Текст книги "Первая Пуническая война"

4. Боги гневаются на Рим. 249 г. до н. э

Поражение в битве при Дрепане должно было остудить наступательный порыв римлян, но куда там! Полибий четко обозначил дальнейшие намерения квиритов: «Однако и после этих неудач римляне до того были преисполнены жаждою всемирного владычества, что изыскивали все средства, какие были в их власти, дабы продолжать борьбу без перерыва» (I, 52). И если насчет фантазий сенаторов о всемирном владычестве историк явно погорячился, поскольку время для этого еще не пришло, то по поводу их желания продолжать борьбу он не ошибся. После того как Публий Клавдий был разгромлен Атарбалом, на сцену вышел его коллега, Луций Юний Пулл.

Поскольку римская армия продолжала осаждать Лилибей, то на Луция Юния была возложена обязанность доставить в ее расположение запасы продовольствия и воинского снаряжения. Был сформирован караван из 80 грузовых судов, который должны были прикрывать 60 боевых кораблей, недавно спущенных на воду. Но страх перед победоносным карфагенским флотом был так велик, что когда консул прибыл в Мессану, то приказал увеличить количество судов сопровождения до 120 и только после этого отплыл в Сиракузы (Polyb. 52). Там Пулл узнал, что легионы под Лилибеем испытывают сильную нужду в припасах, и поэтому был вынужден пойти на осознанный риск. Поскольку из Италии еще не доставили весь хлеб, а часть римских кораблей задержалась в Мессане, то консул вместе с кораблями охранения отправил 40 грузовых судов под командованием квесторов в лагерь к Лилибею (Polyb. 52). Согласно Диодору Сицилийскому, римских кораблей было больше восьмидесяти. В отличие от Полибия, Диодор привязывает свой рассказ к конкретной местности, в то время как греческий историк не приводит ни названий городов, ни названий рек, употребляя выражения «к какой-то реке» или «к одному из подчиненных римлянам городков» (Polyb. 53). На мой взгляд, в данной ситуации предпочтение все же стоит отдать Диодору, поскольку он был уроженцем Сицилии и мог знать подробности, не известные Полибию. Но если сопоставить свидетельства обоих историков, то мы увидим довольно четкую картину этих далеких событий.

Отпуская квесторов в самостоятельный рейд к Лилибею, консул играл с огнем, потому что если они наткнутся на карфагенян, то исход сражения будет предсказуем. Сам же Луций Юний остался в Сиракузах и поджидал отставшие суда с хлебом.

Практически в это же время командующий карфагенским флотом Атарбал решил воспользоваться завоеванным преимуществом и вызвал к себе военачальника Карталона, хорошо разбирающегося во всех тонкостях войны на море. Боевая задача, поставленная Атарбалом Карталону, заключалась в том, чтобы лишить римскую армию под Лилибеем возможности получать снабжение по морю. Командующий флотом мыслил стратегически и понимал, к каким катастрофическим последствиям для римлян это может привести. Поэтому первоначальной целью атаки был римский флот, стоявший на якоре у Лилибея. По распоряжению Артабала эскадра Карталона была усилена 30 боевыми кораблями (Polyb. 53) и вскоре вышла в море.

Карталон точно все рассчитал, карфагенские корабли подошли к стоянке римского флота как раз перед рассветом. Никто не ожидал нападения, римлян застали врасплох. Часть вражеских кораблей пунийцы подожгли, часть взяли на буксир и стали уводить в открытое море. Со всех сторон к берегу сбегались моряки и легионеры, кое-где закипели рукопашные схватки. И в этот момент ситуация для римлян резко ухудшилось. Дело в том, что комендант Лилибея Гимилькон, привлеченный громким шумом, доносившимся с побережья, поднялся на крепостную стену и увидел, как пылают на берегу римские корабли. Быстро сообразив, что там происходит, он решил оказать поддержку соотечественникам и отправил наемников на вылазку. Городские ворота распахнулись, и тысячи галлов, потрясая мечами, устремились к римскому лагерю. За ними пошли в атаку плотные ряды греческих гоплитов. Наемники лихо перемахнули через вал и ворвались на территорию вражеского лагеря, где вступили в бой с отрядами охранения. Увидев, что противник атакует их расположение, сражавшиеся на берегу легионеры прекратили бой и поспешили к своим палаткам. Карталон этим воспользовался, вернул своих людей на корабли и приказал уводить захваченные суда в открытое море.

После этого карфагенский флотоводец приказал кормчим держать курс на юго-восток, к городу Гераклее, где должны были проходить римские корабли, идущие к Лилибею. По мнению Карталона, именно в этом месте их можно было перехватить. Весть о том, что большой караван транспортных судов римлян под прикрытием небольшого охранения приближается к Гераклее, подтвердила догадку военачальника. После победы при Дрепане Карталон относился к врагу с презрением и не боялся встречи с ним в открытом бою. Поэтому медлить не стал, а повел свои корабли в атаку.

Когда квесторы узнали от дозорных о том, что навстречу им на всех парусах идет карфагенский флот, то решили не искушать судьбу и избежать встречи с грозным противником. Они спешно причалили к городку Финтии, где находился римский гарнизон. В Финтиях не было гавани, зато рядом находилась бухта, со всех сторон защищенная утесами. Здесь можно было безопасно высадиться на берег, но в случае волнения на море это убежище не могло дать надежную защиту, хотя квесторов это совершенно не интересовало: в данный момент им гораздо важнее было отразить атаку карфагенян. Римские военачальники быстро выгрузили войска на сушу, после чего отправили своих людей в город за баллистами и катапультами. После того как метательные машины были доставлены, их установили на прибрежных утесах и стали поджидать пунийцев. Враг себя долго ждать не заставил.

Карталон пребывал в твердой уверенности, что римляне бросят корабли в бухте, а сами укроются за крепостными стенами города. И был очень удивлен, когда увидел, что противник решил защищаться. Карфагеняне попробовали прорваться в бухту, но квесторы так грамотно построили оборону, что сумели пресечь все эти попытки. Тяжелые камни и стрелы густо летели в сторону кораблей Карталона, но карфагенские кормчие искусно маневрировали, избегая ненужных потерь. В целом сражение закончилось для римлян весьма плачевно: пять десятков транспортных судов получили очень сильные повреждения, семнадцать боевых кораблей затонули, а тринадцать с трудом держались на плаву (Diod. XXIV, 1). Также карфагенянам удалось захватить несколько судов с продовольствием и утащить их за собой на буксире (Polyb. 53). Но позиция, занятая римлянами, не давала возможности Карталону в полной мере использовать быстроходные качества своих кораблей, и он решил прекратить бой. Пройдя вдоль берега, карфагенский флот бросил якоря в устье реки Галик, где в преддверии большого сражения с римлянами всех раненых отправили на сушу. Затем Карталон выслал к Сиракузам дозорные суда, чтобы отслеживать движение вражеских кораблей. Таким образом, находясь на этой позиции, флотоводец контролировал как засевших в бухте квесторов, так и действия Луция Юния Пулла, находившегося в Сиракузах. Дальнейшие события подтвердили проницательность Карталона.

О том, что произошло с кораблями посланных к Лилибею квесторов, консул ничего не знал, поэтому и действовал весьма самоуверенно. Не удосужившись отправить вперед дозорные корабли, Пулл покинул гавань Сиракуз и вывел флот море. Римляне обогнули мыс Пахин и взяли курс на северо-запад. В отличие от Луция Юния, Карталон был прекрасно осведомлен обо всех передвижениях римского флота. Рассудив, что гораздо легче разбить группировки вражеских кораблей по отдельности, чем дожидаться их объединения, он решил дать бой Пуллу. Время сейчас работало на карфагенян, и Карталон приказал немедленно атаковать флот консула. Надо было разгромить Луция Юния до того, как об этом узнают квесторы.

Когда консул увидел приближающийся карфагенский флот, то не на шутку перепугался, запаниковал и перестал адекватно воспринимать ситуацию. Убежать в Сиракузы он уже не мог, а вступать в открытый бой трусил. Поддавшись панике, Пулл приказал сжечь тринадцать транспортных судов (Diod. XXIV, 1), от которых не было никакого толку, а затем принял очень неудачное решение отступить к мелководному и обрывистому берегу. Это произошло у города Камарины, где не было никакой возможности вытащить корабли на сушу. Но консула это абсолютно не волновало, цель у него была иная: «Юний предпочитал претерпеть все, лишь бы своего флота с командою не дать в руки врагам» (Polyb. I, 54). Место, где занял позицию римский флот, для сражения совершенно не подходило, и Карталон, в отличие от Луция Юния, это понимал. Богатый опыт подсказывал карфагенскому флотоводцу, что оставаться в этих водах опасно, и он предпочел отплыть к мысу, который находился как раз между двумя римскими флотами. Отсюда Карталон собирался следить за неприятелем, однако ситуация вновь изменилась. Карфагенские кормчие, которые прекрасно знали эти места, предупредили своего командира, что скоро разразится буря и надо срочно уводить корабли за мыс Пахин. Иначе может произойти катастрофа. Карталон благоразумно прислушался к их мнению, и вскоре пунийские пентеры взяли курс на Сиракузы.

С борта флагмана Пулл с удивлением смотрел, как мимо на всех парусах проносится карфагенский флот, и не находил здравого объяснения поведению противника. Решив, что враги просто испугались, консул успокоился, но, как оказалось, зря, потому что вскоре небосклон затянули тучи, подул резкий ветер, и большая волна стала раскачивать римские корабли. А когда сверкнула молния, грянул гром и гигантские водяные валы закрыли небо, Луций Юний понял причину бегства пунийцев. Но было уже поздно.

Страшен гнев Посейдона. Римские триремы, квадриремы и квинквиремы волны швыряли на прибрежные утесы, и крепкие боевые корабли, словно игрушечные, разваливались на несколько частей. Транспортные суда переворачивались от ударов волн и камнем шли ко дну. Тысячи легионеров и моряков не смогли добраться до берега и утонули, лишь два корабля, один из которых был консульский, чудом уцелели среди разбушевавшейся стихии. Что же касается карфагенян, то они сумели благополучно обойти мыс Пахин и укрыться от урагана, несмотря на то, что буря все-таки застала их в пути. У Карталона были все основания возблагодарить богов и почтить их достойной жертвой. Римские флоты перестали существовать, от кораблей консула и квесторов не осталось ничего. Все побережье было завалено грудами снаряжения и обломками кораблей, тысячи мертвых тел качались на волнах, где над ними кружили крикливые чайки.

Полибий емко и красочно охарактеризовал масштабы бедствия: «Флоты римлян, стоявшие у берегов, лишенных гаваней, пострадали настолько, что от них остались ни к чему не годные обломки. Разрушение обоих флотов было полное, превосходящее всякое вероятие» (I, 54). Диодор Сицилийский пишет, что из флота Луция Юния спаслись только два корабля, а 103 погибли, причем вместе с ними ушла на дно большая часть экипажей и морских пехотинцев (XXIV, 1). Павел Орозий вообще оказался скуп на слова: «Гай Юний[63]63
  Здесь консул Луций Юний ошибочно назван Гаем.


[Закрыть], сотоварищ Клавдия, потерял весь флот во время кораблекрушения» (IV, 10, 3). Евтропий попытался сгладить общее впечатление от грандиозной катастрофы: «Другой консул тоже лишился флота из-за кораблекрушения, однако войско уцелело, так как это случилось недалеко от берега» (II, 26). Но данная информация опровергается свидетельством Полибия, который пишет, что Пулл «уклонился к берегу и бросил якорь у крутой, во всех отношениях опасной местности» (I, 54). Если берег скалистый и крутой, а поблизости нет безопасной гавани, то ни о какой высадке войск даже речи быть не может. Поэтому оставим столь спорное утверждение на совести Евтропия.

Карталон воспользовался удачно сложившейся для карфагенян ситуацией и осадил Акрагант. После короткой осады город был захвачен и сожжен, уцелевшие жители нашли убежище в храме Зевса Олимпийского (Diod. XXIII, 18). Очевидно, карфагенский флотоводец не имел возможности удержать в своих руках этот важнейший стратегический пункт и предпочел его разрушить. Тем не менее это был еще один серьезный удар по римлянам на Сицилии.

Итоги деятельности Клавдия Пульхра и Юния Пулла на посту флотоводцев с горечью подвел Цицерон: «Ничуть нас не потрясет разве безрассудство П. Клавдия в Первой Пунической войне, который в шутку посмеялся над богами? Он, когда выпущенные из клетки куры не стали клевать, велел бросить их в воду – пусть пьют, раз не хотят есть. Его смех, после того как флот потерпел поражение, стоил ему многих слез, а римскому народу принес великое горе. А его коллега Юний в той же войне, не подчинившись ауспициям, разве не потерял флот от бури? И вот Клавдий был осужден народом, а Юний сам наложил на себя руки» (Cic. De nat. deor. II, 3, 7).

Возникает закономерный вопрос: когда Пулл покончил жизнь самоубийством? Как следует из текста «Всеобщей истории» Полибия, после гибели флота консул оставался на Сицилии и какое-то время воевал с карфагенянами на суше. Не исключено, что по прибытии Луция Юния в Рим по окончании полномочий «отцы отечества» поинтересовались, каким образом он погубил огромное количество людей и кораблей. Да и Цицерон недвусмысленно пишет, что Пулл пренебрег некими ауспициями, а это было равносильно проступку Публия Клавдия и еще больше отягчало вину бывшего консула. Вполне возможно, что после этих событий Луций Юний и свел счеты с жизнью.

* * *

Неудачи римлян на море коренным образом изменили общую стратегическую обстановку: «Карфагеняне снова воспрянули духом, и надежды их опять оживились. Напротив, римляне, и раньше испытавшие неудачу, а теперь потерпевшие полное крушение, очистили море, хотя суша все еще была в их власти; карфагеняне господствовали на море, но не теряли надежды и на обладание сушею» (Polyb. I, 55). Римляне уступили карфагенянам господство на море, но теперь все огромные ресурсы республики были направлены на сухопутную войну. И бороться пунийцам против римлян на Сицилии стало весьма проблематично.

В сенате не собирались отказываться от планов захвата Лилибея, поэтому легионы продолжали вести осаду города. Вскоре в римском лагере появился Луций Юний и сумел наладить снабжение армии по суше. Консулу очень хотелось реабилитироваться за гибель флота, и он искал подходящий случай, чтобы встретиться с карфагенянами на поле боя. Внимательно изучив территорию, остающуюся под контролем карфагенян, Пулл обратил внимание на гору Эрикс[64]64
  Гора Эрикс – современная Монте Сан-Джулиано.


[Закрыть], расположенную недалеко от Дрепана. На Эриксе находились одноименный город[65]65
  Город Эрикс – современный город Эриче.


[Закрыть] и знаменитый храм Афродиты: «Эрикс – высокий холм с весьма чтимым святилищем Афродиты. В древние времена святилище было полно храмовых рабынь, которых посвящали по обету жители Сицилии и многие иностранцы. Теперь, однако, святилище, как и само поселение, опустело и толпа храмовых служителей покинула его. В Риме есть храм – копия храма этой богини, святилище так называемой Венеры Эрикины перед Коллинскими воротами с замечательным храмом и портиком вокруг него» (Strab. VI, II, 6). Более подробное описание данной местности оставил Полибий: «Эрикс – тянущаяся вдоль моря гора Сицилии, на той стороне ее, которая обращена к Италии, между Дрепаном и Панормом, ближе к границе Дрепана; по величине Эрикс далеко превосходит все горы Сицилии, кроме Этны. На плоской вершине этой горы находится святилище Эрикской Афродиты, по общему мнению, значительнейшее из всех святилищ Сицилии по богатству и роскоши. Город расположен под горной вершиной; к нему ведет очень длинный и крутой путь» (I, 55). Контролируя Эрикс, консул мог непосредственно угрожать Дрепану и в то же время беспрепятственно получать снабжение из Панорма. Вариант был беспроигрышный: приложив минимум усилий, римляне могли создать карфагенянам очень серьезные проблемы. Луций Юний с помощью некой хитрости сумел овладеть городом Эрикс и святилищем (Polyb. I, 55), после чего легионеры заняли гребень горы и единственный путь к городу. Диодор Сицилийский добавляет, что римская атака была произведена ночью (XXIV, 1). У прохода по приказу консула легионеры разбили укрепленный лагерь, тем самым сделав римские позиции на Эриксе совершенно неприступными. Также Пулл увеличил до 800 человек гарнизон находившейся недалеко от горы крепости Эгифалия (Diod. XXIV, 1). Римляне методично обкладывали врага со всех сторон, кольцо вокруг Лилибея и Дрепана неумолимо сжималось.

Но Карталон разгадал замысел консула. Получив известие о том, что римляне захватили гору Эрикс и прилегающую к ней местность, командующий развернул корабли и прибыл в Дрепан. Под покровом темноты Карталон перебросил войска к Эгифалии и внезапной атакой овладел крепостью. Часть римлян были перебиты, остальные убежали на Эрикс, под защиту легионов. После этого боевые действия на некоторое время затихли.

5. Война Гамилькара. 248–243 гг. до н. э

Гамилькар, сын Ганнибала, по прозвищу Барка, что означает Молния, был назначен новым командующим карфагенской армией на Сицилии. Это был молодой человек (Nep. Ham, 1), представитель одного из знатных родов Карфагена. Полибий пишет о нем в самых восторженных тонах: «Величайшим вождем того времени по уму и отваге должен быть признан Гамилькар, по прозванию Барка, родной отец того Ганнибала, который впоследствии воевал с римлянами» (I, 64). Мы не знаем, как к этому времени сложилась судьба талантливых карфагенских флотоводцев Атарбала и Карталона, а также командира гарнизона Лилибея Гимилькона. Информации об этом в источниках нет, известно только, что в конце войны комендантом Лилибея был военачальник Гескон, о котором Полибий отзывается очень хорошо.

Прибыв на Сицилию, Гамилькар ознакомился с положением дел и предложил свой план действий. Новый командующий был сторонником ведения активных боевых действий на вражеской территории, исходя из того, что римлянам будет не до Лилибея и Дрепана, если полыхнет у них в тылу. Пройдет много лет, и сын Гамилькара, легендарный полководец Ганнибал, в совершенстве усвоит уроки отца, перенесет войну в Италию и будет бить квиритов на их земле. Но это произойдет не скоро, а пока Гамилькар только планировал предстоящую кампанию.

На восемнадцатый год войны карфагенский флот под командованием Гамилькара вышел в открытое море и взял курс к берегам Южной Италии. Пунийцы огнем и мечом прошлись вдоль побережья Лукании и Бруттийского полуострова, разоряя деревни и мелкие городки, захватывая пленников и пуская на дно торговые суда. Мы не знаем, насколько длительным был этот рейд и оказал ли он влияние на общую стратегическую ситуацию, рассказ Полибия об этих событиях слишком краток. Но когда карфагенский флот возвращался в Дрепан, Гамилькар обратил внимание на высокий мыс, находящийся в непосредственной близости от Панорма. Это был мыс Эркте[66]66
  Мыс Эркте – современный Монте-Пеллегрино.


[Закрыть], входящий в горный массив Монти Палермо: Полибий называет эту область «на Геркатах» (I, 56). Историк подробно описал эту местность, где развернулись события заключительного этапа Первой Пунической войны: «По безопасности и удобствам для стоянки и долговременного пребывания войска она представляет наилучший пункт в Сицилии. Действительно, гора эта со всех сторон обрывиста и над окружающею местностью поднимается на значительную высоту. Верхнее кольцо ее имеет в окружности не меньше ста стадий, а обнимаемое им пространство изобилует пастбищами и удобно для обработки, доступно действию морского воздуха и совершенно свободно от ядовитых животных. Как со стороны моря, так и с той, которая обращена внутрь материка, гора имеет крутые неприступные обрывы; промежутки между ними могут быть легко и скоро укреплены. Кроме того, на плоской вершине возвышается бугор, который служит вместе с кремлем и прекрасным наблюдательным пунктом над расстилающейся внизу страной. У подножья горы есть гавань, удобная для перехода от Дрепана и Лилибея к Италии и всегда имеющая воду в изобилии. К горе этой существует всего три прохода, очень трудных; два из них идут из материка, а один от моря» (I, 56). Свой лагерь Гамилькар разбил со стороны моря, поскольку именно отсюда хотел организовать снабжение армии. Это было обусловлено тем, что в регионе под властью карфагенян не было ни одного города, откуда они могли бы получать продовольствие и подкрепление. Позиция Гамилькара находилась на территории противника, а совсем рядом располагался Панорм с многочисленным римским гарнизоном. Отдаленно, конечно, но Барку можно сравнить с командиром большого партизанского отряда, действующего во вражеском тылу.

Пользуясь тем, что у подножия Эркте находилась удобная гавань, где базировались его корабли, Гамилькар вновь стал совершать регулярные набеги на Южную Италию. Бруттий, Лукания и Кампания вновь подверглись набегам карфагенских наемников. Эскадра Гамилькара свирепствовала в Тирренском море, доплывая до области города Кумы, наводя страх на городское и сельское население приморских областей. Но главные события развернулись на Сицилии. Не имея возможности противостоять Гамилькару на море, римские военачальники решили сковать его активными действиями на суше. Легионы встали лагерем около Панорма, всего в пяти стадиях от расположения карфагенян, и с этого момента боевые действия на острове вспыхнули с невиданной ранее интенсивностью.

Полибий, лишь кратко законспектировавший ход Первой Пунической войны, при описании кампании Гамилькара Барки на Сицилии становится еще более скуп на информацию. А чтобы хоть как-то разнообразить свой сухой конспект, греческий историк наполнил его яркими и образными сравнениями. Судите сами: «Гамилькар в течение почти трех лет давал им битвы на суше частые и многообразные; подробное описание их было бы невозможно. Дело в том, что в борьбе замечательных кулачных бойцов, блистающих храбростью и искусством, когда они в решительном бою за победу неустанно наносят удар за ударом, ни участники, ни зрители не могут разглядеть или предусмотреть отдельных ударов и ушибов, хотя и могут получить довольно верное представление о ловкости, силе и мужестве борющихся по общему напряжению сил их и по обоюдному упорству в состязании: точно то же было и с военачальниками, о коих идет теперь речь. И в самом деле, историку нельзя было бы исчислить все поводы и подробности тех взаимных засад, наступлений и нападений, какие происходили между воюющими ежедневно, да и читателю описание это показалось бы утомительным и совершенно бесполезным. Легче можно оценить названных выше военачальников из общего рассказа о борьбе и об окончательном исходе ее. Ибо теперь испытаны были все военные хитрости, какие только знает история, все уловки, какие требовались обстоятельствами времени и места, все то, в чем проявляются необычайные отвага и сила. Однако по многим причинам решительная битва была невозможна: силы противников были равны, укрепления их были одинаково сильны и недоступны, а разделяющее стоянки расстояние было весьма незначительно. Вот, главным образом, почему происходили ежедневно небольшие схватки и почему не могло быть какого-либо решительного дела. Всегда выходило так, что участвовавшие в бою гибли в самой схватке, а все те, кому удавалось отступить, быстро укрывались от опасности за своими окопами, откуда снова выходили на битву» (I, 56). Красочно, эмоционально и эффектно.

Все преимущества в противостоянии были на стороне римлян, поскольку рядом находился Панорм. Город служил им надежной базой, откуда регулярно поступали в лагерь продовольствие, снаряжение и подкрепление, туда отправляли раненых, а в случае неудачи можно было укрыться за крепостными стенами. У карфагенян все обстояло иначе, снабжение их армии напрямую зависело от флота. А в случае поражения пунийцам просто некуда было отступать. Поэтому вся их надежда была на Гамилькара, чей тактический гений позволял вести борьбу с врагом на равных. Но чтобы нанести римлянам решительное поражение, у карфагенского полководца банально не хватало сил. С другой стороны, лучшие римские войска завязли в боях у мыса Эркте и тем самым ослабили натиск на Лилибей и Дрепан.

Как следует из рассказа Полибия, пока «на Геркатах» в течение трех лет продолжались боевые действия, Гамилькар неоднократно пользовался различными уловками и военными хитростями. Об одной из них нам поведал Фронтин: «Когда у Гамилькара, пунического полководца, галлы из вспомогательных отрядов стали часто переходить к римлянам и уже вошло в обычай, что римляне принимали их как союзников, Гамилькар подговорил самых преданных галлов притвориться перебежчиками; когда римляне вышли вперед, чтобы принять их, они их перебили. Эта хитрость оказалась полезной Гамилькару не только в данное, но и на будущее время и привела к тому, что римляне стали относиться с подозрением и к действительным перебежчикам» (Frontin. III, XVI, 2). Хитрость как раз в духе Барки. Когда сын Гамилькара, Ганнибал, встретится с римлянами на поле боя, то сумеет несколько раз обмануть своих врагов аналогичным образом. Ответ на вопрос, где знаменитый полководец мог научиться всем этим уловкам, лежит на поверхности.

О другом эпизоде этого противостояния нам поведал Диодор Сицилийский. Историк пишет, что Гамилькар запретил своим воинам грабить окрестные селения, но один из командиров, по имени Бодостар, нарушил этот приказ. Увлекшихся грабежом пунийцев атаковали римляне, войска Бодостара понесли тяжелые потери и были бы уничтожены, но положение спасли две сотни карфагенских всадников, внезапно напавших на легионеров. Пехотинцы благополучно отступили, а за ними ушла и конница (Diod. XXIV). Возможно, что это был не единственный инцидент подобного рода в рядах карфагенской армии.

Неожиданно чаша весов в этом затянувшемся противоборстве качнулась в пользу карфагенян. Гамилькар пришел к выводу, что, увязнув в тактической войне с римлянами, он в какой-то степени отдает им стратегическую инициативу. Не имея возможности коренным образом переломить ход войны в пользу Карфагена в боях «на Геркатах», полководец решил нанести противнику удар в другом месте. Там, где римляне меньше всего его ждут. Целью своей атаки Гамилькар выбрал гору Эрикс.

На первый взгляд это могло показаться безумием, т. к. римляне предприняли все возможные меры для защиты этой местности и сделали гору Эрикс практически неприступной. Единственный путь был защищен лагерем, в городе располагался гарнизон, а на самой вершине также находился отряд легионеров. И теперь Гамилькар хотел разворошить это осиное гнездо.

Операция предстояла сложнейшая. Главная трудность заключалась в том, что с вершины Эрикса все окрестности просматривались как на ладони, и подвести скрытно войска можно было только в темноте. То же самое касалось и флота: римские дозорные при свете дня непременно бы увидели передвижения карфагенских кораблей. Поэтому нападение на гору должно было произойти ночью. Другим моментом, вызывающим определенные трудности, была эвакуация карфагенской армии с мыса Эркте: если римляне ее заметят, то все предприятие могло закончиться плачевно. Но самая главная сложность заключалась в том, чтобы попасть на гору Эрикс. Гамилькар не сомневался, что легионы, дислоцирующиеся в лагере у подножия горы, постоянно находятся в состоянии повышенной боевой готовности, и застать их врасплох вряд ли удастся. Поэтому удар надо нанести там, где его меньше всего ждут. А раз так, то пунийцы нападут на город Эрикс, находящийся прямо над римским лагерем. Гамилькар не сомневался, что воины гарнизона несут дозорную службу из рук вон плохо, поскольку свято верят в то, что противник не сможет до них добраться. Ведь единственный путь на гору стерегут легионы! Правда, здесь возникала трудность иного рода: как карфагенянам проникнуть в город, минуя лагерь римлян? Гамилькар много беседовал с людьми, которые неоднократно поднимались на гору, и пришел к выводу, что он сможет провести своих людей вверх по склону. И хотя расстояние было в тридцать стадиев (Diod. XXIV, 8), а риск был велик, в случае успеха затраченные усилия полностью окупались.

Еще до рассвета Гамилькару удалось беспрепятственно погрузить армию на корабли и выйти в открытое море. Кормчие рассчитали маршрут таким образом, что карфагенский флот должен был появиться в пределах видимости с Эрикса в тот момент, когда на землю опустятся вечерние сумерки. В этом случае Гамилькар мог быть уверен, что римские дозорные ничего не заметят и его флот сможет беспрепятственно пристать к берегу. Что и произошло в действительности. Высадка карфагенской армии была осуществлена молниеносно; чтобы оружие не звенело и не выдало присутствия большого количества людей, его обмотали тряпками. Построив войско, Гамилькар первым начал подъем на гору (Diod. XXIV, 8), за ним последовали остальные солдаты. Мириады звезд усыпали ночное небо, черная громада Эрикса нависала над поднимающейся по склону карфагенской колонной. Подъем был крут, но Гамилькар понимал, что если они не завершат его до восхода солнца, то шансов выбраться живыми из этой авантюры не будет ни у кого. Вся пунийская армия так и поляжет на склонах Эрикса.

Но удача улыбается храбрецам, колесница Гелиоса еще не появилась на небе, а город был уже захвачен карфагенянами. Стража проспала, и незаметно взобравшиеся на стену пунийские лазутчики вырезали всех караульных, распахнули ворота и впустили армию Гамилькара. Карфагенская пехота рассыпалась по городским улицам и учинила бойню среди застигнутых врасплох римлян. Полуодетые легионеры, вырванные из объятий Морфея, выбегали из казарм и падали под ударами мечей и копий наемников Гамилькара. Вскоре все было кончено. Всех захваченных в плен горожан командующий распорядился отправить в Дрепан (Diod. XXIV, 8), а сам повел войска на штурм вершины горы. Но засевшие у храма Афродиты римляне сражались храбро и сумели отбить все атаки. Разбуженные доносившимся из города шумом, они успели вооружиться и изготовиться к бою. После нескольких неудачных попыток овладеть святилищем Гамилькар махнул на них рукой и отправился осматривать захваченный город.

Римское командование погрузилось в состояние прострации, когда узнало о том, что Гамилькар захватил город на Эриксе. Общая картина напоминала слоеный пирог: на вершине горы, в храме Афродиты закрепились римляне, чуть ниже по склону, в городе, расположилась армия Гамилькара, а у подножия горы в лагере находились римские легионы. Боевые действия сосредоточились на небольшом участке местности, и в течение двух лет противостояние только набирало обороты. Карфагеняне заблокировали римлян на вершине, но и сами терпели немалый урон от расположившихся на равнине легионов. В отличие от кампании «на Геркатах» здесь у Гамилькара не было возможности беспрепятственно снабжать свою армию, поскольку рядом не было безопасной гавани. Корабли с грузами из Лилибея и Дрепана должны были подходить прямо к берегу, и римляне пытались этому помешать. Разгрузка и доставка припасов на Эрикс сопровождалась яростными схватками, что вело к потерям с обеих сторон.