Текст книги "Заставь меня влюбиться. Влюбляться лучше всего под музыку"

– Что есть, то есть… – Вздохнул Дима, усаживаясь за руль.

Его макушка почти задевала обшивку потолка, а колени торчали в разные стороны из-за руля.

– Нужно подвинуть тебя, нажимай на рычаг слева. – Деловито скомандовал брат. – Вот, тяни-тяни. Еще!

– Ы-ых, – сколько Дима не кожилился, сидение никак не хотело отодвигаться, только скрипело.

– Ты рукой-то тяни! А ногами в полик возле педалей упирайся. Вот так!

С третьей попытки сидение со скрежетом отодвинулось назад, позволяя Диме немного вытянуть ноги.

– Вот шихта! – Выругался он, ерзая на месте.

– Ты что! – Испуганно вытаращился Пашка и жестом показал «тише». – Она ж все слышит, моя Анечка. Какая она тебе шихта? Обидится и не повезет.

– Бляха! – Рассмеялся Калинин. – Ты что ее, в честь Солнцевой, что ли, назвал?

– Ну да, – засмущался брат, почесывая затылок. – Та меня отшивает, а эту хоть сколь целуй, хоть каждый день… Я, вообще-то, их обеих люблю одинаково, хотя, если та Аня продолжит отпинываться, у этой малышки будет больше шансов завладеть моим сердцем полностью.

Я закрыла ладонями лицо. Боже, а сколько мне еще предстояло узнать про своего однофамильца и вынужденного родственника! Отсмеявшись, надела солнечные очки.

– Ну, хоть заводится, – повернув ключ, произнес Дима.

Восьмерка отчаянно кашляла, но не глохла.

– Да, она у меня девочка надежная, с ней хоть куда. – Гордо задрал подбородок Суриков. – Слушай, а там в «бэхе» бензин-то есть?

– Вам с Аней хватит покататься. – Ответил Калинин. – А здесь? Есть?

Пашка закатил глаза, прикидывая в уме.

– Грамм пятьсот есть, до заправки хватит доехать.

– Пол-литра?!

– Да, – не растерялся брат, – экономлю же. Ты, если обсохнешь по дороге, возьми в багажнике полторашку и залей. Я там бензин вожу.

Дима вышел из машины, открыл багажник и громко присвистнул.

– Слушай, давай я сейчас залью из твоей полторашки бензин, а на заправке снова наполню ее. Идет?

– Ну… ладно. – Недоверчиво протянул Пашка.

– Окей. – Калинин подошел к крышке бензобака. – А… где крышка?

Я перегнулась через его спину и заметила грязную тряпку, торчащую в отверстии в качестве затычки. Это нормально, это же Суриков.

Пашка вытащил тряпку, взял из рук Димы бутылку, открыл и всунул в отверстие горлышком вниз.

– Потерялась. – Сообщил он под звонкое бульканье. – Точнее крышка была на замке, чтобы не воровали. Ключ я потерял, и пришлось на заправке отверткой отковыривать, а с тряпкой вон – удобнее же гораздо, и не сворует никто.

Дима с каждой минутой все больше походил на потерянного в пространстве.

– А ты не боишься, что тебе туда песка насыплют?

– Ты что? – Выпучил глаза Суриков. – Кому это надо?

– Понятно. – Калинин взял из его рук бутылку, завинтил пробкой и хотел, уже было, швырнуть в мусорку, как Пашка остановил его.

– А-а! Нет, положи обратно в багажник.

Дима послушно сунул ее, куда было сказано.

– А в канистре что? – Наклонившись, спросил он.

– Вода!

Мы дружно уставились на Пашку. В бутылке – бензин, в канистре – вода. Все нормально, и его ничего не смущает – значит, нас тем более.

– Там воду выбрасывает из расширительного бачка. – Совершенно спокойно добавил брат. – Так что, если закипит, дольешь из канистры.

– Ты что, на воде ездишь? – Уже ничему не удивляясь, устало спросил Дима.

– Как все нормальные пацаны: летом на воде, зимой на тосоле! А то устанешь покупать тосол.

– А это что? – Калинин устало повертел в руках заляпанную солидолом аптечку. Открыл, затем нахмурил брови.

Я подошла ближе и, заглянув, увидела гаечные ключи разных размеров.

– Ключи! – С достоинством сообщил Пашка. – Вот, вы неучи!

– Так бывают же наборы автомобилиста. – Дима убрал коробку обратно. – А в аптечке должно быть немного другое содержимое, разве нет? А это что? – он указал на гору железяк справа, в углу.

– Это, – усмехнулся Суриков, – запчасти. Мало ли, вдруг сломается чего или отвалится…

Дима закрыл багажник и посмотрел на меня.

– Пойду, сяду, – выдохнула я и попятилась к пассажирской двери.

Покачав головой, он последовал моему примеру. Залез на водительское, захлопнул дверь, достал из захламленного бардачка ручку, вставил и открыл окно. Пашка тут же навалился руками на дверь и заглянул внутрь.

– Смотри, не поцарапай, – сердито крякнул он.

– Постараюсь, – кивнул Дима.

В тот момент еще была возможность отыграть назад, но он просто сидел в своих идеально белых кроссовках, модных голубых джинсах, красной рубахе с закатанными рукавами и, не моргая, смотрел через мутное окно доисторического железного монстра.

И с виду, если и печалился – то совсем капельку. На месте Димы я бы разревелась: неужели, и правда, полдня в моей компании стоили всех потраченных усилий и риска?

– И это. Еще. – Добавил Павлик, хитро улыбаясь. – Здесь катки с низкопрофильной резиной, они дороже машины стоят. Так что кочки объезжай, а то кил мне наставишь. – Он перевел взгляд на меня. – Машка, маме не говори, она мне денег на ходовку давала, а я вот – литье купил.

– Лучше б ты мозги себе купил! – Не выдержала я.

Мне еще предстояло пристегнуть себя грязным ремнем к пыльному сидению, чтобы было больше шансов выжить, когда эта развалюха начнет движение.

– Удачно покататься! – Покачивая в руке брелок от «БМВ», усмехнулся Пашка. Подмигнул и танцующей походкой отправился прочь.

Дима навалился на спинку сидения и выдохнул, затем повернулся ко мне:

– У меня стойкое ощущение, что меня только что жестоко накололи.

Я закрыла лицо руками и засмеялась.

– Только не тебя, а ты. Сам.

– Я уж понял…

36

Удивительно, но мы добрались до заправочной станции без происшествий. Машина слушалась Димку, а тот на удивление быстро привык к ней даже после автоматической коробки: все-таки, вынужденная поездка по деревням на рабочей «котомке» послужила тренировкой для избалованного заграничной роскошью красавчика.

А еще Калинин показал мне веселую игру: когда сдам на права, буду ездить с утра на работу и поднимать себе ею настроение. Суть в том, что если громче включить радио и смотреть на прохожих, можно заметить, что походки многих из них подходят к играющим композициям. Сами того не подозревающие старушки, женщины или ребятишки двигались по пешеходному переходу на зеленый свет под музыку, льющуюся из динамиков, забавно подергивая плечами и виляя бедрами, а мы хохотали, как сумасшедшие – буквально до слез, и никак не могли остановиться.

– Воу, – крикнула я в окно на заправке, – да ты стрелку бензобака положил! Эта машина в жизни столько бензина не видела! Осторожно, напугается и не повезет дальше.

– Сегодня это моя машина, – произнес Дима, садясь на водительское видение. – Не захлебнется.

Он положил руку на мое колено, сжал его и, наконец, поцеловал меня так, что я перестала что-либо соображать. Глубоко и медленно, заставляя тянуться всем телом вперед, чтобы не размыкать губ. Секунда, и в ход пошли уже руки: его держали меня за шею, мои тянули на себя Димину футболку. Мы в мгновение превратились в два горящих факела, чье пламя срасталось в одно целое, разжигая настоящий пожар.

Пока нам сзади не посигналили – заправка же. А там шутки с огнем плохи, даже если это жар сердец и пламя страсти.

Следующую остановку пришлось сделать уже на подъезде к деревне, когда из-под капота внезапно повалил густой пар. Почему-то мы не расстроились – даже наоборот.

Дикий взрыв истерического хохота, бесконечного, заставляющего сжиматься внутренности, мешал дойти до багажника и залить в бачок воды. Я не узнавала себя: боялась даже просто смотреть на Диму потому, что мое тело отныне действовало в отрыве от меня, жило своей жизнью, выдавало совершенно новые физические реакции, от которых его хозяйка и сама пребывала в полнейшем шоке. Мне казалось, если просто встретиться глазами, обязательно случится что-нибудь безумное. Наверное, мы нападем друг на друга и просто сожрем. Притяжение становилось все сильнее, сильнее и угрожало захлестнуть огромной волной.

Не знаю, может это нормально, может, у всех так. Мне было все равно: на приличия, мораль, этику и прочие условности. Рядом с Димой я превращалась в кусок мягкого пластилина, который буквально требовал, чтобы его размяли – здесь и сейчас. И это чувство все сложнее было контролировать.

На мобильник вдруг пришло сообщение. Калинин вышел, оставляя меня одну, и поплелся к багажнику.

Анка-пулеметчикса: Всего два вопроса. Почему этот псих под окнами орал на весь двор мое имя? И можно как-то сделать так, чтобы обратный обмен машинами не состоялся?

Я: А мы катаемся на его восьмерке, это не машина, а орудие пыток!) И уточнение: ее тоже зовут Анечкой)

Анка-пулеметчикса: Раздери меня динамит!

Я: Так что вы соперницы) И с ней трудно соревноваться, она – милая)

Анка-пулеметчикса: Зато у меня есть сиськи.

Я: Аргумент.

Анка-пулеметчикса: Лучший аргумент в любом споре.

Я: Отдохните там хорошенько. И задержи Пашку надолго, если сможешь – на неделю хотя бы. Мы первый день без этой пиявки, и это какой-то кайф.

Анка-пулеметчикса: Не забудьте поцарапать его восьмерку, мне «бэха» больше нравится.

Я:)))

Анка-пулеметчикса: И не забывайте предохраняться;-)

Я: Не планировала.

Я: В смысле НИЧЕГО ТАКОГО НЕ ПЛАНИРОВАЛА.

Анка-пулеметчикса: Смотри, перемаринуешь – убежит.

Я: Хм, а я и забыла, что ты у нас эксперт по мужчинам)))

Анка-пулеметчикса: А то. Когда-нибудь я напишу книгу «Как перевоспитать бабника»!

Я: О чем она будет?

Анка-пулеметчикса: Открываешь ее, и там большими буквами написано: «НИКАК». Все, конец книги.

Я: Будущий бестселлер!

Анка-пулеметчикса: В нем мудрость трех поколений женщин семьи Солнцевых.

Я: Да всех женщин планеты, пожалуй.

Анка-пулеметчикса: У нас так не будет)

Я: Ах, да))) Так говорит каждая женщина, начиная встречаться с подобным мужчиной.

Анка-пулеметчикса: Наши – не такие!

Я: Пашка – вроде нет. А вот объект «Д» нуждается в целом комплексе дополнительных исследований.

Анка-пулеметчикса: Тогда начни с главного. Может, там и исследовать-то нечего? Так, наперсток. Тогда не придется углубляться в психологию)

Я: У кого что болит))) Ты в курсе, что ты ужасна?

Анка-пулеметчикса: *Злодейский смех*

Я: Вы с Павликом замечательно подходите друг другу)

Анка-пулеметчикса: Думаешь?

Я: Да. Но исследование все-таки тебе придется провести. Не знаю, как там сейчас, но когда он родился, врачи маме сказали: «девочка»! А потом вдруг отыскали ма-аленькуютакую пипку))) С ноготок)

Анка-пулеметчикса: Вызов принят! Но ты меня немного напугала…

Я: Сожалею) Иди, скорее выясняй) Только вот результаты можешь мне не сообщать. Я вполне проживу и без этих сведений…

Анка-пулеметчикса: Жестокая ты)

– Кто там? – Спросил Дима, закрывая капот.

– Солнцева! Пашка уже у нее.

Калинин сел и завел двигатель.

– Не говори мне про мою машину, как вспомню, так вздрогну.

Хихикая, я пристегнулась и убрала телефон в карман.

– Мой братец – рукожоп, зря ты ему доверил свою «бэху».

– Это была минутная слабость. – Дима направил восьмерку на грунтовую дорогу. – И еще мне очень хотелось просто побыть с тобой вдвоем.

Он посмотрел на меня и улыбнулся, заставив в очередной раз смутиться.

– Пашка может быть несносным. – Произнесла я и закусила губу. – Он хороший парень, но…

– Да он просто псих! – Рассмеялся Дима. – Поиздевался надо мной, развел на «бэху» и подсунул эту груду металлолома.

– А ты развел их с Солнцевой, так что «1:1».

– На самом деле, что мне в нем нравится, так это то, что твой брат не пытается казаться кем-то, кем не является. Он настоящий, простой и искренний даже в своей несносности. Таких людей мало. По крайней мере, в тех кругах, где вращаются такие, как… в общем, наша семья.

Ах, да. Что-то я и забыла, кто мы: Золушка и принц. Простушка и богач.

– Спасибо, что напомнил, насколько мы разные. – Я отвернулась и уставилась в окно. Горечь скопилась в горле тугим комком и давила, возвращая к реальности.

– Эй, – его правая рука нащупала мою ладонь и крепко сжала. – Я вообще не о том…

– Все нормально, – кивнула я.

Золушка все понимает. Золушки, они, вообще, такие – понятливые.

37

Мы припарковались у большого двухэтажного дома с коричневой крышей. Я высунулась в окно: и это домик в деревне? Наивная Маша. Даже «домик» бабушки в маленькой Калиновке поражал мое воображение: ровненькие зубья деревянного забора, аккуратно выкрашенного белой краской, идеально постриженный кустарник во всю длину участка, большая асфальтированная площадка для стоянки машин.

Эй, а где пьянчуги, босоногие ребятишки, сломанный ржавый трактор, брошенный у дороги? Где вездесущие куры? Какая-то неправильная деревня. Видимо, для богатеньких татуированных наследников папиного бизнеса и их заботливых бабушек.

– Пойдем? – Спросил Дима, заглушив мотор.

– Э… – Мне вдруг стало не по себе. – Я…

– Хорошо, сиди, будет сюрприз.

Он вышел из машины и направился к двери. Позвонил и принялся ждать, нервно потирая ладони. Дверь открылась почти сразу, словно хозяйка уже видела автомобиль и просто ждала звонка.

Бабуля, вышедшая на крыльцо, оказалась крепкой коренастой женщиной лет шестидесяти в черном с золотыми полосками спортивном костюме и кроссовках в цвет. По эмблеме на груди я легко вычислила производителя сего шедевра деревенской моды. В нашем торговом центре я даже не заходила в бутики с таким названием: зачем мне трико по цене самолета?

Бабушка же, засунув руки в карманы, внимательно изучала внука. Она была на две головы ниже Димы, поэтому смотрела на него снизу вверх и молчала. Вот так встреча. Если она его так приветствует, что же будет со мной?

– Пожалуйста, скажи мне, что все это смывается мылом! И тогда я сама намылю тебе шею и буду тереть, пока все не сойдет. – Покачала головой старушка.

– Нет, ба! – Калинин радостно протянул к ней руки и накрыл своим объятием, словно плащом.

– Горе мне с вами! Еще один такой в семье! – Она отстранилась, разглядывая руки внука. – Когда на теле места не останется, где будешь чиркать? На лбу? Так начал бы оттуда сразу!

– Ба, не ругайся, – он крепко расцеловал ее в обе щеки, – лучше смотри, кого я тебе привез!

Дима развернул ее в сторону машины и указал рукой. Я поправила прическу и улыбнулась: интересно, пора уже выходить?

Женщина всматривалась, щуря глаза. Волосы, убранные сзади в хвостик, были идеально черными, ни единого седого волоска. Минимум морщин на лице, пытливый взгляд, гордая осанка.

– Козу, что ли? – Проворчала она после недолгой паузы.

Вот те на! Хорошенькое приветствие… Так меня еще не называли.

– Ба… – Выдохнул Дима.

– А куда ты ее? В багажник? Показывай давай, мне твой отец давно козу обещал – только их, буржуйскую, которая молока много дает.

– Да не козу, ба! – Он взял ее за руку и снова указал на меня. – Смотри.

– Гусей?! – Обрадовалась вдруг она.

– Каких гусей? – Задергался Калинин, увлекая ее за собой.

– Кроликов? – Уперлась бабуля. – Нет, мне кроликов не надо, вези обратно.

– Нет, ба, смотри.

Вот тут я уже не выдержала: выскочила из машины, точно кролик из шляпы, и направилась к ним. Взволнованно протянула руку в знак приветствия:

– Здравствуйте!

Улыбнулась – все честь по чести. Но старушка не торопилась отвечать взаимностью: смотрела на меня, хмуря брови – недоверчиво, подозрительно. И теребила в руке шнурки от капюшона. Потом обернулась к Диме и «шепотом» крикнула на ухо:

– У тебя что там, в твоей Америке, совсем все мозги скукожились? – Она придвинулась еще ближе. – За это, вообще-то, статью дают.

– Ба, Маша со мной одного возраста, мы учимся вместе. – Улыбнулся Дима, играя бровями. – Маша, это моя бабушка, Мария Федоровна.

Та снова повернулась ко мне, потом к Диме. Снова ко мне. Подошла ближе и вдруг сгребла в охапку в таком крепком объятии, что затрещали все кости. Решив, что в данном случае это будет вполне уместным, я похлопала ее по спине. Встреча двух Маш – во дела.

– Я знала, что ты есть и слышишь меня. Совсем надежду потеряла, думала все, оголубел мой внук-то, а тут на нормальной машине, наконец, да с девчонкой – с живой, настоящей! Мои молитвы услышаны, слав те, господи!

Во время всей этой речи, предназначавшейся явно ни одному из нас, я неотрывно смотрела на Диму, а тот кивал головой. Типа терпи, гляди, как ты понравилась старушке, а то, что она сейчас из тебя все кишки выжмет, это ерунда. Подберем и назад вернем.

Наконец, тиски разжались, и я смогла вздохнуть.

– Что ж ты не сказал, что приедешь, оболтус! Да еще и не один. Я бы хоть приготовилась, пирогов бы напекла.

– Сюрприз ведь, ба.

– Хоть бы смску чиркнул или в одноклассниках написал. Вроде молодое поколение, а всему учить вас надо! Айда, – бабуля схватила меня за запястье и поволокла в дом.

Дима раскинул руки. Сопротивление было бесполезно, это уж я и так поняла. Особенно, когда на столе в уютной, скромно обставленной столовой расположились, заняв все пространство, голубцы, шарлотка, огромное блюдо, содержащее, наверное, килограмма два пельменей, борщ в трехлитровой кастрюле, чайник сладкого чая с трехэтажными бутербродами, картошка с селедкой, ваза с конфетами и пятью шоколадками.

– Пока не съедите, не выйдете из-за стола. – Сказала бабуля, как отрезала.

Ну, никто и не сомневался.

Шлеп – на кусок хлеба упала, наверное, 200-граммовая пачка масла. Правильно, нам же поправляться надо. И в чай вылилась почти банка сгущенки.

– Ешь-ешь!

Спорить не вышло. Мы ели-ели – до седьмого пота, наверное.

А с собой нам тут же были завернуты овощи (целая теплица, не меньше), кексы и баранки (суточная выработка маленького хлебокомбината), рулька, окорок (небольшой мясной цех со всем его содержимым), яйца (разумеется – вся птицефабрика). И все это уже ждало, когда мы возьмем его с собой. А нам ведь предстояло еще попробовать все, что находилось на столе, да под беспрестанную бабушкину болтовню.

– А вот Диме десять лет, вот пятнадцать. Таким он был в школе, таким на выпускном, а вот вам миллион фотографий из Америки, я все распечатала. Вот Димины каракули из садика, это он рисовал в художке, вот слово, которое написал на заборе – я не могла не сфотографировать! И зачем он так вымахал, теперь ему не налезут штанишки, вот эти синие, что он носил, когда отдыхал в деревне.

Целый альбом одного только Димы.

Ох!

Так много Калинина, да в прикуску с бутербродами, у меня еще не было. К окончанию застолья, выкатываясь из-за стола, словно колобок, я чувствовала себя как после посещения всех врачей и специалистов по коучингу, а также психолога, целителя, гадалку, стилиста и даже stand up-шоу.

– Прости, – виновато шепнул Дима, помогая мне убирать посуду.

– Счастливый ты человек, – улыбнулась я.

– Маша, ты не польешь огород, пока мы поговорим с внуком с глазу на глаз? – Спросила Мария Федоровна.

– Без проблем!

Бабуля указала пальцем на веранду.

– Кран внизу.

Чувствуя себя телепузиком, я вышла на воздух. Пожалуй, за одно лето на таком питании можно вполне было стать тем самым Жиркой, и теперь я понимала, откуда росли ноги у детских комплексов моего парня.

Оглядев пространство в поисках лейки, я нашла целый набор. Выбрала ту, что больше и пошла к баку с водой. По моим прикидкам огород тянул соток на двадцать, хорошо прикололась бабуля.

И что здесь нужно полить? Кругом перекопанные грядки. Начну сначала. Когда-то у нас тоже был сад, смутно помню, как собирались на майские праздники, чтобы прибраться и пожарить шашлыки. Мне доверяли посадить морковку и свеклу, а Пашке побегать с лейкой. Будто в другой жизни было, ей богу.

– Мань!

Я обернулась. Уже три грядки полито, ноги по колено в грязи. И в моем неравном бою с тяжелой лейкой наметился явный прогресс. Дима, что, решил мне, наконец-то, помочь?

– Бабуля имела в виду просто «открыть кран»! – Рассмеялся Калинин и нагнулся, отыскивая что-то возле лестницы.

Сотни и тысячи мелких капель, отражающих в себе солнце и все оттенки радуги, взмыли вверх над моей головой. Вы когда-нибудь видели такую красоту? Прозрачные, маленькие шарики – они словно зависли на секунду в воздухе, рисуя узор из драгоценных камней на полотне голубого неба: хрустально чистые, как слеза, сплетающиеся в тонкие ажурные нити.

И адски холодные!

Я взвизгнула, когда они все дружно рухнули на меня сверху. Обрушились колким ледяным дождем, и еще, и теперь фонтаны били сразу из нескольких отверстий под моими ногами. Распылители превращали воду в мелкодисперсный пар, ложащийся на плечи и волосы ровным слоем, заставляющим одежду промокать постепенно, медленно и подло.

Прижав к себе лейку, я растерянно оглядывалась по сторонам.

Куда бежать? Где прятаться?

Сжалась в комок, отыскивая путь к спасению, как вдруг сильные руки подхватили меня и принялись кружить. Лейка, разумеется, тотчас улетела в неизвестном направлении. Подняв меня, словно пушинку, Дима закинул себе на плечо и куда-то потащил. Опомнилась я уже только на веранде, когда поняла, что вода больше не бьет из земли и ничто не напоминает о ней, кроме сырой одежды и моих волос, свисающих сосульками по плечам.

– Обязательно было это делать? – Я шутливо хлопнула его по плечу, и тут же почувствовала, как сильные руки не дают отстраниться и тянут к себе, прихватив за талию.

– Не мог не использовать шанс увидеть тебя в мокрой одежде. – Выдохнул он мне в губы.

Мы потянулись друг к другу, но сзади вдруг раздалось ворчание:

– Хватит тискаться, отпусти девку, переодену я ее.

И Дима нехотя отпустил, успев напоследок прикоснуться губами к моим пальцам. Покраснев, я поспешила за бабушкой по лестнице вверх. Очевидно, в ее спальню.

Нет – в Димину.

По крайней мере, все стены были увешаны его рисунками. Акварель. Повсюду акварель. Такая, какая и должна быть в идеале: легкая, почти прозрачная, воздушная. В ней четко читалась рука ребенка. Рисунки были инстинктивными, живыми: когда сознание еще не забито учительскими «так надо» и «так правильнее». Во главе всего – чувства.

Легкие мазки, многослойность, ощутимая на просвет. Свет, тень – не идеально, как в музее. Наоборот – с изъянами, как в жизни. Потому и лучи, проникающие сквозь небольшое окно в крыше, напитывали бумагу особым светом и растворялись в ней, подчеркивая интенсивность цветов.

Мягкая, бесконечная даль с плавными переходами на одном рисунке и глубокие тени с аккуратной доработкой на другом. Свободное владение кистью, контроль над растеканием – гармония. Это было поразительно настолько, что захватывало дух.

Рисунки на другой стороне уже были карандашными. В них явно чувствовался возраст: четкая графика, уверенные штрихи, сюрреализм, цвет, доработка маркером.

– Мне тоже нравятся его работы. – Сказала бабушка, усаживаясь на стул.

– А я раньше и не видела, – пришлось сознаться мне. – Только свой портрет. Признаться честно, его нательная живопись сразу впечатлила меня, но я не думала, что это хоть сколько-то связано с творчеством. Думала, он из тех, кто идет и бьет тату за деньги. Типа: «Сделайте мне «как-у-Харди» или «как-у-Бибера»».

Ой, бабушка, наверное, и слов таких не знает.

– У нас это… семейное, – с какой-то горечью в голосе вдруг произнесла Мария Федоровна.

– Да? – Я оторвалась от рисунков и обернулась к ней.

– Сын мой, Ванька. Я его зову «кольщик, наколи мне купола». Хороший он, но с Димкиным отцом давно не ладит. Жалко, братья ведь. Хотя, Юрка сам виноват: так ухлестывал за Сонькой, а ее родители все противились. Богатая она – вроде как нам не ровня, но Юрка у меня парень был упертый, добился-таки своего: пообещал Сонькиному отцу, что встанет на ноги и будет содержать его дочь, как подобает.

Я подошла и встала напротив.

– Организовали они с Ванькой бизнес на двоих. – Продолжила она, вздыхая. – Юрка старался – из кожи вон лез, а Ванька почти сразу забросил работу. Подвел его. Другой он, понимаешь? Творческий. Поругались они тогда страшно, и Ваня оставил свою долю Юрке – занялся своей этой писаниной нательной. До сих пор вон, сквозь зубы общаются, а больно мне, матери.

– Вот откуда-то у Димы страсть к этому всему, от дяди?

– Ой, – отмахнулась старушка, – папка его очень переживает по этому поводу. Сначала он свой бизнес на ноги ставил, а Сонька карьерой занималась. Сына в деревню сплавляли ко мне, чтобы присмотрела, а я уж как могла, воспитывала. Как же иначе? А как внук подрос, они вдруг вспомнили, что из наследника нужно делать преемника в бизнесе. А он вон…

– Отказывается?

– Нет. Димка хоть сейчас бы все бросил, да занимался, чем хочет. Но знает, как папка остро реагирует на любые упоминания творчества: сначала брат Ванька его подвел, потом чуть с женой не разошлись на той же почве.

– Почему?

– Так у той тоже карьера: заслуженная артистка, приглашение в Нью-Йорк. Юрка не отпускал ее, а Сонька уперлась: «ты меня не уважаешь», и уехала. Так Димка специально тогда с матерью поехал: так боялся, что они расстанутся! Даже признался мне однажды: «Я, – говорит, – ба, не специально же куролесил, а для дела. Пока они беспокоятся за меня, между ними ниточка остается. Стоит накосячить, мать отцу звонит, он в самолет – и к ним туда. Они, – говорит, – меня ругают, а я радуюсь. Зато вместе».

– Не думала, что он… такой, – выдохнула я.

Мария Федоровна улыбнулась, поправив идеально окрашенные пряди волос.

– Чувствительный парень, хоть и виду не подает. Мало ему досталось родительской любви в детстве, зато теперь держится за них, беспокоится. Не хотел, чтобы Юрка про жену забывал, чтобы бросил. Бросать все умеют, любить сложнее. Любить надо уметь. – Она протянула мне джинсовый комбинезон. – На. Тебе должно подойти.

– Миленький.

– Сонькин. Она в нем знакомиться приезжала сюда: больше двадцати лет назад, а будто вчера было. – Старушка задумчиво уставилась в окно. – Юрка тогда ее окатил водой из ведра: так дурели, так дурели. Я сразу поняла, что влюбился сын, даже нотаций читать не стала – что не пара она ему, что обожжется. И вас сегодня увидела, чуть не прослезилась: тот же самый взгляд у внука, один в один. Только ты смотришь на него, как испуганный зверек. Не доверяешь, что ли?

Я сняла мокрую одежду и повесила на стул.

– Не знаю. – Ответила искренне.

– Значит, плохо уговаривает.

– Уговаривает хорошо. – Я взяла комбинезон. – Это и отпугивает. Немного.

– Димка наш не балабол. – Серьезно сказала бабушка. – Если говорит, значит, так и есть, он мне за всю жизнь ни разу не соврал.

– Правда?

– Помню случай: было ему лет десять. Кот наш повадился мясо воровать. Вытащил однажды прямо из кастрюли с плиты здоровенный кусок говядины и в окно, а я за ним с веником. Димка говорит: «Не бей, баба, я посмотрю, куда он его понес». Вечером вернулся и рассказал, что кот наш мясо носит кошке соседской с переломанными лапами. У той котята, пять штук. «Теперь я, баба, знаю, что такое любовь», – сказал внук, и все лето их выхаживал. Не может же такой мальчишка кого-то обидеть.

– Хм, – улыбнулась я. – Будем надеяться. Теперь-то он уже не мальчишка совсем.

– Ну, и повезло Димке, – разглядывая меня, выдала бабуля. – Фигурка у тебя что надо! Только откормить бы не мешало, но проблема небольшая. Забеременеешь, и жирок сам нарастет.

Мне даже поплохело как-то разом.

– С…спасибо вам, – оглядывая себя в зеркале, произнесла я, – конечно…

– Не за что. А болячки лечи, смотреть больно.

– Обязательно. – Улыбнулась я. – Это от ветрянки, еще не все сошло.

Пока бабуля закрывала шкаф с одеждой, я решила присесть. Хорошая обстановка, уютное местечко, комната такая светлая и гостеприимная. Может, вот он, момент? Где нам вдвоем можно было бы…

– И-и-и! – Заскрипела пружина старой кровати при попытке на нее опуститься.

– Ой, – вскочила я.

Чудесный отрезвляющий звук. Размечталась! Знак, не иначе.

– Прокатимся? – Спросил Димка. Он уже стоял у открытой двери с велосипедом. – Мой старый «Урал», откопал в кладовке, накачал колеса. Хорошо, что у Пашки в багажнике насос был – там, вообще, целый автосервис, только подъемника нет.

– Конечно. – Согласилась я. – Пойдем.

38

Забравшись на раму, ухватилась за руль.

– Езжайте! – Бабуля смахнула невидимую слезу. – Я как раз в это время обещала с дедом Веней в «Контру» по сетке сыграть.

Меня уже трудно было хоть чем-то удивить: даже если эта женщина стреляет из пулемета, вышивая крестиком. Или вышивает из пулемета – крестиком. Все логично и вполне обыденно. Бывают же семейки веселее нашей!

Димка забрался на велик сзади, положил подбородок мне на плечо, руки поверх моих и поставил ноги на педали. И мы поехали – с ветерком!

Я почти сразу же пожалела, что не надела головной убор: солнце палило уже безжалостно.

– Видишь домик?

– А? – Я повернула голову и заметила маленькую деревянную избушку, притаившуюся за домом. – Вижу.

– В этом доме жила бабуля, пока папа был маленьким.

– Крохотный же совсем.

– Ага. – Он указал на лужайку. – А вот здесь был сарай, у бабушки была корова Майка. Она меня любила, бежала сразу ко мне с пастбища. Умная была, почти как собака, и даже доить себя никому не доверяла, кроме меня.

Я слегка обернулась к нему, пытаясь удержаться, чтобы не соскользнуть вниз.

– Ты доил корову?

– Да, трудно поверить?

– Очень.

– Опять судишь по внешности?

– Уже нет. У меня полный разрыв шаблонов!

Крепче вцепившись в руль, я отдалась прекрасному чувству полета. Ветер, гуляющий в волосах, солнце, золотом ласкающее кожу, чистый воздух, приятно щекочущий ноздри, обалденный вид. И мы. Вдвоем!

– Ии-и-е-х-у-у!!!

Остановились мы, когда дорога уперлась в небольшое озеро. Дима спрыгнул и помог мне слезть. В двадцати шагах справа – в кустах сидел, скрючившись над двумя удочками, странный помятый субъект в кепке.

– Подожди меня, – бросив велосипед на траву, Калинин поспешил к нему.

Мужчины пожали руки. После недолгих переговоров и хрустящей купюры, вдруг очутившейся в кармане незнакомца, в руках Димы оказалась удочка. Через пару секунд он уже был возле меня.

– Итак, моя городская леди. – Парень встал на край берега.

– Я вся внимание.

– Буду учить вас правильно рыбачить.

– Правильно? – Смутилась я. – Разве недостаточно просто закинуть крючок в воду?

– Ты сейчас сорвала мой тайный план по обольщению! – Рассмеявшись, Дима поманил меня пальцем. – Иди сюда.

Я подошла.

– Что дальше?

Дима развернул меня к себе спиной.

– Моя неумеха. – Притянул за талию ближе к себе, прижался. – Держи удочку, обхвати ее руками, наклонись немного. – А затем с уже любимой мною хрипотцой произнес. – И плавно опускай ее в воду.

Ах! Тысячи мурашек пробежали по спине. Крючок с наживкой медленно ушел на глубину, а Дима продолжал обнимать меня сзади, согревая своим теплом и заставляя краснеть. Его сердце билось в груди так сильно, что я ощущала каждый удар.

Это и… «о, боги!»

Кое-что в его штанах!

Жар ударил мне в лицо, в животе все сжалось в тугой узел. «Ой-ой-ой!» Убери эту штуку, я же больше ни о чем теперь не могу думать! Она упирается мне прямо в…