Текст книги "Вечная философия"

Санскритское слово «дхарма», одно из ключевых понятий в индийском изложении Вечной философии, имеет два основных значения. Дхарма индивида – это прежде всего его естественная сущность, неотъемлемый внутренний принцип его существования и развития. Но дхарма также означает принцип праведности и набожности в целом. Подтекст этого двойного значения очевиден: долг человека, то, как ему следует жить, во что верить и как поступать со своими верованиями, – все это обусловлено его естественной природой, его сложением и темпераментом. Заходя намного дальше католиков и их доктрины призвания, индусы признают право индивидов с разными дхармами поклоняться разным аспектам или концепциям божественного. А потому в истории буддистов и индуистов нет ни кровавых гонений, ни войн за веру, ни религиозного империализма.

Следует, однако, отметить, что в пределах своей церковной системы католицизму была свойственна почти такая же терпимость, как индуизму и Махаяна-буддизму. Номинально единая, каждая из этих религий на деле состоит из целого ряда очень различных религий. В каждой из них можно найти весь диапазон верований: фетишизм, политеизм, формальный монотезим, поклонение священному человеческому воплощению и, наконец, исповедание Вечной философии и практикование чистой духовной религии, которая стремится к постижению Божественного Абсолюта в единении. Эти религии-внутри-религии, к которым относятся с терпимостью, конечно, не считаются в равной степени ценными и истинными. Дхармой человека может быть политеизм, тем не менее факт остается фактом: конечная цель любого человека – это постижение Божественного в единении, и все исторические вариации Вечной философии сходятся в том, что каждый человек должен достичь этой цели и в той или иной форме с ним это обязательно произойдет. «Все души, – пишет отец Гарригу-Лагранж, – получают общий призыв к мистической жизни, и если бы все, как и следует, добросовестно избегали не только смертных, но и незначительных грехов, если бы они, согласно Его условиям, были покорны Святому Духу и если бы прожили достаточно долго, то настал бы день, когда они получили бы непосредственное и реальное призвание к высшему совершенству и мистической жизни, справедливо так названной». Индуистские и буддийские богословы, вероятно, согласились бы с этим утверждением, но с оговоркой, что на самом деле любая душа может достичь этого «высшего совершенства». Призыв получают все, но лишь несколько человек в каждом поколении оказываются избраны, потому что немногие избирают сами себя. Но череда сознательных существований, воплощенных или бестелесных, бесконечна, а потому у каждого есть время и возможность, чтобы выучить все необходимые уроки. Более того, помощники всегда найдутся. Ибо время от времени Божественная сущность нисходит в физическое воплощение, и всегда существуют будущие Будды, готовые на пороге единения с Ясным Светом отринуть блаженство немедленного освобождения, чтобы снова и снова спасителями и наставниками возвращаться в мир страданий, времени и зла, доколе последнему разумному существу не откроется спасение в вечности.

Практические последствия этой доктрины достаточно ясны. Никогда нельзя останавливаться, довольствуясь низшими формами религии – эмоциональными, действенными или интеллектуальными. Да, к каждой из них люди определенного телосложения и темперамента имеют естественную склонность, но дхарма, или долг, индивида – не оставаться в покое и удобстве в пределах той религии, которая ему больше подходит, но преодолеть ее не через отрицание своего естественного образа мышления и поведения, но через их использование, чтобы природой преодолеть природу. Например, интроверт использует «различение» (как это называют индусы) и таким образом учится различать мыслительную деятельность своего «я» и изначальное сознание великого «Я», которое схоже с божественной Основой или даже тождественно ей. Эмоциональный экстраверт учится «возненавидеть отца и мать» (иными словами, отдать свои личные привязанности за право упиваться беспредельной любовью каждого и к каждому), сосредотачивает свое поклонение на личном и воплощенном аспекте Бога и наконец достигает любви к Божественному Абсолюту уже не через акт чувствования, но через озаренный знанием акт воли. И наконец, есть еще один вид экстраверта, который озабочен не поиском удовольствия в разделенной симпатии, но удовлетворением своей жажды власти над предметами, событиями и людьми. Используя свою природу для преодоления своей природы, он должен следовать пути, который в Бхагавад-Гите был предложен смятенному Арджуне – путь труда без привязанности к его плодам, путь, который святой Франциск Сальский называет «священным безразличием», путь, который ведет через забвение себя к постижению великого «Я».

В ходе истории часто случалось так, что та или иная несовершенная религия воспринималась слишком серьезно и считалась добродетельной и истинной сама по себе, а не как средство для достижения конечной цели всех религий. Последствия таких ошибок часто бывали катастрофическими. Например, многие протестантские секты настаивали на необходимости или по желательности неистового обращения. Но неистовое обращение, как указывал Шелдон, – это явление, отведенное практически исключительно людям с высоким уровнем соматотонии. Такие люди столь остро экстравертированы, что вовсе не осознают, что происходит в глубине их сознания. Если по какой-то причине их внимание переключается внутрь, обнаруженное знание из-за своей новизны и необычности представляется в своей яркости откровением, и их метанойя, или трансформация мышления, внезапна и сокрушительна. Так, человек может обратиться к религии или к чему-то еще, например, к психоанализу. Настаивать на необходимости неистового обращения как на единственном пути к спасению примерно столь же разумно, как настаивать на том, что все должны иметь широкое лицо, тяжелые кости и мощные мускулы. Тех, кому по природе свойственны подобные эмоциональные всплески, доктрина спасения через обращение заставит испытывать губительное для духовного роста самодовольство, в то время как люди, по природе на это неспособные, будут переполнены не менее пагубным отчаянием. Легко привести и другие примеры ошибочных религиозных теорий, основанных на психологическом невежестве. Вспомните, например, печальную историю Кальвина, церебротоника, который воспринимал собственные мыслительные построения так серьезно, что утратил всякое чувство реальности, и человеческой, и духовной. Или наш либеральный протестантизм, эту сугубо висцеротоническую ересь, которая, кажется, предала забвению само существование Отца, Духа и Разума и приравнивает христианство к эмоциональной привязанности к человеческому воплощению Христа или (используя популярную ныне формулировку) к «личности Иисуса», которой поклоняются, словно идолу, будто нет никакого другого Бога. Даже во всеобъемлющем католицизме мы постоянно слышим сетования невежественных и эгоцентричных наставников, которые навязывают вверенным им душам религиозную дхарму, совершенно несочетаемую с их природной сущностью, что ведет, как пишут об этом такие авторы, как святой Хуан де ла Крус, к губительным последствиям. Итак, как мы видим, для нас естественно верить, будто Бог обладает качествами, свойственными нашему собственному темпераменту, но если наша природа не найдет способ преодолеть себя собой же, то мы погибнем. В своем последнем анализе Филон совершенно верно замечает, что те, кто не осмысляет Бога чисто и просто как Одно, ранят не Бога, конечно, но самих себя и наряду с собой своих окружающих.

Путь постижения наиболее естественно приходит к тем, в чьем темпераменте преобладают церебротонические черты. Я не имею в виду, что церебротонику будет легко следовать этому пути. Присущие именно ему грехи преодолеть не проще, чем грехи, отягчающие властолюбца-соматотоника и ярко выраженного висцеротоника с его жаждой чревоугодий, комфорта и социального одобрения. Скорее я хочу сказать, что само осознание, что такой путь существует и что ему можно следовать (с помощью различения, труда без привязанности или целенаправленного преданного служения), интуитивно появляется именно у церебротоника. На всех уровнях развития культуры он прирожденный монотеист, и этот природный монотеист, как ясно показывают примеры примитивной теологии доктора Рэдина, часто придерживается учения внутреннего света.

Люди, склонные по своему темпераменту к тому или иному типу экстраверсии, по природе политеисты. Но прирожденных политеистов можно без особой сложности убедить в теоретическом превосходстве монотеизма. Природа человеческого рассудка такова, что гипотеза, объясняющая многообразие через единство, сводящая внешнюю множественность к сущностному единству, всегда по сути своей привлекательна. А от теоретического монотеизма полуобращенный политеист может, если захочет, двигаться дальше (при помощи практик, подходящих их собственному темпераменту) к реальному осознанию божественной Основы самого себя и всего сущего. Повторюсь: может, и иногда он так и поступает. Но далеко не всегда. Есть много теоретических монотеистов, вся жизнь и каждый поступок которых доказывает, что в действительности они остаются верны своему политеистическому темпераменту и поклоняются не одному Богу, о котором иногда говорят, но множеству богов, националистических и технологических, финансовых и семейных – которым они верны на практике.

В христианском искусстве Спаситель почти неизменно изображается стройным, тонкокостным и с невыраженной мускулатурой. Крупные, мощные изображения Христа – это шокирующие исключения из очень древнего правила. О распятиях Рубенса Уильям Блейк презрительно писал: «Насколько мне известно, Христос был плотником, а не слугой пивовара, мой дорогой сэр». Словом, традиционный Иисус считается человеком с выраженными эктоморфическими чертами, что подразумевает преимущественно церебротонический темперамент. Центральное ядро древней христианской доктрины подчеркивает принципиальную верность иконографической традиции. Религия Евангелий – это то, чего мы можем ожидать от церебротоника, не любого, конечно, но от того, который использовал психофизические особенности своей природы, чтобы переступить через нее, который использовал свою особенную дхарму, чтобы достичь духовной цели. Настойчивая уверенность, что Царствие Небесное внутри нас, пренебрежение к ритуалам, чуть презрительное отношение к легализму, церемонным рутинам организованной религии, к священным дням и местам, общая отрешенность от мира сего, значимость, придаваемая воздержанию не только в открытых действиях, но даже в желаниях и невыраженных намерениях, безразличие к роскоши материальной цивилизации и любовь к бедности как к одному из величайших благ, доктрина, провозглашающая, что непривязанность должна распространяться даже на область семейных отношений и что даже приверженность высшим целям простых человеческих идеалов, даже праведность книжников и фарисеев могут быть лишь идолопоклонничеством, отвлекающим от любви к Богу, – все это типично церебротонические взгляды, которые никогда не пришли бы случайно в голову экстравертированному властолюбцу или столь же экстравертированному висцеротонику.

Древнему буддизму церебротонические черты свойственны не менее, чем древнему христианству, и то же прослеживается в Веданте, метафизическом учении, лежащем в сердце индуизма. Конфуцианство, напротив, – это в первую очередь висцеротоническая система: семейная, церемонная, сосредоточенная в основном на этом мире. А в исламе мы находим яркие соматотонические элементы. А потому черный список религиозных войн и гонений во имя ислама сопоставим с черным списком позднего Христианства, после того как эта религия была настолько испорчена безрассудной соматотонией, что церковная организация называлась у них «Церковью Воюющей».

Когда дело касается достижения конечной цели человека, быть ярко выраженным церебротоником или висцеротоником столь же несподручно, как ярко выраженным соматотоником. Но в то время как церебротоники и висцеротоники могут сильно навредить разве что самим себе и своему ближайшему окружению, крайние соматотоники с их врожденной агрессивностью сеют смуту в целых обществах. В каком-то смысле современная цивилизация может рассматриваться как комплекс религиозных, правовых и образовательных организаций, созданных для того, чтобы помешать крайним соматотоникам наносить слишком много урона и направить их неподавимую энергию в социально приемлемые каналы. Конфуцианство и китайская культура стремятся достичь этого, насаждая сыновью набожность, благовоспитанность и висцеротоническое эпикурийское добродушие – все это несколько непоследовательно скрепленное церебротонической духовностью и узами буддизма и классического даосизма. В Индии кастовая система представляет собой попытку подчинить военную, политическую и финансовую мощь духовной власти, и образование, полученное каждым из классов, по-прежнему делает такой сильный акцент на том, что конечная цель человека – это постижение Бога в единении, что и по сей день, после почти двухсот лет постепенно нарастающей европеизации, успешные соматотоники готовы, пройдя половину жизненного пути, отринуть богатство, положение и власть, чтобы стать скромными искателями просветления. В католической Европе, как и в Индии, предпринимались попытки подчинить временную власть власти духовной, но так как Церковь сама использовала временную власть в виде политических прелатов и аббатов-дельцов, эти усилия так и не увенчались окончательным успехом. После Реформации даже набожное желание ограничить преходящую силу посредством духовной власти было позабыто. Генрих VIII сделал себя, по словам Стаббса, «Папой, всем Папой, и даже больше, чем Папой», и его примеру с тех пор следовали большинство глав государств. Власть ограничивалась только другими властями, а не призывом к основополагающим принципам в изложении людей, морально и духовно подкованных в этом вопросе. Тем временем интерес к религии повсеместно снизился, и даже среди верующих христиан Вечную философию во многом заменила метафизика неизбежного прогресса и эволюционирующего Бога, страстная озабоченность не вечностью, но будущим. И почти неожиданно за последнюю четверть века произошло то, что Шелдон называет «соматотонической революцией», направленной в теории против всего типично церебротонического, а на практике – против традиционной христианской культуры. Приведем несколько симптомов соматотонической революции.

В традиционном христианстве, как и во всех великих религиозных учениях Вечной философии, за аксиому принималось, что созерцание – это конечная цель действия. Сегодня большинство даже принявших постриг христиан рассматривают действие (направленное на материальный и социальный прогресс) как конечную цель, а аналитическое размышление (теперь уже нет и вопросов об интегральной мысли или созерцании) как средство для достижения этой цели.

В традиционном христианстве, как и в других учениях Вечной философии, секрет счастья и путь к спасению следовало искать не во внешней среде, но в личном внутреннем разуме с оглядкой на внешнее окружение. Сегодня самым важным считается не состояние разума, но состояние окружающей среды. Считается, что счастье и моральный прогресс зависят от количества и качества всевозможных приспособлений и от уровня жизни.

В традиционном христианском образовании упор делался на сдержанность, с нынешним расцветом «прогрессивной школы» все сводится к «самовыражению». В традиционном христианстве благовоспитанность запрещала любые выражения удовольствия в удовлетворении физических аппетитов. «Люби сову в густых лесах, а не фазана в сухарях» – на таком стишке воспитывали детей всего пятьдесят лет назад. Сегодня дети без конца провозглашают, как они «любят» и «обожают» различные лакомства и напитки, подростки и взрослые говорят о «кайфе», получаемом от сексуальной стимуляции. Популярная философия жизни перестала основываться на классике верования и правилах аристократической благовоспитанности и теперь формируется авторами рекламы, единственная задача которых – склонить всех к максимальной экстраверсии и безудержной алчности, поскольку, конечно, только алчные, беспокойные, смятенные люди будут тратить деньги на товар, который эти авторы хотят продать. Технологический прогресс – это отчасти продукт соматотонической революции, а отчасти он сам порождает и поддерживает эту революцию. Экстравертированное внимание порождает технологические открытия. (Важно заметить, что высокий уровень материальной цивилизации всегда ассоциировался с широкомасштабной и официально санкционированной практикой политеизма.) В свою очередь, технологические открытия повлекли за собой массовое производство, а массовое производство, очевидно, не может процветать, если не склонить все население к соматотоническому мировоззрению и соответствующему поведению.

Как и технологический прогресс, с которым она во многом связана, современная война – это одновременно и причина, и следствие соматотонической революции. Фашистское образование, которое было целенаправленно военным, имело две основные задачи: поддержать проявления соматотонии в тех, кто был наиболее щедро наделен именно этим свойством, и заставить все остальное население устыдиться своего расслабленного добродушия или направленной внутрь чувствительности и стремления к самоограничению и непрактичности. В ходе войны враги фашизма, конечно, были вынуждены перенимать фашистскую философию образования. По всему миру миллионы молодых людей и даже женщин систематически учатся быть «жесткими» и ценить «жесткость» превыше всех прочих моральных качеств. С соматотонической этической системой ассоциируется идолопоклонническая и политеистическая теология национализма – псевдорелигиозной войны, которая сейчас приносит столько зла и раздора, что его уже не уравновесить той добродетелью и единением, которому способствует христианство или любая другая монотеистическая религия. В прошлом большинство сообществ систематически пытались подавлять соматотонию. Это было мерой самозащиты – они боялись физического уничтожения под натиском властолюбивой агрессии своего самого активного меньшинства, духовной слепоты, порождаемой излишней экстраверсией. За последние годы это изменилось. Что же, осторожно задумаемся мы, получится из повсеместного изменения многовековой социальной политики? Время покажет.

Глава 9
Самопознание

У других живых существ незнание себя – это часть их природы, у человека – порок.

Боэций

Порок можно определить как поведение, к которому человек склоняется под влиянием своей воли и которое приводит к пагубным результатам, во-первых, потому, что они заслоняют собой Бога, и, во-вторых, потому, что они причиняют физический или психологический вред деятелю или его окружающим. Незнание себя полностью подходит под это описание. По происхождению оно добровольно, ибо, прислушавшись к себе и к суждениям других о нашем характере, мы все можем, если пожелаем, прийти к очень тонкому пониманию своих недостатков и пороков и раскрыть подлинные, а не приписанные или разрекламированные мотивы наших действий. Если большинство из нас остаются в неведении о самих себе, то это потому, что самопознание болезненно и мы предпочитаем ему приятные иллюзии. Что же касается последствий такого невежества, то они губительны во всех аспектах – от утилитарного до трансцендентального. Губительны, потому что незнание себя ведет к непрактичному поведению, а потому приносит всевозможные заботы всем, кого оно затрагивает, и губительны, потому что без самоосознания не может быть подлинного смирения, а значит, и действенного самоуничижения, а значит, и постижения божественной Основы, которая лежит в основании нашего «я» и обычно затмевается им. Важность, неотъемлемость и необходимость самопознания подчеркивалась святыми и учеными в каждой великой религиозной традиции. Для нас, жителей Запада, самым знакомым будет голос Сократа. Индийские последователи Вечной философии без умолку говорили о том же, что и Сократ, но более систематично. Есть, например, «Основы памятования», в которых можно найти совершенно исчерпывающие, что характерно для Палийского канона, рассуждения Будды об искусстве самопознания во всех его проявлениях – постижение своего тела, своих ощущений, своих чувств и своих мыслей. Самопознание практикуется в двух целях. Непосредственная цель такова: «Что касается тела, то человек следит за ним, чтобы оставаться ревностным, собранным и внимательным, преодолев страстные желания и уныние, бытующие в мире. И то же происходит с чувствами, мыслями и идеями: он так смотрит на каждое и каждую из них, что остается ревностным, собранным и внимательным, отринувшим страстные желания и уныние». Пройдя через это добродетельное психологическое состояние, человек достигает своей конечной цели – постижения того, что лежит в основе личного «я». Христиане другими словами выражают те же идеи.

Есть в человеке много оболочек, укрывающих глубины его сердца. Человек знает многое, но он не знает себя. Ведь тридцать или сорок оболочек, подобно толстым и жестким шкурам вола или медведя, покрывают его душу. Вернись в себя и научись постигать себя.

Экхарт

А глупцы думают, что они бодрствуют и доподлинно знают, кто в мире царь, а кто пастух. До чего же они тупы!

Чжуан-цзы

Метафора пробуждения ото сна снова и снова встречается в различных изложениях Вечной философии. В этом ключе освобождение можно определить как процесс пробуждения от бессмыслицы, кошмаров и иллюзорных удовольствий того, что в быту называют реальной жизнью, навстречу постижению вечности.

«Святая ясность пробужденного блаженства» – этот чудесный оборот, которым Мильтон описал опыт приобщения к благороднейшей музыке, – полагаю, ближе всего подходит к описанию просветления и освобождения.

Ты (человек) – то, чего нет. Я – то, что я есмь. Если ты постигнешь эту истину в своей душе, врагу не обмануть тебя и любые западни его тебе не страшны.

Св. Катерина Сиенская

Познание себя открывает нам, откуда мы происходим, где пребываем и куда идем. Мы происходим от Бога, мы пребываем в изгнании, а осознаем мы изгнание свое, потому что наша способность любить направлена на Бога.

Рюйсбрук

Духовный прогресс происходит через постепенное постижение своего «я» и Божественной сущности как всеобъемлющей реальности. (Такое постижение, конечно, бесполезно, если существует лишь в теории. Чтобы быть эффективным, оно должно осуществляться как непосредственный, интуитивный опыт, из которого закономерно проистекают определенные действия.) Один из великих мастеров духовной жизни, профессор Этьен Жильсон, писал: «Преображение страха в Любовь через самоограничение – вот что причина, сущность и цель аскезы святого Бернара». Страх, волнение, тревога – вот что формирует самое ядро индивидуализированного «я». От страха нельзя избавиться личными усилиями, он уходит, лишь когда персональное «я» поглощается великой целью, затмевающей личные интересы. Любая цель такого рода избавит разум от некоторых страхов, но только растворение в любви и постижении божественной Основы может избавить от всего страха разом. Ибо если это не самая высшая цель, то чувство страха и волнения переносится со своего «я» на нее – так героическому самопожертвованию во имя любимого человека или организации сопуствует тревога за объект самопожертвования. Однако если жертва приносится Богу и другим во имя Бога, ей не могут сопутствовать страх и тревога, ибо ничто не может угрожать божественной Основе, и даже крах и бедствие принимаются как божественная воля. В немногих людях любовь к Богу достаточно сильна, чтобы прогнать страх и тревогу за дорогих людей и важные организации. Причина кроется в том, что немногие люди достаточно смиренны, чтобы проявить всю силу любви. А смирения им не хватает по той причине, что они не осознают в полной мере своей личной ничтожности.

Смирение заключается не в том, чтобы скрывать свои дарования и благодетели, не в том, чтобы считать себя хуже и зауряднее, чем мы есть на самом деле, но в ясном осознании всех своих изъянов и в том, чтобы не восхвалять свои достоинства, ибо эти качества даровал нам Бог, и даже со всеми Его Дарами мы все же имеем бесконечно малую значимость.

Лакордер

При свете мы обнаруживаем, что мы хуже, чем думали. Нас поражает наша былая слепота, когда мы видим, как в отвратительных сплетениях выползают из нашего сердца постыдные чувства, подобные гадам, выползающим из темной пещеры. Но мы не должны ни поражаться, ни содрогаться. Мы не стали хуже, чем были, напротив, мы стали лучше. Когда тускнеют наши пороки, свет, при котором мы видим их, сияет ярче, и нас переполняет ужас. Пока нет признаков исцеления, мы не осознаем глубин своей болезни. Мы пребываем в слепой самонадеянности и ожесточении, погрязшие в самообмане. Пока мы плывем по течению, мы не осознаем его быстроты, но стоит нам попытаться хоть немного отклониться, как мы ощущаем силу потока.

Фенелон

Дочь моя, выстрой для себя две кельи. Вначале келью земную, чтобы не суетиться и не пустословить, когда на то не толкает необходимость или любовь к ближнему. Затем выстрой духовную келью, которая всегда будет с тобой, – келью истинного самопознания, в коей ты постигнешь Божье благоволение к тебе. Вот две кельи в одной, и если ты живешь в одной, то должна жить и в другой, иначе душу твою поглотит отчаяние или самонадеянность. Если ты погрузишься в одно лишь самопознание, то будешь в отчаянии, если только в постижение Бога – придет соблазн самонадеянности. Одно должно сопутствовать другому, и тогда ты достигнешь подлинного совершенства.

Св. Катерина Сиенская