Текст книги "Голос Незримого. Том 2"

МИРИАМ ЕГИПЕТСКАЯ
^{пьеса в трех действиях}

МИРИАМ – гетера 29 лет.

ХРИЗА, НАННО – Александрийские куртизанки.

ГОРГИИ – ритор Академии лет 40.

СОСФЕН – богатый купец, старик.

ГИАКИНФ – юный аристократ.

ПРЕКРАСНЫЙ ПАЛОМНИК.

ВЕВЕЯ – двоюродная сестра Мириам.

ЮЛИЯ – приближенная рабыня.

БИРРИЙ – черный раб.

ПРОКАЖЕННЫЙ.

СЛЕПАЯ.

1-й КУПЕЦ.

2-й КУПЕЦ.

1-й ЮНОША.

2-й ЮНОША.

МОНАХ.

ПАЛОМНИЦА.

ВОДОНОС.

ХЛЕБОПЕК.

ЦВЕТОЧНИЦА.

ПРОДАВЕЦ АМУЛЕТОВ.

1-й, 2-й, 3-й – Паломники.

1-я, 2-я, 3-я – Паломницы.

Белые и черные рабы и рабыни, музыканты, опахальщики, купцы, уличные торговцы, странники, носильщики, гребцы, граждане александрийские и иерусалимские.

1-е и 2-е действия происходят в Александрии, 3-е – в Иерусалиме в первые века христианства.

Загородное поместье Мириам. Широкая терраса-сад, уставленная вазами розового мрамора, полными золотистых мускусов и желтых мимоз. С одной стороны видна стена дома с низкой бронзовой дверью в ней, с другой – часть лестницы, спускающейся к Нилу, прямо сзади – широкий парапет. За ним вдали – светлые речные излучины и бледные пшеничные поля. Позднее утро.

У дверей дома дремлет БИРРИЙ.

По лестнице робко всходит ВЕВЕЯ. У ней вид не то ребенка, не то блаженной: длинные спутанные белокурые волосы, постоянная, слабая улыбка на губах. Одета в рубашку из коричневого холста.

ВЕВЕЯ (оглядываясь с восторгом)

 
Вхожу как в храм… И радостно, и стыдно…
Здесь плиты, словно снег, чисты, свежи!
Цветы как золото!.. О, сразу видно,
Что тут – жилище знатной госпожи…
Вот удивился бы горшечник лысый,
Что вез сюда из жалости меня! —
Он счел меня за нищенку Саиса,
А я, я – славной Мириам родня!
 

(Тихо и счастливо смеется. Затем подходит к парапету и смотрит на реку)

 
Вон – парус над его тяжелой баркой…
Эй ты, смешной, но добрый человек!
Пускай горшки твои с поливой яркой
Моей молитвой будут целы век!..
 
 
Над ней проносятся несколько почтовых голубей.
 

(Гоняясь за ними и протягивая руки)

 
Голуби, голуби, голуби, —
Кроткие птицы Христовы!
Белы, и сизы, и голубы,
Мчитесь сюда для чего вы?
Не к Мириам ли несетеся
Вы с благодатною вестью?
Ах, она чище, чем лотосы, —
Как подобает невесте!
 
 
Вот, лишь подняться от пола бы,
Так же и я бы летела…
Голуби! Голуби! Голуби!
Голубы, сизы и белы…
 

Из дома выходит ЮЛИЯ. Она – женщина лет 25, египетского типа: сухощавая с плоским лицом и иссиня-черными косами. Одежды пестры.

ЮЛИЯ (надменно)

 
Кто ты, что с дикой песней, не краснея
Своих лохмотьев, ворвалась сюда?
Безумная иль пьяница?
 

ВЕВЕЯ

 
Вевея.
Я не пьяна, о нет… Глупа я, да.
 

ЮЛИЯ (смягчаясь)

 
Быть может, ты одна из тех поденщиц,
Что ежедневно в наш стучатся дом?
Работа есть. Нам нужно благовонщиц
И омывалыциц ног… Ну, что ж? идем!
 

ВЕВЕЯ (бросаясь перед ней на колени и обнимая ее ноги)

 
О, госпожа моя! Уж не подруга ль
Ты Мириам?
 

ЮЛИЯ

 
Да, это так… почти.
Но отстранись же… Ты грязна, как уголь!
 

ВЕВЕЯ (умоляюще)

 
Сведи ж меня скорее к ней! сведи!
 

ЮЛИЯ

 
Тебя и к ней? Зачем бы это нужно?
Ты, кажется, не сводня…
 

ВЕВЕЯ

 
Будь добра!
Мы были в детстве с ней так нежно дружны…
Ведь я – двоюродная ей сестра!
 

ЮЛИЯ (насмешливо)

 
Ха-ха! Так у изысканной гетеры,
По-видимому, невысокий род.
Скажи: быть может, каторжник с галеры
Себя отцом ее без лжи зовет?
 

ВЕВЕЯ (возмущаясь)

 
О нет! о нет! Он жил и умер честно,
А был он выдувальщиком стекла.
 

ЮЛИЯ (давясь от смеха)

 
Как? Честным надувальщиком? Чудесно!
Ну, дочь в него и не в него пошла.
 

ВЕВЕЯ (с волнением)

 
Так Мириам?..
 

ЮЛИЯ

 
Гетера иль блудница.
 

ВЕВЕЯ (с негодованием)

 
Молчи же, ты!
 

ЮЛИЯ

 
К чему бы мне молчать,
Коль это на виду у всех творится
Семнадцать лет?.. И, если б только знать,
Всю в пурпуре, в венках из амаранта,
Что ей дары свои без счета шлет —
Алмазы, розы, золота таланты —
Она любила бы… А то и сброд! —
Торговцев уличных, простых навклиров,
Канатных плясунов… кого пришлось!
Лишь встанет ночь, – и обруч из сапфиров
Она снимает с огненных волос
И, запахнувшись в черный свой гиматий,
Выскальзывает из дверей тайком
Искать случайных низменных объятий
И…
 

ВЕВЕЯ (прерывая)

 
Лжешь!
 

ЮЛИЯ (спокойно)

 
И возвращается потом
Под утро – истомленной, полуголой,
Неся на теле грубых ласк следы,
И без единого в руках обола!
 

(Хохочет.)

ВЕВЕЯ (гневно)

 
Ты, лжешь, рабыня! Да, рабыня – ты.
Из низких слов твоих я то узнала.
 

ЮЛИЯ (пожимая плечами)

 
Тем лучше знаю я ее, служа.
 

(Громко Биррию.)

 
Эй, Биррий! Расскажи нам, как лобзала
Тебя однажды наша госпожа!
 
 
Раб подходит, но молчит в замешательстве.
 
 
Иль не было того? Ты хвастал?
 

БИРРИЙ (видимо, борясь с собой)

 
Было…
Да, было! В том клянусь вам богом Пта!
Но как, когда она меня любила,
Не должен говорить я никогда
Под страхом скорой и жестокой казни.
 

ЮЛИЯ (ему)

 
Благодарю. И так довольно с нас!
 

Биррий отходит.

 
Фу! Что еще быть может безобразней?
 

ВЕВЕЯ, подавленная, молчит.

 
Но тссс!.. Она! Присядь вот здесь, у ваз.
 

ВЕВЕЯ скрывается.

Из дома выходит МИРИАМ. Она прекрасна какой-то особой – жуткой и трогательной в одно и то же время – красотой. Очень длинные, бронзово-рыжие волосы и продолговатые темные глаза. Лицо несколько бледно, и под глазами – сильные тени. Движения то изнеженно-медлительные, то необузданно-порывистые. Взор то вспыхивающий, то гаснущий. Одета в длинный хитон из полосатой материи.

Перед ней идет белый раб с блюдом, на котором лежат полученные письма-свитки, сзади – черная рабыня с опахалом.

ЮЛИЯ (бросаясь угодливо к МИРИАМ)

 
О, госпожа! Ведь не спала всю ночь ты…
Что ж твой бесценный сон не стал длинней?
 

МИРИАМ

 
Я грезила… И дожидалась почты.
А эта ночь… Не поминай о ней!
 

(Гибко потягивается, как пресыщенная пантера, и подходит к парапету)

 
Как пахнет ветр морской свежо и остро!
Как серебрится нильская вода!
Вон паруса – лиловый, белый, пестрый…
Куда летят они? куда? куда?
О, если бы…
 

(Заламывает руки.)

 
Но разве мы зависим
Лишь от себя?
 

(Возвращается на передний план и сразу другим тоном)

 
Давай же, Диодор,
Мне эту гору, пирамиду писем!
Прочтем напыщенный любовный вздор
И посмеемся…
 

(Берет один свиток)

 
Это – от Сосфена:
«Привет мой той, что золота ценней!
Благоприятствует мне купля, мена
С тех пор, как помыслом влекусь я к ней.
Дозволь же, о моя богиня Плутос,
Тебе сегодня ж принести дары
 

(Быть может, я средь них с тобой забудусь?):

 
То – тирские пурпурные ковры».
 

(Смеется)

 
Нет, старый ростовщик, и в самой страсти
Не позабудешь всех расчетов ты!
Ведь и меня желаешь ты отчасти,
Затем, что эти косы золоты…
 

(Берет второй свиток)

 
А вот – послание от Гиакинфа:
«Прими привет мой и услышь мой стон,
Прелестная безжалостная нимфа!
Два дня уж я в тебя одну влюблен, —
И, чтоб снискать твою, о Дафна, милость,
Шлю двух породистых спартанских псов,
А если б ты к мольбам моим склонилась,
Я третьим сам быть для тебя готов!»
О, глупый юноша! Тебе угодно
Мной, дорогой гетерой, щеголять,
Как ценной упряжью иль тростью модной?!
 

(Смеясь, рабыням.)

 
Ну, так за что же мне себя отдать?
За шерсть из Тира или шерсть из Спарты?
 

ВЕВЕЯ (выбегая)

 
Да если б мир тебе сулили весь, —
Не отдавай себя за этот дар ты!
 

МИРИАМ (радостно)

 
Сестра! Вевея!..
 

(Сурово.)

 
Но зачем ты здесь?
 

(Делает знак рабыням, те удаляются)

ВЕВЕЯ (шутливо)

 
Я, Мириам, теперь совсем сиротка,
И страшно мне на свете жить одной…
Когда-то звали нас: два зимородка, —
Так неразлучны были мы с тобой!
 

МИРИАМ (мрачно)

 
Со мною жить, поверь, еще страшнее.
 

ВЕВЕЯ (оглядываясь)

 
А почему? Твой дом красив, как храм.
Вот только бы те пауки да змеи
Исчезли, что гнездятся по стенам!
 

МИРИАМ (не слушая ее)

 
Но ты всего не знаешь…
 

ВЕВЕЯ (смотря прямо ей в глаза)

 
Нет, я знаю.
 

(Помолчав.)

 
О, Мириам! Ты помнишь ли Саис
И нашу жизнь там?
 

МИРИАМ

 
Смутно вспоминаю.
Ведь годы не напрасно пронеслись…
 

(Медленно и напевно, как бы вспоминая)

 
Помню домик из глины коричнево-розовой…
Тонкий аист на кровле под пальмой кокосовой…
Очага синеватый и трепетный жар…
И повсюду – сосуды, цветные, стеклянные,
Разновидные – узкие, круглые – странные,
Словно стебли акантов, цветы ненюфар!
И искусный отец мой, и мать хлопотливая,
И сама я, босая, простая, счастливая,
Воровавшая сладкий соседский инжир…
А кругом – огороды янтарные дынные,
И пески, и пески золотые пустынные…
О, родной мне, навеки покинутый мир!
 

(Простирает руки вдаль, потом снова беспечно)

 
Ба! Прошлое, как тот хрусталь отливный,
Разбито – и нельзя его вернуть!
 

ВЕВЕЯ (ласкаясь к ней)

 
Хоть попытайся!
 

МИРИАМ (с досадой)

 
А… как ты наивна!
Да если мил мне выбранный мной путь?
Должно быть, я уж родилась порочной.
 

ВЕВЕЯ (тихо)

 
Ты ею стала.
 

МИРИАМ (с раздражением)

 
Ах, уйди! Уйди!
Иль мучить ты пришла меня нарочно?
 

ВЕВЕЯ (настойчиво)

 
Ты помнишь многое, что позади.
Так неужели совсем ты позабыла
О Той, чье имя носишь ты сама?
 

МИРИАМ

 
Да, да и да! Мне ханжество постыло.
Я чту одну богиню страсти Ма!
 

(Хлопает в ладоши.)

 
Вбегают рабы.
 
 
Сегодня после полудня с ристаний
Гостей александрийских здесь я жду.
Поставьте ложа там, в тени латаний. —
Пусть будет наша трапеза в саду.
 

Входит БИРРИЙ, за ним следует ГОРГИЙ. Он уже немолодой человек с величавой, но немного тяжелой фигурой и правильным, несколько обрюзглым лицом, на котором резко выделяется бритый чувственный рот. Одет и причесан скромно, по греческой моде.

ВЕВЕЯ пристально смотрит на него минуту, затем убегает в дом.

БИРРИЙ

 
Уж прибыл гость один. То – ритор Горгий.
 

ГОРГИЙ

 
Привет мой вечной розе – Мириам!
 

МИРИАМ (идя ему навстречу)

 
Ученейший мой друг! О, я в восторге…
Ты предпочел всем скачущим коням
Меня одну?
 

ГОРГИЙ

 
Возможно ль тут сравненье?
Что до ристалищ, – я устал от них.
 

(Помолчав.)

 
Могу ли я с тобой в уединенье
Поговорить?
 

МИРИАМ (лукаво)

 
О диспутах твоих?
О новых и возвышенных идеях?
 

Садятся на каменную скамью с одной стороны сада. Рабы – с другой – хлопочут у стола.

ГОРГИЙ

 
Нет, я и от наук, увы! – устал…
Да и забудет тот мгновенно все их,
Кто Мириам такой вот увидал:
Неубранной и полною соблазна…
 

МИРИАМ

 
Ах, в самом деле! Как небрежна я!
 

(Хочет встать.)

ГОРГИЙ

 
Оставь все ухищренья – безобразной
И сядь, божественная, близ меня!
 

(Касаясь рукой ее волос.)

 
О, волосы! Вы жжетесь, словно пламя…
И пахнете, как апельсинный цвет…
 

МИРИАМ

 
Послушай, это странно… между нами.
Ты шутишь, Горгий?
 

Он молчит.

 
Отвечай мне!
 

ГОРГИЙ

 
Нет.
Нет, я люблю тебя, как скиф, как вандал,
И в этой дикой, яростной любви,
Что кровь мне отравила, как тарантул,
Забросил я папирусы свои
И Академию с ее трибуной…
Сейчас же ты мутишь мой ум и взгляд
И мнишься той – невинной, нежной, юной,
Какой была семнадцать лет назад,
Какую встретил я в глухом Саисе
И научил любви…
 

МИРИАМ (гневно)

 
Молчи! Молчи!
Хоть говорить об этом постыдися
Здесь, где – цветы, и небо, и лучи,
Где не корчма, не ночь и ты – не путник
С двенадцатьлетней девочкой вдвоем!
 

ГОРГИЙ (пытаясь обнять ее)

 
Вновь будь моей!
 

МИРИАМ (отталкивая его)

 
Утонченный распутник!
Да лучше ласки с пьяным моряком,
Чем вновь с тобой!
 

ГОРГИЙ

 
Да, это – вкус твой, верно.
Его я знаю сам.
 

МИРИАМ (вызывающе)

 
По сплетням злым?
 

ГОРГИЙ (медленно и отчетливо)

 
Вчера, в дверях сомнительной таверны,
Я повстречал тебя с одним таким.
 

МИРИАМ молчаливо протестует.

 
Не отрицай. Спустился плащ твой черный, —
И эти косы выдали тебя.
Так будь моим желаниям покорной,
Иначе… твой позор открою я!
 

МИРИАМ (вставая, с презрением)

 
Ты хочешь быть насильником вторично?
Нет, не удастся, друг!
 

ГОРГИЙ

 
Но почему
Ты, ты, что всем принадлежишь обычно,
Отказываешь мне лишь одному?!
 

МИРИАМ (гордо)

 
Да, отдаюсь я всей Александрии —
Любым из знати, каждому в толпе,
Но не тебе, что осквернил впервые
Мой детский сон… О, только не тебе!
 

(Уходит.)

 
ГОРГИЙ мгновение стоит в мрачной задумчивости, затем знаком подзывает
к себе БИРРИЯ.
 

ГОРГИЙ (вкрадчиво БИРРИЮ)

 
Ты хоть и негр, а раб хороший, Биррий.
 
 
Тот радостно осклабляется.
 
 
Так слушай же, что я тебе скажу:
И днем, и ночью, дома и на пире, —
Везде следи свою ты госпожу!
Она прекрасна…
 

БИРРИЙ (восторженно)

 
О!
 

ГОРГИЙ

 
Мир зол…
 

БИРРИЙ

 
Еще бы!
 

ГОРГИЙ

 
Так от отравы иль беды иной
Ее беречь с тобой мы будем оба!
Да?
 

БИРРИЙ (с преданностью)

 
Господин, располагай же мной!
 

(Кланяется и отходит)

Входят СОСФЕН и ГИАКИНФ. Первый – тучный, плешивый старик в белой одежде с разноцветной бахромой. Второй – изнуренный юноша, одетый со всей пышностью александрийских щеголей. Глаза подведены, за ухом белая гвоздика.

ГИАКИНФ (вяло)

 
Не понимаю… Эта кобылица
Резвее всех. Что нынче сталось с ней?
 

СОСФЕН (хитро посмеиваясь)

 
Эх, юноши! Вот вам бы поучиться
У нас, богатых опытом людей!
 

(Заметив ГОРГИЯ)

 
Привет мой знатоку вещей и чисел!
 

ГИАКИНФ (ему же)

 
Привет учителю!
 

ГОРГИЙ

 
Вам мой привет!
Что ты сегодня, Гиакинф, так кисел?
То – мода новая, иль денег нет?
 

ГИАКИНФ

 
Фортуна ведь походит на гетеру
И к старцам льнет…
 

СОСФЕН

 
Мы бились об заклад.
Он был за «Рыжую», я – за «Химеру», —
И вот где денежки его звенят!
 

(Потряхивает кошельком, привязанным к поясу)

ГИАКИНФ с досадой отходит и заигрывает с рабынями.

 
Скажи, мудрец, повинны ль в дураках мы?
 

ГОРГИЙ пожимает плечами.

 
Еще б ему не строить кислых мин! —
Я подкупил возницу за три драхмы,
А выиграл на этом десять мин!
 

(Хохочет.)

 
Поистине, то, Горгий, справедливо:
Нужнее золото для старых скряг.
Лишь им милы мы женщине красивой…
А юношей полюбят ведь и так!
Смотри, как уж резвится он с рабыней!
 

ГОРГИЙ (тонко)

 
То – к госпоже ее ступень.
 

СОСФЕН (сразу начиная ворчать)

 
Ну, нет!
Та лишь ко мне благоволит отныне.
 

(Гордо выпрямляясь)

 
Да и, признаться, есть за что: я – сед,
Но бодр и схож осанкою отменной
С тем мудрецом… Ну, как его?
 

ГОРГИЙ

 
Сократ?
 

СОСФЕН

 
Вот именно: курносый и почтенный.
Но лишь его умнее во сто крат!
Тот был бедняк, а у меня – триремы,
 

(Почти кричит)

 
Верблюды, лавки, золото, товар, —
Мастика, ткани, бронза, диадемы…
 

ГОРГИЙ

 
Послушай, друг мой… Здесь же не базар,
И я – не покупщик, которых манят!
А что до вас двоих и Мириам, —
То чьей она в конечном счете станет,
Я об заклад не бился бы…
 

ГИАКИНФ (стремительно подбегая к ним)

 
Да, вам
Известья важные забыл сказать я:
Теперь не носят золотых перстней,
А лишь платиновые и с печатью
Рубиновых иль ясписных камней,
Как у меня… Еще, коль верить слухам,
Не принято уж надевать венки,
Но лишь цветок, как у меня, за ухом…
Затем – из моды вышли толстяки!
 

СОСФЕН (недоуменно)

 
Я не пойму: как так из моды вышли?
Что ж мне-то делать? Не идти ж в Аид?
 

ГИАКИНФ (припоминая)

 
Затем…
 

ГОРГИЙ

 
Мой юный друг! Не замолчишь ли?
Не всякий мудр, кто много говорит.
 

ГИАКИНФ (не обращая внимания)

 
Затем ученых обезьян заводят…
Я выписал уж парочку. Затем
Глаза вот так, как у меня, подводят
И не выносят философских тем
Среди бесед… Всё это очень важно.
 

ГОРГИЙ (с пренебрежением)

 
Что ж, надобно болтать, как попугай?
 

СОСФЕН (с озлоблением)

 
Подкрашиваться, как эфеб продажный?
Стыдись же, франт!
 

ГИАКИНФ (вспылив)

 
Торгаш! Не оскорбляй!
 

Появляются ХРИЗО и НАННО. Первая – белокурая, несколько увядшая женщина с развратными глазами. Вторая – черноволосая, полная, со свежим, бессмысленным лицом.

ХРИЗА и НАННО

 
Привет, друзья!
 

ГОРГИЙ

 
Ах, жрицы Афродиты!
 

ГИАКИНФ (подбегая к ХРИЗЕ)

 
Харита Хриза!
 

СОСФЕН (подойдя к НАННО)

 
Нимфочка Нанно!
 
 
Косятся друг на друга.
 

ХРИЗА (видя надувшихся мужчин)

 
Вы нам не рады?
 

НАННО (так же)

 
Вы на нас сердиты?
 

ГИАКИН и СОСФЕН (видимо, примиряясь друг с другом)

 
Лишь потому, что ждем весьма давно!
 

ХРИЗА

 
Известна ль новость вам: гетера Филлис
Теперь уж начала влюбляться в дев…
Еще бы! Все мужчины устрашились
Ее морщин!
 

ГИАКИНФ (скучающе)

 
То – с Лесбоса напев.
Старо уж…
 

НАННО

 
А актриса Эвриала
Себе купила белого осла
И вот у врат Луны с него упала!
 

СОСФЕН (смеясь)

 
Да, фреска любопытная была!
 

ГОРГИЙ (значительно)

 
Что знаю я!
 

НАННО (ему тихо)

 
Про Хризу? Да, немножко
Она свихнулась: в храм богини Баст
Всё бегает и в дар приносит кошку,
И льнет к жрецу… К тому, что так губаст!
Затем, что чары, видишь ли, ослабли…
 

ХРИЗА (ему же вполголоса)

 
Ты про Нанно? Да, так глупа… Теперь
Учиться вздумала игре на набле, —
Бренчит, а возле воют псы, поверь!
 

ГОРГИЙ (обеим столь же тихо)

 
Нет… То, что я, мои красотки, знаю,
Касается прекрасной Мириам!
 

ХРИЗА

 
О, Мириам порочная…
 

НАННО

 
И злая!
 

СОСФЕН

 
А что ж хозяйка медлит выйти к нам?
 

Из дома выходит МИРИАМ. Она в роскошном оранжевом одеянии, волосы искусно заплетены.

ГОРГИЙ (СОСФЕНУ и ГИАКИНФУ)

 
Вот и она! Любуйтесь же, но в меру,
Чтоб вновь не ссориться из-за забав:
Она на «Рыжую» и на «Химеру»
Равно походит…
 

СОСФЕН и ГИАКИНФ (в восторге)

 
Ха-ха-ха! Ты прав!
 

Гости окружают МИРИАМ и приветствуют ее.

ХРИЗА (ей)

 
Давно не посещаешь ты ристалищ…
А впрочем, понимаю я тебя:
Полдневный луч так беспощадно жалящ!
 

МИРИАМ

 
Но, милая, тебя моложе я!
 

ХРИЗА отворачивается.

НАННО

 
Ты не бываешь также в роще Дафны…
О, я догадываюсь и без слов:
Ведь так непостоянны наши фавны!
 

МИРИАМ

 
Ну, крошка, я в них вижу лишь козлов!
 

НАННО отходит.

ГИАКИНФ (увлекая МИРИАМ в одну сторону)

 
Доставлены ль тебе мои собаки?
 

СОСФЕН (увлекая ее в другую)

 
Ты получила ли мои ковры?
 

МИРИАМ (грациозно отклоняясь от обоих)

 
Мне дороги вниманий ваших знаки.
Благодарю. Вы оба так добры!
 

ГИАКИНФ

 
О, Мириам! Когда ж мы будем вместе?
Меня пьянишь ты, словно виноград…
 

СОСФЕН (ему)

 
Скажи сначала, много ли поместий
Еще не отдано тобой в заклад?
 

ГИАКИНФ отворачивается в негодовании.

 
Златой пыльцой тебя Сосфен осыпет.
Ты будешь, Мириам, как махаон!
Но скоро ли…
 

ГИАКИНФ (ему)

 
А скоро ль весь Египет
Твоим мздоимством будет разорен?
 

СОСФЕН со злобой смотрит на него.

 
МИРИАМ (обоим)
Что благородной ревности дороже?
 

(СОСФЕНУ.)

 
Сосфен любимый!
 
 
Он улыбается.
 

(ГИАКИНФУ)

 
Милый Гиакинф!
 
 
Тот расцветает.
 

(Громко всем.)

 
Идем, друзья! Возляжемте на ложа, —
И из кратэр, что создает Коринф,
Черпнем вина пурпурного с Хиоса!
 

Все располагаются вокруг стола, поставленного подковой. На среднем – МИРИАМ, справа от нее СОСФЕН, слева – ГИАКИНФ, на ложе рядом с НАННО. На третьем ложе – ХРИЗА и ГОРГИЙ. Рабы прислуживают, флейтисты играют весело и томно.

 
Допей, Сосфен, фиал, начатый мной!
Докушай, Гиакинф, пол-абрикоса!
 

ГОРГИЙ (глядя на них, сквозь зубы)

 
Глупцы! глупцы! Как тот, так и другой.
 

ХРИЗА

 
Ты сердишься? Уж не влюблен ли так же
Ты в Мириам? Тогда ты столь же глуп!
 

ГОРГИЙ

 
Не думаю…
 

ХРИЗА

 
Ну, мой философ, ляг же
Ко мне на грудь и дай мне финик с губ!
 

ГОРГИЙ (отстраняя ее)

 
Я желчен и боюсь, что слишком горек
Покажется тебе он…
 

ГИАКИНФ

 
Мириам.
Ведь Горгий – ритор, астроном, историк.
Так пусть он что-нибудь расскажет нам!
Лишь не о спорах вздорных манахеян
И христиан… Полегче что-нибудь!
 

СОСФЕН

 
Да, да, чтоб всякий помысл был развеян!
 

(Про себя.)

 
И чтоб не захотелося вздремнуть…
 

НАННО

 
Ах! о любви…
 

ХРИЗА

 
И это надоело!
О новых видах ласк скорей всего!..
 

ГОРГИЙ (пристально глядя на МИРИАМ)

 
А ты чего бы, Мириам, хотела?
Вернее, не хотела бы чего?
 

МИРИАМ (с вызовом)

 
Язык твой, Горгий, вроде женских шпилек:
Они остры, но, верь, не колят нас!
 

ГОРГИЙ

 
А… так.
 

(Помолчав.)

 
Хоть я, друзья, и не идиллик,
Но поведу сегодня свой рассказ
В меланхолически-любовном тоне.
О, не пугайтесь! Лишь начнется он
Среди лугов, а кончится… в притоне!
 

Все смеются, МИРИАМ вздрагивает.

 
Была весна, и мак, и анемон,
И девушка, прелестная, как Геба,
Рыжеволосая, как Мириам,
И он – мечтатель, как виденье неба,
Ее любивший…
 

ХРИЗА

 
Уж не ты ли сам?
 

ГОРГИЙ (не обращая на нее внимания)

 
Как жрец, молящийся в куреньях кифи,
Он нес ей в жертву всё… себя всего.
Но, как в былых, и в современном мифе
Вдруг от глупца сокрылось божество…
Прошли года. Он жил, печально-светел,
Храня тот образ в сердце и уме, —
И вот однажды эту Гебу встретил
Под утро в отвратительной корчме,
Полунагою, спутанноволосой,
Средь потаскушек, мимов и воров,
В объятьях финикийского матроса!
 

НАННО (хлопая в ладоши)

 
Рассказ забавен!
 

ГИАКИНФ

 
И бесспорно нов!
 

СОСФЕН

 
Д-а… Вот – Овидия метаморфоза!
 

ХРИЗА

 
Вот Геба наших дней! Но кто она?
Открой!
 

Мгновение молчания. МИРИАМ смотрит, как затравленная.

ГОРГИЙ (указывая на нее)

 
Вот эта золотая роза!
Вот эта узколикая луна!
Вот эта женщина, что всех так манит!
 

Все перешептываются.

ГИАКИНФ (НАННО)

 
Возможно ли?
 

НАННО

 
Конечно!
 

СОСФЕН (ХРИЗЕ)

 
Он не пьян?
 

ХРИЗА

 
Как бы не так! Он только воду тянет.
Она ж – смотри – бледнее, чем банан!
 

МИРИАМ (жалко улыбаясь)

 
Ужель вы верите?..
 

Все молчат.

 
А впрочем, что я?
 

(С вызовом.)

 
Он не солгал. Да, это я была!
Но вам-то дело до того какое?
 

Раздается язвительный женский смех и глухие мужские возгласы.

НАННО

 
О, ты бесстыдна!
 

ХРИЗА

 
Более – нагла!
 

ГИАКИНФ (с ужасом)

 
Помилуй, но ведь ты чуму, проказу
И нам из этой грязи занесла б!
 

СОСФЕН

 
И с нас за то брала бы по алмазу,
Что получает даром каждый раб!
 

МИРИАМ (в ярости)

 
Презренные! Страшитесь вы болезней,
В себе ж таите злей чумы разврат.
Я, даже я, греша, об адской бездне
Задумываюсь, – вам же жаль лишь трат!
 

(В исступлении срывает с себя украшения, хватает со стола утварь, бросает всё это в лицо присутствующим и на пол)

 
Вот ваше золото! Всё до карата!
Мне мерзостен и блеск его, и звон…
А с ним и вас, да, вас, аристократы,
Гоню я, жалкая блудница, вон!
 

Все в смятении убегают, одни – по лестнице, другие – вглубь террасы, один ГОРГИЙ в сопровождении БИРРИЯ медленно скрывается за угол.

(Вслед гостям.)

 
Эй, вы! Трусы, скупцы и попрошайки!
Бегите же, дыханье затая,
И будьте благодарны мне, хозяйке,
Что псами вас не затравила я!
 

(Остается одна, так как рабы тоже в страхе разбегаются. Немного помолчав)

 
Не слишком ли уж я погорячилась?
Но их насмешки мне больнее ран!
Мой взор померк, и сердце вдруг забилось,
Как маленький бактрийский барабан…
О, пустяки! Одно письмо Сосфену
Другое – Гиакинфу, – и опять,
Еще сильней любя за эту сцену,
Они придут мне ноги целовать!
 

(Садится к парапету и с печалью глядит на реку)

 
Всё плывут и плывут этих барок флотилии…
Горько пахнут сегодня прибрежные лилии,
И так сладко волнует желтеющий Нил…
Что печалит, пройдет, то, что манит, не сбудется, —
Так зачем мне, безумной, как в юности, чудится,
Что вдруг явится Кто-то, единственно-мил?..
Вон – ладья под завесой, ветрами ласкаемой,
Путник, путник! незримый, незнаемый, чаемый,
Если б слышал ты мой призывающий крик!
 

(С волнением)

 
Боги! Лодка свой путь замедляет… Причалила…
Снежной пеной ступени надводные залило…
Кто-то лестницей всходит, как день, светлолик!