Текст книги "Так говорил Бисмарк!"

Между тем пушки продолжали все греметь, и между часом и двумя казалось, как будто бы перестрелка происходила там в лесу, на севере от города. Огонь становился сильнее. Пушечные выстрелы следовали один за другим, слышны были также и картечницы; казалось, будто развернулось настоящее сражение и будто оно приближается к нам. Шеф велел оседлать себе лошадь и поскакал. Мы все тоже отправились по тому направлению, откуда слышен был шум схваток. Влево над лесом, через который дорога идет в Жарди и Воскрессон, видно было, как подымались вверх и разрывались известные гранатные облачка. Ординарцы неслись туда по дороге. Один батальон шел на театр битвы. Бой продолжался до пятого часа, потом слышны были еще только отдельные выстрелы из большого форта на Мон-Валерьян, наконец замолчал и этот. Теперь мы узнали, что французы вовсе не были так близко от нас, как это казалось: их вылазка имела значение для наших позиций возле Ла-Селля, Сен-Клу и Буживаля – сел, из которых одно отстоит от Версаля приблизительно на один, другое – на полтора часа ходьбы. В городе после обеда между французами, понятное дело, существовало большое волнение, и группы, образовавшиеся перед домами, ожидали, когда шум стал приближаться все более и более, вероятно, с каждой минутой, как наши войска в полном бегстве будут спасаться от красных панталонов. Потом физиономии у них вытянулись, и они только пожимали плечами.

За столом шеф, между прочим, сказал, что ему либо сегодня, либо в один из этих дней можно будет отпраздновать свой парламентарный юбилей. Пятьдесят лет назад, в это же время, он вступил в померанский провинциальный ландтаг. «Я припоминаю, – так продолжал он, – что там было ужасно скучно. В виде первого предмета мне пришлось там заняться обработкой вопроса об излишнем употреблении свечного сала в богадельне».

– Как подумаешь, сколько глупых речей тогда и потом в соединенном ландтаге я выслушал и, – прибавил он после паузы с улыбкой, – сказал сам.

Говорили о роскошной обстановке здешней префектуры и о том, что она стоила два миллиона.

– Да, с ней нельзя сравнить ни одно из наших министерств в Берлине, – заметил канцлер, – даже и военное министерство, хотя еще на что-нибудь похожее. У нас еще сносно министерство торговли. А мы-то! Редко министры живут так тесно. Все наши спальни вместе разве только вдвое больше этой комнаты; их там сделано три: одна побольше для меня, другая поменьше для жены и третья – для сыновей. Когда у меня бывают гости, я, как мелкие провинциалы, должен сам заботиться о том, чтобы стулья были на местах и чтобы все было в порядке, даже в моей рабочей комнате.

Кто-то подшутил над китайскими коврами, которыми обита в Берлине большая зала.

– Ах, оставьте их в покое, – возразил шеф, – когда они больше не понадобятся государству, я бы желал их иметь в Шенгаузене, я многое с ними пережил, и они в своем роде очень хороши.

Между восемью часами и половиной девятого мэр города опять был у министра. Позднее мы получили статью о поведении нашего негостеприимного хозяина в Феррьере. В этой статье говорилось:

В письме, обозначенном Paris, place de la Madeleine, 70, между прочими нелепостями, адресованными графине Мустье, говорится: пруссаки требовали от нас фазанов. Ротшильд рассказывал мне, что они их взяли у него. Но они хотели высечь управляющего за то, что фазаны были без трюфелей.

Для каждого наблюдавшего пребывание короля в Феррьере бросались в глаза необыкновенная простота жизни и тщательное охранение имущества Ротшильда; ввиду этого еще неприятнее выступает образ действий этого миллионера, защищенного счастьем пребывания у него его величества от неизбежных ущербов, доставляемых войной даже и бедным людям. Его величество постановил, что пребывание короля распространяет свою охрану на все, даже и на дичь в парках, а следовательно, и на фазанов. А барон Ротшильд, бывший недавно прусским генеральным консулом и в надежде на победу Франции довольно неловко отказавшийся от этой должности, не выказал настолько такта, чтобы во все время пребывания короля в Феррьере хоть бы один раз осведомиться через своих служащих о желаниях своего высокого гостя. Никто из немецких обитателей Феррьера не может сказать, чтобы он хотя бы куском хлеба воспользовался от своего хозяина, получившего в наследство по расчету штемпельного сбора около 1700 миллионов франков. Если барон Ротшильд действительно заявил кому-то упоминаемую в письме несправедливую жалобу, мы можем только пожелать ему, чтобы он после пребывания короля получил такой постой, который бы ясно выказал ему разницу между скромными требованиями двора и военным правом враждебного постоя, насколько оно может простираться на владельца тысячи семисот миллионов.

Суббота, 22-го октября. Отправил несколько телеграмм и статей об исходе вчерашней встречи, об отправлении Кератри в Мадрид и прочее.

Нападение парижан с двадцатью батальонами линейных солдат и подвижной гвардией под прикрытием огня Мон-Валерьяна было направлено по преимуществу на деревню Буживаль на Сене, занятую нашими аванпостами. Эти последние отступили, и французы завладели местечком, но вскоре были атакованы дивизией пятого германского корпуса и опять выгнаны оттуда, причем они оставили в наших руках значительное число пленных и два орудия. Пленные числом около ста прошли сегодня через город, где, говорят, произошли беспорядки, вследствие чего желтые драгуны вынуждены были разгонять теснившуюся толпу ударами сабель плашмя.

Шеф говорил вчера, что не должны быть терпимы собрания людей на улицах в случаях, подобных происшедшему недавно, и от жителей следует требовать, чтобы они оставались в своих домах, а патрулям должно быть вменено в обязанность стрелять в сопротивляющихся этому приказанию. Сегодня комендант Версаля объявил, что после сигнала тревоги все жители города должны немедленно отправляться в свои дома и что войскам отдан приказ употреблять против непокорных оружие.

Парижский полицейский префект Кератри приехал в Мадрид, чтобы сделать генералу Приму два предложения, из которых первое заключает в себе приглашение к оборонительному и наступательному союзу между Францией и Испанией, в силу которого последняя должна дать первой армию в пятьдесят тысяч человек. Целью этого союза должна была быть общая защита интересов народов латинской расы против могущества германских. Прим отклонил эту странную мысль (действительно странную, потому что поддерживание Франции Испанией, которой первая три месяца назад навязывала свою волю самым энергическим образом, было бы отрицанием и непониманием своих собственных интересов). Тогда французский посол выразил желание, чтобы Испания по крайней мере декретировала свободный вывоз оружия во Францию, но Прим не согласился и на это.

Перед обедом я вместе с Бухером предпринял поездку через рощу Фос-Репоз к городку Вилль-д’Аврэ, расположенному между Севром и Сен-Клу с целью посетить виллу Стерн, откуда прекрасный вид на Париж. Стоявшая там стража не пустила нас, но мы нашли на другой стороне долины, на краю парка, павильон, крытый соломой, вполне удовлетворивший нашей цели. Уже простым глазом можно было видеть здесь в желтоватом освещении вечера, за предместьями Парижа, большую часть города с белой прямой линией стен укреплений, Дом инвалидов, собор Парижской Богоматери с его тупыми башнями, купол Пантеона и на правой стороне Валь-де-Грас. Пока мы рассматривали эту картину, железнодорожный поезд прошел через виадук около стен.

Во время пути в Вилль-д’Аврэ я видел Бенингсена, спускавшегося с улицы де Прованс. После нашего возвращения он послал шефу свою карточку. Последний обедал сегодня в четыре часа с королем, но на полчаса появился и за нашим обедом. Говорили о том, что Мец, вероятно, сдастся в течение следующей недели. В городе господствовал голод и чувствовали большой недостаток в соли. Перебежчики, рассказывал министр, едят ее ложками, чтобы восполнить недостаток ее в крови. Принц Фридрих Карл требует, как мне кажется, капитуляции на условиях Седана и Туля. Канцлер же настаивает из политических причин на более мягком обхождении с гарнизоном; король, по-видимому, колеблется между этими двумя предложениями.

Версальскому мэру шеф говорил вчера: не будет выборов не будет и мира. Но парижские господа ничего не хотят об этом слышать. Американский генерал, который недавно был здесь, говорил мне, что с ними нельзя ничего поделать. Только Трошю будто бы говорил, что они не настолько подвинулись, чтобы начать переговоры. Другие ничего не хотят знать, а тем более об уступке территории. Я сказал ему, что нам останется тогда только войти в соглашение с Наполеоном и опять восстановить его на троне. Он заметил, что мы этого не сделаем, что это было бы самым тяжелым оскорблением. Я возразил ему, что в интересе победителей лежит оставить побежденных под такою властью, которая опирается на войско, потому что тогда нечего уже думать о наступательной войне. В заключение я посоветовал ему не предаваться заблуждению, будто Наполеон не имеет корней в стране. За него вся армия. Бойе вел со мною переговоры от имени императора Наполеона. А насколько далеко пустило корни в стране теперешнее парижское правительство – это еще вопрос. В открытых местностях едва ли многие разделяют мнение, будто не следует думать о мире. Он высказал далее свои мысли относительно мира, уничтожения своих и уничтожения наших укреплений, взаимного обезоружения по числу населения и т. д. Народ действительно не имеет, как я уже сказал в начале, достаточного представления о том, что такое война.

«Нувеллист» здесь в пренебрежении, так как это единственная газета в Версале и от нее, конечно, немного требуют. Л. сообщал, что число продаваемых экземпляров различно; некоторые номера не идут совсем, другие продаются от двадцати до пятидесяти; только предпоследний был продан в количестве ста пятидесяти экземпляров. Но по-видимому, издатели не терпят убытка.

Вечером написал статью, в которой высказывается мысль, что первое условие, которое союзный канцлер должен поставить различным партиям, ведущим с ним переговоры о мире, должно быть – выбор представительства воли Франции. Он высказал то же требование послам республиканской, императорской и еще какой-то третьей партии. Такое обращение к народу он желал бы облегчить всеми возможными способами. Форма правления для нас не имеет значения. Мы должны только иметь дело с правительством, признанным народом.

Воскресенье, 23-го октября. «Нувеллист» сегодня высказывает следующие мысли во французской форме: «Во Франции в настоящее время беспрерывно совершаются вещи, бьющие в глаза здравому смыслу и чувству нравственности. Прежние папские зуавы, и даже не те именно, которые по своей национальности – французы, принимаются безо всяких околичностей в войска республики, управляемой вольтерианцами. Гарибальди стоит в Туре и говорит, что все, что от него осталось, он отдает на службу Франции. Он, вероятно, не забыл, что эта Франция двадцать лет тому назад разгромила силою оружия Римскую республику и, вероятно, у него должны быть еще свежи в памяти раны, полученные им при Монтане. Он может ясно вспомнить то обстоятельство, что его родной город Ницца этою самой Францией был оторван от итальянского отечества и что только осадное положение мешает ему в настоящую минуту отказаться от французского владычества».

В час дня вюртембергские министры Митнахт и Зукоф посетили канцлера.

Уже несколько раз в послеобеденные часы видел я похоронные процессии, отправлявшиеся из лазаретов на кладбище: третьего дня – три, вчера – две сразу. Сегодня тянулся длинный кортеж из замка через Place d’armes в улицу Гош. Несли пять гробов, из которых в одном под черным покровом были останки офицера сорок седьмого полка, а в других под белыми покровами простые солдаты. Им предшествовал хор музыки, наигрывавший похоронный марш, а за ним слышались глухие удары барабана. В процессии находился также и священник. При проходе гробов французы надевали шляпы и шапки. Прекрасный обычай!

За столом Дельбрюк обратил внимание на то, что прусские чиновники, получая здесь назначение, испытывают желание посвятить себя сохранению вверенных им вещей и сделать все возможное в интересах порученных им обывателей, даже в таких сферах, которые не касаются наших собственных интересов. Так, например, Браухич выходит из себя от беспощадного воровства, совершающегося в здешних лесах, и хочет энергически противодействовать ему к выгоде французского лесного управления. Дальше я узнал, что на этих днях следует ожидать из Бадена Фрейдорфа, Жоли и еще третье лицо, имя которого я забыл и о котором говорил Узедом. Как упомянул Дельбрюк, Бавария в переговорах о новой организации Германии выразила претензию на совместное представительство союзного государства с границей, которое должно состоять в том, что в случае отсутствия немецкого посла баварский заступает его место. На это шеф заметил: «Никогда! Все, что угодно, только не это; здесь дело не в послах, а в инструкциях, которые они получают. Тогда, следовательно, нам нужно иметь двух министров иностранных дел для Германии». Он развил эту мысль и опроверг ее примерами.

Понедельник, 24-го октября. В телеграмме из Англии, предназначенной для замка Вильгельмсхёе, между прочим, говорилось: «Я боюсь, что будет потеряно слишком много времени». На полях ее шеф написал карандашом: «Оно уже потеряно». Я послал заметку о происшедшем в Рошфоре умерщвлении капитана Цилке с германского корабля «Флора» в английские газеты. Из Марселя поступают странные известия. Красные, по-видимому, получили там перевес. Эскирос, тамошний префект устьев Роны, принадлежит к этому оттенку французских республиканцев. Он приостановил издание «Gazette du Midi», потому что клуб его партии находит, что эта газета поддерживает кандидатуру графа Шамбора, напечатавши его прокламацию. Далее он изгнал иезуитов. Декрет Гамбетты отрешил префекта от должности и прекратил действия мер против этой газеты и против иезуитов. Но Эскирос, опираясь на рабочих, не повинуется этому приказанию отделения правительства в Tyре; он сохраняет свой пост и «Gazette du Midi» не выходит, а иезуиты не возвращаются. Так же мало имело успеха распоряжение Гамбетты о распущении гвардии из жителей города, принадлежащих к красным республиканцам, образованной наряду с марсельской национальной гвардией. Шеф высказал по этому поводу: «По-видимому, у них скоро возгорится гражданская война, и весьма возможно, что скоро образуется республика юга». Я переработал эти известия в статьи сообразно смыслу его замечания.

Около четырех часов канцлеру представился некто Готье, едущий из Чильгерста. С нами сегодня обедал граф Вальдерзее, а шеф обедал у короля. Вечером между семью и восемью часами нам сказали, что в Париже большой пожар; вся северная часть неба залита красным отблеском; и действительно, за деревьями северной части города я увидал свет большого пожара. Тем не менее мы, кажется, ошиблись. Красные приобретают власть. Описываемое явление есть северное сияние, распространяющееся на горизонте. Поэтому скоро должна наступить зима и холода.

Вторник, 25-го октября. До нас доходят хорошие известия. Вчера капитулировало укрепление Шлетштадт, и за день перед этим генерал Виттих вступил с двадцать второй дивизией в Шартр. В остатках французской Луарской армии, согласно письму из Тура, царствует большая распущенность. Часто случается, что пьяные солдаты отказываются повиноваться своим офицерам и упрекают их в неспособности и в измене. Передача Меца совершится завтра или послезавтра, и часть удерживаемой там германской армии через неделю может подкрепить войско, сражающееся в области Луары. Сегодня утром шеф сказал по поводу известия «Pays», будто мы потребуем два с половиной миллиарда военных издержек: «Пустяки, я потребую с них гораздо больше».

За обедом, я уже не знаю почему, зашел разговор о Вильгельме Телле, и министр сказал, что он его еще в детстве терпеть не мог и потому именно, что тот стрелял в своего сына, а потом предательским образом умертвил Гесслера. «Естественнее и благороднее было бы, по моим понятиям, если б он вместо того, чтобы целить в мальчика, в которого легче было попасть, чем в яблоко, лучше прямо застрелил бы ландфогта. Это был бы справедливый гнев за грубое насилие. Всякое притворство мне не нравится; это нейдет к герою, даже если он вольный стрелок».

«Нувеллист» ежедневно прибивается в двух экземплярах к различным углам города, и прохожие, читающие его группами, когда вблизи находятся немцы, кричат: «Mensonge» или «Impossible»; тем не менее они все-таки читают. Сегодня один из них на экземпляре поблизости префектуры написал: «Blague», но служители Штибера или другие блюстители порядка поймали его на этом. Он оказался мастеровым и, как говорят, будет отправлен в Германию.

В Буживале, как рассказывали за завтраком, при недавнем нападении отчасти разыгралась Базейльская трагедия. Когда наши аванпосты оставили деревню, некоторые из жителей подумали, что немецкие войска в этом месте желают совсем очистить страну. Поэтому они сочли патриотическим долгом выстрелить в отряд солдат, шедших около знамени сорок шестого полка. Но наказание последовало тотчас же за этим изменническим образом действия. Наши солдаты бросились в дома, из которых раздались выстрелы, и арестовали девятнадцать крестьян, которые на другой же день были преданы военному суду. Вчера, как говорят, виновные из них были расстреляны. Община должна заплатить чрезвычайную контрибуцию в пятьдесят тысяч франков, дома, из которых были сделаны выстрелы, сожжены, и, по-видимому, все жители будут вынуждены оставить деревню.

Среда, 26-го октября. Рано утром перевел депешу Бранвиля к королю, а потом сделал из нее извлечение для печати. Это последнее сопровождалось замечанием, что мы уже два раза предлагали французам через Фавра и девятого октября через Борнсейда перемирие на выгодных условиях, но они его не захотели, потому только, что мы его желали. Потом послал телеграмму в Лондон, что Тьер просил свободного пропуска в нашу главную квартиру и позволение возвратиться оттуда в Париж.

Далее – что граф Шамбор и граф Парижский имели свидание в Топпе.

После полудня шеф выехал с англичанином Бл., корреспондентом «Inverness Courier» и с американским корреспондентом одной газеты, издаваемой в Чикаго, на ферму, находящуюся вблизи замка Борегар, чтобы навестить X., недавно только оправившегося от раны, полученной им при Верте, в сражении, и за несколько дней перед тем вступившего в свой полк – 46-й. Там встретили мы много офицеров, прекрасных молодых людей, с которыми живо завязалось знакомство. Бл. между тем уехал с адъютантом фон X. в Буживаль, и так как они возвратились позднее, чем обещали, то я пропустил домашний обед, что вообще не особенно нравится шефу. За столом он осведомился обо мне; вечером возвратившись от короля, еще раз спросил «где Бушенька» и при этом выразил свое беспокойство о том, что с постов могли попасть в меня выстрелы.

Вечером вышла статья, в которой говорилось, будто ходит слух, что венская дипломатия стремится к тому, чтобы убедить немцев согласиться на перемирие с французами. Трудно верить подобной молве. В настоящее время перемирие было бы благодеянием для французов, оно усилило бы их сопротивление и в то же время затруднило бы заключение признанного необходимым мирного договора. Неужели Австрия в этом видит достижение своей цели? Следующие размышления наводят на это. Если в Вене огорчаются плодами наших побед, если нам будут препятствовать приобрести верные границы на западе, к занятию которых мы стремимся, тогда может возгореться новая война или возобновится прерванная. Ясно, в ком французы искали бы тогда себе союзника и, вероятно, нашли бы. Не подлежит сомнению, что Германия в таком случае не ждала бы, пока Франция выйдет из хаоса, в который ввергла ее настоящая война. Германия должна прежде всего стараться найти этого будущего союзника Франции и сделать его безопасным; оставшись изолированным, он нес бы ответственность за то, что помешал нам в достижении нашей цели.

Четверг, 27-го октября. Капитуляция Меца, вероятно, будет подписана в продолжение сегодняшнего дня. Вся тамошняя армия, не исключая офицеров, взята в плен, и вместе с 60 000 сборным французским войском будет отправлена в Германию. Утром получена телеграмма, что наши войска, стоящие около Парижа, заметили пушечную пальбу из Монмартра, в предместье Вильете, и что в продолжение нескольких часов слышны были ружейные выстрелы на улицах. Может быть, восстание радикалов? Потом написал вторую статью, в которой упомянул о вмешательстве Бейста в наши переговоры с Францией. Гацфельд рассказывал вечером, что, находясь сегодня у форпостов, он видел много американских семейств, выезжающих из Парижа: они решились покинуть обложенный город, в котором становилось жить довольно беспокойно. Было до двенадцати подвод с белыми знаменами; все они следовали по дороге через Вилльжюиф. Члены португальского посольства тоже покинули Париж и отправились в Тур.

Пятница, 28-го октября. После полудня Мольтке прислал шефу телеграмму, которой уведомлял, что капитуляция Меца подписана сегодня в 12 ч. 45 м. Взятая в плен французская армия состоит из 173 000 человек, между которыми 16 000 больных и раненых. За обедом присутствовали фон Бенигсен, фон Фриденталь и фон Бланкенбург – последний – друг шефа. Разговор о пленных офицерах, взятых в Меце, и о предстоящем отправлении их в Германию перешел на генерала Дюкро и на постыдное бегство его из Понт-а-Муссона. «Да, – сказал министр, – он мне прислал длинное письмо, в котором говорит, что упрек, который мы ему делаем за нарушение им данного слова, неоснователен; несмотря на это, я все же своего мнения о нем не изменил». Шеф сообщил нам также, что его посетил «посредник Гамбетты, который в конце переговоров спросил, «признаем ли мы республику?». На что я ему ответил: «Без сомнения. И не только республику, но если хотите, то даже и династию Гамбетты, лишь бы она доставила нам выгодный и прочный мир». «В сущности, не все ли нам равно, какая будет династия: Блейхредера или Ротшильда!» – прибавил он, вследствие чего эти два господина сделались на некоторое время предметом разговора.

От Л., который пришел вечером, по обыкновению, за приказаниями я узнал, что советник посольства Замвер, некогда премьер «герцога Фридриха VIII», с некоторых пор находится здесь и сообщает о разных событиях корреспондентам газет. «Нувеллист» должен перестать выходить, и вместо него появится большая газета под названием «Moniteur Officièl de la Seine et Oise». Она будет издаваться за счет правительства.

Суббота, 29-го октября. В преобразованном «Нувеллисте» некоторые события или неточно переданы, или же тут кроется интрига. Сегодня рано утром, во время моих занятий, некто Теодор N, «colloborateur du Moniteur Officièl de la Seine et Oise», прислал свою карточку, и вслед за ней вошел молодой человек, присланный префектом для получения от меня наставления для составления передовой статьи. Я ему заметил, что Д. может отлично заменить меня, тем более что он остается во главе издания, я же могу вступить с ним в сношения не иначе как по приказанию союзного канцлера, вследствие чего он меня спросил, следует ли ему передать об этом префекту и следует ли этому последнему лично переговорить с графом Бисмарком. Я ответил, что префект должен сам знать, как ему надо поступить.

За завтраком Сен-Бланкар сообщил нам, что завтра нас посетит Тьер, а Бельзинг выразил мнение, что мир близок, в чем, однако, мы усомнились, пока шеф сам не подтвердил слов Бельзинга. До нас дошло, что Мольтке получил графское достоинство и что король произвел кронпринца и своего племянника, бывшего при осаде Меца, в фельдмаршалы.

В начале обеда шеф, убедившись в справедливости этого слуха, нашел награды эти совершенно справедливыми, с чем вполне согласился и Дельбрюк. Затем зашла речь о последствиях мецского дела. Министр сказал, что капитуляция Меца удвоила число наших пленных. «Нет, даже более чем удвоила, так как у нас в плену все войска, которые Наполеон держал в Вейсенбурге, Верте и Саарбрюкене, за исключением, конечно, убитых нами. У французов остались только вновь сформированные и прибывшие войска из Алжира и Рима, к которым прибавился Дюнуа с несколькими тысячами человек, бежавших из-под Седана. Их генералы также почти все в плену». Шеф сообщил далее о том, что Наполеон просил возвратить ему в Вильгельмсхёе запертых в Меце бывших маршалов Базена, Лебефа и Канробера. «Дайте мне партию для виста, – сказал он. – Я ничего не имею против этого, и король дал на это согласие». К этому он прибавил, что теперь совершаются такие странные вещи, о которых прежде и не помышляли. «Между прочим, может случиться, что мы созовем имперский сейм в Версале, тогда как Наполеон в то же время соберет для совета о мире сенат и законодательный корпус в Касселе. Он объявил нам, что вызвал сюда для переговоров представителей партий: Фриденталя, Бенигсена и Бланкенбурга, чтобы выслушать их мнения о созыве нашего сейма в Версале. «На либеральную партию я не обращаю никакого внимания; они хотят невозможного, – продолжал он. – Они как русские, которые зимой едят вишни, а летом требуют устриц. Когда русский входит в лавку, то требует «чего-нибудь» (kak nje bud), что, собственно, значит: дайте мне того, чего нет».

К первому блюду приехал принц Альбрехт-отец с своим адъютантом и сел по правую сторону шефа; он сначала выпил стакан магдебургского пива (приношение – и очень хорошее), а потом стал пить сект. Старый полководец, как настоящий прусский принц, храбрый и верный своему долгу, пробрался с своей кавалерией по ту сторону Орлеана. «Сражение при Шатодене было постыдное», – говорил принц. В заключение он отнесся с большой похвалой о герцоге фон Мейнинген, который также не останавливался ни перед какими опасностями и лишениями. «Смею ли спросить, – сказал принц, обращаясь к Бисмарку, – как здоровье графини?» «О, она теперь совсем здорова, так как сын совершенно оправился, но до сих пор питает ненависть к галлам, которых она желала бы видеть всех перебитыми даже до последнего ребенка, хотя они, в сущности, и не виноваты в том, что имеют таких гнусных родителей». Потом он сообщил, что в ране, полученной графом Гербертом, врачи признали присутствие ядовитой материи.

Вечером говорено было о том, что несколько экземпляров «Нувеллиста» № 13, заказанных Абекеном, будут отосланы в Париж, дабы сообщить парижанам подробности о капитуляции Меца.