Текст книги "Первая Пуническая война"

Тит Ливий также полагал, что именно Гамилькар являлся главным зачинщиком второй войны между Римом и Карфагеном: «Гордую душу Гамилькара терзала мысль о потере Сицилии и Сардинии: карфагеняне, полагал он, уж слишком поторопились в припадке малодушия отдать врагу Сицилию; что же касается Сардинии, то римляне захватили ее обманом, благодаря африканским смутам, наложив сверх того еще дань на побежденных. Под гнетом этих тяжелых дум он в пять лет окончил Африканскую войну, разразившуюся вслед за заключением мира с римлянами, а затем в течение девяти лет расширял пределы пунийского владычества в Испании; ясно было, что он задумал войну гораздо значительнее той, которую вел, и что, если бы он прожил дольше, пунийцы еще под знаменами Гамилькара совершили бы то нашествие на Италию, которое им суждено было осуществить при Ганнибале. К счастью, смерть Гамилькара и юный возраст Ганнибала принудили карфагенян отложить войну» (XXI, 1–2). Отложить, но не отказаться.

На первый взгляд, гибель Гамилькара явилась непоправимым ударом для дела карфагенян в Испании. Но судьба распорядилась так, что у погибшего полководца оказался достойный преемник – его зять Гасдрубал, сумевший превратить Иберийский полуостров в кузницу будущей войны с Римом. Именно в Испании должна была коваться грядущая победа Картхадашта над ненавистным врагом.

2. Жизнь и смерть Гасдрубала. 228–221 гг. до н. э

О жизни и деятельности Гасдрубала Красивого, зятя Гамилькара Барки, нам известно немного. Как уже говорилось выше, именно поддержка Гасдрубала помогла Гамилькару избежать судебного преследования и получить командование в войне против номадов. «Гасдрубал, наиболее умевший добиваться расположения народа» – так характеризует этого человека Аппиан (VI, 5). Вывод напрашивается простой: Гасдрубал был противником карфагенской олигархии, представители которой занимали важнейшие посты в государстве. Выдавая свою дочь за лидера оппозиции, Гамилькар преследовал вполне конкретные политические цели, поскольку этот союз был выгоден как полководцу, так и Гасдрубалу. Объединив усилия, эти два выдающихся военных и политических деятеля могли достигнуть очень многого, что в итоге и произошло. Поэтому нет ничего удивительного в том, что враги Гамилькара и Гасдрубала пускали в ход любые средства, лишь бы опорочить своих врагов. Доходили и до откровенной клеветы.

Отголоски этих событий нашли отражение в рассказе Корнелия Непота о Гамилькаре Барке: «При нем был Гасдрубал – знатный и красивый юноша, о котором некоторые говорили, будто Гамилькар любил его более грешно, чем подобает. Конечно, разве может великий человек избежать хулы сплетников! Из-за этих разговоров блюститель нравов запретил Гасдрубалу находиться при Гамилькаре, но тот выдал за юношу свою дочь, и тогда по карфагенскому обычаю нельзя уже было запретить тестю общаться с зятем» (Ham. 3). Римский писатель ясно и недвусмысленно говорит о том, что все эти слухи – заведомая ложь. Недаром Тит Ливий вкладывает эту сплетню в уста Ганнона Великого, злейшего врага Баркидов. Ганнон знал, благодаря чьим стараниям его удалили из армии, и поэтому был готов говорить что угодно, лишь бы навредить своим политическим противникам. Поэтому и поливал в совете грязью как зятя Гамилькара, так и его сыновей: «Гасдрубал, который некогда сам предоставил отцу Ганнибала наслаждаться цветом его нежного возраста, считает себя вправе требовать той же услуги от его сына. Но нам нисколько не подобает посылать нашу молодежь, чтобы она, под видом приготовления к военному делу, служила похоти военачальников» (Liv. XXI, 3). На то, что это была все-таки клевета, косвенно указывает другое свидетельство Тита Ливия: «Промежуток между отцом и сыном занял Гасдрубал, в течение приблизительно восьми лет пользовавшийся верховной властью. Сначала, говорят, он понравился Гамилькару своей красотой, но позже сделался его зятем, конечно, уже за другие, душевные свои свойства» (XXI, 2).

Породнившись с Баркой, Гасдрубал резко усилил свое влияние в Карфагене, поскольку теперь опирался не только на народ, но и на армию. Особенно явно это проявилось после смерти Гамилькара: «располагая же в качестве его зятя влиянием Баркидов, очень внушительным среди воинов и простого народа, он был утвержден в верховной власти вопреки желанию первых людей государства» (Liv. XXI, 2). Именно армия провозгласила Гасдрубала главнокомандующим, о чем свидетельствует Диодор Сицилийский (XXV, 12). И если когда-то Гасдрубал помог Гамилькару одержать победу над политическими врагами, то теперь он продавил свое назначение на пост командующего испанской армией вопреки желаниям карфагенских олигархов. Согласно тексту Полибия, на момент смерти тестя Гасдрубал командовал карфагенским флотом (II, 1). Диодор приводит информацию несколько иного свойства и пишет о том, что в это время он находился в военном лагере, откуда и прибыл к Белой Крепости (XXV, 12). Но, как бы там ни было, в распоряжение Гасдрубала перешли все сухопутные и морские силы карфагенян в Испании. Война на Иберийском полуострове вышла на новый виток.

Смерть Гамилькара требовала отмщения. Однако новый командующий понимал, что в данный момент речь идет не только о мести, но и о дальнейшей судьбе карфагенского владычества на Иберийском полуострове. Собрав под свои знамена практически все войска пунийцев в Испании, Гасдрубал повел против оретанов 50 000 пехоты, 6000 кавалерии и 200 боевых слонов (Diod. XXV, 12). Это были огромные силы, и оретаны потерпели сокрушительное поражение. Их вождь был убит, а все двенадцать городов захвачены карфагенянами. Но, проведя акцию устрашения, Гасдрубал резко изменил политику в отношении иберийских вождей. Тит Ливий обращает внимание читателей на то, что у нового командующего были «замечательные способности возмущать племена и приводить их под свою власть» (XXI, 2).

В отличие от своего тестя, частенько делавшего упор на силовое решение проблемы, Гасдрубал пошел другим путем и благодаря этому достиг в Испании потрясающих успехов: «Действуя чаще умом, чем силой, он заключал союзы гостеприимства с царьками и, пользуясь дружбой вождей, привлекал новые племена на свою сторону; такими-то средствами, а не войной и набегами, умножал он могущество Карфагена» (Liv. XXI, 2). На данный факт обращает внимание Полибий: «Гасдрубал много содействовал усилению могущества карфагенян, и не столько военными подвигами, сколько дружественными отношениями с туземными владыками» (II, 36). По большому счету, в Иберии Гасдрубал многому научился у Гамилькара. Как и тесть, он старался действовать по системе кнута и пряника, подкрепляя свои добрые намерения в случае необходимости силой оружия. В любом другом случае испанцы, уважающие только силу, его бы просто не стали слушать: «Большую часть иберийских племен Гасдрубал привлек на свою сторону убеждением – он обладал даром говорить убедительно; там же, где нужно было применить силу, он использовал юного Ганнибала, и таким образом он продвинулся от Западного моря в центр страны до реки Ибера (Эбро), которая делит Иберию почти пополам, от Пиренейских гор отстоит дней на пять пути и впадает в Северный океан» (App. VI, 6). Такая благоразумная политика очень быстро принесла свои плоды, поскольку карфагенский командующий действовал в Испании несколько иными методами, чем его соотечественники в Африке. Действия Ганнона в Гекатомпиле были исключением из общего правила, это была личная позиция командующего, а не политика государства. Взаимоотношения с местным населением всегда были ахиллесовой пятой Картхадашта, поскольку аборигены искренне ненавидели наглых и высокомерных карфагенян, что со всей очевидностью показала «Непримиримая война». Но Гасдрубал сделал выводы из случившегося, а власти Карфагена – нет. Невольно складывается впечатление, что зять Гамилькара работал на дальнейшую перспективу и хотел создать на Иберийском полуострове сильное и стабильное государственное образование. Война с Римом не стояла для Гасдрубала на повестке дня, его главной целью было упрочить позиции карфагенян в Испании. Ради этого Гасдрубал женился на дочери одного из иберийских вождей (Diod. XXV, 12), родом из испанского города Кастулона была и супруга Ганнибала (Liv. XXIV, 41). Скорее всего, вторая женитьба Гасдрубала произошла после того, как умерла его первая жена, дочь Гамилькара, хотя это и будет лишь предположением.

Гасдрубал имел конкретную программу относительно того, что надо делать в Иберии, и четко следовал выбранному курсу. Поэтому можно только сожалеть, что судьба отпустила ему так мало времени и он не успел довести все свои замыслы до конца: «Но Гасдрубал умер слишком рано и не успел проявить своих намерений вполне» (Polyb. III, 12). Его преемники ставили перед собой совсем иные цели. Баркиды начали войну с Римом, так и не доведя до ума дела на Иберийском полуострове, что явилось серьезнейшей ошибкой и привело к катастрофическим последствиям.

Одним из важнейших деяний Гасдрубала в Иберии было основание Нового Карфагена[73]73
  Новый Карфаген – современная Картахена в Испании.


[Закрыть], ставшего не только главной военно-морской базой пунийцев в регионе, но и центром ремесла и торговли: «Новый Карфаген, основанный Гасдрубалом, преемником Барки, отца Ганнибала, – самый могущественный из городов этой страны; он прекрасно укреплен, обведен отличными стенами, имеет гавань, озеро и серебряные рудники, о которых я уже сказал. Здесь, как и в соседних местах, широко распространен засол рыбы. Кроме того, этот город является более значительной факторией не только по ввозу заморских товаров для жителей внутренних областей, но и по вывозу из глубины страны для всех иностранцев» (Strab. III, IV, 6). По мнению Полибия, строительством Нового Карфагена Гасдрубал окончательно изменил баланс сил на Иберийском полуострове в пользу пунийцев: «Мудрым и заботливым управлением достиг вообще больших успехов, а основанием города, у иных именуемого Карфагеном, у других Новым Городом, значительно приумножил могущество карфагенян. Действительно, город этот расположен весьма удобно как для Иберии, так и для Ливии» (II, 13). Новый Карфаген был «для карфагенян в Иберии как бы столицею и царской резиденцией» (Polyb. III, 15), обладал прекрасной гаванью, а в его окрестностях находились богатейшие серебряные рудники. В самом городе было множество ремесленных мастерских, где изготавливали оружие и доспехи, а также все необходимое для содержания армии и флота. В целом же Гасдрубал увеличил территорию карфагенских владений в Испании до реки Таг[74]74
  Река Таг – современная Тахо. Одна из крупнейших рек на Пиренейском полуострове, протекает по территории Испании и Португалии. Извилистое русло и множество порогов делают ее несудоходной. Тахо наиболее полноводна в марте, а в июле, августе и сентябре вода спадает, и река становится мелководной.


[Закрыть] на западе и реки Ибер на севере. По свидетельству Диодора Сицилийского, карфагенская армия в Испании насчитывала 60 000 пехотинцев, 8000 конницы и 200 боевых слонов (Diod. XXV, 12).

* * *

Столь резкое усиление карфагенского могущества на Иберийском полуострове не могло не вызвать тревоги в Риме. Верные своему принципу по поводу и без повода вмешиваться в дела соседних государств, квириты решили обратить внимание на Испанию. Но ситуация складывалась так, что в данный момент они не имели возможности послать на запад легионы и поэтому были вынуждены ограничиться простым посольством. И произошло это не от хорошей жизни: «Римляне находили, что прежнею нерадивостью и беспечностью они дали образоваться значительному могуществу карфагенян, и потому делали попытки поправить прошлое. Тотчас они не отваживались ни предъявлять свои требования карфагенянам, ни воевать с ними, ибо угнетал их страх перед кельтами, нападения которых они ждали со дня на день» (Polyb. II, 13). Полибий конкретно указывает на допущенные «отцами отечества» ошибки во внешней политике, которые и привели к такому печальному положению дел. Сенат не был сборищем мудрецов, как об этом вещают некоторые писатели античности, там заседали обычные люди, которые не всегда верно оценивали ситуацию и часто принимали неправильные решения. Время, когда можно было с помощью силы помешать карфагенянам укрепить свое положение в Испании, было упущено, и сенаторам пришлось прибегнуть к дипломатии, чтобы остановить победоносное шествие армии Гасдрубала на север. В Италии вот-вот должна была разразиться большая война с галлами, и в Риме каждый легионер был на счету.

Со времен битвы при Аллии и взятия кельтами Рима в 390 году до н. э. квириты испытывали страх перед галлами. Тревожные вести, приходившие из Северной Италии, не на шутку перепугали сенаторов, вынужденных все силы бросить на подготовку к отражению возможного нашествия кельтов: «Тем временем римляне, частью вследствие получаемых ими известий, частью по собственным догадкам относительно грядущих событий, пребывали в непрерывном страхе и в тревоге: они то набирали легионы и делали запасы хлеба и иного продовольствия, то выходили с войсками до границ, как будто неприятель уже вторгся в их страну, хотя кельты не покидали даже родины. Смуты эти очень много помогли и карфагенянам в беспрепятственном водворении своего владычества в Иберии. Ибо римляне, как мы и выше говорили, почитали для себя необходимым избавиться прежде всего от ближайшей опасности, а потому вынуждены были оставить дела Иберии в стороне, дабы привести к благополучному концу борьбу с кельтами. Вот почему они закрепили мир с карфагенянами заключенным с Гасдрубалом договором, о котором мы только что говорили, а пока обратили все свои помыслы к войне с кельтами: необходимо, думали они, покончить с этими врагами» (Polyb. II, 22). Как следует из текста Полибия, римляне реально опасались войны на два фронта.

В 226 году до н. э. между римлянами и Гасдрубалом был заключен договор, разграничивающий сферы влияния: «римляне отправили к Гасдрубалу посольство для заключения договора, в котором, умалчивая об остальной Иберии, устанавливали реку по имени Ибер пределом, за который не должны переступать карфагеняне с военными целями» (Polyb. II, 13). В дальнейшем Полибий вновь вспомнит об этом документе: «по смыслу его карфагеняне не вправе переходить реку Ибер для военных целей» (Polyb. II, 27). Тит Ливий излагает смысл договора иначе: «Римский народ возобновил союз под условием, чтобы река Ибер служила границей между областями, подвластными тому и другому народу, сагунтийцы же, обитавшие посредине, сохраняли полную независимость» (Liv. XXI, 2). Здесь речь идет о городе Сагунте (Заканф), который находился к югу от разграничительной линии. На первый взгляд, разница между сообщениями Полибия и Ливия несущественная, но именно взятие Сагунта Ганнибалом послужит официальным поводом к началу Второй Пунической войны: «Этот город Ганнибал разрушил, вопреки договору с римлянами, и тем разжег пламя второй войны против карфагенян» (Strab. III, IV, 6). Недаром римские дипломаты впоследствии утверждали, что «в том договоре, который мы заключили с Гасдрубалом, есть оговорка о сагунтийцах» (Liv. XXI, 18). Можно утверждать только одно: в договоре, заключенном Римом и Карфагеном после окончания Первой Пунической войны, о Сагунте не было ни слова: «в нем ограждены права союзников того или другого народа, но права сагунтийцев не оговорены ни словом, что и понятно: они тогда еще не были вашими союзниками» (Liv. XXI, 18). Согласно тексту Полибия, во время переговоров с римлянами в 218 году до н. э. «карфагеняне настаивали и опирались на последний договор, состоявшийся в Сицилийскую войну, а в нем, по словам их, не сказано ни слова об Иберии, зато в определенных выражениях обеспечивается неприкосновенность союзников обеих сторон. При этом карфагеняне доказывали, что заканфяне в то время не были союзниками римлян, в подтверждение чего многократно перечитывали договор» (Polyb. III, 21). Возможно, что именно активные действия Гамилькара Барки в Испании подтолкнули сагунтийцев искать себе сильных союзников. Например, в Риме.

Возникает закономерный вопрос: был пункт о Сагунте в договоре с Гасдрубалом или нет, кто прав – Полибий или Тит Ливий? На мой взгляд, версия греческого историка более правдоподобна, поскольку ему не было никакого смысла лукавить. Недаром он обращает внимание читателей на то, что об остальной Иберии, и Сагунте в частности, в документе даже речи не было. С Ливием ситуация несколько иная, поскольку, вставляя в договор пункт о Сагунте, он тем самым лишний раз показывал коварство карфагенян и снимал с римлян вину за развязывание Второй Пунической войны. Хотя могло быть и так, что, поскольку Сагунт был союзником Рима, его по этой самой причине и не упомянули в договоре. Решили не фиксировать внимание на очевидном факте. О союзнических отношениях между Сагунтом и Римом писал Тит Ливий: «союзный с римским народом город» (XXI, 6) и Полибий подчеркнул: «Римляне заклинали Ганнибала не тревожить заканфян, ибо они состоят под покровительством римлян» (III, 15). Но это только предположение – и не более.

Полибий и Тит Ливий солидарны в другом – договор между Гасдрубалом и Римом не был утвержден в Карфагене. Недаром впоследствии в карфагенском правительстве говорили: «Мы не можем считать обязательным для себя договор, который заключен с Гасдрубалом без нашего ведома» (Liv. XXI, 18). Об этом же свидетельствует и Полибий: «Договор с Гасдрубалом карфагеняне обходили молчанием, как бы не существовавший вовсе; если даже он и был заключен, то не мог иметь для них никакого значения, как не утвержденный народом» (III, 21).

Есть еще одна точка зрения на проблему. В изложении Аппиана история заключения договора и его суть выглядели следующим образом: «Сагунтинцы (закинфяне), являясь колонией (с острова) Закинфа, – они жили посредине, между рекой Эбро и Пиренейскими горами – и все другие эллины, поселившиеся около так называемого эмпория, а также по другим местам Иберии, боясь за себя, отправили посольства в Рим. Сенат, не желая, чтобы силы карфагенян очень увеличивались, отправил послов в Карфаген. И обе стороны договорились, что границей карфагенских владений в Иберии является река Эбро, что ни римляне не должны переходить через эту реку с целью войны, так как эти земли подчинены карфагенянам, ни карфагеняне не должны переходить Эбро, чтобы там вести войну, и что сагунтинцы и остальные живущие в Иберии эллины должны быть автономны и свободны. Это и было записано в мирном договоре между римлянами и карфагенянами» (VI, 7). Относительно Сагунта Аппиан солидарен с Титом Ливием, но есть и принципиальная разница. Согласно тексту Ливия, римляне заключили договор непосредственно с Гасдрубалом, согласно версии Аппиана – с правительством Карфагена. А это не одно и то же. Исходя из свидетельств Полибия, Ливия и Аппиана, остается неясным, являлся ли данный договор обязательным только для Гасдрубала или же распространялся на его преемников. Был ли он ратифицирован в Карфагене? И присутствовал ли в нем пункт относительно Сагунта? На все эти вопросы однозначного ответа нет, а между тем именно на основании этого договора римляне объявили вторую войну Карфагену. Наверняка известно только о том, что разграничение сфер влияния между римлянами и карфагенянами проходило по реке Ибер.

Такой расклад полностью устраивал Гасдрубала. Командующий не видел смысла в дальнейшем продвижении на север, резонно полагая, что лучше окончательно замирить завоеванные карфагенянами земли. Заключив договор с римлянами, Гасдрубал получил полную свободу для широкомасштабных действий в Иберии. Не опасаясь нападения с севера, военачальник мог целиком сосредоточиться на внутренних проблемах Карфагенской Испании. В такой ситуации война не была нужна ни Риму, ни Картхадашту.

Не исключено, что именно к этому времени относится любопытное свидетельство Фабия Пиктора, которое приводит Полибий: «Ибо, говорит он, Гасдрубал, достигнув сильной власти в Иберии, по возвращении в Ливию задумал ниспровергнуть учреждения карфагенян и изменить форму правления их в единодержавие; однако первые государственные люди Карфагена, постигнув заранее его замыслы, составили с целью сопротивления заговор. Догадавшись об этом, Гасдрубал, продолжает Фабий, удалился из Ливии и с этого времени управлял делами Иберии по собственному усмотрению, не сообразуясь с волею сената карфагенян» (III, 8). Трудно сказать, насколько эта информация достоверна, поскольку Полибий подвергает Фабия Пиктора вполне аргументированной критике. Другое дело, что попытка Гасдрубала учинить в Карфагене государственный переворот вписывается в общий ход событий. С римлянами заключен мир, испанцы покорены, поэтому ничто не мешает командующему затеять интригу в столице. Гасдрубал пользовался в Карфагене большим влиянием, и немалую роль в этом сыграли крупные денежные суммы, регулярно отсылаемые им на родину. Корнелий Непот оставил по этому поводу интересное свидетельство: «После гибели Гамилькара этот зять его возглавил войско, совершил великие дела и стал первым полководцем, чья щедрость развратила старинные нравы карфагенян» (Ham. 3). Тем не менее вопрос о том, предпринимал Гасдрубал попытку захвата власти в Карфагене или нет, остается открытым.

Но был еще одни момент в истории Гасдрубала, имевший далеко идущие последствия: именно под его командованием сформировался как полководец и начал свою военную карьеру Ганнибал, сын Гамилькара. Человек, чье имя стало легендой еще при жизни.

* * *

У Гамилькара Барки было три сына – Ганнибал, Гасдрубал и Магон. Валерий Максим пишет о том, что у полководца был и четвертый сын (IX, 3, 2), но что с ним в дальнейшем случилось, мы не знаем, информация в источниках по данному поводу отсутствует. На момент смерти Гамилькара Барки в 228 году до н. э. Ганнибалу было пятнадцать лет (Diod. XXV, 19), поэтому можно говорить о том, что он родился в 243 году до н. э.

Мы не знаем, кем была мать знаменитых карфагенских военачальников и как звали его сестер, о которых упоминает Полибий (I, 78). Одна из дочерей Гамилькара была замужем за Гасдрубалом, другая вышла замуж за нумидийского правителя Нараву. У Ганнибала был племянник Ганнон, командовавший левым флангом карфагенской армии в битве при Каннах (App. VII, 20), но был он сыном Наравы или же у братьев была еще одна сестра, неизвестно.

В рассказе о Гамилькаре Зонара упоминает, что «своих сыновей он вскармливает, как львов, натравливая их на римлян»[75]75
  Шифман И. Карфаген. С. 224.


[Закрыть] (VIII, 21). Мы помним, что в аналогичном ключе высказался и Валерий Максим (IX, 3, 2), и в этом контексте эпизод с клятвой выглядит вполне достоверно. О том, какое воспитание получил Ганнибал, можно говорить только предположительно. В частности, это касается греческого образования, с которым в Карфагене существовали серьезные проблемы: «[карфагенский] сенат издал постановление, чтобы “впредь ни один карфагенянин не учился ни писать, ни говорить по-гречески, дабы никто не мог ни разговаривать с врагом без переводчика, ни вести с ним переписку”» (Just. XX, 5). Но это частности, при желании столь странный запрет можно было и обойти. Другое дело, что Ганнибал с девяти лет жил в военных лагерях, большую часть жизни провел в боях и походах, поэтому говорить о том, что он был тонким ценителем греческой культуры, не приходится. Тит Ливий прямо пишет о том, что «Ганнибал вырос и воспитан был в войске, уже в отрочестве стал солдатом» (XXX, 28). Молодому человеку явно было не до эллинских премудростей!

Между тем Ганнибал был хорошо образованным человеком и неплохо знал греческий язык, о чем нам поведал Корнелий Непот: «Добавим, что этот великий муж, обремененный великими военными предприятиями, не жалел времени на ученые занятия, ибо после него осталось несколько сочинений на греческом языке, в том числе книга к родосцам о деяниях Гн. Манлия Вульсона в Азии» (Han. 13). Но знать язык эллинов и получить греческое образование – это абсолютно разные вещи. И вовсе не обязательно, что Ганнибал учил греческий язык в детском возрасте, до того, как оказался в Испании. Он мог это сделать и значительно позже. На это косвенно указывает информация Корнелия Непота: «Многие историки описывали его войны, но среди них есть два автора, Силен и Сосил Лакедемонянин, которые сопровождали его в походах и жили вместе с ним, пока это угодно было судьбе. Тот же Сосил служил Ганнибалу и как учитель греческой словесности» (Han.13). Как следует из текста, великий полководец продолжал изучать греческий язык и во время войны.

Согласно информации Тита Ливия, Гасдрубал вызвал Ганнибала в Испанию из Карфагена: «Гасдрубал пригласил Ганнибала к себе в Испанию письмом, когда он едва достиг зрелого возраста» (XXI, 3). Получается, что после смерти Гамилькара его старший сын был вынужден вернуться в Африку. Но данный эпизод не соответствует действительности и, скорее всего, является позднейшей вставкой Ливия. Дело в том, что здесь римский историк вступает в противоречие сам с собой, поскольку в дальнейшем напишет, что Ганнибал «после тридцатишестилетнего отсутствия возвратился в город, который покинул еще отроком» (XXX, 35). Через некоторое время Ливий вновь обратит внимание на данный факт и вложит в уста Ганнибала такую фразу: «Я ушел от вас девятилетним мальчиком и вернулся через тридцать шесть лет» (XXX, 37). О том, что сын Гамилькара пребывал в Карфагене после гибели отца, достоверной информации нет. Скорее всего, он не покидал Испанию после 228 года до н. э. и все это время служил под командованием Гасдрубала, постоянно совершенствуясь в военном деле. На это косвенно указывает путаница в рассказе Тита Ливия.

Командующий испанской армией не делал Ганнибалу никаких поблажек, данный факт подтверждает Фронтин: «Служа под командой Гасдрубала, он спал обычно на голой земле, укрывшись плащом» (IV, III, 8). Именно полученная в молодые годы закалка сделала легендарного полководца крайне неприхотливым в быту человеком: «Ганнибал обычно вставал с ночи и до ночи не отдыхал; лишь в сумерки он назначал обед, и никогда за его столом не ставили больше двух обеденных лож» (Frontin. IV, III, 7). Для Ганнибала на первом месте всегда была война, все остальное было вторично. Именно эти качества и ценил в своем молодом родственнике Гасдрубал: «Своим помощником он назначил Ганнибала, немного времени спустя прославившегося своими воинскими успехами; он был сыном Барки и братом жены Гасдрубала и был уже с ним в Иберии, юный, любивший военное дело и любимый войском» (App. VI, 6).

Более подробно о том, как Ганнибал воевал под командованием Гасдрубала, рассказывает Тит Ливий. При этом писатель исходит из того, что молодой человек прибыл на Иберийский полуостров из Карфагена, где проживал после смерти отца. Отсюда и три года службы в Испании. Как уже отмечалось, это не соответствовало действительности, но в данный момент нас интересует совсем другое: «Ганнибал был послан в Испанию. Одним своим появлением он обратил на себя взоры всего войска. Старым воинам показалось, что к ним вернулся Гамилькар, каким он был в лучшие свои годы: то же мощное слово, тот же повелительный взгляд, то же выражение, те же черты лица! Но Ганнибал вскоре достиг того, что его сходство с отцом сделалось наименее значительным из качеств, которые располагали к нему воинов. Никогда еще душа одного и того же человека не была так равномерно приспособлена к обеим, столь разнородным обязанностям – повелению и повиновению; и поэтому трудно было различить, кто им более дорожил – полководец или войско. Никого Гасдрубал не назначал охотнее начальником отряда, которому поручалось дело, требующее отваги и стойкости; но и воины ни под чьим начальством не были более уверены в себе и более храбры. Насколько он был смел, бросаясь в опасность, настолько же бывал осмотрителен в самой опасности. Не было такого труда, от которого бы он уставал телом или падал духом. И зной, и мороз он переносил с равным терпением; ел и пил ровно столько, сколько требовала природа, а не ради удовольствия; выбирал время для бодрствования и сна, не обращая внимания на день и ночь, – покою уделял лишь те часы, которые у него оставались свободными от трудов; при том он не пользовался мягкой постелью и не требовал тишины, чтобы легче заснуть; часто видели, как он, завернувшись в военный плащ, спит на голой земле среди караульных или часовых. Одеждой он ничуть не отличался от ровесников; только по вооружению да по коню его можно было узнать. Как в коннице, так и в пехоте он далеко оставлял за собою прочих; первым устремлялся в бой, последним оставлял поле сражения. Но в одинаковой мере с этими высокими достоинствами обладал он и ужасными пороками. Его жестокость доходила до бесчеловечности, его вероломство превосходило даже пресловутое пунийское вероломство. Он не знал ни правды, ни добродетели, не боялся богов, не соблюдал клятвы, не уважал святынь. Будучи одарен этими хорошими и дурными качествами, он в течение своей трехлетней службы под начальством Гасдрубала с величайшим рвением исполнял все, присматривался ко всему, что могло развить в нем свойства великого полководца» (XXI, 4).

Оставим на совести римского писателя рассуждения о бесчеловечности и вероломстве Ганнибала. Уж кому-кому, но только не квиритам было заниматься морализаторством. В этом свете гораздо более объективным выглядит суждение Полибия, у которого не было никаких оснований быть предвзятым по отношению к великому полководцу: «Одни считают его чрезмерно жестоким, другие – корыстолюбивым. Но относительно Ганнибала и государственных людей вообще нелегко произнести верное суждение» (Polyb. IX, 22). Греческий историк воздерживается от личностных оценок, а просто передает имеющуюся в его распоряжении информацию: «Нелегко судить о характере Ганнибала, так как на него действовали и советы друзей, и положение дел; достаточно того, что у карфагенян он прослыл за корыстолюбца, а у римлян – за жестокосердного» (Polyb. IX, 26).

Полибия не интересуют личные качества Ганнибала, для него на первом месте стоят его способности военачальника: «Вот почему о высоких достоинствах Ганнибала вообще как полководца можно судить главным образом из того, что он провел столько времени в неприятельской стране, так часто подвергался всевозможным случайностям, столько раз в небольших сражениях решал участь врага своею проницательностью и, однако, уцелел в многочисленных решительных битвах. С большою заботливостью он охранял себя от напрасной беды. Так и подобает» (IX, 33). Подводя итог всему изложенному, следует признать, что именно Гасдрубал оказал решающее влияние на формирование Ганнибала как полководца.

* * *

В 221 году до н. э. Гасдрубал Красивый был убит. И произошло это не вследствие заговора приближенных или тайной спецоперации, осуществленной внешними врагами. Все оказалось гораздо банальнее и прозаичнее. Полибий никаких подробностей трагедии не сообщает, а просто пишет о том, что карфагенский командующий был в собственном доме убит неким кельтом из личной мести (II, 36). Ливий добавляет, что варвар был озлоблен казнью своего господина, а убийство было совершено прилюдно и на глазах у всех (XXI, 2). О том, что всему виной была именно месть, свидетельствует и Валерий Максим: «Какой-то раб из варваров, разозлившись на Гасдрубала за то, что тот уничтожил его хозяина, неожиданно напал на него и убил. Его нашли, подвергли всякого рода пыткам, но он так и умер с радостным выражением лица от сознания свершившейся мести» (VIII, 7). В аналогичном духе о смерти Гасдрубала высказался и Юстин: «Он был убит рабом одного испанца, который отомстил за несправедливое убийство своего господина» (XLIV, 5). По мнению Аппиана, командующий был убит на охоте: «Раб господина, которого он жестоко казнил, во время охоты убил его из засады. Уличенный в этом преступлении и подвергнутый жесточайшим пыткам, он был казнен Ганнибалом» (VI, 8). Но, несмотря на некоторые расхождения в источниках, суть дела от этого не меняется, смерть Гасдрубала была в какой-то степени делом случая. Карфагенский командующий был убит за то, что казнил одного из представителей местной аристократии, хотя именно Гасдрубал был известен своей либеральной политикой по отношению к населению Иберийского полуострова. Наверное, основания для расправы со знатным испанцем были веские. Что же касается убийцы, то его просто замучили до смерти, применив самые изощренные виды пыток.