Текст книги "Вельяминовы. За горизонт. Книга четвертая"

Часть пятнадцатая

Европа, весна 1962

Париж

Дорога от дома на набережной Августинок до лицея святого Людовика, рядом с Люксембургским садом, занимала у Пьера де Лу двенадцать минут. Занятия начинались в восемь утра. Ровно без четверти восемь Пьер, любивший поспать, скакал вниз по широкой лестнице дома, украшенной витражами и мозаичным полом. Консьержка, мадам Дарю, появлялась тоже в восемь. Оказавшись на первом этаже, Пьер обычно оставлял в щели запертой двери ее комнаты записку.

Мать немного успокоилась, как называл это Пьер. Лаура доверяла мадам Дарю уборку квартиры. Два раза в неделю в парадной появлялся парнишка в униформе магазина Фошона, обремененный свертками и пакетами. Овощи, фрукты и молоко покупали Пьер или мадам Дарю. Он бегал и за вином на рю Мобийон. Ни в грош не ставя бутылки из магазинов, мать признавала только личный погреб месье Жироля, хозяина Aux Charpentiers:

– У дяди Анри свои связи с виноделами, – ожидая зеленого сигнала светофора, Пьер взглянул на часы, – мама права, лучшего бордо в Париже не найти…  – мать наотрез отказывалась ездить на такси. Если Лаура хотела пообедать в ресторане, месье Жироль сам забирал их на служебном грузовичке:

– Дядю Анри она не считает агентом нацистов, – невесело подумал Пьер, – его, мадам Дарю и семью…  – с остальным Парижем дело обстояло хуже. Лаура не появлялась в лицее, обсуждая школьные дела Пьера по телефону. На плече подростка болталась холщовая сумка с нашивкой, кубинским флагом

– Нечего обсуждать, все понятно. Через год я выпускаюсь, иду в полицейские рекруты. Сэм Берри всего на год старше меня, а он закончил поварской колледж и нанимается на работу…  – о планах кузена рассказал приехавший на пасхальные каникулы из Швейцарии младший Жироль, Филипп:

– Сэм пока не возвращается в Плимут, – заметил приятель, – он хочет попытать счастья в Европе. Он устроится в отель или на личную кухню какого-нибудь богача…

Светофор на бульваре Сен-Мишель славился, как называл это Пьер, задумчивостью. На тротуаре скопилась небольшая толпа, сзади хмыкнули:

– Кажется, президент едет. Завели американскую моду устраивать кавалькады на деньги налогоплательщиков. Постыдились бы, мы только что потеряли Алжир…

В марте в Эвиане, правительство подписало соглашения, заканчивающие войну с Алжиром. Три недели назад, еще до Пасхи, французы одобрили документы на всенародном референдуме:

– Вашим десяти процентам несогласных только бы бряцать оружием, – немедленно встрял еще кто-то, – вы, наверное, не встречали гроб с телом сына в аэропорту Орли. Зачем нам Алжир, где проливалась кровь французов…  – Пьер издалека заметил перемигивающиеся огоньки машин сопровождения:

– Точно, едет де Голль, – подросток невольно подтянулся, – интересно, где он был. За городом, что ли, с кем-то встречался…  – мимо пронесся черный Ситроен с затемненными окнами:

– Ничего внутри не разглядишь…  – ажаны наконец переключили светофор, – но мне на эскорт президента рассчитывать не стоит. Сначала я пойду регулировать уличное движение…  – матери о своих намерениях Пьер пока не говорил. Для всех, включая преподавателей в лицее, он готовился в следующем году поступить в Эколь де Лувр:

– Маме и незачем навещать школу…  – он щелкнул зажигалкой, – технические предметы я кое-как вытягиваю, а по истории и языкам я лучший ученик…

Политику в лицее не обсуждали. Кубинский флаг на сумке Пьера комментариев не вызывал:

– Все знают, что покойный папа был коммунистом…  – витрины на бульваре успели украсить первомайскими плакатами, – форму я ношу, а что нашито на сумке, мое личное дело…  – джинсы в лицее не разрешались. Учеников обязывали надевать белые рубашки с галстуками:

– Кеды тоже не позволяют, – усмехнулся Пьер, – сегодня последним уроком была физкультура…  – снятый галстук торчал из сумки.

Дорога домой всегда занимала больше времени. Пьер мог забежать с черного хода в музей Клюни, где он три раза в неделю занимался с тамошним куратором. Иногда он застревал у букинистического развала на углу рю Серпан или шел на дневной сеанс в какую-нибудь киношку из усеивающих бульвар. Мать выдавала ему щедрые карманные деньги:

– На «Вестсайдскую историю» меня все равно не пустят, – он разглядывал афишную тумбу, – мне еще не исполнилось шестнадцати лет. Ужасная косность, и это в наше время…  – рядом с плакатом фильма черные буквы пересекали белое пространство афиши: «Беккет. Дате. Счастливые дни»:

– Больше ничего и не требуется, – восхищенно вздохнул Пьер, – представления начинаются после первого мая, а билеты раскупили до Пасхи. Ладно, Хана меня проведет на все фильмы…  – кроме «Вестсайдской истории», он хотел посмотреть «Мыс страха» и «Бокаччо-70».

– Итальянцы молодцы, – подумал Пьер, – отличное кино снимают…  – кроме Ханы, на фильмы его мог взять и старший брат. Джо знал, что Хана возвращается в Европу:

– Мама до Пасхи послала ему телеграмму, то есть я послал…  – Пьер припустил к реке, – она каждый день спрашивает, нет ли ответа…  – весеннее солнце золотило его белокурые волосы. Подросток подмигнул девчонке, спустившей стройную ногу с велосипеда, тоже ожидающей на светофоре. Зардевшись, нажав на звонок, девица ринулась вперед:

– Надо найти подружку, – решил Пьер, – хватит, у многих парней в лицее все случилось. Водку я пил…  – мать позволяла ему немного вина за обедом, водку он попробовал с приятелями, – травку курил, пора перейти к более серьезным делам. То есть не серьезным, в нашем возрасте это развлечение…

Задержавшись в цветочной лавке у фонтана святого Михаила, Пьер выбрал для матери фиалки. Выходя на улицу, он поймал в витрине парфюмерного магазина напротив проблеск бронзовых волос:

– Как у тети Марты, но что ей делать в Париже? Максим поступает в Кембридж, Маленький Джон идет в военную академию Сандхерст. Она сидит в Лондоне, надзирает за их подготовкой…

В гулком подъезде на набережной Августинок приятно пахло свежей выпечкой. Мадам Дарю распивала полуденный кофе с бриошью:

– Пришла телеграмма от месье графа, – она окинула Пьера одобрительным взглядом, – я отнесла мадам баронессе…  – консьержка всегда была очень церемонна. Пьер весело сказал:

– Ура, праздники проведем с Джо…  – мадам Дарю подумала:

– Еще вытянулся. Растут они, как на дрожжах. Одно лицо с покойным месье бароном, Пьер тоже будет высоким. Даже уши у него торчат похоже…  – парень цапнул с пола конверт:

– Это что такое, мадам Дарю…  – марок на конверте не было. Адресовали его, на машинке, мадам де Лу. Консьержка пожала плечами:

– Должно быть, сунули под дверь, когда я выходила за бриошью. Конверт маленький, я его не заметила…  – Пьер опустил письмо в карман школьного пиджака:

– Я отнесу. Мама, наверное, захочет привести в порядок комнату Джо. Я к вам еще спущусь, сейчас пора обедать…  – мать обещала его любимого цыпленка по-провансальски, Перескакивая через ступеньки, Пьер побежал наверх.

На синем огоньке газовой плиты пыхтела эмалированная кастрюля. Из-под крышки упоительно пахло чесноком и травами. По деревянной доске, мелко кроша петрушку, стучал полукруглый нож:

– Положите масло в рефрижератор, – заметил Сэм, – и утром скажете мне спасибо…  – юноша широко улыбнулся, – булочная напротив хорошая, багет у них всегда свежий. Вас ждет отличный завтрак, я еще сделаю паштет из печенки…  – Марта покуривала, пристроившись на широком, выкрашенном белой эмалью подоконнике. Рядом лежала папка с отпечатанным на машинке ярлычком: «Адвокат». Стряхнув пепел в блюдечко, она обвела глазами кухню:

– Хорошо, что все дворы проходные, в них можно загнать машину. Почти никто не знает, что я в Париже, но так спокойней…  – рядом с аккуратными грядками и еще крепким птичником стоял серый ситроен Службы Внешней Документации. Французские коллеги посадили на близлежащие крыши пару снайперов:

– Для вашего спокойствия, мадам М, – сказали ей на встрече в загородном особняке, – никаких эксцессов не ожидается, но вы обладаете статусом источника повышенной опасности…  – Марта усмехнулась:

– Почти, как президент или царственная особа…  – она не стала садиться в машину де Голля:

– Все, что надо было обсудить, мы обсудили…  – речь на встрече шла о британских и французских интересах в свободных государствах Африки, – а остальное, что называется, технические дела…

Главным и единственным техническим делом Марты в Париже был недавний выпускник гостиничного колледжа в Швейцарии, мистер Сэмюель Берри. Соскочив с подоконника, она взяла еще одну папку, без ярлычка. Наверху лежала фотокопия диплома с отличием:

– Значит ты, как Максим, досрочно закончил школу…  – Марта отпила кофе, – или у вас ранний выпуск…  – Сэм помешал петуха в вине:

– Ранний, до Пасхи, чтобы мы могли найти работу до начала летнего сезона на курортах. Но меня, кажется, ждет совсем не курорт…  – под копией диплома Сэма лежало его собственноручное заявление:

– Я, Сэмюель Августин Берри, уроженец Плимута, 1945 года рождения, подтверждаю свое согласие на зачисление в армию ее величества королевы Елизаветы…  – семнадцатилетний юноша имел право добровольно завербоваться на военную службу:

– Никак иначе его было не оформить, – хмыкнула Марта, – к нам принимают только с восемнадцати лет. Но ждать нельзя, иначе мы упустим Краузе и его связи…  – адвокат Краузе появился в гостиничном колледже в феврале. Сэм весело сказал:

– Я был в пятерке лучших учеников старшего курса. Он обещал мне должность личного повара, как он выразился, у очень высокопоставленного лица, в Африке или Южной Америке…

На господина Ритберга фон Теттау Марта не надеялась, но сейчас была важна любая зацепка. Завтра в отеле «Риц» Краузе ждал Сэма, остановившегося у дяди, месье Жироля. Для всех юный Берри собирался работать в Европе, младшим поваром в дорогом отеле:

– Папа с мамой все понимают, – заметил Сэм, – дядя Анри тоже. Он воевал в Сопротивлении, папа служил в армии. Никто ни о чем не проговорится, тетя Марта…  – Сэм не мог навестить Плимут:

– Краузе велел, чтобы я пришел в «Риц» с вещами, – парень поднял бровь, – он денег не жалеет, подъемные мне заплатили щедрые…  – Марта понимала, зачем Краузе остановился в «Рице»:

– В Париж приезжает Хана. В Нью-Йорке, по ее словам, он всегда живет в «Плазе». Нацистский выкормыш хочет произвести на нее впечатление…  – племянница пока много обещала и ничего не давала:

– Я не могу заставлять ее идти на такое, – хмуро подумала Марта, – но если она не подпустит его ближе, встречи останутся только встречами. Он не собирается рассказывать на свиданиях о беглых нацистах, у нее нет доступа к его личным документам…

По данным из Моссада, миссия Фельдшера, капитана Иосифа Кардозо, успехом не увенчалась. Вальтер Рауфф, вкупе со своим отрядом, растворился в пустынных просторах Центральноафриканской Республики:

– Адольфа он тоже не встречал, но понятно, что Рауфф держал мальчишку при себе…  – Марта повертела папку Сэма:

– Я не знала, что у тебя такое второе имя…  – юноша покраснел:

– Старомодное, в честь моего предка, месье Огюста. Он заведовал Aux Charpentiers в прошлом веке. Даже дедушка ворчал, что сейчас детей так никто не называет…  – старый Берри, по его признанию, теперь ждал высадки человека на Луне:

– И первого британца в космосе, – шутливо говорил он, – как бы им не оказался наш юный Ворон…  – Марта скрыла улыбку:

– Юный Ворон спит и видит, как бы сбежать из школы Вестминстер в авиационные кадеты. Особенно сейчас, когда старшие разъезжаются из дома…  – Максим пронесся через год школы с тем же напором, каким он славился на футбольном поле:

– Нет смысла терять время, – заявил средний сын осенью, – увидишь, я получу аттестат досрочно…  – так оно и оказалось:

– Все поступают, – Марта взяла новую, шариковую ручку, – Петенька будет изучать архитектуру в Беркли, Лауру орден посылает в Рим…  – несмотря на скептицизм родни, племянница не покинула монастырь. Летом девушка ехала в женский университет Вознесения Пресвятой Девы Марии, основанный, как высшее учебное заведение для монахинь:

– Теперь там учатся и обыкновенные студентки, – вспомнила Марта, – Клара, бедная, все надеется, что у Лауры пройдет увлечение религией. Хотя у нее теперь есть Аарон с Тиквой, они пока живут в Лондоне…

Тетрадка, привезенная Инге из Новосибирска, лежала в личном сейфе Марты на Набережной. Нику она пока ничего не говорила:

– Еще неясно, как мы вырвем маленькую Марту из СССР, – напомнила себе женщина, – Густи такое поручать нельзя, а с Теодором-Генрихом никакой связи нет…  – судя по тому, что полковник Пеньковский исправно встречался с новым куратором из посольства, покойный мистер Мэдисон ничего не выдал русским:

– Но береженого Бог бережет, – Марта задумалась, – за Пеньковским все равно могут следить. Ладно, сначала Сэм и господин Адвокат, то есть Краузе…  – она вывела четким почерком на папке юного Берри: «Милый Августин». Юноша закатил глаза: «Тетя Марта!». Женщина отозвалась:

– Называть тебя Шефом пока преждевременно, мой дорогой…  – сняв петуха с огня, Сэм поинтересовался:

– Почему три прибора? Мы что, ждем кого-то…  – Марта сверилась с часами:

– Да, сейчас должен появиться твой куратор…  – Сэм застыл с ложкой в руке:

– Зачем мне куратор…  – обиженно отозвался юноша, – я и сам могу…  – Марта ласково коснулась его плеча:

– Милый мой, тебе семнадцать. Мы бы никогда не отпустили тебя туда…  – она махнула на юг, – без присмотра. Французы заинтересованы в твоей миссии, они тоже хотят призвать к ответу военных преступников. Кроме того, Центральная Африка, если ты туда попадешь, сфера их влияния…  – Марта достала блокнот крокодиловой кожи:

– Я его пока не видела, но рекомендации у него самые отменные…  – ободрительно сказала она, – он служил во Вьетнаме, в Алжире, у него больше десяти лет опыта. Хорошо знаком с техникой. У него и кличка такая, месье Механик…  – по данным от французов Механик был ровесником Марты:

– Ему тоже тридцать восемь. Он мог успеть повоевать, хотя в досье о таком не написано…  – Марта услышала три коротких звонка. Он носил черную беретку рабочего, простую, тоже рабочую куртку. Она узнала пустынный загар:

– Совсем недавний. Он, наверное, вернулся из Алжира…  – стащив беретку, француз протянул жесткую руку: «Мадам М, рад встрече. Я месье Механик, то есть месье Ламбер. Марсель Ламбер».

У соседки Марты по камере в Бутырской тюрьме, Нины, не было фотографии ее жениха:

– Я ничего с собой не брала, – вспомнила Марта тихий голос девушки, – мы хотели заглянуть в комиссию по репатриации, узнать, как можно связаться с моей родней на Украине, а потом пойти в кино. Какая я была дура, Марфа Федоровна…

Марта смотрела на веселое лицо Нины. Девушку сфотографировали под руку с Марселем, у входа в барак, украшенный французским триколором. На обороте вились выцветшие чернила:

– Июнь 1945, Мюнхен. У меня есть такой желанный, без которого я не могу…  – Марта услышала вздох:

– Она мне переводила. Стихи русские, из ее блокнота…  – перед Мартой оказалась потрепанная, пожелтевшая тетрадка. Она листала заполненные школьным почерком страницы:

– Милой Нине на память о нашей работе в Мюнхене, сентябрь 1943 года. Ниночка, оставайся всегда такой же красавицей! Твоя Настя, лето 1944 года…  – пожелания перемежались с записями самой Нины:

– Осень 1944 года. По слухам, советские войска вошли в Румынию. Скорей бы закончилась война! Дорогой дневник, я, кажется, влюбилась. Я всегда думаю о нем. Мы видимся только по воскресеньям, но он пишет мне каждый день…  – рядом с тетрадкой лежали конверты:

– У немцев хорошо работала городская почта…  – Механик курил, не поднимая головы, – нам разрешали посылать письма, без ограничения. Вот мои записки, ее конверты. Мы не хотели писать на немецком языке, но тогда у нас не было другого выбора. Потом Нина выучила кое-какие французские слова, а я русские…  – он помолчал: «Милый, я тебя люблю»…  – тикали часы, Марта взяла сигарету:

– Я все сохранил, мадам…  – добавил месье Ламбер, – когда я услышал, что вы из СССР, то есть из России, я подумал, что вы могли знать Нину…

Механик заговорил о войне, когда Сэм покинул квартиру на рю Мобийон:

– Проведи время с семьей, – сварливо велел он подопечному, – завтра мы встречаемся с бошем…  – Сэм растерянно сказал: «Но он ждет меня одного». Механик усмехнулся:

– Ты и придешь один. Меня ты не увидишь, я теперь твоя тень, милый Августин. Запомни, как со мной связываться в случае нужды…  – Сэм наизусть заучил номера безопасных телефонов и адрес абонентского ящика, куда требовалось послать телеграмму:

– Через двенадцать часов я окажусь рядом с тобой, где бы ты ни был, – подытожил Механик, – или даже раньше, если речь идет…  – он поискал слово, – о цивилизованных территориях…  – Сэм заметил:

– Но меня могут послать в пустыню, в джунгли…  – Механик поднял бровь:

– Я бывал и там, и там, милый Августин. Уверяю тебя, даже в пустыне твои будущие работодатели не обойдутся без связи. В таких местах тоже есть телефон и телеграф. После встречи с Адвокатом зайдешь на почту, черкнешь мне открытку. Напиши примерно, куда тебя посылают, остальное дело техники…  – Марта аккуратно собрала в стопку тетрадки, конверты и фото:

– Видите, как получилось…  – на столе остывал забытый кофе, – вы подумали, что я могла знать Нину и оказались правы…  – услышав о встрече в Бутырской тюрьме, Марсель заметил:

– Надо было нам обвенчаться еще в Мюнхене. У меня был знакомый прелат, немец, но с эльзасскими корнями. Я к нему ходил на исповедь. Он бы тайно поженил нас с Ниной…  – иностранным рабочим в рейхе запрещались браки даже между собой, – но мы хотели подождать до Франции…  – он подтянул к себе чашку:

– Значит, вы не знаете, что случилось с Ниной, с нашим ребенком…  – Марта покачала головой:

– Нет. Я тогда бежала из тюрьмы, это долгая история. Но Нина только о вас и говорила. Она хотела назвать малыша Виктором или Викторией. Месье Ламбер, – Марта помялась, – но вы могли попросить о визе. У вас есть довоенный адрес Нины, под Винницей…  – он потер руками смуглое от загара, усталое лицо:

– Я туда писал, но ответов не получал. В визе мне отказывали каждый год, а наше посольство в Москве тоже никак не могло мне помочь. Я хотел поехать в Россию по дипломатической части, офицером безопасности, но русские опять не одобрили мне визу…  – Марта предполагала, что в винницком колхозе Нины просто не осталось ее родных:

– Если она выжила, она могла выйти замуж, сменить фамилию…  – Марсель добавил:

– Я надеялся, что после смерти Сталина она со мной свяжется. После двадцатого съезда я ждал от нее весточки, но не дождался…  – синие глаза озарились упрямым огоньком:

– Я все понимаю, мадам М, мы все люди. Если она вышла замуж, я ее не виню, я и сам…  – он достал из потрепанного портмоне фото, – но я хочу видеть нашего сына или дочь…

На цветном снимке маленькая девочка сидела рядом с песчаным замком. Ветер развевал черные кудри, в толстеньких ручках она держала ведерко и грабли: «Оран, 1960 год. Дорогому папе от Нины». Малышка белозубо улыбалась:

– Жена моя снимала, – Механик посмотрел в сторону, – Нине здесь годик. Надо было мне их отправить во Францию, но Флоранс родилась в Оране, ее семья жила в Алжире с прошлого века. Она не хотела уезжать, оставлять меня одного…

Год назад жену Механика застрелили на ступенях оранского госпиталя, где Флоранс работала врачом:

– Наши ультраправые националисты, – Ламбер поморщился, – Organisation de l’armée secrète. Они предупреждали Флоранс в анонимных письмах, что она не должна лечить арабов, что она поплатится за предательство интересов Франции. Нина оставалась дома с няней, а я…  – он залпом допил кофе, – я тогда был с партизанским отрядом этих мерзавцев, под чужим именем…  – после гибели жены Механик отвез дочь во Францию:

– Моя старшая сестра вышла замуж в провинцию, в Орлеан, – объяснил он, – у них свой дом на Луаре, трое детей, собаки, куры, кошки. Нине там хорошо, я ее навещаю, когда бываю дома. Сейчас я тоже оттуда приехал…  – Марта ласково коснулась снимка девочки:

– Я уверена, что вы найдете ее старшего брата или сестру, месье Механик. Я вам помогу со связями в СССР…  – Марта напомнила себе, что никак не может послать весточку Теодору-Генриху:

– Тайник в Нескучном Саду больше не существует. Каменщик строительного треста, – она встряхнула головой, – то есть он изображает каменщика. Хорошо, что мистер Мэдисон успел передать сведения о его месте работы и адресе. Но Густи ничего сообщать нельзя…  – Марта и сама не знала, почему она избегает посвящать племянницу в такие подробности:

– Я не до конца ей доверяю, – поняла женщина, – у меня есть дурное предчувствие, словно с Филби…  – Филби сейчас болтался в Бейруте:

– Якобы журналистом, – недовольно подумала Марта, – но он заодно обеспечивает наши интересы в том регионе. Оттуда совсем недалеко до Кавказа, до советской границы, да и морской путь в СССР недолог. Ладно, об этом позже…  – на прощанье она сказала Механику:

– Отправьте мне завтра весточку касательно милого Августина, а в остальном…  – она пожала руку французу, – нам остается только ждать…

В теплой весенней ночи перемигивались неоновые рекламы. На кованом балконе, выходящем на рю Мобийон, пахло табаком и жасмином. Марта повертела флакон «Joy»:

– Волк смеется, что у меня всегда одни и те же духи, затруднений с подарками у него нет. Хорошо, что я успела забежать в парфюмерный магазин, здесь они дешевле, чем в Лондоне…  – Марта не любила ненужных трат, но всегда привозила из поездок подарки детям и Волку:

– Но сейчас придется обойтись без сувениров. Все считают, что я улетела в Балморал к ее величеству…  – она долго сидела на балконе, закутавшись в шаль. Закатное зарево гасло над крышами Парижа, в небе метались черные точки птиц:

– В конце недели приезжает Хана, – Марта поднялась, – встречусь с ней и отправлюсь домой. На носу выпускные экзамены. Максим и Маленький Джон справятся, но лучше, чтобы я была рядом…  – захлопнув дверь балкона, она скрылась в квартире.

По мнению Сэма, шоколадный торт в «Рице» был немного суховат:

– Коржи передержали в духовке…  – он поднес к губам крошечную чашку эспрессо, – они попытались спасти дело кремом, но все равно, вкус у десерта не тот…

Наставник в поварском колледже Сэма мог опрокинуть тележку с десертами, не пришедшимися ему по душе:

– За четверть часа до смены тарелок, на торжественном обеде, где сидит сотня человек, – усмехнулся парень, – он еще орал на нас, швырялся посудой и чуть ли не ножи метал в виновников фиаско…  – отец и дядя Сэма тоже не стеснялись в выражениях на кухне:

– Но это хорошая школа, – допив кофе, он взял сигарету из портсигара Краузе, – теперь мне не страшны работодатели с дурным характером…  – брезентовый рюкзак Сэма с нашитым на него швейцарским флагом выглядел в чайном салоне отеля «Риц» бедным родственником. Адвокат Краузе явился на встречу с портфелем крокодиловой кожи:

– Костюм у него миланский…  – на практике, в дорогих швейцарских отелях, Сэм достаточно насмотрелся на патронов, – но часы пока стальные и паркер из дешевой серии. Краузе только на пути к настоящему богатству…

Будущий миллионер, звезда судебных залов, пока что сказал Сэму едва ли десяток слов. Сэм подозревал, что Краузе, представившийся ему только как герр Фридрих, сейчас просматривает его досье:

– Смотри, смотри, – пожелал юноша, – как говорится, в моих бумагах даже с лупой ничего не найдешь…  – Фридрих Краузе изучал бумаги больше для очистки совести. Документы герра Берри прошли через руки самого Феникса:

– Его отец воевал, – заметил глава движения, – дядя подвизался в так называемом Сопротивлении, то есть с бандитами, но в поколении родителей этого парня воевали почти все. Его плюсы перевешивают его минусы…  – Aux Charpentiers каждый год получал три мишленовские звезды:

– Британским ресторанам звезды пока не присуждают, – весело заметил Феникс, – но, судя по газетам, отец этого Берри входит в пятерку лучших рестораторов страны…  – еврейской крови у парня не было даже среди отдаленной родни:

– Отличные оценки на курсе, большой опыт работы со взыскательными клиентами, – Фридрих захлопнул папку, – обезьяны будут довольны, что обрели британского повара с французскими корнями. Они все еще смотрят в рот бывшим метрополиям…  – убрав досье в портфель, Фридрих щелкнул зажигалкой. Герр Берри неплохо говорил на немецком языке:

– Обучение в Швейцарии ему помогло…  – Краузе рассматривал приятное лицо парня, – по акценту он понял, что я из Германии, но он не будет задавать излишних вопросов…  – Краузе, давно потерявший гамбургский говор, объяснялся на хохдойч. В связи с предстоящим ему визитом, он немного побаивался этого обстоятельства:

– Мадам Монахиня не разбирается в немецких акцентах, – успокоил его Феникс, – она понятия не имеет, что берлинцы иначе произносят некоторые слова…  – в кармане пиджака Краузе лежал безукоризненный паспорт, с молотом и циркулем ГДР, с его недавней фотографией:

– После выполнения задания я его сожгу, – напомнил себе адвокат, – не след, чтобы Хана его видела даже случайно…  – на выходных он встречался с актрисой в отеле Le Bristol, до отказа наполненном звездами и папарацци, как, следуя итальянской моде, стали называть репортеров:

– Ее обязательно будут снимать, – гордо подумал Фридрих, – а значит, и я попаду в светскую хронику…  – дома, в Бонне, он завел целую папку с вырезками из газет. Краузе не мог пройти мимо даже самой маленькой заметки о Дате, как о девушке писали журналисты:

– Она еще больше оценит меня, когда увидит мою преданность ее карьере…  – после обеда их ждала ложа в опере. Фридрих давно бросил считать деньги, когда речь шла о свиданиях с Дате. Девушка, впрочем, принимала его подарки и букеты с неизменно скучающим лицом:

– Мило, – коротко сообщала она, – спасибо за ваши…  – Дате щелкала изящными пальцами, – то есть вашу заботу…  – не смея пока преподносить ей драгоценности, Фридрих ограничивался книгами и безделушками:

– У нее отличный вкус, – вздохнул Краузе, – она второй год входит в список самых стильных женщин мира…  – соседкой Дате по списку была ее кузина, мисс Ева Горовиц. Фридрих откровенно недолюбливал девушку:

– Ее отец работал в ЦРУ и она пошла по его стопам…  – думал адвокат, – хорошо, что она не вылезает из тропической Африки…  – герр Берри отправлялся несколько севернее. Опасности его случайной встречи с девушкой не существовало:

– Впрочем, он и не знает, кто такая эта Ева, – утешил себя Краузе, – ладно, выдам ему последние инструкции и надо звонить Монахине…  – он скрипуче сказал:

– Багаж положите в мою машину, он будет ждать вас в аэропорту, – Сэм понимал, что нацисты перетрясут его немногие пожитки, – возвращайтесь сюда к семи вечера, я отвезу вас в Орли…  – Краузе поднялся:

– Вы летите в Центральноафриканскую Республику, если вы слышали о таком государстве. В столице страны вас встретят, позаботятся о вас. Прошу прощения, мне надо сделать деловой звонок…  – Сэм проводил взглядом широкие плечи:

– Слышал, разумеется. Рауффа потеряли именно там…  – он напомнил себе зайти на почтамт:

– До вечера еще есть время…  – Сэм взглянул на гостиничные часы, – я все успею…  – Краузе, насколько он видел, обосновался в телефонной будке в углу вестибюля. Рассматривая рекламу «Мулен Руж» на стене, Фридрих слушал гудки в трубке:

– Она ждет моего звонка, я ее предупредил. Но если она не захочет со мной встречаться…  – Монахиня деловито сказала: «Слушаю вас». Фридрих откашлялся:

– Мадам де Лу, вы получили от меня весточку…  – женщина перешла на немецкий язык:

– Приезжайте…  – он услышал шелест страниц блокнота, – как вы и просили, моего сына или консьержки в это время не будет в здании…  – запомнив дату и время, поблагодарив ее, Фридрих положил трубку:

– Отлично…  – поздравил он себя, – мадам клюнула на приманку…  – подхватив портфель, он вернулся к дивану, где сидел юный Берри.

Стоя в очереди к окошечку отправки бандеролей на центральном почтамте Парижа. Сэм просматривал взятую им в «Рице» бесплатную The Times. В «Золотом Вороне» держали газеты для джентльменов, по выражению его деда, но сам старый Берри и отец Сэма предпочитали Daily Mail:

– Как говорится, грошовый листок, – хмыкнул Сэм, – мистер Бромли наверняка его и в руки не возьмет…  – в газете писали о смертном приговоре одному из руководителей путча генералов, попытки правого переворота, случившейся в прошлом году в Алжире:

– Президент де Голль помилует генерала Жуо, – настаивал автор статьи, – Франция не отправит на эшафот заслуженного героя войны…  – после двух абзацев о Франции журналист перешел, видимо, к более интересующей его теме:

– Северная Ирландия, – вздохнул Сэм, – про нее все пишут. Маленького Джона могут отправить туда служить, когда он получит офицерское звание…

Журналист считал, что Британия должна брать пример с Франции в быстром и безжалостном подавлении мятежей:

– Однако намерения путчистов в Алжире не могут не вызвать уважения, – замечал он, – генералы выступали за сохранение исконных территорий Франции. Британия тоже не имеет права поддаваться на шантаж ирландцев, на требования каких-то референдумов…  – Сэм ловко метнул газету в урну неподалеку:

– Писаки сидят на Флит-стрит, ни разу не побывав в Белфасте. Они не имеют права рассуждать об Ирландии, и шага туда не сделав…  – дед Сэма после первой войны остался еще на пару лет в армии. Старый Берри заведовал военной столовой в Белфасте:

– Мы кормили части, расквартированные в городе, – услышал Сэм уютный говорок, – что я тебе могу сказать? Католики, протестанты, какая разница? Все мы люди, надо вести себя подобающе человеку. Особенно если ты попал в место, где нет других людей. Так говорил наш капеллан, – Берри поднимал палец, – и я навсегда это запомнил, мой милый…  – Сэм выпрямил спину:

– Значит, и я так буду делать. Надо всегда оставаться человеком, особенно учитывая, куда я лечу…  – по дороге на почтамт он миновал Елисейский дворец, резиденцию де Голля и знаменитый отель Le Bristol:

– Я бы мог сейчас устраиваться сюда на работу…  – рядом с блистающими черным лаком лимузинами болтались фотографы, – снял бы комнату на Монмартре, жил бы спокойно в Париже…  – Сэм встряхнул светловолосой головой:

– Ничего. На обед в Le Bristol я приглашу Луизу, а в президентском дворце я буду готовить…  – он был уверен, что так и случится.

Луизе, конечно, ничего напрямую писать было нельзя. Взяв кофе в бистро по соседству с почтамтом, Сэм довольно долго сидел над весточкой:

– Остальное было проще, – хмыкнул юноша, – открытка домой, открытка дяде, открытка месье Механику…  – он не хотел посылать кольцо для Луизы почтой: