Текст книги "Стрела, монета, искра"

А следующей была девушка.

Она видела смерть старика. Вскрикнув от ужаса, привлекла к себе внимание командира. Тот указал ей в сторону леса. Бросил пару слов – смысл был ясен:

– Добежишь – останешься жить.

Эрвин взял арбалет. Приподнявшись на локтях, принялся вращать вороток.

– Нет, милорд, – шепнул Джемис, – не делайте этого.

Он не ответил и не остановился. Тетива вскочила в замок. Новая пара солдат вооружилась колдовскими камнями, сделала пробный залп.

– Милорд, не нужно. Нам не победить, и вы ее не спасете. Лишь погубите себя.

– Я знаю, – скрипнул Эрвин.

Стрелков, как и прежде, было двое. До них триста ярдов, порывами налетает ветер. На давешней охоте Эрвин не попал в голову оленя с двадцати шагов! Если случится немыслимая удача, если Светлая Агата собственной рукой возьмет болт и направит в цель… то он уложит одного стрелка. Второй все равно убьет пленницу. А затем весь отряд с их искровыми копьями и огненными камнями обрушится на двух северян.

– Беги! – донесся окрик командира.

Тощая, похожая на парня девчонка зигзагами ринулась к лесу.

Эрвин зарядил арбалет. Он не знал, зачем это делает. Стрелять глупо, смертельно опасно, бесполезно. Едва дыша от напряжения, он прицелился в командира.

– Два! Один! Огонь!.. – отчеканил враг.

Он шагнул с места, арбалет Эрвина уставился в пустоту.

Солдаты метнули пламенные шары. Девушка шарахнулась в сторону, оставив справа от себя пятно черной земли. Тут же метнулась влево, и стрелки снова промазали. Тщедушная, низкорослая и прыткая, она оказалась сложной целью. Вот девчонка прыгнула через пень, споткнулась, упала. Вспышки вспороли воздух над ее головой. Она покатилась, подобрала ноги, поднялась прыжком. Новые промахи. Огонь полоснул так близко, что рубаха девчонки начала тлеть. Но она мчалась дальше, забирая к пригорку, и уже сотня с лишним ярдов отделяла ее от палачей.

Отчаянный бег девушки приковал внимание Эрвина. Мечущаяся фигурка между вспышек пламени, все дальше от стрелков, все ближе к лесистому пригорку. Она настолько приблизилась к Эрвину, что он почти мог разглядеть черты лица. Спасти ее невозможно. Но вдруг – помогите ей боги! – вдруг она спасется сама?!

Вот еще залп. Разлетелся искрами пень, вспыхнуло деревце. Девчонка метнулась вбок, каким-то чудом невредимая. Она была уже на опушке, у самого холма, рядом с северянами! Десять шагов – и спасительные деревья!

Прикипев глазами к пленнице, Эрвин не видел, что сделал вражеский командир. Он лишь услышал тонкий посвист, а затем нечто невидимое подсекло девушке ноги, переломив их ниже колен. Она упала, воздух вздрогнул от крика. Посвист повторился, и пленница смялась, как тряпичная кукла. Невидимая сила изломала скелет. Множество костей одновременно треснули, мышцы сократились в агонии и скомкали тело. Бесформенный сгусток плоти. Слизень.

– Тьма, – выдохнул Джемис.

Эрвин направил острие болта в голову командиру.

Тот держал вытянутой стрелковую руку, и камень-обруч светился не розовым, как прежде, а зеленоватым. Враг уже не смотрел на останки пленницы. Поднял голову, взял глазами выше: пригорок, кусты папоротника, зыбкое укрытие северян…

Лорд Ориджин спустил тетиву.

Несомненно, то был лучший выстрел Эрвина за всю его жизнь. Болт преодолел двести ярдов и вошел командиру в плечо. Ударная сила развернула врага, бросила боком на землю. Болт не пронзил навылет мышцы, а застрял в кости. Страшное, неизлечимое ранение. Лекари отнимут руку.

Однако Эрвин целил насмерть – и не сумел.

Командир не заорал от боли, упал в жутком молчании, и солдаты не сразу осознали, что произошло. Потом один закричал:

– Пауль ранен!

А командир ткнул здоровой рукой в пригорок:

– Там люди. Взять!

Ни один не бросился на помощь командиру. Едва прозвучала команда, копейщики подняли головы и впились глазами в заросли папоротника. Они не могли разглядеть северян.

– Назад, – шепнул Эрвин и двинулся вспять, не отводя глаз от врагов.

Один извлек из поясной сумы блестящий кругляш, вроде монеты. Перекинул стрелку с огненным камнем. Тот поднял монету к лицу… и она осталась висеть в воздухе перед его глазом! Сквозь нее стрелок глянул на пригорок.

– Теперь он видит нас!.. – понял Эрвин.

Солдат вскинул руку и метнул комок пламени. Кусты полыхнули над головами, дождем полетели искры. Жаркая волна дыхнула в лицо. Джемис, что успел отползти дальше, ухватил Эрвина за ноги и поволок из огня. Прежде, чем враги пропали из виду, Эрвин успел разглядеть: Пауль, командир искровиков, ухватил болт за древко и потянул из раны. Болт, застрявший в кости! Своей собственной рукой! По-прежнему не издавая ни звука…

Мигнула вспышка, Эрвина окатило жаром.

– Бегом, бегом! – закричал Джемис, схватываясь на ноги.

Он потянул лорда за руку, поднял, потащил за собой. Набирая скорость они помчались в лес, к лошадям. Над головами трещало пламя. Вершина холма скрыла северян, стрелки били огнем по кронам деревьев. Лес обливался заревом, разрывался на клочья света и тени. Снопы искр, горящие листья, комки пепла сыпались, будто снег. Ударяясь в лицо и руки, они зажигали крохотные точечки боли. Пламенная метель…

Когда люди добрались до лошадей, огонь прекратился. На вершине холма полыхал пожар, но здесь, в низине, пока было тихо. Северяне прыгнули в седла. Издали донесся звук рога, дважды повторился.

– Они вызывают кавалерию из форта, – сказал Джемис. – Будут устраивать погоню.

– Не догонят, – сказал Эрвин, очень стараясь верить своим словам.

Джемис подобрал Стрельца в седло и двинулся быстрой рысью, Эрвин за ним. Они ехали к Дару – обратно той тропой, которой прибыли сюда.

– Это были Предметы? – спросил Джемис.

Тысячу лет никто не слышал о говорящих Предметах. Но чем еще могли быть эти камни, плюющие огнем?..

– Да, – ответил Эрвин.

– Персты Вильгельма?

– Да.

– Но они утеряны еще до Династии. Их больше нет!

– Да.

Дальше они молчали. Эрвин чувствовал жар в лице и руках, и под ключицей. Искры не могли обжечь тело сквозь камзол. Очевидно, открылась рана. Он пощупал – ткань на груди была влажной.

Тропу пересек ручей, и Джемис остановил коня.

– Милорд, сверните по ручью и двигайтесь к Реке. Я отвлеку погоню, уведу к Ложу.

– Но мы их опережаем! – воскликнул Эрвин. – У нас целый час преимущества. Едем к Реке вместе!

– Нет, милорд. Не увидев следов в иную сторону, они поймут, что мы ушли к Реке. Нас настигнут на переправе. Им ничего не стоит сжечь нас, когда мы будем посреди Реки. Открытое пространство, легкие цели.

– Тогда вместе к Ложу.

Джемис покачал головой.

– Я смогу запутать следы и уйти. Может быть, даже подловлю парочку из них. Но вы не выдержите долгой погони. Рана кровоточит.

– Я приказываю… – начал Эрвин, воин перебил его:

– Не отдавайте глупых приказов, милорд. Я-то подчинюсь, но приказ останется глупым.

Эрвин помедлил и кивнул, отдал Джемису арбалет.

– Встретимся у Реки, в месте, где мы переправлялись. На западном берегу.

Они отсалютовали друг другу. Воин двинулся по тропе, лорд – по ручью. Овчарка тревожно оглядывалась вслед Эрвину.

Монета

26 июня – 1 июля 1774 года от Сошествия Праматерей

окрестности Лабелина

Конечно, разбойников, что стерегли Хармона, уже и след простыл. Едва они зализали раны после схватки, как тут же унесли ноги из руин крепости. Это ясно, как день.

Но как же разыскать их нанимателя? Где теперь этот подлец вместе со Светлой Сферой?..

Хармон пытался вспомнить, как он выглядел. Вот же странная штука! Тот человек сидел от него в трех футах и беседовал с Хармоном чуть ли не пол-дня. Расспрашивал о путешествии, о встрече с Джоакином, о графе Витторе и леди Ионе, о продаже Предмета. Торговец рассказал ему в мелких подробностях все, что случилось за последние месяцы! И, тем не менее, не мог вспомнить его лица.

– Какие у него глаза? – спрашивала Полли.

Хармону отчего-то помнилось, что глаза тюремщика были кроваво-красными.

– Тьма их разберет.

– А волосы какие?

Он пытался вспомнить, и видел то черные сальные патлы, то серую шерсть, стоящую торчком, как у волка на загривке.

– И волос не помню.

– Ну, а лицо? – добивалась Луиза. – Борода, усы были?

Мысленному взору Хармона борода тюремщика виделась настолько буйной и густой, что закрывала собою все лицо, кроме глаз. Борода скрывала даже губы тюремщика, и его голос пробивался сквозь темную толщу волос, отчего становился глухим и невнятным.

– Борода, кажись, была… Большая такая и темная. Но, может, и нет.

– А нос? Какой у него был нос? Прямой? Длинный или короткий? Картошкой или тонкий?

– Кажется, крючком был и острый… как у коршуна. Но могу и ошибиться.

– Ну, вы чудите, хозяин! – поражался Джоакин. – Вы о нем хоть что-то запомнили точно?

– Да! – выпалил Хармон. – Он был тощий, как скелет!

Но тут же усомнился в своих словах. По правде, в воспоминаниях тюремщик виделся Хармону размытым и жутким пятном, наподобие призрака. Однако пятно это было довольно широким.

– Нет, друзья, наверное, про тощего я соврал. Не тощий он был, а наоборот, очень даже толстый.

– Так что же, толстый, говорите?

– Да, жирный, как кабан! – Хармон поколебался. – Или это я герцога вспоминаю?..

Луиза первой потеряла терпение:

– Хозяин, как мы, по-вашему, найдем его, если вы ни черта не помните? Ступайте тогда прямиком к барону и опишите ему злодея, как нам. Авось барон поймет, кого искать.

Полли вступилась за Хармона:

– Ну, что вы накинулись! В подземелье было темно, вот хозяин и не разглядел. Вы бы лучше посочувствовали.

– Ага, вот это самое и барону скажешь: вы, милорд, лучше нам посочувствуйте, чем товар требовать. Бароны – они такой сочувственный народец! Как услышат о чужой беде, так сразу в слезы.

Хармон хмурился, дергал себя за бороду, теребил волосы, сжимал виски. Надо же такому случиться – все из головы вылетело! К слову сказать, вида пыточных инструментов Хармон тоже не помнил. Названия сохранились в уме: Голодный Волк, Куховарка, Спелое Яблочко. А вот как они выглядели – ни намека. Будто клочки тумана лежали на столе, а не железная машинерия.

– На кого хоть был похож этот ваш тюремщик? – сделал еще одну попытку Джоакин. – Выглядел он воином или разбойником, или купцом, или, может, благородным?

Хармона внезапно осенило:

– На пивовара он походил – вот на кого!

– Точно?

– Уж точнее не бывает! Вылитый пивовар! Я еще удивился: с чего это меня пивовар допрашивает?..

Доксет присвистнул:

– На пивовара, говорите? Хозяин, так это… мы-то с Вихренком его видели, кажись! Да, Вихренок?

Паренек нахмурился, прикидывая в уме:

– Это когда мы с вами следили, значит, за крепостью? Накануне того, как освободили хозяина?

– Ну, да! Трое ускакали конями – помнишь? А передний был – ни дать, ни взять пивовар! С брюшком такой и лысенький.

Хармон расплылся в улыбке:

– В самую точку! Вот почему я не мог волосы вспомнить! Не было у злодея волос – лысым был! И с брюшком, тоже верно. Так куда, говоришь, он поскакал?

– Эээ… – Доксет поразмыслил и обстоятельно принялся за рассказ. – Ну, значит, когда наша Полли разыскала Джоакина и привела к нам, то он сразу сказал: «Я, мол, всем руководить буду, поскольку имею боевой опыт». У меня-то боевого опыта всяко побольше, но я себе подумал: «Ладно, пущай молодое поколение тренируется. Мне-то что, я уж повоевал вдоволь. Да и покомандовать успел в чине сержанта. Непростое это дельце, доложу я вам: очень уж крикливое. Не больно-то хочется снова. Уговаривать станут – и то откажусь!»

– Доксет, давай ближе к делу, дружок! Куда поехал тот, что похож на пивовара?

– Вот я и говорю, хозяин. Нам, значит, Джоакин велел: «Надо за руинами понаблюдать пару дней и высмотреть: сколько человек стерегут, какой у них распорядок, где стоят посты, как сменяется вахта». Это я одобрил – правильная мысль у юноши. Стали мы, значит, наблюдать. Ну, понятно, чередовались: сперва Снайп с Джоакином, потом мы с Вихренком. И вот, выпало нам наблюдать накануне того дня, как ночью мы вас, хозяин, освободили. Да… А вести наблюдение, скажу я вам, это тоже непросто. Нужно это делать правильно, по науке. Вот был случай: служил я в войске графа Блэкмора, и довелось нам выступить в Пастушьи Луга…

– Доксет!

– Что?.. А ну, да. Так вот, значит. Под вечер, когда еще не смеркалось, а солнце только вот начало садиться, лежим мы с Вихренком в траве на пригорке. Обзор на крепость оттуда самый что ни есть удовлетворительный. И видим мы: выходит из казарм тот самый, о ком бишь вы вспоминали: брюхастый такой, и рожа круглая, и лысый. На нем еще коричневый плащ был. Идет он за казармы, садится верхом на коня… или на кобылу – это я уж не рассмотрел. Знаю точно, что гнедая была. Садится, значит, верхом и скачет прочь из крепости. И к седлу у него – это как сейчас помню! – кожаная сума была приторочена, и он ее то и дело рукой поглаживал, будто сильно берег.

При этих словах сердце Хармона жарко забилось. Он подался ближе к старому солдату:

– Сума, говоришь? Это отлично! В ней-то и лежал графский товар! Но все же, куда поскакал этот человек?

– С ним, хозяин, как я уже сказал, еще двое всадников было. Они тоже вышли из казармы и повторили маневр того, брюхастого: сели в седла и следом за ним припустили рысью. Оба – серьезные люди: в дублетах да при мечах, и в шлемах круглых. Мы с Вихренком сразу притаились, как их увидели. Верно, малец? А этот, пивовар который, он вроде и вовсе был без оружия…

– Хорошо, что ты все это заметил, – прервал его Хармон, – но сперва все-таки скажи: куда они направились, покинув крепость?

– Тут это… понимаете, хозяин, тут такое дело… Так, значит, вышло…

Хармон с ужасом понял, отчего Доксет так долго тянул с ответом!

– Забыл, что ли?!

– Ну, не так чтобы совсем забыл, но как-то не разглядел… Понимаете, хозяин, было темно…

– Какой черт темно?! Ты же сказал: еще даже не смеркалось!

– Ну, не темно, но все же разглядеть было сложно… Что-то помешало. Куда-то они свернули – оп, и пропали из виду…

– Доксет, – Хармон взял старого солдата за грудки, – сколько ты тогда сивухи выхлебал?! Вокруг той крепости – чистое поле! Как в поле можно трех всадников потерять?!

Непохоже было, чтобы Доксет особенно смутился.

– Э, хозяин, сразу видно, что вы никогда не вели наблюдение! В чистом поле-то сложней всего разглядеть, куда люди скачут: ведь ориентиров-то нет! Бывает, смотришь – кажется, скачут на северо-запад. А потом глянешь снова – вроде, на северо-восток.

– Да чтоб тебе неладно было! От крепости идут всего две дороги: одна на север, вторая – на юг! Как можно между ними спутать?!

– Вот я и говорю, хозяин: в поле оно бывет сложно понять – на север скачут или на юг…

Хармон соорудил подобающее случаю ругательство с упоминанием Праотцов, Темного Идо, детородных органов и процессов пищеварения. Затем перевел дух и с надеждой взглянул на Вихренка:

– Малец, а ты помнишь, куда поехали те всадники?

– Помню, хозяин!

– Ну и куда же? На север или на юг?

– Эээ… чего-чего?

Выяснилось, что Вихренок не имеет понятия о сторонах света.

– Дорога на юг ведет к городу, – пояснил Хармон, – а на север – от города. Так куда?

– Эээ… а к городу – это в какую сторону?

Хармон издал сдавленный рык и выдрал из бороды клок волос.

– Но вы не серчайте, хозяин! – поспешно успокоил Вихренок. – Я на месте могу показать!

– Отличная мысль! До руин крепости – двенадцать миль. Всего-то четыре часа ходу…

Но деваться было некуда – больше ничего не удалось выжать из Доксета и его напарника по наблюдению. Они заночевали в Лабелине, а с рассветом двинулись к руинам крепости.

* * *

Джоакин искал возможности поговорить с Хармоном наедине и в дороге улучил момент. Расположившись поближе к торговцу, он шепотом спросил:

– Вы говорите, хозяин, вот та… вещь, которую мы с вами видели в казармах… это не Священный Предмет, а фальшивка?

– Уж как есть, – кивнул Хармон.

– Фальшивка – в смысле того, что ее сделали не боги, а люди?

– Верно.

– И вы точно знаете, что она – фальшивка?

– Точнее некуда. У герцога с бароном была книга – там описаны и зарисованы все Священные Предметы. Они сверили и убедились.

– Но хозяин… как же можно изготовить такую подделку?! Разве есть мастера, способные на такое?

Этот вопрос немало занимал и самого Хармона. Правда, он до поры не хотел забивать себе голову пустым любопытством. Запланировал так: вот верну Предмет и успокоюсь на сей счет, а потом сразу попытаюсь понять: из чего же подлецы сделали копию?

– Видать, нашелся мастер. Сделал же.

– Я никак не возьму в толк: что же это за материал был? Стекло? Не стекло. Хрусталь? Не хрусталь! Уж больно легкая была штука и слишком бойко вращалась. Стекляшка бы крутанулась раз десять, да и остановилась. Верно?

– Верно, – признал Хармон. – Не стекло было и не хрусталь, и не слюда, и не лед.

– Но что еще бывает прозрачным?!

– Понятия не имею, – пожал плечами Хармон. – Да только точно знаю, что новый товар – фальшивка. Я-то держал в руках подлинник и помню: он еще легче был.

– Еще легче?! – поразился Джоакин. – Он что же, из воздуха был сделан?!

– Если в Подземном Царстве бывает твердый воздух, то, пожалуй, из него.

Джоакин надолго умолк, пытаясь уложить в голове услышанное. Потом все же спросил:

– А не стоит ли нам разузнать в ремесленных гильдиях да на рынке о мастере, способном сделать этакую штуку? Ведь слава об умельце должна далеко идти!

Хармон уже поразмыслил об этом способе и отбросил его.

– Не стоит, Джоакин. Во-первых, потому, что мастер этот, наверняка, сидит в подвале у злодеев и на них одних работает. Понимаешь, если бы он делал товары на продажу, я уж давно бы о нем прознал! Не первый год торгую в здешних местах, присматриваюсь ко всяким новинкам, диковинкам. Ничего похожего на невесомое стекло никогда не видел.

– А во-вторых, хозяин?..

– Что – во-вторых?..

– Ну, вы сказали: во-первых. Дальше-то должно идти во-вторых.

Вторым пунктом шло такое рассуждение: если приняться у купцов и ремесленников Лабелина расспрашивать о мастере диковинных прозрачных изделий, то, не ровен час, прослышит об этом герцог и смекнет, что выложил двадцать пудов золота за фальшивку.

– Оговорился, видно. Довольно и первого.

Джоакин унялся на этом, а Хармон подумал: отца Давида нужно будет спросить – вот кого! Эта мысль показалась естественной и весьма убедительной. Материал подделки был, конечно, не божественным… но и не совсем человеческим. Наполовину божественным – так можно сказать. А значит, кого и спросить о нем, как не священника? Жаль, неясно, где теперь искать отца Давида… да и жив ли он. Хармон приуныл, а обоз тем временем приближался к развалинам крепости.

Как и ожидалось, руины оказались пусты. Пара рыхлых пятен свежей земли говорили о том, что не все разбойники пережили ночную схватку.

Хармон с Доксетом и Вихренком поднялись на пригорок, с которого давеча велось наблюдение за крепостью. К огромной радости торговца, мальчишка сразу уверенно заявил:

– Те трое поскакали вон туда, налево!

– Вон туда? Это наверно?

– Вернее верного!

– Стало быть, на север?

– Вы бы сразу сказали, хозяин, что на север – это влево! Я бы вам тогда еще в городе ответил! Лево от права умею отличать, не маленький!

На север – это прекрасно! Дорога от старой крепости на юг вела прямиком в Лабелин. А Лабелин – это гигансткий муравейник с сотней тысяч мурашек-людишек. Найти там одного типа, похожего на пивовара, – все равно, что среди псарни разыскать блоху, отзывающуюся на имя Бетти Джейн.

Дорога на север – совсем иное дело! Ближайший город в той стороне будет миль через сорок. А «пивовар» с приспешниками выехал из крепости перед закатом, стало быть, ночевать ему пришлось в дороге. Порасспросить во всех гостиницах вдоль тракта – где-нибудь да и запомнили брюхастого мужичка с парой мечников впридачу. Конечно, тюремщики могли устроиться на ночлег и в чистом поле… хотя тот, кто допрашивал Хармона, больше походил на человека, привычного к комфорту. Но вот поесть и выпить – точно хоть куда-то да зашли! Хотя бы в одной таверне должны их помнить!

– Чего же мы ждем?! На север!

Оставив обоз с телегами плестись позади, Хармон с Джоакином и Доксетом поскакали верхом. Эта дорога, как и все прочие пути, ведущие от Лабелина, изобиловала тавернами, трактирами, гостиницами и ремесленными лавками. Это наполнило душу торговца радостным предвкушением.

Хозяин первой же таверны радостно затараторил, едва Хармон выложил на стойку пол-агатки:

– Полненький? Похожий на пиводела? Еще бы мне не помнить! Конечно, проезжал!

– И куда он направился?

– Да как и все, в Лабелин он направлялся. На юг, то бишь.

Обратно на юг? Это удивило Хармона, и он счел нужным уточнить:

– А с ним был кто-то еще?

– Ясное дело, был!

– Двое?

– Двое, не трое же!

– Мечи… – начал Джоакин, но Хармон прервал его и спросил по-своему:

– А те двое спутников были мужчина и женщина?

Хозяин тут же закивал, сладко поглядывая на монетку:

– Верно, верно! Женщина с ним была – видать, жена его. И паренек такой крепенький – пожалуй, что сын. И все они трое на юг поскакали. Я хорошо помню!

В следующем трактире Хармон вел себя предусмотрительней – денег сразу не показывал, а расспросы вел так, чтобы не подсказать трактирщику нужные ответы.

– С животом такой? Лысый, со щеками? – угрюмо ворчал трактирщик. – Много тут таких бывает. Что ни день, то и лысые, и толстые, и щекастые – на любую масть. Отбоя нет.

– А в четверг видал кого из них?

– Сперва эля закажи, там уж поговорим.

Хармон заказал эля, трактирщик сказал:

– Неа, третьего дня не видел.

– Ты же говорил – много таких проезжало!

– Много, да не тот, что тебе нужен.

– Почем знаешь?

– Да потому, что был четверг!

– И что?

– Ты, как будто, не здешний, – буркнул трактирщик. – Откуда явился? Из Короны, что ль?

– А что?

– Да то, что все здешние знают: в Лабелине с пятницы по воскресенье была ярмарка! Кто же в четверг вечером станет ехать из города? Все в город едут. А назад – в понедельник.

Двинулись дальше. Добрались до гостиницы, хозяйкой была бойкая пышнотелая бабенка. Хармон заказал эля с вяленой говядиной и задал вопрос. Хозяйка закатала рукава, села напротив торговца и с явным удовольствием перечислила всех, кто останавливался у нее за неделю. Бывали здесь зажиточные крестьяне и ремесленные подмастерья, почтовые курьеры и бродячие торгаши, был лекарь со слугою и слепец с поводырем, были двое сквайров без рыцаря, был устроитель петушиных боев со слугами и горой клеток на возу, был какой-то кривой тип, а с ним – тощая шлюха. Этих, последних, хозяйка мигом выставила за двери. Она, хозяйка, шлюх за полмили чует. Ей, хозяйке, такого народа здесь вовек не нужно, а то, не ровен час, дурная слава пойдет о гостинице, потом не оберешься. Верно говорю, добрый господин? Значительную часть постояльцев хозяйка знала по именам и слыхала о них какие-нибудь забавные истории, которые тут же принялась пересказывать Хармону. Торговцу пришлось узнать, что давешний слепец лишился зрения при пожаре, когда спал дома пьяный, а из печи вылетел уголек, но врет всем, будто бы его сглазила перед смертью покойная жена: позвала к себе, взяла за руку, поднатужилась – и сглазила… Словом, хозяйка гостиницы оказалась кладезем всевозможных сведений. Одно плохо: тюремщика, похожего на пивовара, она не видела ни в четверг, ни в какой другой день.

За гостиницей следовала еще одна, а потом таверна, а потом – лавка горшечника, и снова таверна, и снова гостиница.

Живот Хармона едва не лопался от эля, Доксет осоловел и с трудом держался в седле. Хармон перезнакомился с трактирщиками и их слугами, с местными пьянчугами и гончаровыми подмастерьями, с нищим, что побирается на дороге, и баронским егерем, что сломал ногу и много уже дней торчит в кабаке, ожидая, пока не сможет сесть в седло.

Хармон узнал наперечет всех, кто проехал этой дорогой со среды по субботу. Таких, что двигались на север, было в те дни немного, и торговец расспрашивал о них подробнейшим образом. Разузнал про их внешность, занятия, имена; не желал этого, но все же услышал, кто из путников был щедр, а кто скуп, кто сидел тихо, а кто поднял шум или учинил драку. Иные трактирщики были не дураки приврать, и Хармон прослышал даже о том, будто как раз вечером в четверг проскакал дорогою сам архиепископ. Спешился, зашел в кабак, выпил чарку, осенил хозяина священной спиралью, да и дальше поскакал. А следом за его светлостью ехала девица в плаще, а под плащом на ней – Праматерью клянусь! – ничегошеньки не было надето!

Но сколько ни расспрашивал Хармон, оставался человек, о котором торговец не услышал ни слова, и этим человеком был щекастый круглопузый тюремщик.

В последней гостинице торговец заночевал, а утром, весь серый от уныния, двинулся в обратный путь.

– Хозяин, так может, это, свернули они с дороги?.. – предполагал Доксет.

– Куда им сворачивать? Ты же видишь – по сторонам одни деревни да хутора!

– Ну, вот в деревню-то и заехали…

Хармон отмахнулся. Нет, не мог он себе представить такого, чтобы трое хитроумных злодеев с мечами и Священным Предметом решили спрятаться в крохотной деревеньке! Они же там заметны будут, как баран среди поросят!

– А может, просто ночевали среди поля, а не в гостинице? – предположил Джоакин. – Я вот тоже предпочитаю, когда небо над головой. Когда полной грудью дышишь, то и спать приятнее.

– Положим, ночевали в поле. А обедали они тоже в поле?

– Отчего нет? Может, они с собой еды взяли?

Хармон вынужден был признать, что такая возможность имелась. Радости ему это не прибавило.

Позже они встретили обоз. Луиза спросила – мол, ну как оно. Умничка Полли по одному лицу Хармона поняла, как оно. И сказала:

– Хозяин, там вначале, примерно в миле от развалин, уходил в сторону проселок. Может, злодеи им поехали?

– Проселок?.. – Хармон удивился. Он не помнил никаких поворотов дороги.

– Да, он мало приметен, весь травой порос. Видно, редко им пользуются. Но есть.

– Покажи! – велел Хармон.

Они добрались до места, и Полли показала. Верно: среди высоких луговых трав змеилась примятая полоска. Дорогой никак ее не назовешь – скорее, тропа, которой время от времени пользовались.

– Все ты напутал, Вихренок, – в сердцах бросил Хармон. – Таки не на север они подались, а на юг, в Лабелин!

Но шансов разыскать злодея в Лабелине не было никаких, а проселок давал хотя бы видимость надежды. Ведомый скорей отчаянием, чем трезвым рассуждением, Хармон свернул на заросшую тропу.

Пропетляв пару миль, обогнув озерцо и рощицу, путники увидели хутор на три дюжины домов. Ну, вот и весь рассказ, – подумал торговец. В хуторе они скрываться не станут. Однако на краю поселка торчала крохотная таверна, и Хармон решил попытать счстья.

– Скажи-ка мне, будь другом, – привычно спросил торговец, взяв у трактирщика кружку, – в прошлый четверг ближе к вечеру не заезжали ли к тебе трое всадников?

– Трое всадников? – трактирщик присвистнул. – Что бы им тут делать?

– Так не заезжали?

– Нет, добрый господин. К нам-то редко заезжают… Разве если в монастырь паломники идут, то могут забрести на чарку-другую. С них-то и живу… Но в четверг – нет, в четверг не было никого.

– Эх… – махнул рукой Хармон и присосался к кружке.

– Отчего так печалишься? – посочувствовал трактирщик. – Сильно тебе нужны те всадники?

– Нужны – не то слово! Один из них мне кругленькую сумму задолжал… А теперь поди сыщи его. Точно знаю, что он в четверг проехал от развалин на север – и как сквозь землю провалился! Лысенький такой, щекастый, с брюшком, на пивовара похож. Вроде бы, памятная внешность – а нет, никто не видел на десять миль вокруг!

– Да уж, бывает… – покачал головой трактирщик и поведал – не сказать, что к месту – историю о том, как у него украли лошадь.

Хармон допил, вздохнул и пошел прочь, повесив голову. Трактирщик вдруг окликнул его:

– Как, бишь, ты сказал, выглядит этот твой должник?

Торговец повторил. Трактирщик почесал затылок.

– Слушай-ка, а ты, часом, не брата Людвига имеешь в виду?

– Какого еще брата? – не понял Хармон.

– А, ну нет – так нет, – пожал плечами трактирщик. – Тебе виднее.

– Постой, постой. Я с этим пузатым не близко знаком. На рынке познакомились, назвался он таки Людвигом – это верно. Но вот чей он там брат – этого я не знаю.

– Значит, он был не в сутане?

– В какой еще сутане? – совсем растерялся Хармон.

– А, ну тогда точно он! С тебя монета, господин! Нашел я твоего должника.

– Да кто же он?! – вскричал торговец, боясь верить.

– Брат Людвиг! Из Максимианского монастыря, что в двух милях на запад от хутора.

– А почему думаешь, что это он?

Трактирщик принялся загибать пальцы:

– Во-первых, по виду подходит – лысенький, с брюшком, щеки висят. Во-вторых, он мне тоже агатку задолжал. Сказал – верну на неделе, но все никак! А дело еще весною было. И в третьих, самое главное: брат Людвиг иногда выходит из монастыря без сутаны. Имеет он такую странность. Раз заехал ко мне на чарку – одет, будто мещанин, я его даже сразу не признал. Ты как сказал, что твой Людвиг был без сутаны, – тут я сразу понял: точно он!

Хармон затаил дыхание:

– И что же, в четверг он к тебе заходил? С двумя спутниками?

– Неа. В четверг я его не видал. Ты, видно, спутал: в среду здесь брат Людвиг проезжал. И не к монастырю ехал, а от монастыря. Туда вон, в сторону развалин крепости.