Текст книги "Год дракона"

Начало пути

Вечером следующего дня мы приблизились к границе с Украиной. Мне предстояло впервые в жизни проходить таможню, и я волновался: у нас был полный джип оружия. За несколько километров от границы мы встали на заброшенной заправке, где обычно останавливались дальнобойщики, чтобы справить нужду. Вовка поставил джип между двух столбов, к которым раньше крепились бензоколонки, и поэтому с трассы мы плохо просматривались. Брат открыл заднюю дверцу, сунул руку между спинкой сиденья и корпусом машины – щёлкнул замок, и я с удивлением наблюдал, как Вовка сдвинул сиденье вперёд и поднял её, как крышку. В нише под сиденьем был оборудован тайник – лёгкая решётчатая планка с ремнями и креплениями для пистолетов и кинжалов. Я был потрясён не столько наличием самого тайника, сколько тем, что у брата кроме «Стечкина» и ставшего моим «Макарова» оказалось ещё три пистолета. Кольт «Анаконда» – серебристый красавец с мощным восьмидюймовым стволом. Увидев его, я понял, что именно о нём и мечтал всю жизнь. Рядом с «Анакондой» был ещё один кольт – короткоствольный «Питон». Мне не очень нравилось такое оружие, хотя я читал о его впечатляющих технических характеристиках. Третий был «Вальтер П-99», и о нём я знал мало. Только лишь то, что его разрабатывали специально для полиции и военных, а потому практичность и лёгкость стали его основными достоинствами.

Кроме пистолетов на решётке в специальных ножнах висели три ножа разных размеров. Чехлы были сделаны из толстой кожи и имели фиксаторы, чтобы оружие не выскользнуло во время манёвров машины. Вовка вложил свой меч в ножны, расположенные с левой стороны решётки, закрепил перекрестье фиксатором и попросил принести из багажника мой меч. Его он поместил в ножны, приделанные к днищу сиденья.

– Как мы перейдём границу с таким арсеналом? – наличие тайника меня и пугало, и будоражило одновременно.

– Сделаем непробиваемые лица и окутаем льдом сердца, – улыбнулся Вовка и опустил сиденье. Щёлкнул потайной замок – и оно намертво закрепилось в естественном положении.

– А если лёд растает?

– Тогда сдадимся и сядем в тюрьму, – брат хлопнул меня по плечу и сел за руль. – А если не хочешь в тюрьму, то тебе придётся применить своё лекарское обаяние в боевых условиях.

На таможне была небольшая очередь, но я обрадовался рано: машины двигались очень медленно. Кроме того два пограничника с собаками курсировали между ними. Я понимал, что они искали наркотики, но боялся, что собак натренировали ещё и порох находить. Пороха у нас было столько, что хватило бы расстрелять весь этот пограничный пост.

Оставив машину в специальной зоне, мы отправились заполнять декларации и проходить погранконтроль. Когда с бумажными формальностями было покончено, мы вернулись к своей машине для досмотра. Пока пограничник обследовал наш багажник Вовка стоял со скучающим видом, как будто он по пять раз на дню пересекает границы. А вот пограничная собака, увидев меня, завиляла хвостом. Сердце у меня ёкнуло: вдруг пограничнику это покажется подозрительным?

«Сидеть!» – мысленно приказал я, но собака не послушалась и со всей своей собачьей радостью устремилась ко мне. «Стоять! Фу! Назад!» – мысленно командовал я и вдруг понял, что пёс обучен другим командам и на другом языке. Пограничник, слегка прищурившись, приближался ко мне: моя личность его явно заинтересовала. В этот момент в машине, что находилась в соседней зоне досмотра, заплакал ребёнок. Малыш, которому не было и года и который до сего момента вполне спокойно восседал у матери на руках, вдруг разразился громогласным плачем. Мать принялась укачивать его, поила водой из бутылочки, пыталась отвлечь игрушкой и видом пограничной собаки, но ребёнок остался равнодушным ко всем уловкам. Его плач перешёл в крик, и кричал он так, словно его без наркоза резала бригада хирургов.

Надо признаться, это вопящее чадо сильно мешало мне сосредоточиться. Я пытался говорить с собакой, пытался ей приказывать, но думал только о том, как бы заткнуть этого ребёнка. Впрочем, такие мысли вертелись не у меня одного. Я видел, с каким мученическим видом пограничник заканчивает осмотр нашей машины, как он то и дело кидает просящие взгляды на мамашу, которая не знала, что сделать со своим малышом, чтобы он замолчал, и гневные – на своего коллегу, призывая того принять срочные меры по устранению этого голосящего демона с территории досмотра. Отец ребёнка метался между ними и пограничниками, гладил своё чадо, орал на жену, заискивающе улыбался людям в форме. А я всё пытался говорить с собакой. Вспомнил слова брата относительно моего драконьего обаяния и, оставив команды, решил обратиться к собаке обычным тоном, на равных.

«Понимаешь, я еду за братом, – глядя псу в глаза, мысленно говорил я. – Мы не виделись восемь лет, потому что нас разлучили, когда мы были детьми. И от тебя зависит, как быстро мы с ним встретимся. Пожалуйста, не задерживай нас, то я увижу братишку ещё не скоро, а я так по нему соскучился!»

Четвероногий пограничник смотрел на меня умными глазами, навострив уши и склонив голову набок.

– Шукай, Гомер, шукай! – шепнул его хозяин, чуть дёрнув поводок.

Пёс лениво меня обнюхал, прошёл вдоль машины и сел, высунув язык. Пограничника такой результат не устроил, но ребёнок из соседней машины уже побагровел от крика. Вовка единственный в этом бедламе сохранял спокойствие: пригодилась его спецназовская выдержка.

– Вызовите врача! – спохватился наш пограничник, но его коллега и так уже что-то быстро говорил по рации.

Граница пришла в движение, подгоняемая истерикой малыша и его родителей. Собака, с которой я объяснялся, демонстративно переключила внимание на происходящее в соседней зоне. Вовка вежливо попросил пограничника продолжить наш досмотр. И тот вроде бы взялся за дело, но всё равно мысли его были там, куда уже спешил врач и где суетились его коллеги.

– Повезло нам с этим крикливым соседом, – сказал я, когда мы отъехали от поста. – Ослабил внимание пограничника.

– Удача – это часть продуманного плана, – хитро улыбнулся Вовка.

– Ты хочешь сказать, что запланировал истерику этого ребёнка? – ужаснул я.

– Я планировал отвлекающий фактор. Им могло стать что угодно – поступок или событие. И когда мы подъезжали к посту, я увидел это. Увидел, как будет орать этот ребёнок.

– Ты видел будущее?! – я аж развернулся к брату всем корпусом.

– Я же рассказывал, что иногда могу предвидеть события. То, что произойдёт через пару-тройку минут, могу видеть, не напрягаясь. А если заглядывать поглубже в будущее, то приходится сильно концентрироваться.

– Ты поэтому увернулся от пули возле того киоска? – догадался я. – Дело не в быстроте реакции, а в том, что ты знал, когда и куда выстрелит парень.

Брат сидел довольный – то ли моими дедуктивными способностями, то ли тем впечатлением, которое произвели на меня его умения. А я, мыслями вернувшись в прошлое, ещё раз проследил весь наш путь до границы. Вспомнил, как брат остановился на обочине и отправился в лес якобы отлить. Его не было долго, а вернулся он какой-то странный, словно сильно уставший. Я ничего не спросил, решив, что брата просто мутит от обеда в придорожной забегаловке. А потом мы, мчавшиеся по трассе под двести километров в час, вдруг сбавили скорость, пристроившись в хвост автоколонны из шести легковушек. Обычно Вовка обгонял такие тянучки, но тут почему-то не стал. Лишь когда вдалеке показался пост, вклинился в центр цепочки. Теперь я понял почему: первой шла машина с крикливым ребёнком, и Вовка рассчитал всё так, чтобы на границе мы оказались с ними в соседних отбойниках.

– Очень сложный план, – заключил я, закончив экскурс в прошлое. – Не проще ли воспользоваться гипнозом?

– Стараюсь не делать этого с представителями закона, тем более в таких местах, где всё утыкано видеокамерами и имеются ресурсы для блокирования нарушителей, – охотно пояснил брат. – Сам пограничник, конечно, не заметит воздействия, но на записи его странное поведение отразится и вызовет подозрения. Нам нужно как можно меньше привлекать внимание силовых структур.

– Ты умеешь усыплять одним словом и уворачиваться от пуль. Чего ты боишься? – удивился я.

– Лиг. Они контролируют все людские органы власти, и, естественно, информация о нас быстро просочится к ним. Поэтому мой план и был рассчитан на событие, с нами никак не связанное.

Мне сложно было привыкнуть к мысли, что мы, по многим параметрам превосходящие людей, должны скрывать свои способности из-за страха перед лигами. Я не знал, на самом ли деле Вовка ощущает этот страх перед богами или его осторожность – это часть стратегии, чтобы без проблем добраться до Максика. Я, например, никакого страха не чувствовал. Нет, я понимал, что наш тайный враг силён – не только своими ресурсами, но и ресурсами людей, которыми управляет. Лигам ничего не стоит бросить на нашу поимку сотни или даже тысячи людей, потому что их жизнями можно смело жертвовать, ведь смертны лишь людские тела, но не души.

Но несмотря на своё могущество, лиги не внушали мне страха. Отчего-то мне казалось, что это они боятся нас. Не конкретно меня и Вовку, а нас, драконов. Боятся, потому что не могут нами управлять так же легко, как людьми. Боятся, что однажды сила, которую они себе подчинили, выйдет из-под контроля и обернётся против них. Не потому ли они так пристально следят за каждым из нас, даже за королевой?

Постепенно мои мысли перетекли на более приятные вещи. Я вспоминал королеву и то, как она смотрела на Вовку. Я вспоминал ритуал, во время которого я пусть на несколько секунд, но всё же ощутил себя настоящим драконом – могучим летающим животным, рассекающим облака. Я даже чувствовал удары ветра во время полёта и мелкие капли тумана, попадающие в ноздри. И необычное ощущение свободы, какое мне ещё не удавалось испытывать.

Проснулся я только утром – от того, что почувствовал: машина не едет. Я открыл глаза и зажмурился от яркого солнца. Мы стояли на парковке в каком-то городе. Старинные трёх– и четырёхэтажные здания с цветами на узких балкончиках, булыжная мостовая, цветущие кусты жимолости и жасмина.

– Где мы? – осипшим со сна голосом произнёс я.

– В Одессе.

– Ясно, – я потянулся, оглядываясь по сторонам. – Чем займёмся?

– Всем! С днём рождения, Женька!

У меня кольнуло сердце: в детдоме я отвык праздновать день рождения. Первые два года директор ещё помнил о нём. В этот день меня освобождали от дежурных обязанностей и выдавали три плитки шоколада, которые тут же отнимали старшие ребята. Я ненавидел свой день рождения, потому что он напоминал мне о том времени, когда мы праздновали его всей семьёй. Бабушка пекла торт и готовила целые горы угощений, Вовка всегда дарил мне что-нибудь восхитительное – фонарик, бескозырку, бинокль. К нам в дом приходили соседи и мои друзья со всей деревни. Это был настоящий праздник, а не то убожество, во что превратилось для меня тридцатое апреля в детдоме.

Я был так тронут тем, что Вовка помнит о моём рождении, что у меня на глазах выступили слёзы. И чтобы брат этого не заметил, я вышел из машины – как будто хотел потянуться в полный рост.

– Я тут набросал небольшой план мероприятий. Надо согласовать с именинником, – Вовка тоже покинул джип. – Для начала устроимся в гостинице. Потом – завтрак. В любом ресторане, на какой покажешь. Потом море – до самого вечера. Потом праздничный ужин в ресторане и дарение подарков. Если останутся силы – ночная морская прогулка на катере, либо ночная автомобильная прогулка на «Черике», либо задушевные беседы с видом на порт. Что скажешь?

– Утверждаю! – я едва сдержался, чтобы не обнять брата.

– Программа по ходу праздника может меняться, поэтому я открыт для предложений, – он обвёл взглядом площадь. – Пока заселимся в гостиницу, уже начнут открываться кафе. Там и позавтракаем.

Глаз

Едва посветлел небосвод и в Михеино, прочищая горло, захрипели первые петухи, Иван Кожемякин покинул свою низенькую халупу и неспешно двинул вверх по улице, обходя оставшиеся после вчерашнего ливня лужи. Шагал он крупно, но вдумчиво, не торопился, как будто от каждого шага зависело если не его далёкое будущее, то грядущий день точно. Был Иван высок, ладно скроен, сероглаз и светловолос. Его мягкая, в мелких кудрях борода цвета спелой пшеницы была ухожена и обрамляла лицо уютным полумесяцем. В деревне Иван слыл за рассудительного и трудолюбивого мужика, к выпивке тяготения не имел, христианские посты соблюдал. После Рождества женился на тихой, но работящей сироте Арине Лоскутовой, которая уже шестой месяц носила под сердцем его дитя. С женой Иван жил дружно, разговаривал полюбовно. Одним словом, в деревне его уважали и в чём-то даже ему завидовали.

С весны Иван, как и многие михеинцы, работал на демидовских копях. Правда, ни в шахты не спускался, ни киркой не махал в тальковом или асбестовом карьерах. Его работа зависела не столько от его рук, сколько от светлой головы: Иван помогал инженерам Глуховым прокладывать дорогу к заводам.

Фёдор и Александр Глуховы были выписаны Никитой Акинфиевичем Демидовым из Санкт-Петербурга, где обучались инженерному делу под покровительством Акинфия Демидова. Братья Глуховы, поскольку были приезжими, отчаянно нуждались на новом месте не столько в проводниках, сколько в толковых парнях, смыслящих в строительстве вообще. Сын каменщика Иван Кожемякин да пахарь Степан Мурашов оказались как нельзя лучше годными для дорожного дела. Степан имел природное чутьё земли, мог с точностью рассказать, какая землица для чего пригодна, какую пахать можно, на какой строить, а какая и вовсе не годна для дела. Также он разбирался и в горных породах, знал разновидности гранита и мрамора, слюды и сланца. Именовал он их народными названиями, и старший Глухов, Фёдор, только диву давался, сколь многообразны и полезны, а порой и уникальны знания Мурашова.

Иван Кожемякин же слыл мастером в каменном строительстве, хотя его предки возводили не только каменные крепости и храмы, но и деревянные мельницы, часовни и даже барские хоромы. Все знания пращуров сливались в голове Ивана, как ручейки сливаются в могучую реку. И река эта величественно катила свои воды, щедро одаривая всех, кто приходил к ней напиться.

Этих толковых мужиков с природной смекалкой высмотрел Александр и сразу позвал в артель – помощниками мастера. Артель занималась прокладкой нового пути от недавно разработанных железных руд до завода. Старая дорога была построена наспех, без учёта особенностей тех краёв. Она хоть и была прямой, но по весне её затапливало так, что ни одна подвода не могла пройти. Поэтому Никита Демидов задумал построить новую, для чего и вызвал опытных инженеров.

Работы начались по весне – едва сошёл снег и земля прогрелась так, что её можно было копать. Строительство первой половины дороги уже близилось к завершению, когда инженерам пришлось внести изменения в первоначальные планы. После проливных дождей в мае низину, где должна была пройти дорога, сильно затопило, и Фёдор предложил поискать обход. Тогда-то Глуховы и обзавелись двумя помощниками: в мае – Степаном Мурашовым из деревни Ключи, а на Троицу – Иваном Кожемякиным из Михеино. С этими помощниками Александр выезжал в леса на несколько вёрст окрест, чтобы разведать, насколько там земля пригодна для прокладки пути.

И вот теперь Иван шагал по улице, что выходила на пригорок, к невысокой часовне, которую строил ещё его отец. Там его ждала телега из Ключей: Александр Глухов распорядился, чтобы его помощников каждое утро доставляли в строительный посёлок. Поскольку Ключи располагались дальше от посёлка, чем Михеино, то и лошадь снаряжали оттуда.

Телега подъехала, когда Иван миновал последний дом и до часовни оставалось пройти ещё с треть версты. Он приветливо махнул рукой сидящим в телеге вознице Андрею Рябову и Степану Мурашову. Андрей ответил кивком головы: был он мужиком угрюмым и неразговорчивым, а вот Степан тоже помахал в ответ.

– Дождь-то добрый прошёл, – первым заговорил Степан, когда Иван приблизился настолько, что мог уже его слышать. Хоть сам Мурашов был сухопарый и низкорослый, голос имел басовитый и на всех праздниках слыл первым запевалой.

– Добрый, – согласился Иван. – Вот сенокос только в разгаре.

– Не беда, – отмахнулся Степан. – Землица мягче будет, трава больше соков сохранит.

Иван покачал головой и взобрался в телегу.

– Закончим к Спасу, как полагаешь? – снова спросил Мурашов, выдержав, однако, положенное молчание. Неловко было начинать разговор вот так, с бухты-барахты.

– Да кто их разберёт? – пожал плечами Иван. – Дорога, что вперёд проложили, тоже сгодилась бы. Чутка там подсыпать надо. Из карьеру щебень али там крошку каменную подвезти да насыпь сделать добротную. Так и никакие подтопи не страшны.

– А что же Фёдор Николаич говорит? – живо поинтересовался Степан.

– Грит, щебень везти несподручно. Крюк придётся делать в пять вёрст. Но коли уж другого места для дороги не найдут, то придётся везти щебень-то!

– Дело говоришь! Мы что – тёмный люд, простота. А Николаичи-то оба учёные, башковитые. Им решать. А мы – люди иной нужды. Наше дело – подсобить. Скажут новую дорогу строить – будем строить. Али решат ту продолжить, то насыплем щебня-то. Жалко разве? Добротно насыплем, чтобы не как в Пичугином долу.

Иван молчал, слушая разглагольствования товарища. Он глядел, как розовый небосвод светлеет, как неистово пробиваются из-за горизонта лучи светила – жаркие, яркие.

Будучи восьми лет от роду Иван помогал отцу строить храм. Не здесь, не в Михеино, а севернее, в городе с двухэтажными каменными домами. И там артельщик Онуфрий – молодой ещё мужик, но уже плотно пристрастившийся к браге – зачем-то, может, смеха ради, а может, из жалости – обучил мальчонку Кожемякина грамоте. Рассказал про буквы, научил складывать их в слова, а слова – в цепочки со смыслом. Никаких книг у Онуфрия не было, сохранился только листок печатного календаря, который он подобрал на улице возле каменного дома купца Евласова. В календаре говорилось, что Михайло Ломоносов соорудил какую-то однозеркальную зрительную трубку, именуемую непонятным словом «телескоп», чтобы через неё наблюдать за движением небесных тел и Солнца. Маленький Ваня Кожемякин не знал, кто такой Ломоносов, но очень завидовал этому учёному мужу, который теперь наверняка узнает, что делает светило после того, как спрячется за горизонт.

С тех пор минуло двадцать лет, но Иван всё думал о солнце, о том, какое оно там, за горизонтом. Умаляет ли свой жар или, наоборот, сбрасывает душную облатку, чтобы наконец засиять что есть мочи, вдохнуть полной исполинской грудью, не боясь загубить всё живое. А потом, отдохнув, снова надевает защитный мундир и неспеша поднимается на небосвод. Ещё Иван считал, что огонь – это частички солнца. Падают на землю, как капли пота с лица труженика. Где упали – там пожар. А человек, коли с умом распорядится этими каплями, то сможет обернуть их себе во благо, а коли нет – то погибнет.

Иван давно хотел поговорить с Александром Глуховым про солнце. Узнать мнение учёного человека о том, куда уходит светило. Были у Кожемякина свои мысли на этот счёт. Он вот смекнул, что Ад неспроста находится в преисподней. Туда спускается солнце, чтобы без устали печь грешников, чтобы подкидывать в костры жар. Там оно отводит душу, выпуская на волю свою истинную силу. А потом смиряет мощь и снова восходит на небо, чтобы дарить всякой животине и травине своё ласковое тепло.

Из раздумий его вывел голос Степана, который стал тише и немного подрагивал.

– Вань, как думаешь? А вдруг наткнёмся?

– На что? – нахмурился Кожемякин, поняв, что пропустил начало разговора.

– На глаз пёсий. Ведь близко подобрались, а? Мож, сказать Лександру Николаичу-то?

– Какой ещё глаз? Что ты брешешь? – Иван даже немного отодвинулся от товарища.

– Ну как же… – Степан был страстным любителем баек и сказов, а потому нетерпеливо облизал губы и тут же поведал историю, которую слышал по весне от старожила Нестора Петровича.

Нестор Петрович прожил долгую и насыщенную приключениями жизнь, о чём охотно повествовал слушателями всех возрастов. Был он низеньким и иссушенным жизнью старичком с сильно сморщенным лицом, покрытым клоками реденькой бородёнки. Но имелась у Нестора одна приметина: левый его глаз был карим, с кровавыми прожилками, а правый – светло-серым, вписанным в жёлтое яблоко, и постоянно слезился. Из-за этого в Ключах к старику относились по-разному. Одни его уважали, почитая за мудрого человека и всячески привечая. Среди других Нестор слыл балаболом и юродивым. И хоть обижать его не обижали, но в дом не звали и браги не наливали.

Степан Мурашов Нестора уважал и даже побаивался, а его жена Акулина и вовсе считала деда ведьмаком и страшилась, что он нашлёт на их семью напасти, если его невзначай обидеть. Посему в дом Мурашовых Нестор Петрович захаживать любил.

На Герасима Грачевника он тоже по обычаю шатался по деревне с байками про кикимор в поисках слушателей, но главным образом – дармовых харчей, и забрёл к Мурашовым. Жена Степана изобразила радушие, но обмерла в душе и, незаметно двигая губами, прочла молитву архистратигу Михаилу. Нестор же был человеком пожилым и почти всегда голодным, а потому был рад задержаться там, откуда не только не гнали, но и за стол усаживали. Кроме этого, старик был излишне чувствителен к утробе, которая требовала возлияний, а потому остался бы трапезничать, прочти Акулина хоть все молитвы от злых духов по три раза и вслух.

Степан, как глава семьи, уселся с гостем за стол, благо оба его пострела, пяти и семи лет, убежали на улицу гонять кикимор и шуликунов. Тогда-то, наевшись щей да пирогов с морковью, Нестор Петрович и поведал гостеприимным хозяевам сказ про Горного Владыку. Началось всё с невинного желания Степана сменить тему. Поглощая щи с пирогами, старик подробно пересказывал мытарства какого-то Клима Митрофановича, и в какой-то момент Мурашов порешил, что с него хватит выслушивать сплетни, и спросил напрямик, что рассказчик думает о небывалом снегопаде, который на прошлой неделе чуть не по пояс засыпал деревню. Нестор крякнул, огладил костлявыми пальцами рубаху на груди и со знанием дела изрёк:

– Видно, Владыка хочет камень понадёжнее спрятать.

– Какой Владыка? Какой камень? – встрепенулся Степан.

– Известно какой, – хитро прищурил старик слезящийся глаз. – Волшебный.

– Волшебный? – эхом повторил Степан.

– Чи-ра-дей-ствен-ный! – уточнил Нестор.

– И откуда ж у нас такие камни? – продолжал изумляться слушатель. – Обронил, что ли, кто?

– Ну, как сказать… Камень-то, вишь, силу имеет, поэтому манит к себе всякий сброд.

– Какой сброд? – теперь уже насторожилась Акулина.

– Известно какой. Мошенников да людей на руку нечистых. Нашёлся, вишь, такой, Акулина. Алчный да без царя в голове. Взял да и украл камень у Владыки.

– А Владыка-то кто сам будет? Царь ли какой? – уточнил Степан.

– Не царь, но властитель сущего, твари какой али нежити.

– Диавол? – испугалась Акулина, а её муж поспешно перекрестился.

– Типун тебе! Какой диавол?! – замахал руками Нестор Петрович. – Горный Владыка. Урал-батюшка. Творец всех мест, где мы живём – всякого камушка, былинки и твари животной.

– А как же Бог? В Святом Писании сказано, что это он создал землю, – заспорил Степан.

– Верно сказано, перечить не стану, – внезапно согласился старик. – Только, вишь, земля-то огромна, бескрайня. И Богу непременно нужны были помощники, чтобы подсобить в разных дальних землях. А как работа-то завершилась, так, вишь, все пряники главному Богу досталися.

– У нас в артели тоже так было, – поддакнул Степан, которому поступок Господа Вседержителя напомнил об одном происшествии. – Парни пашут, руки в кровь стирают, а все благодарности – главному артельщику. Дескать, он молодец.

– А я об чём говорю! – обрадовался Нестор, что не придётся держать теологический диспут.

Степан тоже повеселел, забыв об изначальном пугающем предмете разговора. От слов старика ему несколько полегчало. Во-первых, от того, что порядок на небесах сильно совпадал с порядком на земле. Не только здесь не ценились усилия простых трудяг, но и там, в высших сферах, тоже. А во-вторых, Нестор рассеял его недавние сомнения. Степан сам считал, что Богу одному было не справиться с таким огромным миром за шесть-то дней. Правда, своими опасениями Мурашов боялся с кем-либо делиться, чтобы никто не усомнился в его вере. Не дай бог, ещё посчитают его нехристем да побьют камнями.

Нестор же тем временем воспользовался молчанием хозяина дома, чтобы продолжить рассказ.

– Трудился, значить, Горный Владыка в наших землях, лепоту наводил. Но не один, а тоже с помощником – верным псом. Вида он был самого наиустрашающего: тулово, вишь, собачье, а голова – как у ящера. Да и хвост длинный, гибкий, скользкий. Он этим хвостом ударит – так и русло для реки готово. Владыка в своём чудище души не чаял, а уж пёс, понятно дело, за хозяином как привязанный бегал. Чуть что – первый помощник в деле.

Только вот беда приключилась с этим образиной. Когда Горный Владыка закончил сотворение гор и лесов, рек и озёр, то прилёг отдохнуть после трудов праведных, а пса своего подручного отпустил порезвиться. Чудовище и забралось на самую высокую гору, чтобы полизать облака. Но гора была такая высокая и крутая, что озорник сорвался вниз и разбился об острые камни.

– Как же он так?! – распереживалась Акулина. – Добаловался, бестолочь!

– Да, – крякнул Нестор и повертел в пальцах пустую кружку.

Степан верно истолковал безмолвную просьбу и едва заметно кивнул жене. Та беспрекословно вынула из прохладной клети четверть браги и плеснула гостю в кружку. Морщинистое лицо Нестора Петровича немного расправилось от благодарной улыбки. Он царским жестом поднял кружку, словно кубок, и пригубил хмельной напиток.

– Так что же Горный Владыка? – нетерпеливо затребовал продолжения Степан. – Оживил, что ли, своего пса неразумного?

– Да какой там! – старик поморщился и ещё отпил браги. – Скалы были острые, что твои ножи. Искромсали бедного пса так, что от него остался лишь один глаз.

Акулина ахнула, а её муж расстроенно покачал головой.

– Очнулся ото сна Владыка и зовёт животину свою. Раз зовёт, два зовёт – не отзывается пёс. Тогда Владыка отправился искать его, а когда нашёл растерзанное тело, то заплакал горючими слезьми. Ничто уже не могло вернуть к жизни непутёвую псину. Делать нечего. Подобрал Владыка всё, что осталось – лишь голубой, как озеро, глаз пса, положил за пазуху и отныне везде носил с собой. В память о погибшем преданном друге.

– Так как же камень украли? – чувствуя, что задор повествования идёт на убыль, Степан снова подбросил дровишек в огонь беседы, а в кружку рассказчика подлил браги.

– Известно как, – отвесив поклон, Нестор принял полный сосуд. – Много сотен лет прошло с тех пор, людей расплодилось несметные тыщи. Всякого люда хватало: и доброго, и со злым умыслом. Прознали такие злыдни про камень – пёсий глаз. Что, де, дарует он своему хозяину неслыханную силу. Ежели тот камень в кулаке, например, зажать, то можно даже самим Горным Владыкой повелевать! Просить у него всего, чего душа пожелает – богатства, али чин какой, али любовь-зазнобу, али жизнь нескончаемую. Только как камнем-то завладети, коли Владыка его всё время с собой таскает?

– Голь на выдумки горазда! – не без гордости вставил Степан.

– Это ты верно подметил, – Нестор подкрепился брагой. – Нашли эти хитрые людишки великана. Силушки в нём было – на целую артель, а вот ума бог не дал. Злодеи-то и подговорили его вызвать на бой Владыку. Набрехали дуралею, что станет он королём королей, коли одолеет древнего бога. Поверил он в басни-то, пришёл в горы дремучие и давай Владыку на бой звать. Оскорблял его словами гадкими, насмехался. Не стерпел Владыка такого обращения да и вышел к обидчику.

– Давай бороться, – молвит тот. – Кто кого на землю повалит да удержит до заката, тот и будет отныне владыкой мира.

Согласился древний бог. Снял шубу свою лохматую да косоворотку, золотом расшитую, дабы в пылу не повредить одёжу. Вышли биться они с великаном на самую большую поляну. Богатырь-то, слышь, хоть и дурень был, но смекнул, что не одолеть ему Владыку за так. И придумал он перед битвой подпилить самое крепкое да могучее дерево, чтобы им противника-то и оглушить.

Так и случилось. Сошлись силачи в схватке, а великан тут же прикинулся слабым. Опрокинул его Владыка на землю, сам сверху навалился и держит. А в это время злодеи, что камень надумали украсть, дерево подпиленное-то и повалили. Упало оно точнехонько на темечко Владыки. Тот и рухнул, как подкошенный. В глазах у него помутнело, разум притупился, а великан уселся на него сверху и ждёт, когда солнце сядет. Пока детина противника к земле прижимал, мошенники, слышь, одёжу-то Владыки перетряхнули и камень тот отыскали. Да и наутёк!

Степан раздосадованно хлопнул ладонью по колену, а Акулина, не прекращая замешивать опару, покачала головой, осуждая грабителей. Нестор Петрович остался доволен настроением слушателей и заговорил, приободряясь:

– Пришёл Горный Владыка в себя. Глядь, а солнце уже почти спряталось за деревьями, только маленький краешек алеет над верхушками. Встрепенулся он, скинул с себя зазнавшегося дурня да так к земле прижал, что тот по пояс в землицу-то и ушёл. А как солнце село, обратился великан в камень. Владыка же облачился в свою одёжу. Глядь – а камня-то и нет! Смекнул он, чьих это рук дело, бросился в погоню. Да только где там! Грабителей и след простыл.

– Так и не нагнал их? – расстроился Степан.

– Как знать… Владыка, знамо, рассвирепел и наслал на горы бурю невиданную, с градом и ливнем, с громом и молниями. Но настигла ли кара преступников – то неведомо. А ещё в заводской слободке поговаривали, что грабители те перебили друг дружку из жадности. И так остались лежать в лесной глуши, зверью на съеденье. И коли кто к камню близко подбираться начинает, то Горный Владыка сразу снегопад обрушивает али ливень какой, дабы камень-то схоронить поглубже. Видать, демидовские дороги шибко близко подошли к тому месту, где пёсий глаз лежит. Не хочет Владыка, чтобы он снова оказался в людских руках.

Сказ этот и тогда сильно тронул душу Степана, а уж сейчас и подавно голову заморочил. Чем дальше в лес они удалялись с разведкой под началом Глухова, тем неспокойней делалось на сердце у Мурашова. Этими тяжкими думами и решил поделиться он с Иваном, поскольку считал его мужиком мудрым и рассудительным.

– Так что ж ты думаешь, камень этот… пёсий глаз, у нас на пути лежит? – подытожил рассказ товарища Кожемякин.