Текст книги "Первая Пуническая война"

I. Накануне войны

1. Карфаген

Эпирская армия покидала Сицилию. На корабли грузились фалангиты и пельтасты, фессалийские кавалеристы и критские лучники. Ревели боевые слоны, ржали кони, звенело железо, голоса тысяч людей сливались в непрерывный гул, который постепенно усиливался. К полудню погрузка на суда была закончена, воины расположились на палубах, а моряки замерли на своих местах, ожидая команды к отплытию. Последним на борт флагмана поднялся высокий человек в пурпурном плаще и позолоченном панцире. Моряки затащили сходни на корабль, загремел барабан келевста[3]3
  Келевст – начальник гребцов.


[Закрыть], гребцы налегли на весла, и пентера быстро заскользила по водной глади. Военачальник в пурпурном плаще прошел на корму, снял украшенный козлиными рогами шлем и долго смотрел на удаляющийся берег. Затем резко обернулся, указал рукой в сторону Сицилии и обратился к стоявшим рядом младшим командирам: «Какое ристалище для состязаний оставляем мы римлянам и карфагенянам, друзья!» (Plut. Pyr. 23). Царь Эпира Пирр больше никогда не вернется на Сицилию.

* * *

Вкратце рассмотрим положение дел в Карфагене накануне Первой Пунической войны. Легендарный Карфаген (на финикийском Картхадашт) был основан на территории Северной Африки в 823 году до н. э.[4]4
  Циркин Ю. От Ханаана до Карфагена. С. 237.


[Закрыть] аристократами-эмигрантами из финикийского города Тира. Хотя иногда называется и другая дата – 814 год до н. э.[5]5
  Дриди Э. Карфаген и Пунический мир. С. 18.


[Закрыть] Юстин пишет о том, что Карфаген был основан на 72 года раньше, чем Рим (XVIII, 6). С учетом того что датой основания Рима считается 753 год до н. э., получается 825 год до н. э. Разница, как видим, не принципиальная.

Картхадашт был расположен на северо-востоке Африканского континента, на берегу современного Тунисского залива. Столь выгодное местоположение позволяло карфагенянам контролировать торговые пути из Восточного Средиземноморья в Средиземноморье Западное. Именно благодаря активной торговле Карфаген получит мощнейший толчок для дальнейшего развития и начнет превращаться в колониальную державу. Значительную роль в экономике государства играло сельское хозяйство. Житницей страны была долина реки Баград[6]6
  Река Баград – современная река Меджерда.


[Закрыть], где находились обширные земельные владения карфагенской знати. Отличались плодородием и земли полуострова Кап-Бон, где были разбиты знаменитые виноградники. Обработкой полей занимались либо рабы, либо местное ливийское население, зависимое от пунийцев. У Диодора Сицилийского сохранилось описание благоустройства сельских территорий африканских владений Карфагена: «Повсюду… виднелись огороды и сады, орошаемые многочисленными источниками и каналами. Между ними белели известью добротные дома, выстроенные вдоль дороги и демонстрировавшие богатство их обитателей. В жилищах имелось все необходимое для наслаждения жизнью и приобретенное за годы длительного мира. Здесь выращивали виноград, оливки и множество разнообразных фруктов. По обеим сторонам дороги на равнине паслись стада крупного рогатого скота и овец, а за главным пастбищем, ближе к болоту, темнели табуны лошадей. Коротко говоря, в этих землях сразу бросается в глаза благосостояние самых знатных землевладельцев Карфагена, употребляющих свое богатство для получения жизненных удовольствий» (XX, 8)[7]7
  Майлз Р. Карфаген должен быть разрушен. С. 99.


[Закрыть].

В похожем духе высказался и Аппиан, когда рассказывал о пригородах Картхадашта: «Предместье, Мегары, было занято огородами, богато плодовыми деревьями ранних сортов и полно терновником и загородками из ежевики и разного вида аканта, а также различными глубокими каналами с водой, шедшими во всех направлениях» (VIII, 117). Карфагеняне достигли значительных успехов в развитии сельского хозяйства, о чем свидетельствует уже упоминавшийся трактат Магона «О земледелии». Недаром римляне решили перевести его на латынь.

На западе африканские владения карфагенян соприкасались с землями кочевников-нумидийцев. На тот момент Нумидия еще не была единым государственным образованием, как это произойдет во II веке до н. э. В ее восточной части проживали племена массилиев, а на западе племена масайсилиев. Во главе каждого племени стоял свой правитель, нумидийцы нередко враждовали друг с другом и в итоге оказались в зависимости от Карфагена.

Торговая активность пунийцев привела к тому, что Карфагенская держава стала увеличиваться в размерах. К началу Первой Пунической войны под властью Картхадашта находилось побережье от Большого Сирта[8]8
  Большой Сирт – современный залив Сидра у побережья Ливии.


[Закрыть] до Геракловых столбов[9]9
  Геракловы столбы – современный пролив Гибралтар.


[Закрыть], финикийские колонии юго-запада Иберийского полуострова, Балеарские острова, Сардиния и большая часть Сицилии. И если большая часть вышеперечисленных территорий имела для Картхадашта чисто экономическое значение, то Сицилия имела значение стратегическое. Обусловливалось это прежде всего тем, что «Карфаген отделяется от Сицилии кратчайшим водным путем» (Thuc. VI, 2). Пока большая часть острова находилась под контролем пунийцев, он как щит прикрывал африканские владения карфагенян и их столицу. В случае потери Сицилии появление вражеской армии в долине Баграда или на полуострове Кап-Бон становилось печальной реальностью.

По свидетельству Фукидида, карфагеняне появились на Сицилии исключительно ради торговли с местным населением (VI, 2). Но постепенно в Карфагене осознали, что, только удерживая западное побережье острова, можно помешать дальнейшей экспансии греков в сторону Геракловых столбов. Это в свою очередь привело к серии кровопролитных войн с эллинами, которые шли с переменным успехом на протяжении нескольких столетий. Но к началу Первой Пунической войны удача в этом затяжном противостоянии склонилась на сторону пунийцев, недаром Павсаний заметил: «Когда у римлян началась война против карфагенян из-за Сицилии, то карфагеняне владели больше чем половиной этого острова» (VI, XII, 2). Главным опорными пунктами карфагенян на Сицилии были города-крепости Панорм[10]10
  Панорм – современный город Палермо.


[Закрыть] и Лилибей[11]11
  Лилибей – современный город Марсала.


[Закрыть], основанные пунийцами в 754 и 396 гг. до н. э. Город Дрепан[12]12
  Дрепан – современный город Трапани.


[Закрыть] основали финикийцы в X веке до н. э., он был расположен на полуострове в форме серпа, за что и получил свое название. Дрепан обладал прекрасной гаванью, имеющей два прохода, и именно здесь базировался карфагенский флот на Сицилии. Опираясь на эти военно-морские базы, пунийцы успешно развивали наступление в глубь острова и в итоге сумели захватить город Акрагант[13]13
  Акрагант – современный город Агридженто.


[Закрыть], расположенный в южной части Сицилии и имевший важнейшее стратегическое значение. После нескольких кровопролитных войн с Сиракузами между двумя государствами установился некий стратегический баланс сил, когда ни одна из противоборствующих сторон не могла нанести противнику решительное поражение. На какое-то время такое положение дел всех устроило, и карфагеняне решили обратить свое внимание на город Мессану, расположенный на берегу Мессинского пролива. Укрепившись в этом городе, пунийцы могли не только контролировать пролив, отделяющий Регийский полуостров от Сицилии, но и оказывать непосредственное влияние на положение дел в Южной Италии. Однако это понимали не только в Карфагене, но и в Риме. По мнению Полибия, «вся Сицилия по своему положению есть для Италии и оконечностей ее почти то же, что Пелопоннес для Эллады и ее мысов, с тою только разницею, что Пелопоннес – полуостров, а Сицилия – остров, ибо промежуточное пространство переходимо там по суше, здесь по морю» (I, 42). Стратегическое чутье не подвело эпирского царя, предсказавшего большую войну между Римом и Карфагеном за этот остров.

Особую ценность для карфагенян представляла Сардиния, «остров замечательный по величине, многолюдству населения и по своему плодородию» (Polyb. I, 79). Недаром Полибий подчеркнул, что «остров этот в трудные времена был для них всегда очень полезен» (I, 79). Действительно, серебряные рудники Сардинии и богатые урожаи зерна делали ее важнейшей составляющей экономической мощи Карфагенской державы. Но, в отличие от Сицилии, на Сардинии ситуация для пунийцев складывалась несколько иначе. Дело в том, что местное население, которое Диодор Сицилийский называет «иолаи»[14]14
  Иолаи – согласно Диодору Сицилийскому, потомки поселенцев, прибывших на Сардинию под предводительством Иолая, племянника Геракла.


[Закрыть], совершенно не желало подчиняться чужеземцам. Вооруженное противостояние растянулось на многие годы, и даже после того как вместо карфагенян на остров пришли римляне, жители острова продолжили борьбу за свободу. Им было все равно, против кого воевать – против пунийцев или против сыновей волчицы: «Даже карфагеняне, достигшие значительного могущества и захватившие остров, не сумели подчинить себе прежнее население, поскольку иолаи укрылись в горной его части, соорудив подземные жилища, и держали на пастбищах многочисленные коровьи стада и получали от них в изобилии пропитание, имея в достаточных количествах молоко, сыр и мясо. Покинув равнинную часть острова, они избавились от тягот /полевых/ работ и, обитая в горах, вели жизнь, лишенную тягот, и питались упомянутой едой. Несмотря на то что карфагеняне неоднократно посылали против них значительные силы, благодаря труднопроходимой местности и недоступности своих подземных жилищ туземцы оставались непокоренными. Наконец, когда римляне добились преобладания и стали неоднократно выступать против туземцев, те продолжали оставаться неуязвимыми для вражеских сил по указанным выше причинам» (Diod. V, 15). Горцы были людьми воинственными, смыслом жизни которых были грабительские набеги на земли соседей: «Горные жители составляют племени: параты, соссинаты, балары и акониты, живущие в пещерах. Хотя у них и есть некоторое количество земли, годной для посева, но они даже и ее засевают небрежно; они грабят поля земледельцев, не только тех, что живут на острове, но и поля на материке, в особенности же писатов, к которым они переправляются морем» (Strab. V, II, 7). Положение дел долго не менялось в лучшую сторону и после появления на Сардинии римлян.

Первые финикийские колонии появились на Иберийском полуострове еще до основания Карфагена. Город Гадес[15]15
  Гадес (Гадир) – современный город Кадис в Испании.


[Закрыть], известный своим храмом Мелькарта (у греков Геракла), был основан в 1100 году до н. э.[16]16
  Дриди Э. Карфаген и Пунический мир. С. 120.


[Закрыть], но в итоге оказался под властью пунийцев. И произошло это тогда, когда жители Гадеса, не в силах сдержать натиск местных племен, обратились за помощью в Картхадашт. Карфагеняне оказали вооруженную поддержку своим финикийским родичам и отбросили иберийцев от Гадеса, но при этом соблюли и собственные интересы. Как посетовал Юстин, пунийцы «сами еще более несправедливо подчинили своей власти часть [этой] провинции» (XLIV, 5). Таким образом Гадес оказался в зависимости от Карфагена.

Закрепившись на юго-западе Иберийского полуострова, карфагеняне получили доступ к его богатейшим ресурсам. Во-первых, они могли теперь беспрепятственно вербовать испанских наемников и, во-вторых, проникли на серебряные рудники. Именно с испанским серебром связывали некоторые авторы античности быстрый рост могущества Карфагена: «Доставляя серебро в Элладу, Азию и всем другим народам, финикийцы накопили огромные богатства. При этом стремление купцов к наживе было столь велико, что когда корабли были уже слишком загружены, но серебро еще оставалось в избытке, они отсекали свинцовые части якорей и использовали вместо них серебряные. Занимаясь в течение многих лет этой торговлей, финикийцы достигли значительного могущества и основали множество поселений – одни на Сицилии и близлежащих островах, другие – в Ливии, на Сардинии и в Иберии» (Diod. V, 35). Впрочем, влияние карфагенян в Испании в данный период не было значительным и не шло ни в какое сравнение с тем положением дел, которое сложится в этом регионе накануне Второй Пунической войны.

Но был еще один важный момент, напрямую связанный с установлением карфагенского протектората над финикийскими колониями Иберии – пунийцы получили выход в Атлантический океан. Теперь карфагеняне осуществляли экспедиции вдоль западного побережья Африки и совершали рейды на север к «Оловянным островам». Иногда эти острова называют Касситеридские или Эстримнидские. О том, что это были за острова, существует масса версий и предположений, одни исследователи отождествляют их с Бретанью[17]17
  Циркин Ю. От Ханаана до Карфагена. С. 339.


[Закрыть], другие – с Корнуоллом на Британских островах[18]18
  Дриди Э. Карфаген и Пунический мир. С. 185.


[Закрыть]. Достоверно можно утверждать лишь одно – они находились к северу от Лузитании. Однако где конкретно – ведомо только олимпийским богам. Возможно, это было связано с тем, что карфагеняне очень серьезно относились к тому, чтобы держать свои торговые пути в тайне от конкурентов. Сохранился рассказ Страбона о том, на какие ухищрения шли пунийцы, чтобы сохранить в секрете путь к Касситеридским островам: «В прежние времена только одни финикийцы вели эту торговлю из Гадира, так как они скрывали ото всех путь туда. Когда римляне однажды пустились преследовать какого-то финикийского капитана корабля, чтобы самим узнать местонахождение торговых портов, то этот капитан из алчности намеренно посадил свой корабль на мель, погубив таким же образом своих преследователей. Сам, однако, он спасся на обломках разбитого корабля и получил от государства возмещение стоимости потерянного груза» (Strab. III, V, 11). Но при этом карфагеняне никогда не занимались пиратством. Недаром Цицерон сравнил их с этрусками, для которых морской разбой был весьма прибыльным делом: «ведь из самих варваров ранее никто не жил у моря, кроме этрусков и пунийцев; одни из них жили у моря с целью торговли, а с целью разбоя – другие» (De re pub. II, IV).

Со временем в сферу влияния Карфагена вошли Балеарские острова, где пунийские военачальники вербовали отряды знаменитых на все Средиземноморье балеарских пращников.

* * *

Буквально несколько слов о государственном устройстве Карфагена. Практически все, что нам известно по данному вопросу, мы знаем из «Политики» Аристотеля. В одном из разделов этой работы ученый сравнивает политические учреждения Спарты, Крита и Карфагена. О Картхадаште он пишет в самых превосходных тонах: «И карфагеняне, как полагают, пользуются прекрасным государственным устройством, которое во многих отношениях отличается от остальных; в некоторых частях оно сходно главным образом с лакедемонским. Вообще эти три государственных устройства – критское, лакедемонское и карфагенское – до известной степени очень близки друг к другу и значительно отличаются от остальных. Действительно, многие стороны государственной жизни устроены у карфагенян прекрасно. Доказательством слаженности государственного устройства служит уже то, что сам народ добровольно поддерживает существующие порядки и что там не бывало ни заслуживающих упоминания смут, ни тирании» (II, VIII, 1). Скажем так, смуты в Карфагенской державе были достаточно серьезные, но то, что ни одна из них не увенчалось успехом, – факт, сомнению не подлежащий. Поэтому Юстин, рассказывая читателям о Картхадаште, отметил: «Насколько славной была его военная доблесть, настолько же его внутренняя жизнь была полна раздоров» (XVIII, 6).

Аристотель продолжает развивать свою мысль и вновь сравнивает Спарту и Карфаген: «Сходство с лакедемонским государственным устройством в следующем: подобно лакедемонским фидитиям, в Карфагене существуют сисситии товариществ; эфорам соответствует должность ста четырех (отличие – и в положительную сторону – этих ста четырех от эфоров заключается в следующем: в то время как эфорами бывают первые попавшиеся, сто четыре избираются исключительно из людей благородного происхождения); цари и герусия соответствуют лакедемонским царям и геронтам, причем опять-таки преимущество заключается в том, что в Карфагене цари не должны непременно происходить ни из одного и того же рода, ни из какого попало, но должны принадлежать к выдающемуся роду… избираются из числа этих, а не по возрасту» (II, VIII, 2). Под царями Аристотель подразумевает двух суфетов, которых выбирали сроком на один год, но сам титул сохранялся за ними пожизненно. Суфеты ведали судебными делами, но о том, что они выполняли функции командующих армиями, в источниках никакой информации нет, Аристотель прямо пишет о том, что военачальников, так же как и суфетов, избирало народное собрание. Причем кандидаты на высокие посты в правительстве должны быть не только людьми благородными, но и состоятельными, потому что должностным лицам государство денег не выплачивает. По мнению карфагенян, только обеспеченный человек мог надлежащим образом исполнять свои обязанности. Ему нет необходимости заботиться о хлебе насущном, и все свое время он может посвятить государственным делам и работе на благо страны (II, VIII, 3). Однако Аристотель видит не только положительные стороны карфагенского государственного устройства: «Отрицательной стороной можно считать и то, что одному человеку предоставлена возможность занимать одновременно несколько должностей; между тем в Карфагене такой порядок процветает» (II, VIII, 8).

После всех приведенных выше рассуждений Аристотель приходит к выводу о том, что в Карфагене власть принадлежит олигархам. При этом ученый отмечает, что избежать народных возмущений правящей элите до поры до времени удается только потому, что они дают людям возможность разбогатеть. Но если недовольство все же вспыхнет, то у правительства возникнут большие затруднения, потому что в законах Карфагена на этот счет ничего не прописано (Arist.Pol. II, VIII, 9).

* * *

Рассказ о том, как злобные карфагеняне приносили в жертву своих детей, стал хрестоматийным. Ужасное святилище-некрополь тофет, раскаленная медная статуя Молоха, впавшие в исступление полубезумные жрецы, грохот барабанов…. Но мы никогда не должны забывать, что все письменные источники, откуда мы берем информацию о Картхадаште, были написаны злейшими врагами пунийцев – греками и римлянами. Альтернативной точки зрения на события нет, историю пишут победители, так всегда было, есть и будет. Однако и среди нагромождений лжи можно найти информацию, которая позволяет по-другому взглянуть на ситуацию. По поводу жертвоприношений Павел Орозий написал так: «Известно, что некогда у карфагенян в жертву приносили людей, но скоро дурное предубеждение было оставлено» (IV, 21, 4).

При этом человеческие жертвоприношения практиковали те же римляне и греки. Перед Саламинской битвой эллины принесли в жертву богам нескольких родственников Ксеркса, а римляне во время нашествия галлов в 225 году до н. э. зарыли на Бычьем форуме живьем двух греков – мужчину и женщину и двух галлов, тоже мужчину и женщину (Plut. Marcell. 3). Ситуация зеркально повторилась после разгрома римской армии при Каннах: «повинуясь указаниям Книг, принесли необычные жертвы; между прочими галла и его соплеменницу, грека и гречанку закопали живыми на Бычьем рынке, в месте, огороженном камнями; здесь и прежде уже свершались человеческие жертвоприношения, совершенно чуждые римским священнодействиям» (Liv. XXII, 57). В свете приведенной выше информации Плутарха, рассказ Ливия особого удивления не вызывает.

Но дело даже не в том, приносили карфагеняне человеческие жертвы или нет, мы видели, что подобная практика существовала у эллинов и квиритов. Цена вопроса – насколько массовым было это явление. Данные археологии опровергают утверждения враждебно настроенных по отношению к карфагенянам греческих и римских историков. В книге французского исследователя Э. Дриди «Карфаген и Пунический мир» убедительно доказывается, что в Картхадаште не было никаких массовых жертвоприношений маленьких детей. Это было подтверждено раскопками на тофете Карфагена. Их итоги для сторонников греко-римской версии истории легендарного города, были неутешительными: «исследованиями, проведенными в институте судебной и социальной медицины в Лилле, было выявлено, что большая часть субъектов имела возраст от пяти месяцев внутриутробной жизни до нескольких недель после рождения. И, таким образом, ученые пришли к выводу, что тофет был местом погребения мертворожденных детей и детей, умерших вскоре после появления на свет»[19]19
  Дриди Э. Карфаген и Пунический мир. С. 283–284.


[Закрыть].

Вывод, который делает Э. Дриди, вполне закономерен: «согласиться с постоянным, систематическим и массовым характером этих ритуалов в том виде, в каком их описывали классические авторы, означало бы оказывать больше доверия внешним источникам, чем конкретным материальным данным пунической археологии»[20]20
  Там же. С. 285–286.


[Закрыть].

Сказки о том, как карфагеняне массово убивали своих детей, оставим на совести тех, кто их сочинил.

2. Армия и флот Карфагена

Об армии Картхадашта нам известно очень немного. И если благодаря свидетельствам античных авторов и археологическим находкам о военных организациях Рима и эллинистических государств информации более чем достаточно, то о вооруженных силах Карфагенской державы данных очень и очень мало. Связано это с тем, что вся литература пунийцев была уничтожена, а греческие и римские историки не считали нужным рассказывать в подробностях об армии своих врагов. Но определенные сведения по данному вопросу можно найти в книгах Полибия и Тита Ливия, а также трудах Диодора Сицилийского и Плутарха. Попытаемся разобраться в этом вопросе.

Элитным подразделением армии Карфагена и ее ядром был Священный отряд. В нем насчитывалось 2500 воинов, это были местные богачи и аристократы, отличившиеся на полях сражений (Diod. XVI, 80). Во время битвы Священный отряд сражался на правом фланге армии, защищая командующего (Diod. XX, 10). Невольно напрашиваются параллели с Элладой, где заслуженной славой пользовались спартанские гиппеи или Священный отряд из Фив.

Другой важной составляющей пунийской армии было гражданское ополчение Карфагена. Об этом свидетельствует описание Плутархом построения карфагенской армии в битве при Кримиссе[21]21
  Битва у реки Кримиссы произошла в 341 году до н. э. на острове Сицилия. Армия сицилийских греков под командованием Тимолеонта нанесла сокрушительное поражение карфагенской армии.


[Закрыть]: «впереди – запряженные четверкой грозные боевые колесницы, а за ними десять тысяч гоплитов с белыми щитами. По богатству вооружения, медленной поступи и строгому порядку в рядах коринфяне догадались, что это сами карфагеняне» (Tim. 27). Если вместо колесниц вписать боевых слонов, то перед нами будет классическое построение армии Картхадашта эпохи Пунических войн.

Обратим внимание на снаряжение воинов карфагенского гражданского ополчения: «тело у них было защищено железным панцирем, голова покрыта медным шлемом, и, выставляя вперед огромные щиты, они легко отбивали удары копий» (Plut. Tim. 28). Впрочем, во время этой достопамятной битвы тяжелое вооружение пунийских пехотинцев сыграло с ними злую шутку: «Карфагенянам, вооруженным, как уже говорилось, отнюдь не легко, но закованным в панцири, мешали и грязь, и насквозь промокшие хитоны, которые, отяжелев, стесняли движения бойцов; греки без труда сбивали их с ног, а упав, они не в силах были снова подняться из грязи с таким грузом на плечах» (Plut. Tim. 28). Насколько данное снаряжение было распространено среди карфагенян к началу Первой Пунической войны, сказать затруднительно. В целом же граждане, хорошо проявившие себя на военном поприще, пользовались среди соотечественников заслуженным уважением: «в Карфагене… говорят, считается знаком отличия украшение, состоящее из колец по числу проделанных походов» (Arist. Pol. VII, II, 6). Однако со временем гражданское ополчение Карфагена стало собираться только в том случае, если опасность угрожала непосредственно самому городу. В заморских походах эпохи Пунических войн ополченцы практически не участвовали, для Карфагена пришло время наемных армий. Сами карфагеняне служили теперь преимущественно на командных должностях.

Командовали армиями представители аристократических родов, которых выбирало народное собрание, но именно здесь и крылась мина замедленного действия, которая могла рвануть в самый неподходящий момент. Потому что настоящим бичом карфагенской армии стала некомпетентность высшего командного состава. Вновь обратимся к Аристотелю. По его авторитетному мнению, проблема заключалась в самом государственном строе Картхадашта: «Всего же более отклоняется от аристократического строя в сторону олигархии карфагенское государственное устройство в силу вот какого убеждения, разделяемого большинством: они считают, что должностные лица должны избираться не только по признаку благородного происхождения, но и по признаку богатства, потому что необеспеченному человеку невозможно управлять хорошо и иметь для этого достаточно досуга. Но если избрание должностных лиц по признаку богатства свойственно олигархии, а по признаку добродетели – аристократии, то мы в силу этого могли бы рассматривать как третий тот вид государственного строя, в духе которого у карфагенян организованы государственные порядки; ведь они избирают должностных лиц, и притом главнейших – царей и полководцев, принимая во внимание именно эти два условия» (Pol. II, VIII, 3). Командующих выбирали не за знания и опыт, а за знатное происхождение и богатство. Данный факт полностью объясняет, почему, обладая равными возможностями с врагом, карфагенские полководцы очень часто были нещадно биты на полях сражений. Пунийские военачальники боялись проявлять инициативу, вели себя либо излишне осторожно, либо слишком самоуверенно и при этом допускали грубейшие тактические ошибки. Деньги и славные предки не могли заменить талант полководца.

К началу Первой Пунической войны главную роль в армии Карфагена играли наемники. Плутарх дал очень верную оценку деятельности карфагенского правительства в этом направлении: «пользуясь обычно услугами наемников – ливийцев, испанцев и нумидийцев, – они расплачивались за свои поражения чужою бедой» (Tim. 28). Цицерон крайне негативно высказался по поводу того, что карфагеняне переложили ведение войн на плечи наемников, а сами сосредоточились исключительно на торговле. Оратор усмотрел в таком подходе к делу серьезную опасность для обороноспособности государства. Цицерон полагал, что «ничто иное не повредило в большей степени уже давно поколебленным в своих устоях Карфагену и Коринфу, чем эти странствия и рассеяние их граждан, так как они, из-за своей страсти к торговле и мореплаванию, перестали обрабатывать поля и разучились владеть оружием» (De re pub. II, IV). И если по поводу отсутствия интереса пунийцев к сельскохозяйственной деятельности Марк Туллий, мягко говоря, ошибся, то в остальном с ним невозможно не согласиться.

Полибий как истинный военный профессионал отметил положительные и отрицательные стороны столь массового использования наемников на службе государства: «Дело в том, что карфагеняне постоянно имели у себя на службе наемников различных стран и, составляя войско из многих народностей, добивались того, что наемники с трудом и нескоро столковывались между собою, повиновались начальникам и не были для них опасны; но карфагеняне попадали в гораздо большее затруднение, когда им приходилось увещевать, успокаивать и разубеждать наемников в случаях раздражения их, гнева и волнений. И в самом деле, раз этими войсками овладевают недовольство и смута, они ведут себя не как люди и под конец уподобляются диким зверям, впадают в бешенство… Войска состояли частью из иберов и кельтов, частью из лигистинов и балеарян, и лишь немного было полуэллинов, большею частью перебежчики и рабы; самую многолюдную долю наемников составляли ливияне» (I, 67).

О том, как были вооружены ливийские воины в карфагенской армии накануне Первой Пунической войны, точной информации нет. Можно допустить, что их снаряжение было похоже на доспехи и оружие греческих гоплитов, но это будет только предположение и не более. Косвенно это подтверждается свидетельством Плутарха: «У карфагенян же копьеметателей нет, и они привыкли биться короткою пикой, не выпуская ее из руки» (Marcell. 12). Не македонские сарисы, а именно копья. Соответственно и фаланга, в строю которой сражалась ливийская пехота, была дорийская, а не македонская. Впрочем, знаменитый карфагенский полководец Ганнибал, сын Гамилькара, критически относился к снаряжению тяжеловооруженной карфагенской пехоты и при первой же возможности перевооружил ее по римскому образцу (Polyb. XVIII, 28).

Гораздо больше нам известно об иберийских и галльских воинах, служивших наемниками в армии Карфагена. Юстин так охарактеризовал воинственных уроженцев Иберийского полуострова: «Тело жителей Испании всегда готово к перенесению голода и лишений, дух – к смерти. Все они ведут образ жизни суровый и экономный. Войну они предпочитают миру; если нет врага иноземного, они ищут врага в своей стране» (XLIV, 2). Рассмотрим вооружение и тактические приемы испанских воинов. Важную информацию сообщает Страбон, когда рассказывает о племени лузитан, проживающих на юго-западе Иберийского полуострова: «Действительно, лузитаны, как говорят, искусно умеют устраивать засады, выслеживать врага; они проворны, ловки, отличаются прекрасной маневренностью в строю. Они носят вогнутый вперед небольшой щит 2 футов в поперечнике, висящий на ремнях (так как у него нет ни колец, ни ручек). Кроме этих щитов, они вооружены еще кинжалом или ножом. Большинство носят льняные панцири, только у немногих кольчуги и шлемы с тремя султанами, остальные же носят шлемы из сухожилий. Пешие воины носят также поножи; каждый воин имеет несколько дротиков; у иных есть копья с медными наконечниками» (III, III, 6). В дальнейшем географ добавит ряд существенных деталей: «Иберы были, собственно говоря, все пельтастами и носили в соответствии с разбойничьей жизнью легкое вооружение (как я говорил это о лузитанах), употребляя только дротики, пращи и кинжалы. С пехотными военными силами у них была смешана конница, так как их лошади были приучены ходить по горам и легко сгибать колени по команде, когда это было нужно» (Strab. III, IV, 15).

Не обошел вниманием военные традиции испанцев и Диодор Сицилийский: «Самыми доблестными из иберов являются лузитаны, которые носят в сражениях совсем небольшие щиты, оплетенные жилами и очень хорошо защищающие тело по причине своей прочности: легко двигая этим щитом в битве из стороны в сторону, [воин] умело отражает любую пущенную против него стрелу. Используют они также снабженные крючками дротики целиком из железа, а щиты и мечи у них почти такие, как у кельтиберов. Цель они поражают метко и с дальнего расстояния, а удары вообще переносят стойко. Легкие и подвижные, они проворны и в бегстве, и в преследовании, однако в сражении в строю значительно уступают выдержкой кельтиберам. В мирное время они упражняются, исполняя легкий танец, который требует значительной силы ног, а на войне шагают, выдерживая ритм, и устремляются на врага с пением пеана. У иберов и особенно у лузитан можно наблюдать также особое явление: достигнув цветущего возраста, юноши, живущие в особой бедности, но отличающиеся телесной силой и храбростью, уповая на собственную отвагу и оружие, собираются в труднодоступных горах и, составив большие отряды, совершают набеги в Иберии и, занимаясь грабежом, собирают богатства. Эти действия они совершают с полным презрением ко всему: поскольку они имеют легкое вооружение и очень подвижны и стремительны, справиться с ними чрезвычайно трудно» (V, 34). Насчет подвижности испанцев Диодор не ошибся, перед битвой они исполняли ритуальные военные танцы: «Они вынеслись из лагеря, приплясывая по своему обычаю» (Liv. XXIII, 26). Иберийцы были прекрасно тренированными бойцами, воспитанными в местных традициях: «У них устраиваются состязания для легковооруженных, тяжеловооруженных воинов и всадников в кулачном бою, беге, перестрелке и в сражении отрядами» (Strab. III, III, 7). После смерти испанский воин удостаивается особых почестей: «У воинственного племени иберов вколачивают вокруг могилы умершего столько кольев, сколько он истребил врагов» (Arist.Pol. VII, II, 6).