Текст книги "Самая желанная"

Отдышавшись, Диана вернулась в кухню за оставленным там ужином и принесла его наверх, чтобы доесть в постели. А потом они занимались любовью уже совсем по-другому – неторопливо и обстоятельно, смакуя наслаждение.

После этого они долго лежали без движения, крепко обняв друг друга. Оба молчали, в доме царила тишина, но было слышно, как за окнами свистел осенний ветер.

«Но если какие-то шесть дней разлуки привели к такому впечатляющему результату, то каким же было бы наше воссоединение, если бы мы расстались на две недели? – подумал вдруг Джервейз с некоторым удивлением. – Хм… пожалуй, я бы не выжил, умер бы во время соития. Хотя, с другой стороны… Вряд ли можно мечтать о более прекрасной смерти».

Вскоре он задремал, надеясь, что Диана так крепко уснет, что забудет отправить его домой. Ему очень хотелось хоть раз провести с ней всю ночь.

Внезапно раздался тихий стук в дверь, но Джервейз к этому времени уже настолько расслабился, что не шелохнулся. Диана же в тревоге замерла, потом выскользнула из объятий любовника. Джервейз услышал легкий шорох – это она надевала халат, – но не мог разобрать, о чем шептались у двери.

Диана вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, и сладостное умиротворение Джервейза тотчас сменилось беспокойством. Окончательно проснувшись, он со злостью подумал: «Неужели в этот час к ней мог прийти другой любовник? Небось какой-нибудь проклятый игрок – только что выбрался из-за карточного стола и заглянул по дороге, чтобы завершить развлекательную программу этого вечера».

Охваченный гневом, виконт вскочил на ноги. При красноватом свете догоравшего камина он поспешно оделся и вышел в коридор. Где-то в отдалении еще слышались шаги Дианы. Джервейз решительно зашагал следом за любовницей. Черт побери, кто же обладал таким влиянием на нее, что мог поднять с постели в такой час? Даже в темноте он легко нашел лестницу, по которой поднялась Диана, и бесшумно, точно кот на охоте, помчался за любовницей, перепрыгивая через две ступеньки.

Странно, что она встречалась с кем-то наверху. Хотя… не могла же она привести в свою спальню другого мужчину, когда там уже находился он, Джервейз. Интересно, сколько же еще кроватей она держала наготове?

В холле второго этажа было темно, лишь тусклая полоска света падала на пол из приоткрытой двери одной из комнат. Проклиная себя за любопытство, которое не принесет ему ничего, кроме боли, Джервейз осторожно подошел к этой двери и заглянул в комнату.

Зрелище, представшее перед ним, действительно оказалось шокирующим. Конвульсии всегда выглядят ужасно, но особенно страшно наблюдать такое состояние у ребенка. Тело мальчика выгибалось дугой, сотрясая всю кровать, и по комнате разносились жуткие звуки. Рядом с ним сидела Диана с искаженным от душевной боли лицом, и довольно ловко удерживала мальчика, чтобы тот не свалился на пол. Мельком заметив, что в комнате находилась также пожилая женщина с суровым лицом – рядом с ней стояла молодая горничная, – Джервейз обратил взор на мальчика и Диану.

Наконец приступ закончился, воцарилась тишина, и дыхание ребенка выровнялось. Диана склонилась над мальчиком, обнимая его с бесконечной нежностью.

Джервейз замер, охваченный противоречивыми чувствами. Он испытывал облегчение: ведь Диана ушла не к другому любовнику, – но одновременно его терзала какая-то странная ревность – из-за того, что она одаривала такой нежностью не его, а другого человека. Разумеется, он прекрасно понимал, что глупо и нелепо завидовать ребенку, но в каком-то смысле он в эти мгновения и сам был ребенком: наблюдая за мучениями мальчика, Джервейз чувствовал себя так, словно мучился вместе с ним.

Невидимый в темном коридоре, он мог бы тихо уйти, унося с собой свою мелкую обиду, которую потом спрятал бы так надежно, что вскоре забыл бы о ней навсегда, но вместо этого Джервейз осторожно шагнул в комнату.

Все тотчас же повернулись к нему, но он видел только две фигуры на кровати – женщину и ребенка, смотревших на него одинаковыми лазурными глазами. На лице мальчика появилось вопросительное выражение, но Диана, обычно нежная и ласковая, сейчас взирала на него с яростью тигрицы, защищавшей своего тигренка. «Неужели эта мегера и есть настоящая Диана, а нежная любовница – всего лишь хорошо отрепетированная роль?» – промелькнуло у Джервейза.

Когда он приблизился к кровати, напряжение в комнате стало почти осязаемым и взрывоопасным, и не замечал этого только мальчик, который спросил:

– Вы кто такой?

Джервейз присел на край кровати и тихо ответил:

– Меня зовут Сент-Обин, я друг твоей мамы.

Мальчик подал ему руку.

– Добрый вечер, сэр. А я Джоффри Линдсей.

Джервейз и без этих слов понял, что перед ним сын Дианы, – ярко-синие глаза не оставляли в этом ни малейших сомнений. Рукопожатие ребенка оказалось на удивление крепким. Он внимательно посмотрел на гостя и спросил:

– А почему вы пришли с визитом так поздно?

Джервейз заметил, как напряглась Диана при этих словах мальчика. Но неужели она думала, что он назовет ее шлюхой при сыне? Хм… если так, то понятно, почему она так разозлилась. Обращаясь к Джоффри, Джервейз сказал:

– Я знаю, принятое для визитов время давно прошло, но я уезжал из города, а теперь заехал к вам в надежде, что твоя мама меня покормит.

Джоффри усмехнулся.

– Да, мама любит всех кормить.

– У нее это очень хорошо получается, – заметил виконт.

Как и следовало ожидать, сын Дианы оказался очень красивым с темными волосами и вполне взрослыми глазами, что было весьма необычно для мальчика его возраста. Судя по его улыбке, он унаследовал от матери и ее обаяние.

Джоффри внезапно помрачнел.

– А вы… вы видели, что тут происходило?

Джервейз кивнул.

– Да, видел. Припадок у тебя был довольно сильный. Ужасно неприятно, правда?

Выразительные глаза Джоффри расширились.

– У вас что, тоже бывают припадки?

– Сейчас – нет, но когда был мальчиком – то да, случались.

Теперь на виконта пристально смотрели обе пары лазурных глаз, и казалось, что Диана была уже не столь враждебно настроена. Тут она перевела взгляд на женщин, стоявших чуть поодаль, и молча кивнула. Обе тотчас вышли из комнаты, оставив Диану с сыном и любовником.

Джоффри с волнением в голосе спросил:

– Сэр, вы хотите сказать, что припадки бывают не только у меня? Я не один такой?

– Конечно, дорогой, ты же сам знаешь, – ответила вместо виконта Диана.

Но Джоффри покачал головой.

– Да, ты говорила, что я не один такой, но я никогда еще не встречал человека с тем же недугом, что у меня.

Значит, мальчик думал, что он такой один-единственный, что-то вроде монстра или ненормального. Это чувство Джервейз понимал даже слишком хорошо.

– Припадки не такая уж редкость, – сказал он. – Когда я служил в армии, у одного нашего капрала иногда случались приступы. И доктор однажды сказал мне, что при подходящих – или, лучше сказать, неподходящих – условиях они могут случиться у любого. Со мной это случалось, когда у меня был жар.

Джоффри чуть не подпрыгнул на кровати и закричал:

– У меня так и бывает! Мама очень беспокоится, когда я болею, потому что тогда у меня бывает больше приступов.

Джервейз посмотрел на Диану, но она тотчас отвела глаза. Однако теперь стало понятно, почему она выглядела такой усталой, когда он пришел. Очевидно, ее сын болел.

– Конечно, твою маму это расстраивает, – сказал Джервейз. – Говорят, моя матушка тоже ужасно нервничала, когда я болел.

Джоффри пододвинулся поближе к гостю.

– А как это у вас было? Что вы чувствовали?

Джервейз мысленно перенесся на двадцать лет назад.

– Во время самого приступа я вообще ничего не чувствовал – как если бы спал, – но когда приступ только начинался… Знаешь, у меня было такое ощущение… как будто кто-то повязал вокруг моего лба ленту и тянул ее назад.

– Точно! – воскликнул Джоффри. – Как будто меня куда-то тянет великан. Иногда я с ним борюсь и отгоняю, и тогда приступ не случается.

Диана посмотрела на сына с удивлением.

– Ты иногда можешь остановить приступ в самом начале? Ты мне об этом не рассказывал.

Мальчик заерзал, искоса глядя на мать, и пробормотал:

– Это нечасто срабатывает.

Диана сокрушенно покачала головой.

– Ох, наверное, мама всегда обо всем узнает последней… – На Джервейза она все еще не смотрела.

Тут у виконта всплыло еще одно воспоминание, и он отрывисто сказал:

– Хуже всего – глаза. Я как будто исчезаю, а потом вдруг вижу, что лежу на земле, а вокруг собрались люди и смотрят на меня. Ох, все эти глаза…

Увидев, что Джоффри о чем-то задумался, Джервейз умолк. Эти взгляды посторонних, эти их глаза знал любой эпилептик. Глаза, полные любопытства, или страха, или же отвращения. Но, пожалуй, хуже всего – жалости. Джоффри тоже знал взгляды, но никогда не говорил матери. Немного помолчав, мальчик сказал:

– И вы ведь учились кататься верхом, хотя у вас бывали припадки?

– Конечно, – кивнул Джервейз.

Джоффри красноречиво посмотрел на мать, но Диана поспешно сказала:

– Молодой человек, не пора ли вам спать?

– Нет, я совсем не устал! – воскликнул Джоффри.

Но широкий зевок тотчас опроверг его слова. Тут на кровать прыгнул маленький котенок, внезапно появившийся откуда-то. Джоффри взял его на руки и пояснил:

– Когда у меня начался приступ, Тигр испугался и спрыгнул на пол. Он у меня всего несколько недель, а уже научился спать на моей кровати.

– Умный кот, – кивнул виконт, сдерживая улыбку.

– Было бы неплохо, молодой человек, если бы вы тоже попытались поспать на кровати, – заявила Диана, уложив сына на подушки и подоткнув одеяло вокруг него и котенка. – Сейчас не самое подходящее время для долгих разговоров. Лорду Сент-Обину пора ехать домой, чтобы тоже лечь спать.

Синие глаза мальчика распахнулись.

– Он что, настоящий лорд?..

Джервейз чуть не расхохотался: он не помнил другого случая, когда ему удалось бы так легко произвести на кого-либо впечатление.

– Да, самый настоящий, – ответил Джервейз. – Виконт, если быть точным.

Джоффри посмотрел на него с сомнением.

– А где же ваша фиолетовая мантия?

– Я надеваю ее только в особых случаях, когда не могу отвертеться. В ней очень неудобно, я вечно на нее наступаю, спотыкаюсь и сбиваю вазы со столов, – с серьезнейшим видом ответил Джервейз, поднялся и протянул мальчику руку. – Рад был с вами познакомиться, мистер Линдсей.

Джоффри пожал ему руку, затем протянул для пожатия лапку котенка. Виконт с таким же серьезным видом взял тоненькую полосатую лапку. У котенка же, по-видимому, не было своего мнения на сей счет. И тут Джервейз с удивлением воскликнул:

– Боже правый, у этого кота есть большие пальцы!

У Тигра действительно был на лапе длинный лишний палец, который торчал в сторону почти так же, как большой палец на человеческой руке.

Джоффри радостно улыбнулся и, уже почти засыпая, пробормотал:

– Мама говорит, страшно представить, что будут вытворять коты, если у них у всех появятся на лапах большие пальцы.

Джервейз с улыбкой покосился на Диану, но та смотрела на сына и выражение ее лица трудно было понять. Джоффри же все еще борясь со сном, закрыл глаза и прошептал:

– Вы когда-нибудь расскажете мне про армию?

– Расскажу, если хочешь, – отозвался виконт.

Диана с неудовольствием посмотрела на него, однако промолчала. Она наклонилась над сыном, чтобы поцеловать в щеку, а Джервейз тем временем вышел из комнаты и остался ждать за дверью. Несмотря на поздний час, он собирался кое о чем поговорить с любовницей.

Глава 10

Диана хмурилась, выходя в коридор. При Джоффри она сдерживалась, но сейчас ее гнев вышел наружу, и насмешливый блеск в глазах Джервейза отнюдь не успокаивал ее.

– Очевидно, слухи о вашей шпионской деятельности правдивы, – проговорила она вполголоса, пристально глядя на виконта.

Нисколько не обескураженный, Джервейз ответил:

– Признаюсь, мне стало любопытно, куда вы уходите в такой поздний час. Но если мальчик болел… Тогда я понимаю, почему вы так выглядели, когда я пришел.

– Вам пора уходить.

– Час действительно очень поздний, но мне еще не пора уходить. А если вы собираетесь ссориться, то давайте сделаем это внизу. В коридоре – ледяной холод.

Диана вздохнула. Он был прав, черт бы его побрал! Она дрожала не только от гнева, но и от холода. Джервейз взял у нее подсвечник, другой рукой обнял за плечи и повел вниз, в ее спальню. Несколько минут спустя Диана удобно расположилась у огня в кресле с высокой спинкой, с кашемировой шалью на плечах и со стаканом бренди в руке. Ей было странно, что за ней ухаживали: странно и приятно, – но она все равно хмурилась.

Джервейз присел возле камина и подбросил еще угля, чтобы пламя разгорелось поярче. Потом, усевшись в другое кресло, откинулся на спинку и вытянул перед собой ноги, скрестив в щиколотках. Бренди для себя он уже налил. В полумраке невозможно было разглядеть лицо – в игре света и теней оно временами казалось задумчивым, а иногда в нем виделось что-то хищное.

Но Диане не хотелось на него смотреть, и она уставилась на огонь в камине. Если он хотел поговорить – пусть сам что-нибудь скажет.

– Почему вы так рассердились? – спросил, наконец, виконт.

– Неужели непонятно? Пойти за мной наверх было с вашей стороны непростительной вольностью. Это вторжение в мою жизнь. Я очень старалась держать Джоффри в неведении относительного того, чем занимаюсь. И до сегодняшнего вечера мне это удавалось, а теперь…

Виконт ненадолго задумался, потом проговорил:

– Пожалуй, вы правы. Я всегда был слишком любопытным, и это не шло мне на пользу. Увы, мне просто не пришло в голову, что я поставлю вас в неловкое положение. Жаль, что так получилось. Однако я не думаю, что вам следует беспокоиться. Ваш сын еще слишком мал, поэтому принял мою версию без вопросов.

– Сейчас он вам поверил, но когда вырастет, то непременно вспомнит об этом и начнет задумываться. – Диана подобрала под себя ноги и, тихо вздохнув, сказала: – И если он придет к выводу, что его мать была шлюхой, как вы думаете, что он почувствует?

– Я точно знаю, как он себя почувствует, потому что моя мать была шлюхой, – проговорил виконт с неподдельной горечью в голосе.

Диана подняла на него вопросительный взгляд. Он никогда не рассказывал о своей жизни до того, как уехал в Индию. Сделав над собой видимое усилие, Джервейз добавил:

– Пожалуй, правильнее сказать, что она была блудницей ради удовольствия, а не по профессии. Полагаю, что Джоффри было бы неприятно узнать о вас правду. В том, что касается матерей, у мальчиков очень высокие требования.

– Я не собираюсь заниматься этим вечно, – перебила Диана. – Через несколько лет моя… рыночная стоимость существенно снизится. К тому времени, когда Джоффри достаточно подрастет, чтобы начать задумываться, я оставлю эту работу. Именно поэтому я предпочитаю жить тихо. Хочу, чтобы впоследствии поменьше людей знали о моем постыдном прошлом.

При мысли о том, что когда-нибудь в его жизни не станет Дианы, Джервейз испытал острое чувство потери. Ему бы очень хотелось, чтобы его нынешняя жизнь продолжалась всегда. Конечно, необыкновенная красота Дианы со временем померкнет, но страсть и нежность все равно останутся. Впрочем, сейчас был не самый подходящий момент обсуждать ее будущее.

– Не думаю, что одна ночная встреча со мной заставит Джоффри подумать о вас самое худшее. Но если вы не хотите, чтобы я снова с ним встретился, то не буду.

Диана невесело рассмеялась.

– Вы не очень много знаете о детях, не так ли?

– Вообще ничего не знаю, – признался виконт. – Просветите меня.

Диана со вздохом откинула голову на спинку кресла.

– Завтра утром Джоффри первым делом спросит, когда вы в следующий раз нанесете визит. И еще он начнет много говорить о том, что у вас тоже были припадки. Встретить человека, у которого была такая же болезнь, для него большое событие. Потом он станет во всех подробностях репетировать вопросы про армию, которые хочет вам задать, и в заключение расскажет всем, как вы пожали лапку Тигру.

Джервейз рассмеялся.

– Неужели дела обстоят так плохо?

Диана невольно улыбнулась. Несмотря на все ее материнские тревоги, ситуация была не лишена комизма. Пытаясь поддерживать в себе праведный гнев, она с укоризной в голосе сказала:

– Вам это может показаться забавным, но ведь вам не придется иметь дело с последствиями. А между тем ящик Пандоры уже открыт.

– Вы правы, – отозвался Джервейз. – Но ваш сын очень хороший мальчик, и вы должны им гордиться.

Черт бы его побрал! Этот человек нашел идеальный способ ее разоружить. Он на удивление удачно пообщался с Джоффри. Диане становилось все труднее злиться и хмуриться. Сменив тему, она проговорила:

– Да, что касается припадков… Полагаю, у вас их больше нет, верно?

– Давно уже нет, лет с двенадцати-тринадцати. – Джервейз пожал плечами. – До этого припадки у меня случались, но довольно редко. В основном – до шестилетнего возраста. Один доктор сказал моему отцу, что у маленьких детей подобные приступы не такая уж большая редкость и часто проходят с возрастом. Со мной так и произошло. Полагаю, у вашего сына более серьезная проблема.

Диана кивнула, глядя на угли в камине.

– Правда, сейчас у него реже бывают серьезные приступы: гораздо реже, чем раньше, – но мне кажется, что они стали более продолжительными. Кроме того, у него случаются малые приступы, то есть «пустой взгляд», и такое бывает чаще. Малые приступы могут продолжаться всего лишь несколько секунд и обычно не представляют большой проблемы, – но если бы он в этот момент занимался чем-то опасным… – Голос Дианы дрогнул. – Я расспрашивала докторов, но никто не может сказать, что будет с Джоффри в будущем.

Тут Диана вдруг обнаружила, что почему-то рассказывает виконту о своих худших опасениях.

– Если ему будет становиться хуже… – Она судорожно сглотнула и почти шепотом добавила: – Говорят, опасных эпилептиков помещают в сумасшедший дом.

– Не думаю, что Джоффри закончит жизнь в сумасшедшем доме, – отозвался Джервейз, и спокойствие, прозвучавшее в его голосе, было как бальзам на душу Дианы. – Ведь совершенно ясно, что с рассудком у него все в порядке. Конечно, нельзя исключить, что его состояние ухудшится, но вероятно и обратное. Очень может быть, что оно останется таким же или даже улучшится. Не забывайте и о том, что какой-нибудь несчастный случай может в одно мгновение превратить в инвалида и самого здорового мужчину. Что же касается Джоффри… Возможно, ему придется мириться с некоторыми ограничениями, но они не сделают его жизнь невыносимой.

Джервейз повертел в пальцах стакан с бренди и, словно размышляя вслух, пробормотал:

– Я помню, как отвратительно было сознавать, что меня подводит собственный рассудок, но Джоффри, как мне кажется, к этому приспособился. Нет причин считать, что он не сможет жить полной жизнью. Говорят, у самого Наполеона случаются припадки.

– Не уверена, что Бонапарт – лучший пример для подражания, но я поняла вашу мысль.

Диана вздохнула. Слова виконта не отличались от тех, что она сама себе говорила тысячи раз, но было приятно услышать то же самое от другого человека. В школе мальчики хорошо приняли Джоффри из-за его живого ума и доброго нрава. Наверняка он сможет преуспеть и в большом мире, когда станет взрослым.

Я знаю, что слишком уж беспокоюсь, – продолжала Диана, – но ничего не могу с собой поделать. К счастью, у Джоффри еще есть Мадлен и Эдит.

– Эдит?

– Та женщина постарше, которая была в его комнате, когда вы вошли. Она заботится о Джоффри, о доме и обо всех его обитателях. Наверное, она для него вроде бабушки, а Мадлен – любимая тетушка. – Глядя на янтарный напиток в своем стакане, Диана заговорила о том, что ее втайне беспокоило. – Мы все Джоффри обожаем, но, боюсь, в его жизни совсем нет мужчин. Вот одна из причин его интереса к вам.

– А отец жив?

Джервейз тут же понял, что задал некорректный вопрос. Когда Диана ответила, ее голос был таким твердым, что, казалось, мог бы резать стекло.

– Я не хочу говорить об отце Джоффри.

У Джервейза, конечно, имелись свои секреты, а Диана имела право на свои, но его разбирало любопытство. Эта женщина не могла быть вдовой, так что скорее всего Джоффри незаконнорожденный. И именно поэтому его мать выбрала древнейшую профессию, а не стала респектабельной замужней дамой.

До этого Джервейз смутно негодовал против всех неведомых ему мужчин, которые были в ее жизни, но теперь Джоффри дал ему более конкретный объект для ревности. Мальчик связывал Диану с давним любовником. Должно быть, каждый раз, глядя на сына, она думала о мужчине, который ее когда-то соблазнил. А ведь в те годы она сама была почти ребенком.

Джервейз умел собирать из разрозненных фрагментов информации цельную картину, и теперь – на основе предыдущих наблюдений и того, что он узнал сегодня, – стало ясно: Диана скорее всего выросла в семье преуспевающего коммерсанта или даже провинциального дворянина, а потом случилось так, что влюбилась в какого-то красивого мерзавца с хорошо подвешенным языком. Тот сделал ей ребенка и бросил, и тогда семья от нее отказалась. Думать об этом было невыносимо, и Джервейз вдруг обнаружил, что все крепче сжимает в руке хрустальный стакан. Теперь-то он, кажется, понимал, почему Диана хотела четко разграничивать сферы своей жизни. При этом она безупречно играла роль идеальной любовницы, женщины без прошлого. И он, Джервейз, принял ее условия, однако сейчас ему стало ясно, что больше так продолжаться не могло. Да, не могло, потому что ей совершенно не подходили такие ярлыки, как «любовница» или «куртизанка». Она была просто Дианой, той женщиной, которая, как он теперь понял, стала ему ближе, чем любая другая женщина в его жизни. И, как ни странно, из-за ее сегодняшнего гнева и враждебности она стала ему еще дороже. Она больше не была совершенной иллюзией, а стала вполне реальной женщиной, той, которая печалится из-за любимого ребенка, той, которой, должно быть, пришлось пережить чертовски трудные времена, прежде чем она смогла достичь состояния чарующей гармонии, свойственной ей сейчас. И вот, сидя в нескольких футах от нее, Джервейз вдруг почувствовал себя ближе к ней, чем в те мгновения, когда их тела сплетались в интимных объятиях. Повинуясь неожиданному порыву, он сказал:

– Приезжайте на Рождество в Обинвуд.

Диана вздрогнула и посмотрела на него с удивлением.

– Вы хотите, чтобы я остановилась в вашем доме?

– Почему бы и нет? В Лондоне это породило бы разговоры, но в своих поместьях джентльмены могут вести себя, как пожелают.

В ответ на его циничное заявление Диана едва заметно улыбнулась, но, покачав головой, сказала:

– Предложение заманчивое, но я не могу его принять.

– Да, конечно… – Допив бренди, Джервейз со стуком поставил стакан на столик. – Я ведь забыл, что другие ваши клиенты не захотят на две недели лишиться ваших услуг.

Диана снова покачала головой.

– Нет, дело не в этом. – Казалось, его раздражение сделало ее еще более спокойной. – Большей части светской публики в это время не будет в Лондоне, так что я вполне могла бы отсюда уехать, но я не собираюсь оставлять моего сына на Рождество одного. Он, Эдит и Мадлен – моя семья.

– Возьмите его с собой, – предложил Джервейз. – Возьмите также Мадлен и Эдит. Обинвуд – довольно большое поместье, так что тесно не будет.

Диана пристально посмотрела на него.

– Вы серьезно?

Нотки изумления, прозвучавшие в ее голосе, почему-то доставили Джервейзу огромное удовольствие.

– Я всегда серьезен, – заявил он с улыбкой. – Этот мой грех постоянно меня преследует.

Диана засмеялась тем самым «интимным» смехом, который так ему нравился. Затем медленно встала, подошла к нему и села на подлокотник его кресла. Легонько проводя ладонью по его волосам, она сказала:

– Мне сначала нужно будет обсудить это с Мадлен и Эдит. Но если они согласятся, то я с радостью.

– А у Джоффри есть право голоса? – Джервейз снова улыбнулся.

– Я знаю, что он будет очень рад опять оказаться за городом.

«Значит, они жили где-то в деревне», – заключил Джервейз, добавляя этот факт в свое мысленное досье на Диану.

Он привлек ее к себе, и их губы слились в поцелуе. Ее губы были мягкими и податливыми, а от недавнего гнева не осталось и следа. Но затем она вдруг зевнула, прикрывая рот ладошкой, и пробормотала:

– Милорд, уже слишком поздно, чтобы начинать все снова. Меня, конечно, очень впечатляет ваша выносливость, но я так устала, что, кажется, вот-вот засну.

Джервейз провел кончиками пальцев по ее щеке. Уходить не хотелось. Лукаво улыбнувшись, он сказал:

– У меня есть скрытые мотивы пригласить вас в Обинвуд. Возможно, мы сможем провести вместе целую ночь. Думаю, здесь вы не пойдете на это из-за Джоффри, верно?

Диана кивнула:

– Совершенно верно. Может, Джоффри и поверил, что вы в два часа ночи заглянули ко мне, чтобы перекусить, но объяснить, почему лежите в моей постели… Это было бы непросто. – Помолчав, Диана добавила с вопросительной интонацией: – Вы ведь, кажется, говорили, что предпочитаете спать один.

– Я солгал, – признался Джервейз. – И чем холоднее становится, тем меньше меня привлекает перспектива десятиминутной прогулки до дома среди ночи. – Он встал и обнял ее. – Я понимаю, что здесь вы это сделать не можете, но в Обинвуде у нас будет возможность провести вместе целую ночь. Дом там настолько велик, что если Джоффри захочет к вам прийти среди ночи, то доберется от детской до хозяйской спальни лишь к утру, но не к завтраку, а к ленчу.

Диана рассмеялась. Подхватив любовницу на руки, виконт уложил ее на кровать, прямо в бархатном халате. Прикрывая глаза, она с улыбкой прошептала:

– Вы хороший человек, Джервейз.

Он криво усмехнулся и поцеловал ее в лоб.

– Когда так говорите, вам, Диана, не обязательно изображать удивление.

Джервейз вышел из комнаты, слыша за спиной ее тихий смех.

На следующее утро, за завтраком, приглашение лорда Сент-Обина стало предметом оживленного обсуждения. Эдит сначала возразила, сказав, что для простой женщины из Йоркшира остановиться в доме лорда – это все равно что свинье притвориться на воскресном обеде гостьей, а не главным блюдом. Но Диана видела: хотя Эдит и насмехалась, ей любопытно было посмотреть, как выглядит настоящее поместье, поэтому оказалось нетрудно ее уговорить, что если она захочет, то сможет проводить все время в детских покоях вместе с Джоффри.

Джоффри же был в восторге от такой перспективы: непрестанно говорил о поездке с таким энтузиазмом, что взрослые ужасно обрадовались, когда он наконец отправился в школу.

Мадлен была ошеломлена предложением виконта, но охотно согласилась, однако странные взгляды, которые бросала на Диану, свидетельствовали о том, что у нее имелось немало вопросов к подруге и что при случае она их задаст.

Такой случай представился через несколько дней, когда подруги отправились в магазин тканей: Диана решила подарить Эдит на Рождество новое платье, что-нибудь более яркое, чем ее обычные наряды в коричневых и темно-синих тонах. Она долго рассматривала рулоны тканей – в этом магазине на Бонд-стрит их было столько, что полки доходили до самого потолка, – потом тихо спросила:

– Мэдди, как ты думаешь, Эдит пойдет вон та красная шерсть?

Мадлен оценила ткань.

– По-моему, оттенок не совсем подходящий. Поищи что-нибудь более алое и менее пурпурное.

Поскольку Мадлен обладала безошибочным чувством цвета, Диана послушалась ее и продолжила поиски. Продавец оставил их одних, чтобы они выбирали не торопясь. Подруги рассматривали ткани и ленты, выбирая не только для Эдит, но и для себя.

Сравнивая блестящую полушерстяную ткань изумрудного цвета со светло-зеленой шерстью, Мадлен заметила:

– Должна признать, что ты была права насчет Сент-Обина. Я думала, он холоден как рыба и совершенно безнадежен, но он, похоже, опьянен тобой – иначе не пригласил бы тебя со всеми твоими домочадцами в свое загородное гнездо.

– У него дела в поместье. Возможно, ему просто захотелось иметь там на праздники какую-нибудь компанию, раз уж все равно придется туда ехать.

Мадлен выразительно взглянула на подругу.

– Скорее всего Сент-Обин решил, что не сможет прожить без тебя две недели. Виконт приходит к тебе за неделю пять раз, и если бы он не так много работал в Уайтхолле, то разбил бы лагерь под нашей дверью.

– Что ты думаешь об этой шерсти? Стоит ли купить ее на утреннее платье для меня? – спросила Диана, разглядывая ткань дымчатого цвета.

– Никогда не носи этот оттенок серого, – проговорила Мадлен. – И не пытайся сменить тему.

– Но эта ткань мягкая и очень приятная на ощупь. Даже не хочется выпускать ее из рук. – Диана улыбнулась. – Но почему бы мне не сменить тему? О чем хочу, о том и говорю.

– Да, ты ясно дала это понять, – поморщилась Мадлен, глядя на серую шерсть и покачала головой. – Не знаю ни одной другой женщины, которая бы выбирала ткань не по цвету, а на ощупь. – Внимательно наблюдая за выражением лица Дианы, Мэдди небрежно заметила, словно эта мысль только что пришла ей в голову: – Не удивлюсь, если Сент-Обин попросит тебя выйти за него замуж.

Проигнорировав последнее замечание подруги, Диана спросила:

– А почему нельзя выбирать материал на ощупь? Ведь ткань прикасается к коже, и если выбирать между комфортом и внешним видом, то всегда предпочту комфорт.

– Секрет выбора одежды состоит в том, чтобы и выглядеть прекрасно, и чувствовать себя уютно. Эта серая шерсть совсем не такая.

Диана молча пожала плечами. Мэдди же вдруг вытянула из самого низа рулонов ткань цвета морской волны и приложила материал к щеке подруги.

– Вот смотри… Эта ткань такая же мягкая, и рядом с ней твоя кожа словно светится изнутри, а глаза блестят как сапфиры.

Диана потрогала ткань.

– Ты права, на ощупь такая же, как та, а цвет – великолепный.

Она положила отрез в их стопку покупок, а Мадлен, немного помолчав, тихо сказала:

– Не хочу быть надоедливой, но тебе действительно нужно подумать о своем будущем. Кажется, Сент-Обин тебе очень нравится. Он хорошо с тобой обращается, и с тех пор как ты стала с ним спать, мурлычешь как кошка. – Она внимательно посмотрела на Диану и увидела, что та залилась румянцем. – Скажи, если он и в самом деле попросит твоей руки, ты согласишься?

Решившись наконец посмотреть подруге в глаза, Диана проговорила:

– Ладно, хорошо. Если ты настаиваешь, я тебе скажу, что думаю. Хотя ему нравится мое тело, он слишком аристократ, чтобы жениться на шлюхе, даже такой, как я, то есть с претензией на элегантность. Да, он ко мне добр, но он аристократ до мозга костей, и я, даже если выйду за него, никогда не буду соответствовать его требованиям. Возможно, ему хочется иметь меня в качестве любовницы бесконечно долго, чтобы избежать хлопот при поисках другой, но ведь это вовсе не предложение руки и сердца.