Автор книги: Людмила Пржевальская
Жанр: Книги о Путешествиях, Приключения
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)
Первые «пробы пера»
Труд «Путешествие в Уссурийском крае» не был первым писательским опытом Пржевальского.
Его первые «пробы пера» были об Отрадном.
Николай Пржевальский вспоминал об «отрадных, беззаботных днях», проведенных в деревне, о возвращении «в родимое гнездо из долгих отлучек», где его «встречали ласка и привет, забывались перенесенные невзгоды, на душе становилось спокойно и радостно. Эти минуты для меня всегда были лучшею наградою за понесенные труды».
«Я поворотился к знакомой горе. Взойдя на нее, я сел, и тысяча отрадных воспоминаний пронеслись в моем воображении. Сюда, бывало, приходил я гулять сперва с моей няней, а потом с учителем, когда был еще ребенком; позднее здесь же отдыхал я всегда. Утомясь на охоте, сколько раз в чудное весеннее утро поджидал я здесь пролетную дичь и любовался на весенний разлив» (Пржевальский, 1862, с. 113–114).
Свой первый отъезд из Отрадного (на военную службу) Николай Пржевальский описал с большой патетикой:
«Наконец мать встала и взяла образ: я подошел к ней. „Да сохранит тебя Господь Бог во всей твоей жизни“, – сказала она и начала благословлять. Этой минуты не вынесла моя переполненная душа. Долго сдерживаемые слезы разом брызнули из глаз. И я зарыдал как ребенок. Брат тоже сильно плакал. Между тем запрягли лошадей и все уложили в коляску; оставалось только сесть и ехать. Все дворовые пришли прощаться со мной; горячо я целовал каждого из них. Еще раз попрощался я с сестрой, дядей, няней и впрыгнул вслед за матерью и братом в коляску. Кучер тронул лошадей. „Прощайте! Прощайте!“ – раздалось со всех сторон, и мы выехали за ворота. Прощай, Отрадное, прощайте навсегда счастливые, беззаботные годы, но вы не умрете, вы будете вечно жить в моем воспоминании!!!» (Пржевальский, 1862, с. 115–117).
Что-то в этих воспоминаниях было похоже на тургеневские «Записки охотника», только менее цветисто написанное. Например, тургеневское «Я ехал с охоты вечером один, на беговых дрожках. До дому еще было верст восемь; моя добрая рысистая кобыла бодро бежала по пыльной дороге, изредка похрапывая и шевеля ушами»[569]569
Тургенев И. С. Бирюк / Охотничьи рассказы.
[Закрыть]. Или «Был прекрасный июльский день, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. С самого раннего утра небо ясно; утренняя заря не пылает пожаром: она разливается кротким румянцем»[570]570
Тургенев И. С. Бежин луг / Охотничьи рассказы.
[Закрыть].
Постепенно «цветистость» текстов Пржевальского нарастала: «Дневной жар сменяет прохладный вечер… заходит солнце, сумерки ложатся довольно быстро, и в наступающий темноте начинают мелькать, как звездочки, сверкающие насекомые» (Пржевальский, 1870а, с. 49).
Стали повторяться литературные штампы («я плакал как ребенок», «незабвенный день», «заветное стремление»), появлялись слова, передающие удивление и восхищение, и происходила частая смена картин. «О! Сколько раз при своих путешествиях я был счастлив, взбираясь на высокие горные вершины! Сколько раз завидовал пролетавшему мимо меня грифу, который может подняться еще выше и созерцать панорамы, еще более величественные! Лучшим делается человек при подобной обстановке; словно, поднимаясь ввысь, он отрешается от своих мелких помыслов и страстей. И надолго, на целую жизнь, не забываются подобные счастливые минуты» (Пржевальский, 1883а, с. 420).
Страсть Николая Михайловича к путешествиям проявилась в его малоизвестных четверостишиях. Перед началом четвертого путешествия (1883):
В бурю, в бурю снова…
Отдохнув, сказал пловец,
Знать я жребия такого,
Что в затишье нежилец.
(Знаменитый русский путешественник…, 1911, с. 51).
И, как эхо, запись в дневнике 29 октября 1885 г. Конец экспедиции.
Снова бури миновали,
Снова невредим пловец…
Снова, снова не сказали,
Что для бурь настал конец.
(Мурзаев, 1953, с. 158).
Н. М. Пржевальский, путешествуя, совершал географические открытия, изучал бесконечно разнообразный животный и растительный мир Центральной Азии и в то же время любовался и восхищался природой. Обе ипостаси, ученого и художника, проявились в его книгах, которые с интересом читали как ученые, так и любители приключенческих романов. «Как художник Пржевальский оказался у истоков „природоведческого“ направления в русской литературе», – пишет О. Н. Александрова-Осокина (2019). По ее мнению, «природоведческий очерк XIX в.» на сегодняшний день является «белой страницей» в русской литературе и «ждет своего осмысления». Интересно, удивился бы путешественник, узнав, что он признан чуть ли не основоположником литературного направления?
Что читал Н. Пржевальский в молодости, на какой литературе учился писать? «Приезжая в деревню [из смоленской гимназии], я проводил в диких лесах целые дни» (Пржевальский, 1888а, с. 530). «Однако это не мешало мне увлекаться чтением зоологических книг и путешествий, которые выписывала мать». Вероятно, одной из первых прочитанных книг о путешествиях стал роман «Лесной бродяга» француза Габриэля Ферри[571]571
Габриэль Ферри – псевдоним французского писателя Габриэля де Бельмара (Bellemare, 1809–1852).
[Закрыть], создателя жанра авантюрного романа. Его герой произвел неизгладимое впечатление на Николая. Ферри много лет провел в Мексике; вернувшись во Францию, стал печатать в Revue des Deux Mondes очерки и романы из мексиканской жизни. Он описывал бесстрашных охотников, искателей приключений, золотоискателей, необыкновенную природу этой страны. В России романы Ферри стали публиковать в журналах почти одновременно с их выходом во Франции. Первая книга Ферри вышла во Франции в 1853 г., уже после его трагической гибели.
Трудно сказать, когда Пржевальскому захотелось походить на «лесного бродягу». Может быть, когда вместе с дядей, который учил его французскому языку, они читали роман Ферри в подлиннике. Возможно, этот роман подтолкнул Пржевальского к написанию «Воспоминаний охотника» (1862) и «Путешествия в Уссурийском крае» (1870а). Николай в письмах к дяде Павлу Алексеевичу Каретникову писал: «По возвращении я буду нечто в роде олицетворенного „лесного бродяги“ Ферри».
Н. М. Пржевальский после Уссурийского путешествия. Иркутск. Октябрь 1869 г. Подписана путешественником: «лесной бродяга»
Спустя двадцать лет на книге «Путешествие в Уссурийском крае», подаренной будущему известному натуралисту, исследователю Маньчжурии Николаю Аполлоновичу Байкову, он оставил автограф: «Моему юному другу Николаю Байкову, на память от старого лесного бродяги. Н. Пржевальский. 10 июля 1887 г. СПб.»[572]572
Эта встреча сыграла огромную роль в жизни Байкова. Николай Апполонович позднее вспоминал разговор с Пржевальским: «Ты интересуешься, убивал ли я тигров. К сожалению, нет. Много всякого зверя я стрелял, но тигров не удалось взять ни одного. Это ты сделаешь за меня, когда будешь путешествовать по тайге Маньчжурии или Уссурийского края». «Если ты так любишь природу и охоту, – говорил Н. М. Пржевальский, – советую тебе после учебы отправиться на Дальний Восток. Дивный край! Прекрасная охота! Тайга – что твои сельвасы Бразилии! Степи – пампасы Аргентины! Такой природы нет даже у нас на Кавказе и Туркестане! Жаль, что мне не удалось побывать там вторично!» (Хисамутдинов [Электронный ресурс]).
[Закрыть].
Пржевальского и «лесного бродягу» объединяла всепоглощающая тяга к скитальческой жизни, полной опасностей, лишений и побед. Пржевальский, как и герой Г. Ферри, был подвержен «мучительной и таинственной»[573]573
Слова, сказанные о своих героях Луи Анри Буссенаром (Boussenard; 1847–1910), французским писателем, который совершил много путешествий и публиковал (с 1877) остросюжетные романы, насыщенные географическим и естественно-историческим материалами. В 1911 г. в России вышло собрание его сочинений в 40 томах.
[Закрыть] страсти к путешествиям.
«Никогда не забуду это время, проведенное среди дикой, нетронутой природы. Это была чудная, обаятельная жизнь, полная свободы и наслаждений! Часто, очень часто теперь я вспоминаю ее и утвердительно могу сказать, что человеку, раз нюхнувшему этой дикой свободы, нет возможности позабыть о ней даже при самых лучших условиях дальнейшей жизни», – написал Пржевальский в своей первой книге (Пржевальский, 1870а, с. 206).
Из дневниковых записей Пржевальского известно, что ему очень нравилась книга Е. Л. Маркова «Барчуки». «Почти каждый день читаю я книгу Маркова. Перечитываю ее, чуть ли не в десятый раз, и всякий раз освежительно действуют на душу эти милые рассказы, в которых, словно в зеркале, отражается мое собственное детство» (Пржевальский, 1940, с. 590).
Николай Пржевальский, находясь на военной службе, с удовольствием прочел роман Н. А. Некрасова и Н. Станицкого (А. Я. Панаевой) «Три страны света» о путешествии героев по Европейской России, азиатским степям и Русской Америке[574]574
В 1849 г. в журнале «Современник» – одном из самых распространенных русских изданий того времени – была закончена публикация большого романа «Три страны света», написанного Н. А. Некрасовым совместно с Н. Станицким (А. Я. Панаевой). Название романа соответствовало географическому положению, которое занимала тогда Россия, уже имевшая владения в Азии, а до 1867 г. – и в Северо-Западной Америке.
[Закрыть].
Пржевальский с того момента, как он овладел грамотой и самостоятельно прочел «какую-то иллюстрацию, затем басни Крылова», читал в течение всей жизни и «что попадалось под руку: военную энциклопедию, „Журнал охоты“ и прочее», и специальную литературу, и романтические книги о путешествиях, а также произведения научно-популярные, исторические. Это, например, были книга англичанина Генри Бокля «История цивилизации» и книга известного французского астронома Фламмариона, популяризатора астрономии, «Многочисленность обитаемых миров».
«Теперь я читаю книгу Фламмариона La pluralité des mondes habités. Каким резким контрастом является эта книга с окружающей обстановкой: с одной стороны – величие ума и нравственной стороны человека, с другой – тот же человек, мало чем отличающийся от животного», – написал он в дневнике во время второго путешествия в Центральную Азию (Пржевальский, 1940, с. 592).
Из книг по истории больше всего нравились Николаю Михайловичу книги Иоганна Шерра. Сила и мастерство И. Шерра заключались в его меткой и ядовитой сатире, направленной против пороков века, против всяческой лжи и фразерства. В своем стремлении к правде он никогда не льстил народу и его вождям. Им высказано немало горьких истин по адресу непостоянной и легкомысленной демократии. Н. М. Пржевальский приходил от его книг в восхищение: «Вот это я понимаю, вот это история. На историю надо смотреть, как на зеркало, в котором отражаются все глупости человеческие» (Дубровин, 1890, с. 44). Николай Михайлович написал по поводу цивилизации много отрицательных слов: «Веяние человека страшнее и истребительнее всяческих невзгод природы», «Прогресс не может возместить человечеству его нравственных утрат», «В блага цивилизации не особенно верую» (Дубровин, 1890, с. 44) и др. Создается впечатление, что он всю жизнь находился под мрачным обаянием пессимиста Иоганна Шерра.
Прочитанные книги о путешествиях «наводили на мысль», что он «должен непременно отправиться путешествовать». Но в шестом классе он прочел книгу неизвестного автора «Воин без страха», которая «содействовала решимости поступить на военную службу». Н. М. Пржевальский говорил: «В гимназии еще я воспитал страстное желание поступить в военную службу под влиянием чтения „История консульства и империи“ Тьера».
Никто из пишущих о Пржевальском не упоминал книгу Тьера, но постоянно говорил о «Воине без страха», начиная с биографа Н. Ф. Дубровина и М. А. Энгельгардта («В числе прочей дребедени попалась ему книжка „Воин без страха“, рисовавшая воинские добродетели самыми яркими красками» (Энгельгардт, 2008).
М. А. Энгельгардт считал, что «книжная сторона его воспитания сильно хромала. Литературу в доме его родителей заменяли лубочные издания, покупаемые у коробейников». Более того, биограф утверждал, что «родители его [Пржевальского] стояли вдалеке от умственного движения своей эпохи: это было довольно заурядное помещичье семейство старого закала – скромное, честное, благочестивое, с весьма ограниченным кругом интересов». Насколько вынесенный Энгельгардтом приговор – «вдалеке от умственного развития» – соответствовал действительности?
Об «интересах» рано ушедшего из жизни отца Михаила Кузьмича ничего не известно. О матери сохранились воспоминания ее великого сына и ее письма к нему, которые позволяют оценить «ограниченный круг интересов», характер Елены Алексеевны, ее роль в воспитании (см. главу, посвященную матери Н. М.).
Известно, что сам Николай Михайлович еще в Варшавском училище «успел сформировать прекрасную библиотеку и внимательно руководил чтением юнкеров» (Дубровин, 1890, с. 36). И в дальнейшем он коллекционировал книги в своей усадьбе, о чем свидетельствуют многочисленные исследования (Гавриленкова, 1987; Гавриленкова, 2002). О путешественнике как библиофиле и библиотечном деятеле см. работу Т. Жаровой (2011).
Ошибочные и забавные высказывания о Н. М. Пржевальском в прессе
Из журнала «Нива»
Автор журнала «Нива» (№ 20, 1876 – см. цв. вклейку, с. X) под инициалами Д. Б. писал: «Трудности путешествия увеличивались недостатком денежных средств, начальнику экспедиции приходилось вместе с его товарищем Пальцовым [правильно – Пыльцовым. – Авт.] вьючить верблюдов, пасти их, собирать на топливо орсак (помет) и поочередно караулить караван по ночам… Путешествие Пржевальского, по отзывам компетентных людей, составляет географический подвиг. Исполнив его, он стал наряду с другими нашими учеными путешественниками: Северцовым, Миклухо-Маклаем и Федченко».
Из журнала «Русское богатство»
В статье под претенциозным названием «Н. М. Пржевальский как личность» (Анонимный автор, 1888), появившейся уже после смерти Пржевальского, имелся целый ряд, мягко говоря, неточностей (выделены нами. – Авт.).
«Пржевальский не окончил курса в Смоленской гимназии, диссертация его в Военной академии была посвящена Амурской области, оставил военную службу, взял место учителя географии в Варшавской гимназии».
Есть и настоящие «перлы»: «Написал книгу, за которую получил только серебряную медаль от Географического общества, этого мало: Географическое общество отказало ему в средствах. Он начал свое знаменитое путешествие всего с 178 рублями, а когда достиг Северного Тибета с тремя своими спутниками, у него осталось только 10 рублей и совершенно изнемогавший верблюд». «Сочинение [„Монголия и страна тангутов“], изданное им, было тотчас же переведено почти на все европейские языки. Тогда расшевелилось и наше Географическое общество…» «В октябре он [Пржевальский] прибыл в Ташкент и выехал из него в Верный 13 октября, когда телеграф принес известие о его смерти».
Автор статьи пишет также, что «спутником Пржевальского был Певцов, участник двух первых путешествий». На самом деле Певцов возглавил экспедиционный отряд Пржевальского после смерти Николая Михайловича.
Статья завершается словами, что «Пржевальский умер на 47 году жизни». (Годы жизни Н. М. 1839–1888, то есть на 50-м году.)
Приведенные из этой статьи выдержки показывают, что просвещенный современник (автором статьи, скорее всего, был сам издатель Л. Е. Оболенский) не слишком хорошо знал историю жизни путешественника.
Что же касается заявленной темы («Пржевальский как личность»), то это пересказ главы из последней книги Пржевальского, где Николай Михайлович говорит о свойствах, которыми следует обладать путешественнику.
С большим трудом можно понять фразу о том, что «Пржевальский избегал всеми мерами всяких столкновений с туземцами и отсюда необходимости насилий [выделено автором]. Он придумывал для этого интересные хитрости: все четыре путешественника начали на глазах туземцев стрелять в седло, положенное на далеком расстоянии, и в 2 минуты выпустили по 30 пуль каждый. Монголы исковыряли седло своими ножами и, к удивлению, нашли в нем почти 120 пуль».
Наверное, это следует понимать как «бить азиатов по воображению» (фраза генерала Скобелева)?[575]575
«Так как нигде успех или неудача не принимают таких колоссальных размеров в устной передаче, как в Азии: распускаемые слухи действуют подавляюще на восточное воображение, соответственно, повышая или понижая дух противника» (Рекогносцировка Геок-Тепе…, 1904, с. 186).
[Закрыть] Пржевальский запугивал туземцев заранее, чтобы не сражаться с ними потом.
Русский биографический словарь[576]576
Н. М. Пржевальский // Русский биографический словарь. СПб., 1905. Т. 14. С. 763–783. Словарь издан под наблюдением председателя Императорского Русского исторического общества А. А. Половцева.
[Закрыть]
В приведенной в этом словаре статье, написанной весьма красочным языком, тоже есть неточные, иногда забавные выражения (выделены курсивом):
«Пржевальский – исследователь Средней Азии»[577]577
В то время иногда употребляли термин «Средняя Азия», однако Пржевальский всегда писал – Центральная Азия: Синьцзян (Восточный Туркестан), Монголия, Тибет.
[Закрыть] (с. 762).
«Пржевальский всегда был „сам по себе“. Эта черта характера перешла к нему по наследству от родителей» (с. 763).
«Обладая ясным и здравым умом, П. легко ориентировался и схватывал сущность явлений, часто ограничиваясь суждением по первому впечатлению, отчего нередко впадал в ошибки, основанные на поверхностном решении, однако в большинстве случаев его сочинения переполнены меткими замечаниями и тонкими характеристиками» (с. 765).
«Казалось, он идет нехотя, против воли [речь идет о пятом, последнем, путешествии. – Авт.]. Упадок его энергии объяснялся физическим расстройством: болезнь уже свила гнездо[578]578
Не ясно, на основании каких данных это написано.
[Закрыть] в его организме, продолжавшем бороться с нею, но не смогла свалить его с ног» (с. 781–782).
Мы привели лишь малое число публикаций о Пржевальском, но даже отдельные строки из некоторых статей показывают, как легко можно впасть в крайность при оценке его личности, «надергав цитат» из прессы того времени. Призываем себя и других критически относиться ко всем интерпретациям личности и деятельности Пржевальского.
Смерть Н. М. Пржевальского
Если сегодня спросить у людей, изучавших жизнь путешественника или просто слышавших о нем, отчего умер Пржевальский, то чаще всего ответ будет таким: умер от брюшного тифа, которым заразился, выпив сырой воды. Так же отвечает и интернет. Так долгое время считали и мы, прочитав биографический очерк Н. Ф. Дубровина, написанный о Н. М. Пржевальском в 1890 г.
Дубровин – «вдвойне товарищ Н. М. по Императорской Академии наук и по Военно-ученому Комитету Главного штаба». Опираясь на материалы, «собранные ближайшим другом покойного, генерал-лейтенантом Ф. А. Фельдманом», он так ярко, красочно и убедительно повествовал о путешествиях Н. М., «тяжелой страннической жизни во имя науки и славы России» и смерти от брюшного тифа, что усомниться в достоверности прочитанного было невозможно.
Братья путешественника, Владимир и Евгений, дали высокую оценку труду Дубровина.
«12 марта 1890 г. Москва.
Многоуважаемый Николай Федорович!
Прочитав составленную Вами биографию покойного брата нашего Николая Михайловича, мы не можем не высказать Вашему Превосходительству истинной сердечной признательности. Эта признательность является с нашей стороны лишь слабым выражением того впечатления, которое произвел на нас Ваш высокоталантливый труд, отмеченный не только обычными выдающимися качествами Вашего ума, но и редкой теплотою чувства, которым проникнуты многие страницы, посвященные личности незабвенного брата.
Пользуясь случаем, просить Ваше Превосходительство принять уверения в чувствах нашего глубокого к Вам уважения и преданности, которые имеют честь быть.
В. Пржевальский»[579]579
НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 130, в папке «Неизвестные авторы». Л. 20.
[Закрыть].
В ответ Н. Ф. Дубровин поблагодарил Евгения и Владимира за хороший отзыв о его книге «Н. М. Пржевальский»[580]580
НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 130. Л. 19.
[Закрыть].
Итак, родственники путешественника не усомнились в диагнозе «брюшной тиф».
По мере того как из документов, писем и других бумаг мы узнавали о деятельности Николая Михайловича, о предках рода Пржевальских, о жизни родственников, друзей и лиц, мало знакомых путешественнику, появились сомнения в правильности некоторых высказываний Н. Ф. Дубровина.
В семейном архиве Пржевальских отсутствуют многие документы, связанные с великим родственником, – семьей брата, Владимира Михайловича Пржевальского, они были подарены ИРГО в Петербурге.
Архив Российского географического общества (НА РГО) – неиссякаемый источник сведений о путешественнике; в нем есть и документы, связанные с его смертью. Это письма Роборовского, Козлова, Фельдмана, Королькова, Крыжановского, телеграммы Колпаковского из Омска и Роборовского из Каракола[581]581
Там же. Д. 126. В деле находятся копии писем В. И. Роборовского Фельдману и врача Крыжановского о последних днях Николая Михайловича Пржевальского.
[Закрыть]. Но основной документ о смерти Пржевальского мы обнаружили в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА). В деле содержался подробный («физиологически детальный») отчет врача Крыжановского о течении болезни и смерти Н. М. Пржевальского.
«Теперь остается сказать несколько слов о том, каким именем окрестить всю эту группу болезненных симптомов, которые в эти четыре дня мне пришлось наблюдать у покойного. Строго говоря, для данных симптомов точную и вполне идентичную рубрику в отделе инфекционных болезней трудно подыскать.
Ввиду же того, что, по заявлению Каракольского уездного врача, между калмыками Каракольского уезда свирепствует эпидемия возвратного тифа, а именно желчного тифоида, я клонюсь к этому предположению, что болезнь покойного генерала Пржевальского можно с большой вероятностью назвать возвратным тифом или, вернее, желчным тифоидом.
Подписал старший врач 5-го Западно-Сибирского линейного батальона надворный советник Крыжановский»[582]582
РГВИА. Ф. 401. Оп. 4/928. Д. 40. Л. 189–195. 1888 г. Микрофильм. Фонд 401 – Военно-ученый комитет (1822–1903). Четыре дня у одра болезни покойного генерала Н. М. Пржевальского.
[Закрыть].
Диагноз – возвратный тиф – ставился на основании совокупности фактов (в том числе и того, что еще несколько человек из экспедиционного отряда заболели недугом с теми же признаками). Этот диагноз подтвердили еще три врача: Мансветов, Велепольский и Барсов.
Из письма Роборовского Фельдману, находящегося в том же архиве, следовало, что врачи «определили смерть от желчного тифоида. Это местный брюшной тиф с осложнением – в момент смерти всегда разливается желчь».
Удовлетворившись объяснением далекого от медицины Роборовского, что «возвратный тиф – это местный брюшной тиф с осложнением», мы не удивились, прочтя его телеграмму Географическому обществу, в которой он писал, что Н. М. скончался от брюшного тифа (см. цв. вклейку):
«Сообщаю Географическому обществу беспредельно горестное известие. 20 октября 9 часов утра Николай Михайлович Пржевальский скончался брюшным тифом, простудился на охоте Пишпеке. Ждем разрешение похоронить тело на берегу Иссык-куля, согласно последней воле покойного. Место выбрано удобное 12 верстах Каракола. Телеграфировал штаб военному министру и Государю Императору. Жду дальнейших распоряжений. Для описи экспедиционного имущества прошу назначить комиссию.
Член общества Роборовский».
Однако в телеграмме начальнику Генерального штаба Роборовский написал, что Пржевальский умер «от возвратного тифа»[583]583
Фотография телеграммы: Сумароков, Сумарокова, 2019, с. 188.
[Закрыть].
В это же время Степной генерал-губернатор и командующий войсками Омского военного округа генерал Г. А. Колпаковский[584]584
Степное генерал-губернаторство как административно-территориальная единица было образовано в 1882 г. из Акмолинской, Семипалатинской и Семиреченской областей с центром в г. Омске.
[Закрыть] послал телеграмму Военному ведомству о том, что генерал Пржевальский скончался в Караколе от возвратного тифа[585]585
НА РГО. Ф. 13. Оп. 5. Д. 83. Колпаковский. Телеграмма из Омска от 22 октября 1888 г. (О смерти Н. М. Пржевальского).
[Закрыть] (см. цв. вклейку).
Газеты и журналы Петербурга, Москвы и др. городов немедленно сообщили о смерти путешественника от возвратного тифа:
«20-го минувшего октября в 9 часов утра в пограничном городе Семиреченской области скончался известный русский путешественник, генерал-майор Н. М. Пржевальский. По полученным сведениям, он прибыл в гор. Каракол 10-го октября уже больной и скончался от возвратного тифа»[586]586
Вестник Российского общества Красного креста. № 43. Воскресенье, 23 октября 1888 г., с. 371.
[Закрыть].
Перечень публикаций, в которых сообщалось, что причиной болезни и смерти являлся возвратный тиф, можно продолжить. Но были и другие сообщения, не столь конкретные.
«Схватил он, по-видимому, тифозную горячку еще при проезде своем через Пишпек, где, разгорячившись на охоте, выпил холодной воды из источника и продрог на холодном ветру в отсыревшей одежде»[590]590
Памяти Николая Михайловича Пржевальского. Речь вице-председателя ИРГО П. П. Семенова. СПб., 1890, с. 11.
[Закрыть].
«По объяснению доктора, был брюшной тиф. Температура высокая – ее не выдержало ожиревшее сердце. Понижать ее было невозможно, ибо сейчас же являлось кровотечение»[591]591
Письмо Роборовского управляющему делами Военного ученого комитета Главного штаба генерал-лейтенанту Ф. А. Фельдману. 22 октября 1888 г.
[Закрыть]. Про возвратный тиф, он же тифозная горячка, желчный тифоид[592]592
Точнее, это осложнение после возвратного тифа.
[Закрыть], или «местную разновидность брюшного тифа» Роборовскому рассказали врачи. Может быть, в то время врачи-практики еще не обладали такими же знаниями, как врачи-ученые, поэтому для них брюшной и возвратный тифы были только разновидностями, а не болезнями, вызванными разными возбудителями. Однако различия в протекании болезни этих двух тифов врачи хорошо понимали[593]593
Письмо В. И. Роборовского генералу Фельдману было опубликовано в «Русском инвалиде», перепечатано в брошюре «Памяти Н. М. Пржевальского. 1889 г.».
[Закрыть]. То же самое, но с бо́льшими подробностями В. И. Роборовский рассказал редактору «Русской старины» М. И. Семевскому. На воспоминания Роборовского опирался Н. Ф. Дубровин.
Стенографическая запись устного рассказа в редакции «Русской старины» (1891):
«Когда немного уняли кровь, он [Пржевальский] ушел в юрту, а я сейчас же поехал за доктором Крыжановским. Он приехал с доктором Барсовым, захватив с собою инструменты, чтобы сжимать нос, но когда они приехали, то кровь уже почти остановилась. Оба доктора исследовали больного и решили, что ему необходимо оставить юрту, что лечиться в юрте невозможно…
Доктора пробыли у Н. М. часа полтора и сказали нам, что болезнь у него простудная, но что именно – еще определить нельзя, потому что исследовать больного в юрте немыслимо, потому что простуда может ухудшиться» (с. 669).
Николая Михайловича перевезли в глазной барак в городе.
«С 18 на 19-е всю ночь оставались при нем фельдшер и доктор, клали ему лед, вытирали его горчичным спиртом, но ванны не делали, а ставили несколько клистиров, давали ему пить молоко, красное вино по ложечке и, через определенный промежуток времени, по глотку питья с клюквенным морсом. Для того чтобы предупредить второй сильный пароксизм лихорадки, больному давали хину».
Утром 18 октября у Николая Михайловича был первый пароксизм, его трясло, а он смеялся: «Не могу, – говорил он, – удержаться – и не холодно, а трясет».
Скончался путешественник в 9 часов утра 20 октября 1888 г.
«Как раз в этот момент подоспели еще три доктора: Мансветов, Велепольский [В. Вышпольский] и Барсов[594]594
В. Вышпольский (Велепольский), городской врач, изучал болезни в Иссык-Кульском уезде. Николай Матвеевич Барсов – старший врач лазарета, городской староста, коллежский советник, председатель городского сиротского суда, был страстным садоводом-любителем.
[Закрыть], но было уже поздно. Они определили смерть от желчного тифоида; это местный брюшной тиф с осложнением, – в момент смерти всегда разливается желчь; от этого тифа умирает много туземцев и наших солдат, и он считается заразительным; поэтому тело Н. М. не позволили поставить в церковь, пока гроб не запаяли в другой металлический гроб; только в день похорон его отвезли в церковь, а до этих пор он стоял в бараке, и фотографию с него сняли в бараке.Команда была в совершенном отчаянии; мы все рыдали; вместе с нами плакал и доктор [Крыжановский], хотя он знал Н. М. всего четыре дня» (Роборовский, 1892, с. 673).
Письмо Я. И. Королькова Софье Алексеевне Пржевальской от 26 декабря 1888 г.: «Накануне смерти (19 октября 1888 г.) он выглядел почти здоровым, рассказывал о Петербурге и деревне. Казалось, что ему полегчало». Когда на другой день Корольков приехал в больничный барак, то во дворе застал Роборовского и Козлова в слезах, около тела Н. М. стояли «старики» в слезах. «Горе было здесь общим и искренним»[595]595
НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 123.
[Закрыть].
Об этом печальном, трагическом событии Н. Ф. Дубровин написал следующее:
«Утром 8 октября он выехал в Каракол, куда и прибыл 10-го числа в четвертом часу пополудни…
14 октября было назначено для перехода на Бивуак за городом…
На следующий день Николай Михайлович имел уже вид больного человека и жаловался, что ему нездоровится… Весь день он провел в юрте, в полулежачем положении и сам измерял свою температуру и отсчитывал свой пульс. У приехавшего навестить его штабс-капитана Хацитовского он спрашивал, часто ли бывает тиф в Караколе, в каких формах проявляется он, и вообще долго разговаривал на эту тему».
Далее Н. Ф. Дубровин приводит цитату из воспоминаний В. И. Роборовского (не ясно, на какие воспоминания он ссылается, поскольку они были опубликованы в 1892 г., а книга Н. Ф. Дубровина – в 1890 г.): «В ночь с 15-го на 16-е число Николай Михайлович спал неспокойно, температура тела значительно повышалась, чувствовал он хуже, но выйдя из юрты и увидев на косогоре сидящего черного грифа, не вытерпел и выстрелил в него. К величайшему восторгу бывших неподалеку киргиз, гриф покатился убитым. Притащили его к юрте; Николай Михайлович рассматривал его, расправлял крылья и перья и любовался ими».
И вновь Н. Ф. Дубровин: «На следующее утро [17 октября] В. И. Роборовский немедленно поехал в город и привез оттуда Ив. Ив. Крыжановского… Доктор тщательно осмотрел его и выслушал [скорее всего, имеется в виду – выслушал трубкой. – Авт.].
При исследовании оказалось: цвет лица с самым незначительным желтоватым оттенком; язык сухой, живот очень большой и вздутый, толчки сердца и пульс слабые. [„Четыре дня у одра болезни Н. М. Пржевальского“. Записки доктора И. И. Крыжановского. – Примеч. Н. Ф. Дубровина]
Прописав лекарство [Хинин? – Авт.], доктор обещал заехать на следующий день…
Болезнь не поддавалась лечению, и доктор предложил ему возвратиться в город и поместиться в каком-нибудь доме…
Николай Михайлович соглашался переехать в дом, но с тем условием, чтобы отыскали ему помещение вне города и притом такое, возле которого можно было расположить весь отряд, багаж и верблюдов. Таким условиям удовлетворял вполне глазной барак каракольского лазарета…
В 9 часов утра 18 октября доктор Крыжановский получил записку с верховым казаком, что у больного с 8 часов утра идет носом кровь и не останавливается…
Лишь только сделалось несколько легче, как Николай Михайлович изъявил желание переехать в барак…
После обеда ему сделалось опять хуже, появилось кровотечение носом и температура поднялась до 40 градусов Цельсия…
В 0:30 часов… больной дремал и изредка бредил. Приходя в сознание и видя себя окруженным своими спутниками и людьми ему близкими, он говорил им совершенно твердым голосом о своей близкой смерти… Пожалуйста, доктор, не анатомируйте меня» (Дубровин, 1890, с. 463–467).
Ранее об этом никто не упоминал. Позднее на этой фразе будет построена не одна конспирологическая (заговорщицкая) и другие невероятные версии болезни.
Заметим, что Н. Ф. Дубровин сообщил только о двух врачах, Крыжановском и Барсове, и не сказал, какой диагноз поставили каракольские военные врачи. В начале повествования об этой трагедии он написал, что «Река Чу, на которой охотился Н. М., протекает по местности болотистой, известной своим вредным для здоровья климатом. Среди киргизов, живущих в той местности, всю зиму 1887 г. свирепствовал сильнейший тиф [Какой? Брюшной или возвратный? – Авт.]». Дубровин также отметил, что Пржевальский «пил во время охоты воду из реки Чу, которая даже и туземцами считается вредною в сыром виде». Таким образом, биограф Пржевальского конкретно не сказал, что путешественник заразился брюшным тифом. Это читатель соединил две фразы и сделал вывод – брюшной тиф.
Так чем отличается возвратный тиф от брюшного? Обратимся к медицинской энциклопедии и инфекционистам, специалистам по тифу.
Длительное время тифом называли целую группу заболеваний, которые протекали с высокой температурой тела и нарушением психики. Потом ученые медики выяснили, что есть разные возбудители и, соответственно, разные тифы, а именно сыпной, брюшной и возвратный.
Если первые две болезни сегодня людям хорошо известны, то возвратный тиф в основном знаком только медикам и тем, кто интересуется медициной.
Брюшным тифом заражаются через содержащие бактерии Salmonella typhi пищу, воду (жидкости), а также фекалии, мочу, грязные руки и пр. (алиментарным путем).
Возвратным тифом человек заболевает от укуса зараженного клеща или когда раздавливает зараженную вошь[596]596
Окончательно роль вшей в передаче возвратного тифа была установлена Мэкки в 1907–1908 гг.
[Закрыть] на расчесанном участке тела. Возбудителями возвратного тифа являются бактерии спирохеты рода Borrelia.
Сыпным тифом заболевают также после укуса зараженной вши[597]597
В 1908 г. Н. Ф. Гамалея доказал, что бактерии, вызывающие сыпной тиф, передаются вшами.
[Закрыть] и втирания в расчесы содержимого ее кишечника. Но эта вошь заражена бактериями из группы Rickettsia prowazekii.
Возможно ли было в XIX в. определить у больного тот или иной тиф без проведения бактериального анализа? Да, это можно было установить по ряду признаков течения болезни и эпидемиологической обстановки.
Общие признаки – лихорадка (повышение температуры тела). Лихорадка характеризуется не только повышением температуры, но и изменениями во всех органах и системах. Больных беспокоят головная боль, разбитость, чувство жара, сухость во рту. При лихорадке усиливается обмен веществ, учащаются пульс и дыхание. При резком повышении температуры тела больные ощущают озноб, дрожь. При высокой температуре тела кожа становится красной, теплой на ощупь. Быстрое снижение температуры сопровождается обильным потом.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
