Текст книги "Николай Михайлович Пржевальский. Путешествие длиною в жизнь"

Н. М. Пржевальскому было поручено написать свои мысли о возможности войны с Китаем и о действиях как в самой Кашгарии, так и со стороны Кашгарии (Дубровин, 1890, с. 423). 20 мая 1886 г. он получил телеграмму, вызывавшую его в Петербург для участия в заседании особого комитета по обсуждению принятия мер на случай войны с Китаем. Захватив с собой только что составленную им записку под заглавием «Новые соображения о войне с Китаем», Пржевальский явился на совещание во всеоружии[486]486
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 43. Цит. по: Дубровин, 1890, с. 426.


[Закрыть]. «Вообще на совещаниях, длившихся часа по четыре, мое торжество было полное, – писал он В. И. Роборовскому. – Мой отчет произвел сильное впечатление. Оппоненты, конечно, есть, но слабы они своим незнанием»[487]487
  Письмо Пржевальского Роборовскому от 6 июня 1886 г. (Дубровин, 1890, с. 426).


[Закрыть].

Об этой записке[488]488
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 39. Л. 16 – указал Д. Схиммельпеннинк. Правильно: Д. 43.


[Закрыть] Д. Схиммельпеннинк саркастически заметил, что «записка была отправлена в архив, а Пржевальский утверждает, что комитет во главе с генералом Н. Обручевым одобрил этот документ». Мы подняли дело, на которое ссылался канадский историк, и обнаружили, что в архиве РГО находится черновик, а не сама записка Пржевальского.

Далее Д. Схиммельпеннинк написал, что «когда в 1887 [Правильно – 1886. – Авт.] году военный министр призвал его [Пржевальского] участвовать в Особом комитете по изучению китайско-русских отношений, он выступил за военное присоединение Синьцзяна, Монголии и Тибета» (Схиммельпеннинк, 2006). Для того чтобы выяснить, за что «выступил Пржевальский», рассмотрим опубликованные им материалы, черновики которых хранились в архиве.

Свои соображения Пржевальский изложил в статье «Современное положение Центральной Азии». Один и тот же текст он опубликовал трижды: в «Русском вестнике» (1886); отдельной брошюрой (М., 1887); в последней главе книги «От Кяхты на истоки Желтой реки» (СПб., 1888в, с. 495–536).

Прежде чем обсуждать эту работу Пржевальского, обратимся к российской публицистике, посвященной Китаю периода (1880-х – 1894 г.), то есть до японо-китайской войны 1894–1895 гг.

Известный русский синолог В. П. Васильев написал: «Азия – это самая огромная часть земного шара, она никогда не приходила в такой упадок, как в последние 25–30 лет. Города не развиваются, промышленность падает, торговля в чужих руках, образование не прививается, всюду запустение, гнев, резня» (Васильев, 1883). Причину застоя Васильев видел в замкнутости Китая, в отсутствии науки в европейском смысле: китайцы не изучали физику, химию и механику. Однако у них было общее уважение к науке и стремление учиться, поэтому китайский прогресс был возможен.

Журналист и писатель В. В. Крестовский (1885, с. 367), побывав в Китае в середине 1880-х годов, считал, что «китайский застой» принадлежал чуть ли не к числу европейских заблуждений, так как китайцы имеют пароходы, строят броненосные паровые лодки, немецкие инженеры укрепляют китайские порты, прусские инструкторы обучают китайскую армию.

«После Тонкинской [франко-китайской 1884–1885 гг.] войны, в последние три-четыре года гарнизоны Маньчжурии были постепенно усиливаемы войсками», – писали «Новости» (Воинственное настроение…, 1886). Лондонская пресса, со слов тех же «Новостей», сообщила, что «среди китайского правительства господствует, безусловно, воинственное настроение против России» (Воинственное настроение…, 1886).

В обстановке призывов английской прессы к китайскому правительству вести совместные действия против России (а Англия тогда имела главное влияние на Китай: в начале 1885 г., когда обострились отношения России с Афганистаном, Англия заняла порт Гамильтон вблизи Владивостока) появилась работа Н. М. Пржевальского «Современное положение Центральной Азии» (1887в). Она делится на главы: Причины малолюдности страны; Общая характеристика здешних народов; Малые задатки прогресса; Непрочность китайского владычества; Престиж России; О войсках китайских; Наши отношения к Китаю. Работа была закончена в октябре 1886 г. в с. Слобода Поречского уезда Смоленской губернии. Из нее, как правило, цитируют только негативные высказывания Пржевальского о китайцах.

Вначале Николай Михайлович описал народы, населяющие Центральную Азию: «Всего на площади около 120 000 кв. географических миль обитают, как известно, три главные народности: монголы на севере, тангуты или тибетцы на юге и туркестанцы на западе; спорадически еще живут здесь по оазисам китайцы и дунгане[489]489
  Дунгане – народ, проживающий в Киргизии, Южном Казахстане, Узбекистане, Китае.


[Закрыть], а на западной окраине кое-где кочуют киргизы. Общее число всех народов, вероятно, не превосходит восьми-девяти миллионов… ⁴/₅ общего пространства вышенамеченной площади заполнила пустыня…» (Пржевальский, 1887в, с. 1–6). Затем он с явной симпатией рассказал о кочевниках-монголах (номадах). «Монголы-номады во многом имеют чисто ребяческий характер… Кочевники, в особенности монголы, имеют больше добрых сердечных качеств (супруги, дети. – Примеч. авт.). Номад вообще гораздо откровеннее и добродушнее; гостеприимство считается здесь священной обязанностью. Воровство у кочевников составляет редкое преступление. Проституция… у номадов вовсе не известна. В большинстве случаев богатый помогает здесь бедному» (с. 9)[490]490
  Здесь и далее при цитировании приведены номера страниц по указанной статье Н. М. Пржевальского.


[Закрыть].

«В прирожденных умственных способностях, преимущественно в здравом смысле, нельзя отказать азиатцам, тем более, оседлым жителям Центральной Азии… Стремления к науке, жажды чистого знания у азиатца нет и в помине… Да и к чему номаду лезть в омут цивилизованной жизни, если и теперь в своих пустынях он живет счастливо по-своему?» (с. 8-12).

Пржевальский считал, что скотоводство сформировало пастуший быт: ленивый и непритязательный. Он писал о главных словах кочевников («потише», «помаленьку») и фразах («время – не деньги», «хорошие люди никогда не торопятся. Это делают только люди дурные, как воры или разбойники при своих похождениях») (с. 7).

«У оседлых [выделено нами. – Авт.] жителей Центральной Азии, – продолжал Пржевальский, – помимо гораздо лучших прирожденных умственных способностей, чем у номадов, мирные домовитые склонности составляют весьма заметную черту характера… Словно муравей копается оседлый азиатец на своем миниатюрном поле или в саду… Он довольствуется сравнительно малым, не предъявляет к жизни особых требований и счастлив по-своему, лишь бы оставаться в покое. Как у номадов, так и здесь, старейшие пользуются полным уважением… Широкий деспотизм правителей уживается с выборным началом общинного строя» (с. 10).

Далее Пржевальский писал, как страдают от деспотизма Китая номады-монголы, дунгане и другие жители Восточного Туркестана, что таранчи[491]491
  Таранчинцы (мн. ч.) – тюркская народность в китайском Туркестане.


[Закрыть] убежали в Россию, когда мы вернули китайцам Кульджинский край: китайцы уверяют туземцев «будто русские так бедны и жадны на деньги, что продают обратно свои завоевания» (с. 29).

Только на середине работы Николай Михайлович переходит непосредственно к Китаю. Пересказ этого труда занял бы много времени, но кратко можно отметить следующее. Пржевальский считал, что, как бы ни кичились китайцы хорошим вооружением и прекрасными европейскими наставниками, не следует бояться войны с Китаем, что северные монголы, дунгане и другие угнетаемые народы Восточного Туркестана поддержат Россию в борьбе с Китаем.

По нашему мнению, Пржевальский написал эту работу вовсе не для того, чтобы призвать Россию завоевать Синьцзян (Восточный Туркестан), Монголию и Тибет, как считал Д. Схиммельпеннинк. Путешественник пытался в очередной раз убедить российское общество и российских правителей в том, что «особенно его (Китая) опасаться нет резона ни со стороны наших шансов победы, ни со стороны нашего положения в Азии вообще, а в Китае в особенности».

«Относительно же Китая, – заканчивая работу, писал Николай Михайлович, – можно быть уверенным, что его политика к нам не переменится, по крайней мере, прочным образом, без фактического заявления силы с нашей стороны. Волей-неволей нам придется свести здесь давние счеты и осязательно доказать своему заносчивому соседу, что русский дух и русская отвага равносильны как в сердце великой России, так и на далеком востоке Азии» (с. 65).

О китайцах Пржевальский действительно написал много неприятных слов: «лицемерие и крайний эгоизм», «лень и апатия», «свобода не имеет никакой цены», «китаец труслив, физически менее крепок, чем европеец, не способен дисциплинироваться», «китайский солдат задорен и иногда равнодушен к смерти, но не храбр в смысле активного проявления этого качества» (с. 34).

Рассуждая о китайской армии, Пржевальский приводил выдержки из иностранных журналов, ссылался на исследования других русских офицеров, а не только на данные, «проверенные личными наблюдениями». Он пришел к выводу, что, несмотря на техническое перевооружение, китайская армия «в минуты тяжелых испытаний скоро расклеится и никогда не победит сильного духом противника» (с. 39). Пржевальский не верил в способность Китая «вступить на путь европейского развития» (с. 13–15)[492]492
  «Как отживший старик неудержимо движется к концу, понемногу превращаясь в ребенка, так культурные народы Азии, уже одряхлевшие умственно и нравственно, могут продолжать свое пассивное существование, но им уже никогда не возродиться» (Пржевальский, 1887в, с. 14).


[Закрыть] и в желание Китая «дружить» с иностранцами (с. 59).

По прочтении этой работы Н. И. Толпыго (брат Пржевальского по матери) написал Николаю Михайловичу: «Брошюру Вашу прочел с удовольствием: уж больно сильную трепку Вы задали Срединной Империи и не скрываете своего желания подраться с китайцами. Вздуть их, конечно, следует, но что с них возьмешь? Самим есть нечего, торгуют только чаем. С ними не расторгуешься. Да и конкуренция иностранная сильна. Вот Кульджу вернуть было бы не вредно. Вероятно, это и случится в недалеком будущем.

Не могу не заметить маленькой непоследовательности: в начале своей статьи, очерчивая границы и описывая жителей Центральной Азии, Вы как будто не имеете намерения касаться Китая, а потом набрасываетесь на него и начинаете „катать“ Поднебесную империю, как покойная Благушка [собака] катала своих приемных дочерей за непокорность. Впрочем, у кого что болит…»[493]493
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 250. Письмо Н. И. Толпыго от 17 мая 1887 г. Из Самарканда.


[Закрыть]

Эта статья действительно была написана весьма эмоционально. Возможно, потому, что «сильные мира сего» не прислушались к Пржевальскому. «Насчет истинного положения Восточного Туркестана мне приходилось говорить с сильными мира сего. Но они, сколько я знаю, считают мои слова преувеличенными, другими словами, ложными. Время сделает свое дело, и истина всегда возьмет верх над ложью и проходимством»[494]494
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 185. Письмо Н. Ф. Петровскому, консулу в Кашгаре, от 14 марта 1886 г. Черновик.


[Закрыть]. Высокий эмоциональный настрой статьи и громкое имя автора, а также отсутствие единодушия к русской политике по отношению к Китаю вызвали бурные дискуссии в прессе.

На очерк «Современное положение Центральной Азии» последовал критический отклик молодого синолога С. М. Георгиевского. «Г. Пржевальский, – писал он, – думает, что китайцы намерены не обороняться только, но наступать; что нам, русским, нечего бояться войны с Китаем, ибо мы имеем шансы на победу. Предрекать исход войны можно только тогда, когда вполне известны силы обеих воюющих сторон. Но имеем ли мы ясное представление о силах противника?» (Георгиевский, 1887б, с. 778).

По мнению российского синолога, данные Пржевальского не вполне соответствовали фактическому положению вещей. Китай, считал критик, нельзя назвать (как написал Пржевальский) полудикой страной с нравственно распущенным народом, неспособным ступить на путь европейского прогресса. Георгиевский в своей статье постоянно цитировал книгу «Срединное царство» Симона. Согласно ему, Китай – это высокоцивилизованное государство, которому не нужно идти по пути европейского прогресса – для него это означало бы сделать несколько шагов назад (Симон, 1886).

«Во время своих знаменитых путешествий Пржевальский собственно в Китай и не заглядывал, – писал Георгиевский, – он видел Китай у околицы. Кто посетил только северные пределы, тот еще не имеет права заявлять, что он знаком с китайскою цивилизацией». Это все равно что судить о России, пройдя по Минусинскому, Алтайскому и Бийскому округам.

Но больше всего Георгиевский критиковал Пржевальского за оценку китайской армии, считая, что Пржевальский не видел китайские войска, а судил о них по печатным источникам[495]495
  Георгиевский сопоставлял тексты Пржевальского и подполковника Бутакова из статьи «Вооруженные силы Китая и Японии», которая, в свою очередь, была написана на материале из разных публикаций (Георгиевский, 1887б, с. 796–801).


[Закрыть]. «А знаем ли мы действительное состояние военных сил в Китае? – вопрошал критик. – Могли бы знать, если бы нам сообщил об этом точно и подробно г. Пржевальский, специалист в военном деле. Но г. Пржевальский этого не сделал, и мы по-старому осуждены иметь весьма смутные понятия о действительном состоянии военных сил Китая» (Георгиевский, 1887б, с. 803). Критик закончил статью словами, что «всякое необдуманное увлечение со стороны г. Пржевальского, как человека, обладающего огромным именем и весьма значительным авторитетом, непростительно».

Узнав из газет о появлении статьи Георгиевского, Пржевальский попросил прислать ему этот номер журнала в Слободу, где он в то время находился. Сначала он решил не отвечать, так как «взгляды наши совершенно противоположные – там кабинетные гуманности, у меня выводы суровой практики жизни. Там процветают мыльные пузыри, называемые идеалами, здесь сила признается единственным критериумом права» (Дубровин, 1890, с. 428)[496]496
  «В бумагах Н. М. сохранилось много писем от разных лиц, печатать которые мы не имеем права и возможности, лиц, знакомых с Китаем и выражающих сочувствие к поднятому Н. М. вопросу» (Дубровин, 1890, с. 428).


[Закрыть]. Но потом Пржевальский написал «возражение» и отправил в газету «Новое время»:

«Появление рассматриваемой критики на страницах такого журнала, как „Вести Европы“, только и вынудило меня написать настоящее письмо.

Ранее этого подобные же критики моих путешествий с предвзятой целью, с подтасовкой и искажением фактов не один раз появлялись там и сям в нашей периодической печати. Две самые обширные из них (включая и настоящую) украшены именами наших синологов, которые, вероятно, не могут до сих пор себе уяснить практически доказанное, что для успеха дальних путешествий в Центральной Азии необходимы прежде всего кой-какие личные качества самого путешественника, затем вооруженный конвой и научные инструменты, а не китайская грамматика и допотопные китайские описания. При том нужно упомянуть, что специальной моей задачей при всех четырех путешествиях были исследования физико-географические и естественно-исторические. Дельных этнографических изысканий производить мы не могли, раз по необходимой быстроте путешествия, затем по незнанию местных языков и невозможности достать хороших переводчиков, по подозрительности, а нередко и враждебности туземцев, наконец, потому что слишком довольно для нас работы было в неведомых краях и по части наших специальных занятий. Всего этого также не могут или не желают понять гг. синологи. ‹…›

Специальной моей задачей при всех четырех путешествиях были исследования физико-географические и естественно-исторические». Пржевальский повторил свое утверждение, что «китайский солдат по своей трусости и деморализации никуда не годен как воин, что он крайне плохо вооружен и не имеет начальников, знакомых с военным делом. ‹…›

Относительно заносчивого, вызывающего к нам образа действий китайцев, выразившегося в последние годы, мне кажется, достаточно ярко в не утверждении Ливадийского договора, угрозами войны из-за Кульджи, недопущением до сих пор, вопреки трактатам, нашей торговли в Маньчжурии, не говоря уж про постоянные дерзости китайских пограничных властей, г. Георгиевский не верит и говорит, что „не делает ли Пржевальский из мухи слона?“

Не верит также мой критик в возможность войны с Китаем. Недавнее магометанское восстание, во время которого китайцы сплошь и рядом, поголовно истребляли побежденных инсургентов, свидетельствует, что Китай не очень-то гнушается „военных турниров“.

Настоящую полемику я не считаю достаточным предлогом, чтобы приступить к рассмотрению наших шансов в войне с Китаем, а также равно говорить о целях и вероятных результатах такой войны.

Несколько опаснее для нас [китайские войска] лишь в Амурском крае по близкому соседству с Маньчжурией, но и там, при необходимом усилении наших войск гений победы, вероятно, не оставит их знамена» (Пржевальский, 1887а).

С. М. Георгиевский написал Пржевальскому ответ, в котором утверждал, что «лично ближе Пржевальского знаком с цивилизацией Европы и побольше его изучал (теоретически и практически) жизнь китайцев (в пределах собственного Китая)».

«Я знаком с Китаем, потому что 12 лет изучал его язык, историю, литературу, религию, быт и своими глазами видел жизнь китайцев в северных (Калган, Пекин, Тянь-цзин), средних (Учан-фу, Хань-коу, Шанхай) и южных (Фу-чжоу-фу, Кантон, Гонконг) частях Небесной империи. Я знаком с Америкой и Японией, потому что исколесил Сан-Франциско, и Нью-Йорк, и Филадельфию, и Еддо, Екогаму. Да, я имею право смотреть на Китай теми или другими глазами, имею право определять сравнительную высоту китайской цивилизации (многосторонне и глубоко понимаемой), имею право сказать г. Пржевальскому, что он, первее всего, по теоретическому и практическому незнанию китайцев ошибается в своих категорических приговорах об их нравственных качествах и строе жизни (как семейной, общественной, так и государственной). Глумиться надо мной нельзя, потому что я стою выше глумлений. ‹…›

Никто Пржевальского не обвиняет, что он не обогатил этнографию. Обвиняют в том, что он, мало (слишком мало) зная факты и обстоятельства, позволил себе говорить о них категорически и крайне претенциозно» (Георгиевский, 1887а).

По мнению Георгиевского, Пржевальский или должен «строго и отчетливо изложить суть дела», или признать, что «вопросы военные затрагивались поверхностно». Он от души желал Пржевальскому «еще раз посетить знакомые места и в подробностях (насколько возможно) исследовать то, на что он раньше не обращал внимание» (Георгиевский, 1887а).

Пржевальский, прекращая полемику, написал: «Современное положение китайской армии в Восточном Туркестане и Джунгарии изложено мною в статье „Русского вестника“ (декабрь 1886 г.), за которую, собственно, и ополчился на меня г. Георгиевский. Прибавить что-либо существенное, не выходящее из рамок, предназначенных для публичного сведения, я не имею возможности и права. Гораздо лучше, если г. критик вместо непрошенных советов и голословных указаний сам сделает описание доблестей той западной китайской армии, за которую так сильно ратует. Тогда каждый интересующийся этим делом будет иметь возможность взвесить pro и contra приведенных фактов, а будущее, быть может, не совсем далекое, решит окончательно, на чьей стороне стояла правда и истинное стремление сослужить посильную службу своему Отечеству. На этом полемика с моей стороны прекращается. Примите и пр. Н. Пржевальский» (Пржевальский, 1887б).

Полемика между двумя авторитетными знатоками Китая закончилась, но затеянное ими обсуждение продолжалось. В дискуссии о Китае и его вооруженных силах участвовали авторы, скрывавшие свои имена; М. Д. (1887)[497]497
  Автор статьи обсуждал книгу нового русского путешественника И. Ф. Кудинова «В чужих краях. Путешествие в Монголии и Китае». Воззрения Кудинова и Пржевальского, по мнению автора, были тождественны друг другу. «Почти все китайские марсы почти так же заносчивы и задорны, как сверчки, хотя рыцарская добродетель отпущена каждым китайским воином чуть ли не на самый задний план… В настоящее время китайское войско представляет собой самое негармоническое смешение первобытного воина с солдатом новейшего фасона» (И. Ф. Кудинов).


[Закрыть], П. Л. За-бин, Некто[498]498
  «Известно, что по почину „Вестника Европы“ в последнее время уже во многих из наших выдающихся периодических изданий было выражено сомнение относительно правильности выводов Пржевальского на счет современного состояния Китая вообще, и в частности его военных сил». Далее автор разбирал книгу Кудинова, в которой мало фактов и много собственных рассуждений. Кудинов – приказчик, малообразованный человек, чурающийся китайцев, был в Китае 10 лет тому назад (Пржевальский, 1888 г).


[Закрыть]. Вопросами Китая интересовались пограничный комиссар Н. Г. Матюнин (1887), редактор газеты «Восточное обозрение» Н. М. Ядринцев (1887), военный губернатор Забайкальской области и наказной атаман Забайкальского казачьего войска Я. Ф. Барабаш. Последний писал, что «общественное мнение, можно сказать, поставлено в тупик полемикой, возникшей между двумя авторитетными знатоками Китая: г.г. Пржевальским и Георгиевским». Пржевальский считает Срединное государство карточным домиком, который разрушится от первого прикосновения. Георгиевский полагает Китай миролюбивым государством, который не может объявить России войну. Несмотря на противоположные мнения этих двух знатоков, практический вывод одинаков: «Мы должны, сложа руки, с чувством удовлетворения смотреть на наше положение в Азии, поскольку оно определяется современным состоянием и отношением к нам Китая… Замечательно, что с этой точки зрения взгляды на Китай Пржевальского и Георгиевского приводят к одинаковым практическим выводам. В самом деле, если Китай немощен, как думает Пржевальский, и по своему легкомыслию и ослеплению своими недавними военно-политическими успехами объявит нам войну, нам только того и нужно, ибо непременные успехи наши в борьбе с Китаем будут иметь непременным последствием улучшения нашего положения в Азии вообще, а в Китае, в особенности. Если, наоборот, Китай есть государство могущественное и военные силы его у нас под боком растут не по дням, а по часам, это тоже для нас безразлично, ибо, по мнению г. Георгиевского, Китай слишком любит блага мирного времени, чтобы мог внушать нам какие-либо опасения» (Барабаш, 1888).

По мнению этого атамана, Пржевальский был не прав, оценивая всю армию по одной ее части. В Китае каждый генерал-губернатор имеет свою армию, которую он комплектует и финансирует. Не прав Пржевальский и в оценке китайского солдата, который в Тонкинской войне показал отличные боевые качества.

«Пржевальский прав, – подчеркивал Я. Ф. Барабаш, – что некоторые дробные части китайской армии находятся в безобразном состоянии. Но он не имел никаких оснований придти к выводу, что народ и армия не способны к военному прогрессу. Но есть и хорошие качества у китайского солдата: крепок физически, умерен, необыкновенно вынослив и понятлив, привык к беспрекословному повиновению, равнодушен к смерти. Китайское правительство до столкновения с европейцами не заботилось об организации армии. Оно занялось переустройством с 1879 г. и кое-что уже сделало. Но беда в том, что у офицеров нет нужного образовательного ценза, поэтому на высшие военные должности назначаются хорошо образованные гражданские лица. Сейчас правительство завело военные школы. С хищничеством военных тоже борются».

«Нельзя согласиться с Георгиевским, – пишет далее Я. Ф. Барабаш, – что Пржевальский делает слона из мухи, когда говорит о вызывающем образе действий со стороны Китая и нарушении им трактатов. Нельзя согласиться и с тем, что в этом случае г. Пржевальский за действия правительства принимает придирки мелкотравчатых китайских пограничных чиновников».

Барабаш большим авторитетом по китайскому вопросу считал Н. Г. Матюнина, который, в отличие от Пржевальского, был чужд односторонности. «Во мнениях обоих знатоков Китая, одинаково убаюкивающих и усыпляющих нас, может крыться источник весьма печальных, чтобы не сказать более, последствий для нас». Я. Ф. Барабаш был убежден, что «война с Китаем была бы для нас величайшим бедствием» (Барабаш, 1888).

А. П. Чехов, в то время сотрудник газеты «Новое время», так отреагировал на спор между Пржевальским и Георгиевским: «Кто кому нос утер: Пржевальский Георгиевскому или наоборот? Поди, разбери их… Чтоб сказать, кто из них прав, надо самому ехать в Китай» (А. П. Чехов…, 1984).

Отголоски этой дискуссии слышны в рекомендациях путешественникам, которые Пржевальский дал во вступительной главе своей последней книги: «Все-таки не обойдется без единичных проявлений недоброжелательности и литературного лаяния… Пусть только они (путешественники) поменьше пускаются в бесплодную полемику и не забывают, что „критика легка, но искусство трудно“» (Пржевальский, 1888в, с. 64).

Через семь лет после дискуссии Китай в молниеносной войне потерпел поражение от Японии[499]499
  Японско-китайская война 1894–1895 гг. была вызвана притязаниями Японии и Китая на Корею. В результате поражения 17 апреля 1895 г. в Симоносеки был подписан унизительный для Китая мирный договор.


[Закрыть]. Газета «Неделя» 1 октября 1894 г. писала: «Поражение китайцев легко было предсказать: стоит вспомнить донельзя презрительный отзыв о китайских силах столь сведущего человека, как покойный генерал Пржевальский». До этих событий оба полемиста, Пржевальский и Георгиевский, не дожили.

Спор в прессе о военных силах Китая продолжился в 1900 г., когда в Китае произошло Боксерское восстание[500]500
  В 1900 г. в Китае началось восстание, названное «Боксерским», целью которого было изгнать из Китая всех иностранцев. «Боксерам» удалось завладеть столицей Китая Пекином. Тогда русская армия вступила в Китай и взяла штурмом Пекин. Весь Северный Китай оказался занятым российскими войсками.


[Закрыть]. Как показало развитие событий, и в этот раз сбылись предсказания Пржевальского.

Эта война коалиции великих держав против Китая (Боксерское восстание) началась неожиданно для союзников. Китайцы дрались отчаянно, тем не менее русские войска через месяц завоевали северную и южную Маньчжурию. Известны случаи, когда сотня русских казаков прогоняла двухтысячную армию китайцев. Автор статьи (Z) сделал вывод, что «толки о военном могуществе Китая основаны не на фактах, а на впечатлительности общественного мнения» (Возросла ли военная мощь…, 1900). Статья другого автора (С) подтвердила, что у китайцев оружия много, но стреляют они плохо. Китайцы выпускают много пуль из-за укрытия, когда противник находится далеко, но бросают окопы и убегают при приближении врага шагов на 400. Знаменные войска (Маньчжурская армия) борются фанатично. Со времени японско-китайской войны, делал вывод автор, военные не усовершенствовали свою армию, только снабдили оружием. «Но если Китай обучит ее владеть оружием и сумеет оживить ее тем духом, которым ныне охвачены боксеры, что тогда?» (О военных силах…, 1900). Даже кратковременная война с Китаем резко ухудшила экономическую жизнь Дальневосточного региона России, где почти все работы делали китайцы[501]501
  А. Молчанов считал, что китайский вопрос в Петербурге и на Дальнем Востоке – разные вопросы. «Русско-китайский бой отозвался жестоким ударом по всей экономической жизни Восточной Сибири, ставшей в зависимости от китайских рук» (Молчанов, 1900). Раньше все делали китайцы: землепашцы, прислуга и т. д. Сегодня, когда их нет, все подорожало, и цена за труд выросла до невероятных размеров.


[Закрыть].

Но вернемся в 1880-е годы.

Кем же был Пржевальский: «геополитиком» или «несостоявшимся Кортесом», «геополитическим фактором» или «конкистадором»? Зачем он ходил в Центральную Азию, подвергая себя смертельной опасности?

Мы полагаем, что геополитик (в традиционном понимании) и конкистадор – близкие понятия. Это – захватчики, завоеватели чужой территории и народа, проживающего на ней. Пржевальский ни клочка земли в Центральной Азии не завоевал. Он лишь три-четыре раза отбивался от разбойников и никогда не сражался с китайской или иной армией. Поэтому он не был ни геополитиком, ни конкистадором.

Если считать, что геополитик или «несостоявшийся Кортес» – это тот, кто только словесно (словом, а не делом) призывает к завоеванию чужих, в данном случае китайских, владений, то Пржевальский действительно писал, что России не стоит уклоняться от войны с Китаем и оставить за собой по договору часть Кульджинского края.

Выводы из работ Пржевальского «О возможной войне с Китаем» и «Современное положение в Центральной Азии» (во вторую работу практически целиком вошла первая) можно делать двоякие. Мы считаем их «соображениями о возможной войне» с Китаем. Другие слышат в них призыв к захвату Китая. Схиммельпеннинк, к примеру, называет Пржевальского наиболее ярким представителем русского имперского мышления, а его тибетские экспедиции объявляет экспансионистскими.

Мы полагаем, что Пржевальский, будучи человеком отчаянно смелым, не останавливающимся ни перед какими препятствиями и готовым постоять за честь и славу русской державы, даже в словесной полемике не ратовал за геополитизм и не был конкистадором.

На вопрос в заголовке раздела мы отвечаем решительно: НЕТ!