Текст книги "Самая желанная"

Глава 20

Уставившись на нее в изумлении, Джервейз пробормотал:

– Боже правый, Диана, что вы здесь делаете? Вы выпытали у моего адвоката адрес и приехали проверить, сдержу ли я обещание?

Диана была бледна, а простенькое коричневое платье подчеркивало изящество ее фигуры и цвет волос.

– Джервейз, я здесь, потому что это мой дом. Я прожила в нем девять лет, и он все еще принадлежит мне.

Виконт нахмурился, пытаясь осмыслить ее слова.

– Тогда… Вы, наверное, знаете Мэри Гамильтон? Это вы о ней заботились?

– Нет. – Она облизала сухие губы и очень тихо, почти шепотом, продолжила: – Я была крещена как Мэри Элизабет Диана Линдсей-Гамильтон. Я ваша жена, та самая девушка, на которой вас женили против вашей воли.

Чувствуя головокружение от этого шокирующего известия, Джервейз пробормотал:

– Но вы… вы же нормальная и совсем на нее не похожи.

– А что, вы действительно помните, как выглядела девушка, на которой женились? Вспомните и потом скажите, что это не могла быть я.

Диана говорила ровным голосом, но держалась за подоконник, и костяшки ее пальцев побелели. Они стояли в противоположных концах комнаты, и Джервейз пытался связать свои воспоминания со стоявшей перед ним женщиной, которую знал так близко… Он считал, что у девушки с постоялого двора были темно-каштановые волосы и карие глаза, но ведь и лазурные глаза Дианы в полумраке тоже казались темными. Но как же изящные черты Дианы, лицо в форме сердечка? Ох, лицо девушки, на которой он женился, было почти скрыто завесой темных волос, а черты искажены от страха и плача…

И тут Джервейз выдвинул свой главный аргумент:

– Та девушка была умственно неполноценной, едва могла говорить. У нее было… вялое лицо и какие-то странные глаза. Вы не могли так выглядеть.

– Не могла? – В голосе Дианы послышалась горечь. – Поверьте, именно так выглядит человек, которого до полубессознательного состояния напичкали лауданумом. Вы ошибались насчет меня, но насчет моего отца оказались правы. Он был сумасшедшим, совершенно безумным. Отправляясь в поездки, он всегда брал меня с собой, потому что боялся, что в его отсутствие я пересплю с половиной прихода. Когда мы останавливались на постоялом дворе, он заставлял меня принимать лауданум и, стоя рядом, дожидался, пока я его проглочу, а потом запирал в комнате, чтобы не смогла выйти.

Немного помолчав, чтобы виконт осмыслил сказанное, Диана продолжила:

– Знаете, я могу понять, почему вы решили, что со мной что-то не так. Я долго не могла проснуться… Когда же наконец проснулась, то сразу подумала, что вы персонаж ужасного кошмарного сна, которые я вижу из-за лауданума. Я не могла понять, что происходит, и тем более поверить в происходящее.

Диана умолкла, не в силах продолжать. Та ночь вспомнилась ей во всех мучительных подробностях. Она в ужасе просыпается, в ее постели незнакомец… отец радуется, что ему удалось сбыть с рук дочь, которая не давала ему покоя… странная, совершенно нереальная церемония… А потом – неистовая ярость мужа, осквернившего ее тело… Диана невольно поежилась и, стараясь отбросить жуткие воспоминания, с сарказмом проговорила:

– Конечно, если девушке предстоит быть изнасилованной, предварительно накачать ее лауданумом – это не так уж плохо.

Воспоминания были ужасны, но принадлежали прошлому и не имели такого значения как настоящее и будущее. Стараясь взять себя в руки, Диана продолжила:

– Когда в Лондоне наши пути пересеклись, я сначала очень испугалась: подумала, что вы меня узнали – так пристально на меня смотрели… Потом подошли ко мне и вывели из компании поклонников. Но в вашем поведении ничто не указывало, что вы знаете, кто я такая. Полагаю, это потому, что вы были уверены, что женились на ненормальной.

– Вы меня узнали? – спросил Джервейз ровным голосом.

– О да, мой господин муж. Я узнала вас в тот же миг, как увидела. – Искаженное яростью лицо мужчины, который женился на ней против своей воли, неизгладимо запечатлелось в ее памяти. Она узнала бы его где угодно и когда угодно, даже если бы прошло полвека.

Джервейз долго молчал, а когда наконец заговорил, то, казалось, обращался не к ней, а к самому себе.

– И вы разработали превосходный план мести. Обучились ремеслу распутницы и разыскали меня, зная, что ни один мужчина не сможет перед вами устоять. – Он посмотрел на нее так, словно видел впервые. – Скажите, а сколько времени вам понадобилось, чтобы придумать самый изысканный, самый жестокий способ отомстить? Вы все придумали заранее или же составили план мести только тогда, когда узнали меня получше?

– Нет-нет! – воскликнула Диана. – Я не искала вас, чтобы отомстить. Когда я приехала в Лондон, то даже и не думала про вас. Но потом вдруг встретила… Поскольку вы меня желали… Мне показалось, что сам Господь дает мне возможность познакомиться с вами и узнать, за кого, собственно, меня выдали замуж. А когда я вас узнала… – Ее голос дрогнул. Было очень трудно продолжать, ибо муж смотрел на нее с отвращением. – Когда узнала… я вас полюбила.

– Лживая сучка, предательница! – завопил виконт, и злоба, звучавшая в его голосе, обжигала. – И вы можете стоять тут и изображать невинность даже после такого количества лжи? – Он сделал несколько шагов в ее сторону. – А я-то считал вашего отца сумасшедшим из-за того, что он говорил о вашей порочности. Скажите, Диана, а много ли мужчин у вас было? Или их так много, что и не сосчитать? Сколько раз вы со своими дружками потешались надо мной за мою невероятную глупость? Вы все же сошлись с графом Везеулом, не так ли? Или он сам обратился к вам за информацией о моей работе? Скажите, сколько он вам заплатил?

– Это все неправда! – вскричала Диана. – Кроме того… Никто, даже Мадлен и Эдит, не знает, что вы мой муж! И я никогда не отдавалась ни Везеулу, ни другим мужчинам, только вам, моему мужу. Впрочем, в первый раз я вам не отдалась, вы взяли меня силой, против моей воли… – Последние слова Диана произнесла с горечью в голосе. Ох как же неправильно складывается их разговор…

– И вы ожидаете, что я поверю хоть одному вашему слову? При том, что обманывали меня с той самой минуты, как я вас встретил? – проговорил Джервейз с искаженным от гнева лицом. – Только моя слепая похоть, затмив разум, не дала мне вас разгадать. Вы всегда казались слишком идеальной, чтобы быть настоящей, но мне хотелось вам верить. О господи, как же мне хотелось вам верить!

– Да, конечно, вначале я вас обманула, – согласилась Диана. – Вы что, не помните, как сказали, что если я когда-нибудь заявлю права на вашу собственность или воспользуюсь вашим именем, то вы отмените мое содержание и оставите без гроша?

– Мне следовало догадаться, что в основе всего этого лежали деньги, – едко заметил Джервейз. – Хотя вы очень правдоподобно притворялись, что не такая корыстная, как большинство женщин вашей породы.

– Но я действительно ничего от вас не хотела. Именно поэтому и отказалась от регулярного содержания. – Диана надеялась, что он увидит в этом доказательство ее порядочности. – Мне казалось неправильным брать с вас деньги. Вы ведь не знали, кто я такая…

– Значит, вместо того чтобы попросить побольше, вы поручили это сделать вашей подруге Мадлен, сохранив таким образом фасад святой невинности?

– О чем вы говорите? – изумилась Диана.

Губы виконта скривились в циничной усмешке.

– Хватит изображать невинность. Это больше не действует.

– Но, Джервейз, у меня есть только та тысяча фунтов в год, которую вы мне назначили, и из этой суммы я стараюсь как можно больше сэкономить для будущего Джоффри.

– Ах да, Джоффри… – протянул Джервейз. – А вы знаете, кто отец маленького бастарда?

Диана влепила мужу пощечину, даже не сообразив, что делает, и тут же отпрянула. Ее ошеломила не только ярость в его глазах, но и то, что она оказалась способной на такое. И ведь она любила этого человека…

Джервейз несколько секунд молчал, потом, потрогав покрасневшую щеку, с сардонической усмешкой заметил:

– Вот и еще одно покрывало спало. Я-то думал, что вы честная, порядочная, нежная… От моих иллюзий ничего не осталось.

Диана в отчаянии покачала головой.

– Джервейз, мне очень жаль, но как вы могли сказать такое о своем сыне?

Он в изумлении приподнял брови.

– Хотите выдать своего бастарда за моего сына? Пожалуй, можете попытаться. Он так похож на вас, что его отцом мог быть кто угодно. Да-да, любой мужчина мог быть его отцом.

– Вы что, никогда ни на кого не смотрите? – в ярости воскликнула Диана. – Если бы вы по-настоящему увидели Джоффри, то знали бы, что он очень похож на вас. Именно поэтому я не хотела, чтобы вы с ним встречались. Но вы его не узнали. Так же как не узнали меня.

Виконт ненадолго задумался, пытаясь найти сходство, потом пробормотал:

– Он слишком маленький… Моему ребенку было бы сейчас восемь лет, а Джоффри… Сколько ему, шесть? Семь?

Сжимая и разжимая кулаки, Диана отчетливо проговорила:

– Он родился десятого февраля тысяча восьмисотого года, через девять месяцев после нашего нелепого венчания. Он слишком маленький для своего возраста, но ему сейчас восемь с половиной лет. Я назвала его Джоффри, потому что первая буква имени такая же, как у «Джервейз». Показать вам его свидетельство о рождении?

Джервейз снова задумался, затем пробурчал:

– Это ничего не докажет. Вы могли родить ребенка, который умер во младенчестве, а Джоффри мог быть плодом более поздней связи.

Диана закрыла лицо ладонями. Она знала, что Джервейз будет потрясен, узнав, кто она такая, но ей в голову не приходило, что он полностью от нее отречется. Это было ужасно, мучительно… Увы, если он не хотел ей верить, то любые доказательства мало что значат.

Виконт же вновь заговорил:

– Скажите, вы заплатили горничной на постоялом дворе, чтобы она исчезла, а вы заняли ее место? Мне всегда не давал покоя этот вопрос – хотелось узнать, насколько я был глуп той ночью.

Диана со вздохом уронила руки.

– Вы до сих пор не знаете?.. Вы вошли в мою комнату вместо своей. По-видимому, заблудились в лабиринте коридоров, поскольку были пьяны.

Виконт поморщился и проворчал:

– Что ж, я мог бы догадаться, что бессмысленно пытаться узнать у вас правду. Видите ли, я не мог оказаться в вашей комнате, поскольку открыл дверь своим ключом.

Почувствовав, что не в силах стоять, Диана опустилась на стул. Когда Джоффри был младенцем, она кормила его, сидя на этом самом стуле.

– Там были старые ржавые замки, – проговорила она усталым голосом. – Наверное, каждую из дверей на постоялом дворе можно было открыть любым из ключей.

– А вы действительно очень хитрая лгунья, – отозвался виконт. – Знаете, как посеять сомнения. Что ж, тогда мне не стоит себя винить за то, что я вам так долго верил.

– А вы никогда не задумывались о том, где находился ваш багаж? – осведомилась Диана. – Он ведь был не в моей комнате…

Виконт молча пожал плечами и шагнул к двери, а Диана вскочила со стула.

– Джервейз, подождите! Что вы собираетесь делать?

Он бросил на нее такой суровый взгляд, что она замерла на месте.

– Я сейчас выйду, сяду в свой экипаж и вернусь в Лондон. Если мне очень повезет, я вас больше не увижу и ничего от вас не услышу.

Диана подняла руку, чтобы к нему прикоснуться, но тут же уронила ее.

– Неужели вы можете так просто уйти? Мы ведь женаты, и у нас есть сын!

Он невесело рассмеялся.

– А вы действительно необыкновенная женщина… Вы что, всерьез думали, что после всей вашей лжи я буду рад принять вас в качестве жены и представлю всем как леди Сент-Обин? – Виконт презрительно усмехнулся. – Вам бы не понравилась такая перемена статуса. Ведь тогда джентльмены, которые сейчас платят вам за услуги, будут рассчитывать на бесплатное обслуживание.

– Прекратите говорить так, словно я вавилонская блудница! – вскричала Диана. – Пусть я не говорила вам всей правды, но я никогда не лгала! Ни разу!

Возникла долгая пауза. На щеке Джервейза задергался мускул. Наконец он сказал:

– Вся ваша жизнь была ложью.

И тут Диана почувствовала, что больше не в силах сдерживать слезы, и они заструились по ее щекам. Делая последнюю отчаянную попытку напомнить Джервейзу о том, что между ними было, она сказала:

– Я вас люблю, и вы говорили, что любите меня. Неужели это ничего не значит?

– Да, это кое-что значило, – тихо ответил виконт. – Но, как видно, женщина, которую я любил, никогда не существовала.

– Джервейз, прошу вас!.. – Возглас Дианы шел от самого сердца.

Но муж уже взялся за ручку двери, потом все же оглянулся, и бросив на нее пустой взгляд, тихо проговорил:

– Как странно… Я был готов сделать шлюху своей женой, но для меня оказалось совершенно неприемлемым, что моя жена – шлюха. Прощайте, Диана.

Дверь за ним с тихим шорохом закрылась, но для Дианы он прозвучал оглушительным погребальным звоном. Какое-то время она стояла неподвижно, но точно знала: когда оцепенение пройдет, боль будет нестерпимой. Снаружи доносились звуки – стук колес… Это Джервейз уезжал от нее в последний раз.

Диана часто думала о том, как он мог отреагировать, узнав, что она его жена. Думала, он будет потрясен, даже немного рассердится, но вполне возможно, что его это позабавит, – мол, взял в любовницы собственную жену! И, конечно же, ей казалось, что он почувствует облегчение: ведь таким образом все проблемы с «сумасшедшей женой» были бы решены, – но она никак не ожидала, что ее признание разрушит все то, что возникло между ними. Но как же так получилось? Ведь они любят друг друга… Она знала, что Джервейз справедлив и всегда мыслит логично, и даже не представляла, что, узнав, кто она такая, отреагирует с яростью и презрением.

Когда стук колес затих вдали, Диана вышла из гостиной. Энни, племянница Мадлен, ждала ее с озабоченным видом. Энни, старшая дочь Изабель Вульф, влюбилась в молодого человека, который, по мнению ее матери, был недостаточно благочестивым. Диана и Мадлен предложили девушке поселиться в коттедже Хай-Тор, чтобы она могла выйти за любимого.

Энни, наверное, что-то говорила, поскольку ее губы шевелились, но Диана ничего не слышала. Она покачала головой, давая понять, что хочет побыть одна, вышла из коттеджа, затем перешла дорогу со следами копыт и колес экипажа и спустилась к ручью. На берегу села на траву, сняла туфельки и чулки, все с тем же неестественным спокойствием, опустила ноги в воду – тут когда-то едва не утонул Джоффри, когда был маленьким. В более счастливые времена они здесь играли: Джоффри, как всякий нормальный малыш его возраста, любил возиться в грязи.

Джервейз ушел, уехал… И ведь он явно не из тех, кто легко влюбляется, или легко уходит, или же отменяет какое-либо решение. Диана знала, что они противоположны по темпераменту, но не осознавала всех последствий этого. Для нее одной любви было достаточно, и она думала, что если Джервейз ее полюбил, то они уже не расстанутся. Увы, она ошибалась. Оказалось, что своими откровениями она разрушила любовь Джервейза, потому что он считал, что она его обманула и оскорбила к тому же… Да, именно так он считал.

Но где же она допустила ошибку? Диана оживила в памяти последние месяцы. Наверное – в Сент-Обине, когда они пережили свой первый кризис. Тогда интуиция говорила ей: надо сказать Джервейзу всю правду, – но не сделала этого: решила, что все уладится само собой. Да, она думала, что лучше подождать до тех пор, когда он признается ей в любви: тогда легче примет правду, – но оказалось, что все наоборот. Полюбив ее, Джервейз стал более ранимым, чем тогда в Обинвуде, и в результате решил, что она его предала. Диана тяжело вздохнула: она чувствовала его боль как свою собственную.

Уронив голову на руки, она дала волю слезам.

Возвращение в Лондон проходило в полном молчании. За исключением коротких, самых необходимых реплик при смене лошадей и остановке на ночлег, Джервейз заговорил с Боннером только один раз – когда спросил слугу, что тот нашел, когда упаковывал вещи своего господина в ту роковую ночь на острове Мулл, на что Боннер не моргнув глазом ответил:

– В вашей комнате была одна из служанок. Она довольно долго вас ждала и была возмущена тем, что вы не появились. Я взял на себя смелость выдать ей небольшую компенсацию за причиненные неудобства из средств, которые у меня были на дорожные расходы.

– А мой багаж находился там? – Джервейз придержал лошадей, проезжая по особенно изрытому отрезку дороги. На обратном пути он почти все время правил сам – это помогало отвлечься от неприятных мыслей.

Боннер утвердительно кивнул.

– Да, милорд. Кажется, его никто не трогал. Но я не проверял: считается, что шотландцы с островов – честные парни. А что, что-нибудь пропало? – Слуга спрашивал так, словно дело происходило прошлой ночью, а не девять лет назад.

– Нет, ничего не пропало. – Кроме его жены, которая, оказывается, спала не в его комнате, а в своей собственной.

Джервейз вспомнил, как занимался с ней любовью в прошедшие месяцы, и вдруг осознал: хоть Диана всегда была очень отзывчивой, в ней не чувствовалось прожженного профессионализма настоящей куртизанки, – но он был так одурманен ею, что даже не замечал этого. Может, она и в самом деле та, за кого себя выдает? Или это еще один пример ее блестящего актерского таланта?

До Обинвуда было недалеко, следовало лишь сделать небольшой крюк, а предстоящий прием в поместье давал удобный предлог туда заехать. На то, чтобы отдать необходимые распоряжения, ушло совсем немного времени. Потом Джервейз спросил экономку, где висел портрет его матери. Портрет занимал почетное место в коридоре для слуг, где его качество высоко оценили. Вероятно, сэра Джошуа Рейнольдса позабавила бы такая судьба его шедевра.

Не глядя на красивое лицо своей распутной матери, Джервейз пристально всматривался в изображение мечтательно смотревшего на нее темноволосого мальчика. В конце концов он пришел к неоспоримому выводу: этот портрет вполне мог быть портретом Джоффри. Теперь-то он понял, почему фермер-арендатор, к которому он заезжал в Обинвуде вместе с Джоффри, так пристально смотрел на мальчика. Только теперь Джервейз вспомнил, что в детстве был слишком маленьким для своего возраста. Только в двенадцать лет он начал быстро расти и догнал, а затем и перегнал своих сверстников. И еще – припадки эпилепсии… У него их было всего несколько, у Джоффри – больше. Передается ли такое по наследству? Вполне возможно.

Значит, Джоффри, этот умный, храбрый, жизнерадостный мальчик – его сын? Думая о своей жене как о ненормальной, неполноценной, Джервейз никогда не рассматривал возможность, что тот короткий насильственный акт мог привести к рождению ребенка. И все же… От того, что Джоффри его сын, Диана не переставала быть лгуньей или шлюхой, и это было еще одно осложнение в его проклятом браке.

Когда Диана вернулась в Лондон, ужасно уставшая после долгой поездки в экипаже, был поздний вечер. После сцены с Джервейзом она больше недели провела в коттедже Хай-Тор: ей было просто необходимо провести какое-то время в тишине и покое, – но теперь была рада вернуться к семье. Джоффри уже спал, а Мадлен и Эдит, лишь взглянув на изможденное лицо подруги, тут же окружили ее нежной заботой. Диана не говорила им, зачем отправляется на север, а они не спрашивали, но теперь пришло время все рассказать.

После того как Диана приняла ванну и поужинала, женщины собрались в гостиной у Мэдди. За нескончаемым количеством чашек чая с бренди Диана поведала подругам о своем прошлом – начиная с детства в Шотландии и до странного замужества под дулом пистолета. Рассказала и о том, как отец ее бросил, а также – о катастрофическом конфликте с Джервейзом.

Выслушав рассказ подруги, Мадлен с удивлением пробормотала:

– Я знала, что ты загадочная женщина, но такого даже и представить себе не могла… Можно задать вопрос?

Диана со вздохом кивнула:

– Да, конечно. Спрашивай что хочешь. Мне всегда трудно говорить о том, что меня глубоко задевает, но не говорить – еще тяжелее.

– Что случилось с твоей матерью?

Чашка, которую Диана подносила ко рту, звякнула о зубы. Она осторожно поставила ее на стол и тихо ответила:

– Она убила себя, когда мне было одиннадцать лет.

– Ох, бедная моя девочка! – воскликнула Мадлен и тут же сменила тему. – Даже не верится, что отец тебя просто бросил на постоялом дворе на следующий день после твоего замужества.

– Если бы ты знала моего отца, то поняла бы: такой поступок вполне в его характере. Он был убежден, что все женщины – это зло, особенно его собственная дочь. – Диана помолчала, вспоминая прошлое. – И он считал, что чем скорее от меня избавится, тем лучше для его бессмертной души.

Пока Мэдди слушала рассказ подруги, ее посетила одна мысль, но она не знала, уместно ли об этом спрашивать, а теперь все-таки решилась.

– А не могло ли быть так, что твой отец… испытывал к тебе противоестественное влечение? Возможно, он ненавидел себя за такие чувства, а тебя – за то, что ты была их причиной?

Диана замерла, ошеломленная словами подруги, потом пробормотала:

– Это… это многое бы объяснило. Иногда он на меня так смотрел… как будто ненавидел. И постоянно твердил, что все мужчины хотят со мной переспать! Но это же нелепо… Думаю, я была хорошенькой девочкой, но еще недостаточно зрелой, чтобы привлекать внимание мужчин. Бывало, отец молился надо мной всю ночь. Мы оба стояли на коленях, и он молил Бога очистить мою порочную природу. В других случаях он меня бил, пытаясь выбить из меня нечестивость. – Диана поежилась и поплотнее закуталась в плед, лежавший у нее на плечах.

– Извини, дорогая, наверное, мне не стоило об этом спрашивать, – сказала Мадлен.

– Нет-нет, хорошо, что ты спросила… – возразила Диана. – Как ни отвратительна такая мысль, все-таки это хотя бы какое-то объяснение. Отец всегда казался мне чем-то вроде природной стихии, загадочной и непостижимой. И мне даже нравится думать, что причины его ненависти ко мне – в его порочности, а я ни в чем не виновата.

– Он еще жив? – спросила Эдит.

Диана пожала плечами.

– Не знаю. Он оставил меня на постоялом дворе, и после этого я ничего о нем не слышала.

«Но как человек, к тому же священнослужитель, мог выбросить из своей жизни дочь? – недоумевала Мадлен. – Должно быть, он и в самом деле сумасшедший». Немного помолчав, она спросила о том, что давно ее интересовало.

– А как вы познакомились с Эдит? Ты никогда об этом не рассказывала.

– Постоялый двор, где произошло ее венчание, принадлежит моей младшей сестре Джейн и ее мужу, – ответила за подругу Эдит. – Я была замужем за пьяницей, который постоянно меня бил. Оба моих сына выросли и уехали: один записался в армию, другой отправился в Америку. Джейн считала, что мне надо уйти от мужа, пока он меня не убил, но я не знала, как уйти. Да и куда мне было деваться? – Она потрогала пальцем яркий шрам на левой щеке. – Наверное, я могла бы поехать к Джейн, но у меня не было денег на дорогу. Более того, после двадцати пяти лет жизни с мужем, который постоянно надо мной издевался… мне казалось, что силы воли не осталось.

Мадлен молча кивнула. Ей было известно, что у Эдит были взрослые сыновья, которые ей регулярно писали, но она ничего не знала о ее муже. По-видимому, Эдит многое пришлось пережить, прежде чем она стала такой, как сейчас, – непреклонной и сильной. Рассказ продолжила Диана:

– И Джейн решила, что если Эдит начнет о ком-то заботиться, то сумеет уйти от своего ужасного мужа. Мне только-только исполнилось шестнадцать, и я была беременна – ужасная ситуация. Но после того как связалась с адвокатом Джервейза, у меня по крайней мере появились деньги. Джейн сама отвезла меня в Йоркшир, познакомила с Эдит и помогла нам найти коттедж Хай-Тор. Нам обеим хотелось жить подальше от людей, особенно – от мужчин. И с тех пор Эдит обо мне заботится.

Диана ласково улыбнулась пожилой женщине, помогавшей ей пережить самый трудный период ее жизни.

Эдит добродушно усмехнулась.

– Девочка моя, это помогло нам обеим.

– Но почему после всего, что с тобой случилось, ты захотела перебраться в Лондон и стать куртизанкой? – спросила Мадлен. – Вот если бы ты захотела уйти в монастырь, я бы не удивилась!

Диана подлила всем чаю.

– Я знаю, это может показаться странным, но я чувствовала: это именно то, что мне следовало сделать. Несмотря на то что мой отец и мой… муж со мной сделали, я знала: не все мужчины такие. В деревне, где я росла, было немало счастливых семей и добрых мужчин. Поскольку муж у меня уже имелся, я не могла выйти замуж, но хотела найти своего мужчину, того, кто меня полюбит. – Диана ненадолго задумалась, потом с лукавой улыбкой добавила: – Признаюсь, мне понравилось то, что ты сказала про красоту: что она дает женщине власть над мужчиной. Вот я и подумала, что было бы неплохо для разнообразия получить над кем-нибудь власть, то есть иметь выбор – соглашаться или не соглашаться.

– Но я еще говорила, что это опасно, – напомнила Мадлен.

– Да, знаю, – прошептала Диана. К ее глазам вдруг подступили слезы, и она, прогоняя их, заморгала, потом накрыла голову пледом. – Я представления не имела, что делаю. Наверное, я не гожусь на роль сирены.

– Верно, дорогая, не годишься. Ты подходишь для роли жены, матери и подруги.

Мадлен хотела этими словами приободрить Диану, но та, горестно всхлипнув, пробормотала:

– Что же мне теперь делать? Он меня ненавидит. Сказал, что не хочет даже видеть меня.

Воцарилось тягостное молчание. Наконец Эдит сказала:

– Мэдди, ты у нас эксперт по мужчинам. Что скажешь?

Мадлен села рядом с Дианой и обняла ее за плечи.

– Может быть, Сент-Обин ненавидит тебя… в каком-то смысле, но поверь, его чувства намного сложнее. Должно быть, в его душе смешались любовь, ненависть, желание и гнев – все это очень сильные эмоции. Если бы он был к тебе равнодушен, вернуть его было бы куда труднее.

– Думаешь, есть шанс, что я смогу заставить его передумать? – спросила Диана.

– Да, если ты вылезешь из-под пледа и будешь бороться как женщина, – пошутила Мадлен.

И в тот же миг мокрое от слез лицо Дианы показалось из-под пледа.

– Бороться как женщина? Что это значит?

– Вспомни, что ему в тебе нравится, и используй это. Любовь, желание, смех – тебе лучше знать. И еще попытайся понять причины, по которым он так рассердился.

На лице Дианы выражение безнадежности сменилось задумчивостью. Сделав глоток чаю, она спросила:

– Думаешь, это потому, что я задела его чувство гордости? Он считает, что я нарочно все это подстроила, чтобы его унизить?

Мадлен задумалась, вспоминая все, что знала о Сент-Обине и о мужчинах вообще, наконец медленно проговорила:

– Гордость, несомненно, в этом замешана, но не только она. Судя по тому, что ты рассказала, он считает, что ты обманула его доверие. Это одна из самых серьезных травм, которые можно нанести отношениям между мужчиной и женщиной. А ведь Сент-Обин не производит впечатление человека, который легко доверяет людям. Похоже, он приложил огромные усилия, чтобы тебе поверить, и именно поэтому так оскорбился, решив, что ты его предала.

– Ах, Мэдди, ты, как всегда, права. – Диана нахмурилась. – Я не знаю, что с этим делать, но… – Она вдруг вспомнила фразу Джервейза, которую не поняла. – Он обвинил меня в том, что я подговорила тебя попросить у него денег. Что это значит?

Мадлен кивнула.

– Я попросила Сент-Обина, чтобы он открыл счет на твое имя и регулярно вносил платежи. Он тотчас согласился, так что с прошлого сентября ты стала богаче на двести фунтов. – Увидев изумленное лицо Дианы, Мэдди встревожилась. – Что, из-за этого возникли неприятности?

– Боюсь, что да. Он думает, что это я тебя подговорила и только притворяюсь невинной.

– О, нет-нет! – воскликнула Мадлен. – Диана, дорогая, как нехорошо получилось! Мне очень жаль… Но в жизни всякое бывает. Поскольку Сент-Обин был готов проявить щедрость, мне показалось, что глупо не откладывать деньги тебе на будущее. Меня беспокоило, что ты очень беспечно относишься к своему финансовому положению. Значит, теперь он винит тебя за то, что я сделала?

Мэдди пришлось самой обеспечивать свое будущее, так что в ее беспокойстве за менее опытную подругу не было ничего удивительного. Но получилось так, что поступок, совершенный с добрыми намерениями, стал для Джервейза еще одним поводом считать свою любовницу лгуньей.

Допив остатки чая, Диана пробормотала:

– Это не так уж важно. Есть много других грехов, в которых он может меня обвинять. – Она взмахнула чашкой, подержала ее перед собой с закрытыми глазами, после чего передала Эдит. – Посмотри, пожалуйста… Сможешь ли ты сказать, между Джервейзом и мной все кончено?

Эдит с сомнением проговорила:

– Нехорошо гадать на то, что очень близко к сердцу. Ты слишком сильно об этом беспокоишься.

– Пожалуйста! – взмолилась Диана. – Мне нужно знать, есть ли хоть какая-то надежда.

Эдит с явной неохотой взяла чашку и заглянула в нее. И тут же глаза ее затуманились, дыхание почти прервалось, а когда она заговорила, голос доносился словно издалека.

– Нет, это не кончилось. Между вами много всего – и темного, и светлого. – Эдит нахмурилась и покрутила в пальцах чашку. – Конец еще не написан, но есть опасность. И не только для тебя. Темнота угрожает… Да-да, темнота, смерть и желание, – закончила она неестественно низким голосом.

Диана ахнула, и это нарушило настрой Эдит: она подняла голову и уже своим обычным голосом проговорила:

– Девочка моя, от этой чашки будет куда больше толку, если ты используешь ее по назначению. – Она вылила в чашку остатки воды из чайника и потянулась за бренди.

– Думаю, мне это не требуется, – возразила Диана. – Я почти засыпаю прямо здесь, на диване.

– Ты очень устала, а мы пристаем к тебе со своими вопросами, – пробормотала Мадлен, подала Диане руку, проводила ее в спальню, напоследок поцеловала в щеку и удалилась.

Когда же Мадлен вернулась в свою гостиную, Эдит в задумчивости проговорила:

– Пожалуй, мне пора навестить мою сестру Джейн на острове Мулл.

Мадлен давно привыкла к манере Эдит говорить загадками. Подлив в чашки по щедрой порции бренди, она сказала:

– А дорога на остров Мулл приведет тебя в окрестности деревушки в Лоуленде, где выросла Диана, – но это просто совпадение, не так ли?

– Да, просто совпадение. – Эдит в задумчивости потягивала бренди. – Надо полагать, про сумасшедшего викария знают все в окрестностях.

– Очень может быть, – согласилась Мэдди и подобрала под себя ноги. – Это, наверное, не особенно важно, но было бы интересно узнать о нем побольше. Узнать, жив ли он вообще. – Она внимательно посмотрела на подругу. – Если он все еще пребывает на грешной земле, ты ведь не поможешь ему отправиться на небеса?

– Нет, конечно! – с достоинством заявила Эдит. – С тех пор как огрела мужа кочергой в ту ночь, когда ушла от него, я ни на кого не поднимала руку. – Она скорчила гримасу. – Злобный старик не хотел, чтобы я уходила.