Текст книги "Первая Пуническая война"

5. Так решили боги… 218 г. до н. э

После взятия Сагунта армия Ганнибала ушла на зимние квартиры в Новый Карфаген. Там полководец собрал свои испанские контингенты и напрямую обратился к воинам. «Вы и сами, полагаю я, видите, союзники, – сказал он им, – что теперь, когда все народы Испании вкушают блага мира, нам остается или прекратить военную службу и распустить войска, или же перенести войну в другие земли; лишь тогда все эти племена будут пользоваться плодами не только мира, но и победы, если мы будем искать добычи и славы среди других народностей. А если так, то ввиду предстоящей вам службы в далекой стране, причем даже неизвестно, когда вы увидите вновь свои дома и все то, что в них есть дорогого вашему сердцу, я даю отпуск всем тем из вас, которые пожелают навестить свою семью. Приказываю вам вернуться к началу весны, чтобы с благосклонною помощью богов начать войну, сулящую нам несметную добычу и славу» (Liv. XXI, 21). Иберийцы с радостью восприняли инициативу командующего и разошлись по домам. Ганнибал же отправился в Гадес, чтобы посетить местный храм Мелькарта (Геракла).

Этот храм был одним из древнейших финикийских святилищ в Испании и, согласно сообщению Юстина, был построен выходцами из Тира, которые и занесли этот культ на Иберийский полуостров (XLIV, 5). По свидетельству Диодора Сицилийского, «они воздвигли также роскошный храм Геракла и в соответствии с финикийскими обычаями учредили великолепные жертвоприношения. Святилище это и тогда, и в новые времена вплоть до наших дней, пользовалось величайшим почетом. Многие из римлян, мужей выдающихся и совершивших великие дела, дали богу обет в этом храме, а затем исполнили его после свершения своих подвигов» (V, 20). Забавно, но римские военачальники давали обеты в том самом храме, в котором приносил их злейший враг Рима Ганнибал перед вторжением в Италию. Как рассказывает Страбон, внутри храма находились «бронзовые колонны в 8 локтей высоты в святилище Геракла в Гадирах, на которых начертана надпись с обозначением расходов на сооружение святилища» (III,V, 5).

Возникает вопрос: зачем Ганнибалу это потребовалось? Ответ дает Тит Ливий: «Он исполнил данные Геркулесу обеты и дал новые – на случай благоприятного исхода своих дальнейших предприятий» (XXI, 21). В канун войны с Римом полководец хотел заручиться поддержкой высших сил и продемонстрировать всему миру, что боги – на его стороне. И, судя по всему, ему это удалось.

До наших дней дошел рассказ о сне, который приснился Ганнибалу накануне вторжения в Италию. Вот как эта история выглядит в изложении Марка Туллия Цицерона: «А вот, что еще можно прочитать в “Греческой истории” Силена, подробнейшим образом описавшего жизнь Ганнибала (Целий во многом следует этому историку). Ганнибал после взятия Сагунта увидел во сне, что Юпитер вызвал его на совет богов. Когда он явился туда, Юпитер приказал ему идти войной на Италию и дал ему сопровождающим одного бога, из числа тех, которые были на совете [богов]. После того как войско выступило в поход, сопровождавший бог приказал Ганнибалу не оглядываться назад. Но тот не смог долго удержаться, побуждаемый любопытством, он оглянулся и вот увидел: чудовище, огромное и страшное, окруженное змеями, движется за войском, уничтожая все на своем пути, выворачивая деревья и кусты, опрокидывая дома. Изумленный Ганнибал спросил у бога, что это за чудовище такое? И бог ответил: это идет опустошение Италии. И велел Ганнибалу двигаться дальше, не останавливаясь, и не беспокоиться о том, что делается сзади» (De div. I, 49).

Обратим внимание, на кого в конечном итоге ссылается Цицерон. А ссылается знаменитый оратор на Силена, который, по свидетельству Корнелия Непота, сопровождал Ганнибала в походах и лично знал великого полководца (Han.13). И не исключено, что рассказ о пророческом сне Силен услышал лично от Ганнибала. Теперь же посмотрим, как этот самый эпизод выглядит в изложении Тита Ливия: «Из Гадеса он вернулся в Новый Карфаген, где зимовало войско; отсюда он повел войско мимо Онусы и затем вдоль берега к реке Ибер. Здесь, говорят, ему привиделся во сне юноша божественной наружности; сказав, что он посланный ему Юпитером проводник в Италию, он велел Ганнибалу идти за ним без оглядки. Объятый ужасом, Ганнибал повиновался и вначале не глядел ни назад, ни по сторонам; но мало-помалу, по врожденному человеку любопытству, его стала тревожить мысль, что бы это могло быть такое, на что ему запрещено оглянуться; под конец он не выдержал. Тогда он увидел змея чудовищной величины, который полз за ним, сокрушая на огромном пространстве деревья и кустарники, а за змеем двигалась туча, оглашавшая воздух раскатами грома. На его вопрос, что значит это чудовище и все это явление, он получил ответ, что это – опустошение Италии; вместе с тем ему было сказано, чтобы он шел дальше, не задавая вопросов и не пытаясь сорвать завесу с решений рока» (XXI, 22).

Сравним два разных взгляда на одно и то же событие. Принципиальный момент заключается в том, что, согласно Силену, сон Ганнибал увидел после взятия Сагунта, а Ливий говорит о том, что сновидение посетило полководца в тот момент, когда его армия уже маршировала к Иберу. В первом случае Ганнибала на войну благословляют боги, во втором случае он принимает решение идти на Рим сам. Разница огромная. Но Ливий верен себе и, слегка сместив акценты, резко меняет весь смысл события в пользу соотечественников. Далее. В рассказе Силена Ганнибала в походе сопровождает бог, изначально посланный Юпитером, а в трактовке Ливия это всего лишь «юноша божественной наружности», взявшийся неизвестно откуда, но утверждающий, что послан верховным богом. А сказать, как известно, можно все, что угодно. Да и зло может принимать любые формы, в том числе и самые прекрасные. Поэтому и здесь Ливий толкует сон исключительно в своих, а значит, и в римских интересах.

Но Валерий Максим превзошел Тита Ливия в мастерстве фальсификации и явил миру яркий образчик римской пропаганды. Судите сами: «Ганнибалу по поводу мерзкого пролития римской крови привиделся как-то такой сон, что не только часы бодрствования, но и сам этот сон были враждебны для нашего государства. Приснился ему юноша ростом выше простого смертного, и он счел, что тот послан ему Юпитером, чтобы он возглавил завоевание Италии. Убежденный юношей Ганнибал поначалу последовал за ним, никуда не глядя, но некоторое время спустя со свойственным людям желанием увидеть запретное оглянулся и увидел огромного змея, сметающего все на своем пути, а вслед за ним разражались бури с раскатами грома и сверкающими в мрачном сумраке молниями. Изумленный, он спросил, какого рода это предсказание и что оно предвещает. Тогда проводник сказал ему: “Ты видишь разорение Италии, поэтому будь спокоен и оставь прочее на волю молчаливых судеб”» (I.7.ext.1). Здесь «юноша ростом выше простого смертного» вообще ничего не говорит Ганнибалу о своей божественной сущности, и полководцу неизвестно почему взбредает в голову, что незнакомец послан самим Юпитером. Если мы сравним опус Валерия Максима с первоначальным вариантом Силена, то мы увидим, как умело римские авторы смогли исказить самую суть вопроса.

Поэтому констатируем: накануне похода в Италию Ганнибал провел мощнейшую пропагандистскую кампанию, внушив не только своей армии, но и многим членам «международного сообщества», что его война против Рима является делом богоугодным. Сам Юпитер указал ему путь! Вне всякого сомнения, результаты этой акции были настолько успешны, что и спустя столетия римские историки пытались исказить ее истинный смысл.

* * *

Пока воины отдыхали, высшие командиры детально разрабатывали план предстоящего похода в Италию. Карфагенские лазутчики сновали между Пиренейскими горами и рекой Родан, пробирались через Альпы и действовали на Апеннинском полуострове. Они выясняли настроения, царившие среди местных племен, и осторожно зондировали почву относительно прохода карфагенской армии по вышеупомянутым территориям. Доклады разведки стекались в ставку Ганнибала, и на их основании армейское командование занималось стратегическим планированием.

Полибий обратил внимание на то, как тщательно карфагенский полководец готовился к предстоящему походу в Италию. Ни о какой недооценке противника даже речи не было, командующий стремился все предусмотреть и исключить любые неприятные неожиданности. Ганнибал «принимался за дело с большою осмотрительностью, в точности разузнал и достоинства страны, в которую решился вступить, и отчужденность населения ее от римлян; в местах труднопроходимых он пользовался туземными проводниками и путеводителями, которые готовы были делить с ним его судьбу. Мы говорим с уверенностью, ибо о событиях этих получили сведения от самих участников, местности в них осмотрены нами лично во время путешествия, которое мы совершили через Альпы ради изучения и любознательности» (III, 48). Тем и хорош Полибий как историк, что, в отличие от кабинетного ученого Тита Ливия, лично побывал на местах событий, о которых рассказывал читателям.

Важнейшее место в планах карфагенского командования занимал вопрос снабжения армии во время длительного перехода от реки Ибер до реки Пад. Во время одного из совещаний Ганнибал Мономах предложил радикальное решение проблемы и сказал буквально следующее: по его мнению, «есть одно только средство пройти в Италию. Ганнибал предложил высказаться; друг его на это отвечал, что необходимо научить воинов питаться человеческим мясом и позаботиться о том, чтобы они заранее освоились с этой пищей» (Polyb. IX, 24). Все присутствующие на совете военачальники были шокированы такими откровениями своего коллеги и надолго замолчали. И только Ганнибал заметил, что хотя предложение Мономаха очень рационально, но он не может его принять, так же как и заставить это сделать других командиров.

Приготовления к предстоящим боевым действиям были в самом разгаре, маховик войны был запущен, и уже ничего не могло его остановить. Ганнибал ждал весны, чтобы начать поход в Италию.

* * *

Рассказывая о причинах Второй Пунической войны, Полибий сделает весьма интересное наблюдение: «Для людей любознательных полезно будет усвоить себе возможно более точное представление о войне, о причинах коей до сих пор существуют разногласия не только между историками, но и в среде самих участников ее» (Polyb. I, 65). Утверждение знаковое, из которого следует, что даже современники не могли прийти к единому мнению о причинах новой войны между Римом и Карфагеном. Что уж говорить о дне сегодняшнем…

Ссылаясь на римского историка Фабия Пиктора, Полибий озвучит довольно оригинальную версию начала Второй Пунической войны: «Римский историк Фабий утверждает, что причиною войны с Ганнибалом было корыстолюбие и властолюбие Гасдрубала вместе с обидою, нанесенною заканфянам. Ибо, говорит он, Гасдрубал, достигнув сильной власти в Иберии, по возвращении в Ливию задумал ниспровергнуть учреждения карфагенян и изменить форму правления их в единодержавие; однако первые государственные люди Карфагена, постигнув заранее его замыслы, составили с целью сопротивления заговор. Догадавшись об этом, Гасдрубал, продолжает Фабий, удалился из Ливии и с этого времени управлял делами Иберии по собственному усмотрению, не сообразуясь с волею сената карфагенян» (III, 8). Утверждение Фабия звучит довольно странно на фоне проводимой Гасдрубалом политики. Недаром Полибий подвергает труд Фабия Пиктора аргументированной критике и покажет всю несостоятельность утверждений этого историка.

Раскритиковав Фабия, Полибий выскажет свое мнение относительно причин второй войны между Римом и Карфагеном. У меня нет оснований не соглашаться с его выводами. Как уже об этом говорилось, «первою причиною войны между римлянами и карфагенянами… должно считать чувство горечи о Гамилькаре, по прозванию Барка, родном отце Ганнибала» (Polyb. III, 9). Вторую причину войны греческий историк видел в подлом поведении римлян, воспользовавшихся трудностями карфагенян во время восстания наемников. Захват Сардинии и увеличение суммы контрибуции на 1200 талантов в Карфагене расценили как национальное унижение (Polyb. III, 10). Уже совокупности этих первых причин было достаточно для того, чтобы война вспыхнула вновь: «Карфагеняне с трудом переносили поражение в войне за Сицилию; огорчение их усиливалось, о чем я сказал раньше, судьбою Сардинии и громадностью последней наложенной на них дани» (Polyb. III, 13). Третья причина войны вытекала из первых двух. Как уже отмечалось, чтобы выйти победителями в новой схватке с Римом, карфагенянам был необходим такой же источник людских и материальных ресурсов, каким квириты располагали в Италии. Если бы Гамилькар Барка и его преемники не создали на Иберийском полуострове базу для войны с Римской республикой, то Вторая Пуническая война началась бы гораздо позже. А так: «Третьей причиною войны следует считать успехи карфагенян в иберийских делах, потому что, полагаясь на тамошние войска, они смело начинали названную выше войну» (Polyb. III, 10).

Еще раз подчеркну, что все сказанное Полибием верно, однако самой важной причиной Второй Пунической войны было то, что Первая Пуническая война совершенно не разрешила противоречий между двумя державами, а только их обострила. Даже если бы в первой войне победил Карфаген, то вторая война все равно бы началась, с той лишь разницей, что теперь реванша жаждал Рим. В этом просматривается некая чудовищная закономерность, но никто не мог изменить ход событий. Вторая Пуническая война была неизбежна, вопрос заключался в том, когда она начнется. Но Гамилькар Барка и его преемники сделали все возможное, чтобы это случилось как можно быстрее.

* * *

Как только весть о падении Сагунта достигла Рима, начались лихорадочные приготовления к войне с Карфагеном. В столице набрали 24 000 тяжеловооруженных пехотинцев и 1800 всадников, союзники выставили 40 000 пехоты и 4400 конницы. Флот республики насчитывал 220 квинквирем и 20 легких кораблей. Сенаторы решили вести войну малой кровью и на чужой земле, поэтому консулу Тиберию Семпронию Лонгу в качестве провинции досталось Африка, а Публию Корнелию Сципиону – Испания. Лонг получил под свое командование два римских легиона численностью по 4000 человек тяжеловооруженной пехоты и 300 всадников, а также 16 000 пехоты и 1800 кавалерии союзников. Также консул располагал 160 квинквиремами и 12 легкими кораблями. С этими силами Тиберий Семпроний должен был отправиться на Сицилию и заняться подготовкой высадки в Африке, где римляне хотели нанести главный удар. Публий Сципион получил 60 квинквирем и два римских легиона с тремя сотнями всадников при поддержке 14 000 пехотинцев и 1600 кавалерии союзников. Крупный воинский контингент из двух легионов, 10 000 союзной пехоты и 1100 конницы был направлен в Цизальпинскую Галлию (Liv. XXI, 17). Все было сделано правильно, за одним исключением – время было упущено, и теперь не римляне должны были прийти в Африку, а карфагеняне – в Италию. Но в сенате об этом до поры до времени ничего не знали, «отцы отечества» пребывали в блаженном неведении, думая, что это они управляют событиями. В народном собрании сенаторы обратились к согражданам со следующими словами: «Благоволите, квириты, объявить войну карфагенскому народу» (Liv. XXI, 17), что и было с удовольствием исполнено.

Дипломатические игры уже вышли римлянам боком, но они в них еще не наигрались и отправили в Карфаген очередное посольство. Римские уполномоченные должны были задать карфагенскому правительству ряд вопросов и затем действовать в зависимости от полученных ответов. Согласно рассказу Тита Ливия, посланцы должны были спросить, захватил Ганнибал Сагунт по собственной инициативе или же действовал в согласии с властями Карфагена? И если окажется, что правительство поддержало действия полководца, объявить пунийцам войну (Liv. XXI, 18). Несколько иначе излагает ситуацию Полибий. Греческий историк пишет о том, что послы должны были сделать карфагенянам два предложения на выбор – либо выдать римлянам Ганнибала и тех, кто его поддерживал, либо вступить в войну с Римом (Polyb. III, 20).

Римская делегация состояла из пяти человек, в ее состав входили Квинт Фабий Максим, в дальнейшем прозванный Кунктатором и Марк Ливий, получивший в 204 году до н. э. от сограждан прозвище Салинатор. Будущие герои Второй Пунической войны. Стратегия Фабия Максима едва не приведет Ганнибала к катастрофе, а Марк Ливий станет одним из героев битвы при Метавре, после которой ход войны изменится в пользу римлян. Если бы карфагеняне знали, сколько проблем в будущем доставят им эти двое, то возможно, что ни Фабий, ни Ливий не вышли бы живыми из зала заседаний.

Между членами карфагенского правительства и римскими посланцами разгорелись длительные споры о сути нарушенного договора и статусе Сагунта, пока один из суфетов не бросил в адрес римлян следующие слова: «Перестаньте ссылаться на Сагунт и на Ибер, дайте наконец вашей душе разрешиться от бремени, с которым она так давно уже ходит». Тогда Фабий Максим свернул полу тоги и сказал: «Вот здесь я приношу вам войну и мир; выбирайте любое!» В ответ суфет гордо произнес: «Выбирай сам!» Тогда римлянин распустил тогу и, чеканя каждое слово, провозгласил: «Я даю вам войну!» «Принимаем!» – загремело под сводами зала (Liv. XXI, 18). Римские посланцы развернулись и покинули совещание.

Вторая Пуническая война началась.

Послесловие

Был ли у Рима и Карфагена шанс избежать первой войны? Ответ может быть только один – нет. Стремление пунийцев подчинить своей власти Сицилию и в то же время завоевание Римом Южной Италии неминуемо вели два государства к столкновению. Поэтому говорить о том, что одна из сторон была абсолютно права в данном конфликте, а другая, наоборот, полностью виновата, возможным не представляется. У карфагенян была своя правда, у римлян – своя. Другое дело, что повод для начала боевых действий римляне выбрали, мягко говоря, не самый приличный.

Засевшие в Мессане мамертинцы угрожали населению Сицилии самим фактом своего существования. Эллины и карфагеняне были настроены весьма решительно, чтобы уничтожить это квазигосударство, но им мешали взаимные распри. В дело вмешались римляне и решили проблему в свою пользу. При этом «отцы отечества» наглядно продемонстрировали политику двойных стандартов, когда самым жесточайшим образом расправились с захватившими Регий соотечественниками и практически в то же время оказали поддержку мамертинцам, виноватым в аналогичном преступлении. Проще говоря, взяли под свое покровительство бандитов и разбойников. К чести квиритов, в дальнейшем они ни в чем подобном замечены не были. Когда в Карфагене вспыхнуло восстание наемников, то сенаторы заняли очень жесткую позицию в отношении мятежников. Римская республика твердо защищала свои интересы, но больше никогда не связывалась с различными сомнительными элементами, в отличие от одного заокеанского государства, которое в наши дни является главным спонсором международного терроризма. Ради достижения своих целей на Ближнем Востоке это государство активно сотрудничает с различными бандформированиями, вплоть до того, что натравливает их на суверенные страны. Несмотря на весь свой цинизм во внешней политике, римляне никогда не финансировали террористические группировки, а наоборот, активно боролись с этим явлением, которое в те далекие времена олицетворяли киликийские пираты.

На этом совпадения с днем сегодняшним не заканчиваются. Достаточно вспомнить, как римские сенаторы в канун Второй Пунической войны, вместо того чтобы решительно пресечь провокации Ганнибала, попытались что-то объяснить и доказать своим «карфагенским партнерам». Предпочли умиротворяющую болтовню дипломатов жесткому ответу, который мог привести в чувство «карфагенских партнеров». Пожар невиданной войны уже охватывал Италию, а посольство квиритов продолжало колесить по территории Карфагенской державы, пытаясь найти правду то в лагере Ганнибала, то в совете Карфагена. Прямое следствие такой близорукой политики – Hannibal ante portas (Ганнибал у ворот. – лат.).

Мудрец Полибий разъяснил, для чего необходимо хорошее знание истории: «Изучение минувших событий во всех подробностях и в их истинном значении может дать руководящие указания относительно будущего» (XII, 25е). Нам тоже необходимо сделать правильные выводы из событий давно минувших дней. Иначе Ганнибал снова будет стоять у ворот.