Текст книги "Николай Михайлович Пржевальский. Путешествие длиною в жизнь"

«Навязчивая идея», «Мечта о Лхасе»

За прошедшие полтора столетия сложилось устойчивое мнение, что главной целью путешествий Пржевальского была Лхаса, столица Тибета, где проживал духовный лидер буддизма далай-лама.

Эта мечта о Лхасе и страстное желание встретиться с далай-ламой так и не осуществились (Щигленко, 2007). У Пржевальского трижды была потенциальная возможность попасть в столицу Тибета, а на пороге последнего путешествия («четвертой возможности попасть в Лхасу») он внезапно скончался. В то время его смерть не вызвала появления каких-то иных, кроме официальных, объяснений причин его гибели, зато нынешние публикаторы не поскупились на «изъяснения загадочной смерти» путешественника.

Вскрытие не производилось, объяснение смерти заболеванием брюшным тифом выглядело весьма предположительно. Данное обстоятельство позволяет выдвинуть иную гипотезу смерти великого путешественника, которую на сегодняшний день нельзя ни подтвердить, ни отрицать – отравление медленно действующим ядом.

В пользу этого предположения говорит следующее. Главной целью Пятой Центрально-Азиатской экспедиции являлось установление контактов между Россией и Тибетом, способных существенно повлиять на геополитическую ситуацию в регионе. Противники этого сближения, сознавая, что экспедиция под началом Н. М. Пржевальского наверняка достигла бы поставленных целей, вполне могли бы пойти на физическое устранение ее руководителя. Возглавивший экспедицию после смерти Н. М. Пржевальского генерал Певцов, как известно, поставленной задачи выполнить не смог и до Тибета не дошел (Колесников, 2008).

Но об этом мы уже писали выше.

Лхаса. Ок. 1904 г.

Так почему же Николай Михайлович стремился в Лхасу, и была ли она главной целью его путешествий, его «навязчивой идеей», «заветной мечтой» проникнуть в страну, где «не ступала нога европейца»?

В Петербурге Пржевальский читал описания путешествий в Тибет. Путешественниками были люди разные. Живший в XIV в. монах Одорик из Порденоне считается первым европейцем, побывавшим в Тибете. Миссионер Одорик прожил года три в Пекине и, возвращаясь оттуда через Шэньси, попал в Лхасу, столицу Тибета. Рассказ Одорика о своем странствии был беден подробностями. После него ни один европеец в течение трехсот лет не проникал в Тибет. Наконец другой монах, иезуит Антонио Андрада, в 1624 г. вышел из Индии, достиг перевалов через Гималаи, преодолел их, добрался до истоков Ганга и оттуда прошел к Кукунору. Иезуит описал свой поход и издал в Лиссабоне книгу на португальском языке.

Затем снова два отца-иезуита, француз Дорвиль и австриец Грюбер, посетили Лхасу. К холму далай-ламы они пришли в 1661 г. из Пекина через Синин, прожили в Тибете более двух месяцев и оттуда проехали в Индию.

В XVIII в. в Лхасе побывали два путешественника-монаха – Фрейре и Дезидери. В Лхасу они пробрались из-за Гималаев. Тосканцу Дезидери удалось прожить в Тибете с 1716 по 1729 г. В Лхасе он неожиданно встретился с 30 монахами из ордена капуцинов. Их привел в Тибет в 1719 г. Орацио делла Пенна. Этот настойчивый монах прожил в Лхасе 20 лет, основал там католическую миссию, изучил жизнь и обычаи тибетцев и овладел в совершенстве их языком. Труды Орацио делла Пенны считались наиболее ценными. Они служили основой для сочинений о Тибете, которые издавались в Риме еще в XVIII в. Миссия Пенны накопила много материалов о Тибете – они лежали в римских хранилищах.

В Тибете и Лхасе побывал и голландец Самуил ван де Путте, пришедший туда из Индии около 1730 г. Голландец, подобно итальянцу Пенне, изучил язык тибетцев и долго прожил в Тибете. Он даже ездил из Лхасы в Пекин с тибетским посольством и вернулся в столицу далай-ламы, таким образом дважды пройдя через Тибет.

В конце XVIII в. в Тибет стали заглядывать и англичане. Генерал-губернатор Британской Индии Уоррен Гастингс послал в 1774 г. к тибетцам некоего Георга Богля. Но чиновники Тибета не очень ласково приняли англичанина из Калькутты.

Вслед за Боглем был послан Самуил Тернер. Но и его поездка не увенчалась успехом. Калькутта хотела, чтобы Тибет торговал с Индией, но Цян-Лун, китайский император, упорно отклонял всякие предложения англичан. Капитан Тернер вернулся в Калькутту ни с чем. Однако он написал книгу о своей поездке в Тибет и издал ее в Лондоне. В 1792 г. гурки [(англ. Gurkha) – войска Великобритании (первоначально – колониальные войска) и Индии, набиравшиеся из непальских добровольцев. Появились в 1815 г.] напали на Тибет и отторгли от его владений Непал. Китайский наместник в Лхасе решил, что дело не обошлось без участия Англии. С тех пор Тибет сделался запретной для европейцев страной.

Вскоре англичанин Томас Маннинг тайно пробрался в Лхасу и лицезрел далай-ламу, но по требованию Пекина срочно покинул Лхасу. Вслед за Маннингом в Лхасу прибыли монахи-лазаристы Гюк и Габэ. Переодетые ламами, они выехали из Китая и явились в столицу Тибета, однако в конце концов их разоблачили и выдворили из страны. Книга Гюка о приключениях в Тибете и других странах (Huc, Évariste Régis: Souvenirs d'un voyage dans la Tartarie, le Thibet et la Chine, par M. Huc), очень живо и занимательно написанная, вышла в Париже в 1862 г. и вскоре была переведена на русский язык под названием «Путешествие через Монголию в Тибет, к столице Тале-ламы, сочинение Гюк и Габэ» (издание К. С. Генрих. М., 1866).

Пржевальский Гюка не любил и не верил ему, несмотря на всю увлекательность его стиля. О Тибете в то время писали и англичане, собиравшие сведения об этой почти неизвестной европейцам стране: доктор Хукс, Бриан Гудзон, Кэмпбэлл, Вильсон, Вилькокс, Крик, Гуннингам и другие.

Некоторые исследователи чуть ли не всю жизнь готовили себя к опасному походу в Тибет. Венгр Александр Чома жил в Гималаях, изучал тибетский язык, литературу и географию запретной страны. Но Чома умер там же, не перешагнув каменного порога Тибета, и его одинокая могила затерялась в горах Дарджилинга.

Монахи-лазаристы, живя в Пекине, создали там богатую восточную библиотеку; в ней можно было найти много сведений о Тибете.

Немало потрудились над историей Китая и Тибета и русские ученые-монахи из Пекинской миссии. Отцы Иакинф, Илларион, Аввакум, Палладий печатали свои труды о Центральной Азии. Крупным ученым был Иакинф Бичурин, знакомый Пушкина. Этот блестяще образованный монах написал такие классические труды, как «История Тибета и Хухунора», «Описание Чжунгарии», «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена».

Палладий был известен как комментатор Марко Поло, Аввакум написал «Очерк истории сношений Китая с Тибетом». Но никто из современных Пржевальскому авторов – ни Риттер, ни Иакинф, ни Хукер – лично в Тибете не бывал.

Последним путешественником-литератором, посетившим «страну запрета», был Гюк. Многие считали его непреложным авторитетом.

Найдется ли человек, который откроет каменные двери Тибета, познает его вековые тайны и расскажет в новых простых и правдивых книгах обо всем, что он увидит за поясом бесплодных пустынь и диких гор?

Пржевальский был твердо убежден, что именно ему суждено стать этим человеком (Марков, 1946).

А может быть, он просто выполнял заказ военного ведомства, борющегося с Англией за первенство в этом районе? А может быть, как пишут некоторые авторы, он искал в Тибете таинственную страну Шамбалу?

Обратимся за ответом, как всегда, к Н. М. Пржевальскому: его книгам, письмам, отчетам, докладным запискам и репликам по поводу его лхасских устремлений.

Пржевальский легко мог попасть в Лхасу во время первого путешествия в Центральную Азию. Эту экспедицию он совершал главным образом на свои деньги, и военное ведомство не давало ему никаких указаний насчет Лхасы. «Но, увы! В кармане у нас осталось менее 100 лан денег. С такой ничтожной суммой нечего было и думать добраться до Лхасы, хотя обстоятельства этому вполне благоприятствовали. Именно, через несколько дней по прибытии нашем на Куку-нор, к нам приехал тибетский посланник[502]502
  Он из-за дунганского восстания 10 лет не имел возможности пробраться в Пекин, куда был послан далай-ламой с подарками для богдыхана. Не выполнив поручения, он не мог вернуться в Лхасу и жил на Куку-норе (Пржевальский, 2007а, с. 644–645).


[Закрыть] по имени Камбы-нанту (нансу) и предлагал нам свои услуги в Лхасе. В то же время он уверял, что Далай-лама[503]503
  «Нынешний Далай-лама – мальчик 18 лет, и, по рассказам буддистов, попал на престол следующим образом. Незадолго до смерти старого Далай-ламы к нему пришла молиться одна тибетская женщина, в которой святой прозрел мать своего будущего наместника. Тогда он дал ей хлеб и каких-то ягод, съевши которые, эта женщина получила зачатие. Далай-лама указал на нее как на мать своего преемника и вскоре умер. Действительно, когда ребенок родился, в ту же минуту из столба, которым была подперта юрта, потекло молоко, что и было знамением призвания и великой святости новорожденного» (Пржевальский, 2007а, с. 506–507).


[Закрыть] будет очень рад видеть у себя русских, и что мы встретим самый радушный прием в столице тибетского владыки. Имей мы на Куку-норе 1000 лан денег, то, наверное, дошли бы до Лхасы» (Пржевальский, 1875, с. 506–507). Пржевальскому дали в Цайдаме проводника – 58-летнего монгола-зангина (чиновника) Чутун-дзамбу[504]504
  В книге «Из Зайсана через Хами в Тибет» Пржевальский проводника называл Чутул (а не Чутун), а тибетского посланника Камбы-нансу (а не Камбы-нанту) и сообщал, что они скончались к моменту его третьего путешествия (Пржевальский, 1883а, с. 379).


[Закрыть], который девять раз ходил проводником караванов в Лхасу (Пржевальский, 1875, с. 659, 701). До города оставалось 850 км, но не природа и не люди помешали добраться путешественникам до столицы Тибета, а «только один недостаток средств».

Планируя второе путешествие с посещением Лхасы, Пржевальский просил военное ведомство поддержать его и выхлопотать деньги из государственной казны. Он писал в Главный штаб, что «изолированный Тибет еще не имеет друзей». «Приласкать ее [духовную власть], задобрить, а если будет возможно, то и подружиться – вот в чем Россия может найти для себя немалую выгоду в политическом отношении» (Дубровин, 1890, приложение 14, с. 580). Но попасть в Лхасу Пржевальскому помешали болезнь и напряженная политическая обстановка, когда Китай и Россия были на грани войны.

В третьем (Первом Тибетском) путешествии Пржевальский не дошел до столицы Тибета 266 километров, так как тибетские чиновники, несмотря на наличие у Пржевальского китайского паспорта, не пустили его в Лхасу (30 ноября 1879 г.). Власть пекинских представителей, считавших себя владыками Тибета, была, скорее, номинальной. Тибетское население признавало авторитет далай-ламы и духовенства. Это было время смены умершего далай-ламы – новому было всего пять лет. «Предшественник нынешнего Далай-ламы скончался в 1874 году в возрасте 22 лет, как говорят, он был отравлен. Нынешний глава буддийского мира, составляющий, сколько кажется, тринадцатое перерождение Далай-ламы, найден был в Юго-Восточном Тибете, в восьми днях верхового пути от Лхасы, в богатом тибетском семействе. Таким образом, новому тибетскому первосвященнику в то время, когда мы шли к нему, т. е. в 1879 году, от роду было только пять лет» (Пржевальский, 1875, с. 507–508). Китайское правительство и подстрекаемые им тибетские чиновники распространяли слухи, что Пржевальский хочет его украсть.

Еще более курьезным объяснением, почему Пржевальского не пустили в Лхасу, было такое: «Во времена весьма давние – говорил нашему переводчику один из сининских купцов, – на границу Тибета пришел какой-то ян-гуйза – заморский дьявол (так китайцы называют всех европейцев) и хотел пробраться внутрь страны, но в пропуске туда получил отказ. Тогда пришелец попросил, чтобы ему продали кусок земли, равной бычачьей шкуре. Тибетцы согласились на это, заключили форменное условие и взяли деньги. Иностранец, получив упомянутую шкуру, разрезал ее на тонкие ремешки, которыми обложил порядочное пространство, и объявил эту землю своей собственностью. Оспаривать это право никто не мог. Относительно дальнейшей судьбы этой покупки предание не говорит, но только тибетцы с тех пор поклялись не пускать к себе хитрых иностранцев. Рассказ этот совершенно напоминает историческую легенду об основании Дидоною Карфагена; только действующими лицами являются не финикийцы и африканцы, но тибетцы и европейцы» (Пржевальский, 1875, с. 586).

Другой причиной негостеприимного приема тибетцев было столкновение отряда Пржевальского с еграями. Конных еграев было 60–70 человек, в экспедиционном отряде 12 человек русских (не считая переводчика и проводника). Путешественник так описал этот эпизод. «Едва наш караван тронулся с места, еграи пришли в движение: передняя партия заняла ущелье, средняя двигалась шагом параллельно нашему каравану, а задняя осталась в наблюдательном положении». Когда средняя кучка приблизилась к каравану шагов на 700, Пржевальский приказал открыть огонь. «Небывалый огонь произвел большое впечатление на еграев, и они бросились врассыпную. Отряд прошел узкое ущелье и вышел на равнину».

Пржевальский телеграфировал ИРГО и Главному штабу, что «июль 1879 прошел в горах Нань-Шаня, затем двинулся через Цайдам в Тибет. Проводник монгол умышленно завел в трудные горы, был наказан и прогнан. Пошли одни, разъездами отыскивая путь. На перевале Танма напали еграи» (Известия ИРГО, 1880, с. 171; 1881, вып. 5, с. 40).

События развивались следующим образом.

«У подошвы Танма путь загородили тибетские войска. Послан гонец в Лхасу. Прибыл посланник Далай-ламы и семь чиновников. Объявили волю тибетского народа – не допускать к себе русских. Дали письменный документ» (Известия ИРГО, 1880, с. 171).

«Утром следующего дня, лишь только начало всходить солнце, тибетские посланцы снова приехали к нам и привезли требуемую бумагу. Началось чтение ее и перевод с тибетского языка на монгольский, а с монгольского, через казака Иринчинова, на русский.

Вот подлинный текст этого документа, перевод которого обязательно сделан профессором В. П. Васильевым: „Так как Тибет страна религии, то случалось, что в него и прежде, и после приходили известные (буквально – поименованные) люди из внешних стран. Но те, которые сыздавна не имели права приходить, по единогласному давнишнему решению князей, вельмож и народа, не принимаются, и велено не на живот, а на смерть охранять, о чем испрошено через живущего в Тибете амбаня высочайшее утверждение.

Теперь же в местности Пон-бум-чун, принадлежащей к Цза-мар, в [стране] Нагчу в 10-й луне 13-го числа явились, с намерением идти в Тибет, чаган-ханов амбань [генерал] Николай Шибалисики, тусулачи [помощник] Акэлонь, тусулачи Шивийковсики[505]505
  Паспорт, выданный из палаты внешних сношений, был старым. Пржевальский получил его в 1876 г., когда в составе экспедиции значился Швейковский. Теперь был Роборовский.


[Закрыть] с десятью слугами и солдатами.

По известии об этом от местного начальства, многие тибетцы отправлены были для расспросов, и когда они (т. е. мы) оставались на месте двадцать дней, посланные из [кумирен] Сэра, Брайбона и Галдана со многими тибетцами и светскими просили воротиться, и при личном свидании объясняли тщательно вышесказанные обстоятельства, что в Тибет нельзя приходить – [отвечали] что если вы все дадите письменное скрепленное удостоверение, что нельзя приходить, вернемся, иначе завтра же отправимся в Лхасу; почему мы и просили воротиться, как издревле, кто бы ни пришел из не имеющих права приходить.

Наместник брайбонский Лобзан Дандор. Наместник в сэраском храме великой Яны Гэньдун Чойраг. Наместник в храме великого победоносца в Галдане Ринчэнь Санбо. Тибетский степной управитель всех светских, малый-ханбо Чжигмед Чойчжор. Цзэчжун (приближенный вельможа) Чжанчув Гэлэг. Цзэчжун Ешэй Даньцзинь. Шотсрун (чин) Дордж Да-дул. Шотсрун Ванчжали Норву. Управляющий Нагчу шотсрун Намчжел Дордже. Цзэчжун Чжалзан Нойруб. В год земли и зайца в 11-й луне 3-го числа“.

По прочтении бумага за печатью посланника была передана мне. Тогда скрепя сердце я объявил, что возвращаюсь назад, и велел снимать наш бивуак. Пока казаки собирали юрту и вьючили верблюдов, мы показывали тибетцам свое оружие и опять уверяли, что приходили к ним без всяких дурных намерений; наоборот, с самыми дружественными чувствами» (Пржевальский, 1875а, с. 514).

Но в книгу Пржевальского, как пишет А. И. Андреев, «по понятным соображениям» не вошел эпизод, зафиксированный Пржевальским в экспедиционном дневнике[506]506
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 68. Л. 89 об., 90. Запись от 3 декабря 1879 г.


[Закрыть]. Путешественник записал, что, разговаривая с посланниками далай-ламы, он «достал карты Тибета и съемки, сделанные здесь пандитами, чтобы еще более постращать тибетцев против англичан. Вот карты вашей страны, сделанные английскими шпионами, а между тем вы думаете, что страна ваша неизвестна». Для убедительности он прочитал несколько названий местностей и расстояния между ними. «Я хотел показать это вашему царю, – добавил он, – но вы меня к себе не пустили, теперь пеняйте на самих себя. Нужно было видеть, – пишет Пржевальский далее, – что делалось с тибетцами, никогда не ожидавшими подобного сюрприза. На лицах их выражались и удивление, и ужас». Придя в себя, старший посланец затем спросил Пржевальского, давно ли были сделаны эти съемки, и еще более удивился, когда тот ответил: «Не более 45 лет тому назад» (Андреев, 1999, с. 120).

Н. М. Пржевальский ждал ответ из Лхасы 16 суток и повернул назад, получив отказ. Русский живописец-баталист В. В. Верещагин в записных книжках писал: «Перед началом экспедиции Пржевальского я предсказывал близкому приятелю покойного неутомимого исследователя Средней Азии, барону Остен-Сакену, неудачу намеченного движения в Лассу [так называли Лхасу]. Барон сообщил мне, что Пржевальский везет в подарок далай-ламе великолепный серебряный чайный сервиз [выделено нами. – Авт.], но я настаивал на том, что сервиз этот далай-лама не увидит или, наоборот, далай-лама не увидит сервиза, потому что Пржевальский ни за что не попадет в Лассу. „Разве вы не знаете Пржевальского? – говорил мне мой собеседник, – что он задумал, он сделает!“ – „В чем хотите, только не в этом: в Лассу ему не попасть и Далай-ламы не видать“. Так и вышло. Только войска могут открыть европейцам заветную дверь, ведущую к Лассе и Далай-ламе» (Верещагин, 1899; 1990, с. 277–278).

Почему же «прежде всего разведчик», «конкистадор и геополитик», офицер Генерального штаба не пошел завоевывать Лхасу? Если, по его же словам, «стоит только дунуть, чтобы прахом пошла вся эта азиатская гниль совместно с царством Далай-ламы»?[507]507
  Из письма Н. М. Пржевальского от 1 февраля 1880 г. из Цайдама.


[Закрыть]

«Четыре с половиной месяца прошло с тех пор, как я отправил последнее письмо. Мы были в Тибете, но в Лхасу не попали». «Да и сам Тибет – такая же ничтожность, как и все азиатские царства вообще. Стоит только дунуть, чтобы прахом пошла вся эта азиатская гниль совместно с царством Далай-ламы. Смешно сказать, что 12 европейцев могли навести страх на того, которому поклоняется чуть не половина всего земного шара».

Ответ, на наш взгляд, может быть только один: главное – что Пржевальский делал, а не говорил. Кроме того, и словам, сказанным и написанным им в рассерженном состоянии, нельзя придавать серьезного значения. Взрывной характер и невоздержанный язык нередко оказывали ему дурную службу, особенно, как стало теперь понятно, по прошествии большого промежутка времени, когда «черты и особенности его характера легко могли утратиться из памяти его современников», «легко ускользнуть от потомства» (Дубровин, 1890, Предисловие, с. I, II).

Так почему же Пржевальский со своим военизированным отрядом не взял силой Лхасу, как это сделали в тот же период наши российские военные в Средней Азии, покорившие Хивинское и Кокандское ханства и Бухарский эмират?

Наверное, задачи, которые решали Пржевальский и покорители Средней Азии, были разными.

«Совершенно бесцельно ломить вперед, наперекор фанатизма целого народа, – написал Пржевальский, – Все мы должны бы были держаться в куче и, быть может, не один раз пускать в дело свои берданки.

Научные исследования при таких условиях были бы невозможны».

В следующем, четвертом (Втором Тибетском), путешествии по Центральной Азии Пржевальский решительно отказался от посещения Лхасы из-за столкновения с разбойниками-тангутами, сказав, что «после двукратного побития тангутов нас опять могут не пустить». Еще задумывая экспедицию, он писал, что считает «своим нравственным долгом, помимо страстного к тому желания, вновь отправиться в Тибет. Если пустят в Лхасу, то пойдем, а если нет, то и в стороне оставим, но до озера Тенгри-нора добраться постараемся». Этот же самый тон, спокойный и разумный, присутствовал в докладных Пржевальского, написанных в ИРГО относительно целей последнего, пятого путешествия: «Если прием нам будет радушный, пойдем исследовать восточную тибетскую провинцию Кам. Если же встретим в Лхасе недружелюбие, то, смотря по обстоятельствам, исследуем северо-восточный или западный Тибет»[508]508
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 12. Цит. по: Известия ГО СССР, 1940, с. 630–631.


[Закрыть].

Совсем иначе, задиристо, с отголосками недавнего спора с синологом С. М. Георгиевским, Николай Михайлович в то же время писал старым друзьям: «Думаю еще раз сходить в Тибет, посмотреть теперь Далай-ламу. Нужно 20–30 стрелков и головою ручаюсь, что буду в Лхасе. Пусть попробуют туда сходить синологи со своей китайской грамотой и плаксивыми проповедями мира»[509]509
  Письмо И. Л. Фатееву от 10 ноября 1887. См. Дубровин, 1890, с. 43.


[Закрыть].

Когда Пржевальский планировал свою пятую экспедицию, сильно осложнилась политическая обстановка в Тибете. Возник пограничный конфликт между Сиккимом и Тибетом. В 1888 г. в Сикким были введены британские войска, которые вытеснили тибетцев в долину Чэмби и заняли стоящий на сиккимо-тибетской границе город Гангток.

Лондонские газеты писали о странном совпадении путешествия Пржевальского с военными действиями в Сиккиме, они видели в экспедиции политическое и даже военное значение и предполагали, что русский генерал по прибытии в Лхасу заключит секретный договор с далай-ламой. Эта шумиха, поднятая иностранной прессой, очень беспокоила Пржевальского. Снаряжение экспедиции было закончено. О самом путешествии было заявлено в нашей и иностранных газетах. Так что отступать от задуманного Пржевальский не собирался, хотя китайское правительство отказывалось выдать ему паспорт на путешествие по Тибету. «Главным образом, из-за нелицеприятных высказываний Пржевальского о Небесной империи, о чем, конечно, в открытую не говорили» (Дубровин, 1890, с. 443).

Однако в конце августа 1888 г. благодаря нашему посланнику в Пекине китайское правительство выдало Пржевальскому охранный лист на путешествие в Тибет. «Говорят даже, что лишь благодаря милостивому вниманию свыше экспедиция получила возможность осуществления» (Анучин, 1888а, с. 4), написал в некрологе путешественнику Д. Н. Анучин.

Появление этих слухов небезосновательно. Еще в июне 1888 г. Пржевальский написал письмо Г. Г. Даниловичу, воспитателю будущего императора Николая II.

«Глубокоуважаемый Григорий Григорьевич!

На днях товарищ министра иностранных дел т. с. Влангали уведомил письмами (числа не проставлены) военного министра, что, по секретному донесению нашего посланника в Пекине, китайские министры делают затруднения получения мне паспорта для путешествия в Тибет, указывая на многочисленность экспедиционного конвоя, на невозможность обеспечить безопасность следования и на подозрительность туземцев относительно европейцев вообще.

Все эти доводы не выдерживают никакой критики. Уже два раза я путешествовал в том же Тибете. Ни в каких охранах со стороны китайцев не пользовался. Мой конвой состоит из 24 человек, тогда как при четвертом путешествии он состоял из 17 человек. Затем от китайских жителей ничего не нужно, кроме права нанимать в некоторых местах проводников, покупать продовольствие. Несомненно, что китайские министры знают по результатам прежних моих путешествий, что вновь предпринимаемая экспедиция имеет больше шансов на успех в Тибете и стараются… затормозить наш путь.

С другой стороны, при энергических настроениях нашего Министерства иностранных дел и посланника нашего в Пекине, эти же китайцы едва ли решатся дать окончательный отказ. Да, собственно говоря, и не имеют права этого сделать, считаясь дружественной России державою».

Далее Пржевальский просил «доложить о вышеизложенном Государю Наследнику Цесаревичу и повергнуть к стопам Его Высочества мою горячую мольбу относительно устранения с ясного горизонта нашей экспедиции той тучки, которая так неожиданно взошла с Востока». Пржевальский добавлял: «Я готов идти в Тибет и без китайского паспорта, если получу на то Высочайшее соизволение»[510]510
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 3. Д. 12. Черновик письма Н. М. Пржевальского Г. Г. Даниловичу.


[Закрыть]. Как утверждал Н. Ф. Дубровин, «тучка эта однако же рассеялась сама собой».

Что же влекло Пржевальского в Лхасу на этот раз? Лев Гумилев считал Пржевальского пассионарной личностью, которая вывела «нашу науку в вопросе изучения внутренней Азии на первое место. При этом Пржевальский был офицер – и очень грубый» (Гумилев, 1987). Как бы в ответ на это утверждение в статье «Прекрасная мати пустыня», помещенной на сайте центра Льва Гумилева, высказана мысль, что в стремлении Пржевальского в Лхасу было «что-то нацистское», а в самом путешественнике «нечто сверхчеловеческое». «„Прекрасная мати пустыня“ – сказать такое мог только русский, всечеловек Достоевского, заглянувший в бездну и зачарованный мерцанием ее Ноля». В этой же статье, подписанной «А-Туран», Пржевальского называют «безумным землепроходцем» (А-Туран [Электронный ресурс]). Наш современник журналист Я. Голованов так написал о путешественнике: «Читаешь о Пржевальском, листаешь книги и то там, то здесь обнаруживаешь удивительные контрасты. Ах, какой это был сложный, противоречивый, трудный и прекрасный человек! Как удобно биографам, каждому на свой вкус, лепить из него то нелюдима-пустынника, то восторженного романтика! В его характере так много самого разного, что отыскать можно все. Он называл пустыню Гоби с волнующей ласковостью: „прекрасная мати пустыня“» (Голованов, 1976, с. 50). Биограф Пржевальского М. Энгельгардт: «„Прекрасная мати пустыня“ манила его с неотразимой силой, и в отзывах его об Азии звучит то же чувство, которое отразилось в песне раскольника-бегуна или удалого молодца, уходящего от людей в чистое поле и темный лес…» (Энгельгардт, 1891, с. 17). Цель, о которой писали английские газеты, – или, как и прежде, научный интерес? Мы считаем, что все экспедиции предпринимались им исключительно с научной целью[511]511
  «Желая проникнуть в Лхасу, Пржевальский не делал ее исключительной и конечной целью своего путешествия. Но смотрел на него [путешествие] с более широкой точки зрения, более плодотворной для науки», – писал современник Николая Михайловича (Дубровин, 1890, с. 375).


[Закрыть], и Лхаса не была «навязчивой идеей», просто Пржевальскому хотелось быть первым европейцем, побывавшим в этом священном городе буддистов: в Лхасе побывали индийцы Наин Сингх, Сарат Чандра Дас и буряты П. А. Бадмаев, А. Л. Доржиев, Г. Ц. Цыбиков[512]512
  Наин Сингх (1830–1895) прошел в 1873 г. из Ладака, мимо озера Тенгри-нор в Лхасу, сделал съемку своего пути, пундит под № 9. Сарат Чандра Дас (1849–1917) – индийский исследователь тибетского языка и культуры, получил известность благодаря двум путешествиям в Тибет в 1879 и 1881–1882 гг.; две недели в 1881 г. прожил в Лхасе и описал ее в «Путешествии в Тибет» (перевод с англ. СПб., 1904). Гомбожаб Цэбекович Цыбиков (1873–1930) был в Лхасе в 1899–1902 гг., автор книги «Буддист-паломник у святынь Тибета» (Пг., 1918). Петр Александрович Бадмаев (1851–1919) – врач тибетской медицины, под видом ламы побывал в столице Тибета Лхасе в 1898–1899 гг.; однако русским резидентом в Лхасе стал не он, а другой бурят – Агван Доржиев. См. также: Андреев, 2006.


[Закрыть]. Можно сказать, что, кроме научного, у него был и спортивный интерес – эта мысль, как оказалось, давно была высказана в одном библиографическом очерке. «Посещение Лхасы интересовало его не только со стороны научной, но и спортивной. Хотел быть первым европейцем, посетившим Лхасу» (Путем Пржевальского, 1941, с. 22).

Лхаса тоже не была ни всепоглощающей мечтой, ни завоевательной целью. Что это за мечта, и что это за захватчик, который считает, что «если пустят в Лхасу, то пойдем, а если нет, то и в стороне оставим»?!

Итак, Пржевальский на словах (в письмах друзьям) был готов силой войти в столицу Тибета, но на деле он «наперекор фанатизма целого народа» в Лхасу не пошел (см. цв. вклейку).