Автор книги: Людмила Пржевальская
Жанр: Книги о Путешествиях, Приключения
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)
Заведующая домом-музеем Н. М. Пржевальского Е. П. Гавриленкова писала о любви Николая Пржевальского к старшей дочери Марии Алексеевны Нуромской-Богдановой, Тасе, которая отрезала косу и подарила ее Пржевальскому перед его отъездом в Уссурийский край. Во время пребывания Николая Пржевальского в экспедиции Тася умерла (Гавриленкова, 2011, с. 24–25).
Мы не обнаружили упоминаний об этих событиях в письмах Пржевальского и его родственников. Нам эта история кажется маловероятной по следующим причинам. Как мы установили, Мария Алексеевна Богданова, урожденная Нуромская, мать Таси, родилась в 1839 г. Таким образом, матери Таси к моменту ухода Пржевальского в Уссурийское путешествие (1867) было 28 лет, значит, Тасе в то время было не более 12–13 лет[532]532
Непонятно, почему Тася и ее сестра, вышедшая замуж за своего учителя Малахова, которого семье М. А. Богдановой-Нуромцевой рекомендовал Пржевальский, носили фамилию Нуромцевых, а не Богдановых. Среди дворян Смоленской губернии не числились дворяне Нуромцевы, что не удивительно. Отец Марии Алексеевны был олонецким губернатором, в этом краю родились его сыновья и дочери. Мария Алексеевна родилась в Петрозаводске и переехала в Смоленскую губернию, выйдя замуж за судью Илью Федоровича Богданова. Смоленские дворяне Богдановы записаны в 1-ю и 2-ю родословные книги. Нам не удалось найти в Смоленской губернии имения Синютина, якобы принадлежащего Нуромцевым. Известно Синютино – имение дворян Станкевичей на реке Угре, но оно находилось довольно далеко от Смоленска. Известно, что Мария Алексеевна Богданова (Нуромцева) умерла в 1902 г. и похоронена на кладбище в г. Вязьме. Возможно, ее имение было в Вяземском уезде. Сложилось впечатление, что в истории с Тасей странным образом скрестились разные сюжетные линии. Смерть невесты брата Евгения накануне его свадьбы, чайник – подарок Пржевальского к свадьбе Малахова, сохранившийся у его потомков, был похож на набор (с чайником-самоваром и кофейником), который Николай Михайлович подарил к свадьбе Пыльцовым, что известно из писем сестры Александры. «Ошурочки все хороши, и все доехали хорошо, кроме трех рюмок и двух стаканов, самовар и кофейник, и поднос тоже хороши. Теперь мы все пьем и чай, и кофе с Вашего самовара и кофейника, но дядька сказал, что кофе пить не выгодно, а лучше, говорит, спирт выпить отдельно, а кофе сварить на угольках» (22 октября 1874 г.) (НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 212). // Разные ли это были «чайники-кофейники», дарить которые почему-то так нравилось Пржевальскому, или, возможно, к Малахову позднее попал чайник Пыльцовых, не известно. В деревне (Отрадное), как писала мать Николая Михайловича, «славным человеком и соседом» был дворянин Богданов, которого звали Павлом Александровичем, в то время как отцом Таси был Илья Федорович.
[Закрыть].
К сожалению, нет также в письмах никаких сведений и о романе Николая Михайловича с замужней женщиной, Ксенией Мельниковой, от связи с которой родилась дочь Марфа (Гавриленкова, 2011, с. 159–213). Эту любовную историю, рассказанную Ксенией и записанную Марфой, сегодня (2023) нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть.
Возможно, вскоре генетическая экспертиза сможет дать однозначный ответ на этот вопрос, как это было доказано в отношении «внебрачного сына» Николая Михайловича.
Почему же Н. М. Пржевальский не женился?
На это его современники отвечали по-разному: «Он уйдет в поход, а жена будет плакать»[533]533
Слова племянника В. В. Пржевальского (Дубровин, 1890, с. 33).
[Закрыть], он называл женщин «фантазерками и судашницами» (Дубровин, 1890, с. 32). Пржевальский сказал, что у него уже была «семья» – экспедиционный отряд и «дети» – открытия, сделанные им в Центральной Азии. «В Центральной же Азии у меня много оставлено потомства – не в прямом, конечно, смысле, а в переносном: Лоб-нор, Куку-нор, Тибет и проч. – вот мои детища»[534]534
Письмо А. М. Лушникову от 28 февраля 1886 г. (Дубровин, 1890, с. 422).
[Закрыть]. В. И. Роборовский в своих воспоминаниях написал, что Пржевальский «был чужд увлечений женщинами… На советы родных о женитьбе всегда отвечал отрицательно, говоря, что женитьба есть дело, над которым надобно подумать серьезно, что это высшее счастье для человека, но оно может обратиться в величайшее несчастье, если окажется неудачным, и что жениться при его кочевой жизни немыслимо. „Я уйду путешествовать, – говорил он, – а жена будет скучать и тревожиться за меня, это не годится“» (Роборовский, 1892, с. 234).
Ответы-объяснения о плачущей жене, «о семье и детях», понимаемых в иносказательном смысле, о сплетничающих женщинах нам кажутся несерьезными. Остановимся на последнем, на «чуждости увлечений женщинами».
Согласно классификации писателя В. В. Розанова (1913, с. 91–102), среди мужчин-«самцов», которых подавляющее большинство, и мужчин-«содомитов», то есть «голубых», которых немного, есть редчайшие мужчины-«девственники» – их число ничтожно. Последние не имеют полового инстинкта и совершенно не отягощены общей заботой всех людей. Они всецело принадлежат идее, науке, искусству или религии. «Творчество их, начиная с двух мудрецов Греции, Сократа и Платона, необозримо по величине, и не только устойчиво, но и совершенно вечно». «Девонская формация в человечестве заговорила». Почти всегда они консерваторы («девонская формация»), не любят нового, точнее новенького, «современного». В. В. Розанов называл их первым полным Адамом, из которого еще не вышла Ева. «Все существо его терпкое, сопротивляющееся, устойчивое, необоримое». «Субъекты с половым безразличием бывают не только брачны, но даже у них и рождаются дети», но все это абсолютно им не нужно. «Общество, не зная глубины явления и не догадываясь, что к категории этой принадлежат всеобще любимые и почитаемые лица, рисует их вообще шаблонно, механически и машинно „извращенными“, „развратными“, „больными“, „уродами“… Между тем это редкое явление, но совершенно естественное». «Спешат ли в далекие страны вновь открытой Америки или Древнего Китая посланцы папы, прозелиты веры, возможные мученики: знайте, это – девственники. Они никогда не женятся» (Розанов, 1913, с. 98–100).
Очень вероятно, что путешественник Пржевальский и есть это редкое явление. Он всецело отдавался познанию неизведанного и был «чистой, девственной натурой».
Николай Михайлович преданно дружил с мужчинами и женщинами, не стремясь к физической близости с ними. Многочисленные письма, не содержащие даже намеков на интимность, свидетельствуют о многолетней привязанности Пржевальского к своим респондентам.
Утверждение о гомосексуальности путешественника целиком лежит на совести Д. Рейфилда, английского биографа Пржевальского[535]535
«Он был гомосексуал и близко не подходил к женщинам» (Шендерова, 2010).
[Закрыть].
На наш взгляд, «голубой флер» в портрете путешественника совершенно не уместен.
Незабвенный друг
Николай Михайлович дружил с людьми из разных социальных слоев: дворянами, крепостными, свободными крестьянами, солдатами, казаками, офицерами, купцами. Среди его близких знакомых были путешественники, военные, дипломаты, ученые, политические деятели. На многих подаренных ему фотографиях было написано «на память другу моему незабвенному» или просто «другу».
Пржевальский был демократичен и легко находил нужный тон с совершенно разными людьми. Об этом красноречиво свидетельствует его обширное эпистолярное наследие.
К сожалению, благодаря биографу Пржевальского демократу М. А. Энгельгардту (2008, с. 461), книга которого была недавно в очередной раз переиздана, пошло гулять по свету утверждение о деспотичности Пржевальского, дружившего только с людьми, легко подчинявшимся его власти[536]536
«Недостатки его характера – вспыльчивость, известная доза нетерпимости и деспотизма, вследствие чего человеку независимому было бы трудно иметь с ним дело – свойственны большинству людей сильных, как бы самой природою предназначенных к господству над другими. Суровая школа, которую он прошел, упорная борьба, которую ему пришлось выдержать, грубая, пьяная среда, в которой провел он свою молодость, – разумеется, могли только укрепить и усилить эти недостатки» (Энгельгардт, 2008, с. 499).
[Закрыть]. Однако среди его друзей было много людей с боевым прошлым, отчаянно смелых и независимых. Это генералы М. П. Тихменев, М. В. Лауниц, В. П. Акимов, И. Л. Фатеев, В. А. Бельцов, М. П. Степанов – о многих из них мы уже писали в предыдущих главах.
В. А. Бельцов. Подпись на обороте: «Дорогому другу Николаю Михайловичу от В. А. Бельцова. 18 декабря 1886 г. Киев»
Ф. А. Фельдман. Подпись на обороте: «Н. М. Пржевальскому в знак искренней привязанности. 24 февраля 1887 г. Петербург. Ф. Фельдман»
А. А. Бильдерлинг. Подпись на обороте: «Многоуважаемому Николаю Михайловичу Пржевальскому в знак глубокого уважения и дружбы от А. А. Бильдерлинга. 19 ноября 1878 г. С. Петербург»
Дружба с ними зародилась в юности и продолжалась до смерти путешественника.
Со многими людьми тесная дружба возникла уже в зрелом возрасте, например, с русским консулом в Монголии Я. П. Шишмаревым, генералом от инфантерии Ф. А. Фельдманом, генералом от кавалерии А. А. Бильдерлингом.
Неизвестно, когда А. А. Бильдерлинг подружился с Пржевальским, но уже в 1876 г. он подарил ему «в знак памяти» винтовку и поблагодарил за фото «охота на Лоб-норе», присланное Пржевальским[537]537
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 21. Письмо А. А. Бильдерлинга от 23 мая 1876. Тверь.
[Закрыть]. С этой фотографии он позднее написал акварель. В 1886 г. Александр Александрович сделал «Плакат в память путешествий Н. М. Пржевальского» с портретом, картой и рисунками.
С Я. П. Шишмаревым Николай Михайлович, вероятно, подружился в 1870 г. во время первого путешествия в Центральную Азию, которое начиналось в Кяхте, проходило через г. Ургу, где находилась русская миссия. Но возможно, что их знакомство состоялось и раньше. Шишмарев, проводивший бóльшую часть времени в Урге, владел имением в Смоленской губернии (в современном Починковском районе) и был соседом Николая Михайловича. Имение Пржевальских в Отрадном и имение Шишмаревых в Толпеках (Талпеках) находились недалеко друг от друга, и Пржевальский, заезжая к себе в имение, посещал в конце 1870-х годов имение Я. П. Шишмарева. «В Талпеках я был в последний раз в сентябре прошлого года. Там все в отличном состоянии; только дом необходимо зимою топить – иначе он попортится. Такого же дома теперь не выстроить и за 10 тысяч рублей. Азар очень хороший хозяин – лучшего управителя Вы не найдете. Человек простой, но практически знающий, вроде Коломейцова[538]538
«Состав моей экспедиции весьма обширный: кроме Эклона со мною едет в качестве рисовальщика прапорщик Роборовский, препаратор Коломейцов, ездивший с Северцовым по Туркестану и с Потаниным в Северо-Западную Монголию. Всех памятнее Коломейцов, отставной унтер-офицер, человек простой и работящий. Эклон же и Роборовский вместе не стоят и половины Пыльцова, каким тот был со мною в Монголии» (НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 140. Письмо Н. М. Пржевальского от 20 марта 1879 г. Пост Зайсанский).
[Закрыть] моей экспедиции».
Н. М. Пржевальский думал купить себе имение поблизости от имения Я. П. Шишмарева, но купил в другой части Смоленской губернии, в Поречском уезде, в Слободе, откуда писал Якову Парфентьевичу: «С начала марта живу в своей Слободе. Работы по писанию пропасть[539]539
«В деревне без конца надоедает ежедневное строчение о IV путешествии. В ноябре рукопись этой книги будет готова, а в феврале или марте выйдет из печати и сама книга» (НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 140. Из письма Н. М. Пржевальского Я. П. Шишмареву. 16 мая 1887 г., с. Слобода).
[Закрыть]. В свободное время охочусь и рыболовствую. Относительно того и другого у меня раздолье. Сад в Слободе совершенствуется с каждым годом. Выстроил и здесь новый дом. Кроме того, уничтожил винный завод, чтобы было поспокойнее. В самом деле – лучшего, как Слобода, места для меня не найти.
А. А. Бильдерлинг. Плакат в память путешествий Н. М. Пржевальского. 1886 г.
А. А. Бильдерлинг. Проект памятника Н. М. Пржевальскому в г. Каракол. 1889 г.
Одно худо – народ, как и везде на Руси, ужасный – пьяницы, воры, лентяи. Из года в год все хуже и хуже еще и потому, что теперь подрастает молодое поколение, родившееся в эпоху „всеобщего российского одурения“»[540]540
НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 140. Из письма Н. М. Пржевальского Я. П. Шишмареву. // 16 мая 1887 г., с. Слобода.
[Закрыть],[541]541
Шишмаревы еще в 1884 г. проводили лето в Толпеках и по-прежнему думали о продаже имения, что следует из письма Н. И. Толпыго Пржевальскому: «На масляной был в Петербурге, заболел, успел побывать у Сердечного и Шишки [Шишмарева]. Шишка хочет продать свои Толпеки за 50 000 р. Шишмаревы будут проводить лето в Толпеках. Все сыновья продолжают учиться в гимназии. Самого Шишки [Шишмарева] не было. В феврале он уехал в Кульджу и должен вернуться только к лету». Письмо от 10 апреля 1884 г. (НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 250).
[Закрыть].
В середине 1870-х годов хорошие отношения сложились у Николая Михайловича с высокопоставленными военными: начальником Главного штаба Н. Н. Обручевым и военным министром Д. А. Милютиным.
В дневниках Д. А. Милютина есть записи о встречах с Пржевальским.
Рассказывая о посещении военно-топографического отдела Главного штаба австрийским императором (9 февраля 1874 г.), Милютин заметил, что «кстати, были тут на лицо капитан Пржевальский, только что возвратившийся из смелого путешествия в Тибет, полковник барон Каульбарс, изучавший низовья Аму-Дарьи, и некоторые другие специалисты наши. Работы их имеют, действительно, значение научное. Пржевальский собрал огромную зоологическую коллекцию: целая зала была занята бесчисленными чучелами птиц и зверей. Император Франц Иосиф, как страстный охотник, осматривал всю эту коллекцию с большим вниманием» (Милютин, 2008, с. 100).
Д. А. Милютин
В марте того же года Д. А. Милютин записал свои впечатления от лекции Пржевальского о его первом путешествии.
«Вечером был на публичном чтении капитана генерального штаба Пржевальского (в Соляном городке) об его путешествии в Монголию и Тибет. В публике петербургской заметно развивается потребность в умственной пище; ежедневно на нескольких лекциях толпятся слушатели.
Женщины особенно стремятся в эти собрания с истиной жаждой знаний. Пржевальский, более всякого другого, может привлечь слушателей и еще более слушательниц.
Во всей его фигуре, во всяком слове видна натура энергичная. После лекции я пригласил его к нам на чашку чая, чтобы познакомить его с моей семьей»[542]542
Запись от 8 марта 1874 г.
[Закрыть] (Милютин, 2008, с. 106).
Прошло 7 лет, и появилась еще одна запись в дневнике военного министра о «полковнике Пржевальском, только что вернувшемся из путешествия по Китаю» (от 10 января 1881 г.). «Пржевальский приобрел в Европе известность замечательного путешественника по необыкновенной энергии, выказанной им в трудных, даже опасных его странствиях среди диких пустынь внутренней Азии. Он представлялся сегодня Государю [Александру II], который принял его особенно благосклонно. Сам Пржевальский и все его спутники получили награды. Знаменитому путешественнику готовят разные чествования» (Дневник генерал-фельдмаршала…, 2010, с. 257). До гибели императора оставалось менее двух месяцев.
Новый император, Александр III, уволил Д. А. Милютина с поста военного министра. Опального Милютина, уехавшего на свою дачу в Симеиз, быстро забыли, поэтому Дмитрий Алексеевич был приятно удивлен, когда получил от Пржевальского его новую книгу. Милютин писал Николаю Михайловичу: «Получив экземпляр великолепного издания Вашего третьего путешествия в Среднюю Азию, спешу принести Вам искреннюю благодарность за то, что вспомнили обо мне по случаю выпуска в свет этого нового замечательного Вашего труда. Не замедлю прочитать его от доски до доски, и уверен вперед, что прочту с наслаждением. Не сомневаюсь, что сочинение это будет принято во всем ученом мире как новый драгоценный вклад в науку земледелия. Пользуюсь случаем, чтобы выразить Вам, Николай Михайлович, чувства искреннего моего к Вам уважения и преданности. Гр[аф] Д. Милютин»[543]543
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 140. Письмо Д. А. Милютина от 13 июня 1883 г. Симеиз.
[Закрыть].
Милютин и Обручев приглашали Пржевальского к себе на званые обеды и ужины[544]544
«По некоторым непредвиденным обстоятельствам я должен покорнейше просить Вас, многоуважаемый Николай Михайлович, вместо четверга приехать к нам отобедать в пятницу в 5 часов. Само собой мы, разумеется, будем в сюртуках. Преданный Вам Д. Милютин». От 4 февраля среда 1881 г. // «Многоуважаемый Николай Михайлович! Не откажите, отобедать у нас в сей четверг в 6 часов без всяких церемоний с ‹нрзб.› и некоторыми дамами, Вам вовсе не страшными. Душевно Ваш. Н. Обручев. Само собой разумеется, сюртуки с погонами». От 4 сентября 1887 г. (НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 154. Л. 5).
[Закрыть]. Кроме того, Обручев хотел видеть Пржевальского на свадьбе племянника[545]545
«От Николая Николаевича Обручева и его жены Марии Николаевны на брак племянника, подпоручика Николая Афанасьевича Обручева с Констанцией Евгеньевной Тизенгаузен в церкви Главного штаба» (НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 100. Л. 20).
[Закрыть]. Николая Михайловича на свадьбу своих дочерей также приглашал начальник Главного штаба (1861–1881) Ф. Л. Гейден[546]546
1. «От Федора Логгиновича и Елизаветы Николаевны Гейден на брак их дочери Марии с Александром Дмитриевичем Шереметевым (1881)». 2. «От Федора Логгиновича и Елизаветы Николаевны Гейден на брак их дочери Александры с Рауштраубергом» (1881) (НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 100. Л. 19).
[Закрыть], а приглашения просто в гости приходили одно за другим.
«Бывали и такие дома, – писал В. И. Роборовский, – где его чествовали и куда приглашали только для того, „чтобы устроить вечер с Пржевальским“ и притом только потому, „что на него была мода“, как он сам выражался. „Черт возьми, должен одеваться, ехать. Все порядочные люди спят, а тут изволь путаться!“ „Вот подлецы! Я бы выспался, написал бы страницы три-четыре, а теперь голова болит, ничего не сделал. Вечер пропал даром!“» (Роборовский, 1892, с. 232).
По воспоминаниям В. И. Роборовского, друзья-приятели были у Пржевальского в каждом российском городе, через который проезжали путешественники. Но особое место занимали друзья из пограничного города Кяхты, из которого Пржевальский отправлялся в два (первое и четвертое) путешествия по Центральной Азии и возвращался через него из третьего путешествия.
Н. М. Пржевальский писал, что прибытие (29 октября 1880 г.) из этого путешествия в Кяхту произошло «как раз в тот самый день, в который, ровно десять лет тому назад, я приехал в Кяхту, чтобы начинать свои путешествия в Центральной Азии» (Н. М. Пржевальский и его путешествие…, 1881, с. 167).
Кяхтинские купцы выехали из города навстречу Пржевальскому и его спутникам. «Старшины кяхтинского купечества А. Швецов, М. Перевалов и знакомый Е. Пфифиус[547]547
Возможно, это был пограничный комиссар Евгений Параффиус.
[Закрыть] выражали живейшую радость о возвращении Пржевальского из экспедиции и приглашали остановиться в приготовленном ему доме коммерческого собрания»[548]548
Из писем Швецова, Перевалова от 22 сентября и Пфифиуса от 25 сентября 1880 г., посланных в Ургу (Дубровин, 1890, с. 347).
[Закрыть].
Четвертое путешествие Пржевальского по Центральной Азии началось 21 октября 1883 г. после напутственного молебна и прощального обеда, устроенного кяхтинскими купцами.
А. М. Лушников
С кяхтинским купцом 1-й гильдии А. М. Лушниковым, известным благотворителем, меценатом и общественным деятелем, Николая Михайловича связывала многолетняя дружба. Лушников много раз помогал Пржевальскому в коммерческих делах, которые иногда, по независящим от Алексея Михайловича причинам, бывали не слишком удачными. В письме Пржевальскому Лушников сообщал, что «чайная комбинация ургинского кирпичного чая в Тибете вышла убыточна Вам и убыточна мне: я, в видах требования Вами чая, заторговал его порядочно, чтобы не хватила мель, а вышло навыворот: ургинский чай продавался здесь 23 пуда за 44 р., а затем после отъезда Вашего стал падать и упал до 19 р. Вот какая разница и в короткое время! Что делать, надо покориться обстоятельствам. Китайцы объясняют падение курса тез смертью старого Амбаня, который ограничивал выпуск тез известной суммой в виде правильного кредита, что и хорошо. Новый Амбань, сорвавши приличную взятку с ургинских лавок, позволил им выпуск тез, сколько душе угодно. Конечно, это может кончиться для многих очень дурным»[549]549
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 126. Л. 26. Из письма А. М. Лушникова, без даты.
[Закрыть].
В другом письме, поздравляя Пржевальского «с благополучным окончанием путешествия и наступающим Новым годом», он желал ему «всякого благополучия и радости! И, конечно, генеральский чин „а затем, чего же, завести речь о генеральше!“». Того же он и его жена[550]550
Клавдия Христофоровна Кандинская (1847–1913), дочь кяхтинского купца.
[Закрыть] желали товарищам Н. М. Пржевальского В. И. Роборовскому и П. К. Козлову: «Пусть женятся на красавицах и умницах, что, впрочем, редко соединяется в одном субъекте». А. М. Лушников шутливо намекал Николаю Михайловичу, что за мелкие услуги, оказанные им Пржевальскому, нужно платить, «ведь наш брат купец (и адвокаты то эти) даром не любят делать что-либо, то уж позвольте взять с Вас за комиссию будущее издание путешествия Вашего, одним экземпляром с надписью мне на память. Да еще позвольте напомнить, прислать издание предпоследнего путешествия нашему Троицкосавскому Алексеевскому реальному училищу, которому Вы сделали честь своим посещением в бытность Вашу в Кяхте»[551]551
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 126. Л. 8. Из письма А. М. Лушникова. 4 января 1886 г. из Кяхты.
[Закрыть].
В архиве РГО хранятся 12 писем и пять телеграмм Лушникова Пржевальскому[552]552
Там же. 42 л. Письма за период 1881–1888 гг.
[Закрыть]. Лушников и кяхтинские купцы, В. Н. Сабашников, И. А. Нерпин, И. Ф. Токмаков, И. Д. Синицын и многие другие были знакомы с политическими ссыльными, оказавшими на них большое влияние. В доме родителей Лушникова бывали декабристы, братья Михаил и Николай Александровичи Бестужевы, жившие на поселении в Селенгинске. Один из них (Николай) учил Алешу рисованию и предрекал юноше незаурядную будущность[553]553
Когда-то исполненный Бестужевым акварельный портрет Алеши Лушникова хранился у Веры Алексеевны Поповой, дочери А. М. Лушникова, в Москве. Она скончалась в 1927 г., где находится эта акварель сейчас – неизвестно. Одновременно или почти одновременно с портретом Алеши Лушникова художник написал Клаву Кондинскую (Кандинскую), дочь кяхтинского купца X. X. Кондинского, которая позднее стала женой Лушникова. Эта акварель находилась в Москве у Н. И. Стечкиной, внучки К. X. Кондинской-Лушниковой. Сегодня местонахождение этой акварели также неизвестно (Зильберштейн, 1977).
[Закрыть]. В Селенгинске на средства А. М. Лушникова и Б. В. Белозерова поставлены и поддерживались памятники на могилах Н. А. Бестужева, семьи Торсон, детей М. А. Бестужева. Белые монументы резко выделяются на фоне гор и невольно обращают внимание каждого человека, едущего по Селенге. Свято чтятся и поддерживались ими могилы Горбачевского, семьи Муравьева и Лунинский крест в Петровском заводе (Памяти А. М. Лушникова, 1901).
Незаурядными людьми были не только А. М. и К. Х. Лушниковы, но и их дети. Дочь Екатерина брала уроки у известного скульптора Родена и считалась способной ученицей. Сын Михаил стал ученым, работал у академика Н. Я. Демьянова в Петровской сельскохозяйственной академии в Москве (ныне РГАУ-МСХА имени К. А. Тимирязева), где успешно трудился академик Д. Н. Прянишников, родившийся когда-то в доме А. М. Лушникова и учившийся на его деньги в иркутской гимназии. Затем Д. Н. Прянишников, как и Н. Я. Демьянов, а позднее и Михаил Лушников, окончили Московский университет[554]554
Один из авторов этой книги, правнучатый племянник путешественника, выпускник МГУ, доктор химических наук Н. М. Пржевальский, работает в РГАУ-МСХА им. К. А. Тимирязева и хорошо знаком с научными трудами Д. Н. Прянишникова, Н. Я. Демьянова и М. А. Лушникова.
[Закрыть].
Отдельного внимания заслуживают дружеские контакты Пржевальского с учеными Академии наук. Об этом мы расскажем позже[555]555
См. главу «Вклад Н. М. Пржевальского в мировую науку».
[Закрыть].
Как писал биограф Н. М. Пржевальского Дубровин (1890, с. 87), «Николай Михайлович был откровенным и верным другом. Привязанность его была всегда искренняя и полная. Он не допускал ни измены, ни коварства». «Высокое обаяние составляло отличительную черту его характера».
Другой биограф, М. А. Энгельгардт, напротив, отмечал «некоторую грубоватость характера и понятий, неприятно поражавшую многих, кто сталкивался с ним (Пржевальским) впоследствии» (Энгельгардт, 2008, с. 464).
Неизвестный автор В. в журнале «Русская мысль» написал:
«Всегда приветливый и веселый, он подкупал уже одною своей наружностью. Высокого роста, хорошо сложенный, с красивым и умным лицом, живыми и выразительными глазами, он весь дышал жизнью и энергией. Вспыльчивый по характеру и требовательный, иногда даже суровый как к себе, так и к другим, он обладал крайне мягким и любящим сердцем, всегда отзывчивым на чужое горе или радости. Общительный вообще, он очень скоро привыкал к окружавшим его лицам и расставаться с ними, хотя бы за их проступки, ему всегда было тяжело» (В., 1890, с. 122).
«Во мне ты будешь иметь второго отца»
В промежутках между экспедициями в Центральную Азию экономом у Алексея Михайловича Лушникова был Пантелей Прокопьевич Телешов, который «за полезные труды в экспедиции Н. М. Пржевальского» был отмечен Серебряной медалью ИРГО (1886). Вместе с ним эту награду получил П. К. Козлов, в экспедициях которого позднее участвовал П. П. Телешов.
«Сегодня – один из лучших дней моей жизни. Совершенно неожиданно, по собственной инициативе, милый „Телешка“ решил отправиться со мною в далекое путешествие. По этому поводу мы все ликуем; у младших сотрудников есть учитель, у нас сохранятся лучшие традиции моего незабвенного Николая Михайловича.
Телешов сразу стал заниматься своим делом по части снаряжения, налаживая вьюки. Он будет у меня хозяином каравана и старшим препаратором. ‹…› Хороший, честный был работник Пантелей Прокофьевич. Начиная с путешествия по Центральной Азии Н. М. Пржевальского и кончая моей экспедицией 1907–1909 гг. в Хара-хото, Телешов принимал участие во всех научных походах в Азию (за исключением путешествия Роборовского), а именно в пяти. Вспоминая его участие в работах Николая Михайловича, М. В. Певцова и моих, невольно проникаешься любовью, уважением и признательностью к этому незаурядному человеку, так много способствовавшему научным успехам всех экспедиций в части зоологии. Имя его будет всегда неразрывно связано с именами русских исследователей природы Центральной Азии»[556]556
Из дневника Козлова. 21 августа 1923 г.
[Закрыть].«Благодарю за карточку Телешова: у него умное и доброе выражение лица, но, судя по разным рассказам и песенкам, я думал, что он красивее»[557]557
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 250. Из письма Н. И. Толпыго Н. М. Пржевальскому от 17 мая 1887 г.
[Закрыть].
Пантелей Телешов
Михаил Румянцев
Петр Нефедов
Гавриил Иванов
В 1886 г. Пантелей Телешов жил в имении Пржевальского в Слободе, где своей услужливостью и открытым характером понравился всем ее обитателям, даже Макарьевне.
Н. М. Пржевальский в письме В. И. Роборовскому сообщал: «Сегодня у нас ярмарка, и Телешов „токует“. Скоро в начале августа он уезжает. Жалко мне расставаться с Плешкою, привык я к нему, да и человек он хороший»[558]558
НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 139. Из письма В. И. Роборовскому от 20 июня 1886 г.
[Закрыть]. Позднее Николай Михайлович в письме к П. Телешову написал, что «во мне ты будешь иметь второго отца, и, если придет нужда, обращайся ко мне за помощью»[559]559
Там же. Д. 138. Из письма П. П. Телешову. Ноябрь 1886 г.
[Закрыть].
Именем Телешова Пржевальский назвал жаворонка – Otocororis Teleschovi.
Пржевальский от П. П. Телешова получил 34 письма и 16 телеграмм, написал ему 13 писем[560]560
Там же. Оп. 2. Д. 244; Оп. 1. Д. 138.
[Закрыть].
С Николаем Михайловичем переписывался не только Пантелей Телешов. Пржевальский получал письма от Михаила Безобразова, Павла Блинкова, Никифора Егорова, Алексея Жарникова, Гавриила Иванова, Дондока Иринчинова, Петра Нефедова, Михаила Румянцева[561]561
Там же. Д. 19, 22, 75, 77, 86, 89, 151, 223 соответственно.
[Закрыть] и других спутников.
В письмах они рассказывали о своих успехах в препарировании птиц, описывали свое житье-бытье и мечтали об участии в новых экспедициях Пржевальского. Они дарили ему свои фотографии, которые нередко подписывали весьма корявым подчерком, указывая только свою фамилию.
Пржевальский был весьма благодарен своим спутникам и не раз говорил об этом[562]562
«Все эти люди, по замечанию полковника Пржевальского, были чрезвычайно полезными членами экспедиции; они своей энергией, смелостью, беззаветной преданностью своему начальнику много обусловили самый успех путешествия» (Н. М. Пржевальский и его путешествия…, 1881, с. 166).
[Закрыть].
Отбор нужных людей был делом не простым. У Пржевальского случались «проколы», ему приходилось отчислять казаков из экспедиционного отряда. Во время второго путешествия Пржевальский записал в дневнике, что «казаки, вообще, звери, а не люди, но с такими только и возможно путешествие в здешних странах. Нужно, чтоб казак был зверь, но на узде. Солдаты – те гораздо лучше, нравственно и вообще благороднее. С ними и обращаться можно по-человечески; с казаками же должна быть строгость неумолимая» (Пржевальский, 1940, с. 590).
Из этой экспедиции Пржевальский отчислил Панфила Чебаева за пьянство[563]563
«Прогнал Чебаева, делал все нехотя, пьянствовал» (Пржевальский, 1940; запись от 20 января 1878 г.).
[Закрыть], хотя в первом путешествии он отлично себя зарекомендовал. Эта строгая мера не нарушила в дальнейшем их взаимоотношений.
А. А. Коломейцов
Спустя годы Николай Михайлович, пытаясь помочь П. Чебаеву, от которого получил «слезное письмо из Кяхты», просил Я. П. Шишмарева устроить Панфила на почтовую службу. «Чебаев человек умный, расторопный, знает монголов. Много бы меня Вы обязали определением Чебаева на почту. Или нельзя ли его взять старшим в конвой консульства в Урге?»[564]564
НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 140. Из письма Н. М. Пржевальского Я. П. Шишмареву от 16 мая 1887 г., с. Слобода.
[Закрыть] В честь Чебаева Н. М. Пржевальский назвал один из видов соловья (Luscinia pectoralis tschebaiewi).
Помог Пржевальский и отставному унтер-офицеру Андрею Коломейцову, который находился в полном безденежье в Зайсане[565]565
«В Зайсане я застал Коломейцова, которому Северцов не выслал ни копейки (за экспедицию в Туркестан). Бедный Коломейцов был кругом в долгу» (НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 140. Из письма Н. М. Пржевальского Я. П. Шишмареву от 20 марта 1879 г., пост Зайсанский).
[Закрыть]. Он взял его препаратором в свою экспедицию, положив 600 руб. в год. Пржевальский был А. Коломейцовым очень доволен, так как тот был человек «простой и работящий».
Товарищи Пржевальского – Ягунов, Пыльцов, Эклон и Роборовский – обращались к нему на «ты» и называли «другом». Перед каждым путешествием Пржевальский писал письма их отцам или матерям, в которых обещал отечески о них заботиться.
Со своими товарищами «он вел постоянную переписку, давал им наставления и советы как вести себя, чтобы избегнуть увлечений молодости и не впасть в пороки. Пржевальскому хотелось, чтобы человек, которого он выбрал в товарищи, которого любил как брата, был достоин этого выбора и любви», – писал Дубровин (1890, с. 367).
«Писем часто не пиши, не трать на пустяки время, лучше выдолби что-нибудь, …где бы ты ни был, везде скромность и труд будут оценены, конечно, не товарищами-шелопаями. Я тебя вывел на путь, тяжело мне будет видеть, если ты пойдешь иною дорогою», – из писем Эклону[566]566
От 16 сентября 1881 г. и 6 ноября 1886 г. (Дубровин, 1890, с. 368).
[Закрыть].
«Своих спутников он любил, как детей, и искренне был им благодарен. Когда оказывали им внимание – оно было для него дороже, чем оказанное ему самому». «Все спутники боготворили его и готовы были идти с ним в огонь и в воду. Он был для них безусловный авторитет, близкий друг и начальник» (Дубровин, 1890, с. 401).
По сути, Николай Михайлович был «делателем судеб» своих товарищей и спутников (Пржевальская, Пржевальский, 2014). В свою очередь, они для Николая Михайловича были друзьями и семьей, братьями и детьми, которых он искренне любил, учил, наставлял, о ком заботился. Он ощущал огромную ответственность за их жизнь и здоровье. Они болели в походах, подвергались нападениям разбойников, нередко бывали на волосок от смерти, но всех он защитил, не уберег только себя[568]568
По выходе из Дынь-юань-ина М. А. Пыльцов заболел «тифозную горячкою. Сильно в это время скребли меня кошки за сердце, – но чем я мог помочь, не зная ни аза-в-глаза в медицине» (из письма Н. М. Пржевальского И. А. Фатееву от 2 февраля 1872 г. из Пекина). // Во втором Тибетском путешествии В. И. Роборовский едва не утонул в р. Дяо-чю, пытаясь спасти баранов, сносившихся течением. В Хотане у него открылось кровотечение, но его «сильная натура сломила болезнь» (Комаров, 1911, с. 146).
[Закрыть]. Николай Михайлович был благодарен своим товарищам и спутникам, он неоднократно повторял, что «без их отваги, энергии и беззаветной преданности делу никогда бы не могла осуществиться даже малая часть того, что теперь сделано».
Совершенно очевидно, что Н. М. Пржевальский в значительной степени повлиял на судьбы своих товарищей. Из 16-22-летних юношей, окончивших гимназию (в том числе и экстерном) или юнкерское училище, он вырастил не просто помощников для экспедиций, а пытливых исследователей природы, военных, достигших значительных воинских званий и отмеченных наградами. Неслучайно мать Михаила Пыльцова называла Николая Михайловича благодетелем и лучшим человеком на свете.
Пржевальский принимал деятельное участие в жизни не только своих товарищей, но и их семей. Он устраивал родителей в больницы, хлопотал о смягчении наказаний братьям за их проступки, оказывал материальную поддержку. Перед уходом в экспедиции Николай Михайлович всегда в письмах родителям товарищей обещал отечески заботиться об их сыновьях. Такое отношение вполне объяснимо. Пржевальский сам всю жизнь был образцовым сыном, постоянно писал письма матери и тяжело переживал минуты расставания с нею. Пржевальский не сразу пришел к мысли, что «подходящего товарища нужно воспитать – не иначе».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
