Текст книги "Голос Незримого. Том 2"

ПАМВА сидит у порога и плетет из пальмовых ветвей корзину. Он очень преклонных лет, согбенный, с длиннейшей серебряной бородой и младенческими голубыми глазами.

ПАМВА

 
О, претихая мати-пустыня!
С нежных отроческих лет и поныне
Я в тебе укрываюсь, спасаюся —
И, поистине, кроме лишь страуса —
Птицы робкой, да кротких газелей,
Никого здесь не видел доселе…
Только с тварями здесь я беседую,
Скудной пищей делюсь – и не сетую…
Слава Господу! – им преуменьшен
Искус мой: не бывало тут женщин,
Ибо с ними, – речистыми, праздными,
Все семь бесов с их злыми соблазнами.
Укрывай же меня, о пустыня,
Ты от жен и вовеки, как ныне!
 

(Склоняется над работой)

Вблизи слышится шорох и женские голоса.

 
Помилуй, Бог! Никак вон там, направо, —
Их голоса и быстрые шаги?
 

Вбегает ЮНИЯ в сопровождении рабыни. Она чрезвычайно молода и красива, с светло-рыжими волосами и большими, наивными глазами. Ее роскошная темно-голубая одежда порвана и запылена.

ЮНИЯ (бросаясь перед старцем на колени)

 
Ах, наконец тебя нашла я, авва!
Спаси меня! Спаси и помоги!
 

ПАМВА (ласково)

 
Но как, дитя мое? Открой, в чем дело!
Кто оскорбил тебя, кто напугал?
 

ЮНИЯ (обнимая его ноги)

 
Он, он, губитель и души, и тела!
 

ПАМВА (строже)

 
Да кто он? сарацин или шакал?
 

ЮНИЯ (смущаясь)

 
Нет, это… это… Но, наверно, отче,
Ты знаешь всё по святости твоей.
Скажи ж – вот эти солнечные очи,
Вот этот лик, что лотоса белей,
Вот этот стан, как обелиски, стройный…
 

ПАМВА (в сторону)

 
Уж не соблазн ли?
 

ЮНИЯ

 
Неужель они
Возвышенного чувства не достойны?
 

ПАМВА (про себя)

 
Соблазн и есть. О, Боже, отжени
От девственника это испытанье!
 

(Отступает от девушки и закрывает глаза руками)

ЮНИЯ (цепляясь за него)

 
А нежный нрав мой, доброта души,
Изящество и тонкость воспитанья —
Ужель они обречены, скажи,
На грубое одно лишь обхожденье?
 

ПАМВА (всё отступая и крестясь)

 
Как я не понял сразу, о простец…
Прочь, призрак тьмы! прочь, ада наважденье!
 

ЮНИЯ (в испуге)

 
Да что с тобою, мой святой отец?
Какой я призрак? Я – живая дева.
 

ПАМВА

 
Тем горше. Прочь же, дьявольский сосуд!
Прочь, на соблазн дерзающая Ева!
 

ЮНИЯ (почти плача)

 
Неправда! Юнией меня зовут,
И я пришла не для соблазна вовсе…
Ты для того немножко стар, прости!
 

ПАМВА

 
Так для чего ж?
 

ЮНИЯ (с волнением)

 
Садись и приготовься.
О, в ужас можешь ты сейчас прийти!
О, что должна сейчас тебе сказать я!
Но… так и быть, – лишь обещай помочь!
 

(Помолчав.)

 
Кого бы, думал ты, в свои объятья
Я чуть не приняла в былую ночь?
 

ПАМВА (в ужасе)

 
Не дьявола ли, дочь моя?
 

ЮНИЯ

 
Нет, хуже.
 

ПАМВА (совсем упавши духом)

 
Не ведаю…
 

ЮНИЯ

 
Как недогадлив ты!
Узнай же срам мой и сочувствуй: мужа!
 

ПАМВА (в изумлении)

 
Я в том отнюдь не вижу срамоты.
 

ЮНИЯ

 
Вот сразу же и видно, что ты, авва,
Сам замуж никогда не выходил!
Представь же: ложе, полумрак лукавый,
И благовонья тяжкие кадил,
И чьи-то странные прикосновенья,
И дикий взор, и жадные уста…
Представь себе, представь!
 

ПАМВА

 
Ох, искушенье!
 

ЮНИЯ

 
Да ты, как я бы, убежал тогда.
Я шла и ночь, и день… Яви ж мне милость —
Прими меня в киновию свою!
 

ПАМВА

 
На трудное ты, дочь моя, решилась.
Привыкнешь ли к такому житию,
Где – пост, вериги, тяжкие обеты?
 

ЮНИЯ

 
Заметно же, что ты, анахорет,
Совсем не нес труднейших тягот света!
Вообрази: там дня такого нет,
Чтоб не было ристалища иль пира,
И всюду, всюду надобно поспеть.
И опротивевшей душиться миррой,
И тесные сандалии терпеть,
И выносить на кудрях обруч тяжкий,
Изнемогать от пляск, до тошноты
Есть пирожки, плоды, миндаль, фисташки, —
Ужасно!.. Ну, а что вкушаешь ты?
 

ПАМВА

 
Я? – ломоть хлеба с примесью иссопа.
 

ЮНИЯ (пораженная)

 
О!.. Только-то? А общество твое
Какое?
 

ПАМВА

 
Горленки да антилопы.
 

ЮНИЯ (удивляясь всё более)

 
О, странно же монахов житие…
 

ПАМВА

 
Вернись домой. Речам моим доверься!
 

ЮНИЯ

 
Куда? В тот град? В тот Вавилон, Содом,
Где в моде танец движущихся персей?
Как? Неужель тебе он незнаком?
Теперь, когда глаза мои открылись,
Я не могу его сплясать… А жаль!
Но… пусть тебе покажет Амариллис!
 

(Подходит к рабыне и приказывает ей)

ПАМВА

 
Увы мне! Стал из скинии сераль!
 

АМАРИЛЛИС пляшет, подыгрывая себе на флейте. Она извивается всем телом и содрогается грудью. ПАМВА сидит, склонив голову и вздыхая.

ЮНИЯ (настойчиво)

 
Смотри, отец, смотри!
 

ПАМВА

 
Ох, искушенье…
 

АМАРИЛЛИС кончает танец и отходит.

ЮНИЯ (торжествующе)

 
Теперь посмей-ка не спасти меня!
 

ПАМВА

 
Да, видимо, то – воля Провиденья!
Останься здесь… А на восходе дня
Мы в женский монастырь пойдем с тобою,
Но послушание тотчас начни:
Сходи к ручью за свежею водою!
 

ЮНИЯ берет кувшин и уходит, АМАРИЛЛИС – за ней.

 
Лишь в эту ночь, о Боже, сохрани!
 

Входит ЛОЛЛИИ, поддерживаемый САРАЦИНОМ, видимо, изнемогая от усталости и жажды. Он – стройный чернокудрый юноша в пурпуровом плаще.

ЛОЛЛИИ

 
Привет тебе, неведомый пустынник,
И просьба изнывающего: дай
Глоток воды иль недозрелый финик!
Ах, ад в моей душе… А здесь… здесь – рай!
 

(Склоняется на землю)

ПАМВА (хлопоча вокруг него)

 
Вот, сын мой… Телом и душой окрепни!
 

(САРАЦИНУ)

 
Ты ж, мурин, удались пока от нас:
Для христианских глаз так благолепней!
 

САРАЦИН несколько отходит.

 
Я жажду, путник, слышать твой рассказ.
 

ЛОЛЛИИ

 
О, вздрогнул бы бесчувственный папирус,
Когда б ту повесть начертать на нем!
Та, с кем я с детства в дружбе нежной вырос,
С кем страстью пылкой связан был потом,
Меня покинула… И вот для странствий
Вослед за ней – я не жалею сил…
 

САРАЦИН (приблизившись)

 
А если б ты родился в мусульманстве,
Ты их бы для другой уж расточил!
 

ПАМВА (гневно)

 
Сгинь, эфиоп!
 

(ЛОЛЛИЮ)

 
Войди же, сын мой, в келью.
 

ЛОЛЛИИ уходит в хижину. ПАМВА снова садится за плетенье. САРАЦИН удаляется на задний план и оттуда наблюдает последующую сцену.

ПАМВА

 
Но где ж теперь приют я женам дам?
Тьфу! даже не спорится рукоделье…
 

Показываются ЮНИЯ и АМАРИЛЛИС.

 
Ты, дочь моя, с рабой ночуйте там!
 

(Указывает на огород)

ЮНИЯ (с благочестивым вздохом)

 
Благослови меня, отец, на бденье:
Хочу всю ночь я каяться в грехах…
 

ПАМВА (в испуге)

 
Нет, что ты! что ты! – спи. Ведь искушенья
В бессонных и случаются ночах.
 

(Уходит в хижину, а девушки скрываются за изгородью)

Темнеет, потом начинает сиять луна. САРАЦИН, осторожно оглядываясь, появляется возле огорода.

САРАЦИН (тихо, певуче и лукаво)

 
А-й-й… В небе блещет луна,
Как золотистая фига:
Девушка! Ты ль не юна?
Так через изгородь прыгай!
 
 
А-й-й… Как султанш веера,
Пальмы трепещут над нами.
Девушка! Ты ль не добра?
Так напои же устами!
 
 
А-й-й… Я, как тигр, черноус,
Вкрадчив и пламенен так же.
Вот мой арабский бурнус:
Девушка, девушка, ляг же!
 

При этих словах через изгородь ловко перебирается АМАРИЛЛИС.

(Приближаясь к ней)

 
Аллах! Какой огурчик изумрудный
Послал мне этот скромный огород!
 

АМАРИЛЛИС

 
Так знай же: наша радость обоюдна.
Ты, кажется, смельчак и не урод…
 

САРАЦИН

 
А как же ты останешься довольна,
Когда меня вполне уж будешь знать!
 

(Обнимает ее)

АМАРИЛЛИС

 
Не глупо ль в эту ночь быть богомольной
И там, в соседстве с дынями, дремать,
Как госпожа моя?
 

САРАЦИН

 
А почему же
Она соседей не возьмет иных?
 

АМАРИЛЛИС

 
Бедняжка стала странной из-за мужа.
Он, видишь ли, при первой ночи их
Уж слишком… ну, явил себя мужчиной!
 

САРАЦИН (хохоча)

 
Он молодец, себя таким явив,
Клянусь разбойной честью бедуина!
А я каков?
 

АМАРИЛЛИС

 
Да, если не хвастлив…
 

Скрываются, обнявшись.

Из-за изгороди появляется ЮНИЯ и садится по одну сторону хижины.

ЮНИЯ

 
Душна ли ночь иль слишком пахнут дыни,
Но мне не спится… Как горяч мой лоб!
Да, век придется жить мне здесь, в пустыне,
И кушать этот… как его? – Иссоп…
В вериги наряжаться поневоле
И в гости приглашать к себе гиен…
Ой, страшно! Где-то ты, мой милый Лоллий?
Не льва же мне любить тебя взамен?!
(Склоняет голову и дремлет)
 

Из хижины выходит ЛОЛЛИИ и садится по другую ее сторону.

ЛОЛЛИИ (меланхолически и напевно)

 
У моей любимой так прекрасны руки —
Гибкие, как стебли тамариска…
Но уж не держать их в счастии и муке
Близко, так близко!
 
 
У моей любимой так прекрасны губы —
Алые и в форме полудиска…
Ах, когда б прильнуть к ним страстно и негрубо
Близко, так близко!
 
 
У моей любимой так прекрасно тело —
Стройное, как инструмент флейтистки…
О, мы с нею были б, если б захотела,
Близки, так близки!
 

ЮНИЯ (поднимает голову и прислушивается)

 
Что слышу я? То – голос не его ли?
О, если это – сон, пусть длится век!
 

(Встает и идет к ЛОЛЛИЮ.)

ЛОЛЛИИ

 
Какое счастье! Юния!
 

ЮНИЯ

 
Мой Лоллий!
 

Падают друг другу в объятья.

ЛОЛЛИИ

 
Скажи, чем объяснить мне твой побег?
Я так страдал!
 

ЮНИЯ

 
Молчи, иль я заплачу…
 

ЛОЛЛИИ

 
И так любил!
 

ЮНИЯ

 
Вот именно, что «так»!
Нельзя ли, друг, любить меня иначе?
 

ЛОЛЛИИ (в недоумении)

 
Что?!
 

ЮНИЯ

 
Вспомни-ка. Лишь воцарился мрак, —
И ум твой сразу точно помрачился:
Ты стал так дик, неистов и суров,
Что даже укусить меня решился!
Как рада я, что снова ты здоров!
 

ЛОЛЛИИ (в умилении)

 
О, милая, ты – горленки невинней…
А я… я – просто молодой осел!
Однако что ж ты делаешь в пустыне?
 

ЮНИЯ (важно)

 
Хочу вести такую ж жизнь, что вел
Здесь этот старец.
 

ЛОЛЛИИ

 
Но тогда помедли,
Пока тебе не будет столько ж лет!
 

ЮНИЯ

 
Как разобрать: соблазн ли это, нет ли?
 

ЛОЛЛИИ (долго и пылко целуя ее)

 
Ну, что ж? соблазн?
 

ЮНИЯ

 
Какого слаще нет…
 

ЛОЛЛИИ (увлекая ее в зелень)

 
Пойдем туда… к тем кактусам расцветшим.
 

ЮНИЯ

 
Зачем?
 

ЛОЛЛИИ

 
Ты – перл в неведенье твоем!
 

ЮНИЯ

 
А ты опять не станешь сумасшедшим?
 

ЛОЛЛИИ

 
Нет. Будем уж безумствовать вдвоем!
 

Уходят.

Из хижины выходит ПАМВА.

ПАМВА

 
Ох, вот что значит видеть жизнь мирскую!
И непокоен дух, и сны плохи…
Всё слышатся как будто поцелуи
Да вздохи томные… Грехи! грехи!
 

Из зелени выходят САРАЦИН и АМАРИЛЛИС.

ПАМВА

 
О, Господи! Опять тот мерзкий мурин
И с ним она, Иродиады дщерь!
 

АМАРИЛЛИС

 
Что это ты, отец святой, так хмурен?
Оазис твой – блаженства сень, поверь!
 

ПАМВА отворачивается от нее.

САРАЦИН

 
И огород твой, о пустынник, – чудо!
Там – яблочки Эдема вместо реп!
 

ПАМВА (в неистовстве)

 
Изыдите же, грешники, отсюда!
При вас и рай – блудилище, вертеп!
Изыдите, изыдите!
 

(Гонит их.)

Навстречу ПАМВЕ идут ЛОЛЛИИ и ЮНИЯ.

ПАМВА

 
Создатель!
Мой гость и… Юния! Она! Точь-в-точь!
О, мракобесница! Не на закате ль
Воздвиглась ты – и пала в ту же ночь?!
 

ЮНИЯ (смиренно)

 
Да, отче… Искушенья побороли.
Так нежил свет и ветерок ночной…
 

ПАМВА (негодующе)

 
Что ты прельстилась!..
 

ЮНИЯ (договаривая)

 
Мужем. Это – Лоллий!
 

ПАМВА (облегченно вздохнув)

 
Ну, слава Богу, что хоть не другой!
 

(Отходит и задумывается)

АМАРИЛЛИС (ЮНИИ)

 
О, госпожа! Вы, значит, помирились
И счастливы? То видно по глазам!
 

ЮНИЯ

 
И не по ним лишь только, Амариллис…
 

САРАЦИН (ЛОЛЛИЮ)

 
Ликуй же, друг! Открылся твой Сезам!
 

ПАМВА (приблизившись)

 
В одном, о дочь моя, всё ж не права ты:
Се – место слез, а не плотских утех!
 

ЮНИЯ (лукаво)

 
Но разве я, отец мой, виновата,
Найдя в том месте рай? и разве грех,
Что я блаженство с милым разделила?
Вот если бы тебя, анахорет,
Красавица мирская соблазнила…
Но, к счастью нас двоих, того ведь нет!
 

ЗАНАВЕС

1917

Москва

МОСКОВСКИЕ НЕВЕСТЫ
^{сцены старой Москвы}

ЛУШЕНЬКА – вдова

ДУШЕНЬКА – девица

МАЙОР

ПАРИКМАХЕР

КУПЕЦ

ПЕТРОВНА – сваха

Комната, убранная в купеческом вкусе: на стенах портреты, иконы, у окон клетки с канарейками и горшки с гераниями и фуксиями.

ЛУШЕНЬКА и ДУШЕНЬКА – две дебелые, пригожие женщины в ярких шалях и длинных серьгах – сидят и гадают на картах.

ЛУШЕНЬКА и ДУШЕНЬКА (поют)

ЛУШЕНЬКА

 
Мы статны и белолицы,
 

ДУШЕНЬКА

 
Сплетней не бесчестимся…
 

ЛУШЕНЬКА

 
Я – вдова,
 

ДУШЕНЬКА

 
А я – девица,
 

ЛУШЕНЬКА и ДУШЕНЬКА

 
Обе мы невестимся…
 

ЛУШЕНЬКА

 
При огромном капитале,
При мехах, жемчужинах,
Мы грустим об идеале —
Нет его нам в суженых!
 

ДУШЕНЬКА

 
Кровь в нас бродит молодая,
Без исхода пенится…
И сидим мы, всё гадая:
Кто на нас поженится?
 

ЛУШЕНЬКА

 
Потухают наши взоры,
 

ДУШЕНЬКА

 
Портятся карахтеры…
 

ЛУШЕНЬКА

 
А милей мне нет майора!
 

ДУШЕНЬКА

 
Мне же – парикмахтера!
 

Входит сваха.

СВАХА

 
Как живете, королевны,
Писанки, коврижечки?
Вы, Лукерья Тимофевна
Да Авдотья Тимофевна,
Что картинки в книжечке!
 

ЛУШЕНЬКА

 
Полно льститься-то, Петровна!
 

ДУШЕНЬКА

 
Ведь слова-то дешевы!
 

ЛУШЕНЬКА

 
Припасла ли женихов нам?
 

ДУШЕНЬКА

 
Одного б хорошего!..
 

СВАХА

 
Да уж будьте без сумленья, —
Припасла, красавицы!
Не жених, а удивленье!
Сразу двум понравится…
Рост вот этакий, саженный,
Борода до пояса…
А богатый! А степенный! —
Не найти и рояся!
 

ЛУШЕНЬКА

 
Мне же нужно, – штоб военный…
И штоб ус закрученный…
Эполеты беспременно
И лампас над брючиной!
 

ДУШЕНЬКА

 
Ну а мне – хотя б и статский,
Да завит капулями…
Штоб глядел печально-адски,
Пахнул же пачулями!
 

СВАХА

 
Не пачуль нужна в мужчине,
Милые, – богачество!
И притом в моем купчине
Никакого качества.
Между прочим, я уж знаю —
Скоро к вам он тронется.
Так пока – попить мне чаю,
Вам же – прифасониться.
 

(Уходит.)

ЛУШЕНЬКА и ДУШЕНЬКА оправляются, жеманясь перед зеркалом.

ЛУШЕНЬКА

 
Ах, при брошке бриллиантовой
Я ужасно хороша!
 

ДУШЕНЬКА

 
Я же – в баске аграмантовой,
Хоть хожу в ней, чуть дыша.
 

ЛУШЕНЬКА

 
Ну, скажи, чем мы не барыни?
Ведь недаром две зимы
В пансионе до испарины
Танцевать учились мы.
 

ДУШЕНЬКА

 
Деликатными манерами
Мы могли б графьев пленять!
Так неужто ж нам за серыми,
За купцами пропадать?
Знай то – света бы не взвидели
Наши милые дружки…
 

ЛУШЕНЬКА.

 
И, понятно, б нас похитили,
Как турчанок казаки!
 

Из двери налево входит ПАРИКМАХЕР, из окна направо с шумом вваливается МАЙОР.

ЛУШЕНЬКА и ДУШЕНЬКА (присев от страха)

 
Ай-ай-ай… Вот погубители
На помине-то легки!
 

ПАРИКМАХЕР (галантно раскланиваясь)

 
Принял то я в рассужденье,
Что уж вас который день я
Не причесывал, mesdames…
И осмелился явиться.
Завиваться? Стричься? Бриться?
Что сейчас угодно вам?
 

ДУШЕНЬКА

 
Не смешите же до колик,
Вы, противный меланхолик!
Где ж у барышень усы?
 

ПАРИКМАХЕР

 
Так извольте сесть за столик!
 

(Понизив голос)

 
А коль я и меланхолик,
То от вашей же красы…
 

(Оправляет прическу ДУШЕНЬКИ.)

МАЙОР

 
Я ж подумал, шедши мимо
И увидев клубы дыма, —
Не пожар ли тут у вас?
И почел за долг примчаться,
Лезть, тушить, с огнем сражаться,
С риском жизни вас бы спас!
 

ЛУШЕНЬКА

 
Ах, какой герой безумный!
Но ворвались вы столь шумно…
Я от страха затряслась!
 

МАЙОР

 
Виноват-с. Меня в геройство
Привело ума расстройство
Из-за ваших дивных глаз.
 

ПАРИКМАХЕР

 
Тронем щипчиками, дунем,
Сбрызнем там и сям шампунем, —
И готово всё, мамзель! —
Антураж нагофрирован…
Я ж, увы, разочарован…
Ах, пропала жизни цель!
 

ДУШЕНЬКА

 
До чего, мусью, вы мрачны…
 

ПАРИКМАХЕР

 
Да-с. С другим венец свой брачный
Вы желаете принять?
 

ДУШЕНЬКА

 
Перестаньте… Мне зазорно…
Вы должны бы слух тот вздорный
Без вниманья оставлять!
 

МАЙОР

 
Коль, сударыня, воюешь,
Чуть поскачешь, поштурмуешь, —
Глядь, уж крепость и взята!
Сердце ж женщины – иное:
Осаждаю вас давно я,
А не взять мне и форта!
 

ЛУШЕНЬКА

 
Аль вы храбры только конный?
 

МАЙОР

 
Нет-с. Слыхал, что в брак законный
Вы вступаете с купцом?
 

ЛУШЕНЬКА

 
Вам наврали! Вот пустое.
На уме держу не то я…
Все мечтанья о другом…
 

ПАРИКМАХЕР (целуя ДУШЕНЬКУ в шею)

 
Ваша шейка словно сливки!
 

ДУШЕНЬКА

 
Ай!.. не портите завивки.
 

ПАРИКМАХЕР

 
Если что – исправим в миг.
 

МАЙОР (целуя ЛУШЕНЬКУ в губы)

 
Ваши губки – земляника!
 

ЛУШЕНЬКА

 
Ай!.. Вы колетесь, как пика.
 

МАЙОР

 
Это точно. Ус мой – штык.
 

ПАРИКМАХЕР (падая на колени перед ДУШЕНЬКОЙ)

 
О, пленительная Душа!
Не томи мою ты душу
Иль в чахотке сгибну я…
Будь моею, ангел кроткий,
Перед всеми в околотке!
 

ДУШЕНЬКА (склоняясь в его объятия)

 
Да… Навек, навек твоя…
 

МАЙОР (падая на колени перед ЛУШЕНЬКОЙ)

 
О, пронзительная Луша!
Вопль сердечный мой послушай, —
Иль пущу я пулю в лоб!
Будь моею вся – с приданым,
Пылким сердцем, пышным станом…
 

ЛУШЕНЬКА (склоняясь в его объятия)

 
Да… Твоя, твоя по гроб…
 

ЛУШЕНЬКА и ДУШЕНЬКА (в страхе)

 
К нам идут… Ах, встаньте, встаньте!
 

Входит сваха, несущая поднос с закусками, графином и рюмками.

СВАХА

 
Чтой-то?! Каждая при франте.
А жених уж у ворот.
Батюшки!.. Что ж делать мне-то?
Он меня зарежет, светы,
Без ножа и вас убьет!..
 

МАЙОР

 
Пусть! Я сам дерусь отлично.
 

ПАРИКМАХЕР (ему тихо)

 
Что вы-с? Будем политичны
И подложим камуфлет.
 

(Сует свахе деньги)

СВАХА (намекая на ухаживателей и в то же время сама принимая деньги)

 
Как на деньги нонче падки!
Ну, хлыщи, играйте в прятки,
Мне ж мешаться в то не след!
 

ПАРИКМАХЕР и МАЙОР исчезают в дверь налево.

Из двери прямо – входит купец.

КУПЕЦ (кланяясь)

 
Наше вам! Мое почтенье
Девушке с молодочкой!
 

СВАХА (усаживая его и угощая)

 
Сядь, отец! Вот угощенье…
Утешайся водочкой!
 

КУПЕЦ пьет.

(Маня купчих)

 
Подьте-ка!
 

ДУШЕНЬКА (подходя)

 
Бонжур вам!
 

ЛУШЕНЬКА (так же)

 
Здрасте!
 

(Ядовито.)

 
Скоро же вы прибыли.
 

СВАХА (купцу)

 
Пей, родной!
 

КУПЕЦ (выпивая снова)

 
То в нашей власти.
Мы и пьем, да в прибыли…
Я на медные учился,
А считать маракую
И могу, когда б женился,
Осчастливить всякую!
 

(Хлопает по плечу ДУШЕНЬКУ)

ДУШЕНЬКА (отскакивая в сторону)

 
Ах, какой же он невежа!
И одет по-русскому…
Я ж Дюмою-фисом брежу,
Знаю по-французскому
 

СВАХА (им тихо)

 
Будьте с ним приветней, крали!
 

(КУПЦУ)

 
Вы еще бы выпили!
 

КУПЕЦ (выпивая опять)

 
Что ж! Кредит мы не теряли,
Как бы пьяны ни были.
Магазинище громадный,
Домик пестрый, с вышечкой…
Вот бы зажили в нем ладно
С этакою пышечкой!
 

(Хлопает по плечу ЛУШЕНЬКУ)

ЛУШЕНЬКА (отскакивая)

 
Ах, какое обращенье!
И глазища пья-ны-е…
Иль зазря училась пенью
И на фортепьяно я?!
 

КУПЕЦ (совсем охмелев)

 
Ну, красавицы, какую
Поцелую в щеку я?
 

(Тянется к купчихам, те визжат)

Вбегают МАЙОР и ПАРИКМАХЕР.

МАЙОР (КУПЦУ угрожающе)

 
Я тебе поатакую!
 

ПАРИКМАХЕР (так же)

 
Я тебе почмокаю!
 

МАЙОР

 
Перейдите в отступленье!
 

ПАРИКМАХЕР

 
Да… Отретируйтеся!
 

КУПЕЦ (заплетающимся языком)

 
Вы желаете страженья?
А по мне – милуйтеся!
Будь таперича я трезвый —
Вам бы задал баню я…
А сейчас, настроясь резво,
Пью за всю канпанию!
 

ЛУШЕНЬКА

 
Предадимся же веселью!
Кончены мучения…
 

ДУШЕНЬКА

 
И отпразднуем кадрелью
Наше обручение!
 

МАЙОР с ЛУШЕНЬКОЙ и ПАРИКМАХЕР с ДУШЕНЬКОЙ танцуют.

МАЙОР

 
Покорил я, Марс, Киприду!
 

ПАРИКМАХЕР

 
Купидон, взял сердце я!
 

МАЙОР

 
Я теперь в отставку выйду.
 

ПАРИКМАХЕР

 
Я ж пущусь в коммерцию.
 

ЛУШЕНЬКА (МАЙОРУ)

 
Что томить себя работой?
Я не бесприданница.
 

ДУШЕНЬКА (ПАРИКМАХЕРУ)

 
Торговать тебе охота?
За рублем не станется!
 

МАЙОР и ЛУШЕНЬКА

 
Мы устроим галдарею
С тупичка пустынного…
 

ПАРИКМАХЕР и ДУШЕНЬКА

 
Мы же – склад галантереи
У Двора Гостиного…
 

МАЙОР и ЛУШЕНЬКА

 
Будем мы там прохлаждаться,
Кофий пить да нежничать!
 

ПАРИКМАХЕР и ДУШЕНЬКА

 
Мы же – всем распоряжаться
И средь лент любезничать!
 

КУПЕЦ (СВАХЕ)

 
А на свадьбе в посаженных
Будем мы со сватьюшкой!
 

СВАХА (ему)

 
И себя в молодоженах
Вдруг почуем, батюшка!
 

(Подходит к рампе, за ней следуют остальные)

СВАХА (публике)

 
Вот была Москва какая! —
Сытая да сонная…
 

КУПЕЦ

 
Сколько пили водки, чая
В дни те отдаленные!
 

ДУШЕНЬКА

 
Что за крендель тут едали,
Расстегай, калабушек!
 

ЛУШЕНЬКА

 
Что за серьги, что за шали
Были у прабабушек!
 

ПАРИКМАХЕР

 
Печь топили – зной, зима ли…
Не страдали холодом!
 

МАЙОР

 
А приданое взимали —
Вы представьте – золотом!
 

ВСЕ

 
Да, была Москва такая —
Сытая да сонная,
А теперь она другая:
Революционная!
И в какой жилось приятней,
Сами вы рассудите.
Лишь с одним без мысли задней
Вы согласны будете:
Лучше нонешних хранили
Мы места московские,
Так как крепко мы любили
Купола кремлевские,
Звон малиновый напетый,
Переулки узкие,
Помня, что столица эта —
Сердце наше русское!
 

ЗАНАВЕС

Октябрь 1917

НА ВЕСАХ СУДЬБЫ
^{китайский гротеск в 2 картинах}

ТЕО-ЦЗИН – китайский мандарин.

ЛЯИО-ЛИ – китайская девушка.

ПАЛАЧ.

Судилище. Мандарин сидит на возвышении. ПАЛАЯ вводит ЛЯИО-ЛИ.

ПАЛАЧ

 
Сын небес, мандарин Тео-цзин,
Сикиангских долин властелин!
Предстаю я сейчас пред тобой
С этой юной виновной рабой,
Что похитила у госпожи
Свет очей ее, радость души —
То, что было доверено ей:
Три из редких ценнейших камней.
 

ТЕО-ЦЗИН

 
Злая дочь Сикиангской земли!
Имя, имя твое?
 

ЛЯИО-ЛИ

 
Ляйо-ли.
 

ТЕО-ЦЗИН

 
И ты мыслила скрыть предо мной,
Ляйо-ли, свой поступок дурной?
Иль не знала ты, как я могуч?
Всё – от горных синеющих круч
И до рисовых желтых полей —
Всё кругом здесь во власти моей.
Я – любимец двора, мандарин,
Я – и мудрость и гордость мужчин.
Ты ж – рабыня, ты – женщина, прах,
Ты – ничтожество в наших очах!
Как же ты преступила закон,
Установленный с давних времен?
 

ЛЯИО-ЛИ (падая на колени и простирая руки)

 
О мой добрый, мой светлый судья,
Так скажу в оправдание я:
Госпоже я хранила года,
Отомкнуть и не тщась никогда
Лакированный черный ларец,
Но… открыла его, наконец!
Там лежали три камня… Лишь три!
Но каких, господин!
 

ТЕО-ЦЗИН

 
Говори!
 

ЛЯИО-ЛИ

 
Первый камень был, о господин,
Темно-алый, овальный рубин.
Был он словно камелий бутон,
Словно маленький рот мой был он…
Как он к черным пошел волосам!
И… его я оставила там.
А вторым был средь камней топаз,
Желтый! круглый, как тигровый глаз
Иль как грудь молодая моя…
К ней его и подвесила я.
Третий камень был, о мандарин,
Голубеющий аквамарин.
Походил он на неба клочок
И на глаз моих нежный белок…
Вмиг его я зажала в ладонь,
Как росинку растенье «не тронь»!
Ах, могла ль не желать Ляйо-ли
Стать прекрасней всех женщин земли?!
 

ТЕО-ЦЗИН

 
Но могу ли и я не желать
Пожесточе тебя наказать?
Ибо знаю теперь я, раба,
Как жадна ты, тщеславна, глупа!
Впав в неволю, в позор, нищету,
Всё ж ты знаешь свою красоту,
Горд язык твой, хоть стан распростерт…
Слава Будде, что сердцем я тверд
И что властью карать облечен,
Как фазана схвативший дракон!
 

ЛЯИО-ЛИ

 
О, помилуй…
 

ТЕО-ЦЗИН (палачу)

 
Должно быть, испуг
Отнял разум красавицы вдруг?
Тем полезней ей гибкая плеть
И темница, где будет сидеть.
 

ЛЯИО-ЛИ

 
Сжалься! сжалься!
 

ТЕО-ЦЗИН

 
Напрасен твой плач.
Ну, тащи ее прочь же, палач!
 

ПАЛАЧ

 
Как могуч мандарин Тео-цзин —
Наших жизней и душ властелин!
Как ничтожна пред ним Ляйо-ли —
Этот колос китайской земли!
Но ничтожней мы все пред судьбой,
Той, что деву рождает рабой!
 

ЗАНАВЕС