Текст книги "Российская литературная премия-2022. Том 1"

– Что с тобой? – строго спросила Полетт, увидев растерянный вид Мишель и Пьера, стоявшего рядом с ней.

– Кусочек фрукта попал не в то горло, я закашлялась, – соврала Мишель первое, что пришло ей в голову.

– Я хотел помочь, но, слава богу, всё обошлось, – безмятежным голосом ответил Пьер, легко постучав Мишель по спине.

Полетт села за стол, не сказав больше ни слова, и через минуту её вид не напоминал о недавнем допросе. Правда, Мишель показалось, что в душе у сестры творится что-то нехорошее.

– Могла она видеть или нет? – думала Мишель, осторожно оглядывая путь, откуда возвращались Мадлен и Полетт. Угол лакированной стены скрывал их. – Зеркало! – похолодело в душе у Мишель. Она могла всё видеть! Если ей не помешал тусклый свет.

Она ещё раз оглянулась на сестру и не увидела ничего, что могло бы выдать её гнев.

– Пронесло, – подумала Мишель, быстро взглянув на Пьера.

Тот сидел с невозмутимым видом. И она успокоилась тоже, дав себе клятву, что больше никогда! А если Пьер повторит попытку, то она даст ему пощёчину.

* * *

– Господа, наш поезд прибыл к первой остановке нашего путешествия! И это прошлый век, сороковые годы, Франция! Да-да! Не удивляйтесь! Наш поезд совершает путешествие не только в пространстве, но и во времени! Так что желающих просим выйти на остановке и посетить первую достопримечательность нашей поездки – музей механических фигур, – услышали они голос из репродуктора. – Музей находится налево от главного входа, в третьем железнодорожном составе. Дверь в музей прямо за зелёными занавесками. Осторожней в тёмном коридоре!

При этом Мишель показалось, что столик снова дёрнулся, как при остановке поезда.

– Как в моей молодости, – сказала увлечённая воспоминаниями Мадлен, нанизывая на вилку кусочек буженины. – Только репродуктор может издавать такие звуки. Как будто с тобой разговаривает родной голос. Я так к нему привыкла и так жалела, когда репродукторы вытеснили приёмники. У нас раньше в комнате висел такой же, ты помнишь, Пьер? – спросила она сына, уйдя в воспоминания, о чём говорил её взгляд, видящий что-то, недоступное окружающим.

– Конечно, круглый и чёрный. Я, помню, любил слушать по нему детские передачи. Сидел на коврике, собирал кубики и слушал, – сказал Пьер.

– А мне прямо вспомнилась вся моя жизнь. И запах дров в печке, и вы, маленькие, за столом, и мой Арманд. Ой, какие же мы были молодые. А прошло уже пятьдесят пять лет! – подсчитала Мадлен в голове прошедшие годы. – И теперь я старая, а Арманд… Она вдруг прикрыла глаза и, нагнув голову, вытерла их, хлюпнув носом.

– Мадлен! – сказала суровым голосом Полетт. – Зачем плакать?! Такова жизнь. Всё пройдёт, и мы умрём, этого мы не пропустим. Так что не порть нам обед!

– Я, пожалуй, пойду посмотрю комнату механических фигур. А вы здесь без меня побудьте. Вернусь уже без слёз, – сказала виноватым голосом Мадлен и, встав со стула, вытянув шею, заглянула туда, где предполагался выход, ведущий в музей.

Глава третья
Мадлен и Арманд

Зелёные портьеры с кистями отделяли вход в музей от зала ресторана, где стоял их столик. Прочитав указатель, Мадлен отодвинула рукой занавеску и, усмехнувшись сказкам из репродуктора, который обещал перрон и остановку в середине двадцатого века, вошла в тёмный коридор, вдали которого виднелся свет, выходящий из полуоткрытой двери. Нетвёрдой походкой старого человека, держась за стену, она прошла на свет, уже не заботясь о том, как смотрится со стороны. Пройдя три метра по тёмному коридору и споткнувшись о маленькую ступеньку из-за разницы в освещении, она немного покачнулась и, взявшись руками за косяк двери, осторожно переступила маленький порожек.

– Пожалуй, присяду ненадолго, – подумала она, потирая ногу.

Впереди перед ней был зал, уставленный разными фигурками механических игрушек. Они стояли на небольших постаментах прямо на полу или в отдельных кабинах. Рядом с каждой фигурой была встроенная кнопка, приводившая её в движение. Мадлен, не знавшая, с какой фигуры ей начать осмотр, вдруг увидела уже включённую игрушку. Это была очень симпатичная деревенская сценка. В очаровательном хлеву стояла корова, чистенькая, с чёрными пятнами на белой атласной шкурке, и жевала охапку сена, которая была перед её мордой. Корова жевала сено и отгоняла хвостом мух, которые тоже, видно, были задуманы для этой ситуации. Одна из назойливых, увернувшись от хвоста коровы, постоянно возвращалась на её спину. Корова возмущённо мычала, раздосадованная этой надоедливой мухой, мешавшей ей полностью предаться наслаждению душистым сеном и присутствием хозяйки, которая облегчала её вымя. Она каждый раз оглядывалась на хозяйку, ища поддержки. Хозяюшка, в белом чепчике, в платье с нижней юбкой и белым фартуком, похлопывала коровку по спине и продолжала её доить.

Если бы не размер игрушки, Мадлен приняла бы её за живую: так много движений совершали фигуры и настолько точно они были выполнены! Казалось, что глаза коровы видят не только мух, но и посетителей зала, потому что они на минуту остановились на Мадлен! Хозяйка, обернувшись тоже и улыбнувшись ей, продолжила своё дело.

– Чудеса! – удивилась Мадлен и совсем забыла о недавних слезах. Она подошла ещё ближе, разглядывая и женщину, и корову, удивляясь, как ловко они были сделаны.

В отдельной кабине открылся малиновый занавес, и на сцене возник фокусник. Он сделал манипуляцию руками и, подмигнув Мадлен, ловко достал карты непонятно откуда, потом в его руках появился букет, а затем – кролик! Его возможностям, казалось, не было предела, потому что фокусы продолжались. Мадлен нажала на кнопку, и занавес закрылся, дав отдохнуть артисту до следующего раза.

Балерина ловко крутила ножкой и выделывала всевозможные па. Потом красиво раскланивалась, приподнимая свою воздушную юбочку, и убегала за занавес.

Попугай сидел на ветке и выпрашивал яблоко, которое лежало рядом, но за клеткой.

– Патрик хочет яблоко! – обратился он к подошедшей Мадлен и повторил это снова, наклоняясь, распушив свой хохолок и перебирая ножками по жёрдочке, на которой сидел.

Не получив ничего, он посмотрел на Мадлен немного возмущённо, удивляясь её непонятливости. Ведь нарезанное яблоко лежало вне доступа его клюва и лапок, а ей подать кусочек в клетку было очень просто!

Патрик повторил свою просьбу и снова прошёлся по жёрдочке. Наконец Мадлен догадалась и сунула ему в клюв ароматный кусочек, удивляясь, как игрушка сможет проглотить его.

Кусочек под радостный треск попугая исчез в его клюве, и глазки попугая, благодарно взглянув на Мадлен, протелепа-тировали о втором кусочке.

– Чудеса! – снова удивилась Мадлен.

Она с удивлением протянула ему ещё кусочек, Патрик проглотил и его, требуя ещё долю.

– Хватит! Уф, – сказала Мадлен, возмущённо надув щёки.

А птица, обидевшись, отвернулась к стенке, сказав напоследок:

– Какая чёрствость в людях!

Мадлен махнула рукой, совершенно не испытывая угрызений совести, на которые намекал попугай, и пошла дальше. По ходу движения фигуры становились крупнее, а сценки – более сложными. Мадлен прошла мимо ресторана довоенного Монмартра, в окна которого были видны четверо весёлых мужчин, оживлённо обсуждающих что-то за кружкой пива. Гитарист и аккордеонист подходили к столикам и наигрывали знакомую мелодию, а официант в белом фартуке нёс поднос с блюдами.

В следующей комнате в своём помещении сидел сапожник. Во рту он держал гвоздик и ловко стучал по каблучку женского ботинка. Посмотрев на уже забитый, он вытаскивал новый гвоздь изо рта и снова забивал его в ботинок. Сапожник был вполне симпатичным мужчиной лет сорока пяти. На голове его была старая шляпа, а в кармане чёрного фартука лежал сапожничий инструмент. Рядом стояли коробки с гвоздями, и в очереди томились другие ботинки и сапожки. Над сапожником горела тусклая лампа, а в камине, который был в его каморке, горел огонь.

Мадлен остановилась перед сапожником, и тут уж она совсем решила, что её разыгрывают. Сапожник, забив последний гвоздь, положил старый ботинок в коробку и взял другой, посмотрев на него со всех сторон и потрогав подмётку. Он снова взял в рот несколько гвоздиков и застучал по каблучку, не обращая внимания на Мадлен.

«Буду стоять столько, сколько он выдержит! – решила Мадлен, не увидев в сапожнике и намёка на искусственное происхождение. – Это человек! Да он просто притворяется!» – решила она и продолжила пристально смотреть, когда же он сделает что-то, что разоблачит его.

Но сапожник упорно занимался своим делом и лишь только мельком взглядывал на Мадлен.

«Ну и выдержка!» – подумала Мадлен, так и не уловив промаха со стороны куклы. Ей надоело стоять, и она прошла в следующий зал, оглянувшись на секунду на сапожника. Ей показалось, что в момент, когда он кидал ботинок в коробку, он махнул ей рукой.

«Что же в следующем зале?» – подумала Мадлен, уже ожидающая нового чуда, потому что фигуры и декорации к ним, а также набор возможных их действий каждый раз превосходили предшествующий.

Она присела ненадолго на стул и через минуту поднялась, чтобы войти в новое помещение. Подойдя к следующей двери, она вдруг почувствовала запах весны. Как будто мимо пронёсся лёгкий майский ветерок. И правда, в следующем зале Мадлен увидела улицу провинциального городка, залитую солнцем, с цветущими акациями и зелёной травой на обочинах дороги. В голубом небе порхали лёгкие облачка, петушок на шпиле церкви, казалось, сейчас от радости забьёт крыльями и прокукарекает на весь город, который он, конечно, видел с такой высоты.

«Боже, да это мой Домбаль-сюр-Мёрт!» – подумала Мадлен, вглядываясь в знакомый городской пейзаж.

Мадлен восхищённо ахнула. Она увидела старую площадь своего родного города!

«Да вот и магазин месье Франсуа. Вот парикмахерская, а вот кафе! А если идти по этой улице, то выйдешь к зданию мэрии, напротив которой стоит мой дом!»

Мадлен вдруг ощутила сильное желание увидеть свой дом и пробежаться по этим весёлым весенним улицам городка, как это она делала в молодости. Она сделала шаг вперёд. И странно, улица, которая, казалось, имела ограничения в размере, раздвинулась! И Мадлен увидела перспективу другой улицы. Только теперь вдали виднелись река с мостиком, в которой они с мамой стирали бельё, и парк сзади неё. Это было совсем как шестьдесят лет назад, ведь теперь на этом месте вырос целый район из новых коттеджей, а раньше…

«Раньше мы шли по этой улице и попадали прямо к речке. А вон там, если пройти в переулок, будет кинотеатр, а вон там – магазин тётушки Элиз».

Мадлен вдруг захотелось пройтись и по этой улице, и по той! Она не решалась, куда ей направиться сначала. Ей хотелось обежать весь город и заглянуть во все уголки, в которых проходила её жизнь!

Она вдруг испытала желание побыстрее забежать в овощной магазин…

«Ну конечно! Сегодня же день рождения отца! А я должна купить овощей, – вдруг радостно и немного недоумевая, что задание матери выпало у неё из памяти, вспомнила она. – Да вот и корзина, и кошелёк с франками».

Мадлен поправила волосы, которые растрепались по плечам, повернулась разными сторонами к витрине кафе и нашла, что выглядит она очень даже мило.

«Интересно, Арманд в магазине?» – подумала она, направившись к овощной лавке, где хозяйкой была его мать.

Мадлен подошла ближе к окнам магазина и с замиранием сердца заглянула внутрь. Там было темно, и она не сразу разглядела, что было за стёклами. Но то, что там присутствовали люди, она поняла по размытым фигурам, которые перемещались.

Овощи на витрине лежали свежие, как будто их только что сорвали. Ей показалось, она даже слышит запах земли на корнях свёклы и ощущает свежесть листьев салата, на которых бусинками лежат капли воды.

Дверь магазина открылась, и оттуда вышли старенькие супруги Пастек. Они медленно направились в сторону лавки обувщика. Месье Пастек нёс корзину с овощами, а мадам Пастек, уцепившись за его руку, шла рядом.

– Добрый день! – непроизвольно вырвалось у Мадлен, потому что она всегда здоровалась с супругами Пастек, ведь они жили недалеко от её дома и частенько заходили к родителям просто так, обменяться новостями.

– Добрый день, Мадлен! – кивнули они ей, остановившись.

– В магазине сегодня прекрасный салат, – сказал месье Пастек.

– Иди, пока не разобрали лучшие кочаны, – шепнула ей мадам. – И Арманд там, он уж все глаза проглядел, как увидел тебя в окошко. Хороший парень! Надеюсь, вы пригласите нас на свою свадьбу? – улыбнулась она.

Мадлен покраснела и поправила волосы, которые снова раздул ветерок, и одёрнула юбочку штапельного платья.

– Хороша, хороша, – сказала мадам Пастек, а месье Пастек показал пальцем «во» и подмигнул хитрым глазом.

Мадлен помахала им и несмело шагнула к двери. Открыв тяжёлую дверь, она увидела стоящую за прилавком мать Арманда.

– Мадлен! – воскликнула она. – Всё хорошо? Пришла купить овощей?

– Да, мама велела мне купить салата и огурцов. У нас сегодня день рождения отца, придут гости. Немного. Но будет праздник.

– Вот как, – засмеялась Элиз, складывая в сумку Мадлен огурцы и сверху огромный кочан салата. – А картошки и сельдерея вам не надо?

– Я не донесу, мадам Элиз. Вообще-то я хотела прийти ещё раз.

– Пустяки. Арманд поможет тебе, а картошку я дам твоему отцу в подарок. У него же день рождения, а мы с ним ещё в гимназии вместе учились. Вот так! А когда-то он за мной ухаживал! Правда, это было давно! Потом вот променял меня на твою маму. Да я не обижаюсь. Мой Патрик тоже неплох, а в молодости кто не влюбляется? Вот мой Арманд никак себе девушку не выберет. А влюбился бы в тебя, я была бы рада! – подмигнула она снова покрасневшей Мадлен. – Арманд! – позвала она его. – Ну-ка помоги девушке, донеси ей картошку и огурцы.

– С удовольствием! – весело ответил Арманд и, подхватив сумки, направился с ними к двери.

– До свидания, мадам Бенуа, – помахала Мадлен, скрываясь за дверью, которую придерживал Арманд. – Спасибо!

– До свидания, дочка! Заходи ещё! – ответила ей Элиз.

Они вышли на улицу Генерала и направились в сторону школы. И тут Мадлен снова заметила, что конец улицы нарисован. Декорации города в перспективе превращались в рисунок, как в панораме музея.

– Арманд! – вырвалось у неё, но он не дал досказать ей свою мысль.

Поставив сумки, он весело улыбнулся ей. Потом поправил волосы и посмотрел вдоль улицы, ничуть не удивившись, как будто ничего странного там не было.

– Я так хочу тебя поцеловать, – сказал ей Арманд. – Пойдём вон до того переулка, там нас никто не увидит. Всего один разок, иначе я умру и не дождусь сегодняшних танцев.

Мадлен расплылась в шаловливой ребяческой улыбке, сознавая свою ценность для этого парня. Они быстро дошли до переулка с узкой тропинкой между стенами огромных домов, Мадлен и самой не терпелось попасть в его объятия, хотя для вида она изобразила неуверенность и испуг. На середине прохода Арманд поставил корзинки и, притянув к себе Мадлен, целовал её так долго, что девушку бросило в жар, она ещё сильнее прижалась к нему и обняла, зная, что этот поцелуй не последний. Боже, да она улетала, она теряла счёт времени, когда с ней рядом был Арманд! Она не хотела отрываться от него. Но было солнечное утро и в городе они были не одни! А он, казалось, уже совсем забыл о действительности!

– Всё, всё! – сказала Мадлен, первая, испугавшись возможности появления прохожих и стараясь отстранить от себя Арманда.

– Чего ты боишься? – шептал он, прижимая её ещё ближе и целуя ей шею, грудь…

– Всё-всё-всё! – весело повторила Мадлен, наконец вырвавшись из его рук. Она победно глянула в его весёлые и одновременно расстроенные расставанием глаза. – Всё! – она подхватила корзину и побежала в конец прохода, за которым и был её дом. Она знала, что Арманд стоит и смотрит ей вслед. Он не уйдёт, пока она совсем не скроется за калиткой.

– Приходи сюда, когда захочешь меня увидеть!.. – услышала она крик Арманда, который растаял где-то в темноте, которую она увидела, обернувшись на его голос… А вместе с этим она вдруг ощутила себя снова той Мадлен, которой семьдесят пять! Она на всякий случай потрогала свои волосы и вместо длинных кудрявых волос обнаружила короткую стрижку.

«А может быть, сон – это моя старость и прожитая жизнь? А то, что было минуту назад, и есть моя настоящая, теперешняя жизнь?» – подумала она.

Мадлен закрыла глаза, напряглась и постаралась снова проснуться в юности, в своём доме, где уже на кухне хлопочет мама, а бабушка готовит кофе и что-то весело рассказывает из прошлой жизни, где в окошко видна старая яблоня, а на стуле висит её любимое розовое платье. Но сон про старость не кончался!

«Арманд! Арманд! – закричала она, но не вслух. Эти слова гремели у неё в душе. – Зачем я убежала, зачем? Зачем я потеряла этот миг?! Этот волшебный миг, который вернул мне тебя!»

Мадлен прислушалась, надеясь ещё услышать его голос, ей это было необходимо! Сердце у неё разрывалось.

«Арманд, вернись, я хочу быть с тобой, я не хочу возвращаться к этой жизни! Ты же был здесь, вернись снова, любой ценой! Пусть я умру, я хочу к тебе!»

Она снова вытерла глаза, посмотрев перед собой, и увидела длинный коридор, в который пробивался свет зала начала осмотра механических фигур, и себя, сидящую на стуле.

«Заснула! – подумала она с удивлением, уже совсем вернувшись к действительности. – Наверное, коктейль и сегодняшний отъезд. Устала! Не буду им говорить, а то опять смеяться будут. И не поймут!» – с горечью подумала она.

Мадлен поднялась, стараясь вспомнить последние минуты, в которых она была совсем юная, а вокруг были май, беспечность и счастье. И сон, и явь теперь смешались у неё в одно общее, и разделить их она не смогла.

«Как на самом деле: и Арманд, и город, и Элиз!» – растроганно подумала Мадлен. Она вздохнула, пошла на свет и вышла в ресторан.

Глава четвёртая
Мишель и Филипп

– Концерт закончен, и, пока поезд остановился в сороковых, нужно пойти посмотреть музей, – сказал Пьер, поддерживая тему, предложенную программой вечера, и поднимаясь из-за стола. – Пора размяться, а то от коктейля и закусок что-то затекли все ноги. Я так наелся, что второе блюдо в меня уже не влезет. Взбодримся перед горячим?! – оглянулся он на жену и Мишель.

– Так ещё десерт. Прогуляйся получше! – съюморила Полетт.

– Нет, кто-нибудь, останьтесь! – попросила Мадлен. – Что-то сердце схватило, мне одной страшновато будет.

– Мадлен, срочно достань медикаменты, – строго сказала Полетт. – Сердце – это не шутки! Если будет плохо и дальше, скажи, мы сразу же вызовем врача.

– Да нет, не очень сильно. Просто, видно, переволновалась, вспомнив Арманда, – сказала Мадлен, опустив глаза.

– Ну хорошо, Пьер пусть идёт, а мы с Мишель останемся с тобой, – согласилась Полетт, не очень-то хотевшая бродить по залам, которые она видела сто раз в других городах, и не желавшая, чтобы Пьер уходил с Мишель.

– Ну, тогда мы пойдём в музей, а ты посиди здесь с мамой, – сказал Пьер беспечным голосом, приглашая Мишель встать со стула. – Мадлен, как туда дойти?

– Там, за зелёной занавеской, тёмный коридор. Иди через него в зал, где горит свет, прямо – не ошибёшься, – пояснила Мадлен.

Мишель вопросительно посмотрела на Полетт, уловив в предложении сестры остаться продуманный наперёд ход. Ей уже очень хотелось прогуляться, но Мишель шестым чувством понимала, что делать это на пару с Пьером не стоит.

«Может быть, просто на воре шапка горит? А Полетт ничего не вкладывает в эти слова? – подумала она. – Скорее всего, я сама побаиваюсь, что Пьер снова выкинет что-то, подобное его выходке в развалинах крепости. Опять полезет целоваться. Нет-нет, мне это не нужно! Не расслабляйся! – сказала она сама себе. – А то всё может зайти слишком далеко. Хватит с меня женатых любовников! Тем более если его жена – это твоя сестра. Никогда!» – снова поставила она точку.

Ей было необходимо спокойствие в душе и совершенно не хотелось принимать игру, предложенную Пьером.

* * *

– Ну как там? Интересно в музее? – спросил Пьер, увидев возвращающуюся Мадлен. – Что ты видела? – спросил он, заметив её усталый вид.

– Да я расхотела его смотреть, – сказала Мадлен, сделав легкомысленное лицо и махнув рукой. – Уф! Так, куклы! – Она поправила очки и молча села за стол.

– Ничего себе, расхотела! Ты была там минут тридцать, мы здесь без тебя уже успели увидеть такое представление! Шлягеры сороковых. Выступала сама Эдит Пиаф! Смотри, она снова вышла на бис! – Пьер вместе со всеми захлопал появившейся перед зрителями певице.

На сцену под аплодисменты и вдруг замерший зал вышла Эдит. Молодая, худенькая, в своём любимом тёмно-синем платье. Как с кинокадров! Оркестр, состоящий из аккордеона, фортепьяно, скрипки и контрабаса, ловко аккомпанировал ей старую французскую песню «Моя любовь в мансарде».

Клавиши аккордеона порхали и переливались перламутром, казалось, что сцена – это улица Парижа и сейчас вон там, за её углом, мелькнёт Эйфелева башня, а за спиной актрисы пройдутся пары, прогуливающиеся по Елисейским полям, проедут старенькие «пежо» и маленькие автобусы.

– Бис, бис! – зааплодировали все, когда Эдит, закончив песню, раскланявшись, сказала зрителям «до свидания» и под музыку аккордеона удалилась со сцены.

– Эдит! Эдит! – аплодировали сидящие за столом.

– Господа! Мы присоединяемся к вашему восторгу, – возгласил высоким голосом вёрткий конферансье, появившийся вместо Эдит Пиаф на сцене и сделавший знак рукой остановиться. – Но будьте благоразумны. Мы такие не одни! Эдит оказала честь, уделив нашему поезду своё внимание и подарив сорок минут незабываемого полёта в прошлое. Она нужна всем, так отпустим же её дарить радость и другим людям, – поднял обе руки конферансье. – Она сказала вам «до свидания», – продолжал вдохновенно он, – и ушла в вечность, в которой всегда будут жить её талант, ваша любовь и эта прекрасная музыка!

Зал захлопал ещё раз. Мадлен, хлопавшая сильнее всех, вдруг задумалась и, посмотрев на сидящих своими подслеповатыми глазами, сказала:

– Но ведь Эдит умерла в шестидесятых. Её нет!

Последняя фраза прозвучала возмущённым петушиным криком.

– Мама, это же пародисты! – воскликнула Полетт. – Костюм, парик, пластинка – вот и всё! – Она кивнула остальным, и те засмеялись на возмущение Мадлен.

– Я видела её и думаю, что так подражать оригиналу невозможно! – возразила Мадлен, подозрительно прищурив глаза. – На ней не было грима и парика!

– Мама ты устарела, сейчас можно всё. Ты же видела по телевизору мадам Арно. Вспомни, как ловко она поёт и за Матьё, и за Пиаф. И что ты могла видеть, сидя далеко от сцены, без очков? – уговаривал её Пьер.

– Вдаль я вижу хорошо! – не переставала препираться Мадлен.

– Мадлен, не надо сердиться. Вы просто очень устали в музее, – проговорила Мишель, – и от этого раздражены.

– Да-да… – вдруг поникшим голосом тихо сказала Мадлен, – я и правда очень устала, даже заснула там на стуле, – она посмотрела на всех своим невинным взглядом и, тряхнув головой, решила больше не поднимать эту тему, потому что боялась ещё раз вернуться в прошлое. Это было больно!

«Лучше бы и не видеть своей молодости! – вдруг решила она вздохнув. – Там хорошо! Но забывать всё снова – трудно!»

* * *

После слов мужа в душе Полетт возникло неясное беспокойство, но она подавила его.

– Идите, идите! – сказала Полетт, не желая быть уличённой в ревности, и к кому?! К сестре! Нет, до такого унижения она дойти не могла. – Я пока покурю, а Мадлен немного посидит на открытой веранде, пусть подышит воздухом, ей это полезно, – сказала она как можно более равнодушно.

– О, забыл. – Пьер вернулся к Полетт. – Дай мне десять евро, – попросил он. – Вдруг там будут продаваться сувениры, тебе купить что-нибудь?

Полетт, открыв кошелёк, отсчитала десять евро на всякий случай. Пьер поцеловал её в щёку, отчего она успокоилась ещё больше.

– Мерси, моя бандитка, – поспешно сказал Пьер и отправился за Мишель, которая уже скрылась за зелёной занавеской.

«Господи!» – подумала Мишель, стоявшая у занавесок, глядя на эту сцену с выдачей денег. Она представила, как Пьер в конце прогулки отчитывается о потраченных двух с половиной евро на туалет или на музейный сувенир, и ей стало смешно и противно.

«И он ещё чего-то хочет. Сиди со своей Полетт и держись за её юбку!» – подумала Мишель, зайдя за зелёные занавески.

Впереди был тёмный коридор, и Мишель, не желая провоцировать Пьера, который уж точно не упустит возможности воспользоваться такой ситуацией, огляделась и, увидев приоткрытую дверь слева, шмыгнула в неё, тут же закрыв её поплотнее.

«Пусть идёт первым, а я догоню», – решила она, предполагая, что пройдёт в зал механических фигур следом за ним, но через пару минут. Она слышала, как Пьер зовёт её. Но потом голос его стих, и Мишель решила, что он уже вошёл в зал и теперь ей опасаться нечего. Она уже хотела вернуться в коридор и догнать Пьера, но решила посмотреть, что там, за поворотом. Куда же она зашла?

* * *

Проникнув за дверь и пройдя вдоль полукруглого коридорчика, освещённого свечами, Мадлен увидела указатель и надпись «Восемнадцатый век. Замок Людовика XV».

«Это любопытно!» – подумала она и вошла в красиво отделанное помещение, где всё сверкало новизной, вкусом и изяществом. На стенах висели бронзовые подсвечники. Потолок, на котором плясали тени от пламени свечей, был украшен рисунком, сделанным рукой искусного художника. Сквозь портьеры на окнах были видны прекрасный газон и аллеи, уходящие от него в глубь парка. На стенах висели старинные картины, изображающие жизнь греческих богов. Мебель с изогнутыми ножками и бархатной обивкой дополняла убранство зала и подчёркивала его богатство и изысканность, а мраморные фигуры, старинные часы и камин с горящими в нём дровами придавали помещению обжитой и уютный вид.

В одном из углов зала располагался оркестр из восьми человек и пока что молчал. Создавалось впечатление, что музыканты просто ждут взмаха палочки, потому что дирижёр в красивом атласном костюме уже занёс вверх руку. Мишель смотрела на эту картину зачарованным взглядом и вдруг услышала первые звуки музыки и увидела, как в двери, распахнутые слугой, вошли, держась за руки, юноша и девушка. На них были парики и костюмы восемнадцатого века. Юноша проводил девушку к столику, где стояли два прибора и ваза с фруктами.

Подошедший слуга налил сидящим вина в бокалы и поставил на стол чудесно украшенные блюда. Пара принялась за ужин при свечах, и при этом они не делали ни одного лишнего или неловкого движения. Девушка и юноша поднимали металлические бокалы, глядя в глаза друг другу, и изящно поглощали подкладываемые слугой кусочки. В конце ужина оркестр заиграл менуэт. И молодые люди совершили необходимые для этого начальные движения приветствия, при которых юноша красиво выставил вперёд ногу в обтянутом белом чулке и, склонив голову, плавно простёр вперёд руку, как бы выражая почтение девушке. А та грациозно присела в реверансе. Начался медленный и плавный танец. При этом танцующие чувственно сближались и удалялись друг от друга, потом снова брались за руки, совершали повороты и наклоны тела, как того требовали правила.

Неожиданно музыка закончилась, молодой человек взял девушку за руку, и они так же достойно и безмолвно удалились из зала.

Мишель посмотрела на оркестр, музыканты которого были в таком же положении, в каком она увидела их вначале. Дирижёр стоял с поднятой в руке палочкой, а музыканты ждали его взмаха.

Мишель смотрела на всё это и не понимала, как может дирижёр так долго удерживать неудобное положение руки. И для чего? Его фигура словно застыла и не шевелилась.

– Неужели это и есть механические куклы? – удивилась Мишель, на цыпочках подойдя ближе к оркестру и крикнув им потихоньку: – Э! Эй!

Музыканты не реагировали.

– Ну как вам эта сценка? – услышала Мишель голос мужчины, который вышел откуда-то сзади. – Правда, мастерски сделаны эти механические фигуры?

Мишель, услышав голос, вздрогнула и повернулась на него. Она увидела очень приятного мужчину лет сорока пяти в зелёном свитере, который смотрел, приятно улыбаясь, отчего у него на щеках появились ямочки. Страх и неловкость Мишель сразу прошли. Она смотрела на мужчину, удивлялась, насколько у него приятная внешность. Он был не худощав, но крепок. Его немного вьющиеся волосы были тёмными, а глаза – голубыми! Весь вид мужчины выражал весёлость, энергичность и доброжелательность.

– Мне показалось, что это живые люди, – удивлённо ответила Мишель, осторожно разглядывая мужчину, который после её слов изобразил ожидаемую радость.

Он хлопнул в ладоши и весело сказал:

– Это и немудрено, ведь эти фигуры делал сам знаменитый мастер Пастер. К тому же второй мастер влил в них душу… Эти куклы входят в разряд экстра по своему устройству, и их трудно отличить от живых!

– Но я всё же сомневаюсь, – сказала Мишель, – потому что у механических фигур обычно движения отличаются от человеческих отсутствием плавности, а в тех двух молодых людях я не заметила ни одной угловатой позы. Всё было так красиво, как, возможно, двигаются только артисты балета.

– Ну вот видите, – всё так же улыбаясь, продолжил мужчина. – В том и отличие кукол от людей, что всё слишком идеально. Люди имеют больше погрешностей, потому что совершенствование людей рассчитано на длительный срок, на тысячелетия, и, естественно, результат будет виден лишь на их потомках. Это совсем другая технология и другая задача. В случае же с механическими фигурами полагаться на саморазвитие и отбор нельзя, потому что, как вы понимаете, нам нужен ожидаемый результат при этой жизни. При жизни мастера, который делает эти куклы. Потому что он сам ждать тысячелетия не может и не хочет. – Он опять по-доброму улыбнулся, так, как мать разговаривает со своим ребёнком. – Ведь это последние модели для нашего музея механических фигур.

Мишель отметила, что манера общаться у её нового собеседника обезоруживающая и естественная, без капельки фальши, позирования и самолюбования. Но, несмотря на простоту в общении, Мишель ощутила, что за ней что-то стоит: какое-то скрытое превосходство и благородство.

– Хотите посмотреть эту сцену ещё раз? – спросил мужчина, глядя ей прямо в глаза. – Во второй раз вы, возможно, заметите некоторые погрешности, и это будет для меня очень полезно. Простите, я забыл представиться! Филипп, – слегка наклонил голову мужчина.

– Мишель, – ответила она.

– Мишель, – посмотрел на неё немного просительно Филипп, сложив руки лодочкой на подбородке. – Обычным посетителям это запрещено – видеть кукол в стадии доработки, – сказал он. – Наша задача – скрыть имеющиеся недочёты до того, как мы представим кукол публике. Нужно создавать иллюзию, что это живые существа, но только до определённого момента. Посетитель должен смотреть и не сомневаться, даже чуть-чуть! И лишь тогда, когда это нужно мастеру, зрители получают каплю сомнений. В тот момент и рождается тайна, чудо, необъяснимое и непознанное. Одни верят, что кукла может быть одушевлённой, другие отрицают это. Рождаются споры, домыслы и поиск истины. Сейчас ведь модно изучать такой мир. Нестандартный мир, – загадочно повторил Филипп. – Но вам я немного приоткрою секрет нашего музея, тем более что вы по моей вине увидели это сами. Я забыл закрыть дверь, – пояснил он. – А эта экспозиция только ещё готовится к выставке в зале. Это очень дорогой экземпляр, и осталось лишь немного обыграть его и позаботиться о достаточности эмоций в составляющей этих характеров. Я надеюсь, что вы меня не выдадите и никому не расскажете, что видели здесь?