Текст книги "Первая Пуническая война"

Подводя итоги рейда Марка Эмилия и Сервия Фульвия в Африку, Павел Орозий философски заметит, что «в то время никогда благополучие не оказывалось для римлян долгим, и, каких бы успехов они ни достигали, тотчас же их затмевало огромное множество несчастий» (Oros. IV, 9, 8). С таким выводом невозможно не согласиться.

* * *

Узнав о постигшей римлян чудовищной катастрофе, в Карфагене приободрились и решили воспользоваться удобным моментом. В очередной раз пунийцы пополнили флот новыми кораблями и переоснастили старые суда, потрепанные в сражении у Гермесова мыса. Мастеровые в доках трудились не покладая рук, и вскоре карфагенский флот пополнился на две сотни новых кораблей. Полководец Гамилькар, успешно действовавший в Мавретании и Нумидии, получил значительные подкрепления, в том числе 130 боевых слонов, после чего удачно переправил свою армию на Сицилию. В окрестностях Лилибея карфагеняне разбили лагерь, и командующий принялся безжалостно муштровать свои войска, готовясь к решающему сражению за Тринакрию[57]57
  Тринакрия – так эллины иногда называли Сицилию.


[Закрыть].

В Риме царили похожие настроения. Известие об очередной катастрофе очень сильно огорчило квиритов, однако не выбило сенаторов из рабочей колеи. Хотя было отчего впасть в панику, когда с таким трудом снаряженный флот неожиданно пошел ко дну вместе с многотысячной армией. Но «отцы отечества» не стали предаваться пустой скорби, а сразу же занялись делом. Было принято решение возродить флот и спешно построить 220 кораблей. Полибий пишет о том, что эта судостроительная программа была выполнена за три месяца, но насколько верна данная информация, сказать трудно, поскольку сам историк сомневается в ее правдивости (Polyb. I, 38). Но как бы там ни было, вскоре римская армия погрузилась на корабли и под командованием консулов 254 года до н. э. Гнея Корнелия Сципиона Азины (того самого, что побывал в карфагенском плену) и Авла Атилия Калатина отплыла в Мессану. Там к римскому флоту присоединились 80 судов, уцелевших после кораблекрушения у Камарины. Таким образом, под командованием консулов оказалось 300 боевых кораблей.

В этот раз римские полководцы решили нанести врагу удар на Сицилии, отказавшись на время от заморских экспедиций. Главной целью предстоящей военной кампании был выбран город Панорм, один из главных оплотов карфагенян на острове. Недаром Полибий подчеркивает его стратегическое значение: «в карфагенской части Сицилии это был самый значительный город» (I, 38). Захватив Панорм, римляне могли полностью контролировать все северное побережье Сицилии и постепенно оттеснять противника в западные районы острова.

В сложившейся стратегической обстановке шансы на успех у консулов были минимальными, поскольку в окрестностях Лилибея находилась армия Гамилькара, а Панорм был очень хорошо укреплен. При разумном ведении боевых действий пунийцы могли создать римлянам массу проблем, зажав легионы между Панормом и карфагенской армией. Но для этого необходимо было грамотно спланировать предстоящую операцию, а с этим у Гамилькара были проблемы. В очередной раз дала себя знать дикая некомпетентность карфагенских военачальников. Ошибки, которые они допускали во время этой войны, были вопиющими и не находили оправдания. Не просто так Ксантипп появился в Карфагене и не случайно после его отъезда римляне вновь разбили пунийцев в Африке, хотя ими и командовали целых два Ганнона. Армия была та же, но полководцы другие, и поэтому результат получился для карфагенян отрицательный. Сицилийский театр военных действий в этом отношении тоже не стал исключением.

В течение двух месяцев римляне тщетно штурмовали Панорм, но Гамилькар так и не удосужился прийти на помощь осажденному городу. Гарнизон Панорма сражался на пределе возможностей, однако карфагенская армия так и не покинула свой лагерь в окрестностях Лилибея. Осадная техника римлян крушила городские укрепления, атака следовала за атакой, и шансов на успешный исход осады у защитников становилось все меньше. Развязка наступила, когда легионеры разрушили башню, стоявшую на берегу моря, и через образовавшийся пролом проникли в город. Какое-то время бои продолжались на улицах Панорма, а затем карфагеняне отступили в крепость, решив дать захватчикам бой на второй линии обороны. Но шансов на помощь со стороны Гамилькара не было, и поэтому командир гарнизона решил сдать Панорм. Консулы оставили в городе гарнизон, а сами, посчитав кампанию законченной, отплыли в Рим.

В 253 году до н. э. консулы Гней Сервилий Цепион и Гай Семпроний Блез решили сделать набег на африканские владения Карфагена. Римский флот отплыл от Сицилии, достиг Африки и прошел вдоль побережья до Малого Сирта[58]58
  Малый Сирт – современный залив Габес в Тунисе.


[Закрыть]. Римляне часто высаживались на сушу, подвергая грабежам прибрежные территории, но дальше этого дело не шло, поскольку консулы опасались карфагенского флота. Но он так и не появился. Ничто не предвещало беды, когда ситуация неожиданно изменилась не в пользу римлян. Их флот проходил около острова Менинг[59]59
  Остров Менинг – современный остров Джерба в Тунисе.


[Закрыть], множество кораблей заплыли на мелководье, а когда начался отлив, то они неожиданно сели на мель. Полибий пишет, что произошло это «по незнанию» (I, 39), однако даже такая постановка вопроса не снимает ответственности с римского командования. Получается, что во время длительных рейдов вдоль побережья Цепион и Блез так и не удосужились ни расспросить местных рыбаков об особенностях этих вод, ни обзавестись лоцманом, что в очередной раз подтверждает тезис о том, что в морской войне римляне были так же малокомпетентны, как и карфагеняне – в боевых действиях на суше.

Ситуация усугублялась тем, что в любой момент мог появиться флот пунийцев, и тогда оказавшиеся на мели римские корабли стали бы легкой добычей врага. Начался отлив, но суда Цепиона и Блеза настолько крепко засели на мелководье, что даже не тронулись с места. И тогда консулы приказали выбросить за борт весь груз, в том числе и захваченную добычу. Столь радикальные меры возымели действие, флот наконец-то сумел выйти в открытое море, однако консулы отказались от продолжения кампании и решили вернуться на Сицилию. Как пишет Полибий, отступление римлян походило на паническое бегство (I, 39). Достигнув острова, Цепион и Блез не повели корабли через Мессинский пролив, а обогнули Лилибей и вышли к Панорму. Оттуда флот отплыл к Остии.

Мы не знаем, предупреждали кормчие в этот раз начальство об опасности плавания в открытом море или нет, но даже если и пытались что-то объяснить консулам, то безуспешно, потому что вновь грянула страшная буря, 150 римских кораблей пошли ко дну (Polyb. I, 39), а тысячи жизней гребцов и легионеров забрал Нептун. Так бесславно закончилась очередная попытка квиритов нанести удар по карфагенянам в Африке. В отличие от текста Полибия, рассказ Павла Орозия об этой кампании более информативен и дает четкую привязку к месту, где произошла очередная катастрофа римского флота: «В третий год – как всегда, необузданная ярость скоро забыла об опасностях – консулы Сервилий Цепион и Семпроний Блез, переправившись на двухстах шестидесяти кораблях в Африку, подвергли опустошению все морское побережье, которое омывается Сиртами, и, поднявшись выше, где они захватили и разграбили многие города, доставили на корабли огромную добычу. Когда же они отправились оттуда назад в Италию, разбитые о скалы возле мыса Палинур, который выступает в море близ Луканских гор, они потеряли сто пятьдесят грузовых кораблей и славную, омытую кровью добычу» (IV, 9, 10). Похожую информацию приводит и Евтропий (II, 23).

Прибыв в Рим, горе-флотоводцы доложили обо всем сенату, и «отцы отечества» были вынуждены отказаться от дальнейшей борьбы за господство на море. За короткий срок римский флот понес поистине катастрофические потери, а для снаряжения новых кораблей у сенаторов не было ни средств, ни желания. Военные действия перемещались на сушу, поэтому было спущено на воду лишь 60 транспортных судов, которые должны были доставлять припасы для действующих на Сицилии армий (Polyb. I, 39). Павел Орозий очень емко и точно прокомментировал сложившееся положение дел: «На некоторое время чрезмерность несчастий победила у римлян нечестивую жадность: ибо патриции, которым уже пристыло мореплавание, решают, что для защиты Италии следует иметь флот не более чем из шестидесяти кораблей; однако, подталкиваемые необузданной жадностью, они тут же нарушили это постановление» (IV, 9, 12). Флавий Евтропий солидарен с Павлом Орозием. По его мнению, именно регулярная гибель огромного количества кораблей во время буйства стихий послужила причиной отказа сенаторов от морской войны: «Так как непрерывные бедствия были неприятны римлянам, сенат постановил уклоняться от морских сражений, а уцелевшие шестьдесят кораблей оставить для защиты Италии» (II, 23). Так карфагеняне без особых усилий со своей стороны завоевали господство на море.

Именно к этому периоду противостояния относится рассказ Аппиана о том, как карфагеняне попытались занять денег у Птолемея Филадельфа, и неудачной попытке египетского царя помирить враждующие стороны: «Когда и римляне, и карфагеняне стали нуждаться в деньгах, то первые, истощенные военными расходами, не стали больше снаряжать флотов, но, набирая пешее войско, они каждый год посылали его в Ливию и Сицилию, карфагеняне же отправили посольство к Птолемею, сыну Птолемея, сына Лага, царю Египта, желая занять у него две тысячи талантов. У Птолемея же была дружба и с римлянами, и с карфагенянами, поэтому он попытался примирить их друг с другом. Потерпев неудачу, он сказал, что следует помогать друзьям против врагов, но не против друзей» (V, 1). Война на истощение сил продолжалась.

О кампании 252 года до н. э. какой-либо внятной информации нет, за исключением краткого сообщения Орозия: «Консул Котта, переправившись в Сицилию, провел на земле и на море множество битв против пунийцев и сицилийцев и оставил по всей Сицилии непогребенными груды тел как врагов, так и союзников» (IV, 9, 13). Но что это были за битвы, где противники понесли такие большие потери, мы вряд ли когда узнаем. Зато существует информация несколько иного свойства, касающаяся Гая Аврелия Котты, командующего римскими легионами на Сицилии. Речь идет о том, какие меры принимал консул для поддержания дисциплины в армии: «Аврелий Котта, когда явилась необходимость, приказал всадникам вступить в дело, но некоторые из них уклонились от исполнения приказа. Он пожаловался цензорам и добился, что на них наложили взыскание. Затем он добился указа сената, чтобы им не шло прежнее жалованье; народные трибуны внесли о том же законопроект в народное собрание, и благодаря всеобщему единодушию дисциплина была восстановлена» (Frontin. IV, I, 22). Честно говоря, данный рассказ трудно привязать к какому-либо конкретному месту действия. Впрочем, как и следующий: «Консул Котта в Сицилии наказал розгами знатного военного трибуна Валерия из рода Валериев» (Frontin. IV, I, 30). Но Фронтин порадовал и в подробностях поведал еще об одном интересном случае из полководческой карьеры Гая Аврелия Котты: «Он же, собираясь переправиться в Мессану для проведения ауспиций и поручив руководство осадой Липарских островов близкому ему по крови П. Аврелию, когда была сожжена стена и лагерь захвачен, приказал наказать Аврелия розгами, перевести в рядовые пехотинцы и заставить выполнять черную работу» (IV, I, 31). Об этом же писал и Валерий Максим: «Гай Котта наказал плетьми и поставил служить простым пехотинцем своего кровного родственника Публия Аврелия Пекуниолу, ответственного за осаду Липары, когда тот перешел в Мессану за новыми ауспициями, в результате чего лагерный вал был подожжен, а сам лагерь почти захвачен» (II, 7, 4). В лице Гая Аврелия перед нами предстает истинный римлянин той далекой эпохи, о которой так сильно сокрушались последующие поколения писателей, – не военный гений, но хороший солдат, командир, ратующий за железную дисциплину в армии и не дающий никаких поблажек своим родственникам.

Котте удалось достигнуть некоторого успеха. На Липарских островах был взят уже упоминавшийся Фронтином и Валерием Максимом город Липары, а также захвачены Фермы Гимерские, расположенные на северном берегу Сицилии. Однако данная кампания выявила и серьезные проблемы в действующей армии: «Когда среди римлян распространилась молва о том, как слоны в ливийской битве разорвали боевую линию и растоптали множество воинов, они были так напуганы, что в продолжение двух лет, следовавших за этими событиями, они у Лилибея ли то, или в окрестностях Селинунта строились в боевой порядок на расстоянии пяти-шести стадий от неприятеля и в страхе перед нападением слонов ни разу не отважились ни начать битву, ни спуститься в равнину» (Polyb. I, 39). По словам Полибия, в римских легионах царили упадок духа и уныние, поэтому в сенате стали подумывать о том, а не начать ли снова войну на море (I, 39).

IV. Море

1. Битва при Панорме. Июнь 251 г. до н. э

В 251 году до н. э. на Сицилии действовали армии консулов Луция Цецилия Метелла и Гая Фурия Пацила. Карфагенские войска на острове возглавил Гасдрубал, не исключено, что смена командующего произошла из-за неспособности его предшественника предотвратить падение Панорма. Впрочем, Гасдрубал по-прежнему оставался с армией в окрестностях Лилибея и лишь внимательно наблюдал за всеми передвижениями противника. Карфагенский военачальник знал о царивших в легионах настроениях и выжидал удобного момента, чтобы нанести по врагу разящий удар. Хотел быстро сокрушить римское господство на Сицилии и освободить остров от присутствия квиритов. И когда лазутчики доложили Гасдрубалу о том, что Гай Фурий с половиной легионов вернулся в Италию, пуниец понял, что пришел его час. Карфагенская армия выступила в поход к Панорму, где в это время находился Луций Цецилий Метелл. Приближалось время сбора урожая, и консул решил защитить регион, чтобы спасти его от возможных вторжений пунийцев. Нумидийская конница могла вытоптать засеянные пшеницей поля и тем самым создать определенные проблемы со снабжением для римлян и их союзников в Панорме. Но Гасдрубалу не было никакого дела до продовольственных проблем противника, для него главной целью были легионы Метелла. Пунийская армия остановилась на границе земель Панорма, разбила лагерь, и лазутчики Гасдрубала отправились в город выяснять обстановку. Сам же карфагенский военачальник был уверен в победе. Под его командованием было 30 000 всадников и пехотинцев, плюс 130 боевых слонов (Oros. IV, 9, 14), на которых Гасдрубал возлагал главные надежды. Он прекрасно понимал, что такой ударной мощи римляне ничего противопоставить не могут. Но это знал и Цецилий Метелл.

Консул и его штаб решили свести к минимуму превосходство карфагенян в ударных войсках и разработали очень искусный план предстоящей операции. В этой многоходовой комбинации предусматривалось буквально все, в том числе и самоуверенность пунийского полководца. Скрепя сердце Метелл решил пожертвовать урожаем, надеясь, что в случае победы его легионы легко добудут продовольствие на территориях, подвластных Карфагену. По приказу консула вокруг Панорма был выкопан широкий и глубокий ров, после чего римляне засели в городе. Метелл сознательно отдавал врагу инициативу, поскольку хотел увидеть карфагенскую армию под стенами Панорма.

Но Гасдрубал не заметил подвоха. Свято уверовав в то, что консул его боится, он повел войска прямо на город, по пути опустошая поля, вырубая сады и разоряя деревни. Но Луций Цецилий был верен себе и по-прежнему держал легионы в Панорме. Безнаказанность словно подстегнула карфагенского полководца, и он, забыв про всякую осторожность, перевел армию через реку, протекающую недалеко от городских стен. Метелл этого ждал и, как только пунийцы закончили переправу, отправил в атаку отряд легковооруженных воинов.

Велиты забросали карфагенян дротиками, затем быстро отступили, но через некоторое время вернулись и вновь напали на вражеское войско. Атаки повторялись с завидной регулярностью, Гасдрубал не выдержал и приказал армии разворачиваться в боевые порядки. Луций Цецилий наблюдал за разворачивающимися у реки стычками с крепостной башни, оттуда маневры вражеского военачальника были хорошо видны. Метелл спешно собрал командиров и объяснил план предстоящей битвы, после чего отдал приказ войскам занять позиции у рва, а на помощь велитам отправил несколько отрядов легковооруженных воинов. С крепостных стен спускали на веревках связки копий и дротиков, к бойницам подносили стрелы и камни. У ворот замерли принципы и триарии, а гастаты вышли за линию городских укреплений и построились в несколько рядов. Теперь их отделял от пунийцев только широкий ров.

Сражение разгоралось, атаки легковооруженной римской пехоты становились все яростнее. Гасдрубал проехал вдоль строя ливийских копейщиков, переговорил с военачальниками, после чего направил коня в сторону Панорма. Карфагенский командующий до рези в глазах разглядывал городские стены и башни, однако, кроме незначительного количества дозорных, ничего подозрительного не увидел. Недалеко от подножия стен замер плотный строй легионеров, но численность отряда была невелика, и Гасдрубал решил уничтожить его одним могучим ударом. Изучив обстановку, военачальник вернулся к войскам и приказал выдвинуть вперед элефантерию.

Погонщики слонов решили выслужиться перед Гасдрубалом и сразу же погнали животных в атаку. От их топота задрожала земля, от трубного рева гигантов заложило уши. Увидев, что на них надвигается лавина разъяренных слонов, велиты не стали вступать в безнадежный бой, а сразу же обратились в бегство. Увидев, что противник стремительно отступает, Гасдрубал приказал перейти в наступление всей армии, и карфагеняне дружно пошли вперед. К этому моменту велиты успели добежать до рва и спрыгнуть в него, а гастаты приготовились к отражению атаки и изготовили копья к броску.

Слоны приближались. Когда до римских рядов оставалось совсем недалеко, на башне Панорма пропела труба, и пустые стены города внезапно ожили, явив изумленному Гасдрубалу множество воинов. Легковооруженные пехотинцы, укрывшиеся за парапетом и зубцами, поднялись во весь рост, и воздух загудел от сотен дротиков, пущенных умелыми руками. За первым броском последовал второй, третий… Эхо от рева раненых животных прокатилось по улицам Панорма, отразившись от стен домов и храмов. В это время элефантерия приблизилась к гастатам, и только теперь погонщики заметили, что дальнейший путь им преграждает ров. Возникла заминка, которой римляне и воспользовались. Послышались команды центурионов, и легионеры метнули пилумы, целя в слонов и погонщиков. Вновь раздалась команда, и гастаты сделали новый бросок. По приказу Метелла у подножия стен было сложено множество копий, поэтому римляне безнаказанно поражали противника, сами оставаясь для него недосягаемыми. Метательные снаряды градом сыпались со стен на элефантерию, сея сумятицу и панику в ее рядах. Мало того, укрывшиеся во рву велиты метали дротики в столпившихся на краю широкой траншеи животных и многих из них поранили.

Большинство слонов были ранены, многие погонщики погибли. Истекающие кровью звери пришли в исступление, перестали слушать команды и бросились прочь, подальше от стен и рва. Бегущие слоны врезались в ряды наступающей карфагенской армии и произвели там страшное опустошение. Передние ряды ливийских копейщиков были растоптаны, их строй прорван в нескольких местах, обезумевшие животные давили людей десятками, круша и сметая все на своем пути. Пехотинцы побросали оружие и обратились в бегство, спасаясь от разъяренных исполинов. Карфагенские всадники, увидев разразившуюся катастрофу, запаниковали, развернули коней и стали уходить с поля боя.

За всеми этими событиями Метелл по-прежнему следил с башни. Когда слоны побежали и смяли центр карфагенских позиций, консул резво сбежал вниз по каменным ступенькам и приказал открывать ворота. Взревели римские боевые трубы, тяжелые створы со скрипом распахнулись, и консул лично повел в атаку принципов и триариев. Из соседних ворот выплеснулась в поле римская кавалерия, она быстро перешла ров по заранее перекинутым деревянным мосткам и устремилась в бой. Десяток слонов погонщики сумели развернуть и направить на римлян, но легионеры окружили их со всех сторон и забросали копьями, уничтожив животных вместе с вожаками. Бегство карфагенян стало всеобщим, боевой клич легионеров заглушал рев слонов и истошные крики разбегающихся в разные стороны пунийцев. Римляне убивали врагов сотнями, многих захватили в плен. Пленников вязали веревками и гнали к городским воротам, длинные вереницы карфагенских солдат со скрученными за спиной руками понуро брели в сторону Панорма. Множество слонов, оставшись без погонщиков, бродили по полям, римские всадники брали их в кольцо и сгоняли в одно место. Сражение при Панорме закончилось, жалкие остатки карфагенской армии разбежались по окрестностям и стали пробираться на запад. Гасдрубал загнал коня и укрылся за крепкими стенами Лилибея, где стал лихорадочно придумывать различные оправдания своим действиям в проигранном сражении.

После этой победы для римской армии открылась прямая дорога на Лилибей и Дрепан.

* * *

Грандиозная битва при Панорме завершилась сокрушительным разгромом карфагенской армии. Было две причины, почему сражение так убедительно закончилось в пользу римлян, – военный талант Луция Цецилия Метелла и полная безграмотность его карфагенского оппонента. Метелл проявил себя как блестящий тактик, сумел навязать противнику свою волю и в итоге заставил врага совершить массу ошибок. Причем ошибок грубейших и непростительных для командующего уровня Гасдрубала. Судя по всему, карфагенский полководец даже не удосужился как следует осмотреть место предстоящей битвы, удовлетворившись беглым обзором. Об этом свидетельствует тот факт, что он не заметил выкопанный римлянами ров. Сам ход сражения подтверждает эту догадку, поскольку если бы командующий пунийской армией знал о траншее, то никогда бы не бросил слонов в безумную атаку. Метелл обманул Гасдрубала как ребенка. В очередной раз неподготовленность и некомпетентность высшего командного состава привела карфагенскую армию к позорному и необязательному поражению. Но до конца войны пунийцы так и не сумеют справиться с этой напастью. Пройдет много лет, прежде чем Гамилькар Барка сумеет воспитать достойные кадры и вырастит целую плеяду выдающихся военачальников, способных бить в открытом бою непобедимые римские легионы.

Наиболее четкое описание битвы при Панорме дает Фронтин: «Консул Л. Метелл, ведя войну в Сицилии против Гасдрубала, был очень осторожен ввиду наличия у противника большего войска и 130 слонов. Сделав вид, что он не уверен в себе, он удерживал войска в Панорме и устроил впереди своей стоянки огромных размеров ров. Обозрев затем войско Гасдрубала, где на первой линии стояли слоны, он приказал гастатам пустить дротики в зверей и немедленно ретироваться за укрепления. Раздраженные такой издевкой, вожаки погнали слонов в самый ров: как только они туда попали, воины часть их убили копьями, часть погнали назад на своих, расстроив ряды неприятеля. Тогда Метелл, только этого и ждавший, вырвался со всем войском вперед и, напав на пунийцев с фланга, разгромил их и завладел даже слонами» (Frontin. II, V, 4). В дальнейшем Фронтин добавит еще один штрих: «Римляне, защищавшие Панорм, когда Гасдрубал начал осаду, нарочно поставили на стенах мало защитников. Когда, учитывая их малочисленность, Гасдрубал неосторожно подступил к стенам, римляне совершили вылазку и разбили его» (Frontin. III, XVII, 1). Римский полководец сумел убедить карфагенского командующего в том, что боится встречи с его армией в полевом сражении, и тем самым внушил Гасдрубалу уверенность в легкой победе. Отказавшись от тщательной разведки местности, пунийский военачальник был нещадно бит Метеллом. Умелые и продуманные действия римского полководца явились для Гасдрубала полной неожиданностью, и он не сумел на них адекватно ответить.

В рассказе Павла Орозия указывается как численность карфагенской армии, так и количество убитых пунийцев: «В консульство Л. Цецилия Метелла и Г. Фурия Плацида Гасдрубал, новый главнокомандующий карфагенян, подплыл из Африки к Лилибею со ста тридцатью слонами и более чем с тридцатью тысячами всадников и пехоты и тотчас же при Панорме вступил в сражение с консулом Метеллом. Однако Метелл, прежде испугавшийся огромной силы зверей, проведя важное совещание, [в начавшейся битве] кого-то из них обратил в бегство, кого-то обрек на смерть и в результате без труда, хотя сила врагов и была велика, одержал победу. Двадцать тысяч карфагенян пало в сражении, двадцать шесть слонов было убито, сто четыре были захвачены и, проведенные по Италии, явили италийским народам великое зрелище. Гасдрубал бежал с немногими [воинами] в Лилибей и заочно был приговорен нумидийцами к смерти» (IV, 9, 14). Орозий вновь обращает внимание читателей на тот страх, что испытывали римляне перед боевыми слонами Карфагена. Гасдрубал же был приговорен к смерти не нумидийцами, а правительством Карфагена, здесь Орозий просто ошибся.

Полибий никаких данных о количестве убитых и раненых с обеих сторон не приводит. Он лишь констатирует, что десять слонов вместе с погонщиками были захвачены во время сражения, а остальных животных, оставшихся без вожаков, поймали после битвы римские всадники (I, 40). Евтропий краток, главное внимание историк акцентирует на потерях карфагенской армии: «В консульство Луция Цецилия Метелла и Гая Фурия Плацида Метелл в Сицилии одолел африканского полководца, который прибыл со ста тридцатью слонами и большим войском; Метелл перебил двадцать тысяч врагов, захватил двадцать шесть слонов, а остальных слонов, которые разбежались, с помощью нумидийцев, союзников римлян, собрал и провел по Риму в пышной процессии; тогда 130 слонов заполонили все дороги» (II, 24). Несколько иную информацию приводит Тит Ливий, у него количество слонов, проведенных в триумфе несколько меньше: «Цецилий Метелл, удачно воевавший против пунийцев, справляет пышный триумф, проведя в нем 13 вражеских вождей и 120 слонов» (Liv. Per. 19). Скорее всего, здесь прав Ливий, поскольку маловероятно, чтобы в устроенной Метеллом бойне не был убит ни один слон.

Особняком стоит рассказ Диодора Сицилийского. По мнению Диодора, Гасдрубал разбил лагерь около Панорма, но проявил беспечность и не стал окружать его укреплениями. В довершение всех бед галлы устроили грандиозную пирушку, в результате чего на некоторое время полностью утратили боеспособность. Данным обстоятельством воспользовался Метелл, организовавший нападение на расположение противника. Карфагеняне были разбиты, а римляне захватили 60 боевых слонов (XXIII, 21).

Анней Флор пишет о битве при Панорме в самых превосходных тонах: «Когда при консуле Метелле пунийцы еще более воспрянули духом и в Сицилии возобновилась война, римский народ наголову разбил врагов у Панорма, и они больше не помышляли нападать на этот остров. Свидетельство огромной победы – захват около сотни слонов – столь великая добыча, как если бы он захватил это стадо не на войне, а на охоте» (I, XVIII). Действительно, римлянам было чем гордиться.

Подводя итоги, можно сказать, что изначально все шансы на победу были на стороне карфагенян. Судя по всему, под командованием Метелла была классическая консульская армия численностью до 20 000 пехоты и 2400 всадников (Polyb. III, 107). Гасдрубал имел преимущество не только за счет боевых слонов, но и численный перевес в целом. Однако все превосходство карфагенян было сведено к нулю бестолковым командованием.

Пунийская армия на Сицилии была уничтожена. Другим не менее важным итогом победы стало то, что у легионеров исчез панический страх перед карфагенскими боевыми слонами, появившийся после битвы при Баграде: «Этой удачей Цецилий, по общему мнению, восстановил бодрость духа в сухопутных войсках римлян, которые теперь снова отваживались овладеть полем сражения» (Polyb. I, 40). В дальнейшем Полибий еще раз подчеркнет этот принципиальный момент: «Когда в Рим прибыла весть об этой победе, римляне ликовали не столько потому, что с потерею слонов силы неприятеля были ослаблены, сколько потому, что победа над слонами ободрила собственных их граждан» (I, 41). Что же касается Метелла, то в конце лета он вернулся в столицу и 7 сентября отпраздновал заслуженный триумф.

* * *

Многие римские историки пишут о том, что после поражения при Панорме карфагеняне обратились к сенату с мирными инициативами. Местная традиция связывает эти переговоры с именем консула Марка Атилия Регула, оказавшегося в пунийском плену после битвы при Баграде. Вот как выглядит данная ситуация в изложении Аппиана: «Карфагеняне, дважды потерпев за это время поражение на суше и дважды на море, где они считали себя намного превосходящими римлян, и уже испытывая недостаток и в деньгах, и в кораблях, и в людях, стали просить у Лутация перемирия и, получив его, отправили в Рим послов для переговоров о мире на умеренных, насколько это возможно, условиях; с послами они отправили и консула Атилия Регула, бывшего у них пленником, чтобы он уговорил своих сограждан заключить мир на этих условиях. Он прибыл как пленник, одетый по-финикийски, и, отстав от послов в помещении сената, объяснил сенаторам, что дела карфагенян находятся в плачевном состоянии, и убедил их или решительно продолжать войну, или заключить мир на более выгодных условиях» (II, 24). В дальнейшем Аппиан продублирует эту информацию: «Именно его немного спустя карфагеняне, устав от войны, послали в Рим вместе со своими послами с тем, чтобы он добился для них перемирия или же вернулся; и Атилий Регул, убедив при тайной встрече высших магистратов римлян твердо продолжать войну, вернулся на ожидавшую его гибель» (VIII, 4). В аналогичном духе высказался и Евтропий: «После этого несчастья карфагеняне попросили полководца Регула, которого они захватили, чтобы он отправился в Рим, добился мира у римлян и произвел обмен военнопленных» (II, 24). Аврелий Виктор добавляет существенный штрих: «Он был послан в Рим в качестве посла для переговоров об обмене пленными, дав клятву, что снова вернется в плен, если не добьется успеха. В сенате он убедил [римлян] отказаться от предлагаемого условия и, отстранив жену и детей, вернулся в Карфаген» (De vir. Ill. XL, 4). Таким образом, перед нами предстает некий идеальный образ римлянина старой закалки, являющегося примером для грядущих поколений квиритов.