Текст книги "Заставь меня влюбиться. Влюбляться лучше всего под музыку"

Я обернулась, чтобы смерить Калинина долгим испытующим взглядом. Это отвратительно, и он должен знать об этом.

– Заставлять меня ревновать – не лучший способ сделать приятное. – Чеканя каждое слово, заметила я вполголоса.

– Брось, – рассмеялся он, – она совсем не в моем вкусе.

– Она не в твоем вкусе, но ты хранишь ее фото и видео в своем телефоне?

– Понял, удалю. – Ответил Дима, но выглядел почему-то так, будто продолжал паясничать.

– Ты сегодня поставил себе цель – унизить меня?

Его лицо вытянулось.

– Ох! Прости.

– Притащил меня сюда в таком виде, игнорируешь и еще суешь под нос видео с подружкой, про которую я узнаю от посторонних?

– Черт, – Дима свел брови к переносице, – да не была она моей девушкой.

– Заметь, ты не сказал, что у вас ничего не было. Вы снимали комнату, ты бил прекрасные татухи на ее прекрасном теле… – Мне пришлось даже отодвинуться, потому что Калинин потянул ко мне руки. – Мне все равно, что было у тебя и с кем, это последнее, что я хочу знать. Была она твоей девушкой, или у вас был просто перепих, и запоминаешь ли ты, вообще, с кем спал. Оставь это себе, хорошо? Или мне тоже начать рассказывать, что и с кем меня связывало? Думаю, тебе не особо понравится.

– Маш, – его голос стал тихим, мобильник быстро исчез в кармане брюк. – Я только что усвоил, какие темы не стоит затрагивать. Прости, если задел, я не нарочно.

– Угу, – впиваясь глазами в происходящее на сцене, промычала я.

– Тебе нравится здесь?

– Нет! Я не понимаю, что происходит, и о чем они поют! Ни слова не ясно!

– Понял, нужно было распечатать тебе либретто. – Дима поправил брюки. – Мой косяк.

– Оркестр играет одно, солист поет другое. – Меня уже начинало колотить. – Одного уже убили, а я даже не поняла за что!

– А солистка? Хороша, да?

Я отыскала глазами в толпе артистов высокую женщину в роскошном платье, подчеркивающем тонкую талию. Черные волосы, собранные в пышную прическу, яркий макияж, алые губы: она как раз выпрямила спину, набрала в легкие воздуха и запела, отчаянно жестикулируя.

– Не особо, – выдавила я.

– Странно. – Усмехнулся Дима. – Ведущая солистка, лирико-драматическое сопрано. Ей рукоплескал и Милан, и Нью-Йорк, и Берлин. Весь мир. За ее плечами роль Татьяны в «Онегине», Виолетты в «Травиате», роль Тоски. Более пятидесяти оперных партий в репертуаре! Заслуж…

– Не заметила ничего выдающегося. Вон та, в роли служанки, гораздо чище поет, а эта… ощущение, что просто горло дерет: столько ненужной экспрессии, фальшивой драматургии. Может, я, конечно, ничего не понимаю в данном виде искусства, и мои вокальные данные и рядом не стояли, но уж как есть.

Меня по-прежнему трясло от бессильной злобы, и никак не хотело отпускать.

– Ничего страшного. – Тихо произнес Калинин. – В следующий раз сходим на балет, там зрелищнее.

– Почему ты вообще притащил меня в оперу, если самому тебе здесь скучно?

Упс… Кажется, сказала слишком громко. Я осторожно втянула голову в плечи.

– Мама часто таскала меня сюда в детстве. Подумал, что девушкам нравится опера, оказалось – нет.

– Сегодня явно не мой день. – Я провела ладонями по лицу, пытаясь успокоиться.

– Зато я знаю, как поднять тебе настроение.

– Как?

Дима улыбнулся.

– Увидишь.

43

После окончания представления мы пробирались по каким-то коридорам, неизвестно куда. Яркое освещение, богатое убранство, позолоченные люстры – я не успевала восхищенно охать, глядя по сторонам. Неожиданно Дима затащил меня в какую-то подсобку, закрыл дверь и прижал ладонь к моему рту. Внутри было темно и тесно.

– Тс-с! А то нас засекут.

– Мы где? В кладовке? – Спросила я шепотом, еле удерживаясь, чтобы не поцеловать его. Страсть отодвигала на задний план горечь обиды, а сердце стучало набатом то ли от страха, то ли от неожиданной близости любимого.

Дима наклонился ко мне и прошептал:

– Не дыши.

По мраморному полу раздались звуки торопливых шагов. Воркующий женский голос, стук каблучков, телефонная трель. Когда все стихло, он вытащил меня на свет, и мы двинулись дальше по коридору, прислушиваясь и крадучись.

– Какого черта? – Прошипела я, послушно двигаясь и держа его за руку. – Куда мы идем?

– Мы идем добыть автограф. А, может быть, даже фото.

– Нет…

– Боишься? – Он сжал мою ладонь.

– А черт с тобой, пошли!

Тут из-за угла вырулил охранник в черном костюме и с рацией. Мы от неожиданности притормозили и сбавили шаг.

– Сделай лицо кирпичом, будто мы здесь свои. – Шепнул Дима. – Расслабься.

– Хи-хи, – я улыбнулась, будто услышала что-то смешное. Напустила на себя непроницаемый вид, словно думая о чем-то своем, и устремилась взглядом сквозь мощную фигуру, двигающуюся на нас непроницаемой стеной.

Он приближался. Вот сейчас, все – остановит нас и вышвырнет вон.

– Здравствуйте, – охранник слегка кивнул.

– Доброго вечера, – вполголоса отозвался Дима.

Я облегченно выдохнула только, когда мы отошли дальше, и крепче сжала ладонь своего парня.

– Испугалась?

– Немного.

Слышал бы он, как билось мое перепуганное сердце.

– Кажется, сюда. – Остановившись у одной из дверей, Дима постучал. Не удержался и стукнул еще, словно пытаясь наиграть мелодию. Я прыснула со смеху, закрыла рот ладошкой.

– Войдите! – Послышалось за дверью.

– Ой, – дернула плечами я, наблюдая, как открывается дверь.

Дима вошел первым. Осторожно, на цыпочках, прячась за его спину, я вошла следом.

– Добрый вечер! – Провозгласил мой спутник. – Вы были великолепны!

Тогда я отважилась немного выглянуть и заметила ее возле зеркала. Женщина встала со стула, подбирая подол платья: статная, без единой морщинки, в окружении цветов и облака из нежных духов, она с интересом разглядывала Диму. Обвела его взглядом с головы до ног, затем качнула головой, кажется, не веря самой себе, и напряженно сдвинула брови.

Сейчас вышвырнет, – подумала я.

Но дама, напротив, как-то особенно восторженно вдруг вздохнула.

– Ты испортишь погоду! – Воскликнула она, складывая изящные руки с идеальным маникюром на своей груди. – В костюм нарядился! Натворил опять чего?

– Нет, – это уже хохотнул Дима.

– Всю жизнь сюда в своем тряпье ходил, а тут… О… – женщина быстро скользнула взглядом по мне, – я, кажется, все поняла.

«Эй! А я ничего не поняла. Что здесь, вообще, происходит? Она что, знает его?»

Калинин сделал шаг в сторону, и я оказалась перед ее глазами. Мои пальцы судорожно впились в подол сарафана, и почему-то стало очень волнительно, даже страшно.

Оценивающе оглядев мой «наряд», женщина наклонила голову набок и вдруг… расплылась в улыбке – приятной, открытой, кажущейся такой знакомой и… тут я все поняла.

Эмоции накатили волной. «Блин! И как сразу не догадалась!»

Эти глаза. Синие, как море. Отливающие зеленым, растворенным в ярко голубом, словно небо. Нос, прямой и длинный, мягкие губы правильной формы с отчетливо очерченной галочкой сверху и благородного черного цвета волосы.

– Мам, это Маша. – Радостно сообщил Дима. – Маша, это моя мама, София Александровна.

О, боги.

Стоило внимательнее читать программку, там ведь были фамилии всех солистов. Меня захлестнула волна стыда, но все же найдя в себе силы, я пожала протянутую мне в приветствии руку. Та была изящной, тонкой, горячей, как у самого Димы.

– Рада познакомиться, Маша. Наслышана о тебе.

«Наслышана? Что значит наслышана? Дима что-то говорил ей обо мне?»

– И я… рада. – Кивнула я, сжав ее ладонь.

Как сильно нужно нажимать, чтобы рукопожатие из вежливого приветствия не превращалось в лихорадочную тряску? «Ох, расцепите нас кто-нибудь, кажется, меня разбил паралич!» Но женщина сама первой расцепила пальцы, даруя мне свободу.

Мою футболку уже можно было выжимать: так я была напряжена. Спасало только отсутствие видимого презрения на ее лице.

– Как тебе наше выступление? – Мягким голосом спросила она.

Понимая, что тону в ее глазах, я перевела взгляд на Диму. Тот одобрительно кивнул.

– Прекрасно, – ответила я, с трудом подобрав подходящее слово.

– На самом деле, Маша в восторге, – улыбнулся Дима, подмигивая. – Хлопала так, что чуть ладошки не отбила.

Как смешно.

– Не преувеличивай, – смутилась я.

Не ври, проще говоря.

– Рада, что тебе понравилось! – Обрадовалась женщина. – Дима еле выносит мои выступления. Каждый раз удивляется, что прошло всего двадцать минут, а не три часа, как ему показалось.

Прячась от ее взгляда, я снова посмотрела на Диму. Ему был весело. Забавно. Он явно был доволен собой.

– Прости, что мы без цветов, мам. И так чуть не опоздали.

– Какие глупости, – отмахнулась она. – Хорошо, что вы просто пришли, и я смогла познакомиться с Машей лично.

Значит, точно упоминал меня в разговорах с ней. Мило.

– Тебе, наверное, нужно спешить? – Спросил он у мамы, взглянувшей вдруг на часы. – Можно мы щелкнем тебя на память и тоже побежим?

– Разумеется, – выдохнула женщина, окутав меня своим тайным магнетизмом, заставляющим пялиться и пялиться на ее красоту и молодость.

Сделав общий снимок, мы попрощались. Расцеловав нас в обе щеки, София Александровна помахала рукой.

Внутри меня все еще бушевал ураган. В каком же дурном свете я себя выставила… Насколько невоспитанной показалась перед Димой, как пренебрежительно отозвалась о его маме и ее талантах! Все это только подчеркивало разницу между нами.

– Я убью тебя, Калинин! – Сказала я, когда за нами закрылась дверь.

– Только медленно и ласково, ладно? – Притягивая меня к себе, усмехнулся Дима.

Кажется, он даже не сердился, или просто тщательно это скрывал.

44

Заглушив двигатель, Дима почему-то сразу вышел из машины. Значит, мы еще не прощаемся – уже хорошо. Решил проводить меня до квартиры? Это было бы еще лучше: может, останется и проведет со мной еще немного времени. Интересно, поцелует ли он меня после того гнетущего молчания, которое сопровождало нас в течение всего пути?

– Пойдем, – Дима открыл пассажирскую дверцу и протянул мне руку. – Прогуляемся.

Меня вдруг насторожил его тон: вероятно, поразмыслив над произошедшим, Калинин решил все-таки обидеться на меня. Я вышла из машины и поежилась: на улице заметно похолодало. Дима отпустил мою руку и закрыл дверцу, звук сигналки эхом разнесся в темноте двора.

Ну, пусть будет, как будет. Я опустила голову и, не дожидаясь его, двинулась по краю дороги, балансируя на узком бордюре. Когда шаги сзади приблизились, на меня опустилось что-то теплое: подняв глаза, поняла, что это был Димин пиджак. Парень заботливо накинул его мне на плечи.

– Поговорим? – Спросил он, поравнявшись со мной.

– О том, что я вела себя, как хамка? – Меня почему-то расстроило, что Дима подошел и не подал мне руку. Правильно – удобнее выяснять отношения, когда вы на расстоянии, а нам сейчас было, что сказать друг другу.

– А я вел себя, как придурок. – Пожал плечами Калинин.

– Прости, – произнесли мы практически одновременно и улыбнулись друг другу.

– Разочаровался во мне? – Сглотнув, прошептала я, кутаясь в пиджак, насквозь пропитанный запахом одеколона и дорогого табака.

Дима шел по дорожке: красивый, высокий – гораздо выше меня, в приталенной рубашке, белевшей ярким светлым пятном в темноте. Пинал носками своих модных туфель попадавшийся на пути мусор, мелкие камешки и не отрывал взгляда от дороги, словно пытался разглядеть там что-то очень важное и совсем не торопясь с ответом. Его спина была сгорблена, руки находились в карманах, а лицо было крайне напряжено.

– Как ты могла подумать такое? – Наконец, выдавил Дима, когда мы очутились под светом фонарей. – Что я мог разочароваться в тебе.

– Знаешь, – выдохнула я, и мое дыхание тут же превратилось в облачко пара. – Я пойму, если ты злишься. В жизни такой красоты не видела, как сегодня в опере. Не знаю, что на меня вдруг нашло… Прости, что твоей маме досталось от меня.

Дима беззвучно рассмеялся.

– Ты хорошо по ней прошлась.

– Прости! – Дождавшись, когда он посмотрит на меня, произнесла я. – Вела себя отвратительно.

– Мне так хотелось вас познакомить.

Спрыгнув с бордюра, я приблизилась и пошла рядом.

– Мне очень стыдно. – Волнение мешало мне складывать слова в предложения. – Она добилась таких высот благодаря таланту, помноженному на многолетний труд, а то, что я брякнула – это все от злости. – Я собралась с духом и выпалила. – У меня чуть мозг не взорвался от обиды и… ревности!

Дима повернул голову, пытаясь поймать мой взгляд.

– Я тоже был хорош. – Он с разбегу пнул скомканную алюминиевую банку. Подошел ближе, нагнулся, поднял и запустил ее в урну, целясь точно баскетболист. Металлический треск ознаменовал попадание, Калинин довольно кивнул.

«Боже, как описать свои чувства, чтобы не показалось, что я перекладываю на него вину?»

– Я пришла и не могла думать ни о чем, кроме того, что одета неподобающе и не причесана. А рядом ты – в шикарном костюме. Мы смотрелись, как… – Мне пришлось тяжело выдохнуть, чтобы продолжить. – Да… я – заложница своих комплексов, но чувствую, как ты медленно, но верно избавляешь меня от них. Бывают такие ситуации, как сегодня, которые вытаскивают наружу все наши отличия, и моя неуверенность в себе множится, выплескиваясь в виде агрессии.

– И в чем они, по-твоему – наши отличия? – Нахмурил брови Дима.

Он и сам, наверное, все понимал, только не хотел этого слышать и замечать.

– Те вещи, которые совершенно естественны для тебя, для меня непривычны. – Я спрятала замерзшие руки в рукава пиджака. – Для тебя все легко и просто, поэтому ты не замечаешь того, что для меня важно.

«Ну вот, Сурикова: заладила «я» да «я». Остановись!»

– Чего именно? – Спокойно спросил Дима.

– Ты заигрался сегодня и не уловил, что у меня внутри. – Я натянула лацканы пиджака от волнения. – Как можно было не предупредить про день рождения, про оперу и про… Джессику?

Дима остановился на секунду, потом, закусив губу, продолжил движение.

– Маш, – его голос звенел напряжением, – мне трудно сейчас найти подходящие слова. Если я обидел тебя, поверь, это произошло неосознанно. Просто научи меня чувствовать тебя, чтобы не было таких проблем.

– Хорошо. Попробую быть с тобой откровеннее. – Сказала я, глядя, как он прикуривает сигарету. – Мне часто не хватает духу, чтобы высказать вслух те или иные вещи, хочется, чтобы ты сам пытался догадаться. Но я знаю, как эгоистично это звучит!

Он отошел на шаг влево, увеличив дистанцию между нами. Хотелось бы думать, что это было сделано из заботы, дабы не накрывать меня облаком сигаретного дыма, окутавшим его с ног до головы.

– Ты – ранимая, и не любишь себя так, как того заслуживаешь. – Дима стряхнул пепел себе под ноги. – Вот, что я чувствую. Мне хочется тебя поддержать, но я не знаю, как – у меня нет опыта отношений. Прости, если идеи, которые приходят мне в голову, кажутся тебе абсолютно сумасшедшими. Хочется сделать тебе приятное, а выходит… то, что выходит.

– Мы оба виноваты. – Мой взгляд на секунду задержался на той самой витрине с платьем, возле которого я останавливалась утром. Вечером, в свете фонарей, мерцающих и отражающихся в стекле, оно смотрелось еще прекраснее. – Если мы хотим быть вместе, то должны учиться понимать друг друга. Слушать и слышать. Если оба хотим этого…

– А ты сомневаешься?

– Не знаю. – Мой голос дрогнул от волнения. – Я доверяю тебе.

Опустив взгляд, я ускорила шаг – словно пыталась убежать от самой себя. «Черт, да я ведь боюсь его ровно настолько, насколько боюсь потерять». Прежний урок усвоен: если открыться парню полностью, можно стать совершенно беззащитной, и горький опыт подсказывал, что не стоит делать этого вновь. А вот присутствие рядом Димы всякий раз убеждало в обратном.

– Я – дурак! – Калинин ударил себе в лоб. – Даже не подумал, что тебе будет не по себе! Вместо оперы нужно было идти на концерт, например, и прыгать там в танцевальной зоне до одури. Просто долг перед мамой спутал все карты, да и хотелось показать тебе, похвастаться тем, чего она добилась. Только сейчас понимаю, как все это выглядело…

Он с размаху швырнул окурок в урну.

– Как будто принц выгуливал бедную Золушку. – Я повернула на соседнюю улицу и обернулась, чтобы убедиться, что он следует за мной. Дождалась, когда догонит, и продолжила. – Даже пустая болтовня в универе с твоими друзьями выглядела так же.

– Как?

Я вздохнула, заламывая руки.

– Так, будто я у тебя на содержании.

– Что-о? Почему? – Теперь Дима обогнал меня и пошел спиной вперед. Он всматривался, чтобы увидетьэмоции в моих глазах. – Как так?

– Вот видишь. – Я приготовилась сказать то, о чем непременно пожалею. – Мы очень разные. Очень!

Дима отрицательно покачал головой. В свете фонарей татуировки на его шее казались причудливой паутинкой из тонких извилистых дорожек. На развилке одной из таких же я себя сейчас и почувствовала.

– Ты это себе придумала.

Я вздохнула.

– Нет.

– Да. И это всего лишь страхи. – Его шаги становились тяжелее, голос звучал жестче и громче. – Ты сейчас говоришь так, будто это мешает нам быть вместе. Хотя на самом деле, это – всего лишь твой страх.

Сейчас мне предстояло унизить саму себя. Зачем? Только произнеся вслух какие-то вещи, мы можем их пережить, позволить сломать себя или стать выше этого.

– Минус в том, что те, у кого нет денег, задумываются о них чаще. И придают им большее значение. – Я посмотрела на свой сарафанчик, на хлипкие джинсовые тапочки, потом медленно перевела взгляд на его костюм. – Чем дальше, тем очевиднее будет разница между нами.

Дима остановился. Подошел вплотную, его руки легли мне на плечи, а взгляд сине-зеленых глаз скользнул по лицу.

– Если все, что стоит между нами, это деньги моего отца, то я легко откажусь от них.

Я покачала головой и сжала губы. «Смешно, ага».

– Это не правильно. – После того, как Дима опустил руки, я продолжила идти рядом с ним. – И оно того не стоит.

– Что не стоит? – Удивился Калинин. – Ты не стоишь?

– Да. – Кивнула я.

– Тебе нужно перестать об этом говорить, пока я не стал думать так же.

– А тебе стоило бы задуматься.

– На самом деле, все просто. Вот смотри. – Дима снова обогнал меня и пошел спиной вперед. – Представь на секунду, что мы поменялись местами. Я – простой парень, взял эту рубашку у друга, штаны одолжил в прокате, а ты – дочка состоятельных родителей. – Он достал из карманов портмоне и ключи от машины и передал мне. – Допустим, это все твое.

– Хорошо.

– Теперь тебе не нужно работать, не нужно учиться. Можешь заниматься, чем хочешь и когда хочешь. И не задумываться, ведь ты на всем готовом. Здорово?

– Не знаю.

– Зато я знаю. Не обязательно все будет так, как говорю, но опыт подсказывает, что часто так и бывает. Вероятно, очень скоро ты начнешь деградировать, ничем не интересоваться, ни к чему не стремиться. Готова к такому? Тебя ждут тусовки, клубы, магазины, шмотки, салоны и спа. – Дима достал из заднего кармана банковскую карту, с силой вложил в мою ладонь и усмехнулся. – Надеюсь на твое алчное благоразумие. Держи, пользуйся.

Я протянула его вещи обратно:

– Думаешь, ты сейчас уравнял нас?

– А ты представь себя в моей шкуре хоть на минуточку. – Его лицо исказила горечь. – Это ведь не так сложно, и тогда ты поймешь, о чем я говорю.

– Это глупо.

Он тяжело вздохнул.

– Я бежал отсюда в Америку, как мне казалось, от скуки. Строил планы, хотел увидеть мир. Мама без проблем засунула меня в Columbia University, отвалила кому надо бабла, и готово. Что я понял сразу? Там всем на всех плевать. Учиться не нужно, что-то кому-то доказывать тоже: ты богат, и, значит, тебя принимают везде.

– Так не только в Америке. – Усмехнулась я.

Отвернувшись от меня, Дима продолжил:

– Когда другие студенты узнали, что у меня есть деньги, сразу нарисовалась куча друзей: таких же, как и я, в общем-то. И понеслась. Когда есть деньги, все просто: я отдыхал, прогуливал занятия, хамил преподавателям, а потом стал напиваться так, что мои новые друзья приносили меня домой в состоянии «нестояния».

– А мама? – Осторожно спросила я.

Мне хотелось заглянуть в его глаза, но теперь он успешно от меня их прятал.

– Мать с отцом бесились, переживали, орали, а мне было хорошо: наконец, они разговаривали друг с другом. Наконец, обращали на меня внимание. Им же до меня дела не было всю жизнь! У одной гастроли, у другого бизнес! – Его голос сорвался. – И мне даже нравилась моя новая жизнь, нравились друзья, которых не нужно было звать – они всегда приходили сами. Не отпускали меня. Потому что ты – классный друг, если за всех платишь. – Калинин усмехнулся, покачав головой. – Хочешь знать что-то еще о моей черной стороне? Или уже боишься?

Я растерялась. Мне не приятно было это слышать, но я предпочитала знать все о его подноготной, чтобы быть готовой. Чтоб позволить человеку открыться, выслушать его, а потом уже решать, смогу ли принять его таким, каким он передо мной предстал. И я хотела знать настоящего Диму – даже если мне будет больно от этого знания.

– Никто не идеален, и ты не обязан быть таким. – Сказала я почти шепотом, сжимая в руках его вещи и все еще пытаясь поймать его взгляд.

– Я обещал родителям, что завяжу, – Дима скривился, будто пытался проглотить что-то колючее, – но на следующий день все повторялось. А потом снова и снова, и становилось только хуже: все это превращалось в замкнутый круг. Потом мне как-то предложили покурить косячок. Джессика. Ее boyfriend толкал марихуану в клубе. Скажи «стоп», если не хочешь слушать дальше.

– Хочу.

– Потом были таблетки.

– Это серьезно. – Едва слышно произнесла я. – Но не смертельно.

И моя рука уже хотела коснуться его руки, как Дима вдруг так шумно выдохнул, что я растерялась.

– Повезло, что не пересел на что-то тяжелое. – Надломлено проговорил он. – Жизнь с бухлом и травой и так превратилась в череду картинок: завтра ничем не отличалось от вчера, перебирал женщин – одну за другой, не запоминая даже их имен. А зачем? Потом будет новая, и с ними даже не нужно разговаривать. Потому что никому не интересно, что у тебя внутри, когда ты для них – всего лишь мешок с деньгами. – Его ладони пробежали по бледному лицу, пытаясь смыть, кажется, и стыд, и горечь вины. – А потом меня задержали с травкой. А потом еще раз.

– Ох, – вырвалось у меня.

Дима отвел взгляд.

– Маме пришлось подключить все свои связи, чтобы вытащить меня. Она внесла залог, закрыла меня в rehab, где врачи рекомендовали оборвать все мои прежние связи, пока это не переросло в зависимость, от которой уже не избавиться. А адвокат, решавший одну мою проблему за другой, открыто сказал отцу, что этот торчок достал уже всех, и его нужно увозить из страны, пока полицейские снова его не закрыли.

– Ужасно.

Я не знала, что чувствую. Теперь Дима не был для меня загадкой. Но это вызвало лишь облегчение. Идеальных людей не бывает, и он тоже не мог быть таким, но… все мои чувства смешались.

– Я обещал родителям, что это не повторится. – Он вновь засунул руки в карманы брюк и ссутулился. – Понял, из-за чего все. Понял, что хочу другого от жизни, но не знал, смогу ли.

Дима замолк, когда мимо нас проходила компания веселых молодых людей, и продолжил, когда они отошли на приличное расстояние:

– И вот, мама разбудила меня и отправила оформляться в универ. Помню, как еле продрал тогда глаза и послушно поплелся, ненавидя весь мир вокруг и считая себя дерьмом, которому не место среди нормальных людей. Не зная, заслужил ли еще один шанс после того, сколько боли причинил своим родным. – Он щелкнул зажигалкой, прикуривая еще одну сигарету. – И, стоя на остановке, я почему-то посмотрел на небо, и попросил, хоть и сомневался, что меня кто-то услышит: «Дай мне знак». А через минуту увидел тебя.

– Ага, – усмехнулась я.

Мы были в пятидесяти метрах от моего дома, в темноте виднелись козырьки подъездов и припаркованные машины, с обратной стороны – красиво оформленные клумбы и горящие вывески над кафе и над булочной. Мы медленно пошли в сторону двора.

– Да, и это было, как глоток свежего воздуха. – Его голос звучал печально, дыхание прерывисто. Мне стало не по себе, оттого, что он не смеялся, как обычно. – А когда ты села на скамейку и начала ругаться, мне впервые захотелось что-то делать – для кого-то, не для себя. Захотелось меняться, доказывать, что я достоин. Я понял: вот оно.

– Оно?

– Она. – Дима дернул уголками губ, будто боясь улыбнуться. – Найдя тебя, я нашел себя. Как-то так.

– Спасибо, что рассказал… – Я протянула ему его портмоне, ключи и карточку. С силой вложила в ладони, чувствуя буквально кожей, как он хочет, чтобы я взглянула ему в глаза.

С минуту мы шли молча.

– Теперь ты знаешь обо мне все. – Произнес парень, остановившись у подъезда и приняв свои вещи из моих рук. – Тебе нравится такой Дима?

– Хм, – выдохнула я, облизывая губы.

Хотела бы и я знать ответ, вот только он никак не находился – блуждал в потоке мыслей и не хотел вылезать на свет. Сделав усилие, я подняла на него взгляд. Димины глаза ярко блестели в лунном свете.

– Понимаешь, почему я ничего не рассказывал о жизни в Америке? Не знал, как можно рассказать такое. – Он искал в моем лице ответы на свои вопросы. Изучал его, боясь наткнуться на разочарование. – Если бы Вика не подошла тогда попросить наушники и не увидела, что звонит Джесс, то все это дерьмо не вылезло бы наружу. Нужно было давно сменить номер, но так даже лучше – теперь ты все знаешь.

– Тяжело жить с этим, я понимаю тебя. – Мне хотелось обнять его, но руки не поднимались. – У каждого есть свои истории. Даже у меня есть то, о чем не хотелось бы вспоминать никогда.

– Это явно не так гадко, как мое. – Дима бросил недокуренную сигарету в урну, выпустил дым в сторону и взъерошил волосы, будто собираясь с мыслями. – Родители считают меня конченым человеком, и они, конечно, достойны лучшего сына. Я разрушил мамину карьеру в «Metropolitan Opera», предал доверие отца – настоящая сволочь. – Он скрестил руки на груди. – Две недели назад я дал обещание работать с ним, в противном случае лишусь всего, но самое интересное – мне не страшно. Меня пугает другое.

– Что именно? – Пискнула я, не узнавая свой собственный осипший голос.

– Теперь ты знаешь обо мне все. – Дима подошел ближе. – Я сам себе отвратителен, и не хотел, чтобы ты знала меня такого. Я пойму, если тебя это оттолкнет.

Меня била дрожь.

– Я…

– Но мне бы хотелось, чтобы ты поверила в меня. Так же, как я поверил в себя, познакомившись с тобой. Знаю, что прошу слишком многого, и ты можешь просто уйти.

– Не…

– Подожди. – Он положил свои ладони мне на плечи. – Это не все.

– Есть что-то еще? – Испуганно спросила я.

Дима закусил губу.

– Да. У меня завтра не день рождения.

– Что?!

Во рту пересохло. Я только свыклась с мыслью, что нужно придумывать подарок, только-только начала переваривать все услышанное, а тут это. О чем, интересно, еще он мне врал?

– Мой день рождения осенью. Я выдумал этот предлог, чтобы устроить вечеринку.

У меня дар речи пропал.

– Ты же мог организовать просто вечеринку! Зачем что-то выдумывать?! – А, нет, не пропал, теперь я едва не выдыхала пламя и взрывалась от гнева.

– Да. – Дима сложил ладони, моля о прощении. – Мне хотелось, как лучше, прости. Задумка была наладить твое общение с одногруппниками. Не ругайся, Маш, я уже и сам понял, что это было подло и глупо.

– Еще как подло.

– Но это было только ради тебя. Тупею рядом с тобой, наверно.

Мелодичное пиликанье отвлекло нас. Обернувшись, я увидела, как из подъезда выходит довольный Пашка.

– Я не знаю… – Выдавила я, поворачиваясь к Диме. Сняла пиджак, передала ему. – Как мне реагировать, что теперь будет между нами, и должна ли я идти туда.

Калинин выглядел виноватым и совершенно растерянным:

– Пашка приготовил Солнцевой сюрприз, и он очень рассчитывает на это мероприятие. Прошу не для себя, для него – приходи! Моя бы воля, я бы все отменил, но обещал ему.

– Мне теперь нужно как-то принять скелеты в твоем шкафу. – Уже шепотом произнесла я. – Как-то переварить… все это…

– Прости, я не мог не сказать про все это. – Шепнул он мне на ухо. – Было бы неправильно…

За спиной приближались шаги.

– Нужно было сказать раньше. – Хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег, сказала я и сделала шаг назад.

– Я боялся потерять тебя. – Выдохнул Дима за секунду до того, как Суриков подошел и пожал его руку.

– Привет! – Воскликнул Павлик.

– Угу, – кивнула я и направилась к дому.

– Поедем? – послышался голос брата.

Дима ничего не ответил: видимо, просто кивнул. Когда дверь в подъезд закрывалась, раздался шум заведенного двигателя, и через секунду черный «БМВ» сорвался с места.

45

Все-таки была у Солнцевой одна дурная черта: она никогда не врала мне. Ты избегаешь правды всеми возможными способами, оттягиваешь момент осмысления, чтобы подольше побыть в розовых очках, а подруга приходит и выдает вслух сразу все, о чем ты даже боялась подумать.

– Бывших торчков не бывает! – Выпалила она с видом знатока.

Наклонилась надо мной, словно готовясь вышибить дурь из моей головы своим толстенным блокнотом для записи заказов, и покачала головой.

Зря я ей все выложила – пусть даже в общих чертах.

Тыльной стороной ладони я поправила косынку и опустила взгляд на распластанные на столе листы лаваша. «Вот, так и знала: стоит рассказать – Аня не даст парню ни единого шанса».

– Рано или поздно это все равно повторится. – Солнцева развела руками. – Нет, а что ты думала? Я приду и поддержу твои «ми-ми-ми»? А потом, когда ты будешь падать с небес, буду чувствовать себя виноватой? Нет, ты не отберешь у меня возможность сказать потом «я же говорила»! К тому же это мне потом придется сушить свою жилетку от твоих слез!

– Теперь я совсем запуталась, – жалобно произнесла я, раскладывая половинку лаваша на доске.

– Собиралась дать ему шанс?

Придется признаться.

– Просто на минуту представила, что откажусь от него, и все краски мира разом потускнели.

Она хмыкнула.

– Прекрасно тебя понимаю. – Аня подошла к шторке, убедилась, что посетителей после обеденного перерыва стало значительно меньше, все они сидели довольные, и вернулась ко мне. – Давай рассуждать логически.

– Может, не стоит? – пробормотала я, заворачивая начинку в лаваш.

Анька вздохнула, но не обиделась. Подруга привыкла к тому, что, чувствуя неуверенность, я превращалась в колючку, и знала, что раздражительность направлена не на нее, а скорее внутрь меня самой же. Я успешно разъедала себе мозги и без ее помощи – примерно со вчерашнего вечера и до этой секунды.

– Мой сосед Влад курит травку. Постоянно. Каждый раз, когда с ним разговариваю, чувствую эту мерзкую вонь от его одежды.

– Влад, это который?

– Парень, с которым мы встречались пару лет назад. Одно лето.

– А-а… Тот, что живет с тобой в одном подъезде?

– Да.

– Симпатичный.

– Да. Но! – Солнцева отвлеклась на поваров. Приняла готовый заказ с кухни, отнесла в зал и тут же вернулась. – Влад не считает курение травы не нормальным. То есть – он типа здоровый человек, не наркоман, вредных привычек у него тоже нет – «отстаньте со своими претензиями». – Она обошла меня и подошла к окну. – Мне тогда ужасно надоело терпеть его отсутствие, и мы расстались. В смысле, он накуривался и не был способен даже ответить на телефонный звонок, не то, что провести со мной вечер, и еще постоянно навязывал мне эту хрень.