Текст книги "Год дракона"

Я и забыл, что сам ранен. От напряжения во время операции и волнения за Максика мозг задвинул болевые ощущения на самые задворки сознания. На шее сзади у меня оказалась глубокая царапина, костяшки были сбиты в кровь: всё-таки лупить тварей, покрытых пуленепробиваемым панцирем, травмоопасное занятие. Когда я снял футболку, я невольно ахнул: я был весь в синяках и ссадинах. И после этого я вспомнил про прокушенную ногу. Вовка ухмыльнулся, видя мой испуг. Ему-то самому приходилось видеть вещи и похуже.

– Какой у нас дальнейший план? – спросил я. В этот момент я сидел на унитазе, положив раненую ступню брату на колено, а тот, стоя на другом колене передо мной, обрабатывал место прокола антисептиком. Мне повезло, потому что зубы химеры прокусили кожу между большим и указательным пальцами.

– Я отлучусь на пару часов: надо отмыть машину от крови и купить что-нибудь поесть. А ты оставайся с Максиком, – говорил Вовка, не поднимая глаз. – Посидим тут до ночи, а потом двинем дальше.

– А если Максику станет хуже? Мы не можем его тащить через границу: мы вызовем подозрения.

– Жень, у нас кончается виза. Если мы выйдем ночью, то успеем завтра пересечь границу. Если задержимся ещё хоть на день, то нарушим визовый режим, и у нас будут проблемы.

– Вов, тебе важнее визовый режим или здоровье брата?

– Максик мне дороже, но сейчас обстоятельства немного не те…

– Что за обстоятельства?

– Я же объяснил: виза. С этими делами лучше не шутить.

– Вов, ты вчера на границе загипнотизировал пограничника, потому что у нас не было какого-то документа. И вдруг ты боишься просрочить визу? – я выдернул ногу из рук брата. – Говори, что случилось.

– Похищенный уран, конечно, ты в расчёт не берёшь. Если на АЭС обнаружат пропажу, а это наверняка случится сегодня днём, то на всех пограничных постах будут проверять машины на предмет радиационного излучения.

– Проверять будут прибором?

– Да.

– Тогда почему бы тебе не внушить пограничнику, что он видит другие показания?

Вовка посмотрел на меня, чуть прищурившись, и я понял, что именно так он и сделал бы, просто история с радиоактивным топливом для него – единственная официальная причина спешки.

– Скажи мне, в чём дело?

Вовка молча выбросил вату в мусорное ведро и встал. Я тоже вскочил и, боясь, что он уйдёт, схватил его за рукав:

– Вов, скажи, что происходит. Мы ведь одна команда, и будет лучше, если мы оба будем готовы к чему-то неприятному.

Брат тяжело вздохнул, а потом слабо улыбнулся:

– Нас засекли лиги и постараются схватить нас.

– Но мы уже сто раз попадались им на глаза, и никто не делал попытки…

– Это другие. Другой клан, – Вовка переступил с ноги на ногу. – Раньше мы находились на территории маргов. Это единственный клан лиг, который имеет право выращивать драконов. Но сейчас мы на территории клана Ирт. Эти лиги тоже имеют право пользоваться драконами, но лишь теми, которых им продаёт клан Марг. Конечно, продаёт в небольших количествах, чтобы не утратить могущества. Поэтому для иртов беглые или незаконнорождённые драконы – лёгкая и, что немаловажно, почти законная добыча. Они попытаются заполучить нас любой ценой, пока мы снова не въехали на территорию маргов. Так что пересечём Дунай – будем в безопасности. И чем быстрее мы это сделаем, тем лучше.

– Понимаю. От них можно отбиться?

– Если на нас натравят охотников, то, думаю, прорвёмся. А вот если выйдут воины…

Мне хотелось подбодрить брата, но я знал, что мои слова этого не сделают. Однако всё равно сказал:

– Мы будем биться вместе. Нас двое, а это уже кое-что, да? Двуглавый сильнее одного дракона в два раза.

– В три! Одна голова идёт за полторы, – Вовка вышел.

Опасность с воздуха

Сначала не было никаких предчувствий. Он вслушивался в тишину ночи, вглядывался во мрак, буквально растворяясь в нём, но никакой опасности не ощущал. Только сердито ухала ночная птица. Где-то далеко, за озером, дуэтом выли волки, да ветер нежно перебирал кроны деревьев, ласкал их, навевая сон. Но в этом умиротворении зарождалась и постепенно крепла, набирая силу, неясная тревога. Плотным туманом она окутывала сознание.

Дима посмотрел на командира. Его неподвижное лицо с большим орлиным носом в темноте напоминало маску. Командир стоял на краю скалы. Под ней замерло озеро. Было оно такое огромное, что с одного его берега едва угадывался берег противоположный, однако сверху, с горы, водоём был вполне обозреваем и не казался необъятным. В горах гулял ветерок, непривычно слабый для такой высоты, а там, внизу, было тихо. Воздух висел недвижимой пеленой над водной гладью.

– Чуешь? – почти не разжимая губ, спросил командир.

– Нет. Ничего.

– Это плохо. Ты понимаешь, почему это плохо?

Дима промолчал.

– Все затаились. Звери затаились. Ждут прихода.

– Прихода кого? – шёпотом поинтересовался Дима, потому что у него была иная версия насчёт того, почему плохо ничего не чувствовать.

– Смерти, конечно, – просто ответил командир.

– Вальки… – заговорил было Дима, но наставник шикнул, заставив замолчать.

В эту же секунду воздух начал густеть, словно невидимые потоки эфира сливались вместе, набирали плотность. Этот сгусток постепенно вытягивался, пока не принял форму человеческой фигуры, а потом из тьмы проявился Цезарь. Эта его способность перемещаться в пространстве не мгновенно, как делали все лиги, а вот так поэтапно, мягко, многими воспринималась как недостаток. Но были и те, кто восхищался плавностью перехода Цезаря и называл это великим даром.

Цезарь был моложе всех в команде, но внешность имел неподобающую возрасту. По людским представлениям таким и должен был быть воевода: высокий рост, крепкие мускулы, широкий торс, мощные ноги. Образ видавшего виды воина дополняло и широкое лицо с тяжёлыми надбровными дугами и такой же тяжёлой челюстью. Про таких как он говорили: косая сажень в плечах. Настоящий богатырь, которому впору командовать дружиной. Однако дружиной командовал Рональд – хоть и высокий, но сухонький, узкоплечий. Иззила шутил, что Рональду для того дан такой большой нос, чтобы командира хоть как-то было заметно в профиль. Рональд смеялся вместе со всеми, но в бою шутки заканчивались: этот сухостой являл свою истинную мощь, которая превосходила силы и Цезаря, и Иззилы вместе взятых. Поэтому-то Дима всегда воздерживался обсуждать внешность командира. В конце концов, у лиг внешность обманчива, потому что силу дают не мышцы и кости, а внутренний огонь, который с каждым годом горит всё жарче.

– Что видел, Цезарь? – всё так же не размыкая губ, спросил командир, даже не взглянув на появившегося.

– Ничего, Рональд. Кругом одно ничего, – пробасил Цезарь.

– Так не говорят, – улыбнулся Дима.

– Я – говорю, – заупрямился Цезарь и снова обратился к командиру: – Гнездо пусто. Они сменили место висянки давно. Больше недели назад.

– Висянки? – наконец-то лицо Рональда ожило, одна бровь изогнулась, поползла вверх.

– Да, где они висят.

– Мы говорим: лежанки, – терпеливо поправил Рональд.

– Но они висят, а не лежат!

– Будет лучше, Цезарь, если мы все станем придерживаться одних и тех же обозначений, – мягко заметил Дима.

Богатырь недобро зыркнул на него, и со стороны могло бы показаться, что он одним ударом может выбить дух из тонкого, почти по-женски изящного паренька, коим был Дима. Но Цезарь никогда бы не поднял руку на своих соратников. Он мог ругаться или обижаться, но драться было не в его характере.

– Плохие вести ты принёс, Цезарь, – задумчиво протянул командир, не отрывая взгляд от ночной панорамы, лежащей у его ног.

Великан пожал плечами, мол, какие есть, такие и принёс, и тоже уставился на чёрную, с ртутным блеском гладь озера, раскинувшегося у подножия горы.

– Что будем делать, Рональд? – Дима осмелился нарушить тишину лишь через несколько минут.

Командир ответил не сразу. Его неподвижный профиль в слабом лунном свете казался высеченным на монете.

– Будем атаковать, – прозвучало решительно и сухо.

– Кого? – удивился Цезарь. – Они улетели. Их нет!

– Они здесь. Если враг невидим, это не значит, что он не опасен.

Цезарь шумно вздохнул, показывая, что выполнит любой приказ, даже если считает его нелепым.

– Мы выманим их? – догадался о намерениях Рональда Дима. – И тогда нападём.

– Да, но они должны быть уверены в лёгкости добычи, иначе не клюнут.

– Я могу прикинуться раненым, – тут же предложил Цезарь.

– Твари не так глупы. Они знают, что физическое ранение не наносит нам урон.

Цезарь с Димой озадаченно молчали. Рональд думал в тишине, нарушаемой лишь шорохом листвы. Его воины терпеливо ждали решения.

Наконец, командир несколько раз быстро моргнул, словно очнулся от дремоты и медленно повернул голову вправо. Там, метрах в двадцати от лиг под невысокой и кривоватой сосной, укрывшись плотным плащом, спала женщина.

– Ты хочешь пожертвовать своим соколом? – испугался Дима.

– Лучше пожертвовать одним человеком, чем потерять сотню, – в голове Рональда слышалась неизбежность. – Полагаю, эти твари сотней не ограничатся. Ты же видел, что они сделали с поселением у озера?

Дима опустил глаза. То, что говорил командир, было разумно и правильно, но что-то внутри сопротивлялось этому, отказывалось принимать. Да, он видел эти изуродованные трупы: разорванных в клочья детей и обезглавленных женщин. Залитые кровью дома с багровыми брызгами на стенах. Внутренности, разбросанные по улице на несколько метров, словно тело с распоротым животом подняли в воздух и трясли там со всей силы. И это сделали не разбойники. Те, кто напал на поселение, пришёл не грабить, не захватывать земли и не уводить рабов. Они пришли, вернее, прилетели с одной целью – убивать. После такого налёта в живых не оставалось никого, потому что мало кто мог укрыться от этих кровожадных монстров или дать им отпор.

Почти два года Рональд со своей командой рыскал по округе, пытаясь по кровавым следам вычислить гнездовье стаи и убить чудовищ, но всё было напрасно. Валькирии словно бы нигде не жили. Конечно, и Дима, и Цезарь, и Иззила натыкались на места ночёвок тварей, но то были времянки – места, где можно отдохнуть, набраться сил и двинуться дальше. Но должно, должно было быть место – нора, пещера, непреступная скала, где валькирии могли жить, выводить потомство, залечивать раны. Ни одно существо на этой планете не может без дома, без места, куда нужно возвращаться после охоты. У валькирий, кажется, такого места не было, поэтому очень трудно было вычислить, куда уйдут монстры и откуда появятся. Какую деревню изберут следующей мишенью. Нападут всей стаей или отправятся охотиться разрозненно.

Цезарь предложил выступить открыто: ходить, не таясь, не прячась. Пусть валькирии видят, что охотники тут, они не дремлют и никого не боятся. Рональд эту идею поначалу отбросил, но Дима предложил её усовершенствовать. Играть открыто, но не где попало. Расставлять метки и ловушки, постепенно сужая территорию. Загнать валькирий в угол, зажать в центре круга. Тогда у них будет два выхода: прорываться с боем или затаиться. Без еды валькирии могли прожить несколько месяцев, но у охотников в запасе была вечность. И пусть уснул Иззила, без него, втроём, команде вполне по плечу продолжать сужать круг, заставляя врага проявить себя. И вот, похоже, момент настал. Затишье перед бурей. Валькирии, наконец, осознали, что их зажимают в кольцо, и стали готовиться к прорыву. Они напали на рыбацкий посёлок у озера и затаились, группируя силы. Мастер разведки Цезарь (да, несмотря на свои внушительные габариты, он был превосходным разведчиком. Возможно, как раз из-за умения медленно переходить с места на место) так и не смог найти приют этого сборища. Если валькирии готовились нанести удар, они должны были собраться вместе, разработать план, но Цезарь находил только остывшие и запустелые места ночёвок. Однако каждый день затишья придавал монстрам решимости и агрессии, и поэтому надо было действовать, пока ещё ярость не выплеснулась наружу.

– Она справится? – вопрос Цезаря прозвучал двусмысленно: он то ли сомневался в способностях женщины, то ли, наоборот, в них верил и ожидал подтверждения своей правоты.

– Здесь только она и справится, – спокойно ответил командир и одними губами произнёс: – Настасья!

Женщина под плащом заворочалась, открыла глаза. Увидев, что охотники смотрят на неё, она торопливо вскочила, схватив с земли короткий меч в ножнах.

– Подойди! – так же беззвучно скомандовал Рональд.

Женщина приблизилась, и сразу стало видно, что она вовсе не зрелая женщина, как могло показаться издалека, а довольно молодая девушка. Тяжёлый физический труд, к которому она привыкла с детства, развил её физически. Да и от рождения Настасья унаследовала нескладную фигуру – некий переход от женского строения к мужскому. Плечистый торс дополняли мускулистые и длинные руки и крепкие, ровные, как столбы, ноги с крупными ступнями. Казалось, что все силы роста организм Настасьи бросил в конечности, забыв про грудь и голову. Её голова казалась неестественно маленькой на таком массивном теле, а наличие груди угадывалось, лишь когда одежда намокала от дождя или после купания. Простоватое, округлое лицо девушки с чуть вздёрнутым носом и полными губами было всегда напряжено, как будто Настасья постоянно ждала подвоха, а когда говорил Рональд, она смотрела на него так, словно каждое его слово даровало ей день жизни.

Сейчас она, тоже не мигая, уставилась на командира, боясь пропустить мимо ушей хоть мало-мальский звук.

– Настасья, пришло время битвы, – бесцветно произнёс Рональд, и Дима подумал, что командиру бы не мешало расширить свой интонационный диапазон для общения с людьми.

Девушка с готовностью кивнула.

– Цезарь, раздобудь, коня!

В знак того, что понял приказ, Цезарь шмыгнул носом.

– С восходом солнца мы приступим к нашему плану, а пока обговорим позиции.

Солнце золотило озеро, слабо прогревая начинавшую уже по-осеннему остывать воду. Лёгкий ветерок пускал рябь по её глади, словно хотел, чтобы слепящие блики озарили всё вокруг. К воде вышла высокая, нескладно сложенная девушка с конём, навьюченным поклажей. Конь лениво перебирал ногами, но, почуяв воду, оживился, вошёл в озеро, потревожив копытами прибрежную гальку. Девушка скинула дорожный плащ на травяной островок подальше от воды, с наслаждением умылась, плеснула водой в коня. Ничто не нарушало идиллии странницы и её четвероного друга.

Дима наблюдал за Настасьей из укрытия, стараясь уловить, откуда появится стая, но гам леса скрывал едва уловимые перемещения врага. Нет, твари не думали нападать на человека при свете дня. Возможно, заметили замаскированный под седельной сумкой меч. Хотя оружие, коим владели люди, в большинстве случаев оказывалось бесполезно против атаки чудовищ. Отбиться от их стаи был шанс у хорошо вооружённого отряда опытных воинов, – и то мизерный шанс. Поэтому одна девчонка с мечом была для монстров безобиднее ребёнка. Однако нападать на неё валькирии не решались. Дима чувствовал их присутствие, хотя и не мог локализовать. Возможно, летающие твари тоже чувствовали его, ждали, что он предпримет.

Однако командир велел не отклоняться от плана при любом раскладе, и Дима, как верный воин, исполнял приказ. Его задачей было наблюдение за наживкой для валькирий, то есть за Настасьей.

Цезарь считал, что этот план нежизнеспособен, поскольку стае нужна добыча посерьёзнее девушки с конём, но Рональд делал ставку на суть девушки. Она была не какой-то простой селянкой или нищенкой. У неё на шее имелся ошейник – знак того, что она принадлежит существу более могущественному, чем самый богатый царь. Такие ошейники носили чаще всего соколы – люди, коих лиги обучали охоте на тварей. Валькирии, несомненно, должны были почувствовать, кому принадлежит ошейник, и напасть на человека, чтобы досадить своему заклятому врагу. Однако нападут твари только при одном условии: если будут уверены, что поблизости нет хозяев этой девушки. Поэтому Рональд и Цезарь ждали в укрытии за много десятков вёрст от этого озера, а Дима, завернувшись в магическую накидку, скрывавшую его истинную сущность, караулил чудовищ в засаде. Это было довольно опасное предприятие, поскольку накидка лишала его силы и магии, а значит, в момент нападения он будет подобен человеку.

К слову, на это Рональд тоже делал ставку: обрадовавшись обессиленному противнику, валькирии потеряют осторожность, и в этот момент на помощь примчатся они с Цезарем. Такой манёвр лиги предпринимали не в первый раз, и до сих пор всё проходило гладко, потому что противник не был столь многочисленен и силён.

Настасья вела себя естественно, как будто на самом деле была простой путницей и вышла к озеру, чтобы отдохнуть с дороги и напоить коня. Дима с любопытством наблюдал за ней, так как давненько уже не видел людского быта, и потому был рад остаться наедине с человеком, пусть и отделённым от своего племени, но всё же сохранившим очарование простоты.

Настасья сооружала навес от солнца, чтобы отдохнуть в тени. Оно светило со стороны озера, поэтому деревья отбрасывали тени в лес, а низкий прибрежный кустарник служил плохим укрытием. Конь лениво бродил между деревьями, не углубляясь в лес и пощипывая тёмную траву. Картина была более чем умиротворённая. Настолько, что вернула Диме воспоминания о том времени, когда он сам был человеком.

Его звали Яска. Его отец надорвал спину, возводя стену вокруг княжеского терема, слёг на несколько лет, постепенно захирел и в конце концов помер. Яска, его брат Бажай и две сестры, Цветана и Малуша, остались в покосившейся лачуге с матерью, которая днём работала в поле, а по вечерам, пока хватало света, вышивала рушники и сарафаны замысловатыми узорами. Яска с Бажаем ходили в княжий град продавать убранство. Работу матери ценили, и она, чтобы выручить за вышивку больше, стала вышивать при лучине. И очень скоро ослепла. К счастью, к тому моменту, когда она уже перестала различать лица в двух шагах от себя, обе её дочери – погодки девяти и восьми лет – уже научились основам вышивки и складывания узоров. Правда, девчонки, хоть и были глазастые и с тонкими ловкими пальчиками, пока не умели создавать такие витиеватые рисунки, как мать, а потому дорого продавать рушники уже не получалось. Дела у семьи пошли неладно.

Тогда Бажай, который уже встретил шестнадцатую весну, нанялся в княжескую дружину. Платили там исправно, но Бажай не мог часто наведываться домой, чтобы передать заработок. Весь дом лёг на плечи тринадцатилетнего Яски. Он практически в одиночку вспахивал их десятину, нанялся батраком к боярину собирать яблоки. Боярин платил только харчами, но Яска был рад сытному обеду, потому что он давал силы работать. Дома хозяйничали слепая мать и две девчушки.

Однако этой хоть и тяжёлой, но всё же спокойной жизни пришёл конец. Как-то осенью горизонт затянуло дымом костров: на город надвигалось войско дикарей. Их кони были приземисты и выносливы, да и сами дикари были хоть и невелики ростом, но ловки и юрки. Они носили одежды из шкур, от них пахло зверьём и дымом. Они нападали на города и деревни, сжигая их дотла, убивая всех мужчин и уводя в полон женщин и детей.

Зря Яска надеялся, что Бажай придёт защитить семью: дружина осталась оборонять город. Многие мужчины в деревне пытались спасти свои семьи, пытались биться с захватчиками, но безуспешно. Дикари были опытными воинами, которые с лёгкостью одолевали земледельцев и ремесленников. Яска тоже, спрятав в доме мать и сестёр, вооружился топором и приготовился биться с врагом.

Первая его стычка с налётчиками закончилась удачно и неудачно одновременно. Дикарь, немолодой уже мужчина с багровым шрамом вместо левого глаза, замахнулся на паренька кривой саблей. То ли отсутствие глаза помешало всаднику хорошо примериться, то ли Яска оказался ловчее, чем враг рассчитывал, только успел парнишка поднырнуть под саблю и, тут же выпрямившись, всадить топор врагу в спину. Лезвие застряло в правой лопатке воина, а лошадь понесла его дальше, вырвав топорище из рук Яски. Враг ускакал, умирая и унося с собой единственное оружие. Оставался ещё нож с коротким лезвием, но для войны он не годился.

Яска бросился в дом, припёр дверь столом и скамьёй, но дикари не врывались в низенькие лачуги – они поджигали их. Соломенные крыши занимались яростно, а ветер перебрасывал пламя с дома на дом. Гонимые страхом, люди выбегали на улицу, где их поджидали вооружённые дикари.

Яска понял, что их лачуга горит, когда крыша подозрительно затрещала и в горницу повалил едкий белый дым. Парень разобрал завал у дверей и вместе с семьёй устремился прочь из горящего жилища. Слепая мать не удержала руку обезумевшей от страха Малуши, и та побежала с визгом по улице и тут же угодила под ноги выскочившему на перекрёсток коню. Всё это произошло так быстро, в одно мгновение: вот Малуша ещё бежит, визжа, а вот она уже лежит на земле с проломленной головой, и алая кровь смешивается с подсохшей грязью.

Мать не видела этого, потому что была слепой. А ещё потому, что её почти сразу же убил другой всадник – одним взмахом отсёк ей голову, словно она была не человек, а тыква.

Яска пытался увести с этой бойни Цветану. Кругом слышался треск огня, чадили догорающие дома, хрипели кони, дикари перекрикивались на своём лающем языке. Дым застилал деревню серой завесой, ел глаза, жёг горло. Уворачиваясь от коней, бегущих и падающих людей, Яска тянул сестрёнку к лесу, где можно было укрыться от набега.

Однако дикари разорили уже не одну деревню и прекрасно знали, куда побегут спасаться жители этой. Едва брат с сестрой выскочили за пределы поселения, наперерез им ринулся всадник, карауливший таких беглецов за околицей. Он нагнал их почти у самого леса, схватил Цветану за косу и рванул на себя. Сестрёнка закричала – то ли от страха, то ли от боли, упала на спину, а Яска, вдруг озверев от ненависти, вцепился дикарю в сапог и в кожаные штаны и выдернул из седла.

Упав, всадник тут же вскочил на ноги и обнажил кривую саблю. Яска видел его молодое, ещё не знающее растительности лицо: дикарь был чуть старше него самого. Глаза у него горели яростно, как у дикого зверя. Издав нечеловеческий вой, дикарь замахнулся оружием, но Яска успел перехватить его руку. Парни начали бороться. Видимо, дикарю было несподручно биться пешему, а Яске сил придавала ненависть и образ убитой Малуши. Парни пыхтели, поливая друг друга ругательствами – каждый на своём языке. В какой-то момент Яска начал одолевать противника и почти уже завладел его кривой саблей, как вдруг ощутил резкую боль в животе. Руки стали очень быстро слабеть, ноги подкосились. Яска из последних сил старался удержать саблю дикаря, но тот толкнул его в грудь. Яска упал и только теперь ощутил, что вся рубаха его и штаны мокрые насквозь и прилипли к телу. Он перевернулся на бок, чтобы позвать сестрёнку, но той и след простыл. Яска прижал руку к животу, ощутив, как пальцы склеивает тёплая вязкая жижа, и закрыл глаза.

Больше Дима ничего не помнил из той жизни. Он даже не мог сказать, что она была самой его удачной или любимой. Просто, возвращаясь в памяти к той осени, он страстно желал знать, что случилось с Цветаной. Удалось ли ей добежать до леса, а если да, то смогла ли она там укрыться от дикарей? Осталась она жива или погибла в тот день, а если выжила, то как сложилась её судьба? Увезли её в рабство или она нашла укрытие в городе? Разыскала ли Бажая?

Почему-то эта недосказанность и неизвестность до сих пор мучили Диму, как будто он всё ещё был ответственным за жизнь сестры.

На озеро опускались сумерки, облепляя лес синеватой мглой. Твари, видимо, решили дождаться наступления темноты, когда у них будет преимущество, потому что во мраке они видели так же хорошо, как и днём, чего нельзя было сказать о Настасье. Правда, она была не простым человеком. Рональд учил её не только драться на мечах, но и сражаться в темноте. Конечно, девушка не обладала таким зрением, чтобы видеть врага, но она могла его чувствовать: слышать его дыхание, звук шагов, ощущать движение воздуха, улавливать запах. Застать её врасплох твари или хищному зверю было сложно, и Рональд надеялся, что это умение даст его соколу шанс не пасть в первые секунды атаки.

Дима напрягал все органы чувств, чтобы успеть заметить приближение врага раньше Настасьи и подать ей сигнал. Но лес медленно и неотвратимо погружался в ночь. Просыпались ночные звери, перекрикивались совы, где-то далеко выводил рулады волк. Настасья улеглась в зарослях, укрывшись плащом от прохлады, поднимавшейся от воды. Дима знал, что она не уснёт: служение лигам давало много преимуществ и умений, и одним из них было умение долго обходиться без сна. Ошейник помогал Настасье управлять собственным телом, поэтому она могла не просто притупить сонливость или чувство голода, но и вовсе избавиться от них на какое-то время. Тем не менее Дима считал своей обязанностью охранять покой девушки.

Рональд ворчал на подчинённого за то, что он неравнодушно относится к людям:

– Им нельзя сочувствовать или помогать. Они должны развиваться самостоятельно. Сами должны преодолевать трудности, принимать решения, мучиться. Облегчать их участь – значит играть против их души.

Дима соглашался. Слова командира были истинны, но иногда что-то внутри Димы – не душа, нет – откликалось на того или иного человека. Одним хотелось помогать, других – убить. Он старался сдерживать и тот, и другой порыв, понимая, что они свидетельствуют о его несовершенстве. Несовершенным лигам положено вернуться в людской мир и продолжить своё развитие в человеческом образе, а этого Дима боялся. Боялся, потому что жизни, которые он прожил человеком, принесли ему много боли, страданий, лишений, страха и ненависти. Очень редко в них были моменты истинного счастья. И потому Диму удивляло: как его допустили в стан лиг? Почему посчитали годным, ведь одним из главных критериев достижения людского совершенства было как раз умение быть счастливым.

Командир говорил, что у каждой души свой путь на вершину. Они, души, все разные, ни одна не похожа на другую, как не похожи снежинки, падающие в один сугроб. И для развития каждой души планировщики подбирают свои, оптимальные условия.

В сложную систему взращивания людских личностей Дима не вникал. Он, как и Рональд, как Цезарь и Иззила, был охотником, и на этом поприще он должен был достичь высшей точки – и после этого слиться с другими такими же совершенными лигами в единый Абсолют. А потому вмешательство в чужие сферы, например, в деятельность планировщиков, было чревато откатом назад. Кроме того, такие посягательства мешали работе планировщиков, которые, между прочим, тоже стремились к Абсолюту.

Но тем не менее чувство, что он каким-то образом имеет право влиять на поступки и жизни вверенных ему людей, не покидало Диму. Правда, ему самому в этой заботе виделась собственная ущербность, которую он пытался скрыть от командира. Но сейчас, когда Рональд был далеко и не мог видеть происходящее, Дима не таился. Не скрывая любопытства, он наблюдал за Настасьей днём и сейчас, обратившись в слух, старался первым обнаружить врага, чтобы успеть спасти девушку.

Однако враг всё равно появился неожиданно, словно вырвался из других сфер. Дима пока ещё не видел их, лишь смутно ощущал какое-то движение в ночной атмосфере, а его перстень с топазом уже туго сжал палец левой руки, хотя обычно на появление монстров камень реагировал едва заметной вибрацией, которую Дима лишь недавно научился распознавать. Но сейчас вибрация напоминала судороги, как будто топаз стремился вырваться из оправы навстречу чудовищам. Эта непривычная реакция камня смутила Диму, не позволив вовремя подать сигнал опасности.

Через несколько мгновений две крупные особи совершенно бесшумно материализовались в сотне метров над зарослями и спикировали на девушку. Конь беспокойно заржал и рванулся прочь. Его страх был так силён, что в порыве жеребец отломил ветку, к которой были привязаны удила. Настасья в этот момент откинула плащ и выхватила меч, но не успела выпрямиться в полный рост: тварь сбила её ударом в грудь.

Дима понял, что план Рональда провалился и придётся импровизировать, потому что Настасья не продержится и минуты. Может, третий или четвёртый удар валькирии станет для неё смертельным. И Дима вылетел из засады. Его меч бесшумно рассёк воздух и плавно отделил крыло одной твари от её тела. Она закрутилась вокруг своей оси, хлопнулась на землю, запрыгала, завертелась, неумело передвигаясь по горизонтальной плоскости. Настасья тут же отсекла зверюге голову. Со второй Дима расправился на подлёте. Как-то получилось, что валькирия заложила вираж у него за спиной, и охотник мгновенно переложив рукоять в ладони так, чтобы клинок смотрел не вверх, а вниз, выбросил руку с мечом за спину. Манёвр был рисковый, потому что Дима не видел противника, а противник его – очень хорошо видел, и потому мог уклониться от удара. Но не уклонился. Ночное небо затихло.

– Это всё? – Настасья настороженно оглядывалась и прислушивалась. Она немного запыхалась, но скорее не от самого сражения, а от страха быть убитой.

Дима не знал, что ответить. Обе валькирии были хоть и крупные, но всё-таки малоопытные, иначе человеку и ослабленному охотнику не удалось бы так быстро с ними разделаться. Возможно, таких нападающих послали намеренно – на разведку боем. Она удалась, и теперь стая знает, что человек не один, а с лигой, и отступит. В таком случае Рональду нужен новый план.

Но что если вылазка этих тварей была самоволкой? Что если они просто решили поужинать втайне от остальных? Такое типичное поведение для молодых, самоуверенных особей, которым кажется, что природная ловкость и наглость даёт им гарантию безнаказанности и удачи. Вполне можно было допустить, что Настасью приметила одна из тварей и подбила другую на тайную вылазку. Первая добыча, которой не придётся делиться. Первая добыча, выслеженная и убитая без команды ферзи. Соблазнительный вариант.

Такая расстановка Диме нравилась больше. Она означала, что основная стая не знает о существовании у берега озера девушки с конём. И уж тем более не знает о том, что рядом с девушкой есть охотник. Это давало надежду на исполнение задуманного плана. Но как проверить, какой из вариантов истинный?

Настасья ждала ответа и команд от старшего товарища. Она чувствовала свою уязвимость в ночной тиши леса и хотела быстрее от неё избавиться. Поэтому, не дождавшись ответа, несмело предложила:

– Надо спрятаться…

– Да, укройся, – коротко согласился Дима и, схватив одну тварь за ногу, размахнулся и швырнул её в воду.