Текст книги "Вечная философия"

Глава 11
Добро и зло

Желание – это отправная точка в системе координат нашего сознания. Мы рождаемся для симпатий и антипатий, желаний и стремлений. Поначалу бессознательно, а затем и сознательно мы даем оценки: «Это хорошо, это плохо». А чуть позже мы открываем для себя долг: «Это хорошо, и поэтому это следует сделать. Это плохо, и поэтому этого делать не следует».

Не все такие суждения одинаково обоснованы. Нам предоставляют возможность судить о вещах, которые наши желания и антипатии относят к категории «хороших» или «плохих». Зачастую мы обнаруживаем, что решение высшего суда идет вразрез с вердиктом, так быстро и легкомысленно вынесенным судом первой инстанции. В свете того, что мы знаем о себе, своих ближних и о мире в целом, мы обнаруживаем, что то, что на первый взгляд показалось хорошим, может в долгосрочной перспективе или в более широком контексте оказаться дурным, а то, что поначалу казалось дурным, может оказаться благом, которое мы почувствуем необходимым осуществить.

Когда мы говорим, что человек обладает моральным пониманием, мы имеем в виду, что его суждение о ценностях здраво, что он знает достаточно, чтобы различать, что будет хорошо в самой долгосрочной перспективе и самом широком контексте. Когда мы говорим, что человек наделен сильной моралью, мы имеем в виду, что он готов действовать исходя из результатов своего видения, даже если эти результаты неприятно или даже мучительно расходятся с его первичными, спонтанными желаниями.

На практике моральное понимание никогда не бывает сугубо личным. Судья применяет систему законов и руководствуется прецедентами. Иными словами, каждый индивид – это член общества, в котором существует моральный кодекс, основанный на прошлых выводах о том, что на самом деле будет лучше в долгосрочной перспективе и широком контексте. Обычно большинство членов любого общества позволяют себе руководствоваться общепринятыми нормами морали, некоторые отвергают эти нормы, а некоторые принимают решение жить в соответствии с иными, более высокими и суровыми нормами. Если использовать христианскую терминологию, то есть те немногие, кто упорствует в смертном грехе и антисоциальном пренебрежении к законам, есть многие, кто подчиняется законам, следует нормам морали, раскаивается в смертных грехах, совершив их, но не прикладывает особых усилий, чтобы избежать более мелких грехов, и, наконец, есть те немногие, чья праведность «превосходит праведность книжников и фарисеев», кто руководствуется Евангельскими советами и чье видение и характер позволяют им избегать даже мелких грехов и изъянов.

Философы и богословы всегда стремились подвести теоретическое основание под существующие моральные кодексы, с помощью которых люди судят о своих спонтанных оценках. От Моисея до Бентама, от Эпикура до Кальвина, от христианских и буддийских постулатов вселенской любви до безуммных доктрин национализма и расового превосходства – список огромен, а разнообразие теорий поражает воображение. Но к счастью, у нас нет необходимости рассматривать все эти разнообразные теории. Нас интересует только Вечная философия и система этических принципов, которые используют те, кто верит в нее, когда судят о своих собственных оценках и оценках других людей. Вопросы, которыми мы зададимся в этом разделе, достаточно просты. Просты и ответы на них. Как всегда, сложности начинаются только тогда, когда мы переходим от теории к практике, от этических принципов к их конкретному воплощению.

Исходя из того, что основа личной души подобна или идентична божественной Основе всего сущего, и из того, что эта божественная Основа есть невыразимая Божественная сущность, которая проявляется как личный Бог или даже как воплощенный Разум, какова абсолютная природа добра и зла и каково истинное назначение и конечная цель человеческой жизни?

На эти вопросы в значительной мере могут ответить слова одного из самых удивительных англичан – детей восемнадцатого века, Уильяма Ло. (Как же удивительна наша система образования! Студентов, изучающих английскую литературу, заставляют читать изящную публицистику Стила и Эддисона, ожидается, что они будут знать все о не самых значительных романах Дефо и остроумных миниатюрах Мэтью Приора. Но они могут блестяще сдать все свои экзамены, ни разу не заглянув в записи человека, который был не только мастером английской прозы, но и одним из самых занимательных мыслителей этого периода и одним из самых праведных и располагающих к себе людей за всю историю англиканской церкви.) Наше нынешнее пренебрежение Законом – очередной симптом того, что многие педагоги двадцатого века утратили интерес к вопросам абсолютной истины и значения и (помимо простой профессиональной подготовки) заняты исключительно распространением беспочвенной и незначительной культуры и взращиванием торжественной глупости школярства ради школярства.

Ничто не горит в Аду, кроме личного «я».

Theologia Germanica

Разум пылает, мысли пылают. Сознание и впечатления, полученные разумом, и ощущения, возникающие из впечатлений, полученных разумом, тоже пылают.

И откуда же это пламя? Это пламя алчности, пламя негодования, пламя страсти. Рождение, старость и смерть, скорбь и сетования, печаль, и горе, и отчаяние – вот это пламя.

Из Огненной проповеди Будды

Если ты не видел дьявола, взгляни на себя.

Джалаладдин Руми

Твое «я» – это твой Каин, убивающий твоего Авеля. Ибо каждый поступок и каждое движение твоего «я» заключает в себе дух Антихриста и убивает духовную жизнь внутри тебя.

Уильям Ло

Град Божий построен из любви к Богу, породившей презрение к себе. Град земной построен из любви к себе, породившей презрение к Богу.

Августин Блаженный

Различие между хорошим и дурным человеком не в том, что один желает добра, а другой нет, но исключительно в том, что один действует в согласии с оживляющим Божьим духом внутри себя, а другой сопротивляется ему и может считаться дурным уже просто из-за этого сопротивления.

Уильям Ло

Людям следует меньше думать о том, что им должно делать, и больше о том, кем им должно быть. Если бы только сущность их была благой, дела их засияли бы ярче. Не думай, будто можешь заслужить спасение поступками, оно должно заключаться в твоей сущности. Основание, на котором держится благая личность, – это то же основание, из которого происходит ценность человеческого труда, а именно – разум, всецело обращенный к Богу. Поистине, если твой разум таков, ты можешь ступить на камень, и это будет более набожный труд, нежели если ты причащаешься ради собственной выгоды, но не наделен духовной отрешенностью.

Экхарт

Верования создают человека. Во что он верует, то он и есть.

Бхагавад-Гита

Разум дает вещам их свойства, их основу и их бытие. Кто говорит или действует с нечистым разумом, за тем следует скорбь, как колесо следует за шагами вола, тянущего телегу.

Дхаммапада

Природа человеческой сущности определяет природу его поступков, а воплощается прежде всего в разуме. То, к чему он стремится и о чем думает, во что верит и что чувствует, – это, так сказать, Логос, посредством которого исконная личность индивида совершает творческие акты. Эти акты будут прекрасными и морально благими, если сущность человека сосредоточена на Боге, дурными и уродливыми, если он сконцентрирован на себе. «Камень, – говорит Экхарт, – трудится неустанно, днем и ночью». Ибо даже если он не падает, он все равно имеет вес. Человеческая сущность – это его потенциальная энергия, направленная к Богу или от Него, и по этой потенциальной энергии о человеке будут судить, считая его хорошим или дурным, ибо, как говорится в Евангелии, можно совершить измену или убийство в сердце, даже когда поступки твои чисты.

Корыстолюбие, зависть, гордыня и гнев – это четыре составляющие нашего «я», нашей природы, нашего Ада, и все они неотчуждаемы. И причина того, что это так и не может быть иначе, кроется в том, что природная жизнь существа порождается для участия в высшем сверхъестественном благе Создателя. Но она не могла бы вместить в себя такое благо, если бы сама по себе не воплощала крайнюю потребность и крайнее стремление к высшему благу. А потому, когда природная жизнь лишается Бога или отворачивается от него, она становится не чем иным, как постоянной потребностью и постоянным стремлением утолить эту потребность. И так вся жизнь может стать лишь терзанием от бича корыстолюбия, зависти, гордыни и гнева, каждое из которых – это сама природа, «я» или Ад. Корыстолюбие, гордыня и зависть – это не три различные вещи, но три разных проявления одного и того же желания и стремления. Гнев, четвертая их ипостась, не может существовать, пока одно или все три стремления не столкнутся с отпором или с действиями, им противоречащими. Эти четыре свойства сами порождают мучения. Они не имеют ни внешней причины, ни внутренней способности преобразиться. А потому все «я», или природа, вынуждены пребывать в этом состоянии, пока некое божественное благо не войдет в него или не родится в нем. Пока человек живет в мире бренного и преходящего, его корыстолюбие, зависть, гордыня и гнев могут быть стерпимы, могут удерживать его в смешении покоя и волнения, могут приносить временами не только мучения, но и наслаждение. Но когда смерть положит конец всем мирским суетам и обманам, душу, которую не возродило божественное Слово и Святой Дух, неизбежно поглотят или забьют ее собственные ненасытные, неумолимые, самоистязающие корыстолюбие, зависть, гордыня и гнев.

Уильям Ло

Воистину, нельзя полностью передать всю глубину твоей греховности, но лишь потому, что невозможно в этой жизни проявить грехи во всей их уродливости – нам не увидеть их в их истинном обличье, кроме как при сиянии Господа. Бог показывает некоторым душам всю чудовищность греха, заставляя их почувствовать, что грех несравнимо больше, чем кажется. Души должны видеть свои грехи такими, какими их представляет вера (то есть такими, каковы они есть), но в описании их приходится довольствоваться теми словами, какие могут изречь человеческие уста.

Шарль де Кондрен

Люцифер, стоя в своем природном благородстве, каким Бог создал его, был чистым благородным существом. Но когда он остался в себе, когда он счел себя и свое природное благородство своим достоянием, он пал и стал не ангелом, но дьяволом. Так и с человеком. Если он остается в себе и считает себя и свое природное благородство своим достоянием, то его ждет падение и он становится не человеком, но дьяволом.

О Подражании Христу

Если бы плод, наделенный чудесным вкусом и ароматом, мог отделиться от своего богатого духа, тонкого вкуса, запаха и цвета, которые он получает благодаря воздуху и солнечным лучам, или если бы он мог в начале развития своего отвернуться от солнца и не получать от него никаких благ, тогда он обособился бы в первом рождении своей ярости, кислости, горечи и вязкости, как это происходит с дьяволами, которые обратились к собственным темным корням и отвергли Свет и Дух Божий. Ибо адская природа дьявола есть не что иное, как его собственная первичная форма жизни, отчужденная или отделенная от небесного Света и Любви, как кислость, горечь и вязкость фрукта есть не что иное, как первичная форма его растительной жизни, прежде чем его коснется благодать солнца и воздуха. И как плод, если бы обладал собственными чувствами, переполнился бы мучением, едва только закрывшись в своей собственной вязкости, кислости и жалящей горечи, так и ангелы, отвратившись к первичным формам своей жизни и отрекшись от Света и Любви Божьих, стали сами для себя адом. Для них не создавали ада, в них не вошли новые качества, на них не пало мщение или кара Божьей Любви, они лишь остались в том состоянии отчужденности и отдельности от Сына и Святого Духа Господа, которое они своим поступком навлекли на себя. В них не было ничего, кроме того, что они получили от Бога, первичной формы небесной жизни, но они очутились в форме самоистязания, потому что отделились от источника Любви и Света.

Уильям Ло

Во всем многообразии вещей есть лишь одно счастье и одно несчастье. Единственное несчастье – это природа и тварь, предоставленная самой себе, единственное счастье – это Жизнь, Свет и Дух Божьи, проявленные в природе и тварях. Вот подлинное значение слов нашего Господа: никто не благ, как только один Бог.

Уильям Ло

Люди попадают в ад не оттого, что Бог разгневан на них, они оказываются в гневе и тьме из-за того, как поступили со светом, который бесконечно изливается из Бога, – как поступает с солнечным светом человек, который сам выкалывает себе глаза.

Уильям Ло

Хотя свет и радости внешнего мира не позволяют даже худшим из людей постоянно ощущать всего гнева, жара, тьмы и мучений, которые навлекает на себя человеческая природа, сущность любой падшей нераскаявшейся души, но все же каждый человек в мире – кто чаще, кто реже – получает ясные знамения, что такова самая сокровенная основа его души. К каким только выдумкам не вынуждены прибегать люди, чтобы оградиться от особенного внутреннего неспокойствия, которого они боятся и которого не знают, когда ожидать! Увы, это происходит потому, что в них живет падший дух, темный томящийся огонь, который никогда не получит подлинного облегчения и который пытается проявиться и воззвать к помощи, чуть только на мгновение прекращаются земные радости.

Уильям Ло

В иудейско-христианской традиции за созданием следует Падение, и причина тому – исключительно эгоцентричное использование свободной воли, которая должна была оставаться сосредоточенной на божественной Основе, а не на отдельном «я». Миф Бытия воплощает очень важный психологический факт, но недотягивает до исчерпывающего символа, так как в нем не упоминается и уж тем более не принимается во внимание зло и страдание в не-человеческом мире.

Чтобы этот миф полностью соответствовал нашему опыту, его нужно было бы изменить по двум параметрам. Во-первых, в нем должно было бы четко говориться, что создание, этот непостижимый переход от непроявленного Единого к проявленному многообразию природы, от вечности ко времени – это не просто прелюдия к Падению и его необходимое условие, это в какой-то мере и есть Падение. И во-вторых, в нем должно было упоминаться, что нечто подобное свободной воле может существовать и на более примитивном, животном уровне.

То, что переход от единства духовности к множественности бренного бытия – это неотъемлемая часть Падения, ясно прописано в буддийских и индуистских изложениях Вечной философии. Боль и зло неотделимы от личного существования в бренном мире, а для человека эти неизбежные боль и зло усиливаются, когда желания обращены к себе и ко многому, а не к божественной Основе. Гипотетически мы можем добавить к этой теории, что, вероятно, даже существование на более низком, животном уровне может быть сопряжено (и индивидуально, и коллективно, если это существование вида) с чем-то вроде свободы выбора. Не стоит забывать о необычайном факте, что «человек не может бороться в одиночку», что, насколько мы можем судить, каждый вид – это просто вид живых ископаемых, которые могут только дегенерировать и истощаться, а не эволюционировать. Схоластическое аристотелианство гласит, что любая материя жаждет обрести форму – не обязательно лучшую, а просто форму как таковую. Оглядываясь на мир живых существ, мы наблюдаем (с восторженным удивлением, к которому порой, надо признать, примешивается определенная беспокойная озадаченность) неисчислимое множество форм, всегда прекрасных, иногда поразительно чудны́х, а иногда и зловещих, в которых материя утолила свой ненасытный аппетит. Из всех живых материй только та, которая организовалась в человека, смогла обрести форму, которая способна, по крайней мере в ментальном аспекте, к дальнейшему развитию. Вся остальная материя заключена в формах, которые могут лишь оставаться неизменными, а если и меняться, то только к худшему. Создается впечатление, будто в каком-то космическом тесте на интеллект вся живая материя, кроме человеческой, на том или ином этапе своего биологического развития поддалась соблазну принять не абсолютно лучшую форму, а наиболее удобную в краткосрочной перспективе. Совершив что-то вроде акта свободной воли, каждый вид, не считая человека, выбрал быструю выгоду от биологической специализации, сиюминутное блаженство совершенства, но совершенства на низшем уровне бытия. В результате все они оказались в эволюционном тупике. К первоначальному космическому Падению сотворения, бренного воплощения в множественности они добавили смутный биологический аналог добровольного Падения человека. Как вид, они выбрали сиюминутное удовлетворение в своем «я», а не способность воссоединиться с божественной Основой. За этот неверный выбор нечеловеческие формы жизни наказаны лишением – неспособностью понять высшее благо, на осознание которого способна только неспециализированная, а потому более свободная, более сознательная человеческая форма. Но конечно, не следует забывать, что за способность к достижению высшего блага мы расплачиваемся также способностью осознавать абсолютное зло. Животные страдают не так разнообразно и, в этом мы можем быть вполне уверены, не так сильно, как люди. Более того, они невинны в своей свободе от поистине дьявольской греховности, которая наряду со святостью является одной из отличительных черт человеческого вида.

Таким образом, мы видим, что в Вечной философии благо – это подчинение обособленного «я» божественной Основе, дающей начало его существованию, и в конечном счете растворение в ней. Зло – это усугубление своей обособленности, нежелание признать существование Основы. Разумеется, эта доктрина прекрасно согласуется с изложением этических принципов в ряде запрещающих и предписывающих священных заповедей и даже социально полезна. Повсеместно запрещенные преступления порождаются состояниями разума, которые повсеместно считаются дурными, и эти дурные состояния разума, как показывает практика, совершенно несовместимы с постижением божественной Основы в единении, которое, согласно Вечной философии, есть высшее благо.

Глава 12
Время и вечность

Вселенная – это непрерывная последовательность событий, но ее основа, согласно Вечной философии, – это безвременное «сейчас» божественного Духа. Классическое определение отношений между временем и вечностью можно найти в последних главах «Утешения философией», где Боэций кратко формулирует концепции своих предшественников, в частности, что примечательно, Плотина.

Ибо одно дело вести бесконечную во времени жизнь, которую Платон приписывал миру, а другое – быть всеобъемлющим наличием бесконечной жизни, что возможно лишь для божественного Разума, это очевидно.

Бесконечное превращение временных вещей уподобляется неизменному состоянию наличного бытия, но так как отразить его или сравниться с ним не может, оно от тождества переходит к изменению, из простоты настоящего раздробляется на бесконечное количество вещей и событий будущих и прошедших. Оно не может обладать одновременно всей полнотой своей жизни, но именно потому, что его существованию невозможно никогда завершиться, оно, как представляется, уподобляется тому, что оно неспособно осуществить или выразить. Оно делает это, привязывая себя к некоторому роду настоящего в это быстротечное мгновение, а поскольку это настоящее имеет определенное сходство с тем пребывающим настоящим, оно сопоставляет все, чем оно обладает, с проявлением того бытия, которому уподобляется. Но так как оно не смогло бы удержаться, оно воспользовалось бесконечным ходом времени, и, таким образом, для него стало возможным продолжаться, двигаясь вперед к той жизни, полноту которой оно бы не могло охватить, оставаясь в покое.

Поскольку Бог – вечен и сохраняет состояние, в котором, кроме настоящего, нет ничего, то и знание Его, превосходя движение времени, пребывает в простоте Его настоящего, содержа в себе в совокупности бесконечную протяженность будущего и прошедшего, и все это Бог обозревает в непосредственности своего знания, как если бы все это происходило в настоящем.

Боэций

Событие не определяется осознанием происходящего. То, что обычно называют Божьим всеведением, на самом деле безвременное знание-сейчас, которое сопоставимо с человеческой свободной волей во времени.

Происхождение всего сущего, развитие всех вещей, которые изменяются и движутся, имеют свои причины, порядок, формы от неизменного божественного Разума. Заключенный в сферу своей простоты, этот Разум содержит образ многообразия сущего, подлежащего управлению. Этот образ, когда рассматривается в чистом виде в самом божественном разуме, называется провидением, если же он сопрягается с вещами, подвластными Богу, то, как еще ведется от древних, называется судьбой. Провидение есть сам божественный Разум, стоящий во главе всех вещей и располагающий все вещи, судьба же есть связующее расположение изменяющихся вещей, посредством нее провидение упорядочивает их существование. Провидение объемлет в равной степени все, как отдельное, так и бесконечное. Судьба же упорядочивает движением отдельное, разветвление временного порядка, заключенное в самом божественном разуме. Это предзнающее провидение, а воплощение данного порядка непосредственно во времени зовется судьбой. Подобно тому как мастер уже имеет в уме форму вещи, которую собирается сделать, как бы держа ее перед своим мысленным взором всю сразу, приступает к ее осуществлению во времени, так и Бог в своем провидении располагает единственным и непреложным образом того, что должно свершиться. Все, подчиненное судьбе, подвластно и провидению, которому подчиняется и сама судьба, но некоторые вещи, подвластные провидению, находятся выше линии судьбы.

Боэций

Идея часов охватывает всю последовательность во времени. В идее шестой час не раньше шестого или седьмого, хотя часы не пробьют в час, не предписанный идеей.

Николай Кузанский

Все противники Вечной философии, начиная с Хоббса, отрицали существование вечного «сейчас». Эти мыслители верили, что в основе нашей реальности лежат время и изменение и иной реальности нет. Более того, будущие события абсолютно непредопределимы, и даже Бог не может знать о них. Следовательно, Бога нельзя назвать Альфой и Омегой, но лишь Альфой и Лямбдой или любой другой неконечной буквой временного алфавита, которую сейчас выписывает наш мир. Но практические свидетельства, найденные Сообществом физических исследований, и статистика, собранная в ходе тысяч лабораторных экспериментов на экстрасенсорное восприятие, неизбежно приводят к заключению, что даже человеческие умы способны на предвидение. А если конечное сознание способно предвидеть, какую карту откроют через три секунды или где на следующей неделе произойдет кораблекрушение, то нет ничего невозможного или даже по сути невероятного в том, что существует бесконечное сознание, которое может сейчас знать о событиях, которые, по нашим меркам, находятся в самом отдаленном будущем. «Обманчивое настоящее», в котором живет человечество, может быть – и, вероятно, всегда является – чем-то большим, чем краткий переход от знакомого прошлого к незнакомому будущему, который из-за яркости нашей памяти мы видим как мгновение, называемое «сейчас». Оно может содержать и, вероятно, всегда заключает в себе долю ближайшего и даже относительно отдаленного будущего. Для Божественной сущности обманчивое настоящее может быть как раз той interminabilis vitae tota simul et perpetua possessio, о которой говорит Боэций.

Существование вечного «сейчас» иногда отрицается на том основании, что временный порядок не может сосуществовать с другим, вневременным порядком, и что невозможно объединить изменчивую субстанцию с субстанцией неизменной. Этот аргумент, несомненно, был бы правомочен, если бы вневременной порядок имел механическую природу или если бы неизменная субстанция обладала пространственными и материальными свойствами. Но в концепции Вечной философии вечное «сейчас» – это сознание, божественная Основа – это дух, сущность Брахмана – это свойство или знание. То, что временный мир постигается и в этом постижении поддерживается и постоянно создается вечным сознанием, – это идея, в которой нет никакого противоречия.

Наконец, мы сталкиваемся с тем аргументом, что божественную Основу якобы нельзя постичь человеческим разумом. Эта идея считается абсурдной, потому что она предполагает, что возможно суждение: «В одно время я вечен, в другое – существую во времени». Но это утверждение абсурдно, лишь если человек – это двухмерное создание, способное существовать лишь в одной плоскости. Но если правы последователи Вечной философии, всегда считавшие, что человек состоит не только из тела и психики, но также из духа, и если он может по собственной воле жить либо на исключительно человеческом уровне, либо в гармонии или даже в единстве с божественной Основой своего существования, тогда это утверждение совершенно логично.

Тело всегда существует во времени, дух всегда существует вне времени, а психика имеет двойственную природу, отчасти вынужденно привязанная к телу по законам человеческого существования, но способная, если на то будет ее воля, постичь свой дух и отождествиться с ним, а через дух – с божественной Основой. Дух в вечности всегда остается собой, но человек устроен так, что его психика не может всегда оставаться связанной с духом. В утверждении «В одно время я вечен, в другое – существую во времени» слово «я» обозначает психику, которая перемещается из времени в вечность, когда отождествляется с духом, и снова возвращается из вечности во время, добровольно или по вынужденной необходимости, когда решает или вынуждена ассоциировать себя с телом.

«Суфий, – говорит Джалаладдин Руми, – это сын настоящего времени». Духовный прогресс – это восхождение по спирали. Мы начинаем как младенцы в животной вечности – жизни в мгновении, без тревоги за будущее или сожалений о прошлом. Мы вырастаем в то особое состояние человеческих существ, которые оглядываются назад и смотрят вперед, которые в значительной мере живут не в настоящем, но в воспоминаниях и в ожиданиях, не спонтанно, но по правилам и по законам рассудка, с сожалениями, страхами и надеждой. И мы можем продолжить, если пожелаем, движение вверх и на новом витке вернуться в точку, которая соответствует нашему исходному животному состоянию, но стоит несоизмеримо выше его. И снова человек живет мгновением, но теперь это не примитивная животная жизнь, а жизнь существа, в котором любовь к ближнему изгнала страх, на место надежды пришло ви́дение, бескорыстие положило конец позитивному эгоизму мирных воспоминаний и негативному эгоизму сожалений. Настоящее – это единственная брешь, через которую душа может перейти из времени в вечность, через которую благодать может снизойти из вечности к душе и через которую любовь к ближнему может перейти от одной души-во-времени к другой душе-во-времени. Вот почему суфий, а вместе с ним и любой другой практикующий последователь Вечной философии, оказывается – или пытается быть – сыном настоящего времени.

Прошлое и будущее заслоняют Бога от наших глаз;

Сожги и то, и другое. Доколе

Ты будешь расколот ими, как сухой тростник?

Пока тростник расколот, ему не знать секретов,

И он не отзовется на дыхание и прикосновение губ.

Джалаладдин Руми

Это опустошение памяти, хотя достоинства его не столь велики, как состояние единения, все же есть величайшее благо просто потому, что оно освобождает души от многих скорбей, горя и печали, а не только от пороков и грехов.

Св. Хуан де ла Крус

В идеалистической космологии Махаяна-буддизма память играет роль весьма вредоносного демиурга. «Весь этот тройственный мир явлен и воспринимается как реальный лишь в силу несознаваемых влечений, накопленных с безначальных времен вследствие действий памяти, ложного воображения, ложных суждений и привязанности к множественности объектов и откликов» (Ланкаватара-сутра). Слово, переведенное здесь как «память», в буквальном смысле означает «аромат». Психофизический индивид несет на себе нестираемый запах всех своих мыслей и поступков, желаний и ощущений, накопленных им самим и его народом. Китайцы переводят это слово двумя иероглифами – «привычка» и «энергия». Мир представляется нам таким, каким мы его видим благодаря всем сознательно, бессознательно и физиологически запечатленным в нашей памяти привычкам, сформированным нашими предками или нами самими, в нынешней жизни или в предыдущих существованиях. Дурные привычки, которые мы помним, заставляют нас верить, что множественность – это единственная реальность и что концепция «я», «меня», «мое» – это истина в последней инстанции. Нирвана состоит в том, чтобы «видеть обитель реальности такой, какая она есть», а не в виде реальности quo ad nos, какой она представляется нам. Очевидно, что этого нельзя достичь, покуда существует это «нам», из-за которого реальность остается относительной. Отсюда и подчеркиваемая всеми толкователями Вечной философии необходимость самоограничения, умерщвления своего «я». И это ограничение не только аппетитов, чувств и воли, но и рассудочных способностей, самого сознания и того, что слагает наше сознание – личной памяти и унаследованных привычек-энергий. Чтобы добиться полного избавления, недостаточно просто отринуть грех, нужно также отринуть свой разум, апаравритти, как его называют махаянисты, и эта перемена должна произойти в самых глубинах нашего сознания. В результате этого обращения привычки-энергии накопленной памяти уничтожаются, а вместе с ними уходит и ощущение себя как отдельного «я». Реальность теперь воспринимается не quo ad nos (что логично, поскольку нет больше никакого nos, которое могло бы ее воспринимать), а такой, какая она есть. Цитируя Блэйка: «Если бы очистились двери восприятия, все бы виделось как есть, бесконечным». Те, кто чист сердцем и беден духом, ощущают сансару и нирвану, видимость и реальность, время и вечность, как одно целое.

Время – это то, что не дает свету достичь нас. Нет большего препятствия на пути к Богу, чем время. И не только время, но и временные владения, не только временные вещи, но и временные привязанности, не только временные привязанности, но и сам оттенок и запах времени.

Экхарт

«Радуйтесь всегда в Господе», – говорит святой Павел. Тот радуется всегда, кто радуется над временем и вне времени. Три вещи мешают человеку познать Бога. Первая – это время, вторая – вещественность, третья – множественность. Когда придет Господь, уйдут эти три вещи, если только ты не обретешь их в высшей и лучшей форме: как множество, собранное воедино в тебе.

Экхарт

Когда люди считают, что Бог находится полностью во времени, появляется тенденция считать его не моральной, а «неисповедимой» сущностью, Богом чистой необузданной Силы, а не Богом Силы, Мудрости и Любви, непостижимым и опасным властелином, которого нужно умилостивить жертвоприношениями, а не Духом, которому нужно поклоняться в духе. Все это совершенно естественно: время – это вечная гибель, и Бог, который существует только во времени, – это Бог, который уничтожает так же быстро, как созидает. Природа настолько же непостижимо страшна, насколько она прекрасна и щедра. Если Божественное не выходит за пределы временного порядка, которому оно присуще, и если человеческий дух не выходит за пределы своей привязанной к времени души, тогда не существует возможности «пути Творца пред тварью оправдать». Бог проявляется во вселенной как неумолимое Бытие, которое разговаривает с Иовом из вихря и чьи символы – Бегемот и Левиафан, боевой конь и орел. Это то же самое Бытие, которое описано в апокалиптической одиннадцатой главе Бхагавад-Гиты.