Текст книги "Самая желанная"

Мадлен с интересом взглянула на подругу: ей казалось, что Диана слишком уж горячилась, когда говорила все это.

– Даже самые гордые мужчины могут вести себя неожиданно, когда речь заходит о сердечных делах. Может, и твой виконт…

– В данном случае речь не о сердце, а совсем о другой части тела, – перебила Диана.

Мадлен усмехнулась. Когда Диана пыталась быть вульгарной, это выглядело так, как если бы котенок Джоффри выдавал себя за тигра.

– Видишь ли, дорогая, та часть тела, на которую ты ссылаешься, часто имеет загадочную связь с сердцем.

Диана с преувеличенной аккуратностью развернула отрез красного бархата.

– Мэдди, ты, кажется, забыла, что у него где-то в Шотландии сумасшедшая жена.

– Нет, не забыла. Но я не уверена, что эта персона действительно существует. – Мадлен взяла катушку бельгийских кружев, отмотала немного и приложила к красному бархату. – Я навела кое-какие справки. Хотя туманные слухи действительно ходят, но никто не знает ничего определенного. Я не удивлюсь, если Сент-Обин сам их распустил – чтобы за ним не гонялись. Он когда-нибудь упоминал при тебе жену?

– Один раз я о ней упомянула, – призналась Диана.

– И что же?

– Он мне не ответил.

Мадлен снова усмехнулась. Выходит, Сент-Обин, как и Диана, уходил от вопросов, которые не хочет обсуждать.

– Но ведь виконт не подтвердил этот слух, – продолжала Мадлен. – И если бы жена действительно существовала, то он скорее всего сказал бы тебе об этом на всякий случай – чтобы ты не вынашивала мысли о браке.

– Не фантазируй, Мэдди, – пробурчала Диана. – И вообще, у нас с ним чисто деловые отношения, – добавила она, и при этом рука ее, лежавшая на прилавке, задрожала.

И тут Мадлен вдруг накрыла ее руку ладонью и шепотом спросила:

– Ты в него влюблена?

Диана потупилась, чтобы не встречаться взглядом с подругой, потом нетвердым голосом ответила:

– Думаешь, я совершу такую ошибку после того, как ты мне очень подробно объяснила, почему куртизанке не следует влюбляться в своего покровителя?

Мадлен покачала головой:

– Это не ответ.

– Да и что я знаю о любви? – Диана попыталась улыбнуться. – Мне ведь только совсем недавно стало известно о том, что такое похоть.

Мадлен в очередной раз усмехнулась.

– Эти две вещи, знаешь ли, связаны между собой. Поскольку ты больше ни с кем не встречаешься… В общем, я уверена: если ты еще в него не влюбилась, то скоро влюбишься. Поэтому отвечай: когда он попросит твоей руки, ты примешь его предложение?

Диана долго молчала, а когда наконец заговорила, голос ее дрожал.

– Может, все как-нибудь образуется… – Она вздохнула и добавила: – Но я не знаю, как именно.

Глава 11

Декабрь выдался необычно сухим – не было ни снега, ни дождя, – и поездка в Уорвикшир особых неудобств не доставила. Лорд Сент-Обин предоставил им свой роскошный экипаж и снабдил в дорогу нагретыми кирпичами – для тепла – и корзинкой с деликатесами, а сам уехал в Обинвуд тремя днями раньше – якобы для того, чтобы сделать какие-то дела. Диана подозревала, что это был просто предлог избежать поездки в одном экипаже с тремя женщинами и ребенком. И она его не винила. Долгий день в тряском экипаже с Джоффри подействовал бы на нервы любому.

Джоффри, постоянно находившийся в приподнятом настроении, то и дело смотрел в окно и непременно заглядывал в конюшни, когда они делали короткие остановки на почтовых станциях. Когда опустились ранние зимние сумерки, Диана ненадолго задремала в углу кареты; она уже сомневалась, что поступила разумно, взяв мальчика в Обинвуд. Не совершала ли она ошибку, позволяя сыну и Джервейзу лучше познакомиться друг с другом? Джоффри знал только ласковое к себе отношение, и его же будет ожидать от хозяина дома. Она, конечно, не позволит сыну постоянно путаться под ногами, но ведь во время этого визита пути мальчика и виконта все равно будут частенько пересекаться… В ту ночь, когда Джервейз познакомился с Джоффри, он был благожелателен к нему и терпелив, однако трудно было представить, чтобы дела ребенка его очень заинтересовали. А если виконт все же проявит к мальчику интерес? Это может быть даже хуже. Джоффри очень не хватало отца, и он с радостью принял бы в этом качестве любого взрослого мужчину, который проявил бы к нему интерес. И тогда, если барьеры между ней и ее любовником окажутся непреодолимыми, Джоффри, возможно, будет очень переживать…

Диана тихо вздохнула. Хотя она и позволила событиям развиваться своим чередом, все равно всю последнюю неделю очень волновалась. Но ведь в таких случаях, как часто напоминала ей Мадлен, беспокойством ничего не добьешься, только морщины появятся.

Когда экипаж остановился перед Обинвудом, Диана едва удержалась от возгласа изумления – казалось, в этом огромном особняке мог бы поместиться не только их с Мэдди лондонский дом, но и добрая половина Мейфэра. Как сообщил ей виконт, первоначально Обинвуд был аббатством, и от тех времен многое сохранилось до сих пор – в том числе и галереи. При строительстве использовали светло-золотистый камень, и средневековый облик этого величественного строения казался необычайно романтичным.

Они выбрались из экипажа, Джоффри тотчас же взял Диану за руку: было очевидно, что мальчик немного оробел, оказавшись перед такой громадой.

Женщины принялись оправлять юбки, и тут по широкой лестнице спустился виконт, чтобы приветствовать гостей. Диана невольно им залюбовалась. Как красиво он двигался, как легко и уверенно… Во всем его облике сквозило достоинство, соответствующее его общественному положению. Неужели Мадлен всерьез полагала, что он мог рассматривать ее в качестве своей жены? Какая нелепость!

И вот он уже перед ней, склонился над ее рукой, а затем улыбнулся так, что у нее перехватило дыхание, и внезапно мысль, что он действительно к ней неравнодушен, перестала казаться такой уж абсурдной. Эта чудесная улыбка тронула его губы лишь на мгновение, а потом он обратился к другим гостям, приветствуя всех с безупречной вежливостью. Джервейз и Эдит официально никогда не встречались, и Диана заметила, что Эдит откровенно рассматривает виконта – как если бы разглядывала лошадь какой-нибудь редкой породы. Джоффри, к ее удивлению, не забыл о хороших манерах и не бросился к хозяину дома. Хотя, возможно, мальчик просто робел – как и при виде величественного особняка.

Парадный вход вел в огромный зал, выполненный в модном в середине восемнадцатого столетия псевдоготическом стиле в отличие от подлинной готики первоначального аббатства. Но и зал был великолепен – высоко над полом стояли в нишах барочные статуи святых, а в огромном очаге можно было бы зажарить целого быка.

Виконт предполагал, что гости захотят перед обедом отдохнуть с дороги, поэтому миссис Рассел, его экономка, проводила их в отведенные им комнаты. Джоффри и Эдит, как Джервейз и обещал, отвели детские покои – очень уютные комнаты, расположенные далеко от главных апартаментов. Мадлен и Диану также разместили на некотором расстоянии друг от друга, так что ни у кого не будет недостатка в уединении.

Роскошная комната Дианы, выдержанная в розовых тонах, встретила ее приятным теплом камина. Она со вздохом опустилась в обитое парчой кресло. Великолепие обстановки казалось ярким напоминанием о непреодолимой социальной пропасти между ней и Джервейзом. Физическое расстояние – совсем другое дело, его-то совсем не трудно преодолеть. Думая об этом, Диана услышала какой-то негромкий звук. Повернувшись, она увидела, что из алькова в дальнем углу комнаты вышел Джервейз. В первое мгновение она удивилась, потом улыбнулась – чего-то подобного и следовало ожидать. А он, молча остановившись перед ней, смотрел на нее так, словно она была любовью всей его жизни.

И тут он стремительно шагнул к креслу, в котором сидела гостья, и, обхватив ее лицо ладонями, воскликнул:

– Диана, как мне вас не хватало!

Он наклонился и поцеловал ее решительно и требовательно. Диана тихонько застонала – желание вспыхнуло тотчас же, и она мгновенно забыла обо всех своих безрадостных раздумьях. Более того, она уже не чувствовала усталости после утомительного путешествия по тряской дороге. Она ответила на поцелуй виконта, нисколько не сдерживаясь, со всей страстью.

– Мне ужасно хотелось взять вас прямо там, на мраморной лестнице, – с улыбкой пробормотал Джервейз. – Я бы рад запереть дверь и держать вас тут все две недели, – добавил он, расстегивая плащ Дианы.

Плащ соскользнул на пол, и Джервейз тотчас же развязал пояс ее скромного дорожного платья с высоким воротом.

Диана тоже улыбнулась.

– Может, сначала действительно запрем дверь, а про следующие две недели подумаем после? – Ей почему-то казалось, что в любую минуту в комнату может кто-нибудь войти.

Джервейз стремительно подошел к двери, повернул ключ в замке, после чего приблизился к любовнице.

Диана возилась с пуговицами на его бриджах – от лихорадочной спешки руки стали неловкими. Возможно, эта спешка имела и другую подоплеку – хотелось побыстрее убедиться в том, что в этом величественном особняке и для нее имелось место.

Джервейз раздевал ее гораздо ловчее, чем это делала бы ее горничная. Обнажив груди любовницы, он тотчас же припал к ним губами. В какой-то момент, внезапно отстранившись, он подхватил ее на руки и уложил на пол, на мягкий китайский ковер. Диана глухо застонала и приподняла бедра ему навстречу, едва лишь почувствовала прикосновение его губ к ее нежным складкам. Во всем этом не было никакой утонченности – одна похоть, требовавшая немедленного удовлетворения. Со стонами подаваясь бедрами навстречу любовнику, Диана думала лишь об одном – о том опьяняющем жаре, что охватил их обоих; все мысли об этом доме, о ее обязанностях и обо всем остальном вылетели из головы.

И только в тот момент, когда эхо ее последнего вскрика затихло, она вдруг подумала: «Как хорошо, что в соседних комнатах никого нет». Их тела были все еще слиты воедино, и она чувствовала, как колотится сердце Джервейза. Потом он, наконец, вышел из нее и улегся рядом. Его волосы растрепались, а на лбу в отблесках каминного пламени блестели капельки пота.

– Прошу прощения, – пробормотал Джервейз, когда его дыхание выровнялось. – Я собирался вести себя как гостеприимный хозяин и дать вам отдохнуть с дороги, но, увидев вас внизу… – Он умолк, виновато улыбнувшись.

Диана тоже улыбнулась.

– Ничего страшного, милорд. Вы чудесно исцелили меня от усталости.

Только сейчас Диана вдруг заметила, что Джервейз был почти полностью одет, в то время как она совершенно обнажена. Внезапно, почувствовав легкий сквозняк, Диана невольно поежилась. Заметив это, Джервейз потянулся к плащу, лежавшему рядом, и накрыл ее. Заглянув ему в лицо, Диана увидела, что он хмурится. Поцеловав его, она тихо спросила:

– Что-нибудь не так?

Джервейз долго не отвечал: казалось, думал о чем-то не очень приятном. Наконец, тихо вздохнув, проговорил:

– Вы стали для меня… чем-то вроде пристрастия. Чем больше я вами обладаю, тем больше хочу.

– И вам это не нравится?

– Я не хочу ни в ком нуждаться, – заявил виконт и умолк.

Диана задумалась. Что она могла на это ответить? Да и стоило ли отвечать? Приподнявшись, она села и плотно закуталась в плащ – ей казалось неправильным оставаться перед любовником обнаженной, когда между ними уже не было подлинной близости. Глядя на огонь, она надолго задумалась. Что вообще можно было сказать мужчине, предпочитавшему одиночество? Что сказать человеку, желавшему быть самодостаточным?

– Но вы ведь нуждаетесь в воздухе, нуждаетесь в еде и питье, и вам нужен сон… Точно так же любому человеку нужны другие люди, чтобы он действительно был человеком.

Джервейз снова нахмурился и проворчал:

– Нуждаться в вещах – довольно безопасно. Один вид пищи можно легко заменить другим. Но нуждаться в людях опасно, потому что… потому что это дает им власть надо мной.

Все еще глядя в огонь, Диана подтянула к подбородку колени и обхватила их руками, так что полы плаща разметались по ковру.

– Иногда это так, но почему вы думаете, что другие всегда будут использовать свою власть против вас?

Виконт издал короткий горький смешок.

– Знаю по опыту.

Тут Диана наконец повернулась к нему и с явным недоверием в голосе спросила:

– Но неужели все, кто когда-либо был вам дорог, злоупотребляли вашим доверием?

Виконт долго молчал, потом все же ответил:

– Нет, не все. Но чем человек дороже, тем больше риск. Если кто-то тебе лишь слегка небезразличен, то опасность невелика, а вот если кто-то очень дорог… Это слишком большой риск.

Диана невольно вздохнула. Этот человек даже не мог заставить себя произнести слово «любить». Что же с ним случилось? Почему любовь стала так пугать его?

Поднявшись на ноги, она с нежностью в голосе, но при этом чуть насмешливо проговорила:

– В таком случае с моей стороны опасность вам не грозит. Да, конечно, ваша страсть временно выходит из-под контроля, но это не должно вас беспокоить. Ведь страсть и похоть – явления преходящие. Скоро я потеряю для вас новизну, и вы с легкостью сможете заменить меня другой женщиной.

Диана отвернулась, старясь не дать волю слезам. Теперь-то она понимала, почему Мадлен предостерегала ее насчет Джервейза. Полюбить мужчину, который боится любить, – серьезная ошибка. И если он не сможет победить свои страхи… тогда у них нет общего будущего.

Джервейз тоже встал, затем подошел к ней сзади, обнял за талию и c грустью в голосе пробормотал:

– Диана, разве я смогу вас заменить? Неужели неукротимое желание скоро ослабеет, – это все, что есть между нами?

Она замерла, борясь с желанием прильнуть к нему и прошептала:

– На этот вопрос можете ответить только вы.

– Но я не знаю ответа. Я даже вопрос не очень-то понимаю…

– Вы не так много мне платите, чтобы я учила вас понимать вопросы, – сказала Диана с горечью в голосе.

Он уронил руки и отступил на шаг.

– Хорошо, что мне напомнили, что нас в действительности связывает. – В его голосе прозвучала холодная ирония. – Поскольку связывает нас лишь презренный металл, опасность мне не грозит.

Диана повернулась к нему лицом; в глазах ее плескалась боль.

– Это вы сказали, не я. Но если это то, во что вы предпочитаете верить, тогда, конечно, это должно быть правдой. Клиент всегда прав.

Джервейз поморщился.

– Если бы все было так просто! – С Санандой, его индийской любовницей, все действительно было предельно просто. Соединялись только их тела, но не души. Он положил руки на плечи Дианы и привлек ее к себе. – Я ведь хочу вас даже сейчас, после того как наше впечатляющее соитие утолило мое желание. Именно поэтому я вас боюсь.

Диана смягчилась. Положив голову на плечо Джервейза, она с нежностью в голосе спросила:

– Вы правда думаете, что я способна причинить вам боль?

Он прижался щекой к ее спутанным волосам. Ее окружал пьянящий аромат лилий.

– Я не знаю, – тихо прошептал он. – Правда. Просто не знаю. И именно это меня пугает.

Диана вздохнула. Невозможно было сердиться на Джервейза, когда она чувствовала его боль и растерянность так же остро, как свои собственные. Она сознавала, что готова пойти на крайнюю глупость – попытаться исцелить его любовью. Конечно, это было бы ужасно глупо. Вероятно, для них обоих было бы лучше, если бы они закончили все прямо сейчас. Стараясь, чтобы ее голос не дрожал, она спросила:

– Вы хотите, чтобы я уехала из Обинвуда?

Он обнял ее еще крепче.

– Я не хочу, чтобы вы уезжали. Я просто… просто хочу вас. И в этом весь ужас.

Резко отстранившись, Джервейз выскочил из комнаты, затем, стремительно миновав просторный холл, выбежал из дома. Чуть помедлив, виконт зашагал по дорожке, по которой всегда удирал в детстве от своих воспитателей. Дорожка, петлявшая между темными деревьями, поднималась на вершину холма позади дома. Человек, не знакомый с этой местностью, ничего бы не увидел в темноте, но ноги Джервейза до сих пор помнили дорогу. На вершине холма стоял бельведер – очаровательное излишество, построенное во времена его деда, – но там можно было укрыться от пронизывающего ветра. Внутри стояла резная каменная скамья, но Джервейз чувствовал, что не сможет усидеть на месте. Опершись рукой на одну из дорических колонн, обрамлявших вход, он осмотрелся.

Убывающая луна озаряла пейзаж бледным светом, а внизу виднелась темная громада особняка и даже отчасти парк, разбитый еще в Средние века. И вся эта земля принадлежала ему. В Обинвуде, а также в нескольких других поместьях, его слово являлось законом. Когда он служил в армии, все подчиненные внимательно его слушали и беспрекословно ему повиновались. Так почему же он боялся маленькой нежной женщины? И ведь она ничего от него не требовала…

Ответ он, конечно, знал, но предпочитал не думать о своей матери и сумасшедшей жене. Когда он говорил Диане, что сильная привязанность влечет за собой предательство, он имел в виду свою мать, Медору Бранделин. Ее одной было более чем достаточно в качестве примера вероломства и предательства.

От холодного камня колонны его рука онемела. Шел декабрь, и через несколько дней ему исполнится тридцать один год. Над первой половиной его жизни господствовали чувства по отношению к родителям – гнев, отчаяние… и отторжение. Будучи в Индии, он забыл про гнев и сменил его на отчуждение. Прежде Джервейза вполне устраивал его образ жизни, но сейчас он отчетливо сознавал, как искалечило его душу ужасное прошлое. Этого можно было не замечать, когда его отношения с женщинами были чисто физическими, но с Дианой его связывало нечто большее чем похоть, и теперь он пребывал в полной растерянности. Бояться собственной любовницы – какая нелепость! Однако прошлое опутывало его такими тяжелыми цепями, что он был не в состоянии принять нежную теплоту и привязанность, которые Диана ему предлагала.

Разбираясь в путанице, царившей в его душе, Джервейз наконец понял: причина страданий – страх: он боялся, что станет зависимым от этой женщины, будет нуждаться в ее душевной теплоте так же отчаянно, как сейчас жаждал ее тела. Но обоснованным ли был этот страх? Ведь Диана не беспомощное невинное создание, как его жена, и никогда не сможет вызвать у него горестное чувство вины, которое он до сих пор испытывал из-за того случая.

И ранить его так же серьезно, как когда-то ранила мать, она тоже не сможет. Самым серьезным преступлением леди Сент-Обин было предательство по отношению к доверявшему ей сыну. В том, что касается доверия, место Дианы в его жизни было не сравнимо с местом, которое занимала мать, поэтому она никогда не сможет причинить ему такую же боль. Да и трудно представить, чтобы Диана намеренно причинила кому-либо боль. Она ни о ком не сказала ни одного недоброго слова. Хоть она и была куртизанкой, более честной и отзывчивой женщины ему еще не доводилось встречать.

Похоже он создавал себе трудности там, где их быть не могло. У него не было реальных причин бояться Дианы, и ему незачем отказываться от общества этой очаровательной женщины. Причинять ей боль своими дурными предчувствиями – глупое ребячество с его стороны. Она никогда не сможет стать его женой, и они оба это знали. Этот непреложный факт устанавливал границы, благополучно определявшие их отношения. А со временем необычайная страсть, которую он испытывал к Диане, снизится до более разумного уровня, хотя трудно было представить, что когда-нибудь он перестанет ее желать. Так что нет никаких причин не наслаждаться тем, что доставляло огромное удовольствие им обоим. Наслаждаться не только страстью, но и взаимной привязанностью. От этого простого открытия у Джервейза полегчало на душе, и он, невольно улыбаясь, спустился с холма и зашагал в сторону дома.

Джервейз не удивился, узнав, что его уставшие с дороги гости отказались от торжественного обеда. Дворецкий доложил ему, что миссис Линдсей предпочла скромный ужин в детской вместе с сыном, а миссис Гейнфорд решила к ним присоединиться. Джервейз ничего не имел против и поужинал в одиночестве.

Вскоре после этого, в начале десятого, он снова вошел в комнату Дианы через потайную дверь. Она сидела перед туалетным столиком и расчесывала свои длинные густые волосы, доходившие до середины спины. Услышав его шаги, она подняла голову, их взгляды встретились в зеркале. Джервейз молча подошел к ней сзади, взял у нее щетку с серебряной ручкой и начал осторожно расчесывать ей волосы. Тяжелые пряди потрескивали под щеткой, и минуту спустя Джервейз в задумчивости проговорил:

– Никогда не видел волос такого цвета, как ваши, но знаете, не могу представить вас с другими… Белокурые выглядят слишком фривольно, рыжие – слишком броско, черные – немного мрачновато, а каштановые – слишком банально. У вас же волосы цвета красного дерева, и при свете свечей они кажутся довольно темными, но отливают красным и золотым.

Диана приняла комплимент с легкой улыбкой, но голос ее прозвучал вполне серьезно:

– Я не была уверена, что вы вернетесь.

Расчесывая волосы Дианы, Джервейз наткнулся на узел и, принявшись его распутывать, пробормотал:

– Я прошу прощения за то, что наговорил. Мне не следовало все это вам рассказывать.

Диана решительно покачала головой.

– Нет-нет, не извиняйтесь. Вы ведь говорили серьезно, не так ли? Ну… о том, что не хотите ни в ком нуждаться…

Немного помедлив, Джервейз ответил:

– Да, серьезно.

Ее глаза смотрели на него из зеркала довольно сурово, но в голосе звучала нежность.

– Тогда не извиняйтесь за свои слова. Я предпочитаю честность молчанию.

– Даже если честность причиняет боль? – тихо спросил виконт.

Диана, не мигая, выдержала его взгляд и ответила:

– Боль неизбежна. Но это не все, что есть в жизни. Я бы предпочла иногда страдать, чем совсем ничего не чувствовать. Если постоянно пытаешься избавиться от проблем, то и все хорошее забывается.

Джервейз провел пальцами по ее шее, затем, положив руки на плечи, пробормотал:

– Вы кажетесь необычайно хрупкой, однако вы сильнее меня.

Диана улыбнулась.

– Сила бывает разная. Моя – женская сила чувств, уступчивость и терпение. В остальном же я не сильна.

– Вы достаточно сильная, чтобы учить меня на своем примере. – Отложив щетку, Джервейз продолжил: – Понимаете, я устал жить в страхе. А вы мне действительно небезразличны, и было бы глупо это отрицать. – Немного помолчав, Джервейз заставил себя добавить: – Я постараюсь больше от вас не убегать.

Он почувствовал, как Диана напряглась – вероятно, осмысливала его заявление, – потом, накрыв ладонью его руку на своем плече, тихо сказала:

– Я очень рада.

И в тот же миг лицо ее осветилось улыбкой, и от нее начали рушиться защитные бастионы, которые он так старательно возводил вокруг своего сердца. Джервейз пока не был готов об этом говорить и не мог дать название тому, что чувствовал, но точно знал, что их отношения внезапно изменились. Наклонившись, он поцеловал тонкие пальчики, все еще накрывавшие его руку, и прошептал:

– Я тоже рад.

Она подняла к нему лицо, и губы их слились в поцелуе. При этом Диана чувствовала: сейчас Джервейз отличался от того мужчины, который с самого начала привлекал ее и одновременно пугал. Нынешний Джервейз поражал ее своей нежностью.

Но от нежности до страсти совсем недалеко, и вскоре они перебрались в постель. Зная, что в их распоряжении вся ночь, они занимались любовью обстоятельно и неторопливо – так, чтобы прочувствовать каждое мгновение близости. Теперь между ними появилась новая грань интимности, и на пике экстаза Диана почувствовала, что их души на краткий миг соединились, слились воедино точно так же, как сливались тела, и это было чудесно, восхитительно, так что Диана даже прослезилась – и из-за красоты того, что между ними происходило, и из-за того, что все это слишком быстро закончилось.

Отчасти надеясь, что Джервейз не расслышит ее слова, Диана прошептала:

– Я вас люблю.

На мгновение она испугалась, подумав, что зашла слишком далеко и слишком быстро: ведь Джервейз мог истолковать ее слова как притязания на его свободу и независимость, – но он поцеловал ее с бесконечной нежностью, потом положил голову на грудь и крепко обнял. Поглаживая его по волосам, Диана радостно улыбалась, думая о свершившемся чуде – об установившемся между ними доверии.

Интуиция подталкивала ее рассказать о себе все: про Йоркшир, про то, как она туда попала, про Джоффри, а также объяснить, почему она решила стать куртизанкой. Хотя она никогда не лгала Джервейзу, всю правду все же не рассказывала, и сейчас ей очень хотелось быть предельно откровенной. Но Диана на это не решилась, не зная, как воспримет Джервейз всю эту историю; она боялась лишиться того, что совсем недавно обрела, боялась разрушить эти прекрасные мгновения.

И время рассказать всю правду ушло – пролетело в радостном смехе и жарких объятиях. Позже Диана будет очень жалеть, что пренебрегла интуицией и не рассказала о своем прошлом. Но она даже представить не могла, как дорого ей придется заплатить за свое малодушие.