Текст книги "Николай Михайлович Пржевальский. Путешествие длиною в жизнь"

Снежный человек

Еще одна таинственная история связана со снежным человеком[518]518
  Снежный человек (хун-герес, йети, сасквоч, бигфут, энжей, авдошка, алмаст) – легендарное человекообразное существо, якобы встречающееся в различных высокогорных или лесных районах Земли.


[Закрыть], которого якобы встречал Н. М. Пржевальский в своих экспедициях.

Что об этой встрече написал путешественник?

«Еще ранее прихода нашего в Гань-су мы слышали от монголов о каком-то необыкновенном звере, который водится в названной провинции и называется хун-гересу, т. е. „человек-зверь“. Рассказчики уверяли нас, что это животное имеет плоское, совершенно человеческое лицо, ходит большей частью на двух ногах; тело у него покрыто густой черной шерстью, и лапы вооружены огромными когтями.

Мы объявили награду в 5 лан тому, кто укажет нам местопребывание легендарного хун-гересу. Однако с подобным известием никто не являлся. Только тангут, временно находившийся при нас, сообщил, что хун-гересы постоянно живут в скалах горы Гаджур, куда мы и отправились в начале августа. Но в заповедных скалах мы не нашли удивительного зверя и уже отчаивались когда-либо увидеть его, как вдруг я узнал, что в небольшой кумирне, верстах в 15 от Чертынтона, находится шкура хун-гересу.

Через несколько дней я отправился в кумирню и, сделав ее настоятелю подарок, попросил показать мне редкую шкуру. Просьба моя была исполнена, но увы! Вместо чудовища я увидел набитую соломой шкуру небольшого медведя.

Все рассказы о хун-гересу теперь стали басней, да и сами рассказчики, после моего уверения, что это медведь, начали говорить, что хун-гересу не показывается людям, но охотники иногда видят только его следы.

Медведь, которого шкура была мне показана, имел в стоячем положении около 4,5 фута (1,37 м) вышины. Морда была вытянутая; голова и вся передняя часть тела грязно-белого цвета, зад темнее, а ноги почти черные. Подошвы задних лап были узкие и длинные. А когти на передних лапах имели по дуге около дюйма (2,5 см) длины.

Весной следующего года нам привелось увидеть такого же медведя на воле. Именно, когда мы возвращались с Куку-нора в Чейбсен, то лишь вошли в горы Гань-су, как однажды утром заметили медведя, который ловил пищух. Встреченный нами медведь, сколько можно было видеть, имел ту же окраску, как и набитый в кумирне, но казался больше ростом, он достигал величины нашего стервятника, притом был какой-то длинный и горбатый.

По словам монголов, эти медведи в значительном количестве обитают в тибетских хребтах Бурхан-Будда и Шуга. Живут они здесь в скалах, но летом выходят на равнины и являются на берега Мур-усу» (Пржевальский, 2007а, с. 734–772).

Однако Пржевальский, по мнению историка и антрополога Б. Ф. Поршнева, «поспешил успокоить себя первым же подвернувшимся объяснением. Этот обычно достаточно предусмотрительный путешественник и не подумал, что хранящаяся в кумирне шкура этого существа может иметь ритуальное значение и настоятель постарается не показать ее, при этом рассчитывая на неосведомленность русского путешественника в зверях» (Поршнев, 1963, 2012).

Далее автор упоминает записи в дневниках Пржевальского, хранящихся в архиве Географического общества, которые не вошли в книгу путешественника. Эти записи, как считал Б. Ф. Поршнев, подтверждали, что Пржевальский «сильно преувеличил свои усилия проверить подлинность хун-гересу»[519]519
  Б. Ф. Поршнев написал, что записи в архиве ГО нашел ученый хранитель зоологического музея Императорской академии наук Валентин Львович Бианки (1857–1920), но автор не дал конкретных ссылок. (Возможно, НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 63. 25 с. Дневник Н. М. Пржевальского, веденный им во время первого путешествия в Центральной Азии: Алашань, Гань-су, Кук-Нор, Цайдам, Северный Тибет с июня 1872 по декабрь 1872. Записная книга № 3 в картонном переплете форматом 21 × 17.)


[Закрыть].

Сравним тексты: приведенные Б. Поршневым и те, которые вошли в книгу Н. Пржевальского. Оба варианта написаны путешественником: один – дневниковые записи, другой – из книги «Монголия и страна тангутов».

Записи в дневнике Пржевальского, не вошедшие, по мнению Поршнева, в книгу[520]520
  Эти записи были опубликованы Поршневым в ИМ. I. № 3 (Информационные материалы комиссии по изучению вопроса о «снежном человеке»: в 4 т. 1959). Изданы тиражом 450 экз. с грифом «для служебного пользования».


[Закрыть]:

«Август 1872 г. Перешли в верхние части Северного хребта и остановились возле скал Гаджур, самых высоких и диких во всем хребте. Палатка наша стоит теперь на высоте 12 т. ф. [3660 м]. Место прегадкое – сырое, неровное, но зато отсюда удобно ходить на охоту и экскурсии. В скалах, по единогласному заверению тангутов, живут хун-гересу.

…Девятый день идет проклятый дождь… Еще семь дней, всего шестнадцать дней сряду идет дождь, почти не переставая… Ходить решительно невозможно ни на охоту, ни на экскурсии. Поневоле сидишь, сложа руки».

Из книги Пржевальского «Монголия и страна тангутов»[521]521
  Ниже номера страниц после цитат приведены по изданию 2007 г.


[Закрыть]:

«Всего несноснее было то время, когда дождь лил, не переставая по нескольку суток. Тогда мы принуждены были сидеть, сложа руки в мокрой палатке, не видя даже окрестных гор, так как облака обыкновенно покрывали весь альпийский пояс» (с. 597).

«Проведя июль в горах по южную сторону Тэтунг-гола, мы перешли в первых числах августа в Северный хребет и поставили свою палатку на высоте 12 тысяч футов у подножия исполинской вершины горы Гаджур» (с. 598).

Записи из дневников Пржевальского, на которые ссылается Б. Поршнев:

«Этот хребет (Северный хребет гор Нань-шань. – Б. П.) подобно Южному ограждает течение реки Тэтунг, но только с северней стороны… Этот хребет гораздо менее скалист, нежели южный. Здесь самая скалистая группа есть гора Гаджур, лежащая в 25 верстах к востоку от кумирни Чертынтон. В западной окраине этой горы среди громадных скал лежат два озерка, образованные из горных ключей. Наибольшее из этих озер называется Демчук… Озеро считается святым, и здесь совершается ежегодно богослужение ламами из кумирни Чертынтон».

(«На таких ежегодных богослужениях, согласно другим сообщениям, [выделено авт.] в ритуальных целях как раз и используются шкуры „снежного человека“». – Б. П.)

«Кроме того, сюда часто приходят тангуты, чтобы молиться. На этом озере не так давно один гэген проживал семь лет в пещере, имея с собою только прислужника, – того самого тангута, который был у нас проводником в горы Гаджур».

Из книги Пржевальского:

«Вершина Гаджура состоит из громадных недоступных скал, внутри которых лежит небольшое озерко Демчук. Само озерко считается у тангутов священным, так что здесь часто совершаются моления, как простыми верующими, так и ламами из кумирни Чертынтон» (с. 599).

Записи из дневников Пржевальского, на которые ссылается Б. Поршнев:

«…Относительно зверей можно сказать, что их мало как в Северном, так и в Южном хребтах. Главною причиной этому служит, вероятно, множество охотников… Из крупных зверей, кроме тарбаганов и косули, водятся те же самые, что и в Алашаньских горах: олень, куку-яман, кабарга и волки. Кроме того, говорят, есть, но очень редко, медведи, барсы и баснословный хун-гересу [выделено авт.]… Из мелких млекопитающих… я нашел здесь хорька».

Изучив эти записи у Поршнева, мы так и не поняли, в чем состояла недоработка путешественника по «человеку-зверю». Б. Поршнев пишет, что «из замечаний Пржевальского о погоде ясно, что обследовать Северный хребет ему, в сущности, не удалось. Да и служка ламы в горах Гаджур, вероятнее, имел задачей отвести путешественников от наблюдения данного животного, как это еще недавно делали маньчжуры с охотниками на тигров, почитаемых хозяевами тайги. Проверка Пржевальским сведений о хун-гересу ограничилась, по-видимому, посещением указанной кумирни, где настоятель, возможно, постарался его обмануть. Последующие же русские путешественники по Центральной Азии придали непререкаемое значение утверждению Пржевальского, будто рассказы о „человеко-звере“ или „диком человеке“ относятся к медведю-пищухоеду».

Тибетский медведь-пищухоед (Ursus lagomyiarius)

Сопоставление дневниковых записей, приведенных Б. Поршневым, с книгой Пржевальского «Монголия и страна тангутов» показывает, что «неопубликованные записи», по сути, являются текстом из книги путешественника. В книге есть еще рассказ о том, что «однажды со дна озера поднялась большая сивая корова, поплавала несколько времени на поверхности воды и снова опустилась в глубину. С тех пор озеро приобрело еще большее почитание от всего местного тангутского населения» (с. 599).

Пржевальский, восторгаясь красотой озера, заметил: «Я провел здесь… более часа и, уходя, верил в возможность для неразвитого [выделено авт.] ума облечь в таинственную святость этот тихий уголок».

Все остальные примеры якобы встреч экспедиций Пржевальского со снежным человеком Б. Поршнев строил на слухах, решительно отвергая реалистические объяснения этих событий, данные самим путешественником. Так, П. К. Козлов со слов Егорова, участника третьей экспедиции Пржевальского, рассказал Г. В. Парфенову в Смоленске в 1929 г., что Егоров во время своего блуждания по горам Нань-шаня встретил диких людей (Поршнев, 1963, с. 11–12). По словам Б. Поршнева, в то время Г. В. Парфенов заведовал в Смоленске мемориальной комнатой и библиотекой Н. М. Пржевальского. П. К. Козлов приехал в Смоленск прочесть несколько лекций о его путешествиях. На самом деле в книге Пржевальского написано, что «Егоров встретил небольшое стадо коров, принадлежавших, несомненно, кочевавшим где-то поблизости монголам; но пастухов при коровах не оказалось. Вероятно, они заметили незнакомого человека и спрятались в горах» (Пржевальский, 2007в, с. 347).

Б. Ф. Поршнев завершает главу «Успехи и поражения отечественных ученых» словами, что Пржевальский был несколько раз «вблизи хунгересу», «на пороге несостоявшегося открытия». Он писал, что «в четвертом путешествии, в 1883 г., Пржевальский узнал о незнакомых с огнем и одеждой „людях“, живущих в тростниках Лоб-нора и болотах Нижнего Тарима в „состоянии полной дикости“. Более подробные сведения в рукописях Пржевальского еще не разысканы. В печатном тексте Пржевальский не привел имевшихся у него конкретных данных, имеющихся в его письмах, по словам Г. В. Парфенова [выделено нами. – Авт.].

На этот раз он [Пржевальский] связал указанные сведения не с медведем-пищухоедом, а с преданиями о беглых буддистах, в ХIV в. укрывшихся в тростниках Лоб-нора от преследователей магометан (Пржевальский Н. М. От Кяхты на истоки Желтой реки. М., 1948, с. 186). Однако кое-какие имеющиеся сейчас сведения об обитании „дикого человека“ („снежного человека“) и в горах Нань-шаня, и в тростниках Лоб-нора, может быть, позволяют думать, что на Лоб-норе Пржевальский был в третий раз вблизи „хун-гересу“, в третий раз на пороге несостоявшегося открытия…» (Поршнев, 2012, с. 44).

Прошло почти полвека после первой публикации Поршнева, и доктор биологических наук В. Б. Сапунов в адрес Пржевальского сказал те же слова, но в более категоричной форме.

«Путешественник во время своих экспедиций собрал многочисленный материал о диком человеке Азии». [Здесь и в последующих цитатах из работ В. Б. Сапунова выделено нами. – Авт.]

Но в своем отчете в Российскую академию наук «Пржевальский осторожно написал, что, скорее всего, речь идет о наблюдениях медведей в каких-то необычных ситуациях. Однако, как явствует из анализа неопубликованных дневников географа, ему приходилось в последующих поездках вновь и вновь сталкиваться с проблемой диких людей.

Во время третьей экспедиции Пржевальского в Центральную Азию бывший с ним казак Егоров заблудился, а когда отыскался, рассказывал о виденных им диких людях.

В четвертом путешествии, в 1883 году русский географ вновь собрал свидетельские показания о „людях“, незнакомых с одеждой и огнем, живущих в тростниках Лоб-нора и болотах Нижнего Тарима в состоянии полной дикости.

Короче, материал о троглодитах [снежном человеке] в руках ученого был. Однако биологическим описанием нового вида эта работа не кончилась, и если все мы знаем „лошадь Пржевальского“, то „человека Пржевальского“ на страницах научной печати не появилось. Очевидно, наука была еще не готова к восприятию идеи существования еще одного вида неископаемого человека» (Сапунов, 2007, с. 75–77).

Готовы ли сегодня (2023) наука и общество к восприятию хун-гересу, йети, снежного человека?

Судя по обилию публикаций на эту тему, криптозоологи и часть общества «к восприятию идеи существования» снежного человека совершенно готовы. Но другая часть общества, а также ученые – зоологи (без крипто-), антропологи и этнографы – скептически относятся к этой идее. Так, заведующий отделом антропологии московского Института этнологии и антропологии РАН, доктор исторических наук С. Н. Васильев сообщил РИА Новости, что вероятность существования йети ничтожно мала, ученые-антропологи еще ни разу не встречали и не исследовали тела йети (февраль 2009 г.).

Японский альпинист Макото Небука после 12 лет исследований сделал вывод, что легендарный йети с Гималаев не что иное, как гималайский медведь (Ursus thibetanus). «Небука, проведя анализ бесед с жителями Непала, Тибета и Бутана, показал, что „йети“ – это искаженное „мети“, то есть „медведь“, которого тибетцы считают всемогущим и страшным созданием, обладающим сверхъестественной силой. Шерпы в качестве талисмана хранят голову и лапы медведя – йети» (Бурцев, 2009). «К такому же выводу (йети – это медведь) пришли немецкие лингвисты, чешские биологи-альпинисты», – сказал в беседе с корреспондентом АиФ доцент кафедры прикладной экологии и туризма Иркутской сельскохозяйственной академии, охотовед Дмитрий Медведев (Пальшина, 2010). Таким образом, спустя полтора века он подтвердил слова Н. Пржевальского, что «все рассказы о хун-гересу теперь стали басней».

До сих пор снежного человека не поймали, но вера в его существование по-прежнему будоражит умы и толкает на поиски. Например, Комиссия Академии наук (руководитель – член-корреспондент АН СССР С. В. Обручев, заместитель – Б. Ф. Поршнев) «по изучению загадочного существа» (1958) привлекла для поисков альпинистов и специальную технику, в том числе моторизованные плоты для движения по горным рекам, вертолеты. Использовались также собаки, натасканные находить крупных обезьян по запаху. Экспедиция проработала на Памире около восьми месяцев, но снежного человека не поймала. Экспедиция, отправившаяся на поиски снежного человека в Тянь-Шань в 1984 г. (организаторы В. И. Филимонов, С. И. Сухонос, член экспедиции В. Б. Сапунов), его также не нашла. Ведущий российский исследователь йети, кандидат исторических наук Игорь Бурцев нашел в Горной Шории (на юге Кузбасса) тропу и надломы на ветках деревьев, сделанные, как он полагает, снежным человеком, но самого йети не встретил. Боксер Николай Валуев нашел в сентябре 2011 г. следы снежного человека в Азасской пещере, находящейся в глухой тайге Горной Шории, в 18 км от крайнего поселка – Усть-Кабырза, но желанная встреча не состоялась.

Конечно, искателям йети не стоит помещать на свой щит имя путешественника, т. к. Пржевальский называл хун-гересу мифическим и никогда с ним не встречался.

Медведь-пищухоед, открытый Пржевальским и носящий его имя, хорошо известен не только ученым, но и читателям книг Н. М. Пржевальского.

К слову, о читателях. У нас создалось впечатление, что люди, писавшие об аномальных существах, якобы наблюдаемых Пржевальским: снежном человеке (Поршнев, 1963; Сапунов, 2007), летающих рыбах[522]522
  «В своей книге „Монголия и страна тангутов“, c. 146–148 (изд. 1946), Николай Михайлович Пржевальский в точности описывает скайфишей [здесь и ниже выделено нами. – Авт.], некогда беспрепятственно летавших над казахстанскими степями. Великий путешественник рассказывает об увиденных им двух больших белоснежных змеях, парящих в воздухе. Причем одно из небесных существ сначала кружилось, а потом начало метаться из стороны в сторону, как бы пытаясь привлечь к себе внимание. После непродолжительного „танца“ змеи ненадолго слились в одно целое. Криптозоологи из разных стран утверждают, что именно таким образом проходят брачные игры скайфишей. Поэтому можно смело предположить, что исторической родиной этих необыкновенных животных считаются вовсе не США, а Казахстан. Ведь именно здесь они впервые были обнаружены. Не будем же мы ставить под сомнение компетенцию и авторитет известного ученого?!» (Аладьина, 2009). К сожалению, Пржевальский о белоснежных небесных змеях в небе Казахстана не писал.


[Закрыть], олгое-хорхое (гигантском червяке)[523]523
  «Об олгое-хорхое в Центральной Азии известно давно, но европейцы узнали о таинственном обитателе песков лишь во второй половине XIX века, когда о нем упомянул в своих записках известный путешественник и ученый Николай Михайлович Пржевальский» (Голубев, 2008).


[Закрыть], таинственных странах Шамбале и Беловодье, – книг самого путешественника не читали (а если и читали, то вырывали фразы из контекста, при этом нередко его искажая, приводя только то, что подтверждало их точку зрения), а черпали сведения о Николае Михайловиче из романов, в том числе и фантастических.

Если бы они обратились к книгам Пржевальского, то узнали, что «необходимо всего более наблюдать, т. е. собирать голые факты и записывать их без разглагольствований всегда на свежую память [выделено Пржевальским]. При описаниях необходимо точно разделять сведения, добытые расспросами, от собственных изысканий. Строго говоря, только эти последние и имеют научную ценность… Помимо умышленного обмана и проходимства, путешественнику при быстролетной экспедиции крайне трудно, часто и вовсе невозможно добывать расспросами подробные сведения, в особенности этнографические. Приходится поневоле довольствоваться чем Бог послал, а по возвращении на родину выслушивать упреки в неполноте тех или иных сведений» (Пржевальский, 1888в, с. 56).

К таким же «разглагольствованиям», не подтвержденным «голыми фактами», можно отнести и современные публикации о нетрадиционной ориентации путешественника.

«Голубизна» в портрете путешественника

Пржевальский был холост и своим спутникам советовал не торопиться с женитьбой. Более того, женатых товарищей и спутников он в экспедиции не брал. Рабочее (экспедиционное) и свободное время Николай Михайлович проводил главным образом в мужской компании, чаще в кругу военных. На основании этих фактов и с привлечением выдуманных «соображений» некоторые современные авторы сделали вывод о гомосексуальности Пржевальского.

Мы прочли немало работ о Пржевальском, написанных его современниками, но нигде не обнаружили даже намека на нетрадиционную ориентацию путешественника.

Более того, мы узнали, что многие молодые люди мечтали попасть в состав его экспедиций, царственные особы просили путешественника прочитать лекции цесаревичу, весьма уважаемые военные и ученые искали его дружбы, приглашали в гости. Никто не боялся скомпрометировать себя знакомством с Николаем Михайловичем. Родные с нетерпением ждали его женитьбы. Так что «голубизна в портрете» великого путешественника – «открытие» недавнего времени.

Друзья Н. М. Пржевальского считали его «чистой, девственной натурой»[524]524
  Воспоминания И. Л. Фатеева (Дубровин, 1890, с. 373).


[Закрыть] и отмечали, что «по своей доверчивости и искренней привязанности он часто вредил только себе самому» (Дубровин, 1890, с. 380). Знакомые называли его «даровитой, непорочной и необыкновенно скромной личностью» (Дубровин, 1890, с. 543). Сам Н. М. Пржевальский в человеке более всего ценил нравственные качества, правдивость и честность. Будущим путешественникам по Центральной Азии он рекомендовал «при выборе помощников не исключительно гоняться за их специальными знаниями, но обращать также большое внимание и на нравственные [здесь и ниже выделено нами. – Авт.] качества человека, брать людей молодых, сильных и энергических». А из казаков и солдат советовал брать староверов, так как «принадлежность к секте староверов будет служить не малою рекомендацией хороших нравственных качеств» (Пржевальский, 1888в, с. 4–5).

Критикуя китайскую армию, он считал самым слабым ее местом низкую нравственность («они вне всякой критики: курят опиум, процветает взяточничество и воровство»).

Весьма резко Пржевальский отзывался о монгольских ламах, предававшихся содомскому греху (однополой любви).

Большой специалист по вопросам гомосексуальности Лев Клейн начал главу о Пржевальском так:

«Пржевальский представляет собой интереснейший казус. Никаких прямых свидетельств его гомосексуальности нет. Нет ни одного признания в его многочисленных бумагах – дневниках, статьях, письмах… Ни единого обвинения, высказанного в адрес Пржевальского по судебной или церковной линии. Ни малейших подозрений в воспоминаниях его друзей и учеников, даже в отзывах врагов… Даже в таких полных справочниках о выдающихся гомосексуалах, как книги Ноэля Гарда (1964) и А. Л. Рауза (1977), его нет. Не упоминается он и у И. С. Кона (1997, 1998)… Кое-что проскальзывает в одной американской биографии (Rayfield, 1976), правда, без большой определенности. [Именно на книгу Рейфилда ссылается большинство авторов, пишущих о гомосексуализме Пржевальского. – Авт.] ‹…›

Дело в том, что идея о его [Пржевальского] причастности к миру однополой любви не лежит на поверхности, не видна прямо в материалах, а вытекает из их интерпретации. Идея эта обосновывается косвенными доказательствами, для обычного человека, возможно, слабыми. Но для человека, обладающего соответствующим опытом, или, по крайней мере, вдумчивого, эти доказательства чрезвычайно весомы. Эти факты, взятые порознь, ничего не говорят, и допускают другое толкование, но в совокупности становятся очень красноречивыми и однозначными» (Клейн, 2002, с. 157).

Какие же это факты?

Л. Клейн до первого путешествия Пржевальского не усматривает в нем каких-либо отклонений. Но желание Пржевальского насладиться «свободной жизнью» вне цивилизации уже настораживает ученого, так как, по его мнению, «свобода от цивилизации» характерна для путешественников с гомосексуальными наклонностями.

Красноречивым фактом, полагает Л. Клейн, является то, что 16-летний товарищ по Уссурийскому путешествию Н. Ягунов обращался к Пржевальскому на «ты». Но особенно серьезный аргумент, по мнению автора, это что все спутники Пржевальского – молодые, очень красивые, с хорошими фигурами и открытыми лицами люди, и что главным критерием отбора спутников являлись душевная доброта и нежное отношение лично к Пржевальскому. Клейн приводит слова П. К. Козлова из его статьи-воспоминания: «Я уже перешел под кров Пржевальского и стал жить одной жизнью с ним». Клейн придает этой фразе «особую» окраску. Далее в цепи доказательств приводится объяснение болезни Пржевальского и членов его экспедиции (лобковые вши) во втором путешествии, заразившихся от него (хотя в действительности причиной болезни была лобнорская солевая пыль песчаных бурь).

Авторы этой книги – обычные люди, и совокупность фактов, приведенных Л. Клейном, нас совершенно не убедила.

Пришлось обратиться к трудам «первооткрывателя голубизны» Пржевальского, коллеги профессора Льва Клейна Дональда Рейфилда[525]525
  «Профессор Лондонского университета Дональд Рейфилд родился в 1942 г. в Великобритании. В юности преподавал русский язык австралийцам. В Москву приехал в 1960 г. Поверив мифу о самой свободной в мире стране, отправился в Казань – посмотреть город, о котором узнал из фильма Сергея Эйзенштейна „Иван Грозный“. Обратно в Москву его доставили под конвоем – Дональду пришлось просить прощения у чиновников КГБ за въезд в закрытый город. Через восемь лет он вернулся в СССР, сочинил и спел песню о Солженицыне и вскоре был отправлен домой. Однако через три года он приехал снова, уже как биограф Пржевальского» (Шендерова, 2010, с. 40).


[Закрыть], который в своей книге цитировал письма Пржевальского к казаку Пантелею Телешову: Пржевальский уговаривал казака не жениться и приезжать к нему в Слободу (Rayfield, 1976). Рейфилд сделал вывод, что Пржевальский, любящий «дух чисто мужской семьи», лишался его, когда «родственники уезжали из Слободы к семьям, а Роборовский и Козлов продолжали офицерскую подготовку». Для сохранения «духа чисто мужской семьи» «единственным решением было заполучить его любимых казаков, чтобы они прибыли и жили с ним». Здесь Рейфилд высказывает «голубую» мысль еще осторожно, но в эссе «„Едоки“ опиума» говорит уже категорично: «русский конкистадор Николай Пржевальский, предпочитавший опиуму и алкоголю казаков» (Рейфилд, 2007).

Вот такие «факты» и доказательства приводят специалисты.

Но вернемся во времена Пржевальского и почитаем письма и воспоминания современников, пишущих о личных моментах в жизни путешественника. Обратимся, как всегда, за разъяснениями и к самому Пржевальскому: почему он не брал в путешествия женатых и отчего не женился сам.

Мы предполагаем, что на решение Пржевальского путешествовать только с холостыми товарищами и спутниками повлиял случай, происшедший перед первым путешествием в Уссурийский край, когда он из Варшавы приехал в Иркутск. В Сибирь Пржевальский отправился с препаратором, «вольно практикующим, ополячившимся немцем Робертом Кохером». Но тот, доехав до Иркутска, отказался ехать дальше. Товарищ оказался «никуда не годным и решительно неспособным к перенесению каких-либо физических трудностей». Кроме того, в Варшаве у него осталась невеста (Амалия), о которой он сильно скучал и поэтому часто хандрил (не ходил на охоту, ничего не делал, «говоря, что его ничего не тешит»)[526]526
  Сестра Елена, волнуясь за Николая Михайловича, спрашивала в письме: «Что ты поделываешь со своим гер Робертом, не нашел ли он себе невесту?» 21 июня 1867 г. Петербург (НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 200).


[Закрыть]. Пржевальский наконец «прогнал его от себя» (Дубровин, 1890, с. 53) и остался один.

Положение будущего великого путешественника было катастрофическим, если бы он случайно не встретил Николая Ягунова, энергичного, очень способного молодого человека. «Случай с Кохером» показал, что в товарищи нужно брать неженатых людей, которые не будут скучать об оставленной семье (невесте). Таких, естественно, проще найти среди очень молодых ребят.

Мать, Елена Алексеевна, после этого случая каждый раз переживала, не женились ли в Сибири товарищи сына. «Что поделывает Михаил Александрович [Пыльцов], не женили, не взял ли в Иркутске богатую невесту и не возвратился ли вспять? Часто плачет ли от беспокойства. Желаю от души, чтобы он поравнодушнее перенес все лишения и был бы тебе хорошим помощником».

«Трудно, крайне трудно найти подходящего товарища; его нужно воспитать – не иначе», – писал Пржевальский[527]527
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 140. Письмо Н. М. Пржевальского Я. П. Шишмареву. 20 марта 1879. Пост Зайсанский.


[Закрыть].

Формированию состава экспедиции Н. М. Пржевальский придавал большое значение.

«Ведь маленькая кучка экспедиции, брошенная в глубь Азиатских пустынь, более чем корабль на океане, изолирована от остального мира. ‹…›

От большей или меньшей удачи выбора спутников и их отношений к руководителю всегда будет много, даже очень много, зависеть весь ход предприятия. Дисциплину в отряде следует ввести неумолимую, рядом с братским обращением командира со своими подчиненными.

Для начальника на первом плане должна стоять забота об удачном выборе спутников, в особенности своих помощников. И тем труднее такая задача, что, как известно, „в душу человека не влезешь“, а при фальши и маскировке нашей цивилизованной жизни весьма легко принять позолоченную медь за чистое золото.

Я лично почти всегда был счастлив в выборе товарищей и весьма обязан им успехами своих путешествий.

С не меньшим вниманием следует отнестись и к составу экспедиционного конвоя. Притом следует опять-таки брать людей молодых и неженатых. Такие субъекты, еще не искушенные жизнью, всегда энергичнее, откровеннее, бескорыстнее, более увлекаются делом, между собой живут дружнее и по родине не скучают.

Вообще, по многолетнему своему опыту могу свидетельствовать, что наши солдаты и казаки – это идеальные для трудных и рискованных путешествий люди: они смелы, выносливы, неприхотливы и легко дисциплинируются; кроме того, из тех же казаков выходят хорошие препараторы и сносные переводчики» (Пржевальский, 1888в, с. 4–5).

Пржевальский большое внимание уделял взаимоотношениям начальника экспедиции и подчиненных, неоднократно указывая, что «для успеха дела начальнику нельзя держать себя барином», что «личный пример начальника магически действует на подчиненных – они легче переносят строгие требования своего дела, и вместе с тем является нравственная подкладка дисциплины, как одного из важных элементов успеха» (Пржевальский, 1888в, с. 41).

Пржевальский также писал, как бороться со скукой (казаки играли на гармонях, пели, учились читать и читали, праздновали каждую 1000 верст караванного пути), потому что, «если она привяжется, будет страшнейшим врагом для нижних чинов экспедиции».

Самые большие требования Пржевальский предъявлял к начальнику экспедиции. «Для человека, ставшего во главе подобного дела, безусловно, необходимы как крепость физическая, так и сила нравственная (сильные мускулы, сильный характер, энергия, решимость). Далее прирожденная страсть к путешествию и беззаветное увлечение своим делом» (Пржевальский, 1888в, с. 2).

С этими убеждениями Пржевальского, правильность которых подтвердили пять триумфальных экспедиций, совершенно не вяжется голословное утверждение Рейфилда о том, что «в каждое путешествие Пржевальский брал молодого любовника».

«Любимчик», естественно, был бы на «особицу», не как все, что вряд ли понравилось казакам и другому товарищу (Рейфилд забывает, что товарищей чаще было двое), что породило бы зависть, неурядицу и раздор в отряде. Безнравственное поведение начальника отряда было бы очевидным, особенно в глазах солдат-староверов.

Совершенно непонятно, зачем для «нетрадиционной услады», если это главное, что толкало в путешествие Николая Михайловича, нужно было забираться в смертоносные пустыни и тратить на это государственные деньги. И, вообще, почему государь император выделял такие средства для «любовников». Получается, что Пржевальский «запудрил мозги» военному и иностранному министерствам, Главному штабу и императору, сумев так замаскировать свою «голубизну», что никто об этом не догадался.

А через полтора века возник, перефразируя Клейна, «казус Пржевальского»: гомосексуальность была, а доказательства ее не было. Более того, оказалось, что человек, любящий путешествовать, безусловно, был «голубым», потому что, по Клейну, «свобода от цивилизации» – характерная черта путешественников с гомосексуальными наклонностями.

Автор статьи в журнале «Наша психология», «скрестив» Л. Клейна с Рейфилдом, написал, что «хорошо Пржевальский чувствовал себя только за границами цивилизованной ойкумены. И неудивительно! В каждую экспедицию включался один из его молодых возлюбленных. Возможно, что в дальнюю дорогу Пржевальского уводило ощущение собственной „ненормальности“, так как гомосексуализм в то время был уголовно наказуемым деянием» (Шувалов [Электронный ресурс].

Д. Рейфилд биографию Пржевальского написал почти полвека назад. К настоящему времени английский профессор не прибавил к ней никаких новых фактов. Однако уверенность автора в «голубизне» путешественника и отвращение к нему неизмеримо выросли.

В 2010 г. в интервью журналу «Коммерсант. Власть» он заявил, что «давным-давно я написал биографию Пржевальского. Начал, думая, что это великий исследователь природы, а он оказался таким противным, что я обрадовался только, когда он умирал» (Шендерова, 2010).

Мы рассмотрели работы двух авторов, благодаря которым (главным образом Д. Рейфилду) Н. М. Пржевальский вошел в число 64 самых известных геев (Кирсанов, 2005) и стал «героем» многих «голубых» публикаций.

Авторы этих статей постоянно задавались вопросом, почему Пржевальский не женился. Попробуем узнать это у самого путешественника, его родственников и друзей.

Еще в 1867 г., когда Пржевальский находился в Уссурийском крае, его сестра Елена, сообщая о женитьбе братьев Владимира и Евгения[528]528
  «Братья Владимир и Евгений оба женятся, в этом месяце их свадьба. Володя женится на Андреевой – молоденькой личности, а Евгений на купеческой дочке Сыромятниковой». Из письма Елены Пржевальской-Гольм от 21 июня 1867 г. Петербург (НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 200).


[Закрыть], писала Николаю: «Теперь ты один только остаешься холостым. А может, ты вздумаешь привести нам сибирячку?»

После первого Центрально-Азиатского путешествия, когда его товарищ М. А. Пыльцов собрался жениться на сестре Пржевальского, мать, вероятно, пожелала сыну тоже жениться. В ответ Пржевальский написал, что это не его удел. «Напрасно ты пишешь, – отвечала мать сыну, – что тебе в удел не дана семейная жизнь, это совершенно зависит от тебя. Как бы была счастлива та женщина, которую ты бы избрал в подруги жизни своей. Каждая девушка за счастье бы сочла, если бы на нее пал бы выбор твоего сердца, но ты сам не хочешь, а то теперь было бы самое время тебе жениться и жить припеваючи. Подумай, да и возьми пример с твоего товарища. Вместе путешествовали, вместе и женитесь, и живете покойной жизнью. Имя у тебя всем известное, всему миру, следовательно, чего тебе не достает, как только не жены»[529]529
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 248. Письмо матери, Е. А. Толпыго, от 16 апреля 1874 г.


[Закрыть].

Невестка Николая Михайловича, жена брата Евгения, тоже пыталась устроить счастье путешественника и приглашала его к ним на масленицу, потому что будет «особа, которая очень желает Вас видеть. Если же Вы не приедете теперь, то свидание Ваше с особой отложится очень надолго, так как она в конце этой недели намерена ехать за границу и только ради Вашего приезда решила отложить свой отъезд. Евгений сообщит Вам очень благоприятный ответ на одни Ваши слова, которые Вы просили передать»[530]530
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 201. Письмо невестки, М. Ф. Пржевальской, от 16 февраля 1875 г.


[Закрыть].

Дядя, Алексей Кузьмич Пржевальский, подходил к вопросу о женитьбе Николая Михайловича издалека. «Если бы в Вашем багаже и найдется место для карточки барышни, оставьте ее, когда-нибудь в пустыне взглянете и подумаете, что, может быть, эта личность отнеслась бы к Вам тепло»[531]531
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 198. Письмо дяди, брата отца, А. К. Пржевальского, от 10 сентября 1881 г.


[Закрыть].