Текст книги "Заставь меня влюбиться. Влюбляться лучше всего под музыку"

 
Наша любовь – просто утомительная игра,
Но я совсем не хочу ничего менять.
Наша любовь – просто утомительная игра,
Но я никогда не откажусь от нее, никогда не откажусь от нее!
 

Леся едва заметно и мягко оттеняет его своим голосом на бэках. Дрожат тарелки, и, наконец, взрываются энергичным ритмом барабаны. Гитары ткут шелк мелодии, когда Джон, выплескивая наружу всю свою душу, поет:

 
Я подвергся стрессу, работая упорнее с каждым днем,
И отдых мне не нужен,
Только сумеешь ли ты смириться с моим отсутствием?
Детка, скажи, ты хочешь этого? Тебе это нужно?
 

Он встает и двигается по сцене, давая «пять» всем желающим из числа приглашенных. Здесь сегодня наши одногруппники с универа, моя мама со Станиславом, мило воркующие друг с другом родители Ани – рыжебородый Герман и светящаяся счастьем тетя Соня. Здесь деловые партнеры Юрия Павловича, моего свекра, коллеги моей свекрови из «Ла Скала», и наши Солнцева с Пашкой. Даже дед Веня здесь – ухажер бабули из деревни. Оставил валенки у входа, надел туфли и пляшет вместе с молодежью на танцполе.

Так душевно и весело. Не знаю, зачем нам хотелось с Димой тихого семейного праздника?

 
Наша любовь – просто утомительная игра,
Но я совсем не хочу ничего менять.
Наша любовь – просто утомительная игра,
Но я никогда не откажусь от нее, никогда не откажусь от нее![20]20
  John Newman – Tiring Game


[Закрыть]
 

Песня заканчивается, и зал взрывается аплодисментами. Белая футболка Джона с надписью «Music is magic» мокрая в районе горловины: он старался изо всех сил, чтобы порадовать друзей. Настоящий профессионал, на самом деле, по-другому и не умеет. Я встаю, чтобы похлопать замечательному музыканту и ребятам. Они все молодцы! Просто звезды!

Мы выходим, чтобы обнять британца и принять поздравления. Обмениваемся парой фраз, усаживаем гостя, слушаем тосты. «О, нет, бабуля подливает в напитки гостей самогон!» Ну, ладно, если в самолете спросят: «А ю гэнгстаз?», ответим: «Ноу, уи ар рашенз».

Мы радостно визжим, когда на сцену поднимается Пашка. Собираемся вокруг и ждем. Светомузыка скользит по темному залу, небольшие переговоры с музыкантами, легкий кивок головой, и мой брат берет микрофон:

– Привет всем! – Немного застенчиво говорит он, глядя прямо на нас с Димой. Внутри все сжимается. Он такой красивый, взрослый, серьезный. Честно, наверное, он больше готовится стать отцом, чем Солнцева, скачущая рядом, словно и не на девятом месяце вовсе. – Ребят, я не мастер красивых речей. – Он облизывает губы. – И какой бы чуши не нагородил сейчас, вы должны знать, что основной посыл всех моих пожеланий – это всегда быть вместе, дорожить и держаться друг за друга в любой ситуации. Рад, что вы встретились, что полюбили. Вы – точно две половинки одного целого. И я жду от вас племянников. Пятерых, не меньше.

– Только не пятерых, – смеюсь я в полной тишине. – Столько не сможем.

– Поспорим? – Усмехается брат.

– Люблю споры, – говорит Дима, обнимая меня и притягивая к себе.

– У нас с тобой разница, – напоминает Пашка, – всего пятнадцать минут, а впереди я уже на целую жизнь.

Он смотрит на Аню, сложившую ладони на круглом животике, и посылает ей воздушный поцелуй. Подруга отвечает тем же. На ее пальце сверкает огромный камень в золотой оправе.

– Бриллиант, – говорила она вчера, тыкая мне в нос колечком, – не фуфло какое-нибудь. Баланс Суриковых на планете скоро будет восстановлен. Одна Сурикова исчезнет, – намекая на мою свадьбу, – другая появится.

Я очень радуюсь за них. В потоке общих аплодисментов тонут мои мысли о том, что все очень удачно складывается. Аня подписала контракт: год будет вести в газете свою юмористическую колонку «Девять веселых месяцев», затем еще три года рассказывать про первый опыт в воспитании детей. А Пашка пишет «музыку для производства» (вот это точно черт знает, что такое – никто до сих пор не врубается), а еще он работает в качестве композитора над музыкой для какой-то новой киноленты. Джон не устает предлагать ему сотрудничество, и для этого привез с собой Калвина в качестве тяжелой артиллерии. Живут Пашка с Аней пока в квартире, которую ей подарил ее отец Герман. Они мечтают купить дом.

Павлик тоже решает петь на английском. Такая дань уважения иностранным гостям. Он вступает под энергичные ритмы клавишных и ударных:

 
Пламя,
Пришло время для пламени, которое будет гореть всю ночь,
Пришло время, чтобы предать свету мои темные оковы,
О да, я борюсь, борюсь, борюсь за то, чтобы быть свободным.
 

Он смотрит на свою невесту. Видит среди гостей только ее: все ту же хрупкую девчонку с теперь уже длинными темными волосами, завитыми в упругие локоны, в длинном синем платье в пол, босоножках без каблука и округлившимся до предела животом. ПМой брат поет для нее, хотя им и слова-то не нужны: когда ты влюблен, за тебя говорит твое сердце.

 
Сильнее,
Я стал сильнее, чем был раньше.
Пришло время воцариться моему золотому времени,
О да, я борюсь, борюсь, борюсь за то, чтобы быть свободным.
 

Его голос безумно красив, манера исполнения такая легкая и свободная, такая искренняя, что никто даже не двигается, все предпочитают просто слушать.

 
И все шансы, которые я использую,
Все перемены, которые совершаю,
Да, они все – ничто,
Потому что все, что мне нужно – это ты!
(Ты – все, что мне нужно, все, что мне нужно – это ты).
 

Музыка становится лишь фоном для этой красивой истории любви, льющейся из динамиков и эхом отдающейся под потолком. Пашка ни на секунду не отрывается от своей любимой взглядом и, наконец, спускается к ней вниз и берет за руку:

 
Я иду бороться со всеми этими проблемами,
И все, что мне в самом деле нужно – это ты
(Ты – все, что мне нужно, все, что мне нужно – это ты).
 
 
Я,
Я – растущая сила, которую тебе никогда не укротить,
Яркая причина, которую тебе не удержать.
О да, я борюсь, борюсь, борюсь за то, чтобы быть свободным.
 
 
И все шансы, которые я использую,
Все перемены, которые совершаю,
Да, они все – ничто,
Потому что все, что мне нужно – это ты
(Ты – все, что мне нужно, все, что мне нужно – это ты).
 
 
Вся моя любовь для тебя, вся моя любовь для тебя![21]21
  John Newman – All I Need Is You


[Закрыть]
 

Нельзя рыдать, когда у тебя накрашены ресницы, но я это делаю. Блин! Видя, как они танцуют – как Паша обнимает Солнце за плечи сзади, как левой рукой гладит живот, а правой все еще сжимает микрофон. Да уж, в таком положении проблематично было бы танцевать медленные танцы, глядя в глаза, – живот мешает, но они и здесь нашли выход.

Вскоре неспешная музыка сменяется быстрой. Начинается новая композиция, и мы с Димой предпочитаем вернуться за стол в объятия друг друга. Майк насвистывает какой-то веселый мотивчик в микрофон, затем барабанная установка дает жару и Леся, поигрывая плечами, запевает на английском:

 
Я сходила с ума,
Но это нормально, нормально.
Я была одинока,
Но это не страшно, не страшно.
 

Она поворачивается к Майку и, смеясь, продолжает:

 
Мои чувства, я их не скрываю, скрываю, скрываю.
Внутри меня они продолжают пылать, пылать, пылать.
Твои чувства, не стоит скрывать их, скрывать их,
Скрывать их от меня…
На-на-на… это неправильно.
 

Публика поддерживает их одобрительными криками, и музыканты заставляют своим ритмом мою кожу покрываться мурашками, а мелодия, словно лавина из чистейшего звука, накрывает весь зал. Леся манит гитариста пальцем и поет:

 
Приди и забери, если действительно хочешь этого.
Приди и забери, если действительно нуждаешься в этом.
 
 
Я не чувствую себя такой уж несчастной,
Но это нормально, нормально.
Со мной так плохо обходились,
Но это не страшно, не страшно.
 

– Ты уверена, что вот эта женщина, похожая на абажур, должна так отплясывать? – Спрашивает, наклонившись ко мне, мой муж.

Я нахожу в толпе энергично двигающуюся «яжемать» с огромным пузом.

– Не уверена, – улыбаюсь я, – но они с Пашкой и на лыжах ездят, и фитнесом занимаются. Аня говорит, глупо отказываться от радостей жизни.

– Посмотри, это что, движения из «Криминального чтива»? Эта парочка – точно чокнутые!

– Эта парочка – теперь твои родственники.

Димка долго смотрит на кольцо на безымянном пальце, затем тяжело вздыхает:

– Знал ведь, что должны быть минусы.

– Иди ты! – Толкаю я его в бок.

 
Мои чувства, я их не скрываю, скрываю, скрываю.
Внутри меня они продолжают пылать, пылать, пылать.
Твои чувства, не стоит скрывать их, скрывать их,
Скрывать их от меня…
На-на-на… это неправильно.
 
 
Приди и забери, если действительно хочешь этого.
Приди и забери, если действительно нуждаешься в этом.
 

Когда музыка немного стихает, Леся обращается к залу:

 
Каждый мужчина когда-то был сломлен,
И каждая женщина тоже.
 

Потом снова подходит к Майку:

 
Причина, по которой думаю, что я особенная, в том,
Что никогда не была сломлена тобой[22]22
  John Newman – Come And Get It


[Закрыть].
 

Зал вновь наполняют бешеные ритмы. Гости прыгают и танцуют, подпевая словам. Даже бабуля, совершенно не знающая слов и не понимающая о чем песня, отплясывает. Дед Веня тоже не остается в стороне – ходит вокруг нее павлином и выдает такие па, что молодые позавидовали бы.

– Как думаешь, что мои мама с папой нам подарят? – Шепчет мне на ухо Дима, когда музыка вдруг обрывается на самой пронзительной ноте.

– Предлагаешь угадать?

– Да.

Пожимаю плечами.

– Деньги или… деньги?

– Они ужасно оригинальны, правда?

– Как всегда. – Я провожу ладонью по его щеке.

Как хорошо, что мы есть друг у друга. Такие разные и такие похожие. Родные. Я целую в губы своего мужа (мужа!!!) и представляю, чем мы с ним займемся, когда прилетим в LA. Скорей бы остаться наедине и посмотреть его свадебный подарок – он сказал, что набил новое тату с моим лицом. Остается только гадать, где. Даже страшно предполагать, если честно.

Когда начинает играть новая мелодия, я удивленно вскидываю брови – узнаю ее с первых нот. Мы частенько в машине слушаем ее с Димой, и мне каждый раз хочется под нее станцевать. Она – волшебная! Трогательная, нежная. Правда, никого из исполнителей на сцене почему-то не наблюдаю. Может, просто поставили трек? Нет, парни сами играют на инструментах. Кто же будет петь? Нужно пригласить на танцпол моего супруга, у нас ведь даже не было первого танца молодых.

Я оборачиваюсь и застываю. Эмоции хлещут через край. Нет, только не это. «Он что, собирается петь мне?!»

Дима стоит рядом со мной, в его руке микрофон. В зале темно, и весь свет направлен сейчас на нас. Вот подстава… Я краснею, вспоминая слова песни. Как хорошо, что моя мама не понимает по-английски, такие фразы из уст зятя не каждому придутся по вкусу. «Ох, черт, а ведь его-то мама понимает!» Ну, и черт с вами со всеми. Это наше дело, наша песня, и она просто шикарна!

Когда в полнейшей тишине, наполненной лишь легким ритмом клавишных и ударных, из уст моего мужа раздаются первые слова песни, у меня все внутри сжимается от чувства нереальности происходящего. Я готова была ко всему, даже к тому, что он захочет весь вечер проторчать на сцене за барабанной установкой, но то, что будет петь – такое предвидеть не могла. Но успокаиваюсь почти сразу: Дима даже попадает в тональность, несмотря на то, что его голос слишком низок для подобных партий.

 
Скажи, что тебе по-настоящему нравится,
Детка, я могу не спешить,
Нам не нужно бороться,
Просто принимай это постепенно.
 

Его голос обволакивает, сводит с ума, заставляет сердце трепыхаться где-то высоко в горле от дичайшего восторга. Я встаю, дрожа всем телом, беру его ладонь, послушно иду следом на танцпол. Останавливаюсь и позволяю себя обнять за талию.

 
Я вижу это по твоим глазам,
Ведь они никогда не лгут мне,
Я чувствую дрожь твоего тела
И жар меж твоих ног.
 

Мы начинаем не спеша двигаться в ритме танца. Удивительно. Поразительно! Я чувствую себя Золушкой. Со мной мой принц, и он поет мне. Не важно, о чем, для нас сейчас все песни о любви. Мы дышим друг другом, принадлежим друг другу, плавно качаемся на волнах нашей любви и тонем в глазах, что напротив.

 
Ты боялась любви и того, что она с тобой делала,
Не нужно убегать, я знаю, что ты пережила,
Простое прикосновение может освободить тебя,
Нам ни к чему спешить, когда мы наедине.
 

Я закрываю глаза, чтобы не видеть вспышек камер, направленных на нас, тону в запахе любимого мужчины, чтобы не слышать восторженных вздохов родителей и остальной родни, и прижимаюсь к его сильной груди, наплевав на макияж и условности.

Я взрываюсь от любви, возрождаюсь, парю.

 
Я чувствую, уже скоро, я чувствую, уже вот-вот, детка.
Я чувствую, уже скоро, я чувствую, уже вот-вот, детка…
 

Никого больше нет рядом. Остались лишь мы. Стоим вдвоем на краю вселенной и мечтаем, куда полетим дальше.

 
Ты не та, кто может прожить без пары,
Так что, крошка, сейчас самое время,
Я лишь пытаюсь подарить тебе кайф,
Одурманить этими ласками.
 
 
Тебе не нужна ночь в одиночестве,
Так что, малыш, я могу это исправить,
Ты лишь должна позволить мне попытаться
Подарить тебе то, что ты желаешь.
 

Нужно отдать ребятам-музыкантам должное. Музыка получается настолько легкой и ненавязчивой, словно это и не музыка вовсе. Словно так звучит воздух вокруг нас, с таким ровным ритмом стучат наши сердца, так дует ветер и плывут облака. Дима, обжигая меня своим дыханием, продолжает:

 
Ты боялась любви и того, что она с тобой делала,
Не нужно убегать, я знаю, что ты пережила,
Простое прикосновение может освободить тебя,
Нам ни к чему спешить, когда мы наедине.
 

Я открываю глаза, чувствуя, что на нас направлены десятки глаз. Так и есть: мы окружены танцующими парами, плачущими от счастья родственниками и продолжающими щелкать вспышками камер фотографами.

– Тесфайе, брат, – слишком громко кричит кому-то Калвин, снимая нас прямо во время видео-звонка, – мне Джон обещал звезду, а здесь их просто несметное количество! Смотри, как чувак твою песню исполняет. Видишь? Слышишь?!

 
Я чувствую, уже скоро, я чувствую, уже вот-вот, детка.
Я чувствую, уже скоро, я чувствую, уже вот-вот, детка…
 

Димка отводит микрофон в сторону и целует меня – нежно и чувственно. Забирая все мурашки, все прежние страхи и комплексы. Он – лучший, самый хороший, мой до каждой клеточки тела.

Присутствующие свистят и аплодируют нам.

– Вызывайте скорую! – Вдруг раздается испуганный крик в толпе танцующих гостей.

Дима

У меня дежавю.

Эти циркачи сорвали мою помолвку, они же срывают и свадьбу. Марья пулей бросается к Солнцевой, стоящей в луже воды прямо посреди танцпола. Воды отошли. Лена Викторовна вопит, чтобы немедленно вызывали скорую. Пашка вот-вот хлопнется в обморок, а еще на родах собирался присутствовать – дуралей.

– Поехали, отвезу! – Решительно говорю я, вспомнив про припаркованный у входа лимузин для молодоженов.

Подхожу ближе.

– Нет, дождемся врачей, – пищит Анька в тишине.

– Не фотографировать! – Злобно рычу я, оборачиваясь в сторону фотографа.

– Больно? – Выдыхает побелевший Пашка, когда его невеста хватается за низ живота.

– Ой… – Лицо у нее будто только что лимон съела. – Ой-ой-ой!

– Все ясно, – говорю я строго, – поехали. Паша, собирай ее вещи.

– Нет, – упирается Солнцева, опираясь на Пашкин локоть. – У вас самолет, вам в Лос-Анджелес лететь!

– Какой на хрен Лос-Анджелес, Солнце? – Усмехаюсь я. – Ты рожаешь, в курсе?

– Но билеты… – Складываясь чуть не пополам под общие возгласы, стонет она.

– Поехали, – поддерживая ее за талию, убеждает Паша.

– Какие билеты? – Смеюсь я, нащупывая в кармане брюк ключи. – У меня племянник рождается, не полечу я никуда.

Смотрю на Машу – в ее глазах благодарность. Она разделяет мое мнение.

– Анечка, поехали, – говорит моя супруга, сжимая руку подруги, – спорить некогда, скорую ждать тоже. Оставим гостей здесь. Ничего страшного, правда?

– А-а-а!!! – Солнцева опирается на стол.

В зале поднимается шум. Главным за музыку назначают почему-то деда Веню на пару с Борей. Родители и гости остаются в ресторане. В лимузин грузимся мы с Машкой, на заднее сидение Аня, Паша и Лена Викторовна. С нами вместе, но уже следом на микроавтобусе решают ехать ребята-музыканты и Джон.

Когда автомобиль срывается с места, я краем глаза вижу, как Ба заставляет британца надеть валенки. Бедный «Джоннушка» уже тоже успел выучить ее «надо-надо» за эти дни. Даже не сопротивляется. На улице настоящая метель. Мы едем на приличной скорости, и на каждом стоне, доносящемся с заднего сидения, моя нога автоматически топит педальку газа. «Как чувствовал, что такие танцы до добра не доведут!»

Я бросаю взгляд на Машу. Она выглядит потерянной и потрясенной. Ноги голые, на них кроссовки, кутается в шубу и каждые десять секунд оборачивается на ахи-вздохи подруги и обещает той, что все будет хорошо. Когда подъезжаем к роддому, Аня уже прикусывает от боли Пашкину руку. Так ей, видимо, легче терпеть. Суриков не против – мне кажется, он сейчас готов ногу отрезать себе, чтобы ей хоть немного полегчало.

Забегаем все дружно в приемный покой. Кричим, нервничаем, моя теща истерит. Сонная тетка в очках со скоростью черепахи оформляет документы и уводит будущих родителей подальше от наших глаз. Мы меряем шагами коридор. Я звоню Майку – они сидят под окнами роддома в микроавтобусе и поют песни под гитару. Заверяют, что не мерзнут, и заходить не хотят – у них там своя тусовка, им весело. Уже, наверное, тысячи селфи с Джоном сделали.

Я падаю на лавку, притягиваю к себе напуганную происходящим жену, усаживаю ее себе на колени, целую в шею и глажу по спине.

– Мама, – зовет она Лену Викторовну.

Та отрывается от созерцания кружащихся за окном снежинок.

– Да, дочь?

Маша тяжело вздыхает:

– Всю будет хорошо, да?

Она кивает:

– Конечно.

– Ты ведь наврала ей, что рожать не больно?

Лена Викторовна закусывает губу.

– Конечно.

– Иначе бы она боялась?

– Да.

Через час приходит сообщение от Пашки, что у него родился сын. Четыре двести. Богатырь!

Маша со своей мамой плачут, а я пытаюсь представить, что будет со мной, когда жена подарит мне ребенка. Наверное, я хотел бы девочку. Такую же изящную, как Марья, с мягкими пушистыми волосами длиной да талии. Или сына. Но она боится, что он тоже всего себя изрисует, когда подрастет. Решим как-нибудь этот вопрос. Договоримся.

Я обнимаю их обеих. Они продолжают рыдать. Через мгновение приходит сообщение с фотографией парнишки. Краснущий, из кокона пеленок одни глазенки торчат. А, нет – вот, вижу маленькие красные губки и целую прядь каштановых волос. Ну, вот! Я жене сотку баксов проспорил, утверждая, что Суриков-мелкий рыжим родится. Черт! Уже начинаю привыкать проигрывать ей во всем.

– Такого же хочу, – выдыхаю ей в макушку.

Маша поднимает на меня лицо и смотрит так, будто не верит. Потом обнимает и тащит на выход:

– Мам, мы до ребят прогуляемся, сообщим им новость.

Мы идем с ней в обнимку. Переглядываемся. В душе так спокойно, тихо, волшебно. Наконец, я хватаю жену на руки и несу к микро-автобусу – боюсь, как бы она не простудилась. Когда подходим, слышим дружный хохот. Забираемся внутрь. Ребята поздравляют нас, радуются, обнимают. Пьем шампанское из пластиковых стаканчиков и садимся. В салоне тепло, что не может не радовать.

– Вы чего ребят такие серьезные, а? – Смеюсь я. – Случилось чего?

– Хорошо, что вы сидите, – отвечает Леся, толкая Джона локтем. – Давай его сюда.

Британец выглядит так, будто ему ужасно неловко. Он протягивает нам с Машей свой смартфон.

– Мы тут сидели, от нечего делать рылись в сети. – Почесывает рыжую голову Майк.

– Что там? – Спрашивает Маша.

Я опускаю взгляд на экран. Там видео с названием «Пьяные придурки отжигают». Хештеги: #ржака, #мажоры, #угар, #смотретьвсем. Я молча нажимаю на «плэй».

На экране сначала темно, далее, то тут, то там появляются пятна светомузыки. Что-то движется, камера поднимается выше. У меня неприятное предчувствие, в желудке все сжимается. Я начинаю узнавать интерьер – это мой дом. Следующий кадр: хохочущая Солнцева расставляет бокалы пирамидой на столе, а Суриков наполняет их папиным коллекционным шампанским.

Народ улюлюкает, раздается свист. Рывок – и хрусталь летит на пол! Вдребезги! Тишина… Секунда, две, и слышится знакомое хихиканье. Следующий кадр: крупным планом лицо Солнцевой.

– Ты сказал, разлей, а мне послышалось разбей! И-ха-ха-ха-ха!

Мы переглядываемся с Машей. По ее испуганным глазам я понимаю, что она догадывается – ее брату теперь предстоит скорая расправа. Я придушу его.

Возвращаю взгляд на экран. Камера пляшет. Отрывки с танцпола чередуются вставками с Пашкиного выступления. Вот он поет песню Солнцевой, вот спускается в зал, вот эта сумасшедшая прыгает на него с разбегу. Треск, хруст, юбка рвется на попе, и мы видим… стринги. Красные ажурные стринги!

– Ой! – Маша закрывает рот руками.

– Анбеливбл, – бормочет Джон, стараясь не ржать.

Да уж точно. Невероятно. Но «фак» тоже бы подошел.

Теперь картинка, прыгая, сопровождает нас к бассейну. Снова они – стринги. Качаются на воде, словно флаг. Бах! В бассейн с балкона падает Пашка и долго не всплывает. Крупным планом показывают лицо Солнцевой: «Сдох…». Глаза у нее круглые, испуганные. Потом ее же улыбка: «Не сдох!» И довольное хихиканье. Следующий кадр: батут возле бассейна, гости прыгают в него по очереди. Мимо проходит Солнцева: на ней огромные тапочки и ш… Что?!

– Это меховой жилет моей мамы! – Я изрыгаю ругательства. – Норка или черт знает, какой там благородный грызун!

– Дим… – Маша гладит меня по плечу.

Камера проходит мимо шезлонгов, на которых парни курят что-то, хорошенько затянувшись и долго не выдыхая.

– Сукины дети, – сжимаю я кулаки.

Косячок переходит по кругу от одного к другому. Наконец, в кадр попадает плывущее по воде бассейна… дерьмо!

– Это что? – Пищит моя жена, хватаясь за голову.

– То-то я смотрю, больше никто не прыгает туда. Вот уроды!

Я промолчу, что мне лично вот этими руками пришлось эту кучку вылавливать на следующий день. Хорошо хоть в перчатках и сачком.

В следующей сцене гениального фильма с сотнями тысяч просмотров Солнцева в мехах, принадлежащих моей маме, играет в баскетбол. Потом, срываясь с места, они с Пашкой уносятся за ворота на папином квадроцикле. Далее они играют в гольф, выдирая при ударе клюшками целые куски газона перед домом.

– Открывай рот, – ржет Суриков, наполняя водный пистолет абсентом.

– Э, – Аня послушно показывает язык.

Он прицеливается и стреляет, а его подружка ловит летящие в нее капли. Через секунду они ржут, катаясь по траве, затем ползают в догонялки. Напоминаю, Анна до сих пор в благородных мехах с чужого плеча.

– Господи, – шепчет моя супруга, когда в кадре появляется шатающийся участковый Гунько.

Он на сцене. На нем широкие семейные трусы, длинные черные носки, расстегнутый китель. Но больше смущает не это: на его шее маркером нарисовано подобие татуировки. Узнал бы ее из тысячи потому что она, черт возьми, моя! Моя! Крылья сокола, перья, знакомые острые когти и клюв.

«Они кого, засранцы, изображают? Меня?!»

Ребята, уже видевшие ролик, начинают давиться со смеху, когда к татуированному Гунько, стоящему на сцене с микрофоном, присоединяется Солнцева в ментовской фуражке. Играет музыка, они совершают характерные движения. Пьяный в хлам участковый просто дергается, пародируя деловую походку, она читает рэп:

 
Модельная стрижка. Барсетка подмышкой.
Заходит в ГАИ смазливый парнишка:
«Мы сегодня с папой были в салоне,
Папа задарил мне новый Лэнд-Ровер,
Нужны мне номера в реале,
Чтоб пацаны все ох. вали,
Девчонки кричали, братки чтоб мычали,
А на постах мне мусора честь отдавали».
 
 
И дальше эти придурки под общий визг качают зал уже вместе:
 
 
Номерок блатной – три семерочки,
Едик-катит фраерок – ксивы-корочки.
Номерок блатной да три семерочки,
Не помогут тебе, фраер, твои корочки[23]23
  Крестная семья – Мент


[Закрыть].
 

– Не помогут, – обиженно вторит участковый, изображая меня.

– Она реально круто отожгла, – ржет Ярик, и, заметив мой взбешенный взгляд, откашливается. – Ой, прости, Дим.

– Паша, – произносит Маша, указывая пальцем на видео. – Это же П… Паша.

После недолгого проигрыша Паша, по-гангстерски прижав микрофон к губам, начинает:

 
Взяли мы на дело
Волыны и ножи,
А Димон взял пакет анаши.
По карманам наркоманам: хлоп-хлоп,
«Эй, стоять на месте – стоп-стоп!»
Закричал!
 

Дальше слова песни подхватывает вся толпа молодежи:

 
Мент, мент,
Хочет документ.
Мент, мент,
Хочет документ!
 

Все стихает, и Гунько в ожесточении выплевывает в микрофон:

 
Ножа ему!
Ножа ему!
Ножа ему!
 

Когда я вижу, как в следующем кадре на стеклянном столе в моей гостиной появляется стриптизерша в костюме Красной Шапочки и, раздеваясь, закидывает фиолетовый лифчик на люстру, до скрипа стискиваю зубы. Ну, и родственнички у меня теперь! Разнесли к чертям собачьим мой дом и свалили. Подставили меня, а я таких люлей из-за них от бати отхватил!

Ролик заканчивается, и на экране застывают счастливые лица теперь уже молодых родителей – Ани и Павлика. Они счастливы, горды тем, что наворотили, и, что слишком очевидно – хотят продолжения банкета.

Я выдыхаю, ощущая себя огнедышащим драконом: дым, наверное, даже из ноздрей валит. Ребята все еще ржут, держась за животы.

– Дима, Димочка, спокойно, – гладит меня по плечу любимая.

В эту секунду открывается дверь и на пороге, запорошенный снегом, появляется счастливый отец. Его улыбка сияет от уха до уха. Он немножко теряется, заметив напряжение и замешательство на наших лицах, затем спрашивает:

– Я что-то пропустил?

– Эм… – Мычит Маша, крепче вцепляясь в мой локоть. – Нет.

– Если нет, – теперь Пашка, смеясь, смотрит на меня. – Жду поздравлений! Иди, обними меня, крестный моего сына!

Я медленно выдыхаю, втягиваю носом морозный воздух и выпрыгиваю наружу на скрипучий снег. Смеряю Сурикова испытующим взглядом и, наконец, крепко обнимаю. Хлопаю его по спине.

– Ну… поздравляю, брат.

– Спасибо! – Радостно восклицает он.

Вижу, как Маша возвращает Джону телефон, поворачивается и одними губами говорит мне: «Люблю».

КОНЕЦ

Порядок чтения молодежной серии:

«Заставь меня влюбиться»

«Влюбляться лучше всего под музыку»

«Сердце на двоих»

«Любовь по обмену»

«Разрешите влюбиться»

«Из России с любовью» (рассказ)

«С тобой? Никогда!»

«Обаятельное чудовище»

«Теория поцелуя»

«Кей и Джема»

«Водитель для дочери»

«Люблю, скучаю… ненавижу!»

«Небо, полное звезд»

«Плохая девочка»

«Плохая девочка: Путь к тебе»

«Другие МЫ»

«Нелюбовь»