Текст книги "Первая Пуническая война"

Именно к этому этапу противостояния мятежников и Карфагена можно отнести наблюдение Полибия о самой сути этой войны. Историк пишет, что «у карфагенян была война с наемниками, нумидянами, а равно с отложившимися ливиянами, война немаловажная и трудная, в которой они претерпели много серьезных опасностей и под конец вынуждены были бороться не только за свою землю, но даже за самое существование свое и своей родины» (I, 65). Это была борьба не на жизнь, а на смерть, до полного истребления одной из сторон.

4. Западня. 239 г. до н. э

Первоочередной задачей Гамилькара было снятие осады с Картхадашта. Но баланс сил по-прежнему был не в пользу карфагенян, и в прямом столкновении их шансы на победу были весьма сомнительны. Да, у Гамилькара было преимущество в кавалерии и боевых слонах, но и мятежники стянули к Карфагену главные силы. Поэтому полководец разработал такой план действий, где численное преимущество противника сводилось к нулю, а карфагеняне могли в полной мере использовать свое превосходство в маневренной войне. Гамилькар отправил своего заместителя Ганнибала и зятя Нараву в набеги на окрестности Карфагена, чтобы лишить противника возможности подвозить продовольствие. Командир нумидийцев Нарава превзошел сам себя, и вскоре мятежники оказались в положении осажденных. Как только из лагеря восставших выходил отряд, чтобы отправиться на поиски припасов, словно из-под земли возникала нумидийская конница и атаковала наемников. Лихие наездники забрасывали врагов короткими копьями и дротиками, после чего разворачивали коней и уносились прочь. А затем возвращались вновь и начинали новую атаку. Мятежники несли колоссальные потери, но ничего не могли противопоставить стремительным рейдам африканцев. Закрываясь щитами от летевших со всех сторон нумидийских копий, наемники подбирали раненых и, оставляя на песке убитых товарищей, поспешно отступали в лагерь. Дошло до того, что желающих покинуть укрепления и отправиться на вылазку за продовольствием больше не оказалось. Среди восставших начался голод, поэтому Матос и Спендий решили снять осаду с Карфагена. Огромная армия наемников покинула окрестности города и ушла к Тунету, где теперь находился главный центр восстания. Это был крупный тактический успех Гамилькара. Но полководец понимал, что если противник извлечет из случившегося необходимые уроки и как следует подготовится к новой осаде, то ситуация может сложиться по-другому.

Руководители восстания решили действовать иначе. На совещании они пришли к выводу, что перед тем, как штурмовать Карфаген, необходимо уничтожить войско Гамилькара. Если этого не сделать, то все может повториться. Поэтому Спендий и ливиец Зарза сформировали отборную армию из 50 000 человек (Polyb. I, 84), задачей которой был разгром карфагенян под командованием Гамилькара. Матос с остальными войсками оставался в Тунете и в случае необходимости должен был прийти на помощь товарищам. Во время похода командиры наемников действовали с величайшей осторожностью, поскольку опасались стремительных рейдов нумидийцев и сокрушительных атак боевых слонов Гамилькара. Спендий, уже дважды жестоко битый Баркой и наученный горьким опытом, придерживался той тактики, что некогда рекомендовал Матос. Враждующие армии шли параллельно друг другу, но наемники тщательно избегали равнин, предпочитая двигаться по холмам, склонам гор, ущельям и пересеченной местности.

Именно в этот момент Гамилькар блеснул полководческим талантом. Барка повел дело так, что мятежники оказались в роли дичи, а карфагеняне – в роли охотников. Командующий сознательно спровоцировал противника на активные действия и дал мятежником несколько сражений, нанеся им ряд чувствительных поражений. После этого Гамилькар увел свою армию с равнинной местности и стал подыгрывать неприятелю, создавая у Спендия иллюзию отступления карфагенян. Бывший раб заглотнул приманку и безоглядно устремился в погоню за врагом, чего, собственно, и добивался карфагенский полководец. Гамилькар мастерски заманивал передовые отряды восставших в засады и ловушки, планомерно уничтожая живую силу противника. Несколько раз армия наемников подверглась атакам на марше и понесла ощутимые потери в людях, после чего Гамилькар резко изменил тактику и стал нападать на вражеский лагерь по ночам. В этих боях было захвачено немало пленников, по приказу полководца их растоптали боевые слоны (Diod. XXV, 3). Боевой дух мятежников упал, Спендий, Автарит и Зарза просто не знали, что делать в сложившейся ситуации.

Развязка наступила быстро, когда наемники разбили лагерь в местности под названием Прион. Эта долина со всех сторон была окружена грядой высоких холмов, острые вершины которых отдаленно напоминали пилу. Гамилькар моментально воспользовался ошибкой Спендия и занял войсками высоты, а все выходы из долины перекопал рвами и прикрыл насыпями. Командиры мятежников сначала недооценили размер опасности, а когда спохватились, было уже поздно. Ловушка захлопнулась. Теперь даже до Спендия, Автарита и Зарзы, людей, имеющих довольно смутное представление о стратегии, дошло, в какой опасной ситуации оказались их отряды. В то же время они прекрасно понимали, что, несмотря на численное превосходство их армии, любая попытка прорыва из теснин будет чистой воды самоубийством. Все свои надежды они теперь связывали с Матосом, который должен прийти на помощь. И в этом случае их неудача превратится в победу, поскольку карфагенская армия будет зажата с двух сторон, попадая между молотом и наковальней. Командиры регулярно отправляли гонцов в Тунет в надежде, что хоть один из них доберется до Матоса.

Но время шло, а положение восставших в лучшую сторону не изменилось, наоборот, оно только ухудшилось. Сначала командиры резко сократили нормы выдачи продовольствия, а затем и вовсе прекратили его выдавать, потому что все припасы закончились. Тогда пустили под нож всех лошадей и вьючных животных, но мяса хватило ненадолго. Испытывая жесточайшие муки голода, воины варили и ели кожаные ремни от снаряжения, объедали траву в долине и по склонам холмов. Вскоре и этой еды не осталось. От отчаяния наемники стали поглядывать в сторону пленных карфагенян, а затем не выдержали, зарезали всех пленников и съели. Через некоторое время такая же участь постигла и рабов.

Спендий, Автарит и Зарза, как могли, успокаивали подчиненных, рассказывая им сказки о том, что со дня на день подойдет армия Матоса и коварный враг будет разбит. Однако никто на помощь не приходил, и в войсках начались волнения. Наемники требовали от своих начальников принять какое-либо решение, а те ничего не могли предложить своим людям. Командиры мятежников были уверены, что пробиться силой из теснин у них нет никаких шансов, а о том, чтобы вступить с неприятелем в переговоры, даже речи не было. Спендий и Автарит отдавали себе отчет в том, что Гамилькар спросит с них за страшную смерть Гескона – и спросит так, что мало никому не покажется. Галл и италик откровенно трусили, визит к карфагенскому полководцу мог им присниться разве что в кошмарном сне. Впрочем, явь оказалась гораздо страшнее сна. Наемники, доведенные голодом до отчаяния, наконец-то осознали, что помощь из Тунета не придет, и потребовали от своих вождей вступить с Гамилькаром в переговоры. В противном случае угрожали им расправой. Для Спендия и Автарита эти призывы прозвучали как приговор, и было неизвестно, что хуже – быть растерзанными собственными солдатами или же оказаться в руках Барки. Скрепя сердце командиры наемников отправили посланца в лагерь карфагенян и договорились о встрече с пунийским полководцем.

…Гамилькар направил коня на вершину холма и оттуда наблюдал, как из лагеря восставших вышла группа людей и направилась в сторону карфагенских позиций. За спиной командующего сгрудились военачальники и телохранители, в лучах утреннего солнца ярко сверкали начищенные до блеска шлемы и панцири. По сравнению с карфагенянами с трудом поднявшиеся на холм мятежники являли жалкое зрелище. Без оружия и доспехов, в грязных туниках и осунувшиеся от голода, они совсем не походили на тех бравых воинов, которые чуть было не сокрушили могущество великого Карфагена. Гамилькар как башня высился над этими инстинктивно жавшимися друг к другу людьми. Командующий долго и с презрением смотрел на бывших подчиненных, запятнавших руки кровью его товарища по оружию. Молчание затягивалось, Барка задумчиво перебирал конские поводья, а затем громко произнес: «Да будет дозволено карфагенянам выбрать из неприятелей по своему усмотрению десять человек, а все прочие уйдут в одних туниках» (Polyb. I, 84). Это было настолько неожиданно, что посланцы не поверили своим ушам, они и рассчитывать не могли на столь мягкие условия. Мятежникам показалось, что удача сама идет к ним в руки, и они с радостью согласились на столь выгодные, по их мнению, предложения. Гамилькар внимательно выслушал Спендия, после чего заявил, что, согласно состоявшимся договоренностям, он выбирает присутствующих здесь послов, благо что их ровно десять. Услышав слова полководца, Спендий с товарищами растерялись, а когда опомнились, телохранители Гамилькара уже скручивали им веревками руки. Весь высший командный состав вражеской армии был взят под стражу, и мятежное войско оказалось обезглавлено.

Весть о том, что их предводители схвачены карфагенянами, с быстротой молнии распространилась среди наемников. Не разобравшись, что к чему и не догадываясь о том, что командиры арестованы по соглашению с Гамилькаром, воины схватили оружие и устремились к выходу из теснины. Отчаяние охватило десятки тысяч людей, мятежники решили или победить, или умереть. Атака стала неожиданностью и для пунийцев, которые в это время срывали вал и засыпали ров, чтобы согласно букве договора выпустить из ловушки вражеских солдат. Но Гамилькар держал войско в боевой готовности, и когда увидел, что противник пошел на прорыв, велел воинам занять позиции. С вершин холмов на наемников обрушился град камней, стрел и дротиков, выкашивая целые ряды атакующих. По приказу Барки в проход между возвышенностями пошли боевые слоны, а со склонов холмов стала спускаться в долину тяжеловооруженная пехота. Наемники, лишенные командиров и ослабевшие от голода и лишений, не могли оказать достойного сопротивления. Слоны растоптали вражеские отряды, а подоспевшие пехотинцы довершили разгром. Солдаты Гамилькара устали от убийств, земля под их ногами пропиталась кровью. Долина была завалена грудами оружия и мертвых тел, среди которых бродили пунийцы, собирая добычу и добивая раненых наемников.

В теснинах Приона полегла вся отборная армия мятежников. Что же касается Спендия, Автарита и остальных пленников Гамилькара, то их судьбе вряд ли можно было позавидовать. Как философски заметил Полибий, «достойная кара от божества за нечестивое злодеяние, совершенное над другими» (I, 84).

* * *

Сражение в теснинах Приона стало коренным переломным моментом в войне между Карфагеном и наемниками. Согласно информации Полибия, были уничтожены 40 000 мятежников (I, 85), причем это была лучшая часть их армии. Третья встреча Гамилькара и Спендия на поле боя оказалась для италика роковой. Как командующий бывший раб полностью себя дискредитировал, недаром Полибий главную причину такого тотального разгрома видел в некомпетентности руководителей восстания: «В это время вследствие своей неопытности они терпели частые поражения, хотя нисколько не уступали противнику в смелости и предприимчивости. Как и следовало ожидать, тогда обнаружилось на деле все превосходство точного знания и искусства полководца перед невежеством и неосмысленным способом действий солдата» (I, 85). Грамотное руководство войсками есть залог победы, так всегда было, есть и будет.

Гамилькар блестяще использовал ошибки противника и повел дело так, что сама тактика мятежников обернулась против них. Двигаясь по горам и пересеченной местности, наемники думали, что таким образом спасутся от конницы и слонов карфагенян, но все произошло как раз наоборот. Барка превзошел сам себя, совершив серию стремительных маневров и нанеся противнику серьезные потери до решающего столкновения: «В самом деле, Гамилькар истребил множество мятежников без битвы, потому что умел в небольших делах отрезать им дорогу к отступлению и, подобно искусному игроку, запирать их. Многие другие были перебиты в больших сражениях, причем он или заводил врагов в засады, о которых те и не подозревали, или внезапным и неожиданным появлением, днем или ночью, наводил на них ужас; всех, кого только захватывал в плен, он бросал на растерзание зверям» (Polyb. I, 84). Гамилькар использовал свое знание местности и, как только представлялась возможность, наносил противнику разящий удар. В затяжных боях погибли до 10 000 мятежников. Это следует из того, что численность армии, выступившей против Гамилькара, согласно Полибию, насчитывала 50 000 воинов, а в заключительном сражении, когда восставшие были уничтожены, количество убитых наемников составляло 40 000 человек (Polyb. I, 84).

Не исключено, что, как только Барка понял, какую тактику избрал противник, он стал сознательно заманивать армию Спендия в теснины Приона. О том, где находилась местность с таким названием, трудно сказать что-либо определенное. Страбон называет Прионом гору над Эфесом (XIV, 4), но она не имеет никакого отношения к Карфагену и Африке. Полибий, чья «Всеобщая история» является нашим главным источником о войне карфагенян с наемниками, ничего вразумительного по данному вопросу не поясняет: «Местом этого происшествия был Прион; название свое оно получило от сходства по виду с орудием, которое теперь называется этим именем» (I, 85). Под орудием историк подразумевает пилу, но это мало что дает для идентификации места сражения. Примечательно, что похожее место описывает Аппиан, только находится оно не в Африке, а в Иллирии. Рассказывая о городе Промоне, историк отметит, что «место это гористое, и вокруг него со всех сторон находятся холмы с краями, острыми, как пила» (X, 25). Поэтому можно осторожно предположить, что африканские теснины отдаленно напоминали местность в Илллирии, описанную Аппианом.

Заманив противника в Прион, Гамилькар заблокировал мятежников, предоставив голоду довершить уничтожение вражеской армии. Позиция у карфагенян была идеальная, это понимали и их враги: «Идти в битву они не осмеливались, предвидя верное поражение и наказание в случае плена; о примирении никто и не напоминал, потому что они сознавали свои преступления» (Polyb. I, 84). Возмездие было неотвратимо, и вскоре ситуация для наемников и их предводителей сложилась критическая: «После того как съедены были пленные, которыми, о ужас, питались мятежники, после того как съедены были рабы, а с Тунета не было никакой помощи, начальникам явно угрожала месть разъяренной бедствиями толпы» (Polyb. I, 85). Спендию и Автариту было самое время вспомнить о зверской расправе над Гесконом и пленными карфагенянами, но у них просто не было иного выхода, как идти на поклон к Гамилькару и договариваться об условиях капитуляции. Иначе бы их растерзали собственные воины. Круг замкнулся.

Корнелий Непот кратко подвел итоги блестящей кампании Гамилькара против армии Спендия: «Он не только отбросил от стен Карфагена неприятеля, в рядах которого собрались больше 100 тысяч бойцов, но и загнал врагов в такое место, где, запертые в узком пространстве, они гибли больше от голода, чем от меча» (Nep. Ham. 2). Мятежникам был нанесен удар такой силы, от которого они уже не оправились, и даже отдельные успехи Матоса не могли изменить общую стратегическую ситуацию. Начиналась агония восстания.

5. Победа. 238 г. до н. э

Известие о великой победе Гамилькара вызвало взрыв ликования в Карфагене. Несмотря на то, что в Тунете находилась армия Матоса, многие решили, что война уже практически закончилась. Что же касается планов Гамилькара, то перед тем как окончательно покончить с наемниками в Тунете, полководец решил зачистить охваченные восстанием территории. Отложив до поры до времени поход против Матоса, весь свой гнев Барка обрушил на ливийские племена, принимавшие участие в мятеже. При поддержке нумидийской конницы Наравы Гамилькар начал масштабную кампанию против ливийских племен, поддерживающих наемников. Тесть и зять действовали быстро, приведя к покорности множество городов и сельских поселений за очень короткий срок. Действительно, узнав о катастрофе в теснинах Приона, ливийцы сложили оружие и признали власть Карфагена. И только после этого Гамилькар начал наступление на Тунет.

К этому времени в Африке осталось только три крупных очага восстания – Тунет, где засела главная армия мятежников, и Гиппакрит с Утикой. Но два последних города, по мнению Гамилькара, сами по себе не представляли никакой опасности. В случае уничтожения войск Матоса их дальнейшую судьбу было нетрудно предсказать, поскольку Утика и Гиппакрит не располагали необходимыми ресурсами для борьбы с Карфагенской державой. Поэтому Барка и бросил все силы на Тунет. При таком положении дел Матос не рискнул встретиться с противником в открытом бою, а предпочел укрыться за крепостными стенами.

Когда карфагенская армия прибыла под Тунет, Гамилькар решил взять город в тесную блокаду и приказал своему заместителю Ганнибалу с частью войск разбить лагерь с противоположной стороны города. Исходя из условий местности, можно предположить, что одна карфагенская армия заблокировала город с севера, другая – с юга, а пунийский флот осуществлял блокаду с моря. С запада город был защищен озером. Таким образом Гамилькар хотел сделать с армией Матоса то же самое, что и с мятежниками под командованием Спендия в теснинах Прион – уморить голодом. Но сначала полководец попытался выманить противника за городские стены и навязать сражение в выгодных для себя условиях. А заодно показать наемникам, что их ждет в случае поражения. Кровь Гескона взывала к отмщению.

Следуя намеченному плану, Барка устроил показательное зрелище. Карфагеняне вывели Спендия, Автарита и еще восьмерых вражеских командиров за пределы лагеря, сбросили с повозок на землю десять деревянных крестов и приступили к казни. Спендию как командующему армией оказали сомнительную честь и первым пригвоздили к кресту, вторым приколотили Автарита, а дальше уже прибивали всех подряд и без разбора. Мятежники извивались в руках палачей, но все было тщетно, стук молотков заглушал истошные вопли истязуемых. Затем карфагеняне установили кресты вертикально и ушли обратно в лагерь, оставив Спендия с товарищами медленно умирать под палящими лучами солнца. Десять человек корчились от боли на деревянных крестах, а Матос, стоя на крепостной стене, видел, как мучаются его друзья. Но он прекрасно понимал, что Гамилькар только и ждет, когда наемники, разъяренные казнью соратников, сделают вылазку. Барка сознательно провоцировал Матоса на необдуманный поступок, желая покончить с вражеской армией одним ударом. Однако восставшие не поддались на провокацию, и Гамилькар был вынужден вести правильную осаду.

Казалось, что для мятежников все закончено, но не тут-то было! Человек предполагает, а боги располагают, и Гамилькар здесь не стал исключением. Подвел полководца не кто-нибудь, а его заместитель Ганнибал. Матос не собирался сдаваться просто так и установил наблюдение за двумя карфагенскими лагерями. И если в расположении Гамилькара царил образцовый порядок, то у Ганнибала дела обстояли совершенно иначе. Караульная служба велась из рук вон плохо, солдаты расслабились, свалили щиты и оружие у палаток и без дела слонялись по лагерю, периодически прикладываясь к фляжкам с вином. Карфагенский военачальник целыми днями просиживал в своем шатре, и чем он там занимался, было ведомо одним богам. Взвесив все за и против, Матос задумал сделать вылазку и ударить по лагерю Ганнибала. Отобрав для вылазки самых лучших бойцов, Матос решил лично повести их в бой. Выждав момент, когда карфагенские солдаты, плотно пообедав, задремали в своих палатках, ливиец приказал распахнуть ворота и первым устремился к вражескому лагерю.

Атака явилась для пунийцев полной неожиданностью, и мятежники не встретили практически никакого сопротивления. Легко смяв цепь караулов, наемники ворвались в лагерь и стали рубить охваченных страхом карфагенян. Началось повальное бегство, тысячи людей в страхе покинули расположение и рассеялись по окрестностям, весь обоз пунийцев оказался захвачен наемниками. Ганнибал был взят живым и приведен к Матосу. Когда о вражеской вылазке узнал Гамилькар, то уже ничего нельзя было исправить, потому что времени прошло много, а расстояние между двумя карфагенскими лагерями оказалось достаточно велико. Судьба словно смеялось над Баркой, поскольку полководец постоянно одерживал победы, но в силу не зависящих от него причин не мог в полной мере воспользоваться их плодами. Оценив обстановку, Гамилькар приказал покинуть позиции, отвел войска от Тунета к устью реки Макоры и расположился лагерем на берегу моря.

Участь попавшего в плен Ганнибала оказалась страшной: его привели на место казни наемников и подвергли жестоким пыткам. После чего сняли с креста тело Спендия, а на его место приколотили карфагенского военачальника. Но и этого Матосу показалось мало. Озверев окончательно, он приказал зарезать над трупом Спендия три десятка знатных пунийцев, оказавшихся в плену. Тотальная война продолжалась.

Весть о столь неожиданном поражении повергла правительство Картхадашта в состояние шока: «карфагеняне снова упали духом и пришли в уныние; и в самом деле, лишь только они ободрились, как все надежды их рушились» (Polyb. I, 87). Но карфагенская правящая элита не опустила руки, и были приняты самые энергичные меры для того, чтобы в конце концов добить ненавистного врага. В городе и окрестностях произошла тотальная мобилизация населения, в строй ставили всех, способных носить оружие. Командующим новой армией был назначен наш старый знакомец Ганнон. Трудно сказать, почему, но в правительстве продолжали верить в его таланты полководца. Хотя нельзя исключить и того, что местные олигархи просто боялись чрезмерного усиления Гамилькара, поэтому, выдвигая Ганнона, они в некоторой степени ослабляли влияние Барки. Но при таком подходе к делу исход грядущей кампании ставился под угрозу, поскольку Гамилькар и Ганнон люто ненавидели друг друга. Исходя из этого, тридцать членов совета вместе с новым командующим отправились в лагерь к Барке мирить двух военачальников. И, надо сказать, им это удалось. Во время личной встречи Гамилькара и Ганнона правительственные уполномоченные превзошли сами себя, увещевая командующих отложить взаимные распри, которые могут погубить страну. Труды членов совета даром не пропали, они сумели найти нужные слова, и примирение состоялось. С этого момента полководцы действовали заодно, проявляя при этом редкое единодушие. Так карфагенянами был сделан первый и очень важный шаг к окончательной победе над врагом.

Но и Матос не терял даром времени. Понимая, что теперь нет никакого смысла сидеть в Тунете, где не было никаких шансов получить подкрепление, он решил отступить на юг. Здесь, на ливийских землях, еще не зачищенных Гамилькаром, он надеялся пополнить свою потрепанную в боях армию. Свою главную ставку Матос сделал около города Лептис, куда стал призывать союзников и стягивать разрозненные отряды мятежников, бродившие по стране. Армия восставших увеличивалась с каждым днем, и Матос вновь почувствовал уверенность в своих силах.

К этому моменту Ганнон и Гамилькар объединили свои армии, призвали войска из дальних и ближних гарнизонов и начали наступление на позиции Матоса в окрестностях Лептиса. Произошел ряд небольших, но кровопролитных стычек, в которых победа осталась за карфагенянами, после чего противники решили сделать ставку на генеральное сражение.

* * *

Рассказ Полибия о последней битве между восставшими и карфагенянами настолько краток, что оставляет больше вопросов, чем дает ответов. Историк пишет следующее: «Побеждаемый в небольших стычках, происходивших у города, именуемого Лептином, и у некоторых других, Матос наконец отважился решить дело в большом сражении, чего желали и сами карфагеняне… Когда с обеих сторон все было готово к нападению, противники выстроились в боевой порядок и разом бросились друг на друга. Победа была на стороне карфагенян, и большинство ливиян пало в самой битве; прочие бежали в какой-то город и вслед за тем сдались; сам Матос попал в плен» (Polyb. I, 87).

Честно говоря, полезной информации минимум. Во-первых, трудно определить само место, где произошло сражение, а во-вторых, Полибий не сообщает ни о численности противоборствующих армий, ни о потерях сторон, что, в общем-то, ему не свойственно, когда речь заходит о столь важном сражении. Единственная привязка к местности, какую дает греческий историк, это город Лептис. В Северной Африке было два города с таким названием, но один из них, «Неаполь, называемый также Лептием» (Strab. XVII, III, 16), находился далеко на юго-востоке, на границе Малого и Большого Сирта. Поэтому скорее всего речь идет о городе Лептис Минор[71]71
  Лептис Минор – современный город Ламта на западном побережье Туниса.


[Закрыть] (Малый Лептис) к югу от Карфагена, где в 203 году до н. э. высадилась армия Ганнибала после возвращения из Италии. Проблема заключается в том, что Полибий не удосужился рассказать, каким образом армия Матоса перебралась из Тунета в район Малого Лептиса, ведь от Карфагена до этого города будет около 200 км. Поэтому можно предположить, что, пока члены совета мирили Гамилькара и Ганнона, а военачальники занимались пополнением армии, Матос спешно покинул Тунет и ушел на юг. Скорее всего, ливийские племена данного региона еще не были приведены Гамилькаром к покорности и могли предоставить мятежникам значительные подкрепления. В противном случае Матос вряд ли бы рискнул генеральным сражением. А так он не только существенно увеличил свою армию за счет местного населения, но заманил противника как можно дальше от основных баз снабжения. Одним словом, все сделал правильно.

Но битва закончилась победой карфагенян, и, скорее всего, такой опытный военачальник, как Гамилькар, просто переиграл Матоса на тактическом уровне. Немалую роль в поражении восставших сыграло и то, что их лучшие части были уничтожены в теснинах Приона, а в решающей битве сражались в основном плохо вооруженные и слабо обученные ливийцы. Наемников было немного, и поэтому исход сражения был вполне закономерен.

После разгрома последней армии восставших и пленения Матоса судьба Утики и Гиппакрита была предрешена. Уничтожив карфагенские гарнизоны, жители этих городов отрезали себе путь к мирным переговорам, а сил, чтобы успешно противостоять пунийцам, у них не было. Падение Утики и Гиппакрит стало лишь вопросом времени, один город был осажден армией Ганнона, другой – армией Гамилькара. Обе осады закончились быстро, мятежники сдались на условиях карфагенян, но Полибий не сообщает, на каких именно. Так завершилось великое восстание наемников и ливийцев против Карфагена: «Почти три года и четыре месяца вели войну наемники с карфагенянами, из всех известных нам в истории войн самую жестокую и исполненную злодеяний» (Polyb. I, 87). Но именно наемники зверской расправой над Гесконом и другими пленниками спровоцировали ответную реакцию со стороны пунийцев. Зло, порожденное мятежниками, в итоге обернулось против них самих, и восстание было потоплено в крови. Карфагеняне вернули контроль над всеми своими землями, а Матоса и его ближайших соратников торжествующие победители провели по улицам Картхадашта и замучили до смерти.

Героем войны и спасителем Карфагена стал Гамилькар, что и было отмечено Полибием: «Барка оказался достойным и прежних своих подвигов, и тех надежд, какие возлагал на него народ» (Polyb. I, 75). Полководец заработал огромный политический капитал, что имело далеко идущие последствия не только для него лично, но и для Карфагенской державы в целом.