Текст книги "Первая Пуническая война"

6. Итоги

Война с наемниками и ливийцам нанесла страшный удар по экономике Карфагена. Казна была пуста, сельскохозяйственные угодья разорены, торговля едва теплилась. И в это время к проблемам внутренним добавились проблемы внешнеполитические. Римляне, до поры до времени ведущие себя довольно благожелательно по отношению к Карфагену, сбросили маску и явили пунийцам свое истинное лицо. В воздухе запахло новой большой войной.

Попробуем разобраться, почему так произошло и что же побудило квиритов забыть обо всех подписанных договорах с Карфагеном и действовать вопреки закону и праву. Мы помним, что на Сардинии взбунтовались наемники и перебили на острове всех карфагенян, как военных, так и гражданских. Восставшие «покорили своей властью города и стали обладателями острова, пока не поссорились с сардинцами и не были выгнаны в Италию» (Polyb. I, 79). Причин, по которым солдаты удачи могли поссориться с местными жителями, могло быть только две, – безграничная жадность и звериная жестокость. Но в сложившейся ситуации наемники явно напали не на тех, кто мог им позволить безнаказанно разбойничать. Сарды были храбры, любили и умели воевать. Как уже отмечалось, карфагеняне так и не смогли полностью покорить остров, поскольку многие местные жители укрылись в горах и оказывали отчаянное сопротивление пришельцам. А наемники не были такой организованной силой, как пунийцы, и поэтому не имели никаких шансов удержаться на острове вопреки желанию аборигенов. Очевидно, они и сами это понимали, недаром в самый разгар восстания в Африке просили римлян забрать Сардинию. Но тогда квириты ответили отказом. Как следствие, сарды вышвырнули с острова разнузданную солдатню, и у наемников не осталось иного выхода, как укрыться в Италии. И чтобы не оказаться перед сенаторами в роли нищих просителей, они вновь предложили квиритам Сардинию. На этот раз сенаторы не отказались. Отдаленно, конечно, но ситуация напоминала ту, что сложилась в Мессане перед началом Первой Пунической войны.

Положение пунийцев осложнялось тем, что в это время в Карфагене готовили войска и флот для десанта на Сардинию (Polyb. I, 87). Возможно, именно данный факт и спровоцировал сенаторов принять решение об оккупации острова, поскольку, если бы карфагенская экспедиция завершилась успехом, то римляне потеряли бы все шансы завладеть этим важнейшим регионом. В сенате даже не потрудились придумать более-менее приличный предлог для оправдания своей агрессии. «Отцы отечества», узнав о подготовке высадки пунийских войск на Сардинию, «воспользовались этим случаем, чтобы объявить войну карфагенянам под тем предлогом, что карфагеняне вооружаются против них, а не против сардинцев» (Polyb. I, 87). Наглость и беспринципность римских политических деятелей очевидна, для них существует только одно право – право сильного. Все остальное, в том числе и заключенные с другими странами договоры, уже вторично.

Аппиан выдвигает нескольку иную причину такого поведения римлян в отношении Карфагена после окончания войны с наемниками. Уже говорилось о том, что римские купцы и торговцы активно снабжали мятежников припасами и снаряжением, а карфагенский военный флот жестко пресекал эту незаконную деятельность. Аппиан же настолько извратил ситуацию, смешав все в кучу, что его информация может вызвать только недоумение. Например, историк пишет о том, что карфагеняне победили мятежников голодом только потому, что из-за военных действий земля оставалась незасеянной (App. VIII, 5). Действительно, в теснинах Приона армия наемников умирала с голоду, но к битве за урожай это не имело никакого отношения, все дело было в военной хитрости Гамилькара. Возможно, Аппиан просто не разобрался в ситуации. Но первая ошибка историка повлекла за собой и вторую.

О действиях карфагенских военных моряков и печальных последствиях, к которым они привели, Аппиан написал следующее: «Купцов же, которые плыли мимо, они грабили вследствие недостатка средств для жизни; купцов же римских, убивая, бросали в море, чтобы скрыть преступление. И долгое время они это скрывали. Когда же совершаемое ими открылось и римляне стали требовать возмещения, они отказывались, пока, после того как римляне постановили идти против них войной, они не отдали в возмещение Сардон. И это было вписано в прежнее соглашение» (App. VIII, 5). Здесь неправильно практически все, за исключением того, что пункт о Сардинии был внесен в мирный договор, завершивший Первую Пуническую войну. Дион Кассий также приводит эту бестолковую версию в качестве причины аннексии Сардинии. Однако Полибий конкретно пишет о том, что все вопросы, касающиеся торговых отношений римских купцов с мятежниками, были благополучно разрешены посланцами сената, прибывшими в Карфаген. И никаких претензий у сторон после этого друг к другу не возникало! Если бы факт убийства италийских купцов карфагенянами действительно имел место, то римские послы вели бы себя совсем иначе. С другой стороны, сенаторы могли сказать любую глупость, лишь бы хоть как-то прикрыть беспричинную агрессию в отношении Карфагенской державы. «Отцы отечества» отбросили в сторону все приличия и творили что хотели, не обращая внимания на недавно заключенный мирный договор.

Информация Аппиана о том, что пункт о Сардинии был вписан в договор от 241 года до н. э., подтверждается Полибием: «Впоследствии по окончании Ливийской войны римляне, постановив было объявить войну карфагенянам, внесли в договор дополнительные условия такого рода: “Карфагеняне обязуются очистить Сардинию и уплатить сверх условленных прежде тысячу двести талантов”, как сказано мною выше» (II, 27). Таким образом, квириты не только отобрали у пунийцев остров, но и обязали их выплатить огромную сумму денег за то, что сами же и объявили карфагенянам войну без всякого повода. Если только под ним не понимать желание приобрести Сардинию. Хотя об этом и не пишут античные авторы, римляне могли просто объявить о том, что раз карфагенян нет на Сардинии, то и остров им не принадлежит. Со всеми вытекающими из этого последствиями. В силу своего менталитета квириты просто не могли не взять то, что плохо лежало, поэтому легионы высадились на Сардинии и оккупировали остров. Могло быть и так.

Пытались ли карфагеняне каким-либо образом воспротивиться такому дикому произволу? Попытались, но не на поле боя, поскольку у Карфагена просто не было сил для очередного вооруженного противостояния с Римской республикой. Поэтому попробовали решить проблему с помощью дипломатии: «Когда после усмирения помянутого выше восстания римляне объявили карфагенянам войну, эти последние вначале соглашались на все в надежде победить противника своею правотою, как мы говорили об этом в предыдущих книгах… Но римляне не принимали в уважение их справедливых заявлений, и карфагеняне под давлением обстоятельств неохотно удалились из Сардинии, ибо бессильны были оказать какое-либо сопротивление; они согласились уплатить сверх выданных раньше новые тысячу двести талантов, лишь бы в тогдашнем положении избежать войны» (III, 10). Но действительность такова, что дипломаты могут говорить все, что угодно, и приводить самые веские аргументы в свою пользу, однако их речи не будут стоить и медного обола, если не подкрепляются военной мощью государства, которое они представляют. А Карфаген в данный момент не располагал сильной армией и могучим флотом, чтобы поставить зарвавшихся квиритов на место. По этой причине все красивые слова карфагенской делегации остались лишь пустым сотрясением воздуха: «Карфагеняне, сверх всякого ожидания избавившиеся от описанной выше войны, чувствовали себя во всех отношениях бессильными начинать при таких обстоятельствах новую войну с римлянами и под тяжестью тогдашних невзгод не только отказались от Сардинии, но сверх того уплатили римлянам тысячу двести талантов, лишь бы не вести теперь войны» (Polyb. I, 87). Помимо того, что обширные территории в Африке были полностью опустошены трехлетней войной, Карфаген лишился Сардинии и был вынужден уплатить новую контрибуцию. Это явилось наиболее тяжелым последствием восстания наемников, спровоцированного жадностью и безответственностью карфагенских олигархов. Рим вновь торжествовал над Карфагеном.

Как показало время, кроме плодородного и богатого полезными ископаемыми острова римляне приобрели для себя и головную боль на многие годы. Вольнолюбивым сардам было все равно, кто перед ними – надменные карфагеняне, жестокие наемники или алчные римляне. С любым захватчиком они были готовы сражаться за свою свободу. Поэтому сарды вновь ушли в горы и оттуда начали делать набеги на равнины, где обосновались оккупанты: «Когда римляне добились преобладания и стали неоднократно выступать против туземцев, те продолжали оставаться неуязвимыми для вражеских сил» (Diod. V, 15). Более подробную информацию об этом противостоянии сообщает Страбон: «Посылаемые на остров римские преторы иногда оказывают горцам сопротивление, но иной раз отказываются от него, когда невыгодно постоянно содержать войско в нездоровой местности. Тогда они применяют некоторые военные хитрости. Так, например, заметив известный обычай варваров, которые справляют праздник в течение нескольких дней после угона добычи, римляне нападают на них в это время и захватывают много пленных» (V, II, 7). Вооруженное противостояние продолжалось достаточно долго, и лишь к I веку до н. э. римляне окончательно покорили остров.

VI. Иберия

1. Завоевание Испании. 237–228 гг. до н. э

Гамилькар пребывал в ярости. Полководец был возмущен подлым поведением римских сенаторов, которые воспользовались трудным положением Кархадашта и вновь объявили войну карфагенянам. Момент был выбран на редкость удачный, поскольку страна была полностью разорена, финансы подорваны, а армия измучена длительной войной против наемников. Если римляне вновь начнут боевые действия и высадятся в Африке, то достойного сопротивления они там не встретят. Поэтому оставалось принять требования сената, отдать Сардинию и выплатить новую контрибуцию. Римляне были уверены, что их наглость останется безнаказанной, но Гамилькар не собирался мириться с таким положением дел. Просто военачальнику было нужно время, чтобы подготовиться к новой войне.

Барка был уверен, что новое столкновение с Римом будет гораздо более яростным и жестоким, чем первая война. И чтобы победить, карфагенянам придется пойти на большие жертвы, другое дело, согласятся ли на них соотечественники. Гамилькар четко видел две причины, почему победу в прошлой войне одержал Рим. Во-первых, людские ресурсы квиритов были практически безграничны: их союзники в Центральной Италии поставляли столько солдат, сколько требовали сенаторы. Полководец вспомнил слова фессалийца Кинея, сравнившего Рим с лернейской гидрой, у которой вместо одной отрубленной головы вырастают две новых (Plut. Pyr, 19). Сколько бы карфагеняне ни наносили римлянам поражений на суше, сколько ни топили их корабли, сыновья волчицы собирали новые легионы, строили новые флоты, и все начиналось заново. Другой причиной, по которой победа осталась за Римом, а не за Карфагеном, Гамилькар считал высокий боевой дух квиритов. После самых страшных поражений они всегда находили в себе силы продолжить борьбу.

Ради победы римские граждане были готовы пойти на любые жертвы, за карфагенянами же этого похвального качества Гамилькар не замечал. После битвы у Эгадских островов члены совета просто опустили руки и отказались от дальнейшей борьбы, хотя имели возможности продолжить войну. Барка был твердо уверен в том, что именно малодушие сограждан привело к такому плачевному для Картхадашта исходу противостояния с Римом (Liv. XXI, 1). Прояви они столько же гражданского мужества, сколько и римляне, и исход войны мог бы быть иным.

Как решить первую проблему, Гамилькар знал. Военачальник пришел к выводу, что для успешной борьбы с Римом Карфагену нужна сухопутная армия, численно и качественно не уступающая римской. И здесь на первый план выходила система подготовки резервов. Но в силу ряда причин Африка не могла дать необходимого количества воинов, а Сицилия и Сардиния были навсегда потеряны. Поэтому Гамилькар обратил внимание на Иберийский полуостров. Если ему удастся восстановить господство карфагенян в старых испанских владениях, а также завоевать новые земли в регионе, то Картхадашт получит практически неисчерпаемый источник людских ресурсов. А серебряные рудники Иберии смогут изрядно пополнить опустевшую карфагенскую казну. И только превратив Испанию в гигантскую военную и экономическую базу Карфагена, можно будет бросить новый вызов Риму. Оставалось только убедить правительство в необходимости намеченных Гамилькаром мер.

Но не все оказалось так просто, как планировал Гамилькар. Ситуация осложнялась тем, что именно в этот момент его политические противники привлекли военачальника к суду как одного из виновников поражения в войне с Римом (App. VII, 2) и восстания наемников (App. VI, 5). Исходили из того, что именно Гамилькар и Гескон после окончания войны посулили своим людям большие денежные вознаграждения и не смогли выполнить эти обещания, что и спровоцировало Непримиримую войну. О том, что главной причиной восстания послужила глупая и недальновидная политика карфагенского правительства, недруги полководца предпочитали не вспоминать. А поскольку Гескон был давно уже мертв, то главным обвиняемым стал Гамилькар. Однако бывший командующий сумел привлечь на свою сторону очень влиятельных людей, одним из которых был молодой человек по имени Гасдрубал, пользующийся большим расположением у карфагенских граждан. С их помощью Гамилькар не только сумел оправдаться, но и получил назначение главнокомандующим в войне против африканских кочевников-номадов. Но во время судебного разбирательства выяснилось, что Барка до сих пор не отчитался перед правительством о своем командовании во время Ливийского восстания (App. VI, 4). Поэтому во главе армии был поставлен еще один полководец – Ганнон, по прозвищу Великий. Однако после победоносного завершения войны против номадов Ганнон был отозван в Карфаген, и командование сосредоточилось в руках Гамилькара.

Аппиан пишет, что Ганнон Великий покинул армию в результате интриг и клеветы (App. VI, 5), но были ли инициаторами его удаления Гамилькар и Гасдрубал, достоверно не известно. Хотя факты говорят о том, что злой умысел в отношении Ганнона имел место. К этому времени союз между знаменитым полководцем и любимцем народа Карфагена был скреплен браком Гасдрубала с одной из дочерей Гамилькара. И теперь на месте Ганнона оказался зять командующего, что не может быть простым совпадением. Позиции Барки значительно упрочились, и на повестке дня встал вопрос о походе в Испанию. Как следует из текста Полибия, Гамилькар начал завоевание Иберийского полуострова в полном согласии с правительством Карфагена, Аппиан же пишет о том, что командующий действовал исключительно по собственной инициативе. На мой взгляд, прав греческий историк, поскольку даже Гамилькар при всей его гениальности не мог осуществить без поддержки из центра такое грандиозное предприятие. Но перед тем, как навсегда покинуть Карфаген, полководец решил сделать одно важное дело.

О знаменитой клятве старшего сына Гамилькара мы знаем с детства, а выражение «ганнибалова клятва» стало крылатым. Перед тем как отплыть в Испанию, Барка отправился в храм, чтобы принести жертву и узнать волю богов. О том, что произошло дальше, нам поведал Полибий, ссылаясь при этом на рассказ самого Ганнибала царю Антиоху III Великому. Легендарный полководец в подробностях рассказал своему царственному собеседнику об этом легендарном жертвоприношении: «Когда жертва дала благоприятные знамения, богам сделаны были возлияния и исполнены установленные действия, отец велел остальным присутствовавшим при жертвоприношении удалиться на небольшое расстояние, а меня подозвал к себе и ласково спросил, желаю ли я идти в поход вместе с ним. Я охотно изъявил согласие и по-детски просил его об этом. Тогда отец взял меня за правую руку, подвел к жертвеннику, приказал коснуться жертвы и поклясться, что я никогда не буду другом римлян» (Polyb. III, 11).

Тит Ливий приводит информацию, которая, на первый взгляд, соответствует рассказу Полибия. Но есть между этими двумя свидетельствами и существенная разница. Судите сами: «Рассказывают даже, что когда Гамилькар, окончив Африканскую войну, собирался переправить войско в Испанию и приносил по этому случаю жертву богам, то его девятилетний сын Ганнибал, по-детски ласкаясь, стал просить отца взять его с собой; тогда, говорят, Гамилькар велел ему подойти к жертвеннику и, коснувшись его рукой, произнести клятву, что он будет врагом римского народа, как только это ему позволит возраст» (Liv. XXI, 1). «Не быть другом» и «быть врагом» не одно и то же, но если посмотреть на жизнь Ганнибала, то более последовательного и непримиримого врага у римлян не было. Разве что Митридат.

Вскоре армия Гамилькара погрузилась на корабли и отплыла в Иберию.

* * *

Об испанской кампании Гамилькара нам известно очень мало, Полибий посвящает ее всего несколько строк: «Как скоро карфагеняне усмирили Ливию, они тотчас собрали войска и отрядили Гамилькара в Иберию. Взяв с собою войско и сына своего Ганнибала, тогда девятилетнего мальчика, Гамилькар переправился морем к Геракловым столбам и водворил владычество карфагенян в Иберии. В этих странах прожил он около девяти лет и множество иберийских племен привел в зависимость от Карфагена частью войною, частью путем переговоров, и кончил жизнь смертью, достойною прежних его подвигов, именно: выстроившись к бою против многочисленнейшего и храбрейшего войска, Гамилькар в момент опасности обнаружил изумительную отвагу и расстался с жизнью как доблестный воин. Командование войском карфагеняне передали Гасдрубалу, зятю его и триерарху» (Polyb. II, 1). Вот, собственно, и все.

Так же немногословен и Корнелий Непот, автор биографии знаменитого карфагенского полководца: «Гамилькар переплыл море, достиг Испании и, пользуясь благоприятной судьбою, стяжал здесь большие успехи: покорив самые большие и воинственные племена, он обеспечил лошадьми, оружием, людьми и деньгами всю Африку. Погиб он в сражении с веттонами в то время, когда замышлял перенести войну в Италию, на 9-м году пребывания в Испании» (Ham. 4).

В похожем ключе высказывается и Аппиан, добавляя несколько интересных фактов: «Гамилькар один остался во главе войска; он привлек к себе в качестве сотрудника своего зятя Гасдрубала и вместе с ним он перешел в Гадейру (Гадес) и, переправившись в Иберию через пролив, стал грабить иберов, ничем не провинившихся перед ним. Этим он создал для себя предлог, чтобы не быть дома, совершать военные походы и добиваться расположения народа. Ведь все, что он захватывал, он распределял между своими: часть тратил на войско, чтобы тем охотнее оно совершало с ним незаконные поступки, часть посылал в самый Карфаген, часть раздавал правителям карфагенским, которые покровительствовали ему. В конце концов против него поднялись часть иберийских царей и те, кто был среди народа наиболее могущественным;… они убили Гамилькара» (VI, 5). И хотя связного и полного рассказа о кампании Гамилькара в Иберии у этих авторов нет, некоторые выводы сделать можно.

Гамилькар решил начать наступление на Иберийском полуострове с запада. Здесь находился город Гадес, который карфагеняне сумели удержать за собой в трудные годы Первой Пунической войны. Растеряв большую часть подконтрольных территорий в Испании, пунийцы сохранили позиции на западе региона, что позволяло им в дальнейшем предпринять попытку вернуть утраченные владения. Что, собственно говоря, и сделал Гамилькар. Высадившись с армией в Гадесе, полководец начал силой оружия подчинять местные испанские племена, пробиваясь в сторону Средиземноморского побережья.

Несколько иначе излагает ход событий Диодор Сицилийский. По его информации, Гамилькар силой оружия захватил Гадес и совершил ряд походов на юго-запад Иберийского полуострова, подчинив Карфагену территорию вплоть до Геракловых столбов. Вопрос о том, находился Гадес под властью пунийцев к началу похода Гамилькара или нет, остается открытым. Хотя логично предположить, что карфагеняне все-таки контролировали Гадес, поскольку ничем иным не объяснишь стремление Гамилькара начинать завоевание Иберии именно отсюда. В любом другом случае его армия высадилась бы на восточном побережье, поскольку здесь было гораздо легче организовать ее снабжение из Карфагена. Но Гамилькар решил наступать с запада, поскольку Гадес мог сыграть роль надежной военной базы.

Вернемся к рассказу Диодора Сицилийского. Закрепившись в регионе у Геракловых столбов, Гамилькар Барка начал войну с иберийскими племенами, призвавшими на помощь галлов под командованием вождя Истолатия. Но карфагеняне наголову разгромили союзников. После победы Гамилькар принял в ряды своей армии 3000 пленных испанцев, тем самым положив начало массовой вербовке воинов из местных племен под знамена Карфагена. Пополнив войска, полководец выступил против вождя иберийцев Индрота, собравшего пятидесятитысячную армию, и одержал очередную победу, на этот раз – в ночном сражении. Индрот был взят в плен, ослеплен и повешен на кресте. В то же время Гамилькар продолжил политику умиротворения местного населения и отпустил по домам 10 000 захваченных в плен испанцев. Действуя кнутом и пряником, командующий медленно, но неуклонно утверждал власть карфагенян на Иберийском полуострове. Доверенные люди Барки вступали в переговоры с местной знатью и с помощью золота и угроз склоняли местных вождей к союзу с Карфагеном (Diod. XXV, 10). Желая закрепить свои завоевания, пунийский полководец основал город под названием Белая Крепость (Акра Левке) и сделал его главной военной базой карфагенян в Иберии. По мнению Ю.Б. Циркина, Белая Крепость находилась недалеко от богатого города Кастулона, в верхнем течении реки Бетис[72]72
  Река Бетис – современный Гвадалквивир.


[Закрыть], где разрабатывались серебряные рудники. В нижнем течении Бетиса находился еще один большой испанский город Илитургис. Так получалось, что из Белой Крепости Гамилькар мог контролировать значительную часть Южной Испании. О том, что к этому времени Барка чувствовал себя в Испании достаточно уверенно, свидетельствует тот факт, что когда в Африке началось восстание нумидийцев, командующий направил на помощь правительственной армии своего зятя Гасдрубала с войсками. Перебив 8000 повстанцев и захватив 2000 мятежников в плен, Гасдрубал вернулся в Испанию (Diod. XXV, 10).

Мы не знаем, как относились в Риме к военным операциям карфагенян на Иберийском полуострове: книги Тита Ливия, где рассказывается об этих событиях, не сохранились, а Полибий по данному вопросу ничего не пишет. В связи с этим невозможно сказать, насколько соответствует реальному положению дел информация Диона Кассия о том, что, когда к Гамилькару прибыли римские послы и поинтересовались, зачем пунийцы развязали войну в Испании, то полководец ответил квиритам, что таким образом добывает деньги для выплаты контрибуции. С уверенностью можно говорить только о том, что чем больших успехов добивались карфагеняне в Иберии, тем больше должны были тревожиться в Риме сенаторы.

В 228 году до н. э. армия Гамилькара осадила испанский город Гелика. Боевые действия развивались вполне успешно для карфагенян, и полководец решил отправить на зимние квартиры главные силы армии, в том числе и всех боевых слонов. С чем было связано такое решение, непонятно. То ли Гамилькар посчитал, что и оставшихся в его распоряжении войск вполне хватит, для того чтобы овладеть городом, то ли возникли трудности со снабжением большого количества войск, но, как бы там ни было, командующий совершил роковую ошибку. Расплата за недальновидность наступила быстро.

Вождь племени оретанов прислал к Гамилькару посольство с предложением дружбы и союза. Полководец согласился, испанское войско подошло к Гелике, но, вместо того чтобы вместе с союзниками штурмовать город, атаковало карфагенскую армию. Гамилькар к этому времени совершенно утратил бдительность, поэтому все случившееся оказалось для него полной неожиданностью. Ввиду малочисленности своих войск Барка не имел возможности противостоять испанцам, поэтому был вынужден снять осаду Гелики и отступить. Но иберийцы были настроены решительно, поскольку их главной целью была не помощь осажденному городу, а уничтожение пунийской армии. Объединив свои отряды с защитниками Гелики, вождь оретанов устремился в погоню за Гамилькаром.

Барка форсированным маршем вел войска к Белой Крепости, где находились его главная армия. Полководец хотел собрать все свои отряды в один кулак и после этого дать испанцам генеральное сражение, чтобы раз и навсегда положить конец могуществу оретанов. До города оставалось уже недалеко, солдаты шли, забросив щиты за спину и положив копья на плечи. Карфагенская армия растянулась вдоль реки, в середине походной колонны ехал Гамилькар со своими сыновьями – пятнадцатилетним Ганнибалом и двенадцатилетним Гасдрубалом. И когда казалось, что опасность уже миновала, появились испанские всадники, за которыми были видны густые ряды идущей в атаку иберийской пехоты.

Гамилькар сразу понял, что шансов на победу в открытом бою у карфагенян нет, он не успеет развернуть войска в боевой порядок, а в условиях численного превосходства противника это будет равносильно поражению. Необходимо было любой ценой спасать армию. Большую часть своей жизни Гамилькар провел на полях сражений, не раз смотрел смерти в лицо, и решение, которое он принял, было настолько рискованным, насколько и единственно возможным. Полководец быстро созвал командиров и приказал переводить войска на противоположный берег реки, а сам с отборным отрядом устремился навстречу иберийцам, чтобы задержать вражеское наступление. Сыновья Гамилькара, Ганнибал и Гасдрубал, тщетно умоляли отца разрешить им принять участие в сражении. Эти неуместные просьбы разъярили Барку, он замахнулся на парней хлыстом и приказал им убираться на противоположный берег. Охранники окружили братьев и поспешили к реке. Проводив сыновей долгим взглядом, Гамилькар собрал вокруг себя телохранителей и во главе немногочисленной конницы устремился в атаку. Тысячи кавалеристов сошлись в рукопашной схватке, но испанцев было больше, и они постепенно стали теснить отчаянно сражающихся карфагенян.

Гамилькар бился как простой воин, но в то же время успевал следить за ходом боя. Он заметил, как иберийцы обходят его отряд и устремляются к месту, где перебиралась через реку карфагенская армия. Опытный военачальник сразу понял, что если испанская атака застигнет карфагенян на переправе, то разразится неминуемая катастрофа. И тогда Гамилькар приказал знаменосцу поднять как можно выше его личный штандарт, а сам снял шлем и выехал из строя. В этот момент его заметили испанцы. Слух о том, что знаменитый пунийский военачальник находится в передовом отряде, а не отступает с главными силами, мгновенно разнесся среди иберийцев. Желание пленить Гамилькара пересилило стратегические соображения, и все огромное испанское войско навалилось на малочисленную карфагенскую кавалерию. Увидев, что его задумка удалась, Гамилькар стал пробиваться к реке, но в противоположную от места переправы карфагенской армии сторону. Он уводил за собой испанцев, тем самым спасая своих солдат и своих сыновей от верной гибели.

Схватка была жестокой и кровопролитной. Отряд Гамилькара сумел прорваться к реке, но переправиться возможности не было, поскольку со всех сторон наседали иберийские воины. Карфагеняне гибли один за другим, их ряды редели с каждой минутой, и полководец понял, что настало время спасать свою жизнь. Гамилькар направил коня в реку и стал продвигаться в сторону противоположного берега. Уцелевшие телохранители прикрыли своего командира и сражались до тех пор, пока все не погибли под ударами вражеских пехотинцев. Метко брошенный дротик поразил Гамилькара в спину, военачальник выпустил из рук поводья и скрылся под водой. Испанцы разразились победными криками, алый плащ командующего в последний раз мелькнул в реке и пропал. Гамилькар погиб, но, несмотря на все старания, иберийцы так и не нашли его тело, унесенное быстрым течением. Но жертва не была напрасной: карфагенская армия благополучно переправилась через реку и ушла к Белой Крепости. Спаслись и сыновья Гамилькара. Узнав о гибели тестя, Гасдрубал Красивый прибыл в Белую Крепость с сотней боевых слонов (Diod. XXV, 12). Возможно, именно это и удержало оретанов от нападения на город.

Место, где погиб знаменитый карфагенский полководец, было хорошо известно, об этом писал и Тит Ливий: «Римляне сначала стояли у Белой Крепости – места, известного тем, что здесь был убит великий Гамилькар» (XXIV, 41). Что же касается сообщения Диодора Сицилийского о том, что Гамилькар Барка погиб во время переправы через Ибер (XXV, 10), то здесь историк просто напутал и неверно указал название реки. Но именно рассказ Диодора о смерти Гамилькара является наиболее подробным и логичным.

Аппиан излагает ход событий несколько иначе, у него испанцы побеждают карфагенян с помощью военной хитрости: «Гоня перед собой наполненные дровами телеги, в которые были впряжены быки, они сами с оружием в руках следовали за этими телегами. Увидав это и не поняв хитрости, ливийцы подняли смех. Когда же дело дошло до сражения, то иберы подожгли телеги, оставляя впряженными быков, и быстро погнали их на врагов; быки бросились в разные стороны, раскидывая огонь, это привело в беспорядок ливийцев. Так как строй карфагенян был нарушен, то иберы, напав на них, убили самого Барку и большое число защищавших его» (VI, 5). Гамилькар погиб как истинный воин, пожертвовав своей жизнью ради спасения своих солдат и близких людей. Вопрос заключался в том, к каким последствиям приведет его смерть.

* * *

Практически все античные авторы единодушны в том, что у истоков Второй Пунической войны стоял Гамилькар. Другого мнения на этот счет просто не может быть. По данному поводу Полибий высказался четко и недвусмысленно: «Первою причиною войны между римлянами и карфагенянами… должно считать чувство горечи о Гамилькаре, по прозванию Барка, родном отце Ганнибала. Мужество его не было сломлено сицилийской войной, так как он находил, что сохраненные им в целости войска у Эрикса одушевлены теми же чувствами, как и он сам, что договор он принял после поражения карфагенян на море, только уступая обстоятельствам, в душе же он оставался верен себе и постоянно выжидал случая для нападения. Таким образом, если бы не случилось восстание наемников против карфагенян, то Гамилькар немедленно начал бы готовиться к новой войне, насколько от него зависело. Но, будучи захвачен внутренними смутами, он обратил свои силы на них» (III, 9). В дальнейшем Полибий вновь заострит внимание на этом принципиальном моменте: «Что возникновение второй войны было подготовлено большею частью Гамилькаром, хотя он умер за десять лет до начала ее, доказательств тому можно, пожалуй, найти много» (III, 11). Достаточно вспомнить, как карфагенский полководец воспитывал своих сыновей. Недаром Валерий Максим посетовал, что Гамилькар, «смотря на четырех сыновей своих малолетних, говаривал, что он выкормил четырех львят на искоренение нашей власти» (IX, 3, 2). В свои дальнейшие планы Гамилькар посвятил ближайших родственников: «Мы имеем в этом неоспоримое свидетельство ненависти Гамилькара к римлянам и настроения его вообще; так оно, впрочем, проявилось и на самом деле. Действительно, зятю своему Гасдрубалу и родному сыну Ганнибалу он вселил такую вражду к римлянам, дальше которой нельзя идти» (Polyb. III,). Можно даже предположить, что знаменитый поход карфагенской армии в Италию через Пиренеи и Альпы был спланирован Гамилькаром, а Ганнибал только воплотил в жизнь намерения отца.