Текст книги "Заставь меня влюбиться. Влюбляться лучше всего под музыку"

Дима: А вот твои губы всегда честнее тебя)

Да уж… Я упала на постель и с улыбкой уставилась в потолок: если от этого есть лекарство, то я сейчас официально от него отказываюсь. Мне уже жизненно необходимы эти бабочки в животе и чувство полета. Все – отказываюсь верить в плохое. Хоть недолго, но желаю побыть дурой. Счастливой дурой! И напиться этим счастьем сполна…

Анка-пулеметчикса: Тук-тук!

Отреагировав на звук, я вскочила и снова взяла в руки телефон.

Я: Кто там?

Анка-пулеметчикса: Ваша Аня пришла, с похмелья чуть не померла!

Я: Ты где?

Анка-пулеметчикса: Да на работе я…

Я: Сочувствую)

Анка-пулеметчикса: Выпила таблетку, жду, когда подействует. Клиентов ненавижу, улыбаться разучилась. Получается только скалиться, так скоро весь народ из кафе разбежится(((

Я: Плохо. Как вчера все прошло?

Анка-пулеметчикса: Ты про своего безумного братца?

Я: Ага!)

Анка-пулеметчикса: Не напоминай) Они проводили меня. Пашка поднялся до квартиры и начал торговаться: типа давай все решим без спора.

Я: А ты?

Анка-пулеметчикса: Без боя не сдамся! Если уж и встречаться, то с сумасшедшим парнем, который проколол ради меня сосок и повесил в нос кольцо)

Я: Думаешь, ему слабо?

Анка-пулеметчикса: Конечно!

Я: Но ты рада, что вчера все так вышло?

Анка-пулеметчикса: Твой Дима развел нас на раз-два!!!

Я: Он такой)))

Анка-пулеметчикса: Пардон, меня хотят. Ушла работать!

Я: Удачи!)

Я отправилась на кухню и сварила себе свежий ароматный кофе. Сдержалась, чтобы не написать что-нибудь Диме. Сдержалась еще раз двадцать. И еще столько же. Взяла в руки маркеры, включила любимый трек «Chromeo» и принялась за рисование. Пальцы нехотя повиновались, но глаза продолжили время от времени поглядывать на экран.

32

– Как ты, родная? – С порога спросила мама, передавая мне пакет с продуктами.

– Хорошо, температуры больше не было. – Я отнесла пакет на кухню и вернулась посмотреть, как она переодевается.

Да уж, маму было не узнать: вторая за неделю укладка, новый комплект нижнего белья, платье, сидящее, наконец, по фигуре. И кожа, начавшая разглаживаться от скорбных морщин. Казалось, время повернулось вспять, или новый крем так работал?

– Ты сегодня пораньше освободилась? – Спросила я.

– А? – Спохватилась мама.

Она застегивала на груди льняное платье-рубашку. Халат так и остался одиноко висеть на дверце шкафа.

– Ты сегодня рано, говорю…

– Да, есть кое-какие дела. – Произнесла она задумчиво и надела новые аккуратные тапочки, украшенные озорными бантиками.

– Чем займешься? – Оглядывая ее с ног до головы, спросила я.

– Сначала пирог, обещала Пашке.

– Ясно.

Мама выглядела какой-то рассеянной, что ли. Я, как в детстве, хвостиком отправилась за ней: немного помогла с тестом, порезала картофель для начинки, поперчила мясо, защипнула края пирога. Давно мы с ней не проводили время так весело, давно не делали что-то вместе и с удовольствием.

Единственное, что вдруг омрачило мою радость, это ее пение себе под нос. А что если это все… из-за папы? Не собралась ли она вернуться к нему? Тогда это объяснило бы ее преображение как нельзя лучше.

Когда из духовки уже начал доноситься волшебный аромат, в дверь позвонили. В груди мгновенно защемило от волнения: предстояло решить, как вести себя, если это будет Калинин. Оставаться неприступной? Броситься к нему? И будет ли это считаться моим проигрышем в споре?

Или черт с ним со спором, когда в дело вмешивается какая-то адская химия, заставляющая забывать обо всем?

– Ммм… – Просто вздохнул он, увидев меня.

Высокий, красивый.

Вошел, бросил пакет с тетрадями на полку и притянул к себе, не давая опомниться. Схватил в охапку и… вдруг отпустил, заслышав мамины шаги из кухни. Мне еле удалось сдержать улыбку.

– Блин, – шепнул Дима, пряча руки за спину, и добавил уже громче, – доброго дня!

– А, это ты, Димочка! – Мама радостно сложила руки на груди. Вот бы и мне научиться так открыто выражать восторг от его прихода. – Проходи, у нас с Машей пирог почти готов.

Она встала в проходе и уставилась на нас. Поняв, что поцелуй ему не светит, Дима ловким движением ног избавился от кроссовок и повесил длинную черную ветровку на крючок.

– Мой кардинал пятидесяти оттенков серого… – Шепнул он мне на ухо, проходя мимо и задев мое оголенное плечо подушечками пальцев.

Вот ведь – даже одежда начала при виде него предательски слетать с меня!

Поправив кофту, я направилась следом. Не успел Дима приземлиться на стул, как в дверь снова постучали. Кто бы это мог быть? Пожав плечами, я вернулась в коридор.

– Э… – Только и смогла произнести я, глядя на Стасика, застывшего на пороге.

Мужчина издал свой фирменный печальный вздох и протопал внутрь.

– Ну что, Мария, смотрю, вы хорошо себя чувствуете.

– Пятница… – Выдавила я. И как можно было забыть про дополнительные занятия? – То есть здравствуйте. – Промычала, поправляя верх пижамы.

Кофта и штаны в горошек – так я своего преподавателя еще не встречала. Но он, кажется, нисколько не смутился. Положил папку на полку и принялся снимать туфли. Чем мне всегда нравился этот мужчина, это тем, что никогда не носил с собой огромный чемодан, как другие преподаватели. И вообще, был весел, добр и часто рассеян, а подтянутость и длинные светлые волосы делали его образ просто крышесносным.

Но сегодня впервые мне почему-то не хотелось пялиться на него до посинения. Глупо получилось, конечно, но придется Диме подождать, пока не закончится мое занятие с бывшим (да, я только что призналась себе в этом) предметом воздыхания.

– Добрый день. Дима? И ты здесь? – Удивленно спросил Станислав, выпрямляясь. Самое время было поправить очки, но он их не носил.

Я обернулась. Калинин стоял, навалившись на стену.

– Здравствуйте. – Ничуть не стесняясь, выдал он и крепко пожал преподавателю руку. – Да, Маша – моя девушка. Забавно вышло, только в универе виделись.

– У меня занятие по грамматике перевода сегодня. – Растерянно объяснила я. – Оказывается.

Двинулась в комнату следом за Стасиком и врезалась лбом в его широкую спину. Он даже не заметил столкновения: застыл, как статуя, глядя куда-то Диме за спину.

– А я думала, ты… вы… – Это была моя мама.

Весьма подозрительный румянец расползался по ее щекам.

– И… я… – безостановочно кивая, промямлил Стасик. – В смысле…

– Д…добрый д…день, да… – Хихикнула мама, комкая полотенце.

– А пойдемте-ка на кухню. – Предложил вдруг Дима. – Там места больше. Мне что-то тоже захотелось позаниматься, можно с вами?

– Мможно, – не отрывая взгляда от моей мамы, промычал преподаватель. Его руки рисовали в воздухе какие-то круги, совсем растерялся, бедный. – Только зачем тебе, Дима? Ты сегодня уже прошел composite sentence, неплохо в этой теме разбираешься.

– Так у меня и память, как у рыбы – три секунды, и все! Забыл! – Усмехнулся Калинин, отступая назад и пропуская мужчину.

Неловкие взгляды, мамино нервное хихиканье, ненужная суета, и Димин хитрый прищур. Что, вообще, происходит? Я плелась за ними, недоумевая.

А едва мы расселись за столом, мама пулей вылетела прочь. Проводив ее озадаченным взглядом, Стас достал из папки пособия, и нахмурил нос. Дима зевнул и подпер руками подбородок.

Забавно.

И мы начали заниматься.

– Я на секунду, – проронила мама, заглянув к нам уже через полчаса.

Взяла что-то из шкафчика и хотела, было, уже уйти, как Дима, подавив очередной зевок, воскликнул:

– А мы как раз вас вспоминали!

Что?

– Правда? – Обернулась она, расправляя невидимые складочки на платье. – Зачем?

– Нам тут Станислав… Вячеслав… – сбился Дима.

Секундная пауза. Нехорошо вышло, конечно, но, может быть, новенькому простительно забывать имя преподавателя? Мне стало неловко, но Станислав Вячеславович вдруг зашелся нервным смехом. Глядя на него, расхохоталась и мама.

И меня отпустило – да так, что слезы брызнули из глаз. У всех словно одновременно прорвало плотину напряжения.

– Станислав Вячеслав! – Повторил преподаватель, закрывая лицо руками.

И это вызвало еще более бурную реакцию. Мама даже села на свободный стул, и у меня тоже никак не получалось успокоиться.

– Простите, – пытаясь больше не ржать, выдавил Дима.

– Нет-нет. – Стас убрал прядь волос за ухо. – На самом деле, моя мама долго спорила с отцом по поводу имени, но тот уперся. Ему и сейчас кажется, что это звучит нормально.

– А что вы про меня вспоминали? – Опомнилась мама, вытирая слезы.

– Так, мы по поводу чая. – Нашелся Дима. – Станислав… – И переждав новую бурю смеха. – Станиславу Вячеславовичу просто необходимо попробовать ваш изумительный пирог. Правда?

– Я… я, вообще-то, не против, – подтвердил он.

– Вот. – Дима радостно захлопнул пособие. – И вообще! Я тут подумал. Можем организовать летом учебный тур в Америку. Мой отец договорится, с кем надо, а вас, Лена Викторовна, возьмем методистом. Только, возможно, придется подтянуть ваш английский.

Станислав уже сидел с открытым ртом, поглядывая то на Калинина, то на маму.

– Так я немецкий изучала в школе. – Смутилась мама.

– Тем более. – Ничуть не расстроился парень. – Придется мне вас в Германию везти. Вы там будете шпрехать, а мы с Машей отдыхать. А если хотите с нами летом в тур, советую хоть немного подучить основные фразы на английском, чтобы не пришлось изъясняться на пальцах.

– Так… я не знаю…

– Вы, Станислав, не против? Возьмете новую ученицу?

– Я… – Замешкался мужчина, краснея.

– Решено. А Машку я беру на себя! Сами сегодня сказали, что у меня идеальный английский? – Он похлопал мужчину по плечу, забыв, кажется, обо всех приличиях. – I understand you man to man. Now we'll go. Leave you two alone. – Он улыбнулся Стасу. – Ok?

Тот растерянно стал хватать ртом воздух, но Дима уже поднялся, взял меня за руку и повел за собой к выходу, продолжая улыбаться, как ни в чем не бывало.

– Что? – Только и успела сказать мама, вцепившаяся в чайник, как в единственное средство спасения.

– Напоите Станислава Вячеславовича чаем, пожалуйста. Мы уже закончили, и нам пора. – Обернулся, подмигнул преподавателю. – No need to thank me!

– Что? Это? Было?! – Прошипела я в коридоре, раздумывая не придушить ли его.

– Переодевайся, мы идем гулять, вот что.

– Это беспредел.

Дима только что прямым текстом сказал моему преподавателю, что понимает его как мужчина, и потому должен оставить их с моей мамой наедине. Это как, вообще?

– Маш…

Дима подошел вплотную, оставив мне лишь две возможности: попятиться к себе в комнату или коснуться его губ. Я потеряла счет секундам, забыла, где я, и кто я. Просто смотрела и таяла, когда вдруг открылась дверь: на пороге стоял мой брат – со счастливым видом и идиотским кольцом в носу.

– Давай! – Воскликнул он, поднимая толстовку и обнажая грудь. – Делай фотку и шли Солнцевой! Я сделал это!

– Дур-дом. – Только и смогла произнести я.

– Чтоб мне провалиться. – Дима подошел ближе. Наклонился, разглядывая колечко в соске Сурикова, затем поморщился. – Жесть просто. Фу.

– А больно, писец! – С гордостью признался брат.

– Уважаю, – Калинин пожал его руку, – мужик!

– Что там, кто там? – Заинтересованно вытянул шею Пашка, глядя в сторону кухни.

– Там Станислав Вячеславович в гостях, – махнул рукой Дима, надевая кроссовки, – пошли лучше покурим, прогуляемся.

– Ладно, – согласился брат, открывая дверь.

– Переодевайся, жду, – подмигнул мне Калинин и вышел вслед за ним.

33

Когда мы почти добрались до кафе, на улице уже распогодилось. Сняв кофту и повесив ее на плечо, я шла и разглядывала клумбы: от снега не осталось и следа, кругом островками зеленела травка, на деревьях готовились распуститься почки, а солнце буквально плавило лучами асфальт.

Дима, крепко державший меня за руку, чуть отклонился назад, словно увидел что-то. И мне стало неловко: наверняка, через тонкую маечку видны были болячки на моей спине, не самое приятное зрелище, способное оттолкнуть. И если бы не Димина ладонь, которую совсем не хотелось отпускать, я непременно накинула бы кофту обратно.

– Не смотри на мои болячки, – шепнула я Калинину, пока Пашка разговаривал с кем-то по телефону. – Ну? Что там такое?

Дернула плечами, отчаянно комплексуя.

– Ты и твоя спина рождены, чтобы покрыть их красивой цветной татуировкой. – Улыбнулся Дима, возвращаясь глазами к моему лицу. – Раскрепощенной и страстной.

– Ух, – мне стало даже не по себе, – звучит как комплимент, или угроза.

– Мне бы хотелось, – подмигнул он, – но это только тебе решать.

Обвел меня взглядом с головы до ног и вздохнул.

– Что?

– Так, ничего. – Дима поднял взгляд наверх, щурясь под лучами солнца.

– Да что? – Я потянула его за рукав.

– Просто странное чувство. – Он задумчиво уставился себе под ноги. – Смотрю и понимаю, что женщина, с которой мне легко, просто и интересно… она еще и прекрасна.

Никто раньше не говорил мне подобного. Это прозвучало так нежно, что я испугалась. Вдруг мне послышалось? Или…

Черт, никто не прикасался ко мне так раньше, никто не смотрел так – в самую душу, не окружал таким количеством внимания и заботы. По дыханию, которое начало сбиваться, я поняла, что совершенно не привыкла к комплиментам и не умею их принимать.

– Отсюда будет какой-то вывод? – Выдохнула я, не зная, что делают в таких случаях: бегут или бросаются на шею.

Дима внимательно посмотрел на меня:

– Это как-то по-другому заставляет на себя посмотреть, если честно.

– Да брось. – Отшутилась я, краснея. – Ты же симпатичный парень.

– Я не в этом смысле.

– А в каком?

Дима замедлил шаг, нахмуриваясь.

– Ты знаешь, я ведь жил, вообще ни о чем не задумываясь. – Он сжал крепче мою руку. – Это как думать-думать-думать о чем-то важном, понимать, что оно вроде бы существует и… бояться попробовать. А потом в один момент – бах! Есть Она. И ты понимаешь, что с ней по-другому нельзя. С ней по-другому и в голову не придет. – Дима посмотрел на меня, пожав плечами. – И это именно то, что так желалось – вот, перед тобой, только еще сильнее. И оно теперь жизненно необходимо тебе, как воздух.

Заметно нервничая, он вновь ускорился.

– Очень сумбурно, но, кажется, суть я уловила. – Мне приходилось почти бежать, чтобы успевать за своим длинноногим спутником. – И как мне теперь выговаривать тебе то, что накопилось?

– А что такое? – Дима остановился, давая мне небольшую передышку, и обратился к Пашке, нагнавшему нас. – Дружище, мы с малявкой на больничном, так что в кафе не сунемся. Иди один и предъяви Солнцевой доказательства своей любви.

– Ну, ладно. – Согласился Суриков.

– Ждем тебя тут.

– Спасибо, – благодарно прошептала я, глядя вслед удаляющемуся Павлику, – мне бы не хотелось появляться там сейчас, даже с сыном хозяина. Все-таки я на счету, как хороший работник, а тут вроде как на больничном, и гуляю. Неловко.

– Да? – Дима теперь держал меня за обе руки. – А я об этом даже не подумал, просто решил, ты хочешь мне что-то сказать, поэтому и отправил его одного.

– Вообще, да, – кивнула я, – но пока ты держишь мои руки, мне тяжело с тобой ругаться.

– Ругаться? – Улыбнулся он. Отпустил мои руки и растерянно потер татуировку на шее. – Слушаю тебя внимательно.

Я тряхнула волосами, заставив его невольно перевести на них взгляд.

– Скажи мне что-нибудь… неприятное, что ли – чтобы настроиться.

Дима удивленно распахнул глаза.

– Про себя?

Я кивнула.

– Да, можно.

– Я… ленивый бездельник.

– Не пойдет.

Он хитро прищурил глаза:

– Что-то гадкое нужно?

– Ага.

– Совсем-совсем гадкое?

– Ладно, все. – Я выдохнула. – Мне не нравится, что ты не можешь быть серьезным. Вот, сказала.

Дима почему-то не выглядел особо расстроенным.

– С тобой ведь я серьезен?

– И да, и нет. – Мне пришлось прокашляться, чтобы собраться с мыслями. – Понимаешь, все у тебя легко. Так ведь не бывает. И мне становится страшно, что если мы… вместе, и я вдруг захочу поговорить с тобой серьезно, а ты меня не услышишь. – Закрыв глаза, я вздохнула, затем открыла их снова. – «Хи-хи-ха-ха» – оно не всегда бывает уместно, если дело касается проблем и отношений. Ты всегда такой?

– На тебя прямо сейчас все вывалить? – Он засиял так, будто собирался осветить весь мир вокруг. – Или постепенно?

– Даже взять мою маму: я молчу, что ты, позабыв о приличиях, панибратски разговаривал с преподавателем. Но мама! Моя мама! Блин, это даже сводничеством назвать нельзя, это я не знаю – хуже.

Дима кивнул.

– Я должен был спросить у тебя, понял. – Теперь Калинин действительно выглядел виноватым.

– Ты заигрался. – Я махнула рукой в сторону кафе. – Вон, Суриков тоже думал, что все должен решать за меня. Как итог – я его боюсь, он же неуправляемый!

– Ох, да, твой брат совсем без башки. – Весело рассмеялся Дима, снова нежно взяв мои ладони в свои.

– Не знаю, что между нами происходит. – Сделав над собой усилие, я подняла на него глаза. – Но одну могу сказать честно: мне нужен человек надежный.

Захотелось снова закрыть глаза, чтобы спрятаться. Мир будто перевернулся, но, наконец-то, я это сказала.

Это как долго что-то держать в себе и потом произнести вслух, боясь осуждения. Я привыкла к тому, что девочка должна нравиться, девочка должна быть красивой и веселой, должна-должна-должна, и тут впервые в жизни прямо говорила другому человеку, чего хочу. Пятьдесят на пятьдесят: теперь он испугается и убежит, либо сделает вид, что не испугался, и сольется позже.

Но я обещала Ане, дала подруге слово.

Это было, когда меня впервые прорвало после истории с Костылем. Впервые, когда я смогла рассказать об этом кому-то еще, просто открыть рот и сознаться, а потом рыдала, заливая кухню кафе водопадами слез и говорила-говорила: без умолку. По принципу баллончика с монтажной пеной: ты только нажал на рычаг, а из носика уже потекла тоненькая струя, затем она начала быстро увеличиваться в объеме, еще и еще, и так, пока не достигла гигантских размеров.

В тот день Солнцева пыталась анализировать мои ошибки. По ее мнению, неправильным было лишь хотеть понравиться парню и не требовать ничего взамен. Необходимо всегда выбирать партнера и самой. Да уж, Аня увереннее меня, у нее есть свой непреложный принцип – не стесняться предъявлять требования мужчинам: «До тех пор, пока ты будешь думать, что недостойна лучшего, тебя будут бросать даже самые отъявленные уроды».

Если бы я хоть намекнула Игорю, что хочу серьезных отношений, он слился бы раньше, чем успел причинить мне боль. Наверное. Скорее всего. Ну, или, как минимум, у меня было бы на один повод меньше, чтобы ненавидеть себя за бездействие.

– Ладно. – Несколько раз кивнул Дима. Он выглядел спокойным, и только расширенные зрачки выдавали его удивление. – Я понял, из-за чего ты переживаешь, и каждый раз, когда я буду казаться тебе ненадежным, пинай мне под зад. Разрешаю. Или можешь просто напомнить на ушко.

– Значит. – Вздохнула я, глядя на него снизу вверх. – У нас с тобой…

– М-м? – Прикидываясь слабослышащим, Калинин вытянул шею.

– У нас…

– Все серьезно. Да. – Притягивая меня к себе и отрывая от земли, подытожил он. – Железно.

– Ай! Болячки! Спина, осторожнее. – Пискнула я, зарываясь носом в его запах – привычный, уютный, почти родной.

– Прости, – Дима поставил меня на землю, – могу поцеловать каждую, хочешь?

– Нет. – Рассмеялась я.

– Понял, – подмигнул Дима, – не здесь, да?

– Ну, тебя! – Я с удовольствием прижалась щекой к его груди.

– Наша первая ссора. – Сказал он, четко разделяя слова. – Занесем этот день в календарь и будем отмечать каждый год.

– Только не это. – Мои руки обвили его талию. Было так приятно обниматься, раскачиваясь из стороны в сторону, даже несмотря на то, что замок его кофты постоянно норовил оцарапать мне нос. – Лучше будем отмечать что-нибудь другое, приятное.

– Придумаем. – Согласился Дима. – Может, день загаженного пальто и умопомрачительного поцелуя, который я взял у тебя силой?

В кармане завибрировало.

Анка-пулеметчикса: Спасите! Он это сделал! Как я могу встречаться с парнем с кольцом в носу?! Как?!

Я показала сообщение Диме, и мы дружно рассмеялись.

34

Следующие девять дней больничного пролетели, как один миг. Мы каждый день проводили вместе – каждый, а когда расставались, оставались на связи, переписываясь по несколько часов. Болтали о всякой ерунде, узнавали друг друга так, как могли, и посредством творчества, конечно.

Каждый наш вечер теперь проходил в репетиционном гараже Ярика. Тощий темноволосый парнишка был другом детства Димы, вместе с которым они когда-то состояли в одной группе в школе. Под звуки ударных, гитар и синтезатора я пыталась читать конспекты и рисовать, а Суриков наглым образом издевался над гитарой, все время заставляя парней сыграть с ним то или иное известное произведение, зачастую совершенно наплевав на их музыкальные вкусы. Проще говоря – истязал.

Он походил на сладкоежку, дорвавшегося до холодильника: хватал одно, другое, потом бросал, принимаясь за третье. Но ему все прощалось, ведь их коллектив был временным явлением для воплощения в жизнь какой-то гениальной супер секретной Суриковской затеи. Какой? Об этом, казалось, даже сам Пашка еще толком не знал.

А Дима – ему просто было приятно опять, после долгого перерыва, взяться за палочки: он задавал ритм и улыбался еще ярче, чем прежде.

Казалось бы, что сложного – просто колотишь по барабанам и тарелкам, но он делал это так виртуозно, что извлекаемые звуки проникали даже под кожу, заставляя меня безумно им гордиться и восхищенно хлопать в ладоши. Калинин не терпел, он получал настоящее удовольствие.

И ни разу косо не посмотрел на моего занудного братца, даже тогда, когда тот целый день, командуя, изводил их, пытаясь сыграть «Rock with you» Майкла Джексона. Дошло до того, что и меня подтянули: я пару раз напела им ее в микрофон под музыку, и вот тут уже в моей душе родился настоящий ураган эмоций, которые трудно было описать чем-то еще, кроме неадекватного радостного визга.

Пашка ценил эту Димину терпимость и все больше, казалось, проникался к нему доверием, но на любые попытки Калинина прикоснуться к его сестре смотрел с еле сдерживаемым ужасом в глазах: действительно, что-то ужасное и инопланетное – кто-то прижимается к Маше прямо у него перед носом! На диване репетиционного гаража! Сажает ее на колени, зарывается носом в шею, наматывает прядь волос на палец и говорит (свят-свят!) какие-то непристойности в ухо.

Суриков кипел, сверлил взглядом, затем отворачивался, но, все же, свыкался с новой суровой реальностью, где его обожаемая сестренка нетвердыми шагами вступала во взрослую жизнь.

У него на глазах мы не целовались, чтобы не травмировать неустоявшуюся детскую психику братца, это был наш негласный, но нерушимый договор. Легкие касания губами украдкой – не в счет.

А под конец недели мне и вовсе начало казаться, что Пашкины глаза расширялись всякий раз при виде нас лишь по одной лишь причине – от ревности. Но теперь не ко мне, а к новому другу – Диме. Мне словно открылась истина: возможно, Суриков впервые пожалел о том, что я не родилась мальчишкой, ему определенно было бы интереснее в компании с братом, нежели с неумехой-трусихой-сестрой.

И он не отпускал нас от себя ни на шаг.

Димка падал рядом со мной на диван, целовал в щеку и забирал альбом, чтобы порисовать, а Суриков тут как тут – уже сидел рядом и гипнотизировал взглядом чистый лист в ожидании шедевра. Дима рассказывал анекдот, а Павлик (знаток афоризмов и народной мудрости) прибегал даже с толчка, чтобы рассмеяться громче всех. Калинин приглашал меня в кино – Пашка бесцеремонно увязывался следом. И тогда нам приходилось устраивать двойное свидание, вызывая на помощь Солнцеву: только она могла на какое-то время отвлечь Пашку на себя, но даже в темноте кинотеатра деликатное покашливание братца не давало нам с Димой слиться в страстном поцелуе.

А руки… Для меня стало уже чем-то привычным и естественным не размыкать их, когда мы были вместе. И это было самым приятным открытием последних дней. Просто держать за руку своего человека, знать, что он рядом, не отпускать – кайфовать.

И да – если отпустить их, Димкины руки тотчас принимались отбивать ритм на любой плоской поверхности, он даже в дверь стучал ритмично. Или тут же хватал карандаш, пытаясь заполнить рисунком чистое пространство листа, стола или моего предплечья – да всего, что попадалось ему на пути.

А еще я узнала, что синтезатор изобрели для того, чтобы было, куда ставить пиво. А еще… еще! Черт, и как меня до сих пор не разорвало от впечатлений?

35

Полдень воскресенья, уйти незамеченной из дома опять не вышло. Сознаюсь – виновата была сама: надела короткие шортики, заметила в зеркало, что все волдыри на бедрах светятся красными звездами, и долго копалась, пытаясь отыскать более подходящий вариант – не нашла.

Потом выбирала топ, расчесывалась, пила лекарства, выдавливала последнюю каплю духов из флакона, а когда была, наконец, готова, упрямый бык с кольцом в носу уже надевал свои кроссы в коридоре и таращился на меня с довольным лицом.

– Ты куда? – Осторожно спросила я, сетуя на свою нерасторопность.

Брат пошевелил носом: его новая дурацкая привычка после идиотского пирсинга.

– Я видел, там Димонский подъехал, куда пойдем-поедем?

Плакать или смеяться?

Я лишь пожала плечами. Побыть с «Димонским» где-нибудь наедине я бы тоже не отказалась. Блин, ладно, мне все еще было смешно: и когда Пашка успел стать таким приставучим, словно клещ?

Завтра первый день в универе после больничного, а во мне еще живы были воспоминания о том, как поступил со мной Игорь. Честно, я не могла поверить, что Дима может завтра сделать что-то подобное: зайдет, сядет подальше и будет делать вид, что не знаком со мной.

Он же не такой? Нет? Нет ведь?

– Куда пойдем? – Повторил свой вопрос брат, пожав Диме руку.

Тот стоял, навалившись на свой черный «БМВ», и смотрел на меня сквозь темные стекла очков. Улыбался. Казался таким милым и родным, что я даже забыла, что он оценивающе меня разглядывает – да, первый раз в шортиках перед ним. Захотелось покрутиться, позволив его глазам скользнуть по всем открытым участкам.

Вместо этого подошла, приникнув щекой к его предплечью и подставив лицо для поцелуя. И шею, и вообще себя всю.

Рядом кто-то закашлялся.

– Может, придумаешь уже что-нибудь, чтобы избавиться от него, а? – Шепнула я, когда Дима наклонился, чтобы медленно потянуть носом аромат моих духов. Эти слова заставили его притормозить, он оторвался от моей шеи и выдохнул, беззвучно смеясь. Следовало настоять. – Прошу тебя, сил уже нет, самое время для нового гениального плана.

Парень выпрямился и посмотрел в мои глаза. Я приняла умоляющий вид. «Пожалуйста-пожалуйста!» Тогда он пожал плечами и перевел взгляд на Сурикова, упорно продолжающего делать вид, что роется в телефоне.

– Паш, слышь.

– А?

– Хочешь… – Калинин всплеснул руками. – М… пф… хм… покататься на моей машине? А? Как тебе?

– Кто? Я?!

Такой взгляд бывает у овчарки, которой хозяин после долгого перерыва решает бросить мяч. «Нет? Нет, реально? Да?! Так я ж это, всегда готов!». Или вдруг покупает говяжий хвост: «Ммм, вкусняшка!» Сравнение так себе, но восторгу в глазах братца, правда, не было предела.

– Да-да. Ты. – Будто сам не веря, что сказал это, кивнул Дима.

– Вау! Давай! – Пашка взял из его рук брелок, оббежал машину и радостно плюхнулся на сидение. Поерзал, придвинулся ближе, нежно провел ладонями по рулю. – Уу-ух… – Он посмотрел вниз. – А где третья педаль?

Калинин повернулся ко мне и облизнул губы. Да, плохая была идея, знаю, но куда ж теперь деваться.

Он наклонился к окну.

– Здесь автомат. Слева тормоз, справа газ. – Его голос казался спокойным и даже вежливым. Ни тени сомнения, ни грамма тревоги – как же!

– Ха-ха! – Заржал Суриков. – Да знаю я! Правда, больше в теории…

– Паш?

– А? – Братец оторвался от изучения панели приборов.

Дима прочистил горло.

– Что на ручке КПП написано? Просто, чтобы убедиться, что ты действительно знаешь.

– Эмм… – Суриков опустил взгляд. – Так, это… «R» – задняя. «N» – нейтраль. А…. «D», стало быть, «поехали, Дима»!

– Ну, прекрасно, – тяжело выдавил Калинин, выпрямляясь, и покосился на меня.

Держу пари, ему сейчас жутко хотелось вдарить себе в лоб. Или мне. Или Сурикову – но тому вряд ли уже что поможет.

– Садитесь! Что встали? – Крикнул нам довольный Пашка.

– Э, нет. – Подняла руки я. – На восьмерке 40 километров в час еще согласна, но сто пятьдесят с тобой на «бэхе» – ни за что!

– Ну и ладно. – Он завел двигатель, автомобиль тихонько заурчал. – Садись тогда ты, Димон!

– Паш, слушай. – Калинин опять нагнулся к окну. – Съезди один, а? В центр или вон – к Солнцевой, хорошо? И… может, дашь нам свою восьмерку? Мы на ней в деревню сгоняем…

Суриков заглушил мотор и выскочил из машины.

– Ага. – Он взглянул на него недоверчиво. – А если ты ее разобьешь?!

Дима не выглядел слегка растерянным – он был ошарашен.

– Так… – Посмотрел на свой черный «БМВ», брелок от которого болтался в руках Пашки. – Я же тебе…

– А если ты ее разобьешь?! – Прищурившись, повторил Суриков. – На чем я тогда ездить буду?

Дима бросил на меня умоляющий взгляд. Стараясь не засмеяться, я пожала плечами.

– Если разобью… – вздохнул Калинин, возвращаясь взглядом к нему, – ты у меня «бэху» заберешь. Идет?

– Идет! – Крепкое рукопожатие скрепило их безумный договор.

Мне показалось, или Дима вытер каплю пота со лба? Снял очки и прицепил их к футболке, отыскал взглядом ржавую восьмерку с краю двора под деревом и закусил губу.

– На, – Суриков решительно протянул ему такой же старый, как и сама машина, ключ. Положил на ладонь, да забыл еще добавить «и не благодари». – Пойдем, все покажу.

Он потопал в сторону своей развалюхи, а мы, взявшись за руки, послушно поплелись следом.

– А почему только ключ? – Дима продолжал разглядывать кусочек металла в своей руке. – Даже на нашей рабочей «пятерке» сигналка есть.

– А зачем ей сигналка? Кому она нужна? – Заржал братец. – Я машину вообще не закрываю.

– Ясно.

– Просто на ночь провода с бензонасоса выдираю, и все.

Мы подошли к машине. Дима обошел кругом облупившееся бежевое чудо отечественного автопрома и взъерошил волосы свободной рукой.

– Магнитолу снимай, когда выходишь. – Донеслось из-за плеча. – Не забывай, бери ее с собой. – Пашка погладил свою ржавую ласточку по крыше. – Это здесь в городе все свои, а в деревне обычно другие порядки. Там каждый мечтает о такой крутой тачке, и содержимым не побрезгует.

– М…магнитолу?

– Да. Или Машке в сумку клади, чтобы самому не таскаться.

Суриков открыл дверь, приглашая оценить салон, обтянутый потрепанными чехлами из дешевого велюра.

– Ручка от стеклоподъемника в бардачке. – Заметил он с важным видом. – Тоже чтоб не сперли. Два раза покупал, терялась, сейчас удобно: достал из бардачка, открыл окно, убрал обратно. Считай, как кондиционер включил, только удобнее.