Текст книги "История одной старушки"

Сестре, которая была в искушении (письмо получила с предложением выйти замуж), батюшка сказал: «Хотя ты и не принимала пострига в мантию, но все же имела рясофор, а на одеяние рясы читается такая молитва: “Благодарю Тя, Господи Боже наш, Иже по многой милости Твоей избавил еси рабу Твою от суетныя, мирския жизни и призвал еси ее на честное сие обещание; сподоби убо ее пожити достойно в ангельском сем жительстве и сохрани ее от сетей диавольских и чисту душу ее и тело соблюди даже до смерти”. И далее: “Облецы ее освящения одеждою, целомудрием препояши чресла ее…” Из этого видно, что Святая Церковь Православная и на рясофор смотрит как на обет Богу! Бойся солгать Богу. Теперь, если к сему приложим еще и то, что соблазняет тебя монах мантийный, то мне страшно подумать, какой на это суд произносит Святая Церковь. Вот что написано в законоправильнике: монах или монахиня, если приидут в общение брака, не считается то брак, но блуд или, лучше сказать, прелюбодейство…»

Сказала я как-то батюшке: «У меня нет никакой печали» (многие жаловались на свою печаль). «Так и бывает при послушании, – отвечал он, – это полное беспечалие по вере в духовника».

Беседа в День всех святых: «Этим днем заканчивается ряд самых важных празднованных событий: Страсти Господа Иисуса Христа, Воскресение, Вознесение, Сошествие Святаго Духа. День всех святых – это первые плоды подвига Господа, первенцы Церкви Христовой. Вот перед нами патриархи, жившие как странники, пророки, апостолы, которые проповедовали Святое Евангелие, а сами терпели такие скорби; мученики, священнослужители, жертвовавшие своей жизнью, преподобные, на земле достигшие ангельской жизни; благочестивые люди обоих полов и различных возрастов, среди житейских дел жившие так, что сподобились святости, и великие грешники, которые достигли святости.

Возьмем каждый себе в образец святого, подходящего к своему положению, и будем стараться брать с него пример волею своею и молиться ему о помощи, чтобы Господь дал Свою благодать…»

«Но почему благочестивые страдают?»

«Они идут путем Спасителя, а Он страдал, был гоним, поруган, оклеветан – так и все идущие за Ним. “В мире скорбни будете”, “желающий благочестно жити, уготовися ко искушению”».

«Как же поступать, чтобы легче переносить страдания?»

«Веру крепкую иметь, горячую любовь ко Господу, не привязываться ни к чему земному, вполне предаться воле Божией».

В разговоре с батюшкой Никоном одно духовное лицо с академическим образованием сказало ему: «С такой детской верой не проживешь». А в дальнейшем разговоре: «Николая Чудотворца на Первом Вселенском Соборе даже и не было: среди подписей его подписи нет». – «Да очень просто, – отвечал батюшка, – он был лишен святительского сана за обличение Ария, потому и подписи его нет». Вот как религиозность понизилась в наших академиях!

«А если кощунствуют, как принимать?» – спрашивали мы батюшку.

«Когда ты смотришь на больную, то ведь не требуешь от нее, чтобы она не харкала. Так и здесь: как на больную смотри».

«Главная основа спасения нашего – покаяние. Один монах пришел к старцу и с большой скорбью рассказал ему, что он прежде жил хорошо, теперь все потерял и почти отчаивается в своем спасении, а другой, вновь поступивший, опередил его. На это старец сказал ему: “Падший монах, прежде хорошо живший, подобен дому разваливающемуся, который, однако, можно вновь состроить, потому что весь материал здесь же лежит, и фундамент уже сделан и цел. Гораздо труднее построить дом вновь на пустом месте; для этого надо и материала навозить, и углубить землю для основания, и заложить в земле основание. Так и монах, прежде рачительный и павший, но не потерявший только своего произволения, скоро восстанет опять, так как воспоминание прежней хорошей жизни, скорби, перенесенные во время искушения, настоящее покаяние, слезы, смирение – вот готовый материал. А новоначальному многое нужно еще”».

Жизнь в общине

В Калужской губернии все монастыри закрываются. Вокруг нас, т. е. Козельска, много и дач монастырских, поэтому в Козельск приходило много монашествующих. Побудут в церкви, надо им куда-то зайти переночевать, да и с батюшкой поговорить, совет получить, – вот они и заходят к нам. Или кто заболеет – тоже к нам; так что у нас, кроме своих, было всегда и посторонних несколько человек говеющих. Надо было с ними поговорить – вот батюшка часто и приходил. Бывала общая беседа, а в случае чего-либо особенного – и отдельная.

Нашли квартиру – небольшой домик в саду. Хотя он тоже мал, но в галерее могла быть трапезная, пока тепло. А из галереи прямо по лестнице можно было подняться на чердак, где и ночевали приходящие сестры.

В начале лета мы перешли на новую квартиру. Здесь с нами могла поселиться мать Елизавета, а вскоре и сестра Лиза Полоцкая упросила принять ее. Теперь нас уже было девять человек.

В саду готовился обед, а вместо дров матушка Елизавета придумала всем ходить на пастбище и собирать навоз. Лето было сухое, и мы собирали по виду как бы сухари и клали в корзинки. Мальчишки иногда оскорбляли сестер. Но готовить было можно: котел ставили на кирпичи, только дыму шло много от костра. Матушка Елизавета была раньше заведующей богадельней, ей близки были хозяйственные дела; в том, что касалось хозяйства, я полагалась на ее совет и обо всем ее спрашивала.

На все лето к нам приехали из Калуги еще две девушки: учительница и ее подруга, моложе ее. И они терпели нашу скудную пищу и входили во все дела. А нам всем, несмотря на нищету, было очень хорошо.

Матушка Анисья, больная, не могла выносить тесноты, ей нечем было дышать; к этому времени ко всем ее немощам присоединился острый экссудативный плеврит. Температура поднималась до 40 градусов, экссудат занял почти всю правую половину плевры. Только при полном покое она еще могла кое-как дышать. У нас было большое плетеное кресло, его вынесли в сад, пристроили к нему табуретки и на них устроили постель для больной, в которой она находилась в полулежачем положении. Ей было так хорошо на чистом воздухе, что она не хотела оттуда уходить в комнату, где было тесно и душно.

Поэтому я на ночь брала подушку и ложилась около нее на скамейке. Так целое лето мы с ней и ночевали на воздухе. Это так хорошо повлияло на ее здоровье, что температура стала постепенно снижаться, и экссудат в конце концов рассосался. А лето было хорошее, сухое: редко когда нам с матушкой Анисьей приходилось ночевать в комнате. Для меня была отгорожена маленькая комната, вся увешанная иконами, а понизу заложенная книгами. Для сестер выгорожены отдельные уголки. Чтение правила было общим: вставали в половине пятого, чтобы в пять часов начать утренние молитвы, а затем часы. Вечернее правило – в шесть часов вечера.

Так как у нас семья теперь увеличилась и надо было больше работать дома и зарабатывать, то батюшка благословил меня одну каждый день ходить в храм и там читать помянники всех сестер во время часов. А остальные сестры чтобы ходили в храм только в воскресенье, во все праздники, в дни особо чтимых святых и часто в субботу.

Вставали мы в одно время. Я шла в храм, а сестры становились на правило. Из храма я шла по ближайшим больным и старалась возвратиться к трапезе, в двенадцать или час дня. За трапезой читала, пока сестры обедали, а затем ела сама. Многие дорожили таким монастырским порядком и, несмотря на скудную пищу нашу, говорили: «Разрешите приходить к вам на трапезу в праздник». Если приходилось опять идти по больным, то я старалась вернуться к вечернему правилу.

В беседах батюшка часто напоминал нам, что перед сном надо подумать, как провели день, и покаяться пред Господом в своих немощах. Но все это в нужный-то момент и забудешь, и мы все из-за этого очень скорбели. И я сказала сестрам, чтобы та, которая в этот день читает вечерние молитвы, при прощании напоминала вслух: не забудьте принести покаяние. И так было у нас некоторое время: это все-таки помогало вспомнить. И насчет воды: после вечерних молитв не полагается пить. Так батюшка Анатолий строго мне сказал, а в крайности надо снова прочесть конец вечерней молитвы, начиная с молитвы «Владыко Человеколюбче…» И об этом я им тоже сказала.

Однажды пришла к нам сестра Анны Яковлевны – Софья Яковлевна Бурхард, в постриге схимонахиня Мария, тоже жившая в Козельске, и, увидев нашу простую обстановку, умилилась и сказала, что все здесь ей напомнило келью преподобного Серафима.

Батюшка Никон часто приходил к нам, чтобы поговорить с приезжими, которых было много. Была у нас как-то беседа о послушании, а для меня это был важный вопрос, о котором я не раз думала. Кто-то спросил: как исполнить обет послушания, когда некому повиноваться, никто не приказывает?

Батюшка сказал: «Надо иметь готовность все делать согласно воле Божией. Надо различать два рода послушания: внешнее – для внешних дел, и внутреннее – для духовных дел. Во внешнем нужно полное повиновение, без рассуждения исполнять все, что скажут. Во внутреннем – всегда обращаться к духовнику, спрашивать его, какова воля Божия. Но его совет надо проверять Священным Писанием и святыми отцами, и если он скажет несогласно с ними, то можно сказать ему: не могу так. Хорошо желать только того, что будет нужно. Если делаешь то, что тебе самой желательно и приятно, это не приносит особенной пользы для души, только вред здесь умеряется все-таки тем, что получается благословение. А настоящее послушание, приносящее душе великую пользу, – когда делаешь наперекор себе: тогда Сам Господь берет тебя на Свои руки и благословляет твои труды».

По поводу послушания батюшка рассказал: «У нас в скиту был такой случай: один инок зимой собрался идти в монастырскую лавку. И пришла ему в голову мысль: не стоит таким пустяком беспокоить старца и спрашиваться; сходить-то в лавку займет не более четверти часа.

Правда, приходил и другой помысл – лучше благословиться, но первое желание превозмогло: инок пошел не спросившись.

Смеркалось. Дорога шла лесом. Шел он, шел, все не может дойти до места. Вот уже и совсем стемнело. Что же это такое? Деревня какая-то вдали виднеется. Оказывается, он уже до Прысков дошел. Вдруг перед ним вырастает какое-то огромное чудовище. Марк (так звали инока) вскрикнул от страха. Подойдя ближе, он увидел, что это стог сена. Силы совсем оставили бедного монаха. Забился он в стог и стал звать о помощи. Прибежали крестьяне, извлекли его из-под стога и привезли в скит. Правая нога Марка совершенно отмерзла, так что доктор предложил ее отнять. Марк не согласился, говоря: “Пусть моя нога, ходившая по своей воле, мучается теперь до конца”. Действительно, Марк стал терпеть ужасную муку. Двенадцать лет он пролежал в постели. Нога его почернела и начала гнить, в ней завелись черви. Смрад от нее шел страшный.

Когда кто-нибудь приходил навестить его, то он говорил: “Вот, смотрите на самочинника”. – “Успокойся, брат Марк, Господь простил тебя”, – говорили ему. “Да, это, конечно, свойственно Его милосердию, но сам-то я не должен себя прощать”. Брат Марк стяжал великое смирение. После смерти он явился одному брату и возвестил ему, что Господь его помиловал и он утешается теперь в раю».

И еще: «Батюшка Нектарий, бывши в скиту старшим иеромонахом, стал проситься у игумена скитского, батюшки Варсонофия, не ходить на трапезу. Игумен, не желая нарушать скитского устава, не благословил его на это, а просил приходить и, когда настало время, прислал даже келейника своего пригласить его на трапезу. Батюшка Нектарий рассказывал, что такие преогорчевающие чувства у него были: ведь мало того, что игумен отказал, еще и келейника прислал. Зашагал батюшка по келье с тяжелым чувством, но делать нечего – надо идти. Тогда он, призвав на помощь Господа, сказал себе твердо: “Довольно” – и пошел. Сел за стол на благочинническое место, так как был старшим; сел с теми же преогорчевающими чувствами, ни на кого не смотря, вошел в себя и вдруг, когда посмотрел на обедающую братию, почувствовал отраду и подумал: “Все они пришли, потому что они голодны, а я не от голода пришел, а потому что меня пригласили”, и такая отрада в сердце появилась. Когда он сказал “довольно”, благодать Божия осенила его, и ему сделалось отрадно. Инок должен пребывать в послушании».

Когда соглашаться лечить? «Когда крайность, если видишь, что надо помочь, например не приняли в больницу, нечем заплатить. А вообще надо уклоняться, тем более если это могут сделать в больнице».

Кто-то спросил: «Лечиться ли?» – «Врачей и лекарства создал Господь, нельзя отвергать лечение».

Вопрос: «Можно ли сидеть в церкви?» – «При слабости сил и усталости сидеть в церкви можно. “Сыне, даждь Ми твое сердце”. “Лучше думать о Боге, сидя, чем о ногах, стоя”, – сказал святитель Филарет Московский».

Однажды в разговоре выяснилось: у нас собралось так много народу, что совершенно нечего было дать подложить под голову, кроме книг. Батюшка сказал: «К священным книгам надо относиться с уважением, нехорошо на них спать».

Отсюда пошел разговор о бездушных предметах, которые тоже имеют влияние на душу.

Батюшка сказал: «Нехорошие книги под головой могут вызвать мечты греховные, одежда страстного человека тоже может повлиять».

Со мной батюшка обращался строго. Когда я приходила, а в приемной были другие, батюшка принимал меня последней.

Видя, что он уже изнемогает от усталости, я спешно по записке читала, что мне было поручено от больных или еще какие-либо краткие вопросы от себя (только самое неотложное), а батюшка в это время от изнеможения положит голову на стол и так слушает. А у меня была такая вера к его словам, что я все принимала как закон, никогда у меня не было никакого сомнения. И часто я думала: да есть ли здесь послушание, когда все, что требует батюшка, вполне совпадает с моим настроением?

Когда с кем-либо происходило что-нибудь нежелательное, то батюшка обращался с выговором прямо ко мне (хотя я и непричастна была к этому), так что со стороны можно было подумать, что это мое дело. Но вот однажды и мне он строго сказал (в ответ на мои слова, что сестра что-то хорошо сделала): «Хвалить в лицо – нехорошо; чтобы этого не было больше. Зло большое можно принести человеку похвалой. Тебе поручаются младшие, и тебе придется за них отвечать Богу. Кто тебе поручен, того ты должна смирять. В крайности, ради души брата, даже как бы неправду говорят. Вот один брат, услыхав, что другой брат хочет из монастыря уйти, притворился, что и он тоже хочет, вошел к нему в доверие и в конце концов отклонил его от ухода. Хвалить в лицо нельзя. Нельзя также и говорить: “Это она от болезни расстраивается”, нельзя так в глаза, можно сказать другим осторожно, чтобы та не знала: “Оставьте ее, она больна”».

Когда спросили батюшку о книге «Письма Святогорца», он сказал: «Батюшке Варсонофию было поручено сделать список книг для чтения скитским монахам, и он сказал: “Прости меня, святой отец, что я вычеркиваю твою книгу: не хочу, чтобы нашедшие себе приют в русском монастыре стремились безрассудно на Афон”. Книга эта – хорошая».

О пребывании монаха в миру (когда монахиня Елисавета благословлялась у батюшки поехать в Москву, где проживал ее брат, и побыть там некоторое время): «Аще монах пребывает в мирском доме, то на него смотрят, как на мирянина. Нельзя монаху долго пребывать в миру; как рыба без воды, так и монах вне монастыря. Надо как можно скорее возвращаться».

Однажды батюшка рассказал нам о двух юношах. В Оптину пустынь поступили два брата. Через некоторое время один из братьев должен был отлучиться из монастыря по некоторым обстоятельствам и решил остаться насовсем в миру.

Оставшийся в монастыре брат, не зная о его решении, пришел к старцу (скитоначальнику оптинскому, после скончавшегося батюшки Варсонофия, отцу Феодосию), просил молитв за своего брата и вообще вспоминал о нем. Старец на это не сказал ничего утешительного, а дал ему прочесть листок такого содержания: «К апостолу Иоанну Богослову пришли два богатых юноши. Услышав его проповедь, они всё оставили и пошли за ним. Через некоторое время они встретили своих бывших слуг, вспомнили прежнюю жизнь, свое богатство и подумали о нем с сожалением. Тогда апостол сказал юношам: “Сходите на берег моря и наберите там камней”. Они набрали и принесли. И когда стали показывать апостолу, то увидели с удивлением, что все камни превратились в золото и драгоценные камни. Апостол сказал: “Видите, Господь уплатил вам за все, что вы ради Него оставили. Но неужели вы захотите, ради кратковременного услаждения и радости, лишиться вечных благ, уготованных на небесах?”» Старец дал ему прочитать этот листок и больше ничего не сказал.

А в это время первый брат решил остаться в миру. Когда до брата в монастыре дошла весть о его решении, он опять пошел к старцу и стал говорить ему о своем брате. Но старец, к удивлению его, никак не мог понять, о ком он говорит. Долго объяснял он старцу, что это его родной брат, называл его по имени, подробно говорил о нем, но старец повторял только одно: что не знает, о ком идет речь, между тем как еще недавно он знал его очень хорошо.

Эти два брата были сам батюшка Никон и его младший брат Иванушка, такой увлекающийся и способный. Он хорошо писал акафисты, я видела один из них (кажется, святому Парфению), напечатанный по разрешению Святейшего Синода; хорошо писал стихи на духовные темы и замечательно рассказывал.

2 июня, Троицын день. Батюшка заговорил: «Скорби иноков последнего времени утончены, т. е. при поверхностном взгляде на них нельзя признать их скорбями. Но это лишь злохитрость врага нашего, диавола. Искушения явные, грубые и жестокие возбуждают в человеке пламенную ревность и мужество к перенесению их. Враг заменил грубые искушения слабыми, но утонченными и действующими очень сильно. Они не вызывают из сердца ревности, не возбуждают его к подвигу, но держат его в каком-то нерешенном положении, а ум – в недоумении. Они томят, постепенно истощают душевные силы человека, ввергают его в уныние, в бездействие и губят, соделывая жилищем страстей, по причине расслабления, бездействия, уныния. Это выражается тем, что иноки последних времен ожидают чего-то лучшего, говорят: вот тогда и будем поститься и молиться, когда откроют монастыри и храмы. Но Господь нам обещал, что, если мы покаемся, будут нам прощены грехи, а что мы доживем до завтрашнего дня – этого нам не обещано. Поэтому мы должны при всяких условиях, благоприятных и неблагоприятных, стараться жить по заповедям Божиим, исполнять обеты монашеские, и особенно помнить слова: “Се ныне время благоприятно, се ныне день спасения”».

Еще говорил батюшка: «Не надо давать воли своим чувствам, надо понуждать себя обходиться приветливо и с теми, которые не нравятся нам».

«Не надо верить приметам. Нет никаких примет. Господь управляет нами Своим Промыслом, и я не завишу от какой-нибудь птицы, или дня, или еще чего-нибудь подобного. Кто верит предрассудкам, у того тяжело на душе. Наоборот, у того радость на душе, кто считает себя в зависимости только от Промысла Божия».

* * *

Присоединилась к нам сестра Мария, молодая, ранее жившая с какой-то старицей, а теперь странствующая. Она бывала несколько раз в храме в Козельске, приюта ей не было: стала проситься к нам. Батюшка разрешил ей пожить у нас, характера она была трудного. С дачи Тульского монастыря, которая была верстах в десяти от Козельска, пришла в храм одна молодая сестра, Зинаида.

Здесь она заболела, я едва довела ее до нашего жилища: страшная одышка, на всю улицу шумное дыхание, все прохожие с удивлением оглядываются. У нее в тяжелой форме истерия, выражающаяся ужасными спазмами и судорогами. Во время этих ужасных судорог она кричала не своим голосом, как бы от лица мужчины. Проклинала батюшек и все священное. Когда у нее еще не было таких сильных припадков, я старалась, как только замечу начало, увести ее в свою комнатку. Меня она все-таки более или менее слушалась. Приду, бывало, поздно домой, а Зина еще не вставала, ничего не пила и не ела. Уговариваю ее, чтобы со мной поела. И она послушается.

По своему характеру она была очень хорошая, когда нет припадка; очень много работала.

Когда была ее очередь принести дров из кустарника около реки, я боялась ее отпускать одну, и мы ходили вместе. Сестры не особенно хорошо к ней относились, особенно когда увидели такие шумные припадки. Стали считать ее одержимой и даже боялись. Батюшка несколько раз читал над ней молитву об исцелении.

Больше всего сестры пряли; работа такая подходящая, напоминала жизнь Матери Божией у старца Иосифа. Вообще, эта работа более простая, более известная нашим сестрам, менее всего занимающая ум и позволяющая заниматься молитвой Иисусовой.

А сестра Зина, когда начнет прясть, сделает за несколько человек; так и с другой работой. Летом иногда приглашали наших сестер на огороды, и как узнали работу Зинину, так и просят ее, хотя большинство сестер очень старательно работали.

Хорошо еще, что сад и коридор нас выручали: могли кое-как разместиться.