Текст книги "Вечная философия"

Глава 13
Спасение, избавление, просветление

Спасение, но от чего? Избавление от чего и обретение чего? Человечество давно пыталось ответить на эти вопросы, и так как человеческие темпераменты столь различны, социальные ситуации так многообразны, а новые тенденции в мышлении и чувствах так соблазнительны, то ответов, зачастую взаимоисключающих, великое множество.

Прежде всего существует стремление к материальному спасению. В самой простой форме это просто воля к жизни, выраженная в открытом желании избежать опасных для жизни ситуаций. На практике эффективная реализация этого стремления основана на двух вещах: на использовании интеллекта при решении определенных экономических и политических задач и на создании и поддержании доброжелательной атмосферы, в которой интеллект работает наиболее продуктивно. Но людям мало просто быть добрыми и умными в рамках конкретной ситуации. Они стремятся связать свои поступки, а также мысли и чувства, сопровождающие эти поступки, с общими принципами и философией в космическом масштабе. Если эта направляющая и объясняющая философия – это не Вечная философия или одна из исторических теологий, более или менее тесно связанных с Вечной философией, то она принимает форму псевдорелигии, системы организованного идолопоклонничества. И тогда простое стремление не умереть с голоду, вполне обоснованное убеждение, что на пустой желудок очень нелегко быть добрым, мудрым или счастливым, под влиянием метафизики Неизбежного Прогресса развивается в пророческий Утопизм; желание избежать угнетения и эксплуатации объясняется и направляется верой в апокалиптический революционизм, смешанный – не всегда в теории, но неизбежно на практике – с жертвенным поклонением народу как высшему из всех благ. Во всех этих случаях спасение рассматривается как переход – при помощи различных политических и экономических средств – от несчастий и зол, ассоциируемых с плохими материальными условиями, к другому набору будущих материальных условий, настолько превосходящих настоящие, что они непременно принесут всем абсолютное счастье, мудрость и добродетель. Официально провозглашенная во всех тоталитарных государствах, правых или левых, эта конфессия остается лишь полуофициальной в номинально христианском мире капиталистической демократии, где ее вбивают в головы народу не представители церкви или государства, но самые влиятельные из популярных моралистов и философов – авторы рекламных слоганов (единственные авторы в истории, чьи работы каждый день читает каждый житель страны).

В положениях различных религий спасение тоже считается избавлением от глупости, зла и несчастий и обретением счастья, доброты и мудрости. Но здесь политические и экономические средства вторичны по отношению к развитию личной святости, обретению личных достоинств и поддержанию личной веры в тот или иной божественный принцип или человека, так или иначе наделенного властью прощать и освящать индивидуальную душу. Более того, считается, что конечная цель, которой нужно достичь, существует не в каком-то утопическом будущем, которое начнется, скажем, в двадцать втором веке или даже чуть раньше, если наши любимые политики останутся у власти и примут правильные законы. Конечная цель существует «в раю». Последнюю фразу можно истолковывать двумя очень разными способами. Для тех, кто, вероятно, составляет большинство последователей великих исторических религий, оно означает и всегда означало счастливое посмертное состояние бесконечного личного выживания, рассматриваемое как награда за хорошее поведение и правильное верование и как компенсация за страдания, неотделимые от телесной жизни. Но для тех, кто в рамках той или иной религиозной традиции принял Вечную философию как теорию и сделал все возможное, чтобы жить в соответствии с ней на практике, «рай» – это нечто совершенно иное. Они стремятся к избавлению от обособленного «я» во времени и обретению вечности через постижение божественной Основы в единении. Так как Основа может и должна постигаться в нынешней жизни (конечная цель и смысл которой – не что иное, как это постижение), «рай» – это не исключительно посмертное состояние. Полностью «спасен» лишь тот, кто обретает избавление здесь и сейчас. Что же касается средств, то они одновременно этические, интеллектуальные и духовные, и они сформулированы замечательно ясно и лаконично в Восьмеричном пути Будды. Совершенное спасение основывается на следующих постулатах: во-первых, Правильное воззрение – вера в ту самоочевидную истину, что причиной боли и зла является стремление к обособленному, эгоцентричному существованию, и, следовательно, нет спасения от зла, личного или всеобщего, если не избавиться от этого стремления и одержимости личными «я», «меня», «мне». Во-вторых, Правильное намерение – намерение обрести спасение для себя и других. В-третьих, Правильная речь, направляемая любовью к ближнему и состраданием ко всему живому. В-четвертых, Правильное поведение, цель которого – создание и поддержание мира и доброжелательности. В-пятых, Правильный образ жизни или выбор тех профессий, которые не наносят вреда ни одному человеку, а если возможно, то и ничему живому вообще. В-шестых, Правильное усилие, которое прикладывается, чтобы обрести самоконтроль. В-седьмых, Правильное внимание, или Правильное памятование, которое нужно практиковать при любых обстоятельствах, чтобы мы никогда не совершили зла просто по недомыслию, ибо не ведаем, что творим. И в-восьмых, Правильное сосредоточение, постижение Основы, путь к которому открывает памятование и этическое самоуничижение, предписываемое первыми шестью ступенями. Вот каковы средства, доступные человеку, чтобы достичь своей конечной цели и обрести «спасение». О средствах, которые использует божественная Основа, чтобы помочь человечеству достичь своей цели, Будда из палийских писаний (наставник, который ненавидел «бесполезные вопросы» не меньше, чем самый суровый физик-экспериментатор двадцатого века) говорить отказывается. Все, о чем он готов учить, – это «страдание и прекращение страдания» – огромный безжалостный факт боли и зла и другой, не менее эмпирический факт, что существует метод, с помощью которого индивид может освободиться от зла и сделать что-то, чтобы сократить общую сумму зла в мире вокруг. Только в Махаяна-буддизме тайны Божьей милости обсуждаются хотя бы с долей той полноты внимания, которая уделяется этому предмету в индуистских и особенно христианских теологических рассуждениях. Примитивное учение Хинаяны о спасении – это просто развитие последних идей, записанных со слов Будды: «Всему обусловленному неотъемлемо присуще разрушение. Усердно стремитесь к цели». Как и в известном отрывке, процитированном ниже, акцент делается на личном усилии.

А потому, Ананда, будьте сами себе источником света, будьте сами себе убежищем. Не ищите убежища вовне. Держитесь Истины, как источника света, держитесь Истины, как убежища. Не ищите убежища в других, а только в себе. И те, Ананда, кто или сейчас, или после смерти моей будут сами себе источником света, не будут искать убежища вовне, но будут держаться Истины, как источника света, будут держаться Истины, как убежища, не будут искать убежища в других, а только в себе, – те достигнут Вершин. Но они должны всем сердцем стремиться к этому учению.

Далее следует отрывок из Чхандогья-упанишады. Истина, которую иллюстрирует этот миф, заключается в том, что концепций спасения столько же, сколько степеней духовного знания, и что форма освобождения (или рабства), достигнутая любой отдельной душой, зависит от того, насколько эта душа решается развеять свое, в сущности, добровольное невежество.

«Атман, который лишен зла, свободен от старости, от смерти, от печали, от голода, от жажды, чье желание – истина, чья воля – истина, – того Атмана надо искать, надо стремиться познать. Тот достигает и всех миров, и исполнения всех желаний, кто находит и познает этого Атмана – так сказал Праджапати.

Боги и асуры – и те, и другие – услышали это. И они сказали: «Что же! Давайте искать того Атмана, найдя которого достигают и всех миров, и исполнения всех желаний». И вот Индра выступил среди богов, Вирочана – среди асуров. Не зная друг о друге, они приблизились к Праджапати с топливом в руках.

Тридцать два года они жили у него в учениках. И Праджапати сказал им: «С каким желанием жили вы здесь?» Они сказали: «“Атман, который лишен зла, свободен от старости, от смерти, от печали, от голода, от жажды, чье желание – истина, чья воля – истина, – того Атмана надо искать, надо стремиться познать. Тот достигает и всех миров, и исполнения всех желаний, кто находит и познает этого Атмана” – так наставляют слова почтенного. Стремясь к этому Атману, мы жили здесь».

Праджапати сказал им: «Тот пуруша, который виден в глазу, – это Атман». И он сказал: «Это бессмертный, бесстрашный, это Брахман». – «А тот, который виден в воде и в зеркале, – кто он такой, почтенный?» – «Он и виден во всем этом, – сказал Праджапати. – Посмотрите на себя в сосуд с водой и скажите мне о том, чего вы не обнаружите в себе». Они посмотрели в сосуд с водой. Праджапати сказал им: «Что вы видите?» Они сказали: «Мы целиком видим, почтенный, собственное отображение – от волос до ногтей».

Праджапати сказал им: «Разукрасьте себя получше, наденьте прекрасные одежды, нарядитесь и поглядите в сосуд с водой». Они разукрасились, надели прекрасные одежды, нарядились и поглядели в сосуд с водой. Праджапати сказал им: «Что вы видите?»

Они сказали: «Какие мы есть, почтенный, – разукрашенные, одетые в прекрасные одежды, наряженные, – таковы и эти наши подобия: разукрашенные, одетые в прекрасные одежды, наряженные». «Это Атман, – сказал он, – это бессмертный, бесстрашный, это Брахман». И они удалились с успокоенным сердцем.

И, глядя им вслед, Праджапати сказал: «Они ушли, не постигнув и не найдя Атмана. Те, которые будут следовать этому учению, боги то или асуры, погибнут». И вот Вирочана с успокоенным сердцем пришел к асурам. Он передал им это учение: «Лишь тело следует здесь почитать, о теле следует заботиться. Почитающий здесь тело, заботящийся о теле достигает обоих миров – и этого, и того».

Поэтому и по сей день о человеке, не подающем милостыни, неверующем, не совершающем жертвоприношений, говорят: «Увы, он – асура!», ибо это учение асуров. Тело умершего они покрывают тем, что получили в милостыню, – одеждой, украшениями, ибо думают, что таким образом приобретут тот мир.

Индра же, не дойдя до богов, усмотрел в этом скрытую опасность и подумал: «Ведь подобно тому, как этот Атман разукрашен, когда тело разукрашено; прекрасно одет, когда оно прекрасно одето; наряжен, когда оно наряжено, – точно так же он слеп, когда оно слепо; хром, когда оно хромает; изувечен, когда оно изувечено. Он гибнет вслед за гибелью этого тела. Я не вижу в этом добра».

И он снова пришел к Праджапати с топливом в руках. Праджапати сказал ему: «Магхават! Ведь с успокоенным сердцем ты удалился вместе с Вирочаной! Для чего же ты снова пришел?» Тот сказал: «Почтенный! Ведь подобно тому, как этот Атман разукрашен, когда тело разукрашено; прекрасно одет, когда оно прекрасно одето; наряжен, когда оно наряжено, – точно так же он слеп, когда оно слепо; хром, когда оно хромает; изувечен, когда оно изувечено. Он гибнет вслед за гибелью этого тела. Я не вижу в этом добра».

«Таков и есть этот Атман, Магхават, – сказал он, – но я объясню тебе его дальше. Живи здесь еще тридцать два года». И тот прожил у него еще тридцать два года. Тогда Праджапати сказал ему: «Тот, кто, блаженствуя, движется во сне, – это Атман, – сказал он, – это бессмертный, бесстрашный, это Брахман». И Индра удалился с успокоенным сердцем. И, не дойдя до богов, он усмотрел в этом скрытую опасность и подумал: «Если даже этот Атман не слеп, когда тело слепо; не хром, когда оно хромает; если он даже не терпит недуга с его недугом; не бывает убит, когда его убивают; не одноглазый, когда у него один глаз, – то все же его словно убивают, словно преследуют, он словно сознает неприятное, он даже словно плачет. Я не вижу в этом добра».

И он снова пришел к Праджапати с топливом в руках. Праджапати сказал ему: «Магхават! Ведь ты удалился с успокоенным сердцем. Для чего же ты снова пришел?» Тот сказал: «Почтенный! Если даже этот Атман не слеп, когда тело слепо; не хром, когда оно хромает; если он даже не терпит недуга с его недугом; не бывает убит, когда его убивают; не одноглазый, когда у него один глаз, – то все же его словно убивают, словно преследуют, он словно сознает неприятное, он даже словно плачет. Я не вижу в этом добра». «Таков и есть этот Атман, Магхават, – сказал он, – но я объясню тебе его дальше. Живи здесь еще тридцать два года». И тот прожил у него еще тридцать два года.

Тогда Праджапати сказал ему: «Когда человек погрузился в сон, всецело успокоившись и не видя сновидений, то это Атман, – сказал он, – это бессмертный, бесстрашный, это Брахман». И Индра удалился с успокоенным сердцем. Но, не дойдя до богов, он усмотрел в этом скрытую опасность и подумал: «Поистине, теперь этот Атман не знает о себе: «Я – таков», не знает он и об этих других существах. По-видимому, он подвергается уничтожению. Я не вижу в этом добра».

И он снова пришел к Праджапати с топливом в руках. Праджапати сказал ему: «Магхават! Ведь ты удалился с успокоенным сердцем. Для чего же ты снова пришел?» Тот сказал: «Почтенный! Поистине, теперь этот Атман не знает о себе: «Я – таков», не знает он и об этих других существах. По-видимому, он подвергается уничтожению. Я не вижу в этом добра».

«Таков и есть этот Атман, Магхават, – сказал он, – но я объясню тебе его дальше, и не иначе, как его. Живи здесь еще пять лет». И тот прожил у него еще пять лет. Это составляет сто один год, и поэтому говорят: «Поистине, Магхават прожил в учениках у Праджапати сто один год».

Тогда Праджапати сказал ему: «Магхават! Поистине, смертно это тело и охвачено смертью. Оно – местопребывание этого бессмертного, бестелесного Атмана. Поистине, наделенный телом охвачен приятным и неприятным – ведь у того, кто наделен телом, нет избавления от приятного и неприятного. Бестелесного же, поистине, не касается ни приятное, ни неприятное.

Бестелесен ветер; облако, молния, гром бестелесны. И когда они поднимаются из пространства, то, достигнув высшего света, принимают каждый свой образ.

И так же это совершенное успокоение поднимается из этого тела и, достигнув высшего света, принимает свой образ. Он – высший пуруша, он двигается там, смеясь, играя, развлекаясь с женщинами, или колесницами, или родными, не вспоминая об этом придатке – теле. Подобно тому как упряжное животное привязано к повозке, так и это дыхание привязано к телу.

И когда глаз устремлен в это пространство, то это пуруша глаза; глаз служит ему для зрения. И кто знает: «Да буду я обонять это», тот – Атман; нос служит ему для обоняния. И кто знает: «Да скажу я это», тот – Атман; речь служит ему для разговора. И кто знает: «Да услышу я это», тот – Атман; ухо служит ему для слуха. И кто знает: «Да подумаю я это», тот – Атман; разум – его божественный глаз. Поистине, видя этим божественным глазом – разумом – эти желанные предметы, он наслаждается.

Поистине, боги, которые пребывают в мире Брахмана, почитают этого Атмана. Поэтому они владеют и всеми мирами, и всем желанным. Тот достигает и всех миров, и всего желанного, кто, найдя этого Атмана, познает его» – так сказал Праджапати.

Из Чхандогья-упанишады

Осознав свое собственное «я» как «Я», человек становится самоотреченным и в самоотреченности может считаться неограниченным. Вот величайшая тайна, предвестник освобождения. В самоотречении он не знает ни наслаждения, ни боли, но обретает абсолютность.

Майтри-упанишада

Мы должны узреть и постичь всю истинность того, что все добродетели и благости, и даже то Вечное благо, что есть Сам Бог, никогда не сделают человека добродетельным, благим или счастливым, если все это лежит за пределами его души, то есть пока человек взаимодействует с внешними чувствами и умом, а не уединяется в самом себе, постигая свою жизнь и самое себя.

Theologia Germanica

Будда никогда не проповедовал спасительную истину, поскольку видел, что каждый должен найти ее в себе самом.

Сутраламкара

В чем заключается спасение? Не в каком-то историческом веровании или знании о чем-то далеком или несуществующем, не в многообразии ограничений, правил и способов практикования добродетели, не в каком-то формальном мнении о вере и труде, раскаянии, отпущении грехов или оправдании и освящении, не в какой-то истине и праведности, которую можно обрести в себе или получить от лучших людей и книг, но только и исключительно в жизни Божьей, во Христе, что пробуждается и возрождается в тебе, – иными словами, в возвращении и безупречном единении с исконной двуединой жизнью в человеческой природе.

Уильям Ло

Ло здесь использует формулировки Бёме и других «Духовных реформаторов», которых правоверные протестанты, лютеране, кальвинисты и англикане единодушно (это был один из немногих вопросов, в котором они сходились во мнении) решили либо игнорировать, либо преследовать. Но очевидно, явление, которое и Ло, и Духовные реформаторы называют возрождением Бога в душе, это, в сущности, то же переживание, которое индуисты больше двух тысяч лет назад описывали как постижение великого «Я» внутри индивидуального эго и одновременно в совершенно иных пределах.

Ленивому, глупцу, непрозорливому не достичь Нирваны, в которой – развязывание всех узлов.

Итивуттака

Казалось бы, это очевидно само собой. Однако большинство из нас ведут ленивую и расслабленную жизнь, не желают постоянно пребывать в состоянии сосредоточенности и при этом отчаянно жаждут спасения от последствий лености и невежества. Отсюда и повсеместное желание и ожидание Спасителей, которые придут в нашу жизнь, скорее всего когда наступит конец, и, подобно Александру Македонскому, разрубят гордиевы узлы, которые мы поленились развязать самостоятельно. Но Бог поругаем не бывает. Природа вещей такова, что постижение Основы, которое напрямую зависит от достижения полной самоотверженности, неосуществимо для тех, кто еще не достиг этой самоотверженности, пусть даже им помогает кто-то извне. Спасение, обретенное благодаря вере в спасительную силу, скажем, Амиды или Иисуса, – это не абсолютное избавление, описанное в Упанишадах, буддийских писаниях и в трудах христианских мистиков. Это даже не одна из его ступеней, а нечто совершенно иное.

Толкуй о философии сколь угодно долго, поклоняйся своим богам сколько заблагорассудится, соблюдай все церемонии, восславляй сколь угодно божеств – спасение не придет, покуда ты не осознаешь Единость великого Я.

Шанкара

Тот, кто не отказался от дурного поведения, чьи чувства не подчинены, чей ум не сосредоточен, чей ум не свободен от беспокойства за результат сосредоточения, не может достичь этого Я через знание.

Катха-упанишада

Нирвана – это когда нет рождения и нет угасания, это видение состояния Таковости, полностью выходящей за пределы всех категорий, выстроенных разумом, ибо она – во внутреннем сознании Татхагаты.

Ланкаватара-сутра

В Чхандогья-упанишаде описаны три вида ложных или в лучшем случае несовершенных путей спасения. Прежде всего псевдоспасение, проистекающее из веры в то, будто материя – это абсолютная реальность. Вирочана, демоническое существо, олицетворяющее апофеоз властолюбия, считает совершенно естественным отождествлять себя со своим телом, и он возвращается к другим Титанам в поисках совершенно материального спасения. Современная реинкарнация Вирочаны была бы истым коммунистом, фашистом или националистом. Индра видит идею материального спасения насквозь, и тогда ему предлагают спасение-мечту, избавление от телесного существования и переход в мир, который находится на грани между материей и духом, – удивительная и захватывающая психическая вселенная, из которой чудеса и предвидение, «общение с духами» и экстрасенсорное восприятие врываются в повседневную жизнь. Но и это обособленное существование, хотя и более свободное, все еще слишком личностно и эгоцентрично, чтобы удовлетворить душу, осознающую собственную неполноценность и жаждущую цельности. И потому Индра продвигается дальше и сталкивается с искушением принять неразличающее сознание глубокого сна, или ложное самадхи и квиетистский транс, как абсолютное спасение. Но он отказывается, как говорит Брахмананда, принимать тамос за саттву, леность и подсознание за уравновешенность и сверхсознание. И так, через различение, он приходит к осознанию великого «Я», которое есть просветление во тьме невежества и избавление от смертных последствий этого невежества.

Мнимые спасения, о которых нас предупреждали в других отрывках, имеют иную природу. Здесь акцент делается на идолопоклонничество и суеверие, а главное – на идолопоклонническое восхваление аналитического рассудка и его понятий и веры в то, что обряды, догматы и символы веры имеют собственную магическую силу. Многие христиане, намекает Ло, повинны в таких суевериях и идолопоклонничестве. Для них совершенное единение с божественной Основой невозможно ни в миру, ни после смерти. Лучшее, на что они могут надеяться, – это добродетельная, но все равно эгоистичная телесная жизнь и что-то вроде счастливой посмертной «долгосрочности», как говорят китайцы, некая форма выживания, возможно, райская, но все равно связанная со временем, отчужденностью и множественностью.

Блаженство, которое постигает просветленная душа, сильно отличается от этого наслаждения. Какова же тогда его природа? Следующие цитаты дадут хотя бы частичный ответ на этот вопрос. Благословенность определяется непривязанностью и самоотречением, а потому ею можно наслаждаться без пресыщения и отвращения, это участие в вечности, которое остается неизменным без ослабления и колебаний.

И тогда в истинном Брахмане он (освобожденный дух) становится совершенным и иным. Его плоды в том, чтобы развязать путы. Без желаний он достигает блаженства вечного и безмерного и в нем остается.

Майтри-упанишада

Богом должно наслаждаться, а создания лишь использовать как способ достижения Того, чем должно наслаждаться.

Августин Блаженный

Между духовными и телесными наслаждениями есть та разница, что, не имея телесных наслаждений, мы испытываем желание, а получив – отвращение, духовные же наслаждения, напротив, безразличны нам, пока их нет, но желанны, когда мы их обретаем.

Папа римский Григорий Великий

Когда человек пребывает в одном из этих двух состояний (блаженство или темная ночь души), с ним все хорошо: в аду он в такой же сохранности, как и на небесах. И пока человек пребывает в земном мире, зачастую ему возможно переходить из одного в другое, порой даже за день и ночь, без всяких усилий с его стороны. Но когда человек ни в одном, ни в другом состоянии, тогда он общается с миром, колеблясь и не зная, что он за человек.

Theologia Germanica

Суфийская литература – это часто поэзия. Иногда она кажется слишком мудреной и цветистой, иногда прекрасна в своей ясной простоте, иногда наполнена темной, почти тревожной загадочностью. Как раз так, загадочно и неясно, писал мусульманский святой десятого века, Ниффари из Египта. Вот что он писал о спасении:

Бог обратил мой взгляд к морю, и я увидел тонущие корабли и плавающие обломки. Затем и обломки ушли под воду. И Бог сказал мне: «Те, кто странствует, не найдут спасения». И сказал Он мне: «Те, кто вместо странствий бросается в море, идут на риск». И сказал Он мне: «Те, кто странствует, но не идет на риск, погибнут». И сказал он мне: «Морская гладь – это недостижимое мерцание. Глубина – это непроницаемый мрак. А между ними двумя живут великие рыбы, которых должно бояться».

Аллегория очень ясная. Корабли, на борту которых отдельные странники пересекают море жизни, – это церкви и секты, постулаты и религиозные организации. Обломки, которые в конечном счете тоже потонут, – это все хорошие дела, которые все же не доходят до полного самоотречения, и любая вера, менее абсолютная, чем постижение Бога в единении. Избавительный переход в вечность происходит, когда человек «бросается в море»; выражаясь языком Евангелия, чтобы спасти жизнь, нужно потерять ее. Но бросаться в море – дело опасное. Хотя куда опаснее, конечно, путешествовать на огромном лайнере «Королева Мэри», оснащенном новейшими постулатами и отделанным мессами и ритуалами, который обречен либо пойти на корм рыбам, либо в лучшем случае оказаться не в том порту, что тоже довольно опасно. Ибо морская гладь – воплощение божественной Основы в мире времени и множественности – мерцает отраженным сиянием, удержать которое невозможно, как невозможно удержать образ красоты в зеркале, а глубина – Основа в своем подлинном вечном воплощении – кажется аналитическому разуму, заглядывающему в ее глубины, лишь мраком. И когда аналитический разум решается наконец совершить последний прыжок в самоуничижение, он должен при погружении пройти через испытания – через пожирающие мнимые спасения, описанные в Чхандогья-упанишаде, спасения-сны, ведущие в захватывающий психический мир, где еще остается эго, но уже живущее более счастливой и свободной жизнью, или же через ложные самадхи, единение с подсознанием вместо единения со сверхсознанием.

Ниффари явно без излишнего оптимизма оценивает шансы любого индивида достичь конечной цели человечества. С другой стороны, ни один толкователь Вечной философии не был оптимистом. «Много званных, мало избранных». Те, кто решает не быть избранными, могут рассчитывать в лучшем случае на неполное спасение в условиях, которые затем позволят им пройти дальше и достичь полного избавления.