, что этот ублюдок вообще здесь задействован?

– Беря во внимание, что ты его ненавидишь – подозреваю, из-за какой-нибудь юбки, – ты, вероятно, знаешь, что он красив и талантлив, что в переводе означает «заносчив и амбициозен».

– Знаю и это, и не только это. Он зассыт обвинять, если это рискованно, но если начнут сыпаться трупы, то вполне может скомандовать «фас», даже если ситуация еще не созрела.

– Вот именно, – говорю я. – Обоюдоострый меч. Его самого можно назвать чуть ли не записным убийцей, как Поэта. Я ему позвоню. Назначу встречу и попытаюсь обойти эту проблему.

– Возвращаясь к тому, что ты смотришься как жена Ньюмана…

Я со вздохом перебрасываю страницу в папке.

– Сэм, – настаивает Лэнг.

Мы сейчас на хайвэе и снова урчим в неподвижном потоке машин. Потому от этого разговора никуда не деться.

– Лэнг, я тебя услышала.

– Услышала? А мне почему-то так не кажется.

Все мое хладнокровие и сосредоточенность тают на глазах. Я рывком поворачиваюсь к Лэнгу.

– Итан, я слышу тебя прекрасно. Мне, как никому другому, ясно, насколько опасна эта работа, черт бы ее подрал. А свою или чью-либо безопасность я никогда не принимала как должное. Не планирую и сейчас.

– Тебе нужна дополнительная защита.

– Что? Может, мне еще попросить, чтобы ты каждую ночь у меня дежурил? Или раздеться догола? Это защитит меня от опасности? Не переводи внимание с себя на меня.

– Ну что ты творишь, Сэм?

– «Отца застрелили у меня на глазах» – какая часть этой фразы тебе не понятна? Я уже забрызгана кровью с ног до головы. Его кровью, Итан. Как ты думаешь, я когда-нибудь смогу ее смыть? Неужели ты думаешь, что я вкалываю на этой работе хотя бы день без мысли об этом?

Нетерпеливый звук клаксона.

Я поворачиваюсь – транспортный поток, оказывается, пришел в движение. Мы снимаемся с тормоза и молча едем. Тишина – острое лезвие между нами, готовое порезать одного или сразу двоих. Лэнг включает погромче радио, подвякивая песне в стиле кантри (его способ показать, что он уступает, по крайней мере сейчас). Моя ступня постукивает по коврику, пальцы наигрывают ритм на колене, при этом ни то, ни другое не имеет ничего общего с музыкой. Дело в десяти миллионах нервных окончаний, которые он задел. Проходит пять полновесных минут, прежде чем напряжение в машине ослабевает до степени, которую можно считать терпимой. Ступня перестает подергиваться, хотя пальцы – еще нет.

Мобильный телефон блямкает эсэмэской. Я приветствую возвращение к делу, которое заполняет мои мысли. Сообщение от офицера Джексона: добровольный анализ ДНК собран со всех. Сделано в рекордно короткие сроки, что меня, собственно, не удивляет. Джексон продолжает впечатлять. Я пересылаю сообщение Лэнгу. Вслух не говорю просто потому, что не хочу возобновлять с ним разговор. Спустя несколько минут он заезжает на стоянку при участке и занимает отведенное место, прежде чем выключить радио, но не мотор и не кондер.

– Джаз, – жалобно подначивает он.

– Да поняла, поняла, – говорю я. – Тебе не все равно. Ладно, мы друзья. – Смотрю на него. – Может, даже лучшие.

– Наверное, потому секс нам и не светит?

Я смеюсь:

– Ты когда-нибудь перерыв делаешь?

– Ну вот, заставил тебя засмеяться… Между прочим, это ты предложила мне у тебя переночевать, и чтобы мы вдвоем разделись.

– Ты знаешь, что я не это имела в виду. Секс – не наш метод. У нас его не бывает, и я даже не думаю, что ты его со мной захотел бы.

– Чего я хочу, – уныло говорит Лэнг (видно, один из моментов, когда на него это находит), – так это чтобы ты жила, никуда не девалась и по-прежнему не давала мне житья. Я ведь той ночью подумал, что тебя тоже убили. Ты же была со своим отцом. Когда мне позвонили, я сам внутри как будто помер. Ты же это знаешь?

В этот момент я сознаю, что так полыхала в своем личном аду, отчаянно пытаясь выкарабкаться из геенны огненной, что не замечала, как рядом горят все остальные. В том числе и моя мать.

– Я знаю, на тебе это тоже сказалось. Правда. Но смерть отца не ослабила меня как детектива. И мне нужно, чтобы ты снова мне доверял.

– Да я тебе верю больше, чем всей нашей гоп-компании! Это дело не похоже на другие дела, и ты это знаешь. Пропал без вести один из наших.

– Если Поэт действительно ходит за мной, то тогда, даже если я соскочу с этого дела, он все равно не отвяжется и сможет на меня напасть. Так что, пока ты не предложил мне уехать или спрятаться, скажу сразу: ничего из этого я делать не буду. Если его внимание не привязано ко мне, оно перейдет на кого-то другого. А моя задача этого «кого-то» оберегать. Такова моя клятва.

– Я знаю.

– Так чего ты от меня хочешь?

– Чтобы ты была живой.

– Вообще-то это входит в мои планы.

– Не все складывается так, как запланировано. Давай-ка сейчас зайдем и обсудим, что нам нужно для ареста этого мудозвона.

Лэнг открывает дверцу и первым выбирается наружу.

Глава 31

Мы с Лэнгом входим в участок, готовые разделять и оперировать, но не успеваем добраться до своих столов, как на пути у нас встает Чак.

– Мы все еще ждем видеозапись с твоего дома, – говорит он мне. – Но… – Жестом приглашает нас следовать за ним. – Я тут кое-что хочу вам показать.

Мы не противимся. Как верные маленькие детективы, следуем за компьютерным богом в конференц-зал. По дороге он указывает на некую троицу, сидящую за столиком возле его закутка – двоих парней и одну девушку, отрешенно тюкающих по своим ноутбукам.

– Наши новые стажеры, – поясняет Чак. Заслышав его, все трое поднимает глаза, но он жестом указывает им вернуться к своим компьютерам. – Давайте-давайте, усердствуйте. Наша задача – спасать жизни. Время для вас – критический фактор.

Чак продолжает свой путь в уверенности, что мы исправно идем следом, помечая и записывая имена.

– Что это с вами, коротышки? – бормочет из-под губы Лэнг. – Чего это вы такие начальственные и крикливые?

Слово «крикливый» вызывает у меня смех. Лэнг буквально три дня назад усвоил его от маленькой старушки, когда та сказала ему отойти, иначе она «включится на крикливость». Он тогда, будучи не при исполнении, остановился у пышечной. Со старушкой они схлестнулись из-за того, кому из них достанется последний глазированный пончик. Я потягивала кофе и смотрела, как Лэнг пристыженно отступает, проигрывая схватку.

– Что это с вами, гиганты? – перефразирую я. – Чего это вы такие расслабленные? Ждете, когда мы включимся на крикливость?

– Ой, не надо, – смурнеет Чак. – Только не ее. И так голова раскалывается.

Картина на входе в одну из конференционок у нас на этаже в самом деле вызывает улыбку. Здесь, оказывается, уже создана довольно сложная схема расследования. Мы с Лэнгом сбоку подходим к длинному столу для совещаний и оказываемся лицом к доске. Чак останавливается по другую сторону, тоже рядом с доской, представляющей собой смесь пробки, белого шпона, а также фотоснимков и карт, пришпиленных непосредственно к стене. Указывает на рядок снимков:

– Это установленные люди, которые были на чтении, в их числе трое сотрудников. У меня есть их имена, возраст и марки их машин. Сейчас мы просматриваем изображения с камер, ищем подозрительные транспортные средства. Также для всех нас я завел информационные блокноты – в них включены все зарегистрированные на сегодня улики, карты местности близ места преступления и много чего еще.

– Впечатляет. – Я довольно киваю. – Вижу, ты задействовал кадровый ресурс, и результат сразу налицо: вон сколько деталей на этой доске… Обалдеть. – Смотрю на Чака с усмешкой. – И почему ты сам не детектив?

– Боюсь стволов, крови и пауков. Да и тебе я нужен сугубо в моем ракурсе.

– Хотя сам только и делаешь, что смотришь на снимки тех же стволов, крови и пауков в оскверненной земле… – Я вздыхаю.

– У меня уже от одних этих фоток кошмары.

На это я не смеюсь и даже не спрашиваю, на кой ему эта работа. Помалкивает и Лэнг, и не без причины. В нашей работе кошмары не снятся лишь немногим, и тем не менее мы по-прежнему воюем на этой войне. Уж так мы устроены. Это единственное, в чем мы видим себя.

Я кладу сумку на стол и начинаю в ней рыться.

– Вот что мне нужно первым делом. Прежде всего видеозапись возле моей квартиры. А еще на доске у нас должно быть фото Ньюмана. Сейчас он у нас в центре внимания. Ты молодец, что его нашел. Нам нужно раздобыть что-нибудь, неважно что, но существенное настолько, чтобы обеспечить арест, прежде чем этот тип совершит новое убийство.

Чак, опустив подбородок, пытливо смотрит мне в лицо.

– Он, должно быть, провалил встречу, отчего вселил в вас такую уверенность.

– То, что мы думаем, неважно. А значение имеет то, что мы можем доказать.

Я подхожу к доске и крупно вывожу на ней: «ПОЭТ». Затем бросаю взгляд на Чака.

– Вот его имя, пока мы не установим настоящее.

Ответа я не жду, а начинаю записывать профиль, который уже составила у себя в голове:

Организованный убийца.

Планировщик.

Интеллектуал.

Хорошая работа.

Прикрывается благополучием семейного круга (может даже убеждать себя в своей нормальности).

Белый.

Возраст за сорок.

NB: интерес к поэзии и, возможно, знание юридических процедур.

Закончив, я поворачиваюсь к Чаку и Лэнгу:

– По Ньюману Смиту можно ставить галочки против каждой строки.

– Да, профилю он соответствует, – подтверждает Лэнг. – И мой радар все это тоже ловит. Так что вот он, наш главный подозреваемый. Единственная хорошая новость, которую ты только что озвучила, – это что перед нами организованный планировщик. Который действует не наобум и делает «проработку», прежде чем убивать. Теоретически у нас есть небольшой интервал для передышки. Что дает время поймать его прежде, чем он снова убьет.

Я скрещиваю перед собой руки, чувствуя, как в груди растет протест.

– Время у нас есть теоретически, – замечаю я, – но на деле его нет. Вопреки профилю, я не думаю, что на этот раз он будет мешкать.