Текст книги "Единственное желание. Книга первая"

– Так, так… На десерт… – задумалась Риланн. – Есть пироги с яблоками, мёд с орехами… О! – озарило служанку. – Наисвежайший пирог с клубникой, украшенный сладкими взбитыми сливками.

Граю судорожно сглотнула. Заметив это, Эливерт одобрительно кивнул, но тут же уточнил с притворно-суровым выражением лица.

– А это вкусно?

– Вкуснее не бывает! – заверила Риланн, приложив руку к пышной груди, словно клятву давала. – А если и бывает, так только, пожалуй, на праздничной трапезе при королевском дворе!

– Ну, мы – люди простые. Нам блюда королевские не нужны! – заявил разбойник, подмигнув притихшей Граю. – Неси свой пирог, Риланн! А то у этой пигалицы уже слюнки текут!

Девочка глядела на Эливерта глазами полными немого восхищения, словно он обещал ей не обычное пирожное, а все сокровища мира разом! Так умеют смотреть только самые верные на свете существа – собаки, да ещё дети, которые умеют любить просто так, искренне и нежно, в чистом «щенячьем» восторге слепого обожания.

Граю уже любила его всем сердцем, даже не зная, что собой представляет этот чужой, совершенно неведомый ей, человек. Эта маленькая девочка, похожая на пугливую птичку, любила незнакомого, насмешливого, слегка пьяного, воинственного мужчину просто потому, что в душе его нашлась капля человечности. Он не прогнал её прочь, не толкнул, не ударил, не прикрикнул! В конце концов, он просто заметил её, а мог бы вовсе не обратить внимания на её несчастную мордашку, не увидеть этого маленького серого мышонка. И тогда Граю снова осталась бы голодной…

А теперь она улыбалась так, словно сегодняшнее утро положило начало самому счастливому дню в её жизни.

И Настя с удивлением отметила, что оказывается иногда очень просто сделать другого человека счастливым. Очень-очень просто! К этому практически не надо прилагать никаких усилий. Но чаще всего никто просто не хочет сделать хоть что-то ради близкого, и уж тем более, ради кого-то чужого…

Эл с каждым днём удивлял Романову всё больше. В Лэрианоре ей казалось, что в эгоистичном разбойнике давно не осталось ничего человеческого, кроме его благодарности Миланейе. Но теперь за циничной маской временами проступала та истинная суть Эливерта, которую он настойчиво пытался скрыть.

И как сейчас тебе, Рыжая, поверить в жестокое сердце Вифрийского Ворона, когда на твоих глазах бездушный атаман воровской шайки кормит чужого ребёнка и улыбается умилённо?! Никому прежде он не улыбался так! За все проведённые вместе дни Насте не случалось видеть его лицо таким светлым и искренним!

– Кстати, Граю, я тебя не познакомил со своими друзьями, – спохватился Эл. – Граю, это эрра Дэини!

Настя приветливо кивнула улыбнувшейся девочке с видом уважительным и благосклонным.

– Я зову её просто «Рыжая», но на твоём месте я вёл бы себя почтительнее и обращался к ней так, как я тебе и сказал – «эрра Дэини»! А то она, знаешь ли, так машет мечом, что лучше ей не перечить и не злить напрасно, – добавил Эл ехидно.

Разбойник махнул рукой в сторону лэриана, отвлекая внимание Граю от Насти.

– А это Наир! Мой друг из Лэрианора. В этом городе некоторые зовут его просто «Ушастик». Ты тоже можешь его так называть!

Девочка негромко хихикнула, а Наир одарил Эливерта красноречивым взглядом, прекрасно говорящим о том, что лэгиарн весьма и весьма невысокого мнения об умственных способностях разбойника. Но это мало заботило Эливерта. Он уже белозубо «скалился», приветствуя возвратившуюся Риланн. Девица, кокетливо отбросив за спину тёмные косы, поставила перед Граю бело-розовую воздушную крепость клубничного пирога.

Девочка с трудом прошептала слова благодарности и, глядя на пирожное, как на волшебное видение, всё никак не решалась откусить кусочек. Наконец, она лизнула белоснежный крем, прикрыла глаза от удовольствия и замурлыкала что-то с набитым ртом. Потом жадно откусила ещё, и вдруг, будто опомнившись, протягивая пирог, пытливо заглянула по очереди каждому в лицо и спросила заботливо:

– Хотите? Он очень вкусный! Хотите?

– Нет, нет! – ответил Эливерт за всех. Остальные только отрицательно качали головой. – Это всё тебе, цыплёнок! Ешь, ешь! А то нам скоро ехать…

Граю упрашивать было не нужно.

Девочка сосредоточенно поглощала пирог. Эливерт, облокотившись на стол и подперев подбородок рукой, лениво ковырялся в зубах тем самым ножом, которым едва не проткнул руку Кед-хейла, искоса разглядывая усердно жующую девочку.

– Граю, а как это твоя милая матушка отпустила тебя в столь неподходящее для юной дамы место? – спросил вдруг он.

– Что, эрр Эливерт? – нахмурилась девочка, не уяснив напыщенных речей разбойника.

– Я говорю, как мать-то тебя в эту дыру пускает? Знает, поди, что здесь и обидеть могут! – растолковал Эливерт.

– У меня нет матушки. Она умерла, когда я была ещё маленькой, – не отвлекаясь от еды, доложила Граю.

– Вот как? – вздохнул Эл. – Тогда ясно! А теперь ты, стало быть, большая?

– Ага, – кивнула девочка совершенно серьёзно, не замечая лёгкой иронии в голосе атамана.

– Скучаешь по ней? По матушке? Да, цыплёнок? – продолжал Эливерт, сочувственно глядя на Граю.

Девочка как-то неуверенно пожала худенькими плечиками.

– Не знаю! Я её и не помню почти. Без неё плохо… Матушка, она добрая была. Она меня обнимала всегда и рядом ложилась, когда я боялась засыпать… И сказки мне рассказывала. Только я уже не помню их совсем…

Настя почувствовала, как на глаза набегают непрошеные слёзы. Ей стало бесконечно жаль эту одичавшую голодную сиротку. Несчастный воробышек, обречённый на одиночество. Она не знает, что такое забота и ласка матери, она почти не помнит её, но где-то в грёзах, в наивных детских мечтах, она верит, что мама её была доброй, потому что иначе быть не может! Потому что в любом мире, в любые времена, для любого ребёнка никто не может быть добрее и прекраснее матери! Даже когда некоторые женщины не достойны этого святого титула, для их несчастных детей они всё равно эталон наивысшего совершенства.

– Сказки… – тихо и задумчиво молвил Эливерт. – Мне матушка тоже сказки рассказывала… Раньше… Я тогда ещё на Севере жил…

– Она у тебя уже старенькая, да? – спросила любопытная Граю.

– Не знаю, – Эл пожал плечами почти как Граю минуту назад. – Я её не видел давно… очень давно… Лет двадцать уже… А с кем ты живёшь, Граю?

– С отцом. Его Сильтином зовут, – деловито доложила девочка. – Раньше он сапожником был…

– А теперь уже не сапожник? – не понял Наир.

– Сапожник… Только он всегда пьяный… Башмаки почти не шьёт.

– Ясно, – Эл нахмурился. – А он знает, что ты сюда приходишь?

– Знает. Я сюда почти каждый день хожу. Здесь можно еды выпросить порой. И Риланн меня кормит, только на неё за это хозяин ругается. Но когда Фарлей не сморит, она мне иногда выносит… Она добрая! Вчера лепёшки давала! Но так вкусно, как вы, меня никогда никто не кормил, никогда-приникогда! А папка у меня хороший… Он только когда пьяный дерётся. А когда не пьяный – он меня не бьёт… – девочка замолчала, размышляя о чем-то.

– А пьяный он каждый день! И каждое утро, как нажрётся, поколачивает тебя… А ты, чтобы лишний раз не получать, на рассвете сбегаешь из дома и бродишь до позднего вечера, так, цыплёнок? – закончил за неё Эливерт. – Я всё правильно говорю?

Девочка вздохнула и кивнула тёмной головкой.

– Он меня всё равно любит, – рассудила Граю. – Он мне так и говорил раньше: «Ты, дочка, не серчай! Нрав у меня тяжёлый, но ты мне всех дороже!» Тётка Беарья, как это услыхала, кричала на него громко.

– А кто это? Беарья? – заинтересовался Эливерт.

– Она с нами живёт. Отец сказал, что я мала ещё хозяйство вести, а в доме женщина должна быть. Когда матушка умерла, она к нам пришла жить, – степенно разъяснила девочка.

– Стало быть, Беарья – это твоя мачеха? – уточнил разбойник.

Граю кивнула.

– Она тебя не обижает?

– Не-а! – протянула девочка. – Ей только на глаза не попадать! А я же из дому с утра ухожу, а летом иногда в сарае сплю. Там темно. Она меня и не видит! Только страшно – мыши шуршат! А когда она злится, то дерётся ещё хуже папки… Но она-то ничего, а вот мальчишки, они такие вредные, они всё время задираются, а потом мне попадает!

– Какие мальчишки? – спросил Эливерт устало, всё ещё вертя в руках длинный кинжал.

– Тётки Беарьи сыновья. Она их с собой привела. Они ко мне всё время лезут, дерутся, обзывают!

– А ты что же? Сдачи дать не можешь? – воскликнул атаман. – Они тебя младше или старше?

– Младше, – ответила Граю, опуская глаза.

– Ну, так в чем дело?! Двинула бы этим соплякам по зубам – пусть своё место знают! Они бы в другой раз забыли, как тебя обижать!

– Эл, ты чему ребёнка учишь? – возмутился Наир. – С такими наставлениями она вырастет разбойницей, вроде тебя!

– И все вопросы будет решать, давая оппоненту по зубам, – добавила Настя.

– Чему учу, чему учу! – передразнил друзей Эливерт. – Защищаться я её учу! Не позволяй себя унижать, цыплёнок! Никогда не позволяй! И пусть оно канет в ночь – всякое там благородство! Надо уметь себя защитить! Рано или поздно случится так, что тебе нужно будет за себя постоять! Поверь, Наир, многим девицам, что в тёмном переулке натыкаются на какого-нибудь пьяного лиходея, умение обращаться с оружием пригодилось бы гораздо больше, чем светские манеры и годами прививаемое благородство. Когда кто-то угрожает твоей жизни и благополучию, мало толку с умения вышивать шёлком или петь лирические баллады, тут надо уметь дать отпор. Это и тебя касается, Дэини! С мечом ты управляешься неплохо, но ведь растерялась, когда на тебя напал топлюн! А надо уметь защищаться! От нас-то, мужиков, всё равно помощи чаще всего не дождёшься! Это когда нас видеть не желаешь, мы тут как тут, а случись беда, подмога нужна, так ведь вечно носит где-то! Так что учитесь, девочки, полагаться только на себя! И, если братцы твои сводные ещё раз к тебе сунутся, расквась им носы, недолго думая – второй раз остерегутся…

– А я один раз стукнула! – горделиво доложила Граю. – У Арма во-о-т такущий синяк под глазом соскочил! Только они Беарье наябедничали, а тётка меня отлупила… больно… Палкой! Сказала, ещё раз мальчишек трону, она меня вовсе прибьёт!

– А отец что же? Не вступился? – всё так же отстранённо поинтересовался Эливерт.

– Нет. Он не слышал. Пьяный спал, – махнула ручкой Граю. – Больше я с мальчишками не дерусь, а то меня Беарья опять поколотит. А они знают, что я им сдачи не дам, и задираются…

– Она тебя хотя бы кормит?

– Бывает. Но здесь чаще. Здесь людей много…

Помолчав, Граю добавила:

– Добрых!

– Тоже мне добрых! – фыркнул Эливерт. – Видел я, как тебя тут от стола к столу шпыняют! Добрые люди!!!

Настя, разбойник и Наир переглянулись: впечатление от откровений девочки, неприятное, тяжёлое, осело на душе липкой грязной паутиной. Все сразу как-то притихли и помрачнели.

– Вот что, пигалица! А не хочешь ты уехать отсюда? С нами уехать! Подальше из этого городка? – неожиданно для всех выпалил Эливерт.

Наир и Романова воззрились на него с удивлением не меньшим, чем на лице у Граю. Глазёнки девочки, и без того большие, округлились и стали просто огромными.

– Уехать? С вами? – тихо переспросила она.

– Да, с нами! – убеждал Эливерт быстро и напористо. – Если тут тебе так живётся несладко: бьют, голодом морят – давай с нами! Что тебя здесь держит? У тебя вся жизнь впереди! Уедешь с нами – я тебя пристрою! С чужими людьми тебе лучше чем с родными будет! Уж ты мне поверь, цыплёнок! Я тебе зла не желаю!

Девочка растерянно хлопала глазами, кажется, едва понимая, о чём говорит ей разбойник. С минуту она мучительно решала что-то, на худеньком бледном личике за мгновение промелькнула целая гамма чувств.

Наконец, смело глядя в холодные жёсткие глаза Эливерта, девочка сказала:

– С тобой поеду! С тобой не страшно, Эливерт! Ты добрый. Я знаю, ты меня колотить не будешь.

– Не буду! Клянусь! – искренне заверил атаман.

– Я хочу с вами, если ты меня с собой возьмёшь! Ты очень добрый! Я таких добрых никогда не видела!

– Нашла доброго, пигалица! – Эливерт ласково щёлкнул её по носу. – Я – пройдоха, подлец и грубиян! Но тебя я в обиду не дам! Никому! Слышишь?! Значит, решено? Едем!

– Эл, ты что рехнулся? – прошипел Наир. – Ты думаешь, что говоришь? Куда??? Куда ты её зовёшь, можно узнать?

– Всё равно куда, лишь бы подальше отсюда, – холодно ответил разбойник.

Наир отодвинулся на край стола, метнул гневный взгляд в сторону Эливерта и поманил его пальцем. Тот подвинулся к нему, подальше от Граю и Насти. Это была бессмысленная мера, поскольку их громкие рассерженные речи всё рано не ускользнули от дамских ушей.

– Слушай, Эл, – шёпотом процедил лэгиарн сквозь зубы, – тебе с перепоя всегда в голову мудрые мысли лезут… Но сегодня ты обошёл самого себя! Ну, скажи, откуда у тебя появилась грандиозная идея взять эту девочку с собой?

– Нельзя её здесь оставлять! Пропадёт! – просто ответил Эливерт. – И похмелье здесь не при чём. Что её здесь ждёт? Разве это жизнь?! Одни мучения!

– Ты можешь предложить ей что-то лучшее? – усмехнулся Наир.

– Могу. И предлагаю. Ей в любом месте будет лучше, чем здесь! – зло бросил Эл, не сводя стальных глаз с лэгиарна.

– Смею тебе напомнить, друг, что мы не на увеселительной прогулке! Куда ты её хочешь с собой тащить? В столицу? Или на Север? В нашей компашке жутко не хватает малолетнего ребёнка! Ты увезёшь её из семьи, а что дальше? Прости, Эл, но родитель из тебя никудышный! Ты ничем не лучше этого пьяного сапожника! Вся твоя жизнь – прогулка по краю пропасти. Тебя могут убить в любой момент! Что тогда будет с ней? Эл, ответь мне! Пойми, мне тоже жаль эту девочку, но я понимаю, что у меня нет права вмешиваться в её судьбу, брать на себя ответственность за её жизнь, потому что я не уверен, что смогу изменить эту самую жизнь в лучшую сторону.

Притихшая и погрустневшая Граю прислушивалась к разговору мужчин. Желая отвлечь её, Настя нежно погладила девочку по спутанным волосам, и, пододвинув ближе тарелку с остатками пирожного, сказала:

– Ты, ешь, ешь, Граю! Доедай!

– А у меня нет права не вмешаться в её судьбу! – решительно заявил разбойник. – Наир, я всё это видел! Видел сотни раз! Пьянки да побои, пинки да затрещины. А в глазах мутнеет, потому что уже третий день ничего не жрал! И никому нет до тебя дела, и помощи ждать неоткуда, потому что никто не желает «вмешиваться и брать на себя ответственность»! И слоняется по кабакам ватага одичалых таких воробышков. Подрастают они и из воробышков превращаются в воров и уличных девок. Иного не дано! Такая судьба ждёт всех бродяжек!

А я не хочу этого, Наир! Не хочу, чтобы в нашей проклятой орде стало одной заблудшей душой больше! Пусть Лиэлид, и владетели земель, и наш доблестный король строят планы по спасению всего мира, а я так скажу: не надо спасать всю Кирлию! Это просто земля! А живут на ней люди – вот им и надо помогать! Я сегодня этому цыплёнку помогу, ты завтра – кому-то ещё, Рыжая – третьему. И тремя несчастными меньше будет… Вот так и надо беды и зло изничтожать!

Я знаю, Наир, что я не лучший, кто мог бы позаботиться о Граю, но выбора нет. Оставить её здесь я не могу – ей нужно помочь. Тебе этого не понять, Наир! Хоть ты тоже сирота, но ты никогда не чувствовал себя одиноким, брошенным…

А я знаю, что у неё на душе. И это неправильно! Не должно так быть! Дети должны быть счастливы! Беззаботны, легкомысленны и счастливы! Потом, во взрослой жизни, успеют грязи нахлебаться. Не должно быть у ребёнка такого одичалого затравленного взгляда, как у этой пичуги! – закончил Эливерт, кивнув в сторону Граю.

Наир помолчал и сказал потом:

– Я с тобой, Эл, не спорю. Ты всё верно говоришь! Только куда ты её денешь? В Лэрианор привезёшь? Так ведь нескоро мы туда вернёмся.

– Нечего ей в Лэрианоре делать! – рассудил Эливерт. – Я ещё до Жемчужных Садов её куда-нибудь пристрою. Что у меня знакомых мало, что ли? Отдам какой-нибудь миледи на воспитание.

– Тогда уж лучше здесь оставь! – взвился Наир. – Одинаково приятно! Среди твоих знакомых ни одного приличного человека не найти! Одни воры, разбойники, да гулящие девки… «Миледи»! Тоже мне сказал! Знаю я твоих «миледи»! Ежели ты Граю к такой пристроишь, так ей дорога прямиком в вашу вольную братву предначертана. Где-нибудь в притоне всю жизнь и проживёт.

– А ведь тут ты прав, дружище! – согласно кивнул Эливерт, но на лице его уже появилась знакомая ехидная ухмылка. Очевидно, что его уже посетила какая-то новая гениальная идея. – И вправду, друзья мои да подружки сплошь все из вольницы, такие же заблудшие овцы, навроде меня. Но неужто среди всех моих знакомых ни одного человека приличного не найдётся?

– А откуда ему взяться? Кроме нас с Дэини, да Миланейи, с тобой могут знаться только те, у кого давно уже нет даже понятия о совести, – с каменным лицом жестоко заявил Наир.

Может, он так и не думал, но с утра лэгиарн был очень сердит на разбойника и не удержался от подобного замечания.

Эливерт расхохотался.

– Да уж! Скромненькое замечание! Но ты ошибаешься, мой друг Ушастик, окромя вас, есть среди моих приятелей и другие честные люди! Немного, но есть. И, кажется, я даже знаю, куда мне увезти Граю. Тем более что это как раз по пути в Жемчужные Сады… Есть у самого берега Киримы городок Сальвар, а в нем живёт одна девица, которая, как я думаю, будет чрезвычайно рада, если я привезу ей эту птаху.

– Не верится мне как-то, что эта девица действительно сумеет позаботиться о девочке.

– Не верится? – Эл ухмыльнулся. – Тогда слушай, Наир! Я тебе расскажу одну сказку…

– Я тебе не ребёнок! Граю вон сказки свои рассказывай, а я все твои воровские байки наизусть знаю!

– Эту не знаешь! – не унимался разбойник. – Сюжет у неё не хуже тех душещипательных баллад, что слагают бродячие менестрели. Только вот рассказчик из меня никудышный! Пафосных сравнений и поэтических образов зря не ждите!

Ну, так вот… В некой земле владетельной, в небольшом, но славном городке, на берегу Великого озера, жили-были два семейства. Не знатных, не богатых, но весьма благопристойных и уважаемых. Жили по соседству, и отношения у них складывались добрые, я бы даже сказал, дружеские. В одном доме подрастала дочь-красавица, звали её Вириян; в другом – единственный сын, молодец да удалец, по имени Давмир.

Жили-были, не тужили. Родители на детей своих нарадоваться не могли, а те, с самого детства, что брат с сестрой – как говорится, не разлей вода!

Дразнили их: «Тили-тили-тесто – жених да невеста!». Но они на это не обижались! Родители-то их с самого рождения сосватали.

Да и сами они, Давмир и Вириян, с годами поняли, что связывает их крепкая любовь.

Вот уже к осени должно было свадьбу играть…

Давмир к тому времени вырос могучим молодцем силы недюжинной, место покойного отца в кузнице занял, и спорилось в его руках любое дело.

Вириян тоже мастерицей стала: от матушки-портнихи шить, вышивать, да кружева плести ремесло переняла. И, пожалуй, ждала их счастливая и долгая семейная жизнь. Но, не тут-то было!

Эливерт вёл повествование уже не только для Наира, но также и для Насти, и для Граю, одолевшей клубничный пирог. Теперь, соблюдая законы жанра, он сделал небольшую эффектную паузу для достижения драматического напряжения и продолжил свою историю:

– Повадился к той красавице захаживать старший из сальварских стражей порядка – немолодой уже, а дурной, нрава дикого, к тому же неказистый и толстый, как пивная бочка. Стало быть, не по душе Вириян пришёлся, а нет-нет, да и зайдёт: то камзол ему сшей, то пояс бисером разукрась, то портки новые. Потом стал и на улице её поджидать, будто случайно встретились. Родители девицы той забеспокоились – молва дело страшное, особенно в таких-то маленьких городках, вроде Сальвара. Что было – приукрасят, чего не было – додумают! Вириян от этого ухажёра как от огня шарахалась, да только, кто тому поверит, если слухи пойдут. Прилипнет позор к девке как смола – вовек не отмоешься!

Не стал отец Вириян долго размышлять… В следующий раз, когда толстяк этот в гости к ним явился, вместо дочки-красавицы хозяин его сам встретил, да и выставил вон, пояснив при этом, дескать пора стражу этому нового портного поискать, поскольку дочка-то их скоро замужней станет и всяким шитьём некогда ей будет заниматься.

Осерчал ухажёр незадачливый не на шутку, расправой пригрозил за такое унижение, да и не пустыми оказались те слова.

В тот же день явились в дом к девице стражи порядка, взяли отца её под белы рученьки и увели под арест. Уже не припомню, какое они обвинение ему состряпали, а привирать не стану. Ясно-понятно, был тот в одном повинен – дочку сою ненаглядную отстоять хотел.

Избавившись от отца-защитника, стражничек тот решил, что руки у него теперь совсем развязаны, и можно ему делать всё, что натуре его похотливой угодно. Увидал он Вириян неподалёку от кузни Давмира, подкатил к ней, ну и давай руки распускать. Увидал молодой жених такие дела, рассвирепел аки бык бодучий, вышел из своей кузницы, да прихватил клещи, только что из горна вынутые.

Парень он был не злой, но ведь довёл этот жирный хряк до белой ярости. Давмир этого жирдяя за задницу раскалёнными клещами хватанул, да и отволок аккуратно от невесты в сторонку.

Граю коротко хихикнула.

Эл улыбнулся ей и продолжил:

– Да, все, кто это видел, тоже до слёз гоготали, кроме бедолаги подкопчённого, разумеется. Он верещал так, что уши закладывало! И ему было вовсе не смешно! Страж порядка, понятно, тут же за меч схватился. Драка завязалась. А Давмир с оружием обращаться вовсе не умел, хоть и ковал его каждый день! Зато силы в нём было – хоть отбавляй! Кузнец же!

По правде сказать, никто и не понял, как так вышло, да только швырнул парень стража того как-то неловко. Отлетел толстяк в стену, головушкой буйной об угол хряснулся и был таков – помер мигом, и даже последнюю волю огласить не успел. Свидетелей тому была цельная улица!

Испугалась Вириян за своего любезного. Поняла девица, что не простят добру молодцу стражи порядка гибели своего сотоварища, пусть и случайной. И ждёт теперь драгоценного её Давмира вместо свадьбы весёлой и домашнего гнёздышка – дорога тёмная да дальняя, в лучшем случае в темницу за высокий забор, решётчатые окна, а потом на каторгу, а в худшем – тугая петля виселицы.

И сказала Вириян Давмиру: «Беги, возлюбленный мой, покуда не схватили тебя псы цепные! Видно, не судьба нам вместе быть! Но и в дальних краях, пусть и годы пройдут, знай – в городке, на берегу озера Кирима, ждёт тебя твоя Вириян! И всегда будет ждать, и помнить до последнего своего вздоха, и любовь моя и верность будут так же сильны, как скорбь предстоящей разлуки в этот час! Знай, навеки это будет неизменно! А теперь беги! Лучше ты будешь вдали от меня, но жив, чем рядом со мной, но погибнешь!»

И, поцеловав напоследок возлюбленную, простился на скорую руку Давмир со своей матерью. Та от слёз не видела мир вокруг, когда узнала, что за беда обрушилась на её единственное чадо. Да что поделаешь – ничего уже было не изменить!

Давмир спешно покинул родной город, ступив на тот тернистый путь, что многим известен – на путь беглеца и изгоя, когда вся жизнь – дорога, и вечно надо в страхе оглядываться назад, опасаясь погони и мести. Нелегко жить так, к этому надо привыкнуть. Давмир к вольной воле, ясно-понятно, был не готов.

Шёл он из города в город, из одной земли в другую, подгоняемый страхом и отчаянием. Иногда он подрабатывал, где мог. Руки-то у парня были искусные, золотые! И мог бы он запросто устроиться подмастерьем к какому-нибудь ремесленнику, но страх перед преследователями не давал ему задержаться где-нибудь. Долгое бегство, бессонные ночи, одинокие дни – тут в пору в петлю лезть! Всё это измотало его. Он стал худющий, как полинялый старый волк после голодной зимы. В нём не осталось и половины той силы, что некогда струилась в могучих руках кузнеца.

Таким он пришёл в Эсендар… Ещё тот, старый Эсендар, не знавший войны между Побережьем и Югом, легендарный город, могучий бастион Кирлии. У него было немного денег, заработанных тяжким трудом, и глаза, взиравшие на мир с равнодушием смертельно больного человека, уже отжившего положенный ему срок и смирившегося с неизбежностью. Он зашёл в один из тамошних трактиров, и всё, что смог купить на свои «сбережения» – кружку рину да кусочек хлеба… Корочку, которой бы не наелась даже эта птаха!

Там на Давмира обратил внимание один незнакомец. Чужак подсел за стол к парню, угостил выпивкой и собственной закуской. Они разговорились как старые друзья. Видимо, Давмир уже так устал от своих скитаний, вечного страха и несправедливости жизни, что, неожиданно для самого себя, без всякой утайки выложил неизвестному бродяге всё о своих злоключениях.

А новый знакомый, выслушав беднягу, заявил, что таких вот скитальцев в наше время полным-полно. Судьба у каждого своя, а итог у всех один – дорога без конца и края! Вернее, есть край, но только после него уже ничего нет…

А покамест жив – беги, беги, беги, не останавливайся! Только в одиночку уцелеть трудно. Гораздо легче спастись в стае, когда тебя окружают такие же доведённые до отчаяния изгои…

И предложил тот незнакомец Давмиру присоединиться к его разбойничьей шайке, и тот, ясно-понятно, согласился, поскольку выбора, по сути, у него не было. В одиночку он бы сгинул, а рядом с такими же сорвиголовами появлялась надежда выжить.

– И незнакомцем этим, очевидно, был не кто иной, как ты сам? – предположил Наир.

– Ну, разумеется, мой друг! – ухмыльнулся Эливерт крайне иронично. – У тебя просто нечеловеческая проницательность! Может это оттого, что ты не человек?

Разумеется, я был тем самым бродягой, который предложил Давмиру вступить в ряды воровской вольницы. Случилось это давно, ещё до Битвы при Эсендаре, ещё до Лэрианора, и до того как… Ну, ты сам знаешь!

Подумал Давмир, подумал, да и примкнул к нашей волчьей стае. Хоть, по правде сказать, не годился он для такой житухи. Вроде, драться умел, и в оружии толк знал, и силищи у него было через край, ровно у медведя (куда мне дохляку до того кузнеца!), но убивать, даже защищаясь, не умел. По сути, того сальварского стража порядка, что на его невесту глаз положил, пришил он совершенно случайно… Хватки ему не хватало, ловкости – а ведь вору без этого нельзя, пропадёшь! Надо быть как лису хитрым, как угрю изворотливым, как волку осмотрительным. А он об осторожности не думал, всё мечтал о чём-то, грезил, как вернётся домой да заживёт со своей Вириян припеваючи.

Мы и вправду пару раз в Сальвар наведывались. Риск, ясно-понятно, был велик, да уж больно по невесте скучал горе-разбойник!

Вириян известие о том, что Давмир её на самом деле разбоем да лиходейством занялся, не по душе пришлось. На меня она косилась как на врага заклятого, недолюбливала, чуяла, что до добра это не доведёт…

Отец её к тому времени в тюрьме сгнил, мать вскорости померла, а она со своей свекровью несостоявшейся, матерью Давмира, так жить и осталась. Такую родную дочь не каждому Небеса пошлют, а тут – даже не невестка, а жили, душа в душу!

Ждала она своего Давмира. Редкие эти приезды ей всё равно что великие празднества были. Только каждый раз Вириян просила бросить дела наши лихие, просила осторожнее быть. Его просила. И меня тоже. Так и сказала мне тогда, при последней встрече: «У Давмира голова горячая. Он опасности не видит, словно ребёнок в огонь сунется и не поймёт, пока не обожжётся, что нельзя руками жар загребать. Ты, Эливерт, жизнь повидал, ты как зверь – нутром чуешь. Потому тебя прошу – береги его, моего Давмира! Ты его на этот путь поставил, в попутчики к тебе он не напрашивался – ты сам позвал. Тебе теперь за него и ответ нести! Не твоя вина, что мы порознь, не то сберегла бы его сама, как крепость неприступная, а так… Лишь на тебя уповаю! Сбереги, Эливерт!»

Разбойник устало вздохнул.

– Не сберёг… Не умел он убивать, Давмир этот! И защищаться толком не умел! Сердце у него, дурака, слишком доброе было! Потому он стал одним из первых, в Эсендаре, в ту ночь. Одним из первых, кого я потерял тогда…

Когда началась резня… Там головы сложили такие ребята! Они даже не воины были, а духи тьмы, призраки! Куда уж Давмиру! Я видел, как он погиб. Одним из первых, но далеко не последних в ту ночь, когда кровь от ужаса стыла в жилах. И было всё, как в страшном сне, только гораздо страшнее, потому что на самом деле, и потому что неотвратимо, как смерть. Да. Смерть…

Пред невидящим взором Эла, словно вновь вставали картины прошлого.

– Тогда я узнал, что есть смерть! Хоть много раз я видел, как приходит Вечная Дева отнимать наши жизни. Но только там, в Эсендаре, когда словно волчью стаю загнали нас легавые в ловушку, я почуял, как смерть схватила меня за горло, и отовсюду во тьме зиял её оскал! Она была кругом. Косила самых лучших моих ребят, как жнец спелые колосья в поле, собирала свой кровавый урожай. А мы метались, как загнанные в угол крысы, бессильные, отчаявшиеся, очумелые от ужаса. Мы верили, что эсендарская вольница неуязвима! И вдруг оказалось, что мы так же слабы и ничтожны, как все люди. Это было страшно, Наир! Не умирать… Нет! Куда страшнее видеть смерть вокруг, гибель друзей, и быть не в силах это остановить! Воровская судьба – не стрела, так петля! – невесело хмыкнул разбойник. – Страшно, Наир…

– Я знаю, Эл! – мрачно кивнул лэриан. – Страшнее не придумаешь! Но это позади. Ты бы тише говорил о своих похождениях и ремесле. Здесь ушей немало. Пусть за руку не пойман, но если донесёт кто стражам порядка о твоих речах, мы можем надолго загреметь в темницу, так сказать, до выяснения обстоятельств…

– Не боись, Ушастик! Мы теперь под защитой Её Светлости Наидобрейшей миледи Лиэлид! Да продлят Небеса её дни и пошлют ей побольше сахара в чай! – пафосно произнёс Эливерт, вздымая руки вверх. – И пусть подавятся все легавые этого городка, и всё, кто имеет зуб на разбойничью вольницу, пусть захлебнутся собственной слюной, но я не намерен прятаться сейчас! Должна же быть хоть какая-то выгода с того, что мы лижем пятки этой Лиэлид! Мы уже не так далеки от Жемчужных Садов, здесь её почитают как Мать Земли, и нам нечего опасаться, мой друг! Назовись я хоть Владетелем Мрака – никто не тронет нас, ведь мы под покровительством миледи Лиэлид! Однако я отвлёкся…

– Да, – кивнул Наир, – чем же закончилась история Вириян и Давмира?

– Собственно, их историю я уже закончил, – пожал плечами разбойник. – Давмир погиб в Эсендаре, и с тех пор это уже история только лишь Вириян, вдовы-невесты, так и не ставшей женою.

Я выжил. Единственный из всех, как тебе известно. И спасло меня чудо по имени Миланейя.