Текст книги "Вельяминовы. За горизонт. Книга четвертая"

– Когда я вернусь из Африки и вообще оттуда…  – Сэм старался не думать, куда еще его могут послать новые работодатели, – я сразу сделаю предложение. Она к тому времени поступит в Кембридж. Я попрошу папу взять меня в ресторан на Темзе, «Гнездо Ворона». Куплю дешевую машину, от реки до Кембриджа всего час езды…  – Сэм напомнил себе, что Луиза еще не приняла его предложения:

– Я уже машины присматриваю, – усмехнулся парень, – но я ее люблю, она любит меня, и никого другого нам не надо…  – он так и написал в этой весточке, прибавив:

– Я не могу сказать, что у меня сейчас за работа, но Маленький Джон тебе все объяснит…  – он не сомневался в дипломатических способностях приятеля, – у него будут храниться твои письма, любовь моя…  – они писали друг другу каждую неделю. Сэм иногда думал, что Луизе стоит не становиться адвокатом:

– У нее отличный слог, она могла бы писать статьи или книги…  – девочка смешливо говорила:

– Я давно перечитала все бабушкины викторианские романы, отсюда и слог. И вообще, адвокат должен не только хорошо говорить, но и писать. Дядя Максим отлично составляет заключения по делам, в его документах сразу все понятно…  – Сэму тоже все было понятно:

– У нас еще ничего не случалось, то есть случалось…  – он покраснел, – но не до конца, на рождественских каникулах, когда я сказал, что люблю ее…  – он хотел подождать до свадьбы:

– Так будет лучше, – напомнил себе Сэм, – все равно я ни на кого другого, кроме нее, и смотреть не хочу…  – письма Луизы он сложил в большой конверт, сунув его в коробку для бандеролей, купленную на почтамте:

– Герцог свой парень, он не подведет. Пусть наша переписка ждет меня на Ганновер-сквер…  – он присовокупил к бандероли записку для юного герцога:

– Он все сделает, ему можно доверять…  – очередь двигалась медленно, Сэм нетерпеливо поерзал:

– Почти пять вечера. Надеюсь, в самолете нас покормят…  – он подумал о жарком ветре пустыни, о неизвестной пока Африке:

– Я мог бы сейчас готовить утку или шоколадный мусс в Le Bristol, – усмехнулся юноша, – ничего, правильно дедушка сказал, это мой долг перед теми, кто не дожил до победы. Нацистов надо призвать к ответу, срок давности их деяний не имеет никакого значения…

Взглянув в сторону запруженного посетителями зала, он прищурился:

– Лицо знакомое. Точно, это Джо, то есть граф Дате…  – Сэм помнил старшего сына тети Лауры по обедам в Aux Charpentiers:

– Он тоже работает в Африке, то есть в Конго. Наверное, он приехал на каникулы…  – молодой человек в отменном костюме, стоя у большого окна, разговаривал с приятелем:

– Его я никогда не видел…  – Сэм оценил крой пиджака, – он тоже хорошо одевается. Осанка у него военная, наверное, офицер…  – высокий юноша коротко стриг светлые волосы. Глаза Сэма на мгновение встретились с его пристальным взглядом:

– Смотрит, словно Краузе, – понял Сэм, – он имеет какое-то отношение к армии или даже к разведке…  – сунув бандероль почтовой барышне, он стал наклеивать марки на открытки.

Джо был уверен, что его младший брат и ногой не ступит в паршивый район, где размещалась дешевая гостиница, выбранная месье Вербье. Вокруг станции метро Маркаде-Пуассонье, в восемнадцатом арондисмане, громоздились подозрительные пансионы, набитые развязными чернокожими парнями с Антильских островов и смуглыми алжирцами. Угловой дом, превращенный в отель, выходил на небольшую площадь. Бары по соседству гремели музыкой и после полуночи, в круглосуточной лавке отирались местные пропойцы.

Джо, правда, не мог не признать, что продукты здесь дешевле, чем в центре города:

– За такие деньги ты на Елисейских полях выпьешь чашку кофе…  – месье Вербье стоял над электрической плиткой, – а здесь нас ждет полный обед, с салатом и стейками…

В пансионе, незамысловато названном «Метро», постояльцев снабжали номерами с кухонным углом. Месье Вербье вернулся из магазина с авоськой провизии. Джо мрачно курил у рассохшегося стола:

– Хорошо, что мы болтаемся по всяким трущобам, – подумал юноша, – Пьера здесь ожидать не стоит. Он парень с Левого Берега, хотя на Монмартр он тоже заглядывает, ходит в театры, на танцульки…  – Джо не сомневался, что месье Вербье на самом Монмартре не поселится:

– Там слишком людно, слишком много туристов. Он словно паук, избегает солнечного света. Не зря он нашел этот район за холмом, в низине…  – серые глаза русского напоминали ему сети липкой паутины в конголезских джунглях. Подумав о близлежащем Монмартре, Джо вспомнил, как он целовал Маргариту в подворотне рядом с ночным клубом:

– Мы оба были подшофе. К тому времени мы выпили пару бутылок шампанского, коктейли…  – черные волосы девушки растрепались, она тяжело дышала, приникнув к Джо. Яркий неон вывески какой-то гостиницы отражался в голубых глазах Маргариты:

– Я хотел взять ее за руку и отвести в отель, – горько подумал Джо, – где она бы стала моей. Мы бы тихо поженились и ничего бы этого не случилось…  – о происходящем с Маргаритой он знал только со слов Виллема:

– Где обретается сам Виллем, я тоже не знаю, – вздохнул Джо, – мы с ним теперь редко видимся…  – кузен звонил Джо на карьер не чаще раза в месяц. Обычно они встречались в одном из баров Элизабетвилля. Джо подмечал изменения в юноше:

– То есть не юноше, а мужчине, он очень окреп…  – Виллем наголо брил голову, с жесткого лица не сходил тропический загар:

– Татуировок он больше не набивает, но я видел у него на груди такие же шрамы, как у местных ребят…  – Джо понял, что кузен участвовал в церемонии взросления, в одном из племен саванны:

– Он не говорит, чем он занимается, но я уверен, что он не ищет алмазы или вообще полезные ископаемые…

В город Виллем приезжал на списанном армейском виллисе без номеров, с проржавевшими дверями. Автомат Калашникова, американский десантный нож и бельгийский браунинг кузена, впрочем, блистали ухоженностью:

– Хотя он сам отпустил бороду. Видно, что рядом у него нет женской руки…  – Джо подозревал, что барон де ла Марк сколотил небольшой партизанский отряд:

– Но не ради контрабанды или грабежей, Виллем не такой человек. Ходят слухи, что в саванне сидит местный Робин Гуд, защищающий негров, но это точно не Виллем…  – о Грешнике и его отряде в Элизабетвилле только шептались:

– Правительство Конго назначило награду за его голову. Португальцы, кажется, сделали то же самое…  – после Рождества португальские войска сожгли на своей территории несколько негритянских деревень:

– Где жили пигмеи, которых вообще никто за людей не считает, – вспомнил Джо, – Грешник потом появился, словно из воздуха и расстрелял колонну португальских войск на шоссе…  – у Виллема он о Грешнике не спрашивал, рассудив, что кузен о нем ничего не знает. Расспросов о Маргарите Джо тоже избегал:

– Что спрашивать, когда все кончено, – напомнил себе юноша, – осенью она защитила докторат, заведует эпидемиологической службой в госпитале Леопольдвиля…  – Джо все время ожидал услышать от кузена о помолвке Маргариты:

– Она выйдет замуж за честного человека, хорошего католика, а не за отщепенца и предателя вроде меня…  – пока Джо искусно избегал расспросов русского о его семье:

– Но он знает о тете Марте. Он все время интересуется тем, что она делает…  – Джо пожимал плечами:

– Понятия не имею. У нее муж, дети, семья, вот и все…  – помня о своем британском гражданстве, он был осторожен:

– Если у меня хоть немного развяжется язык, мне не избежать обвинения в государственной измене и даже дядя Максим мне не поможет…  – вдохнув аромат стейков, витающий по голой комнатке, Джо хмуро поинтересовался:

– Зачем я здесь сижу? Я рассказал о промышленном потенциале карьеров в южном регионе Конго…  – русский устроил настоящий допрос:

– Он интересовался алмазами и ураном, новыми месторождениями, где разворачиваются «Де Бирс» и другие компании. СССР спит и видит, как залучить под свое крыло Конго и Анголу, особенно потеряв Китай, с ураном и цветными металлами…  – для всех Джо находился на пути в Париж:

– Согласно телеграмме, я приеду домой только послезавтра…  – ему стало противно, – как мне смотреть в глаза маме, Хане и Пьеру? И что бы сказал дедушка Джованни, если бы он обо всем узнал…  – Джо подумал об Инге и Генрике:

– Они оба ездили в СССР. Наверняка, комитетчики, как их называет тетя Марта, тоже не оставили их без внимания. Но они никого не предавали, в отличие от меня, они не грязные шпионы…  – русский ловко перевернул румяные стейки:

– Сиди спокойно, – велел он, – ты мне еще нужен, дорогой граф…  – Вербье оскалил белые зубы:

– Займись делом, накрой на стол, приготовь аперитив…  – он прислушался:

– Кажется, наш гость, то есть гостья, здесь…  – по коридору простучали женские каблуки. В хлипкую дверь номера поскреблись:

– Опять он подсовывает мне какую-то девицу, – с отвращением подумал Джо, – но сейчас ничего не случится…  – русский повел рукой:

– Открой, у меня самый ответственный момент на плите…

На Джо пахнуло сырым ароматом весеннего дождя. Она расстегнула легкомысленный плащик, пурпурная юбка не прикрывала стройных коленок. Девушка держала мокрый зонтик, черные локоны падали ей на плечи:

– У нее тоже голубые глаза, как у Маргариты…  – спохватившись, Джо пропустил ее в комнату:

– Пахнет вкусно…  – она смешно сморщила изящный нос с горбинкой, – я по дороге купила вина…  – девушка первой протянула ему руку. Джо уловил в ее французском языке славянский акцент:

– Меня зовут мадемуазель Даниэла, – весело сообщила гостья, – а вы Жозеф, то есть Джо. Александр о вас много рассказывал…  – Джо успел подхватить зашуршавший дождевик девушки: «Надеюсь, только хорошее, мадемуазель».

Закинув руку за голову, Скорпион слушал размеренный скрип кровати в соседней комнате. Сизый дымок сигареты вился у покрытого трещинами потолка, рядом с фанерным гардеробом. Мутное зеркало засидели мухи. Полукруглое окошечко, выходящее на улицу, покрылось потеками воды. Ливень хлестал в стекла, на площади гудели машины:

– В такую погоду только развлекаться…  – Саша скосил глаза на часы, – что они и делают. Месье граф разошелся. На дворе десять утра, а они почти не прерывались…

Саша оставил Монахиню сидящей на коленях пьяного агента. Кроме вина и русской водки, в дело пошла травка, заранее припасенная Сашей. Монахиня, появившись в Париже вместе с Сашей, жила в этом же пансионе. Собираясь в аэропорт Орли за Драконом, Саша весело заметил девушке:

– Можно сказать, это твоя последняя гастроль, то есть последняя в светской жизни. В Риме тебя ждет монашеское облачение и святой отец Кардозо…  – вернувшись в Польшу до Пасхи, покинув университет, Данута подала документы на выезд в Италию для паломничества:

– Тамошняя служба безопасности для вида помотала ей душу, но не стала чинить препятствий…  – он потушил сигарету, – правильно сказал товарищ Котов, всегда надо убивать двух птиц одним камнем…

На сходство Монахини с доктором Маргаритой Кардозо первым обратил внимание тоже товарищ Котов:

– Говоришь, Дракон разорвал помолвку…  – наставник изучал фотографии, – мы окажем ему дружескую услугу, подсунем в его постель почти близнеца бывшей невесты…  – подумав о близнецах, Саша вздохнул:

– Надежда Наумовна послала меня по матери, а к Анне Наумовне теперь и не приблизиться…  – девушку зарезервировали, как выражались в Комитете, для работы с особо важными гостями Москвы. Близняшек забрали у Саши под личное попечение нового начальника, товарища Семичастного. Он подозревал, что Анну Наумовну собираются использовать совсем не в постели:

– Она будет вращаться в академических кругах, ездить на научные конференции. Нам важны связи с зарубежной интеллигенцией, среди историков и философов много левых…  – по донесениям службы внешнего наблюдения, Надежда Наумовна вела рассеянный образ жизни:

– Задания она выполняет, сообщает о разговорах интуристов…  – девушка изображала комсомолку, добровольного гида по Москве, – но она болтается по артистическим вечеринкам, вместе с братом и сестрой…  – младшего Левина тоже трогать было нельзя:

– У нас не так много агентов, свободно владеющих китайским языком, – сказал Саше глава Комитета, – учитывая развитие событий, нельзя разбрасываться ценными кадрами…  – Левин, парень многих талантов, успел тиснуть в «Юности» рассказик о сироте, выросшем на Дальнем Востоке:

– Парень ищет и находит безвинно репрессированных родителей, то есть их могилы. Вещица сентиментальная, но сейчас такое в моде…  – Саша выпятил губу:

– Но вроде бы в Литинститут он не собирается. Пойдет на восточный факультет, станет китаистом…  – едва заикнувшись о письме Моцарту, он услышал сухой голос начальства:

– Пусть его напишет младшая товарищ Левина. Вызовите ее, поговорите с ней, как комсомолец с комсомолкой…  – приехав на Лубянку, младшая Куколка окинула его надменным взглядом:

– Что вам еще надо, – холодно поинтересовалась девушка, – я сегодня сопровождаю французскую группу в Большой театр. У нас экскурсия за кулисы, встреча с труппой, мне нельзя опаздывать…  – Саше не нравилась независимость Куколок:

– Словно они что-то о себе узнали. Например, выяснили имена родителей…  – он даже замер:

– Но если они дочери расстрелянного Берия? У того по слухам было много связей с женщинами. Шелепин или Семичастный могли сказать им о настоящем отце…  – услышав о письме, Куколка завернула лихую матерную тираду:

– Сами пишите, товарищ Матвеев, – девушка поднялась во весь рост, – у вас есть образцы моего почерка…  – застучали шпильки, она подхватила черный бушлат:

– Всего хорошего, надеюсь, что я больше вас никогда не увижу…  – на бонусы, как называл это Саша, тоже можно было не рассчитывать. Он сладко потянулся:

– Ладно, письмо мы составили, а для остального у меня есть Невеста…

Леди Августа исправно поставляла строго секретную информацию из британского посольства. Пеньковского пока не арестовали, наблюдая за его встречами с новым куратором, одним из атташе:

– Что касается М, все словно воды в рот набрали, – недовольно подумал Саша, – но судя по словам Дракона, она в Лондоне. Либо она вернулась в Британию вместе с 880, либо месье граф врет, как сивый мерин…  – за стеной стонала пани Данута:

– Еще, еще, милый…  – девушка завыла. Саша улыбнулся:

– Это не «Пионерская зорька» в исполнении Странницы. Дракон теперь никуда не денется…  – схема выходила очень элегантной:

– Она примет обеты, – смешливо сказал товарищ Котов, – но господин граф всю оставшуюся жизнь будет болтаться рядом, мучаясь угрызениями совести. Католическое чувство вины нам очень на руку…  – наставник помолчал:

– К доктору Кардозо мы найдем другой подход. Сейчас нам важен прелат, если он действительно собирается в СССР. Монахиня должна близко сойтись со святым отцом, что она и сделает…  – за стеной потекла вода, по полу протопали босые ноги. Потянувшись, Саша налил себе кофе:

– Удачно, что Пьер, младший брат Дракона, родился в СССР. Стоило намекнуть, что мы можем вывезти парня на родину, что он гражданин советской страны, как господин граф немедленно прекратил упрямиться и прилетел в Париж тогда, когда это требовалось…  – Саша навострил уши:

– Вроде заснули. Они до вечера не встанут с постели, а когда встанут, быстро в нее вернутся. Монахиня девушка бойкая, этого у нее не отнимешь…  – Саша полистал купленную вчера на развале книгу американского фантаста, Филипа Дика:

– Якобы Германия и Япония выиграли войну. Но написано отменно, не чета нашим сочинителям, у которых Венеру покоряют коммунисты. Ладно, они спят и мне можно отдохнуть…

Сунув томик под тощую подушку, Саша спокойно задремал под мерный шум дождя.

Атласный бюстгальтер свешивался со спинки стула. Скомканная юбка валялась на половицах, усыпанных пеплом и апельсиновыми шкурками.

Накинув на плечи мужскую рубашку, Данута стояла над электрической плиткой. В Советском Союзе и Польше импортный кофе был уделом партийцев, обеспеченных людей:

– Рабочие пьют пойло из цикория, – хмыкнула девушка, – в заказах иногда бывает растворимый кофе, но заказ еще надо получить…

Во Францию ее со Скорпионом привез советский сухогруз. В польском паспорте девушки стояли все нужные визы, Скорпион пользовался местными документами. В Гавре, в первом же портовом кафе, Данута увидела в меню эспрессо и капуччино:

– В Кракове или Москве такой кофе подают в дорогих заведениях, а здесь простая забегаловка…  – кофе варили и в двух десятках баров вокруг пансиона «Метро». В ближней лавке стояли пакеты с обжаренными зернами, громоздились упаковки зерен молотых:

– Колбаса здесь такая, какую в Польше видишь только по праздникам, а сыра столько сортов, что я сбилась со счета…

Газетный ларек по дороге к метро Маркаде-Пуассонье обвешали яркими журнальчиками с полуобнаженными девушками. В Польше такие покупали у моряков, в Москве у интуристов. Данута бросила взгляд на разорванную картонную пачку, среди сброшенной одежды:

– За презервативами тоже не надо ходить к спекулянтам, они лежат в любой табачной лавке…  – презервативами ее снабдил Скорпион»:

– Учитывая твою будущую карьеру в церкви, осложнения нам не нужны…  – наставительно сказал руководитель, – осторожность превыше всего…  – вылив закипевший кофе в щербатую чашку, она присела на подоконник:

– Время послеполуденное, а на дворе проливной дождь…  – девушка прижалась лбом к прохладному стеклу, – в такую погоду только и спать…  – во сне его усталое лицо разгладилось. Данута увидела, что он еще совсем молод:

– Скорпион говорил, что ему двадцать четыре года, – вспомнила девушка, – но он работает в Африке, где год считается за два…  – на смуглых щеках Джо появился румянец:

– Он отдохнул, выспался…  – девушка накрутила на палец прядь черных волос, – надо сварить ему кофе…  – ей все было понятно:

– Пошли они к черту, – разозлилась Данута, – Павлу я не нужна, я для него была развлечением. Я не собираюсь калечить свою жизнь в угоду русским и состариться в монашеском облачении. Я не Света, у меня есть своя голова на плечах…  – бывшая соседка по квартире часто напоминала ей радио, – я хочу спокойной жизни, семьи и детей…

Данута понимала, что вытащила счастливый билет:

– Если я поведу себя правильно, он сделает мне предложение…  – она вернулась к плите, – ночью он говорил, что любит меня…  – на мгновение вспомнив голос Павла, она пошатнулась, – они все так говорят, но видно, что для него это серьезно, или может быть серьезно…  – девушка вспомнила досье графа, выданное ей Скорпионом:

– Он тоже сирота, вырос в приюте, он долго не знал свою мать. Его отец работал на СССР, его казнили японцы… – Данута хотела получить кольцо на палец и графский титул:

– Он из обеспеченной семьи, у него есть деньги. Поженившись, мы забудем об СССР. Он понимает, кто я такая…  – девушка усмехнулась, – он сам работает на русских. Два сапога пара, как говорится, – она помешала кофе, – но можно все прекратить. СССР оставит нас в покое, зачем мы ему нужны…  – сквозь дремоту до Джо донесся запах кофе. Пошарив рукой, он натолкнулся на нежное, горячее:

– Кофе в постель, – сказала она с милым акцентом, – ты, наверное, проголодался…  – Джо не хотелось думать, что перед ним очередная комитетская подстилка:

– Она не играла ночью, я ей действительно по душе…  – не открывая глаз, он привлек девушку к себе, – мы оба можем обо всем забыть…

Спутанные волосы щекотали ему губы, Джо залпом выпил кофе. Чашка покатилась по полу. Девушка целовала его длинные ресницы, сонные глаза:

– Мне так хорошо с тобой, как еще никогда не было…  – Джо скрыл вздох:

– Даже если это неправда, мне все равно. Маргарита на меня больше не посмотрит, да я и сам не посмею к ней подойти. Даниэла меня не бросит, у нее такое задание…  – ему стало жалко себя, – какая разница, я только хочу, чтобы меня любили…  – он уткнулся губами в маленькое ухо:

– Ты хочешь навестить французские святыни перед поездкой в Рим, – шепнул Джо, – я бы отправился с тобой в Лизье, но меня ждут мама и брат, прилетает моя младшая сестра из Америки…  – девушка потерлась носом о его щеку:

– Ничего, я сама съезжу, милый…  – Джо вспомнил последнее письмо из Ватикана:

– Мой духовник, отец Кардозо, сейчас в Мон-Сен-Мартене, с комиссией по канонизации святых. Бельгийскую визу тебе поставят за один день…  – он послушал стук ее сердца, – я позвоню моей тамошней родне, тебе покажут храм, реликвии святых Елизаветы и Виллема. Познакомишься с отцом Симоном, он работает в Ватикане. Я приеду в Рим, тебя навестить…

Рубашка полетела вниз, Данута едва сдержала удовлетворенный стон:

– Приедет и приедет еще. Обеты я произнесу для вида. Когда он сделает предложение, я их сниму…  – подтянув к себе подушку, девушка вцепилась зубами в тонкую ткань:

– Приезжай…  – она выгнула спину, – я буду ждать тебя, милый…  – дождь хлестал по стеклу. Скрипела, раскачиваясь, узкая кровать.

С прошлого Рождества Лаура больше не пила лекарства. Допущенный в дом доктор из госпиталя Отель-Дье ободрительно сказал:

– Вы здоровый человек, мадам де Лу. Эпизоды…  – он немного замялся, – возбуждения миновали, вы можете и должны вести обычную жизнь. Приглашайте гостей, ходите на вечеринки, в театры, в кино…  – доктор чувствовал себя неловко, глядя на покрытое сетью застарелых шрамов лицо женщины: «Какие театры? На нее наверняка, глазеют на улице».

Он оглядел ухоженный кабинет, со свежими цветами в антикварной вазе, со стопками книг и пишущей машинкой:

– Но ее отшельничество только усугубляет ее состояние. Паранойя, мания преследования вообще плохо поддаются лечению. К сожалению, она не одна такая. Многие ветераны страдают от психических заболеваний…  – темные глаза женщины сверкнули. Она коротко кивнула: «Непременно, доктор».

Лаура, разумеется, не собиралась посещать театры или кино.

Ожидая гостя, она расхаживала по натертым дубовым половицам кабинета. Мадам Дарю содержала квартиру в отличном состоянии. Утром Лаура убрала подернутые сединой косы в корону, заколов прическу шпильками:

– Джо останется доволен, его комната в полном порядке. На обед в день прилета цыпленок со спаржей и пирог с ревенем. Он любит ревень, пристрастился, когда жил в Британии…  – подумав о Лондоне, Лаура поморщилась. Она считала, что Марта не видит дальше собственного носа:

– Ей нельзя заниматься контрразведкой…  – женщина чиркнула спичкой, – я ей говорила, что Клара агент русских, а она ничего не предприняла…  – Лаура была уверена, что авантюристка, как она называла Клару, приехала до войны в Лондон по заданию НКВД:

– Ее первый муж был коммунистом. Она окрутила папу, чтобы получить доступ к секретным сведениям. Такие вещи давности не имеют, пусть ее повесят, как шпионку…  – по телефону Марта отделывалась вежливыми отговорками:

– У нее нет стратегического мышления, – Лаура не замечала, что бормочет себе под нос, – она вообще дилетант. Клара подсунула свою девчонку Инге и теперь гонит сведения об атомных проектах в Москву…

Лаура мирилась с приемником и телефоном дома, но все равно не обсуждала с младшим сыном ничего, как она думала, подозрительного:

– Мадам Дарю не агент нацистов или русских, жучков в квартире нет, но осторожность не помешает. Я могу разоблачить фон Рабе, даже с его пластическими операциями. Он об этом знает, он охотится за мной…  – русские, по мнению Лауры, охотились за ней из-за Янтарной Комнаты:

– Слава Богу, из тех, кто был тогда в Антарктиде, остались в живых только я и Марта…  – она считала, что Джон погиб в СССР, – но Джон мог признаться под пытками в том, что действительно произошло на последнем плацдарме. Он лежал раненым в Патагонии, но он знал о случившемся. Или Меир все рассказал…  – Лаура на мгновение остановилась, – мужчины хуже справляются с болью, женщины выносливее. Хотя сейчас в дело идут не просто пытки, а наркотики…

Она боялась за Пьера, но запереть младшего сына дома было невозможно:

– Хана здесь отобедает…  – пришло ей в голову, – она поселится в Le Bristol, но сюда она тоже придет. Я не смогу ей отказать, Джо меня не поймет. Но если Хана тоже агент русских, как и ее мать…

Лаура считала, что Наримуне пошел на измену под влиянием Регины:

– Ему был одиноко, Советы подсунули ему медовую ловушку…  – лицо Лауры исказилось, – он клюнул на соблазн и покатился в пропасть…  – втайне от старшего сына Лаура заказала в Японии романы о жизни Наримуне и Регины:

– Все именно так и случилось, – решительно сказала себе она, – но за Ханой я присмотрю, она ничего не сделает. Хотя если она в Париже не для гастролей, а с заданием? Русские могут похитить Пьера, шантажировать меня его судьбой…

Впускать сейчас в дом незнакомого человека было безумием, но Лаура не могла устоять перед шансом отомстить беглым нацистам. В отпечатанной на машинке записке сообщалось, что ее будущий гость владеет сведениями о судьбе, как он выразился, преступника, известного Лауре со времен войны. Она сжала в ладони связку ключей от квартиры и подъезда:

– Мадам Дарю на весь день уехала в их домик на Сене. Пьер занимается с куратором, это еще часа два…  – позвонив в музей Клюни, Лаура удостоверилась, что сын именно там:

– Придется спускаться, открывать подъезд, но это безопасно…  – она внимательно изучила виды из окон квартиры, – на набережной и на улице неизвестных машин нет…  – оружия у Лауры тоже не было. Она устроила во внутреннем кармане твидового жакета кухонный нож:

– Когда для нацистов наступит час расплаты…  – покрытые шрамами губы мимолетно улыбнулись, – я достану оружие. Я должна взять правосудие в свои руки, отомстить за убийство Мишеля…  – резко затрещал звонок, проведенный к двери парадной. Лаура одернула жакет:

– Я рискую, но иначе нельзя. Я не собираюсь ждать, пока правительство соизволит ко мне прислушаться…  – в правительство она писала почти каждую неделю.

Постояв на гулкой лестничной площадке, сомкнув пальцы на рукояти ножа, Лаура пошла вниз.

Со спины мадам де Лу напомнила адвокату Краузе обеспеченных дам, посетительниц дорогих магазинов в Бонне, Франкфурте или Гамбурге. Она аккуратно уложила пышные, полуседые волосы. Для женщины на исходе пятого десятка у нее была отменная фигура. Стройные ноги в дорогих туфлях обтягивали нейлоновые чулки. Широкие бедра покачивались под твидом юбки, талия у нее оставалась тонкой.

Краузе узнал костюм, виденный им на манекене в витрине магазина Chanel. Он купил Хане стеганую сумочку на золоченой цепочке, с перекрещенными буквами «С». На лацкане жакета мадам де Лу носила похожую брошь:

– Только это настоящее золото, – понял Краузе, – и костюм у нее сшит на заказ, а не снят с манекена…

Мерки Лауры хранились у парижских модельеров. Два раза в год, получая каталоги коллекций, она заказывала наряды по телефону. Мадам Дарю, консьержка, ловко управлялась с иглой, подгоняя доставленные вещи по фигуре.

Краузе оценил платиновый Ролекс хозяйки квартиры на набережной Августинок. Он еще никогда не бывал в таких апартаментах:

– У Штрайбля в Мюнхене квартира меньше и беднее, – он исподтишка оглядывал фрески на потолке парадной гостиной, – она живет, словно федеральный канцлер или Феникс, в Швейцарии…  – окна огромной комнаты выходили на собор Парижской Богоматери:

– Здесь бывали Робеспьер и Лавуазье, – женщина повела рукой в сторону низкого дивана, обтянутого шкурой зебры, – в гостиной играл Моцарт. Но с тех пор случилось много ремонтов, после нежелательных постояльцев…  – шрам в углу губ дернулся. Фридрих знал, кого имеет в виду мадам де Лу:

– Во время войны здесь жил командующий оккупационными силами, предатель рейха, генерал фон Штюльпнагель…  – генерала казнили в сорок четвертом году, вкупе с другими участниками покушения на фюрера, отца нации:

– Феникс повесил собственного младшего брата, – вспомнил Краузе, – он показывал нам фильм. Адольф сказал, что это пример для всех борцов за возрождение нового рейха…  – наследник фюрера смотрел ленту, затаив дыхание. Копию пленки достал Фридрих, пользуясь связями в боннских архивах. Феникс, разумеется, нисколько не напоминал себя почти двадцатилетней давности:

– Она, то есть Монахиня, может его узнать, – напомнил себе Краузе, – надо ее держать под присмотром…  – желая, как можно тщательней обезопасить движение, Феникс хотел, как он выразился, загрести жар чужими руками:

– Мадам де Лу ради мести врагам потащит каштаны из огня, – усмехнулся Феникс, – я ее хорошо знаю, она упорная женщина…

Единственным живым местом на покрытом коркой шрамов лице женщины оставались ее темные глаза. Усадив Фридриха на диван, разлив кофе из антикварного кофейника, хозяйка подвинула тарелку севрского фарфора:

– Угощайтесь, герр Фридрих…  – в парадной, услышав его французский язык, она перешла на отменный хохдойч:

– Я учила немецкий, когда вы еще не родились…  – глаза шарили по его нарочито скромному костюму, – я знаю десять языков. Берлинские пышки, как видите, – темная бровь дрогнула, – в честь вашего визита…  – пышки она наполнила ванильным кремом.

По дороге в гостиную Фридрих заметил в коридоре японские гравюры и африканские статуи черного дерева. Он читал подробное досье женщины:

– До войны она работала в Азии резидентом британской разведки. Ее старший сын, инженер, сейчас в Конго, младший живет с ней…  – Феникс велел ему вести себя очень осторожно:

– Нельзя ее недооценивать, – глава движения расхаживал по аравийским коврам в кабинете, – она получила офицерское звание до войны. Она прыгала с парашютом, устраивала диверсии, подрывала железные дороги…  – он помахал толстой папкой:

– Я тебя лично подготовлю к встрече. Ты восточный немец, ты должен знать Берлин, как свои пять пальцев…  – Фридрих отвел глаза от изуродованных ногтей бывшей Монахини:

– Пальцы у нее хрупкие, но рука крепкая, словно у мужчины…

Изящно опустив кусочек сахара в кофе, женщина полистала его восточногерманский паспорт. Документ был подлинным. Фридрих получил паспорт у приятеля, адвоката, занимавшегося делами беженцев из ГДР:

– Бедняга скончался от сердечного приступа чуть ли не у самой Стены, – заметил юрист, – стоило полгода готовить переход границы, чтобы умереть на следующий день…  – жители Берлина пытались перелететь Стену на дельтапланах, обойти по воде или устроить подкоп:

– Держи, – друг передал ему документ, – родственников у него нет. Покажешь, как историческое свидетельство, своим детям. Надеюсь, к тому времени Германия станет единой…  – фотографию в паспорте переклеили, имя и дату рождения переправили:

– Уроженец ГДР вызовет меньше подозрений, – объяснил Феникс, – все знают, что в Западной Германии товарищи по борьбе понесли только номинальное наказание, как выражаются в бульварных листках…  – он поморщился, – а в ГДР коммунисты выслуживаются перед Советами…  – мадам де Лу вернула ему паспорт: