Текст книги "Вельяминовы. За горизонт. Книга четвертая"

– Мишель научил меня делать такие тайники в сорок первом году, в Бретани…  – Лаура знала, что старший сын не поинтересуется, оказался ли его пистолет в банковской ячейке:

– Джо мне доверяет и правильно делает. Я его мать, я не обману сына…  – Лаура рассчитывала отнести оружие в банк после возвращения с глухой фермы у датской границы. Сначала ей надо было добраться до Гамбурга и, как думала женщина, осмотреться:

– С Моллер мне пистолет не понадобится, то есть стрелять я из него не буду…  – она налила себе кофе:

– Я боюсь, что мне придется ненадолго вас оставить, милые…  – небрежно заметила Лаура, – я тоже уезжаю…  – Джо даже положил вилку. Лаура взглянула на изумленные лица сыновей и Ханы:

– Они удивились, но они рады. Они считают, что я выздоровела, но я никогда и не болела…  – Пьер отозвался:

– Здорово! Куда ты едешь, мамочка…  – яркое солнце заиграло в ее полуседых, аккуратно уложенных волосах:

– Навестить старых знакомых, – невозмутимо ответила Лаура, – встретиться с товарищами по оружию.

Бельгия
Мон-Сен-Мартен

На дубовых половицах передней дома Гольдбергов громоздились саквояжи. Гамен ошалело скакал среди вещей, залезая в плетеную корзинку с провизией, обнюхивая стянутый ремнем пузатый чемодан. Пес тащил за собой кожаный поводок. Из приоткрытой на улицу двери доносилось урчание автомобильного мотора.

Высокая, темноволосая девочка стояла посреди прихожей, шевеля губами:

– Чемодан, саквояж папы, саквояж мамы Лады, игрушки Мишель…  – Роза Гольдберг крикнула:

– Элиза! Где игрушки, спускай их сюда! Мы через четверть часа уезжаем, хватит копаться…  – Роза, старше сестры на полчаса, никогда не забывала об этом упомянуть. На площадке второго этажа блеснули светлые локоны:

– Не ори, – довольно любезно сказала младшая Гольдберг, – здесь не рыбный рынок в Остенде. Вот игрушки, а вот и сама Мишель…  – кудрявая малышка осторожно спускалась по лестнице, волоча за собой холщовую кошелку. Ступеньки усеяли выпавшие из мешка кубики. Роза закатила глаза цвета горького шоколада:

– С вами беспорядка не оберешься. Опять витаешь в облаках, – она ловко выхватила из руки сестры смятый конверт, – читаешь письма от ухажера…  – Элиза потянула весточку обратно:

– Отдай! Он не ухажер, мы друзья, а ты завидуешь, потому что тебе никто не пишет…  – конверт надорвался, на ковер прихожей выпало цветное фото. Моше Судаков, в шортах и широкополой шляпе, сидел за рулем трактора. Гамен, клацнув зубами, схватил снимок. Мишель, оступившись, шлепнувшись на пол, обиженно заплакала.

Элиза немедленно подняла сестру на руки:

– Сейчас мама придет, – заворковала девочка, – она яйца собирает…

Выезд Гольдбергов в Остенде на майские каникулы больше напоминал военную операцию. После нового года Эмиль по телефону заказал семейный номер в кошерном пансионате. Лада заранее начала складывать корзину с провизией:

– Ты говоришь, что номер с кухней, – озабоченно сказала она мужу, – лучше повезти продукты с собой, вдруг начнутся перебои с товарами в магазинах…  – забрав пока пустую корзинку, Гольдберг усадил жену себе на колено:

– Это не Советский Союз…  – смешливо сказал он, целуя белокурую прядь на ее виске, – у нас не бывает дефицита. И вообще, ты едешь отдохнуть, а не стоять у плиты…  – пощекотав ее, он подытожил:

– Но провизию вези, насчет экономии ты права…  – Эмиль намеревался готовить сам, с помощью старших дочерей:

– Лада пусть ходит на пляж и отдыхает в номере, – решил он, – не так часто мы бываем вместе, а отпуска у меня всего две недели…  – двойняшкам, отличницам, разрешили длинный отдых в мае:

– Правда, потом мы учимся до конца июля, – вздохнула Роза, – но в августе папа обещал нам поход с палаткой на Ботранж…  – Мишель, успокоившись, прикорнула на руках Элизы:

– Она хорошо обращается с малышами…  – Роза быстро подобрала игрушки с лестницы, – она хочет стать врачом, как папа…

В своем углу большой детской, на пробковой доске, Роза развесила фотографии и вырезки из газет о работе докторов в Африке. Был там и последний снимок их кузины Маргариты. Доктор Кардозо сидела в лаборатории за микроскопом:

– Охотница за вирусами…  – гласил заголовок, – Маргарита Кардозо продолжает дело своего отца, профессора Кардозо, героя войны…  – весной перед белокаменным храмом святого Иоанна Крестителя, на огороженном участке, появилась табличка:

– Здесь будет возведен памятник жертвам нацизма, отдавшим жизни ради торжества правды на земле…  – рядом стоял стальной ящик для пожертвований. Двойняшки каждую неделю бросали в прорезь несколько сантимов из карманных денег:

– Но нашу маму, как тетю Эстер, убили русские…  – Элиза опять уткнула нос в письмо, – хотя папа говорит, что время войн прошло, что сейчас надо работать во имя мира…  – отец рассказывал девочкам о заседаниях Всемирной Организации Здравоохранения, где он представлял Бельгию. Роза хотела своими глазами увидеть Женеву:

– Не из-за Монблана, на горы я могу посмотреть в атласе…  – она подтащила саквояжи ближе к двери, – в Женеве заседает Организация Объединенных Наций…  – Роза собиралась работать именно там:

– С языками у меня все хорошо…  – по воскресеньям двойняшек возили в Льеж, в классы при синагоге, Роза учила еще и русский язык, от мамы Лады, – ООН понадобятся такие люди, как я…  – кузен Шмуэль выхватил у Розы саквояж:

– Еще чего не хватало, вам таскать тяжести. Сейчас я все отправлю в багажник…  – Шмуэль появился в ухоженном садике Гольдбергов после завтрака:

– Дядя Эмиль сегодня только и делает, что проводит так называемые пятиминутки, – весело сказал отец Кардозо, – давайте я вам помогу, тетя Лада…  – все прелаты в комиссии по канонизации говорили по-французски. Помощь Шмуэля с переводами на заседаниях не требовалась:

– Секретарской работой, то есть ведением протокола, я могу заняться вечером, – объяснил он Ладе, – коллеги мне приносят записи…  – пока комиссия только опрашивала поселковых жителей, знавших покойного отца Виллема.

– Это дело долгое, – вздохнул Шмуэль, – даже с его бабушкой и дедушкой канонизация заняла лет десять, а там дело было почти ясным…  – прелатам требовались свидетельства праведной жизни будущего святого, документы, доказывающие излечение больных, возносивших ему молитвы. Подняв большой чемодан, Шмуэль поинтересовался:

– Вы уголь, что ли, везете на отдых…  – Роза хихикнула:

– Вещи Мишель. У нее больше нарядов, чем у нас с Элизой, вместе взятых…  – из кабинета на первом этаже донесся требовательный голос главного врача:

– Шмуэль, иди-ка сюда на минуту…  – Гамен не преминул порскнуть в палисадник. Собака громко залаяла, Элиза ахнула:

– Там, наверное, бродит кот месье почтмейстера…  – соседский кот не рисковал, Гамен не кусался, но пес считал себя обязанным погонять нарушителя границ. Оставив Мишель дремлющей на ковре, Элиза выскочила наружу.

Оглянувшись на дверь, Роза вытянула из своей аккуратной кошелки новую книгу. «Сто лучших шахматных этюдов» лежали рядом со складной доской, полученной ей в подарок недавним Песахом. Роза ходила на шахматный кружок в рудничном клубе, оказавшись там единственной девочкой:

– Я играю даже с парнями из старших классов, месье Жюстен меня хвалит…  – кружок вел преподаватель математики из поселковой школы. Раскрыв книгу, Роза устроилась рядом с младшей сестрой:

– Мишель все равно, где спать, – хмыкнула девочка, – она сейчас отдохнет и всю дорогу до Остенде не угомонится…  – на развороте книги виднелся росчерк:

– Дорогая Роза, поздравляю тебя с праздником! Желаю всего самого хорошего, твой друг Ник…

В книгу заложили яркое фото. Его щелкнули в школьной форме, с тяжелым даже на вид портфелем. Галстука Ник не носил. Расстегнув ворот белой рубашки, мальчик закинул пиджак за спину. Весеннее солнце золотило кудрявые волосы:

– Моему другу Розе, на добрую память…  – голова внезапно заболела. Девочка поморщилась:

– Это от усталости. В Остенде мы отдохнем и все пройдет…  – пролистав книгу до середины, положив доску на колени, она погрузилась в шахматную партию.

Вместе с отцом Симоном Кардозо в Мон-Сен-Мартен приехал крепкий деревянный ящик, разукрашенный наклейками миланского магазина компании Electra. Шмуэль водрузил блистающую медью машинку с электрической мельницей на мраморный прилавок кухни в особняке Гольдбергов:

– Только никогда ее не мойте, тетя Лада, – весело сказал священник, – а теперь садитесь, вас ожидает лучший капуччино к северу от Альп…  – Шмуэль славился в Ватикане умением варить кофе:

– Говоришь, его святейшество предпочитает именно тебя, как бариста, – заметил Гольдберг, – конечно, ты варил кофе генералу Даяну…  – Шмуэль отозвался:

– Я бы с гораздо большим удовольствием отправился в Польшу или Южную Америку, но с орденом не спорят…

Иезуиты славились строгой дисциплиной. Симон регулярно отправлял прошения о переводе из ватиканской курии на настоящую работу, как называл это священник. Генерал ордена, монсеньор Яннсенс, наставник покойного отца Виллема де ла Марка, пока отделывался отказами. Шмуэль ездил на виллу ордена в Альбанских горах, где жил тяжело болеющий глава иезуитов

– Твоя работа в Риме тоже важна…  – Яннсенс редко поднимался на ноги, проводя время в большом кресле, – его святейшество ценит твои статьи, твои пастырские поездки…  – стоя на коленях, Шмуэль открыл рот. Монсеньор приложил палец к его губам:

– Тише. Тебе двадцать шесть, ты рвешься в бой…  – Яннсенс коротко усмехнулся, – но словом тоже можно воевать. Ваши идеи насчет теологии освобождения, – он повел рукой, – пришлись ко двору. Твой русский язык тоже пригодится. Не забывай…  – он понизил голос, – мы пока не открыли Второй Собор, скоро нас ждет еще один конклав…  – всему Ватикану было известно, что Его Святейшество, страдающий раком желудка, наотрез отказывается от операции:

– Он боится не выйти из наркоза на девятом десятке лет, – подумал Шмуэль, – вообще монсеньор Яннсенс прав. Надо освещать заседания Собора в прессе, надо заниматься работой с общественностью, со светской печатью, надо поддерживать связи с иностранными дипломатами…  – Шмуэль слышал свое прозвище, данное ему в коридорах курии:

– Серый прелат, – хмыкнул он, – до кардинала я еще не дорос…  – иезуиты разрешали членам ордена носить светскую одежду. Миланские костюмы Шмуэля отличались только белоснежными, особого покроя рубашками, с пастырским воротничком:

– В общем, дядя Эмиль…  – он принес в кабинет Гольдберга два капуччино, – пока я остаюсь в Риме. Приезжайте, – он замялся, – если не с тетей Ладой, то с девчонками…  – в Мон-Сен-Мартене Шмуэль с удовольствием возился с дочками дяди Эмиля. Он заменял местных кюре на занятиях по катехизису и организовал скаутский поход для клубного кружка:

– Ты хороший учитель, – весело говорил дядя Эмиль, – дети к тебе тянутся…  – Шмуэль кивнул:

– Мой духовник, отец Войтыла, тоже так считает, но с приказами ордена не спорят…  – Гольдберг отхлебнул из своей чашки:

– Все равно, ни у меня, ни у Лады такого кофе пока не получается…  – он протер очки носовым платком, – а что касается визита в Рим, то пусть Мишель немного подрастет. Без Лады, даже с твоей помощью, мне одному с тремя девицами будет трудно…  – Шмуэль знал, почему жена дяди не ездит дальше Остенде:

– У нее новые документы, для СССР она умерла на мостовой Фридрихштрассе. Понятно, что она боится появляться в местах, где можно нарваться на русских…  – он занимался с Ладой русским языком. Женщина хвалила его произношение:

– У меня мягкий акцент, вроде польского или украинского. Я сойду за выходца откуда-нибудь с Карпат…  – Шмуэль не оставлял мысли о тайном визите в СССР:

– Во-первых, тамошним верующим нужна помощь, а во-вторых…  – он искоса посмотрел на Гольдберга, – дядя Эмиль о таком не упоминает, но видно, что он думает о девочках, Аннет и Надин…  – тетя Лада, как ее называл Шмуэль, была всего на три года его старше, однако отец Кардозо не относился к ней, как к ровеснице:

– Она…  – Шмуэль поискал слово, – она стала похожа на здешних женщин. В Мон-Сен-Мартене всегда очень консервативно одевались. Тетя Марта хотя бы носит джинсы, а тетя Лада всегда ходит в юбках или платьях…  – жена дяди улыбалась:

– Здесь так принято, милый. Но девчонки бегают в шортах, на это внимания не обращают…  – по вечерам Шмуэль обедал дома у Гольдбергов или шел с коллегами по комиссии в один из поселковых кабачков. В Мон-Сен-Мартене помнили и его и старшего брата:

– Иосиф в армии, – объяснял он пожилым шахтерам, – у него засекреченное подразделение, как у Виллема…  – весь поселок считал, что молодой барон служит в войсках ООН:

– Я точно ничего не знаю, – разводил руками дядя Эмиль, – Маргарита в Леопольдвиле, а он где-то на южной границе Конго. Он пишет на север, но нечасто. Джо утверждает, что у него свое дело по разведке полезных ископаемых…  – в Мон-Сен-Мартене ждали возвращения Виллема домой:

– Поселок рассчитывает на торжественную свадьбу, – рассмеялся Гольдберг, – в присутствии коронованных особ и европейской аристократии…  – допив кофе, он прислушался:

– Вроде Лада закончила с провизией. Теперь смотри, – Эмиль подтянул к себе растрепанную историю болезни, – плохо, что я уезжаю, когда больная при смерти, но, честно говоря, мое присутствие ничего не изменит…  – две недели назад одна из монахинь, паломниц из Рима, перенесла тяжелый инсульт:

– Ей почти восемьдесят лет, – вздохнул Гольдберг – я вообще удивляюсь, как она добралась сюда на костыле…  – товарки матери Фелиции, кармелитки, объяснили, что пожилая женщина три года назад, упав на монастырской кухне, сломала бедро. Шмуэль щелкнул зажигалкой перед сигаретой дяди:

– Она на седьмом десятке лет тайно покинула Польшу, когда ей отказали в паломнической визе. Может быть, она еще оправится…  – Эмиль покачал головой:

– Вряд ли. Она в параличе, заговаривается…  – он помолчал, – то есть в ее словах почти ничего не понять…  – больная шептала что-то по-польски. Гольдберг разобрал, что речь идет о грехе:

– Она хочет в чем-то признаться перед смертью…  – Эмиль подытожил:

– В общем, будь рядом с ней. Кроме тебя, польского языка здесь никто не знает. Она сможет исповедоваться, если придет в себя, пусть и ненадолго…  – с улицы раздался гудок форда. Эмиль крикнул в сторону раскрытого окна:

– Роза, марш назад…  – Лада не водила, он был уверен, что старшая дочь устроилась на переднем сиденье, – у тебя еще ноги до педалей не достают. Я сейчас приду и поедем…  – Гамен заливисто лаял. Гольдберг потянулся за твидовым пиджаком:

– Вы носите джинсы, дядя Эмиль, – Шмуэль распахнул перед ним дверь кабинета, – насчет вас в поселке не перешептываются…  – Гольдберг подмигнул ему:

– Попробовали бы они судачить насчет командира. Я и шорты ношу, но только в Израиле. Я в отпуске, что хочу, то и надеваю, в том числе и джинсы…

Почти не прихрамывая, он сбежал по ступеням к блестящему, вымытому девчонками форду.

Остенде

Серый простор моря освещали вспышки далекой грозы. Ветер мотал на балконе полосатые купальники двойняшек, трогательные, отделанные кружевами, кофточки Мишель.

Малышка спала в походной кроватке. Гамен сопел на полу, уткнув нос в лапы, подергивая закрученным в бублик хвостом:

– Сейчас ливень хлынет, – озабоченно сказала Элиза, – надо снять вещи…

Они вернулись в номер перед ужином, загоревшие за день, испачканные песком и мороженым, с выпрошенными у отца браслетами из ракушек. Волосы девочек пахли мокрыми водорослями и солью. Они несли сетку с ведерком и грабельками младшей сестры.

Мишель зевала, уцепившись за шею отца:

– Она заснула за столом, на руках у мамы Лады, – Роза бросила взгляд в сторону кроватки, – но сначала доела пюре…  – Мишель не жаловалась на аппетит. В поселке ее ласково называли булочкой:

– Она и правда такая, – улыбнулась старшая девочка, – словно круассан с изюмом…

Темные глазки сестры обрамляли длинные ресницы, кудряшки на голове отливали золотом. Лада шила для дочери пышные юбочки, девочка носила привезенные из Льежа мягкие туфли:

– Она еще ходит, как утенок, переваливаясь…  – Мишель немного похрапывала, – но она бойкая девочка, сегодня сама забегала в море…  – накрыв младшую дочь одеяльцем, Лада сказала двойняшкам:

– Вы тоже ложитесь, милые. Видите, как погода испортилась, чуть ли не за одно мгновение…  – на деревянный променад курорта шли тяжелые тучи, море угрожающе ревело:

– Снимай, – Роза потянулась, – но, может быть, гроза обойдет нас стороной…  – прошлепав на балкон, Элиза наклонилась над перилами. Светлые локоны взметнул вихрь, девочка обернулась к раскрытой двери:

– Папа и мама Лада сидят в ресторане, я их отсюда вижу, – хихикнула Элиза, – а мы собирались экономить деньги…  – Роза выдула пузырь жвачки:

– В машине папа обещал маме Ладе сегодня отобедать, как положено. Но это только один раз, в честь приезда…  – между ними стояла тарелка с огрызками яблок:

– Их пока везут из Южной Америки, – вспомнила Роза, – но через месяц начнется наша клубника, потом малина, крыжовник и красная смородина. В августе мы соберем лисички, мама Лада приготовит грибы на русский манер…

Элиза метнула ворох высохшей одежды на кровать. Роза поцокала языком:

– Кто-то себя называет аккуратисткой. Здесь не кибуц, придется все разбирать самим…  – навестив Израиль прошлым годом, перед еврейским совершеннолетием Моше Судакова, двойняшки оценили преимущества жизни в детском крыле:

– Пусть они моются под краном, – заметила Элиза, – но зато у них есть прачечная и можно посещать школу в шортах…  – Роза отозвалась:

– Попробуй у нас появись в шортах на занятиях. Сестру Женевьеву хватит удар от такого поведения…  – услышав детей, Эмиль расхохотался:

– В шортах, милые мои, можно посещать даже заседания израильского парламента, что ваш дядя Авраам и делал бы, будь он депутатом…  – профессор Судаков упорно отказывался от избрания в Кнессет:

– Он говорит, что ему не от кого…  – Роза зашевелила губами, – баллотироваться. Он выступает за сотрудничество с арабами, а такого в Израиле не любят…  – присев на подоконник, сестра отмахнулась:

– Завтра разберем. Папа с мамой Ладой будут отсыпаться, Мишель тоже не ранняя пташка, а мы с тобой побежим на пляж…  – горизонт озарил мертвенный свет молнии. Роза поежилась:

– Если завтра будет хорошая погода, – заметила девочка, – а если так и останется…  – она кивнула за окно, – то я займусь шахматами…  – Роза не показывала ни отцу, ни сестре фотографию Ника:

– Я его не просила прислать снимок, – она поняла, что покраснела, – он первый написал, что будет рад получить от меня фото…  – зная, что кузен тоже увлекается шахматами, Роза послала ему зимой несколько сочиненных ей этюдов:

– Он меня разгромил в пух и прах, – она скрыла улыбку, – но ему двенадцать, а мне всего девять…  – Роза привыкла к конвертам с лондонскими марками, с аккуратным, крупным почерком. Кузен собирался досрочно, как и его покойная мать, поступить в Кембридж, на физический факультет:

– Надеюсь, что Инге будет моим наставником, – написал Ник, – ходят слухи, что ему предложат возглавить одну из кафедр…  – Роза накрутила на палец прядь шелковистых волос:

– Ник не приезжал в Израиль, – пришло ей в голову, – но ему нельзя по соображениям безопасности. И семья тети Деборы не приезжала, – у нее опять заболела голова, – но они туда отправятся в следующем году, на бар-мицву Хаима…  – американских кузенов девочки видели только на фото:

– Ирена наша ровесница, – Роза поморщилась, такой сильной была боль, – ей тоже девять лет…

В комнате горел торшер. Сестра, водрузив на колени книжку, пыхтела над листом бумаги:

– Она отвечает Моше, – усмехнулась Роза, – она считает, что я ей завидую из-за кузена…  – Роза не хотела, чтобы Элиза знала о ее переписке с Ником:

– Она трещотка, каких поискать…  – Роза характером пошла в отца, – она разнесет новости по всей школе, а Ник засекречен и будет засекречен…

Элиза подняла серо-голубые, большие глаза:

– Фрида летом идет в армию, – заметила девочка, – интересно, как это, служить…  – Роза фыркнула:

– Как будто ты не знаешь. В кибуце все служили, наша мама была офицер. И вообще, – девочка потянулась, – делай алию, отправляйся в армию, за своим обожаемым Моше…  – Элиза вздернула нос: «Дура». Девочки никогда не дулись друг на друга дольше пяти минут:

– В любом случае, – примирительно заметила Роза, – в Израиле и без Моше хватает парней. Например, Эмиль Шахар-Кохав…  – Элиза отмахнулась:

– Они с Фридой поженятся после армии. Интересно, – оживилась девочка, – когда у нас появится племянник или племянница…  – Роза хихикнула:

– Держу пари, что сначала у Тиквы и Аарона появится Оскар. Ей всего восемнадцать, ей некуда торопиться…  – Элиза выпятила губу:

– Здесь ты права. Значит, у папы нескоро родится внук или внучка…  – девочка осеклась. Они знали, что отец не верит в гибель их старших сестер:

– Они пропали в СССР, их теперь никогда не найти. Им всего семнадцать, – вздохнула Роза, – они родились сразу после войны. Аннет и Надин, то есть Аня и Надя, если по-русски. Их назвали в честь Аннет Аржан и русской девушки, партизанки, похороненной в форте де Жу. Как Ирену назвали в честь мисс Фогель…  – Гамен, подняв голову, недовольно заворчал. Элиза ахнула:

– Роза, смотри! Нам в школе рассказывали. Это, кажется, шаровая молния…  – Элиза соскочила с подоконника:

– Роза…  – отчаянно закричала девочка, – Роза, милая, что с тобой…  – лицо девочки исказилось, зубы стучали, она болезненно выгнулась:

– Голова… – услышала Элиза, – голова горит…  – ореол темных волос потрескивал голубоватыми искрами. Истошно залаял Гамен, заплакала проснувшаяся Мишель:

– Надо стащить ее с подоконника…  – сестра словно прилипла к стеклу, – надо позвать папу…  – протянув руку к Розе, Элиза отдернула пальцы:

– Она бьется током, это электричество…

Мишель рыдала, стоя в кроватке. Гамен, оскалившись, встопорщив шерсть, скакнул вперед. Жалобно воя, собака полетела в угол. Окно звенело под напором ветра. Подхватив Мишель на руки, Элиза ринулась по лестнице на первый этаж пансиона: «Папа! Папа!».

К обеду Лада переоделась, достав из саквояжа скромное платье синего шелка, падающее ниже колена. Застегивая на шее нитку жемчуга, подарок мужа, она услышала ласковый голос: «Давай я». На женщину повеяло сандалом. Ловкие пальцы хирурга коснулись ожерелья, погладили строгий узел ее белокурых волос:

– Я бы никуда не ходил, – Эмиль прижался щекой к ее локонам, – я бы обошелся бутербродом с твоими припасами и бутылкой лимонада, но я тебе обещал обед…  – Лада кивнула:

– Ты устал, ты целый день возился с девочками…

Гольдберг запускал с двойняшками воздушного змея, плескался в прибое с Мишель, строил с ней песчаный замок и снабжал детей мороженым. Лада чувствовала себя неловко:

– Я весь день просидела в шезлонге…  – они взяли напрокат холщовую кабинку, – с вязанием и журналами…

Перед полуднем, разнежившись в тени, она прикорнула. Проснувшись, Лада обнаружила рядом аппетитно пахнущий пакет:

– Мы поели, – смешливо сказал муж, заглянув в кабинку, – а это для тебя. Жареная картошка и креветки…  – дома они не готовили свинину или кролика, но на отдыхе позволяли себе, как выражался Гольдберг, расслабиться:

– Девчонки любят и устрицы и креветок, – Лада хрустела солеными шкурками, – даже Мишель от них не отказывается…  – младшая дочь нырнула в кабинку:

– Мама строить замок, – Мишель еще картавила, – со мной и папой…  – Гольдберг подхватил девочку на руки:

– Мама читать журналы и отдыхать, – он пощекотал малышку, – мы с тобой потом покажем ей замок…  – Лада не говорила о таком с мужем:

– Мишель похожа на него…  – она проводила взглядом играющие золотом темные кудри, – у нее его очерк лица, его подбородок… Эмиль все видит, но молчит. И характером она тоже в него, упрямая…  – годовалой девочкой Мишель стучала кулачком по столу:

– Хочу! Хочу это…  – она тянула ручку к отцовской тарелке, – дай, папа…  – дочь рано начала говорить. Лада сначала думала отказаться от русского языка. Эмиль пожал плечами:

– Зачем? От Мишель не скроешь, что ты русская, весь поселок знает, что ты из эмигрантской семьи. Еще один язык никогда не помешает. Тем более, Роза им заинтересовалась…  – Мишель бойко болтала на двух языках:

– Она еще путается с грамматикой…  – улыбнулась Лада, – но ей только недавно исполнилось три года…  – дождавшись теплой погоды, они устроили в саду детский праздник. Из Льежа приехал небольшой кукольный театр. Они заказали торт со свечами и яркие воздушные шары:

– Мы с девочками сделали сладкий стол, – Лада опустила журнал на стройные колени, – все женщины говорили, что я хорошо выгляжу, намекали, что нам пора завести еще ребенка…  – она невзначай посчитала на пальцах:

– Шестой месяц пошел, с Рождества. Надо сказать Эмилю, он обрадуется…  – по словам льежского доктора, которого навещала Лада, все было отлично. Она до сих пор не призналась мужу в будущем малыше:

– Из суеверия, – подумала Лада, – я чего-то боюсь, только непонятно чего…  – она знала, что Эмиль обрадуется и мальчику и девочке:

– Хотя весь поселок ждет, что у него родится сын, – старые шахтеры, подмигивая Ладе, словно невзначай говорили:

– Вам принести топор домой, мадам Гольдберг. Топор в хозяйстве никогда не помешает…  – насколько знала Лада, муж пока ничего не замечал:

– Я поправилась, но немного…  – она незаметно коснулась расставленной талии платья, – он, наверное, думает, что это из-за праздников…  – Гольдберги отмечали и еврейские и русские праздники:

– Эмиль сам говорил, что невозможно столько есть, летом надо сесть на диету…  – Лада повернулась к мужу, – или он что-то понимает, я по глазам его вижу…  – темные глаза за привычным Ладе простым пенсне сверкнули смехом:

– Не делай из меня старика, – сообщил Эмиль, – мне год до пятидесяти лет…  – приподнявшись на цыпочки, Лада погладила седину на его виске:

– Авраам тебя на год старше, но тоже не выглядит стариком, а совсем наоборот…  – в кибуце они с Эмилем такое не обсуждали, но в самолете, на пути домой, Гольдберг тихо сказал:

– Я уверен, что у него кто-то появился. Эстер погибла пять лет назад, ему надо жить дальше. Вот увидишь, он еще пригласит нас и на хупу и на обрезание…  – Эмиль погладил руку жены: «Понравилось тебе в Израиле?». Лада кивнула:

– Очень. Только жаль, что мне было никак не поездить по стране…  – по настоянию Марты, Лада просидела все время визита в Кирьят Анавим:

– В Храм Гроба Господня все равно не попасть, из-за иорданцев, – деловито сказала миссис М, – а рисковать тебе не стоит. Моссад утверждает, что советских агентов в стране нет, но береженого Бог бережет…  – Марта добавила:

– В кибуце мы можем обеспечить твою безопасность, но в остальном…  – женщина покачала головой, – в будущем тебе лучше избегать таких поездок, о чем я Эмилю и сказала…  – Лада робко отозвалась:

– Но вы сами здесь, а вы…  – старшая женщина вздохнула:

– Чтобы меня убить или похитить, надо еще постараться. У меня особый статус…  – она повела рукой, – с точки зрения охраны. У тебя тоже, но ресурсы местных работников не безграничны…  – Лада с ненавистью думала об Эйтингоне:

– Все из-за него. Если бы в Москве я знала, кто он такой, я бы и на порог его не пустила. Но Мишель ни в чем не виновата. Она и не услышит о своем настоящем отце…  – поговорив в Израиле с раввинами, Гольдберг заметил:

– Правильно, что мы ее воспитываем еврейкой. Ей потом будет легче, формальности не займут много времени…  – в ресторане Лада позволила себе только немного шампанского:

– Эмиль не удивится, я вообще мало пью. В любом случае, в Мон-Сен-Мартене предпочитают пиво и сидр…  – после закусок принесли эмалированные кастрюльки с ракушками:

– Тебе с травами, – ласково сказал Эмиль, – ты у нас пиво не любишь. Потом шоколадный торт и отправимся спать…  – он держал руку Лады, – в такую погоду только валяться в постели. Мишель я сам принесу…  – малышка любила приходить к ним на рассвете, – она нас не разбудит. Девицы, наверное, на пляж поскачут с утра, когда закончится гроза…  – в большие окна ресторана, выходящие на променад, бил косой дождь. Лада заметила, что муж слегка улыбается:

– Он, кажется, догадался…  – сердце забилось, – надо сказать…  – женщина открыла рот. Дверь зала распахнулась, засвистел ветер:

– Папа…  – закричала Элиза, – папа, милый, Розе плохо…  – девочка, босиком, в промокшей пижаме, держала на руках плачущую Мишель:

– Присмотри за детьми, – коротко велел Гольдберг Ладе, – успокой Элизу, она в истерике…  – скинув пиджак, он закутал дочь

– Иди к тете Ладе, тебе принесут горячего чая…  – девочка икала, широко раскрыв рот:

– Я ее бросила, – горестно взвыла Элиза, – бросила одну. Была молния, папа, очень страшная… Прости меня, прости…  – съехав на пол, девочка разревелась. Ловко высвободив Мишель, Гольдберг отдал малышку Ладе:

– Сиди здесь, – распорядился он, – пусть звонят в скорую помощь…  – дверь хлопнула, Лада сунула Мишель подоспевшей официантке:

– Я сейчас, мадемуазель…  – сильный дождь ударил ей в лицо, она задохнулась от ветра:

– Надо помочь Эмилю. Он не должен оставаться один, если с Розой что-то случилось…  – Лада не хотела думать о таком. Одним духом взлетев по скрипучей лестнице, она замерла. В полуоткрытой двери номера виднелось холодное сияние:

– Гамен…  – она услышала рыдающий голос Розы, – папа, милый, Гамен умер…  – в комнате пахло паленой шерстью и свежим ароматом грозы. Всклокоченные волосы падали Розе на лицо. Девочка скорчилась в углу, раскачиваясь, держа трупик собаки:

– Он лаял на молнию, она его убила…  – слезы текли по щекам девочки, – я все видела, папа…  – обняв дочь, Гольдберг быстро ощупал худенькие плечи и ребра:

– Вроде все в порядке, переломов нет, электрического шока она избежала. Бедные девчонки, они любили Гамена…  – Роза уцепилась за него:

– Мне было плохо, папа, болела голова, потом на балконе появилась молния…  – Роза испуганно задрожала:

– Папа, это опять она…  – шагнув вперед, Лада встала на пути светящегося шара.

Сверкали мелкие бриллианты в короне черной королевы, за стройными плечами переливался серебряный плащ. Фигура возвышалась в центре поля, окруженная всадниками на рвущихся вперед конях, слонами, несущими изукрашенные драгоценностями корзины.

Детская рука протянулась к доске. Тонкие пальцы заколебались, нацелившись на одну из белых пешек. Белую королеву, в золотистом ореоле венца вокруг изящной головы, тоже прикрывала ее армия. Белый король стоял рядом с ней. Недовольно поджав губы, девочка бросила взгляд на черного короля:

– Он от меня далеко. Бабушка говорит, что мне самой придется его найти. Он поможет мне отыскать белого короля, избавиться от нее…  – Ирена с ненавистью посмотрела на соперницу, – и мы с белым королем будем всегда счастливы…