Текст книги "Заставь меня влюбиться. Влюбляться лучше всего под музыку"

Я взяла со стола свой телефон и ушла в мамину спальню.

– Алло, – сказала шепотом, – Солнце, есть к тебе дело. Да-да, на миллион!

28

Вы когда-нибудь видели, как охотится сокол?

Благороднейшая птица. Он никогда не ловит добычу на земле: пролетая мимо стаи сидящих птиц, сначала спугнет их, давая возможность скрыться, и только после этого атакует – всегда ловит добычу на лету. Заметив жертву, занимает позицию повыше и, сложив крылья, стремительно падает вниз почти по вертикали.

Мне хотелось сейчас также дать пинка спящему Калинину и, когда он встрепенется, напасть и вонзить свои острые когти ему прямо в спину – да так, чтобы перья фейерверком полетели в разные стороны. Но приходилось терпеливо выжидать, и я сидела, гипнотизируя его взглядом, как скопа, заметившая в реке рыбу.

Когда нервы не выдержали, ткнула пальцем в бок и уставилась в тетрадку.

– Эм… – Он потер глаза. – Я что, уснул?

– Да.

– А как же мой кофе?

– Давно остыл и покрылся корочкой льда.

– Вот черт. – Дима, зевнув, приподнялся. – И ты даже не прилегла со мной?

– Нет. – Обернулась я, одарив его недовольным взглядом. – Так и не смогла разобраться в твоих конспектах: пишешь, как курица лапой. Как при таком почерке можно вообще что-то рисовать?

Он встал, лениво потянувшись, и подошел ко мне.

– Далеко не все каллиграфы умеют рисовать. Так же и плохой почерк – совсем мне не мешает творить.

– Что тут написано? – Я вытянула руку с тетрадкой, выстраивая между нами преграду, не дающую ему подойти ко мне вплотную.

– Где?

– Здесь. – Указала пальцем.

– Putin is laughing at the political chaos in the US over Trump’s alleged relationship with Russia. – Сказал Дима так быстро и четко, будто прочел скороговорку. «Ха, что непонятного? И как я сразу не догадалась по этим детским калякам?» – Мы сегодня делали обзор иностранной прессы и масс медиа, мне достался BBC.

– Одуреть, я кроме Putin ничего не разобрала.

– Ок, в следующий раз буду писать печатными буквами.

– Или бери с собой диктофон, а то я чувствую себя дешифровщиком.

– Маш, – парень все-таки протянул ко мне свои руки. – Выключай уже дрель, а? Все мозги ведь мне высверлила.

– Я?!

– Да. – Он ссутулил плечи. – Башка гудит, а еще ты зудишь. Не хмурься, морщины раньше времени появятся. – Посмотрел на часы. – Вот черт, даже кофе теперь не успею выпить.

– Дела зовут? – Съехидничала я.

– Да, – замялся Дима, нужно успеть заехать на работу, обещал папе.

– Беги-беги, не подводи родителей. Раз. Они. Ждут.

Калинин обернулся по пути в прихожую и взглянул так, будто пытался в моем взгляде отыскать что-то такое, что объяснило бы мое странное поведение.

– Только не обижайся. – Он нагнулся, чтобы зашнуровать кроссовки. – Согласен, я дурак – уснул, даже не пообщался с тобой нормально, а теперь вот сваливаю. Прости, но мне, правда, нужно бежать.

– Не стоит, ты ничем мне не обязан. – Сдержанно ответила я.

Дима выпрямился, взял с вешалки куртку, надел и достал телефон. Выдохнул, хмуря брови. Его глаза забегали по экрану, а лицо напряглось. Он бросил еще один взгляд на часы, и я, улыбаясь, сложила руки на груди.

– Хм, – произнес Калинин, убирая телефон в карман.

– Что? – Поглядывая на него с усмешкой, спросила я.

– Да эта ваша дурацкая традиция – делать вечеринку, посвященную новеньким. Это обязательно? Ужасно не хочется идти, но, говорят, уже собирается вся группа.

– Ах, – усмехнулась я, – наша традиция? И как я могла забыть о традиции, КОТОРОЙ НЕ СУЩЕСТВУЕТ!

И, прикрыв глаза, покачала головой. «Хорош, Вика. Молодец, пять баллов – даже традицию новую ввела ради Калинина». Ей что, Костыля было мало, который уже год таскался за ней по пятам?

– Ты чем-то расстроена. – Дима наклонился к моему лицу, щуря глаза. – Ревнуешь что ли меня?

– Я? – Жар ударил в лицо.

– Совсем не умеешь врать. – Его дыхание обжигало. – Хочешь, я не пойду. Хочешь?

– Ну, уж нет, иди. Мое-то какое дело? Может, и найдешь там себе кого, и от меня отстанешь.

– Ох, ну тогда точно придется пойти.

Внутри меня уже рождалась буря: негодование захлестывало, мешая дышать и соображать.

– Давай, моя разрисованная. – Чмокнул он меня прямо в лоб. – Мне еще на своих двоих до папиного офиса скакать, а потом на тусу. Не скучай и не забывай про ингалятор.

Я драматичным жестом стерла тыльной стороной ладони след его поцелуя:

– Иди уже.

– И пойду. – Рассмеялся Дима.

– И вали. – Задрала подбородок.

– Спасибо за рисунок. – Подмигнул он.

– И тебе… – Сказала я уже закрытой двери.

Вот бесстыжий!

Я прикусила зубами кожу на пальце. Как еще можно было наказать себя за ревность? А это была именно она. Она! Пора уже было признаться в этом, хотя бы, самой себе.

В глубине души мне так хотелось, чтобы Дима не пошел! Чтобы отказался от этой идеи, но я же сама его туда и посылала. Что за характер дурной? Теперь сиди дома, грызи заусенцы и нервничай. Представляй, как он сидит в клубе с Викой, как подливает ей вина, заставляет хохотать своими пошлыми шуточками.

А чего ты в принципе хотела, Сурикова? Сама же его отшила, не подпускала к себе, показывала характер. Могла бы плюнуть на дурацкий спор и окунуться в омут с головой – как же так?

На тумбочке пропиликал телефон. Я метнулась, схватила его и чуть не выронила – он запрыгал в руках, словно горячий уголек.

Дима: Мне нравится, что ты ревнуешь.

Улыбнулась и набрала ответ.

Я: Слишком много о себе возомнил.

Дима: И нравится, как ты отрицаешь.

Я: Размечтался!

Дима: Тоже буду скучать.

29

Упав на кровать, я мечтательно закрыла глаза. Сердце колотило по ребрам так, будто желало сию же секунду выбраться наружу, но я ничем не могла ему помочь. Просто лежала и улыбалась – в смятении и непонимании, что такое, вообще, со мной происходит, что заставляет меня так бурно реагировать на простые вещи, слова, действия, на другого человека, в конце концов.

Я уже поступила некрасиво… с подругой. И намеревалась повторить это снова – с братом.

Да, вы не ослышались. Сначала мне казалось, я делаю доброе дело, когда позвонила Солнцевой и попросила ее сходить вечером в клуб, чтобы последить за Димой. Потом еще сильнее обрадовалась своему коварному плану, когда заверила, что Пашка сопроводит ее туда, и только потом поняла, что подставляю обоих – использую в своих интересах, хоть это и выглядело сначала добрым сводничеством.

Когда Аня попыталась отказаться от компании моего братца и предложила позвать подруг с колледжа, пришлось выкручиваться и давить. И что я имела теперь? Обманутую подругу, которая после смены побежит прихорашиваться, и брата, гуляющего неизвестно где, которого предстояло вероломно (для его же блага) обмануть.

Все. Я – дьявол во плоти, нет мне прощения. Особенно если все вскроется раньше, чем нужно. «Плохая, плохая Маша – как же ты могла?» Но не успели эти мысли улечься в голове, как щелкнул замок входной двери. Сорвав со стены Димкин портрет, я сунула его в ящик стола и легла.

Накрылась одеялом и закрыла глаза, не веря тому, что совсем недавно здесь спал Дима, а я лежала рядом и считала его вдохи и выдохи. Подушка все еще хранила запах – терпкий, сильный, мужской. И одновременно нежный. А еще она пахла весной, подснежниками и надеждами на то, что все изменится к лучшему.

«Если ты не перестанешь косячить, так и будет», – добавил мозг, заставив меня вздохнуть.

– Еще злишься? – Донеслось от двери.

Я еле сдержалась, чтобы не отозваться. Пусть чувствует себя виноватым – так лучше. Правильнее, выгоднее для эгоистки меня, решившей игнорировать голос совести, нашептывающий о возможных последствиях лжи: как итог, все либо испортится, либо наоборот. Они же с Солнцевой хотели толчок? Хотели. Вот – они его получают.

Или нет?

– Слушай. – Пашка лег на кровать и обнял меня сзади.

Пришла пора хоть что-нибудь ответить. Я буркнула:

– Ты заболеешь, уходи.

– Да и хрен с ним. – Братец всегда был упертым, точно осел. – Я тут кое-что понял.

– Что?

Надеюсь, мой голос прозвучал не слишком виновато.

– Я был плохим братом.

– Да ладно? – Выдохнула я.

– Ага. – Он взял мою руку в свою и крепко сжал. – Мы давно не делали чего-то только вдвоем, не ходили куда-нибудь, почти не общались. Как так вышло, сестренка?

– Нам стоило поступить в один универ, а не в разные. – Сейчас я выражала свое искреннее мнение. – Тебе не место на экономическом, а мне просто тяжело без тебя: чувствую себя там не в своей тарелке. Получеловеком, что ли.

– Почему?

– Привыкла еще со школы, что ты идешь, а я догоняю, ты лидируешь, а я подчиняюсь. Ты говоришь, знакомишься, общаешься, а я… В общем, всего лишь тень, и на новом месте мне так и не удалось перестать быть ею.

– Почему ты не говорила мне? – Пашка присел на кровати, все еще не отпуская мою руку и пытаясь заглянуть в глаза. – Все так серьезно, Маш?

Я повернулась к нему.

– Мне нужно учиться жить самой, но пока не получается. Мы с тобой давно пытаемся разъединиться и зажить каждый своей жизнью, но продолжаем чувствовать друг друга. – Я печально улыбнулась, переплетая свои пальцы с его. – И это, наверное, даже хорошо, Паш, но мне стоит привыкнуть не быть твоим придатком, а стать самой собой. Если, конечно, внутри меня есть Я.

– Есть, конечно. – Пашка подмигнул, несколько раз хлопнув ресницами – вот совсем, как я. – И почему я раньше не замечал, что ты выросла? Мне так трудно свыкнуться с мыслью, что не нужно больше защищать тебя от всего мира.

– Нужно. – Хрипло сказала я.

– Иногда. – Брат кивнул, соглашаясь. – Я заметил, как ты смотришь на этого парня. Никогда раньше не видел тебя… такой. Нужно было мне как-то помягче с ним. С вами обоими.

– На самом деле я сама не знаю, как отношусь к нему. С одной стороны, кроме Димы у меня никого и нет в универе, с другой – я элементарно боюсь обмануться.

– Это нормально. – Хлопнув меня по ноге, рассмеялся Паша. – Я тоже не самый приятный тип, и есть вероятность, что тоже не придусь по душе кому-нибудь из родственников своей будущей девушки.

– Это да. – Я закатила глаза. – Главное, с ходу не объявляй им, что разбрасываешь по всей квартире свои грязные носки. С остальным они, наверняка, смогут смириться.

– Ах, ты! – Он шлепнул меня по заднице и протянул руку. – Ну, что, мир?

– Мир. – Пожав ее, согласилась я.

– Договорились. – Брат встал. – Пойду-ка я в душ, может, еще получится смыть с себя твои ветряночные микробы.

– Паш? – Окликнула его я, когда он стоял уже на пороге.

– А?

– Есть дело на миллион.

– На миллион?

– Да.

– Что за дело?

– Солнцева…

– Уже интересно. – Пашка ухмыльнулся, навалившись на косяк.

– Она переживает, что девчонки не смогут пойти с ней в клуб сегодня. А ей так хотелось: новая шоу-программа, все дела… – «Боже, Сурикова, что ты мелешь?» – И я ее подвела – заболела. В общем, горюет она, я подумала: может, ты ее сопроводишь? Все-таки, клуб, пьяные компании, мужики. Опасно.

– А она… не будет против? – Растерянно поинтересовался он.

– Анька? – Я натянула улыбку. – Кажется, она очень даже обрадовалась, когда я предложила твою кандидатуру в сопровождающие.

– Обрадовалась?

– Да. – Кивнула я несколько раз, уверяя в сказанном. – Да!

Брат пижонским движением взъерошил волосы.

– Тогда нет проблем, во сколько?

– Заходи за ней в девять.

– Зайду. – Кажется, Павлик выглядел довольным.

– Вот и ладушки, – сказала я и достала телефон.

Теперь у меня даже два шпиона на вражеской территории. Радость побеждала стыд, а ревность огромной волной топила радость от победы в переживаниях.

30

Немногим позже девяти вечера, наконец, пришло сообщение.

Анка-пулеметчикса: Мы на месте.

Я: Не забывай докладывать обстановку. Фото приветствуется.

Анка-пулеметчикса: Так точно, мой капитан.

22.00

Я: Ау, Штирлиц, как дела?

Анка-пулеметчикса: Враги окружают…

Что? Кого? Ее, Павлика или моего Димку?!

Мне сразу представились страшные картины: десятки острых женских ногтей вцепляются в его футболку, тянут в разные стороны, раздирая в клочья и парня, и бедный предмет одежды, а Калинин падает на пол и умирает от удушья и нескольких килограммов помады, оставленных поцелуями на его коже. «Бр-р-р…»

23.00

Я: Доложите обстановку.

Анка-пулеметчикса: Прикажете устранить главнокомандующего вражеской армией?

Я: Выполнять.

Анка-пулеметчикса: Есть выполнять!

Кто там еще?

Дима: Мне тебя не хватает.

«О-о-о-о-о…»

Я поплыла. Он думает обо мне. Что написать?

Я: Уже сплю.

Дима: Нужно отвечать: ВЗАИМНО.

Я: Тебе нужно, ты и отвечай!

Дима: Злюка(

Дима: Моя;-)

Я: Поживем, увидим

00:00

Я: Ну, как там?!

Анка-пулеметчикса: Позже.

Мне это не нравилось.

Что значит позже? Что происходит? Пляшет, наверное, с Пашкой в обнимку, хлещет коктейли один за другим, а про задание и не вспоминает. Или… они поговорили с Суриковым и поняли, что я подставила обоих! Да уж, сваха из меня никудышная, а еще говорят – в любви, как на войне…

Мама давно спала, когда около двух часов ночи я, почистив зубы, легла в постель. Ожидание сводило с ума. Никогда мне не доводилось испытывать ничего подобного. Даже страшно подумать, что бы я могла выдумать, если бы не лежала дома с ветрянкой – оказывается, та еще интриганка.

Дзынь!

Анка-пулеметчикса: Открывай!

Что значит «открывай»? В каком смысле?

Я села на кровати, мне не верилось в прочитанное. Аня пришла рассказать, что произошло в клубе? А где парни? Нет, случилось что-то действительно серьезное – возможно, они опять подрались.

Я вскочила и подбежала на цыпочках к двери. Если Пашка с ней, почему не открыл дверь ключом?

Ответ не заставил себя долго ждать: едва я открыла дверь, увидела брата – тот стоял на пороге с красно-фиолетовым фингалом под глазом. Нет, не как в боевиках – так, небольшой синячок, но на завтра он мог расплыться в большой желто-синий фонарь.

Я чуть не уронила челюсть, обнаружив, стоящих позади и беззвучно ржущих Аньку с Димкой. А вот Суриков, кажется, даже был горд собой, или просто пьян.

Вся троица хихикала, покачиваясь и стараясь при этом еще и не шуметь. Мне пришлось отойти назад и пропустить их в помещение. Вместе с ними в квартиру ворвался табачный дым и стойкий алкогольный дух.

– Где ж вы так нажрались? – шепотом спросила я, указывая на комнату брата.

– По дороге, – ответила Солнцева, сняв с себя Пашкину куртку и повесив ее на крючок.

– Все-таки не удержался? – С укоризной бросила я в сторону Димы, навалившегося на дверь. Как ни странно, он казался самым трезвым из них. – Теперь доволен? Надеюсь, вы квиты.

– Не бузи! – Получила ощутимый толчок в плечо – это был Суриков.

Я обернулась и бросила на брата строгий взгляд:

– Проходи уже в комнату!

Тот махнул на меня рукой и толкнул дверь, которая была как раз напротив моей. Дима тоже уже снял кроссовки, повесил куртку и стоял, глядя на меня.

Странное чувство. Та же одежда, та же обувь, то же лицо, и совершенно другой Калинин. Умиротворенный, усталый, спокойный – какой-то новый. Или просто довольный тем, что видит меня, и что может теперь, как оказалось, спокойно общаться с моим братом.

Молчание длилось всего несколько секунд.

– Покажи мне, где у вас туалет? – Попросила Аня, размыкая наш зрительный контакт.

– Что? – Сначала мне хотелось возмутиться. Неужели она настолько напилась, что забыла туда дорогу, но потом до меня дошло, что это могло быть очередным шпионским ходом, и я ответила. – Провожу.

Кивнула Диме на комнату брата. Неохотно оторвав от меня взгляд, он шагнул в сторону и направился к нему.

– Играешь на гитаре? – Донеслось через секунду.

– Немного, так, иногда. – Пашка тихонько задел струны. – Ты тоже?

– Не, я на гитаре совсем чуть-чуть. Когда-то играл на ударных. Если порыться в гараже, можно найти все нужные причиндалы. Хочешь, сыграем как-нибудь вместе?

– Ого! Давай замутим чего-нибудь.

– У меня есть друг с электрогитарой, у него и порепетировать можно.

– Да? Ух ты!

– Ну вот, они сцепились языками, – довольно произнесла Солнцева и подтолкнула меня к ванной. – Пошли.

– Уже не боишься заразиться?

– Боюсь, ну что теперь.

– Почему ты не отвечала? – Спросила я, когда дверь за нами закрылась.

– А когда? – Подруга глянула на себя в зеркало и села на край ванны. – Все так быстро развивалось.

Только сейчас я могла видеть, что она реально готовилась: заплела греческую косу, которая красивой волной лежала на плече, надела новые обтягивающие брючки, туфли на платформе и модную желтую блузочку с принтом. Еще стоило отметить, что Аня очень сдержанно накрасилась, подчеркнув лишь ровный цвет лица, юношеский румянец и длинные ресницы. И даже новый цвет волос очень ей шел.

– Что произошло?

Она тихонько захихикала.

– Сначала нас не хотели пускать на фейс-контроле!

– Блин, прости.

– Да теперь-то что! Пашка сам виноват: пришел в каких-то трениках. В общем, не успели мы расстроиться, как вышел Дима, видимо покурить, и заметил нас. Что-то сказал охраннику на входе и тот пропустил нас внутрь.

– Супер.

– А Суриков не захотел идти, стремно же: вчера втащил Димке, а сегодня тот дает ему пропуск в клуб. Но я настояла.

– Молодец. – Хлопнула я ее по плечу.

– А как? Хоть до утра там стой, мерзни – с ним в этих трениках!

– А в клубе?

– Там Дима провел нас к своему столику.

– И? – Мне не терпелось все узнать.

– Народу было немного: пять девчонок, четыре парня. Места как раз осталось для нас двоих. Дима представил Пашку, как спортсмена, так и сказал: «Это мой друг, Паша, чемпион района по вольной борьбе и мой личный спарринг-партнер! Прошу любить и жаловать».

– Аха-ха, – я закрыла лицо руками, представляя реакцию брата.

– Да, Пашка сначала надулся, забухтел. Ему и так не хотелось садиться с ними, но тут парни по очереди начали жать ему руку: «Спортсмен, еще и вольник!», и он растаял.

– А потом?

– А что потом? Мы сели. Девки у тебя в группе какие-то мерзкие: та, что с розовыми волосами, сразу заблокировала Пашке выход и давай клеиться. Трещит, трещит, в рот ему смотрит и бедром трется. А у остальных, видимо, были пары – они вели себя скромнее. Но вот та белобрысая, которую я облила в кафе, она на твоего Калинина все зыркала: «Дима то, Дима это, как мы рады, что ты теперь с нами»!

– Это Вика. – Вздохнула я. – А он что?

– Он со всеми был мил. Немного задумчив и зажат, но вежливо отвечал на вопросы. Костыль этот ваш все Вику обхаживал: то выпить ей принесет, то потанцевать пригласит, а она отказывалась, мол, не время для танцев, и радикулит ее не вовремя разбил, и вообще нет настроения. Зато когда белый танец объявили, схватила твоего Калинина и потащила на танцпол, не давая опомниться. Так прижалась – будто утюг, к его рубашке, близко-близко и чуть ли не сама его руки себе на талию устроила.

Мне стало не по себе. Замутило.

– Она может, если уж что задумала…

– Вика эта ему все что-то говорила, пока они танцевали, а он в другую сторону смотрел. А потом и вовсе телефон достал и давай в нем копаться. Тут и я на помощь подоспела – пригласила Павлика на танец, и к ним ближе, ближе давай придвигаться: хотелось услышать, что она ему бормочет на ухо.

– И что?

– Что-что… – Подруга надула щеки и выдохнула. – В итоге я, как обычно, опростоволосилась: потянула Сурикова на себя, опасно сблизившись с ними, чтобы хоть что-то расслышать, и мы налетели на другую парочку. Я какой-то там барышне тапки оттоптала, так ее кавалер на моего начал возмущаться!

– Значит, так и не услышала.

– Куда там! Тот, как бык: Пашку на улицу поволок за собой, вышли, и он ему сходу в глаз – по-бабски, ей богу! Даже не дал опомниться. Повернулся и хлоп – Павлик даже свалился прямо на меня.

– Так это не Дима ему? Я увидела синяк и подумала…

– Нет! Дима твой вовремя подоспел, уложил того бугая с двух ударов.

– Вот как, – сглотнула я.

– А вот в клуб нас обратно уже не пустили. – Развела руками Анька. – Так и не беда: мы всю обратную дорогу ржали! Если бы еще туфли не натерли, это был бы мой лучший в жизни вечер. Считай, я твоего Калинина вот этими руками из логова дьявола вырвала. Но не благодари, просто дай мне свои кеды, домой дойти.

– С этим проблем не будет, бери. – Облегченно вздохнула я. – Хорошо, что парни помирились, я очень рада.

– Небольшое смущение ушло с первой же бутылкой шампанского, купленного в маркете по дороге. Да я старалась – весь оставшийся путь находила им нейтральные темы для разговора. Опять же не благодари, мне, правда, было весело. Они – прикольные!

– Ты как сейчас?

Солнцева взглянула на часы.

– Ой, пора домой. Папа, наверняка, уже точит топор на кухне.

– Попроси Павлика тебя проводить. Если его сейчас не оторвать от гитары, он точно разбудит маму.

– Я так не могу, – покраснела она, разглядывая ногти.

– Пошли-и!

Когда мы пришли в комнату, Аня выдавила:

– Ребята, мне пора, я пойду.

– Может, проводите девушку? – Спросила я, но парни и так уже подскочили с дивана.

– Паш, – надев кроссовки, Дима по-приятельски хлопнул его по плечу.

Ужасно непривычно было видеть их вместе.

– А? – Выпрямился брат, на его лице играла глупая улыбка.

Пьян, определенно пьян, зараза.

– Ты уверен, что я вам не помешаю? – Негромко спросил Калинин, застегивая куртку. – Может… ты сам хотел проводить Аню? В смысле, один.

– Кто? Я? – Брат растерялся. – Да мы…

– А я думал, она тебе нравится. – Дима посмотрел на испуганную Аню. – Нравится? – Он обернулся к Сурикову. – Или нет?

– Я… – Замычал Пашка.

– Так нравится?

– Ну… да. – Сглотнул Суриков, не смея посмотреть в сторону Солнцевой.

– А тебе? – Дима обернулся к ней. – Пахан наш нравится?

Анька так и застыла с открытым ртом, не находясь, что ответить.

– Так нравится, нет?

– Да, – почти беззвучно произнесла она и бросилась надевать мои кеды.

– Не понимаю, почему люди всегда все усложняют? – Калинин повернулся ко мне и подмигнул. – Тут же договориться можно в два счета, а они краснеют и бледнеют. Паша, ты хочешь встречаться с Солнцевой?

Суриков замер, вытаращив глаза так, будто его застали голым.

– Э… это не у меня нужно спрашивать.

– А ты, Солнцева? – Обратился к подруге новоявленный татуированный купидон.

– Он не говорил, что хочет. – Растерянно отмахнулась она. – И… Мне так не надо.

– А как тебе надо? – Рассмеялся Дима, проверяя в карманах наличие сигарет. – На самом деле, все просто, смотрите. – Этот тип явно чувствовал себя в своей тарелке, устраивая чужие судьбы вот так легко, словно по щелчку пальцев. – Вы оба нравитесь друг другу. Паша, давай так: Аня поцелует тебя. С языком. – Он задумался. – Прямо посреди кафе на глазах у всех посетителей.

– Что?! – Возмутилась подруга.

Но радостные глаза выдавали ее с головой. Суриков тоже не думал сопротивляться.

– Да. – Настоял Дима. – Поцелуешь. С языком. У всех на виду. Если… – Калинин жестами подсказывал ей, что она сама должна продолжить, поставив условие.

– Если, – подхватила Солнцева, задрав нос, – если он проколет себе… сосок!

Я даже испугалась, что этим шумом они разбудят маму.

– Пха-а, – нервно усмехнулся Пашка.

– И нос! – Хищно улыбнулась Аня, усложняя задание и повышая ставки. – Повесишь туда колечко, как Бибоп из «Черепашек Ниндзя»! И будешь ходить так везде. Целую неделю! Тогда да – поцелую.

О, Боги! Да они все вошли во вкус! И сводник тоже довольно улыбался, стоя рядом и разбивая рукой их спор.

– Ну, вот и все, – подытожил Дима. – При выполнении этих условий, я благословлю вас, дети мои!

– Очуметь, – только и смогла произнести я.

Но эта компашка, казалось, уже забыла про меня: они выходили в подъезд, весело смеясь, Дима шел последним.

– Вижу, тебе очень нравятся споры? – Обронила я.

– Теперь да. – Он посмотрел на меня через плечо. – Один раз попробовал, и понравилось. А вдруг, у меня талант?

– Ага, – кивнула я, опуская руки и наваливаясь на стену. – Возможно, так и есть.

Может, ему захочется поцеловать меня на прощание? Пожалуй, я была бы не против. Хотя вряд ли. Мы ведь тоже поспорили, и теперь он будет ждать, когда я попрошу этого сама – первой.

– Пока, – подмигнул он мне и закрыл дверь.

Вот и все. Днем мне хотя бы перепал поцелуй в лоб.

Сделав шаг, я хотела закрыть замок, но дверь вдруг отворилась вновь: Дима вошел и закрыл ее за собой. Подошел ближе, взял в свои ладони мое лицо.

– Если это только ради спора, то не стоит, – прошептала я.

– Нет. – Хрипло ответил он и закрыл мой рот глубоким поцелуем.

И я обвила его шею руками, притянула к себе и почувствовала, как теряю контроль – над собой, над своим телом, над чувствами. И даже земное притяжение перестало действовать, когда его пальцы забрались ко мне в волосы и побежали вниз по спине, исследуя, лаская, согревая.

Не знала, что можно так чувствовать. Себя и другого человека рядом. Нас.

Мы целовались, как сумасшедшие, и никак не могли остановиться. Мои руки метались по его щекам, опускались к груди, царапали, мяли, гладили. А когда его крепкие ладони вдруг сжали мои ягодицы я, себе на удивление, еще сильнее подалась вперед, чувствуя жар, родившийся где-то в животе и опускающийся ниже, и мне захотелось испить это чувство до дна, раствориться в нем.

Когда Дима оторвался от моих губ, пытаясь отдышаться, я провела пальцем по его щеке. Медленно, нежно, стараясь запомнить каждую черточку его лица.

Мы так и стояли несколько секунд, соприкасаясь лбами и борясь с желанием продолжить начатое. Наконец, он рассмеялся, притянул меня к себе сильнее, прижался носом, посмотрел в глаза и впился зубами в мою нижнюю губу – почти до боли. Но эта боль была такой сладкой, что хотелось умолять его об этом еще и еще.

И Дима, словно сжалившись, сменил этот укус новым нежным поцелуем. Застыл, легко касаясь губ, и мы закрыли глаза. Через мгновение он уже отступил, но все еще продолжал сжимать руками мои плечи. Посмотрел так, словно очень сильно хотел что-то сказать, но пока не мог.

Я улыбнулась. И не надо. Все и так понятно тому, кто чувствует то же самое. Я просто кивнула, и тогда дверь за ним тихо закрылась.

31

Вау, что это было?!

Такой простой вопрос, и такой сложный. Эти губы, горящие огнем от поцелуя, руки, мечущиеся по его телу, сердце, бьющее колоколом в виски. Неужели, это была я? А кто же тогда? В попытках осознания данного факта мне пришлось ворочаться в постели почти до самого утра и вздыхать, глядя на смс от Димы: «Уже скучаю. Хочу еще».

Когда-нибудь противоречия обязательно спалят дотла мой мозг. Но пока он погружен в густую и сладкой кофейную пенку мечтаний, плывет в розовой дымке надежд, заставляющих верить и улыбаться, и тает в плену грез, от которых почему-то постоянно хочется петь и танцевать.

Вообще, ощущение было такое, что мой организм вдруг зажил своей жизнью. Адреналин, эндорфины, – все это выделялось самопроизвольно и круглосуточно, выплескиваясь через край, не давая заснуть или заскучать, отодвигая все проблемы на второй план.

Первый раз в жизни мой мозг выдавал такое, что я не переставала удивляться: в голову постоянно лезло то, о чем недавно и думать было страшно, да что там страшно – неприятно, болезненно.

Секс.

Что-то далекое и почти инопланетное еще вчера, но сейчас – естественное и ожесточенно требуемое организмом. Боже, и когда я успела стать такой развратницей? Жутко стыдно, но со мной как будто остались только мое тело и непреодолимое желание слиться с другим человеком воедино, стать с ним одним целым, дышать одним воздухом. Любить…

Я подскочила на постели. Запах из булочной уже поднимался и тихонько заползал в форточку. Потрясла головой – почему пили вчера ребята, а похмелье у меня?

Нельзя столько думать. Нельзя. Засыпать с этой мыслью, просыпаться с ней же, мне уже страшно закрывать глаза.

Хлоп! Только ресницы сомкнулись, увидела Его. Вот эти две ладони, поддерживающие мое лицо, и ты ничего не понимаешь, теряешься в пространстве, растворяешься в ощущениях, в его взгляде. Но знаешь лишь одно – вот так должно быть всегда. Вот так – правильно. Не убирай рук, не размыкай объятий, пожалуйста, только оставайся со мной.

Открыла глаза – солнце, заполняющее комнату своим светом. Стоит только закрыть их – хлоп, и весь мир снова тонет в ощущениях. Температура тела растет, дыхание учащается, мурашки завоевывают новые территории на спине и ногах, а тугой огненный шар с силой бьет вниз живота: Та-дадаааах! И страсть захватывает все твое тело. Страсть и Он. Потому что на других людей в целом мире больше нет реакции, никакой.

Не помня себя, я вскочила и побежала в ванную. Вероятно, только прохладный душ смог бы мне помочь. Но и там, стоя под струями прохладной воды, я закрывала глаза, и наваждение продолжалось. Мои руки, срывающие с него одежду, губы, впивающиеся в его губы, пальцы, ласкающие его спину. Я сама, подающаяся вперед, изгибающаяся, как кошка.

Ох… За что же мне это?

Я торопливо повернула кран – это точно поможет. Но и ледяная вода, обжигающая кожу, была бессильна перед пылающим телом. «Что с тобой, девочка?» – сказала я и поняла, как глупо было разговаривать с собой и собственным телом. Оно проснулось, оно живое. И оно теперь жаждет любви.

Может, так и должно быть? Так и бывает?

Выключив воду, я обмоталась полотенцем и уставилась в зеркало. Хоть бы кто-нибудь подсказал, кто-нибудь бы помог мне понять. Как это? Когда отпускаешь чувства на волю. Каково это? Когда уже не принадлежишь себе. Как перестать бояться и довериться? И можно ли…

Я растерла кожу докрасна, избегая мест скопления болезненных волдырей – на спине и животе. Повесила полотенце на батарею, укуталась в халат, вышла и, стуча зубами, направилась на кухню.

Близость. Что я, вообще, знала о ней? Что знала о любви? Ничего, ноль. Была вероятность, что мне никогда не будет хорошо – вообще. Не смогу чувствовать, не смогу любить, не смогу… Как тогда?

Но от первой же мысли о Диме жар снова прилил к голове. Черт, а ведь мне же с ним ничего не страшно… Я определенно больна. Больна.

Интересно, это сумасшествие лечится?

Я взяла телефон.

Дима: Доброе утро)

Написано пять минут назад.

Я: И когда оно стало добрым?

Написала, отправила, и захотелось ударить себе по рукам: вот, вроде не язва, но что тогда заставляет меня постоянно делать это?

Дима: Злыдня(

Я: Какая уж есть)

Дима: Ты же не такая, на самом деле)

Я: Откуда тебе знать?

Дима: Чувствую.

Я: Просто странное утро. Прости.

Дима: А у меня хорошее. Нет. Лучшее.

Я: Тебя, кажется, даже ядерный взрыв не проймет. Как ты это делаешь?

Дима: Каждое утро может быть лучшим. Нужно просто просыпаться так, будто тебя встречает рассветом Майами-Бич)))

Я: Хм) Даже если за окном Гнилозадовск?

Дима: Тем более, если так.

Я: Ты явно с другой планеты)

Дима: Тебя это беспокоит?

Я: Нет. Вероятно, наоборот – это твой плюс.

Дима: Рядом с тобой я открываю в себе все больше плюсов.

Я: ☺

Дима: И нравлюсь себе все больше.

Дима: Все. Станислав пришел, начинается занятие, отключаюсь.

Я: Пока)

Дима: Кстати! Ждешь меня?

Я: Исключительно из-за конспектов.