Текст книги "Стрела, монета, искра"

Воин оскалил зубы:

– Если кто и сможет загнать клинок под хвост Темному Идо, то это – мы. Приведем сюда полный батальон и поглядим, чего стоит их проклятая крепость!

– Но тот, кто повелевает этими людьми, находится не здесь, – медленно произнес Эрвин. – Вы понимаете это, Джемис?

– Пойду ли я за вами в Фаунтерру?.. – спросил воин и усмехнулся. – Куда понадобится, милорд. Хоть на Звезду.

Эрвин спросил:

– Что вы сделали с Хойтом? Тем осажденным городом, где начался мор?

– Мы не штурмовали его. Когда горожан осталась горстка, они поняли, что наши мечи милосерднее мора, и отперли ворота. Мы послали внутрь всего один отряд с факелами.

– И сожгли город?

– Дотла, милорд. Катапультами метали смолу и масло, чтобы горело жарче. Ров засыпали известью, а поверх – землей. Когда закончили, остался ровный пустырь с огрызками стены.

– Полагаю, мор на этом прекратился?

– Да, милорд.

– Когда вернемся, мы сделаем здесь то же самое. А сейчас – в Первую Зиму.

Джемис оскалился по-волчьи:

– За смолой и катапультами?

– Именно.

– Милорд, думаете, его светлость поверит нам?

– Должен, – твердо сказал Эрвин, однако на уме было совсем иное. Нечего ждать помощи от отца. Так было всегда. Но с вашей помощью, отец, или без нее, я все равно сделаю то, что должно быть сделано.

Монета

Начало июля 1774 года от Сошествия Праматерей

Земли Короны – Альмера – Излучина

– Паула Роджер, еще винца, а?

Хозяин гостиницы слащаво улыбался. Хармон заглянул в кувшин, на дне которого оставалось печально мало жидкости, и кивнул.

– Да, винца хорошо бы.

Хозяин махнул служанке, и на столе возник второй кувшин.

– А не нужна ли тебе, Хармон Паула, компания? Одному пить – богов гневить, верно?

Компания Хармону была нужна, и больше, чем хозяин мог себе представить. За последние полмесяца торговец ни с одной живой душой не сказал больше пары слов. Ночами просыпался и всерьез подумывал над тем, не завыть ли на луну. Волкам оно помогает, может, и Хармону облегчит душу?..

– Так что же, я к тебе присяду, друг-торговец? Расскажешь мне, где монетка живет. Авось, и я в те места наведюсь!

Нет, как ни хотелось Хармону побеседовать, хозяин гостиницы не подходил: был он слишком весел и разухабист. Неуместно это, против шерсти. Хармон покачал головой.

– А жаль, жаль!.. – протянул хозяин. – Мор закончился, люди схлынули. В столицу многие укатили на владыческую помолвку. Скука теперь здесь, хоть мух лови…

Хармон сказал:

– Рад бы поговорить, друг, да сейчас не могу. Надо одно дельце обдумать. В будущий раз побеседуем.

Не будет больше никакого раза – это торговец знал наверняка. Ни в коем случае не стоит еще появляться здесь. Даже и сейчас приехать, пускай на день, было глупостью.

Тогда, схватив Предмет и деньги, Хармон опрометью поскакал в Лабелин. Задержался лишь для того, чтобы умыться в ручье и сменить лохмотья на новый кафтан. Он уповал на то, что монахи не станут искать его в городе так быстро: они могли рассчитывать на скорость обоза с фургонами, женщинами и ранеными. Хармон был один, верхом, здоров. Не атакованный никем, он примчался на рельсовую станцию и взял билет на ближайший поезд. Тот шел в Маренго.

В Маренго торговец задержался ровно на столько, чтобы купить другую одежду – дешевые штаны, сорочку и куртку, что подошли бы неудачливому ремесленнику – да еще новый билет. В тот же день Хармон укатил на юг Короны, в Джулианум, а оттуда – в Сердце Света герцогства Надежда, потом в Алеридан, а оттуда – обратно в Землю Короны, в Фаунтерру. В каждом городе он проводил не больше полудня, не отдаляясь от станций, что хорошо охранялись имперской алой гвардией. В каждом городе менял одежду, выбирая всякий раз невзрачную, малоприметную. Не тратя времени, покупал билет на тот поезд, что уходил в ближайшие часы – куда бы тот ни направлялся. Путешествовал всегда третьим классом – самым дешевым: две-три елены за билет, тридцать-сорок человек в вагоне. Под шорох каучуковых колес дни сменялись ночами. Он засыпал, взобравшись по лестничке на верхний ярус вагонной койки. Просыпался там же среди ночи, слушал сопение соседей и изо всех сил старался не думать ни о чем. Это не удавалось, он думал и хотел выть. Такой роскоши среди спящего вагона он не мог себе позволить – в лучшем случае, тихо всхлипнуть раз-другой. Проходило время, и он засыпал вновь, и вновь просыпался. На несколько часов сходил на твердую землю, переодевался, отдавал первому попавшемуся нищему прежнее шмотье – и снова садился в вагон. Лишь черный камзол с вышитым серебристым нетопырем Ориджинов, заштопанный и выстиранный Луизой, Хармон бережно возил за собой. Сам не знал, зачем. Это была слишком приметная вещь, чтобы надеть ее.

В Фаунтерре он подумал, что, пожалуй, уже достаточно запутал следы. Сколь ловки бы ни были монахи, никаки они не смогли бы проследить столь запутанный клубок пройденных путей. На всякий случай, взял еще один билет и тронулся в путь. Он даже не заметил, куда именно направляется поезд, и лишь по случайному разговору попутчиков понял: состав идет в Лабелин. Хармон проклял себя за невнимательность и сошел на первой же станции. Связываться с поездами больше не хотелось. В его памяти они состояли в слишком уж близком родстве с образом Полли. Наверное, от того в вагонах так скверно спалось.

Он нанял карету с извозчиком и парой охранников и двинулся на запад, к Альмере.

– Хорошо бы выехать на Серединный тракт – это лучшая дорога на запад, – посоветовал извозчик. – Надо пересечь Ханай, а затем взять южнее, тогда выйдем на него. Я знаю недорогую переправу в одном городке.

Хармон дал себя уговорить, и они прибыли в местечко с переправой. То оказалась Излучина.

Сейчас, сидя в знакомой издавна гостинице – той самой, где бесконечные три месяца назад Хармон получил письмо от графа Виттора, – он не хотел врать себе. Не случайно он оказался здесь, вовсе не случайно. Не в Серединном тракте дело и не в дешевой переправе. Дело – в тоске. Она грызла его день за днем, и еще сильнее – ночь за ночью. Жизнь переменилась. В новой жизни были поезда, золото и Светлая Сфера, отчего-то не греющая грудь. В прежней остались люди. Все, с кем Хармон провел столько лет подряд, сделались его врагами… либо мертвецами. Без них становилось по-собачьи одиноко. А пуще всех – без Полли. О ней страшно было даже думать. Подумаешь – и взгляд натыкается на острие болта, торчащее из девичьей груди. И чувство такое, будто торчит оно в тебе самом.

Причем здесь Излучина? Хармон не знал. Лишь смутно ощущал, что этот город может каким-то чудом исцелить его. Здесь все началось – возможно, здесь и должно окончиться?.. Тут он впервые увидел Полли – может быть, сумеет и позабыть ее? Мала надежда. Даже не надежда, а… Ну, нельзя же так дальше! Сколько можно грызться! Не виноват же я! Не виноват…

– Друг Хармон, – сказал человек, остановившийся у его стола.

Торговец подумал было, что снова липнет к нему докучливый хозяин гостиницы. Поднял голову, уже готовя на языке подходящее ругательство, и ахнул. Над ним стоял отец Давид.

– Отче!.. Какой судьбою! Быть не может!..

Хармон схватил его за руку и усадил за стол. Вот кто ему был нужен! Вот человек – может быть, единственный во всем подлунном мире – с кем стоило сейчас поговорить!

– Рад видеть тебя, Хармон Паула. Доброго тебе здравия, – радушно сказал Давид. Голос, впрочем, звучал устало.

– Ты не представляешь, отче, насколько я тебе рад, – сказал Хармон. Не то утверждением, не то вопросом добавил: – Ты жив?..

– Как видишь. Мор не справился со мною. К сожаленью, как и я с ним. Он взял всех, кого хотел, и с тем ушел.

Хармон не хотел говорить про сизый мор – и без того на душе тоскливо. Дабы свести в сторону, он стал рассказывать, что повидал в Маренго, Сердце Света, Алеридане и Фаунтерре. Он не видел, правда, почти ничего, кроме станций да вагонов. Зато слышал кое-что о летних играх, будущей помолвке владыки и свершившейся недавно ссоре императора с герцогом Альмера. Хармон принялся излагать все это, и на полпути понял, что слова выходят серыми и пустыми.

– У тебя ведь не это на душе, – догадался отец Давид.

– Не это, – сознался Хармон.

– Расскажешь?

– Сложно это, отче.

– Попробуй. Я пойму.

Нет, отче, не поймешь, – с горечью подумал Хармон. Что я могу сказать тебе? Я украл святыню и убил женщину. Даруй мне прощение, отче! Какой священник сможет это простить?

– Совсем сложно, отче… Может быть, ты расскажи сперва? Я вижу, что и у тебя на душе не легко.

Глаза Давида были усталы и печальны.

– Правильно видишь. Так и есть.

– Из-за мора? Много смертей повидал?

– Много… – морщины глубже врезались в лицо Давида. – Мор собрал большую жатву. Но и после него кое-что случилось.

– Плохое? Что произошло?

Священник поколебался.

– Знаешь Максимиановский монастырь в окрестностях Лабелина?

Хармон вздрогнул.

– Знаю. А что?

– Он сгорел.

– Как же так?! – Хармон привстал от удивления. – Пожар случился?

– Если бы пожар… На обитель напали неизвестные. Перерезали братию, вынесли все ценное, что было в монастыре, а затем подожгли его.

Торговец даже присвистнул.

– Вот так новость!.. Кто же это сделал? Солдаты герцога?

– С чего бы герцогу творить такое злодейство? – Давид глянул на Хармона с некоторой подозрительностью. – Нет, напротив, его светлость велел своим вассалам любой ценой разыскать преступников, обещал по пятьсот эфесов за каждую голову. Весь Южный Путь сейчас безумствует: рыцарские отряды рыщут по степям и лесам, допрашивают всякого, кто вызовет подозрение. Крестьяне напуганы, устраивают ополченские отряды. Мещане прячутся по домам.

– Какая жуть!.. – выдохнул Хармон, всеми силами стараясь не выдать облегчения. Подумать только! Сгорело проклятое логово, злодеи отправились на Звезду, можно больше не бояться преследования! Святая Янмэй, благослови тех, кто это сделал, кем бы они ни были!

– Да, страшное дело, – покачал головой Давид.

Хармон спросил с затаенной надеждой:

– Все ли монахи погибли?

– К сожалению, очень многие. Спаслись трое служек, монастырский лекарь и брат Эндрю. И еще брат Людвиг.

При последнем имени Хармон моргнул, и, похоже, отец Давид это заметил. Чтобы скрыть оплошность, торговец сказал:

– Ужасное дело! Мне, отче, довелось побывать в том монастыре. Святое место, благостные люди. Как жаль, что они погибли…

– Воистину, жаль… – отец Давид смерил торговца долгим, долгим и грустным взглядом. – Послушай, Хармон Паула… ты бы отдал Предмет.

Торговец схватился с места. Правая рука дернулась к кинжалу на поясе, левая – к груди, к свертку за пазухой. Отец Давид не шелохнулся – глядел на него снизу вверх все с той же грустью.

– Ка… какой Предмет? – выдавил Хармон.

– Светлую Сферу. Ту, что ты прячешь на груди.

– С чего ты… О чем ты говоришь? Нет у меня никакого!..

– Садись, друг мой, прошу тебя. Давай побеседуем. Я лишь поговорить с тобой хочу, ничего больше.

Хармон сел и тупо повторил:

– У меня нет никакого Предмета.

– Как скажешь, – Давид миролюбиво развел руки ладонями вверх. – Нет – значит, нет. Я тебе верю.

– Нет Предмета! – процедил Хармон. – Откуда у меня ему взяться?

– Неоткуда, – кивнул отец Давид.

После паузы священник неторопливо заговорил:

– После атаки на обитель я повидал брата Людвига. Ему сказочно повезло: он сломал кость в одной неприятной истории, и был доставлен в госпиталь Лабелина – туда оказалось ближе, чем до монастыря. Людвиг имел при себе письмо его светлости с требованием вернуть Светлую Сферу. Он показал бумагу мне. Это было очень хорошо составленное послание. Брат Людвиг сознался, что поверил. И аббат Август, да упокоится его душа, поверил письму. И я бы поверил… если бы не знал твоего почерка, друг Хармон.

Хармон со вздохом уронил голову на грудь.

– Ты сказал Людвигу, где меня искать?..

– Как видишь, здесь я, а не он.

– Но ты с ними заодно?

– С ними?.. – переспросил Давид.

В груди Хармона вспыхнула злость:

– Да, с ними. Со святотатцами, грабителями, душегубами! С теми, кто пытал меня и морил голодом, и заживо бросил гнить в могиле! Ты заодно с ними, друг Давид?

Священник медленно кивнул:

– Да, Хармон, я – один из них.

– Тогда какой из тебя святой отец?! Ты тоже грабил, тоже убивал и пытал?

– Нет. У меня иные задачи. Но я знаю, что такие вещи делались нашим именем. Я причастен к ним, они на моей совести. Я знал об этом и позволял этому происходить.

Хармон метнул в Давида огненный взгляд.

– Не верю. Быть не может! Я знаю тебя столько лет! Ты – злодей? Как это возможно?

– Я не злодей.

Торговец фыркнул:

– Не злодей, но пособник? Это имеешь в виду?

Отец Давид впервые приложился к вину.

– Сложно, друг Хармон. Ты был прав: сложно говорить. Я знаю, ты пережил такое, что никакие слова не изменят твоих чувств. Что ни скажи, все покажется лицемерным и лживым. Но все же я здесь именно для того, чтобы сказать тебе кое-что. Не могу этого не сделать.

– Ну и?..

– В Ниаре сизый мор взял две тысячи триста человек, еще пятьсот в окрестных селах и четыреста – в Излучине. Вообрази себе Предмет, который мог бы остановить хворь.

– Светлая Сфера может исцелять? Поэтому монахи бились за нее? Ты лжешь! Я двадцать лет торговал, знаю, когда люди лгут! Ты и сам говорил: Предметы молчат, никто не умеет повелевать ими.

– Возможно, лгу, – покорно склонил голову Давид. – А возможно, нет. Я не знаю, способна ли Сфера исцелять. Она молчит, как и прочие Предметы, и я не умею говорить с ними.

– Тогда что же ты…

– Я мечтаю научиться. Я и остальные – мы посвятили жизнь тому, чтобы узнать речь Предметов. Грешно надеяться, что знание откроется именно мне. Но я верю: когда-нибудь один мой собрат или мой ученик, или ученик моего ученика найдет нужные слова, прочтет верную молитву – и Предметы ответят ему. Вообрази себе жизнь, какая наступит после этого.

Торговец хмуро покачал головой.

– Даже если ты не лжешь, и ваша цель такая распрекрасная, то все равно непонятно, зачем вам понадобилась Сфера. Ты признаешь, что сейчас Предметы неподвластны вам. Зачем еще один молчаливый Предмет в копилку других молчаливых Предметов?

– Они нужны, чтобы изучить их речь. Поймешь ли ты меня?.. Невозможно обучиться грамоте, имея перед собой только одну букву алфавита. Каждый Предмет несет в себе крупицу божественного знания. Не все знание, нет, но лишь крохотную крупицу! Ты не познаешь кузнечного дела, имея в руках гвоздь. Не поймешь этого ремесла, даже если получишь кованый меч вдобавок ко гвоздю. Но если тебе достанется меч, латы, гвоздь, подкова, молот, шипцы и жаровня, наковальня и бадья ледяной воды, и еще груда железных самородков – вот тогда, если ты умен и настойчив, сможешь разгадать, что делает кузнец со всеми этими вещами.

– Хочешь сказать, Предметы для богов – все равно, что для нас гвоздь или молот, или подкова?

– Да, мой друг.

На миг эта безумная смена масштаба зачаровала Хармона. Если Светлая Сфера – всего лишь гвоздь, то как выглядит божественный замок?!

Он приложился к кубку, и благоговение прошло, вернулась злоба.

– Ты намекаешь, Давид, что эта ваша наука оправдывает грабежи и убийства?

– Нет, я так не считаю. Я боролся за то, чтобы отказаться от подобных методов. Большинство братьев меня не поддержали, и, к стыду своему, я могу их понять. Ты сам прекрасно знаешь, как неохотно феодалы расстаются с Предметами, а если и расстаются, то просят за них несусветную цену. Нам же нужен не один и не два, а сотни!

– Прекрати лицемерить. Церковь и так владеет сотнями Предметов.

– Мы, друг мой, не Церковь, а лишь крошечная ее часть. Большинство священников боятся как мора того дня, когда Предметы заговорят с людьми. Церковь станет тогда попросту не нужна!

Хармон покачал головой:

– И все же, это не оправдание. Как вы можете жить, взяв на душу убийства?

Давид пожал плечами с невеслой улыбкой:

– Так же, как и ты, друг Хармон. Скажи, сколько бы ты заплатил за Предмет, способный вынуть стрелу из груди той девушки и заставить ее сердце снова забиться?

Хармон ахнул, Давид кивнул:

– Да, я знаю и об этом… Скажи еще одно. Что, если именно Светлая Сфера, которую ты держал в руках, способна была вернуть девушку к жизни? Что, если бы ты умел говорить с нею? Дорого бы ты за это дал?

Хармон сглотнул комок, подступивший к горлу.

– Я – грешник, отче… Мне нет прощения. Я злодей и подлец. Когда стрелял, я знал, что могу убить ее… Не хотел этого, надеялся, что так не будет, но знал. Этот арбалет… я видел, как он прошибает нагрудные латы… мастер показывал, у которого купил. Будь я проклят… Святая Янмэй помогала мне столько раз… я понадеялся, что поможет снова…

Слова застряли в горле. Отец Давид положил ему руку на плечо.

– Я верю, что ты не хотел. Говорят, боги оценивают намерения, а не поступки. Надеюсь, что это так.

– Правда?..

– Не могу судить о мыслях богов. Никто не может. Но я надеюсь, надейся и ты. Если важен поступок, а не намерение, то моя душа черна, как зола.

Отец Давид наполнил чашу и протянул торговцу:

– Выпей.

Хармон выпил. Горькая тоска начала отступать.

– Кто вы такие, отче? Что-то вроде тайного ордена?

– Пожалуй, можно и так назвать… Большинство из нас – воины или священники. Многие – то и другое одновременно.

– Как вы называетесь?

– Никак. Это лучший способ сохранить тайну. Нет имени – вроде как, нет и сущности. Зовем себя просто – мы.

– Откуда вы берете Предметы?

– На нашей стороне несколько монастырей… сейчас, к великому сожалению, одним меньше. Иногда им приносят дары. Порою в наши ряды вступает знатный дворянин и жертвует часть достояния, но такое бывает крайне редко. Чаще приходится действовать так, как с тобой. Все, что могу сказать в наше оправдание: мы стараемся не убивать. Если помнишь, брат Людвиг не зарубил твоего слугу, которого ранил, а брат Эндрю не добил того, кого оглушил ударом по шлему.

– Но меня бросили умирать в подвале!

– Нет, братья знали, что твои слуги тебя спасут. На том строился весь расчет: если бы ты исчез вместе со Сферой, граф Виттор принялся бы тебя искать. Ты должен был спастись и продать копию.

– Меня морили голодом!

– Без этого было нельзя. Будь ты здоров и полон сил, разве герцог поверил бы, что тебя похитили и пытали?

– Да уж, добряки! Даже скажу: благодетели! А теперь, значит, ты пришел так вот по-доброму меня попросить: отдай, мол, старому другу Сферу. Грабеж и угрозы не сработали, авось сработает доброе слово. Верно понимаю?

– Я очень надеюсь, Хармон Паула, что ты отдашь мне Предмет. Больше того: я хотел бы, чтобы ты стал одним из нас. Ты умеешь говорить с людьми и торговать. Подчас это ценнее в нашем деле, чем воинское мастерство.

– Ну, конечно!.. – иронически фыркнул Хармон, отец Давид прервал его, подняв руку:

– Но. Но я не стану ни уговаривать тебя, ни умолять, ни, тем более, угрожать. Я намеревался лишь попросить. И еще – предупредить.

– Ах, да! Всего лишь предупредить, что если не отдам Сферу, ты укажешь на меня этому волку – Людвигу? Ты, значит, числишься добряком в вашей компании и не мараешь белы ручки?!

Давид устало вздохнул.

– Я знал наперед, что ты не поверишь мне. Но ты – мой друг, и я не могу не сказать слов, хотя ты им и не поверишь. Тебе грозит страшная опасность. Не от меня и не от Людвига. Лишь я знаю твои излюбленные места и никому не намерен говорить о них. Но за тобой следят те, другие. Они потеряли тебя в Лабелине, но рано или поздно найдут вновь. О них я хотел предостеречь.

– Те, другие?

– А кто, по-твоему, сжег монастырь Максимиана? Мы не единственные, кто ищет разгадку Предметов. Есть и другие, они куда менее разборчивы в средствах. Они следили за тобою – надо полагать, от Солтауна. В любой момент могли убить и отнять Предмет, но решили повременить в надежде, что ты приведешь их к нам. Так и вышло. За ночь они взяли штурмом монастырь, умертвили всю братию и исчезли без следа. Представь, на что способны эти люди.

– Стало быть, все-таки угроза? И в дело пошли уже мифические «они», раз все прежнее не сработало?

– Последнее, что должен сказать. Совсем немного. Будет война, Хармон Паула. Такая война, что вздрогнет подлунный мир и зашатается Династия, а Великие Дома превратятся в трусливых собачонок. В этой войне ты можешь пасть жертвой или встать на одну сторону, или на другую, но остаться непричастным ты уже не сможешь. Тебе придется делать выбор, или же его сделают за тебя.

– Предлагаешь выбрать между этаким Светлым Добром и, так сказать, Злобной Тьмой? И в роли Добра, разумеется, ты видишь себя?

Отец Давид мрачно усмехнулся.

– Мы – убийцы, подлецы и подонки. Так звучит приятнее для твоего слуха? Предлагаю тебе как старый друг: стань одним из нас, помоги нам, убийцам и подонкам.

– Я не верю тебе, Давид.

Вместо ответа священник процитировал Писание:

– То бремя, которое тебе предстоит нести самому, – бремя выбора. Без помощи нашей ты будешь принимать решения. В этом право смертного, в этом и его проклятие.

– Вот именно, – хмуро кивнул торговец. – Мое решение, я его принял.

Священник поднялся из-за стола и протянул Хармону руку на прощанье. На ладони Давида торговец увидел крохотный пузырек.

– Что это такое?

– Понюхай.

Хармон выдернул пробочку. Запах был не сильный, но режущий, едкий.

– Это яд, мой друг. Он смертелен.

Торговец вскочил, отбросил пузырек, попятился, хватаясь за горло:

– Ты влил в кубок?! Я выпил его?! Я умру???

– Нет. Я – не тот, кого тебе стоит бояться. Поверь хотя бы в это.

Едва священник покинул зал, Хармон бросился в уборную. Сунув два пальца в рот, он опорожнил желудок. Кажется, ясно, что Давид не хотел убивать его – зачем бы иначе говорил о яде? Но все же, стоит перестраховаться…

Затем он поднял на ноги извозчика со стражниками и спешно покинул гостиницу.

– Господин, но ведь поздно, уже переправа закрыта!

– Плевать на переправу. Я передумал: едем на юг.

Карета тряслась по дороге, краснело заходящее солнце, заливая кровью волны Ханая. Торговец прилип к заднему оконцу кареты и глядел, глядел, пристально глядел. Ни души. Ни всадника, ни экипажа позади. Хорошо!

И он думал: я никогда не бывал на Юге. Говорят, там вкусные вина, красивые сады, смуглые девушки. И никто там не знает меня. Ни одна живая душа.